Дарио Фо Несчастный случай?..

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Дарио Фо

 

Несчастный случай?..[1]

 

(В оригинале – «Случайная смерть анархиста».

Пьеса написана в 1970 году по следам реального события, происшедшего в Италии годом раньше)

 

Accidental Death of an Anarchis by Dario Fo

Перевод с итальянского

Ирины Константиновой

 

Действующие лица

 

СУМАСШЕДШИЙ

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ

ПЕРВЫЙ КОМИССАР

ВТОРОЙ КОМИССАР

ПЕРВЫЙ АГЕНТ

ВТОРОЙ АГЕНТ

ЖУРНАЛИСТКА

 

Действие первое

 

 

Обычное помещение полицейского управления. Письменный стол, шкаф, несколько стульев, пишущая машинка, телефон, одно окно, две двери.

 

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (листает папку с документами, обращается к  СУМАСШЕДШЕМУ, с достоинством сидящему на стуле).  А, так значит, ты не впервые выдаешь себя за кого‑то другого… Здесь отмечено, что ты уже дважды выдавал себя за хирурга, однажды за капитана берсельеров… трижды за священника… один раз за морского офицера… А всего, значит, тебя приводили в полицию… ну‑ка, подсчитаем… Два плюс три – пять… еще раз, еще и еще… (Считает про себя). Ага, всего одиннадцать приводов. А этот уже двенадцатый…

СУМАСШЕДШИЙ. Да, двенадцатый… Но обращаю ваше внимание, синьор комиссар, что меня ни разу не отдавали под суд. У меня совершенно чистая анкета!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да ну… Не знаю, что тебе помогало прежде выходить сухим из воды… Только на этот раз я твою анкету испачкаю! Клянусь всеми святыми!

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, еще бы, синьор комиссар! Кто же откажет себе в таком удовольствии – испачкать чистую физиономию…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Еще и остришь… В донесении говорится, что ты выдавал себя за психиатра, доцента Падуанского университета… А знаешь ли ты, что за такое мошенничество полагается тюрьма?

СУМАСШЕДШИЙ. Верно, тюрьма. За обман, который совершает нормальный человек. Но я‑то сумасшедший, без обмана сумасшедший… Посмотрите в мою медицинскую карту: меня уже шестнадцать раз помещали в больницу… И всегда с одним и тем же диагнозом: мания перевоплощения – гистриономания, от латинского – гистрионис, иными словами – актер. У меня хобби такое – люблю играть разные роли и всякий раз новые. Но так как я адепт, то есть приверженец театра реалистического, мне необходимо, чтобы труппа состояла из подлинных, реальных людей… которые играли бы самих себя… И не на сцене, а в жизни. Вернее, вообще бы не играли. Кроме того, у меня нет средств, мне нечем платить профессиональным актерам… Я обращался за субсидией к министру зрелищ, но у меня нет поддержки во влиятельных политических кругах…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. И потому заставляешь своих актеров субсидировать тебя. И надуваешь их как последний негодяй.

СУМАСШЕДШИЙ. Помилуйте, синьор комиссар, я никогда никого не надувал.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (показывает донесение).  А это что? Вот, черным по белому: «Заставил заплатить двести тысяч лир за визит…»

ПЕРВЫЙ АГЕНТ (стоит за спиной подозреваемого).  Вот это да! Ловкач!

СУМАСШЕДШИЙ. А что тут такого? Нормальная такса для уважающего себя психиатра… Для человека, который шестнадцать лет подряд изучал эту науку!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Нормальная такса для специалиста, но ты – когда успел изучить эту науку?

СУМАСШЕДШИЙ. Я шестнадцать лет изучал психиатрию в шестнадцати различных сумасшедших домах… На тысячах сумасшедших, таких же, как я… День за днем… И даже по ночам. Потому что в отличие от дипломированных психиатров я даже спал с ними в одной и палате… Иногда и на одной койке, валетом, потому что кое‑кто всегда не хватает. Разберитесь повнимательнее и убедитесь, что я поставил более чем великолепный диагноз этому шизофренику, из‑за которого на меня настрочили донос.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Двести тысяч лир тоже великолепны.

СУМАСШЕДШИЙ. Но, синьор комиссар… Я был вынужден, ради его же блага!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. А, ради его же блага? Это что же, входит в курс лечения?

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно… Не потребуй я с него двести тысяч лир, вы думаете, этот бедняга, а самое главное, его близкие остались бы довольны? Спроси я у него только пять тысяч лир, они наверняка подумали бы: «Должно быть, это плохой врач. Может, и не настоящий профессор вовсе, а только начинающий какой‑нибудь лекаришко». А тут они обалдели от такого удара и решили: «Да кто же он такой, в самом деле? Может, сам Господь Бог?» И ушли счастливые, сияя, как пасхальное яйцо… Даже руку мне поцеловали… «Спасибо, профессор…» и плакали от волнения.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Черт побери, как же у тебя хорошо подвешен язык!

СУМАСШЕДШИЙ. И никакое это не надувательство, синьор комиссар… Даже Фрейд говорит: хороший чек – лучшая панацея и для врача, и для больного!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Еще бы… Но все же взгляни на свою визитную карточку и реестр рецептов. Если меня не подводят глаза, тут написано: «Преподаватель Антонио Рабби. Психиатр. Бывший доцент Падуанского университета…» Это разве не вранье?

СУМАСШЕДШИЙ. Во‑первых, я действительно преподаватель – преподаватель рисования, учитель, одним словом… бесплатно обучаю детей в одной католической школе…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ну, ладно. Поздравляю! Но здесь‑то говорится – психиатр. Да еще с большой буквы.

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, с большой. Потому что после точки. Вы вообще‑то знаете итальянскую грамматику?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Но ведь тут написано «бывший».

СУМАСШЕДШИЙ. Да вы, оказывается, по‑итальянски и читать не умеете?!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Я не умею?!

СУМАСШЕДШИЙ. Вы меня удивляете, комиссар… Тут же ясно написано «бывший доцент». А это значит доцент настоящий.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Как так?

СУМАСШЕДШИЙ. Бывший – значит в отставке. Как, скажем полковник в отставке. Хоть он и бывший, но все равно полковник. Точно так же бывший доцент – это настоящий доцент.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (незаметно для себя переходя на «вы»).  Ну, знаете! Вы, наверное, и в самом деле сумасшедший. Но хватит дурить меня… Что я наших порядков не знаю, что ли?

СУМАСШЕДШИЙ. Выходит, не знаете! А потом отправляете на каторгу невиновного человека!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Получается, я – дурак?

СУМАСШЕДШИЙ. Что вы, синьор комиссар!.. Вы просто не знаете итальянской грамматики… Хотите, могу дать несколько уроков… Я недорого с вас возьму… Я даже посоветовал бы прямо сейчас и начать занятия, с места в карьер… Вам многое надо выучить… Назовите‑ка местоимения места и времени!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Прекратите валять дурака! Я начинаю думать, вы и в самом деле страдаете этой вашей гистриономанией, изображаете тут передо мной сумасшедшего… А на самом деле здоровее меня, готов поспорить!

СУМАСШЕДШИЙ. Не уверен. Хотя, конечно, ваша профессия приводит к серьезным психическим издержкам… Но покажите‑ка мне ваш глаз! (Опускает большим пальцем веко комиссару).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Хватит! Кому я говорю! Кончим мы, наконец, этот допрос или нет?

СУМАСШЕДШИЙ. Хотите, могу напечатать вам его на машинке. У меня диплом профессионала: сорок пять ударов в минуту…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Сидите спокойно, а не то велю одеть наручники?

СУМАСШЕДШИЙ. Не имеете права! Или смирительную рубашку или ничего. Я – сумасшедший, и если оденете на меня наручники, вступит в силу статья 122 Уголовного кодекса: «Тот, кто для задержания душевнобольного применит при исполнении служебных обязанностей не медицинские методы или во всяком случае не психиатрические инструменты и тем самым вызовет обострение болезни, подвергается наказанию сроком от пяти до пятнадцати лет, а также лишается пенсии и чинов».

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Я вижу, вы и в законах поднаторели!

СУМАСШЕДШИЙ. В законах… О, все знаю! Вот уже двадцать лет как я изучаю законы!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Так что же тебе, выходит, триста лет, что ли? Где же ты изучал законы!

СУМАСШЕДШИЙ. В сумасшедшем доме! Вы бы знали, как там хорошо учиться! У нас был там один секретарь суда, параноик, он‑то и давал мне уроки. Какая голова! Я знаю все: римское право, современное право, государственное, церковное… кодекс Юстиниана… фридериканский… лонгобардский, ортодоксально – греческий… Все, какие существуют на свете! Можете проэкзаменовать меня!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Мне некогда… Вот еще! Здесь однако, в твоей биографии, не отмечено, что ты был судьей… и тем более адвокатом?!

СУМАСШЕДШИЙ. Э, нет, никогда бы не стал заниматься адвокатурой. Не люблю защищать, это пассивное искусство. Мне больше нравится судить… осуждать… подавлять… преследовать! Я один из ваших людей… дорогой комиссар! Давайте будем на «ты»!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Эй, полегче на поворотах, психопат!.. И вообще перестань валять дурака…

СУМАСШЕДШИЙ. Будем считать, что я ничего не говорил…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ну, так выдавал ты себя за судью или нет?

СУМАСШЕДШИЙ. Еще нет, к сожалению, у меня не было случая! Ах, с каким бы удовольствием я это сделал! Судья – лучшая из профессий! Во‑первых, судьи почти никогда не уходят на пенсию… Возьмите любого работягу. В пятьдесят пять – шестьдесят лет его уже вышвыривают за ворота, потому что он стал хуже работать – медленнее, не такая реакция… А для судьи, напротив, в эти годы начинается самый пик карьеры. Для рабочего на конвейере или у станка после пятидесяти уже все кончено. Из‑за него остановки, несчастные случаи – вышвырнуть! У шахтеров в пятьдесят – пятьдесят пять лет уже силикоз… выгнать, уволить, да побыстрее, нечего ждать пенсионного возраста… То же самое и с банковским служащим… Как только начинает делать описки в счетах, забывать фамилии клиентов, названия фирм, тарифы, ему сразу же – отправляйся, братец, домой… освободи место… ты стар… поглупел!.. А для судей, извините, пожалуйста – для судей все иначе. Чем они старее и глупее, тем больше их хвалят, на более выгодные посты назначают, и более важные дела поручают… самые громкие! И ты видишь этих картонных старичков, еле держащихся на ногах, совсем дряхлых, с лицами, похожими на сморчки, увешанных золотыми цепями, в горностаевых мантиях, видишь эту толпу фигурок, похожих на те, что выпекают венецианские булочники… Носят две пары очков на цепочках, чтобы не дай Бог не потерялись… Ведь они постоянно забывают, куда кладут их. Так вот эти хлюпики обладают властью в один миг уничтожить человека или спасти его от тюрьмы… Выносят приговор «Отправить на каторгу» с такой же легкостью, с какой иной говорит: «Да, завтра, наверное, ожидается дождь…» Пятьдесят лет тюрьмы тебе… Тридцать тебе… Тебе только двадцать, потому что ты мне симпатичен! Указывают, предписывают законы, выносят приговоры, повелевают… И они же при этом святые! К тому же не следует забывать, что у нас есть и такое преступление, как оскорбление суда. Попробуй только дурно отозваться о магистратуре… У нас да еще в Саудовской Аравии! Да‑а… Судья – это профессия! Это фигура! Ох, я что угодно отдал бы, только бы хоть раз в жизни сыграть этот персонаж… Кассационный судья высшего класса… «О, Ваша честь… Будьте любезны… Пройдите… Встать! Суд идет!»

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Слушай, может, ты кончишь наконец эту болтовню? У меня уже уши болят от тебя! Хватит! Сиди и помалкивай! (Толкает его к стулу).

СУМАСШЕДЩИЙ (истерически смеясь).  Эй, руки прочь, а то укушу!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Кого укусишь?

СУМАСШЕДШИЙ. Тебя! Кого же еще! Укушу за горло, до самой глотки доберусь… ням‑ням… А будешь драться, так на то есть статья 122‑бис: провокация и насилие во вред беззащитному больному, не отвечающему за свои поступки. От шести до девяти лет с потерей пенсии!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Сиди, а то у меня кончится терпение! (Агенту).  А ты чего стоишь там, как истукан! Посади его на стул!

АГЕНТ. Да, но он кусается!

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, кусаюсь! Гррр… Гррр… И предупреждаю, я – заразный! Меня покусала бешеная собака… злющая дворняга… Откусила мне пол – ягодицы. Сама сдохла, а я вылечился. Вылечился, но еще заразный. (Издает дикие вопли).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Черт подери! Только заразного психа нам тут не хватало! Короче, дашь ты мне наконец провести допрос или нет? Ну, будь молодцом! И я сразу же отпущу тебя… Обещаю!..

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, не гоните меня, синьор комиссар! Мне хорошо тут у вас… в полиции. Тут я чувствую себя под защитой. А на улице столько опасностей… Люди злые, гоняют на машинах, ревут сирены, тормозят перед самым носом… Устраивают забастовки! В автобусах и в метро двери внезапно закрываются… Хорошо, если синяком отделаешься… Оставьте меня здесь… Я помогу вам допрашивать задержанных… и бунтарей. Я умею ставить классные фингалы…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Короче, хватит! Ты мне до смерти надоел!

СУМАСШЕДШИЙ. Синьор комиссар, оставьте меня здесь или я выброшусь из окна… На каком мы этаже? На четвертом?.. Годится. Брошусь! Брошусь, а когда окажусь на асфальте, стану долго хрипеть в предсмертной агонии… Буду долго умирать, буду долго хрипеть… Тут сбегутся журналисты, и я скажу им сквозь страшный хрип, что это вы выбросили меня из окна! Смотрите, бросаюсь!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ради Бога, перестань! (Агенту).  Закрой окно! (Агент выполняет распоряжение).

СУМАСШЕДШИЙ. Тогда брошусь в лестничный проем. (Направляется к двери).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Бога ради, кончай паясничать, наконец! Сядь! (Толкает его на стул. Агенту).  А ты запри дверь на ключ… вынь его…

СУМАСШЕДШИЙ. И брось в окно… (Обалдевший агент направляется к окну).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да, брось в окно… Нет, что я! Положи в ящик стола… Запри на ключ… Достань ключ…

(Агент машинально выполняет все указания)

СУМАСШЕДШИЙ. Положи в рот, проглоти!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Нет, нет, да нет же! Никому еще не удавалось надуть меня! (Агенту).  Дай сюда ключ! (Отпирает дверь и распахивает ее).  Вон! Убирайся… Можешь бросаться с лестницы… Делай, что хочешь… Только прочь отсюда!.. А то я сам скоро выйду отсюда психом!

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, синьор комиссар… нельзя! Не имеете права… Это произвол… Не толкайте меня… Прошу вас… Зачем заставляете выходить? Это не моя остановка!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Вон отсюда! (Ему удается вытолкать Сумасшедшего за дверь).  О наконец‑то!

АГЕНТ. Синьор комиссар, должен Вам напомнить, что у синьора Боллати совещание… Мы опаздываем уже на пять минут.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Как? Сколько сейчас? (Смотрит на часы).  А, черт! И все из‑за этого проходимца… Идем быстрее…

(Выходят в левую дверь, а из правой, то есть оттуда, куда вышел, вновь появляется Сумасшедший).

СУМАСШЕДШИЙ. Разрешите? Синьор комиссар… Не помешаю? Не сердитесь на меня, я вернулся за своими документами… Не отвечаете? Ну, не сердитесь на меня… Давайте мириться… Ах, тут никого нет! Тогда я сам возьму свои бумаги… Вот моя медицинская карта… Мои рецепты… А тут еще и донесение на меня! Ну, это мы порвем, вот так… И забудем навсегда. А это на кого? (Читает).  «Ограбление, отягощенное…» Ничего, это не страшно, это не страшно… Освобождаю тебя от ответственности. (Рвет и это донесение).  А ты? Что ты натворил? (Читает).  «Необоснованное присвоение… Оскорбление…» Брехня… Иди, парень, ты свободен! (Рвет бумаги).  Все свободны! (Задерживает внимание на одной бумаге, вчитывается в нее).  О, нет, ты – нет… Ты – сволочь… Ты останешься… Сядешь… (Кладет бумагу на видное место на стол, разглаживает ее, потом открывает шкаф, полный папок с документами).  Ни с места! Правосудие пришло! Неужели это все доносы? Сжечь все… на огромном костре! (Достает зажигалку и собирается поджечь стопку папок, на первой из них читает)  «Следствие по делу». (Читает на другой).  «… сдать в архив…» (Звонит телефон. Сумасшедший снимает трубку и отвечает с достоинством).  Алло! Кабинет комиссара Бертоццо. Кто говорит? Нет, прошу прощения пока не скажете, кто говорит, не передам ему трубку! Кто?… Комиссар… Лично… Да нет… Да что вы? Я очень рад… Комиссар, что сидит в кабинете напротив! Нет, ничего, ничего… Откуда же вы звоните?.. Ах да, как же я глуп… Конечно, с нашего же четвертого этажа… Откуда же еще! Как кто я? Ты слышал, Бертоццо, гроза бунтарей спрашивает, кто я такой… Угадай… Некогда? Ну что же так? Для коллеги всегда должно найтись время… Ну, давай – или угадаешь или не передам трубку Бертоццо! Кто я? Ангьяри? (В сторону).  Я – Ангьяри?.. (В трубку).  Ну да, угадал… Я действительно комиссар Пьетро Ангьяри. Молодец! Что делаю в Милане… Слишком много хочешь знать… Лучше скажи, что тебе нужно от Бертоццо? Нет, он не может подойти к телефону, говори мне. Верховный судья? Специально приезжает… из Вашингтона? Да, что я, я хотел сказать – из Рима. А, значит, что‑то вроде «ревизора»… Да, очевидно в Министерстве не согласны с мотивировками, по которым это дело сдано в архив. Ты уверен в этом? Ах, все дело только в этих «говорят»… Мне казалось, все в порядке, Поначалу их все устраивает, а теперь они, видите ли, передумали… Ах, из‑за общественного мнения, которое нажимает? Ну, уж извини… Общественное мнение… Да кто нажимает… Совершенно верно… Бертоццо тут рядом и смеется… (Смеется, отодвинув трубку).  Ха‑ха – и еще делает неприличные жесты – ха‑ха. (Притворяется, будто зовет Бертоццо).  Бертоццо! Тут наш друг с четвертого этажа говорит, будто ты можешь себе позволить смеяться, так как не имеешь к делу никакого отношения… А для него и для его начальника это пренеприятнейшая история… Ха‑ха‑ха, Бертоццо сказал, чтобы ты почесался, где следует! Ха‑ха… Нет, сейчас это я смеюсь! Нет, я и вправду был бы рад, если б начальник полиции влип в эту историю… Ну да, это правда, можешь даже сказать ему… «Комиссар Ангьяри был бы рад…» И Бертоццо тоже. Слышишь, как он смеется? (Отодвигает трубку и смеется) . Ха‑ха‑ха, слышал? А кому какое дело до того, что нас отправляют в унитаз… Да, можешь передать ему: Ангьяри и Бертоццо наплевать… (Издает неприличный звук).  Да, это он пернул. Да не горячись ты, согласен, ты большой друг начальника полиции в Устике и Вентотене… Только не надо сердиться! Ну вот, молодец, мы еще поговорим с тобой об этом с глазу на глаз. Хорошо, хорошо, так что тебе нужно от Бертоццо, какие документы? Диктуй, я запишу. Копия решения о закрытии и сдаче в архив дела о смерти анархиста… Ладно, он пришлет тебе… И еще копии протоколов допросов… Да, да, они все здесь, в архиве… Думаю, вы хорошо подготовитесь – ты и этот твой бывший начальник с острова. Если судья, который вот‑вот должен приехать, большая сволочь, как говорят… Как где говорят? В Риме. Я ведь оттуда приехал, разве не так? А что они готовят эту ревизию, так это всем давно известно. Конечно, знаком с судьей! Малипьеро его зовут. Никогда не слышал? Ну, так еще услышишь! Он десять лет провел в ссылке… Впрочем, можешь спросить у своего шефа‑надсмотрщика этих зеков, что убирают купальни… Хотя нет, лучше не спрашивай, а то его еще кондрашка хватит, тогда уж не развлечешься тут… Ха‑ха! О, да как же ты обидчив, мой дорогой визави с четвертого этажа… Уж и пошутить нельзя в этой тоскливой полиции! Ладно, договорились, пришлем все сразу. Приветствую тебя… Подожди, подожди! Ха‑ха, тут Бартоццо говорит одну очень забавную вещь… Не рассердишься, тогда скажу… Не рассердишься? Ну ладно, скажу, он говорит, что… ха‑ха… что после визита судья‑ревизор отправит тебя на юг, скорее всего в Вибо – Валентина, в Калабрию…Там квестура ютится в одноэтажном здании, а комиссар сидит в полуподвале… Ха‑ха! Понял, к чему он клонит – в полуподвале…Ха‑ха! Ха‑ха! Доволен? Не доволен? Ну, ладно, в другой раз… (Притворяется, будто слушает то, что говорят в трубке).  Ладно… Сейчас передам ему. Послушай, Бертоццо, этот комиссар, которого скоро отправят в Калабрию, говорит, что как только встретит нас, набьет нам морду! Принято – передано! (Издает неприличный звук).  Обеими сторонами. Разговор окончен. (Кладет трубку и сразу же принимается торопливо искать нужные материалы).  «За. работу, синьор судья, время поджимает!» Ха‑ха! Такой представляется случай показать самому себе и всему миру, как широко я образован, и сколь достоин войти в клан «высочайших», непогрешимых и святых… Куда же она запропастилась? Боже, как я волнуюсь! Как будто предстоит экзамен, нет, больше, чем экзамен – защита высочайшего звания! Сумею убедить всех, будто я и есть тот настоящий судья – ревизор… не догадаются кто я на самом деле, значит, займу кафедру. Но если ошибусь, – беда! Итак, прежде всего попробуем подобрать походку… (Слегка прихрамывает).  Нет, это не годится. Так ходят судейские секретари. Тут нужна походка ревматика, но с достоинством! Вот так, немного вытянув шею… как цирковая лошадь на пенсии… (Пробует, но отвергает).  Нет, пожалуй, лучше походка «скользящая», слегка дергающаяся при каждом шаге. (Пробует).  Неплохо! А может, «ватные ноги»? (Пробует).  Наверное, лучше всего легкая, подпрыгивающая. (Пробует, делая легкие, быстрые короткие шажки с каблука на носок).  Черт возьми, а очки… Нет, никаких очков! Правый глаз прикрыт… Вот так, читать сквозь зубы, подчеркивая отдельные слова… Слегка покашливать – кхе, кхе… Нет, не надо никакого кашля… Какой‑нибудь тик? Ладно, решим на месте. Разговаривать льстиво, гнусаво? Добродушно, с внезапными всплесками эмоций: «Нет, дорогой начальник полиции, вы должны прекратить это! Вы уже не начальник фашистской тюрьмы… Не забывайте об этом!» Нет, лучше совсем другой тип – холодный, сдержанный, безапелляционный тон, бесцветный голос, взгляд немного печальный, как у близорукого… носит очки, но смотрит только через одно стекло – вот так! (Пробует и в то же время листает бумаги).  Смотри‑ка! Вот же эти документы, какие я искал! Ну ладно, успокойся… Что это еще за вольности? Марш немедленно в образ! (Повелительным тоном).  Все собрались? Итак, посмотрим постановление миланского суда о сдаче дела в архив… А, тут еще и запрос об анархистах из римской группировки, возглавляемой танцором… Хорошо! (Сует все бумаги в папку, но прежде убеждается, что она пуста – переворачивает ее и трясет).  Минутку, вдруг тут затерялось какое‑нибудь стеклышко… С этими судейскими папками все может быть, никогда не знаешь… Всегда лучше все проверить… (Сумасшедший снимает с вешалки и надевает темное пальто, затем черную шляпу. В этот момент входит Первый комиссар, поначалу не узнает его в таком виде и на мгновение теряется).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Здравствуйте, что вам угодно? Вы кого‑то хотели видеть?

СУМАСШЕДШИЙ. Комиссар, я вернулся за своими документами…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Как, опять вы?! Вон!!

СУМАСШЕДШИЙ. Если у вас неприятности, то зачем же вымещать досаду на мне?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Вон! (Подталкивает Сумасшедшего к двери).

СУМАСШЕДШИЙ. Да ради Бога! Вы что здесь все такие неврастеники? Начиная с того буйно‑помешанного, который бегает тут и ищет вас повсюду, чтобы набить вам морду.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (на минутку останавливаясь). Кто это ищет меня повсюду?

СУМАСШЕДШИЙ. Какой‑то тип в сверхмодном свитере «сладкая жизнь». Он еще не набил вам морду?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Набил морду? Мне?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, вам и вашему коллеге… какому‑то Ангьяри… Ангарио…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ангьяри… комиссар из Рима… из политической полиции?

СУМАСШЕДШИЙ. Откуда мне знать?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. А почему этот тип «сладкая жизнь» ищет меня да еще хочет набить морду?

СУМАСШЕДШИЙ. Потому что вы пернули.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Пернул?

СУМАСШЕДШИЙ. Ну да, даже два раза, по телефону… К тому же ехидно смеялись… Ха‑ха‑ха… Не помните – вот так: ха‑ха… (Показывает, как отодвигал трубку, когда разговаривал по телефону).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да что вы такое городите? Это что – еще один ваш персонаж?

СУМАСШЕДШИЙ. Не отрицаю. А что это за персонаж, вы поймете, когда получите фингал под глазом… И я даже не берусь осудить его за это – несчастного визави с четвертого этажа…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Кого?

СУМАСШЕДШИЙ. Вашего коллегу, кого вы так хотите отправить в Калабрию, в полуподвал… Вместе с шефом, бывшим охранником в фашистской тюрьме…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Это вы про начальника полиции? Про того самого…

СУМАСШЕДШИЙ. Который руководит и управляет вами.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Знаете что, хватит! Вы и так отняли у меня столько времени… Пожалуйста, уходите! Уходите!

СУМАСШЕДШИЙ. Навсегда? (Посылает прощальный воздушный поцелуй).  Чмок, чмок! (Комиссар делает гневный жест).  Ладно, согласен, ухожу. Но если хотите полезный совет… Только потому, что вы мне симпатичны… Как только встретите «сладкую жизнь» – вашего визави, сразу же пригнитесь. Послушайте меня! (Выходит.)

(Комиссар глубоко вздыхает и направляется к вешалке, замечает, что она пуста).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ах, негодяй! Изображает сумасшедшего да еще и пальто ворует… Эй, ты! (Хватает Агента, который в этот момент входит в комнату).  Догони этого психопата… Ну, который тут был на допросе… Он унес мое пальто… шляпу… И наверное дипломат… Конечно, и дипломат… Быстро… Одна нога здесь, другая там… Пока не удрал далеко…

АГЕНТ. Один момент, комиссар! (Бежит к двери, но останавливается на пороге, говорит кому‑то, стоящему в коридоре).  Мое почтение, синьор… комиссар здесь… пожалуйста.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (роясь в бумагах).  Да куда же подевались эти донесения?..

АГЕНТ. Синьор Бертоццо, вас хочет видеть комиссар из политической полиции.

(Бертоццо встает из‑за стола и направляется к правой двери).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. О, дорогой мой… Я как раз только что говорил о тебе с одним сумасшедшим… Он уверял меня… ха‑ха… Представляешь… будто ты, как только увидишь меня… набьешь… (Из‑за двери стремительно вылетает кулак и сильно бьет Бертоццо, тот падает, но все еще по инерции пытается закончить свою мысль) мне морду…

(В дверь заглядывает Сумасшедший).

СУМАСШЕДШИЙ. Я же предупреждал, что нужно пригнуться!

(Полное затемнение. Музыкальный антракт – можно использовать марш, которым в цирке обычно сопровождают выход клоунов. Он длится столько времени, сколько нужно, чтобы сменить обстановку. Зажигается свет, и мы оказываемся в помещении, очень похожем на то, что видели раньше. Примерно та же мебель, только расставлена по‑другому. На стене, в глубине стены, висит довольно большой портрет президента. Хорошо обозначен и акцентирован прямоугольник распахнутого окна. Сумасшедший стоит недвижно у окна, спиной к входу, откуда появляется Второй комиссар в спортивной куртке и модном свитере «Сладкая жизнь»).

ВТОРОЙ КОМИССАР (тихо Второму Агенту, который стоит недвижно сбоку у двери).  А это кто такой? Что ему надо?

ВТОРОЙ АГЕНТ. Не знаю, синьор комиссар. Он вошел так уверенно… решительно… Ну, прямо Господь‑бог… Говорит, что хочет побеседовать с вами и начальником полиции.

ВТОРОЙ КОМИССАР (продолжая массировать правую руку).  А, хочет побеседовать? (Приближается к Сумасшедшему с некоторой осторожностью).  Добрый день, что вам угодно? Мне доложили, вы хотите меня видеть?

СУМАСШЕДШИЙ (невозмутимо оглядывает его, жестом обозначает, будто приподнял шляпу).  Добрый день. (Задерживает взгляд на руке, которую комиссар продолжает массировать).  Ударились?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да нет… Кто вы такой?

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, не ударились? Тогда зачем массируете? Чтобы успокоить дрожь в пальца? Наверное, тик?

ВТОРОЙ КОМИССАР (продолжая нервничать).  Возможно… Я хотел бы узнать, с кем имею удовольствие?..

СУМАСШЕДШИЙ. Когда‑то я знал одного священника, который точно так же массировал руку, как вы. Иезуит.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Если не ошибаюсь, вы?..

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, ошибаетесь! Несомненно, ошибаетесь, если думаете обвинить меня в том, будто я хотел намекнуть на пресловутое лицемерие иезуитов. Я, с вашего позволения, начал свою карьеру с того, что учился у иезуитов. Но это еще ничего не значит. Можете возразить мне?

ВТОРОЙ КОМИССАР (растерянно, ошеломленно).  Нет… что вы… ради Бога… но… я…

СУМАСШЕДШИЙ (мгновенно меняя тон).  Однако тот священник, о котором я вам сказал, действительно был настоящим лицемером… большим вралем… так вот, он тоже все время массировал руку…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Послушайте, а вы…

СУМАСШЕДШИЙ (пропуская его слова мимо ушей).  Вам бы следовало сходить к психиатру. Ведь такое постоянное потирание руки – симптом неуверенности… комплекса вины… и половой неудовлетворенности. У вас что, трудности с женщинами?

ВТОРОЙ КОМИССАР (теряя терпение).  Ну, знаете! (Стучит кулаком по столу).

СУМАСШЕДШИЙ (указывая на этот жест).  Импульсивный! И это доказывает обратное. Скажите лучше правду, это не тик… Вы кому‑то крепко влепили в морду не позднее чем четверть часа назад! Признайтесь!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Что значит – признайтесь? Лучше вы мне признайтесь наконец, с кем имею честь… И доставьте мне удовольствие – извольте снять шляпу!

СУМАСШЕДШИЙ. Вы правы. (С подчеркнутой медлительностью снимает шляпу).  Однако поверьте мне, я не снимал ее не потому, что плохо воспитан, а только из‑за этого открытого окна… Я не переношу сквозняки… Особенно голова страдает… А вы нет? Послушайте, нельзя ли закрыть окно?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет, нельзя!

СУМАСШЕДШИЙ. Будем считать, что я ничего не говорил. Я профессор Марко Мария Малипьеро, первый советник Кассационного суда…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Судья?! (Едва не теряет сознание).

СУМАСШЕДШИЙ. Да‑да… приват‑доцент Римского университета…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Понимаю…

СУМАСШЕДШИЙ. Что понимаете?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ничего, ничего.

СУМАСШЕДШИЙ. Вот именно. (Снова агрессивно).  Иными словами – действительно ничего! Кто вам сообщил, что я должен прибыть сюда для ревизии дела, которое было закрыто?

ВТОРОЙ КОМИССАР (как на угольях).  Но по правде говоря… я…

СУМАСШЕДШИЙ. И лучше не лгать. Это чудовищно раздражает меня… У меня ведь тоже есть тик… вот здесь на шее… Как только кто‑нибудь начинает мне заливать… смотрите! Видите, тик… Так как же, знали вы о моем приезде или нет?

ВТОРОЙ КОМИССАР (глотая слюну, растерянно).  Да, знал… Но мы не ждали вас так скоро… вот…

СУМАСШЕДШИЙ. Да, именно потому что «вот», Верховный совет и решил ускорить… У нас тоже есть свои каналы информации. И вот мы опередили вас! Сожалеете, да?

ВТОРОЙ КОМИССАР (уже под колпаком).  Нет, понимаете… (Сумасшедший показывает на шею, где у него тик).  То есть, да… очень… (Указывает на стул).  Садитесь, пожалуйста, дайте вашу шляпу… (Берет шляпу, потом передумывает).  А может, хотите оставить возле себя?..

СУМАСШЕДШИЙ. Да ради Бога, уберите ее, куда хотите… Тем более, что она все равно не моя.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Как? (Направляется к окну).  Хотите, чтобы я закрыл окно?

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, не нужно. Не беспокойтесь. Лучше позовите сюда начальника полиции… Я бы хотел начать поскорее.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Конечно, конечно… А не лучше было бы пройти в его кабинет… там удобнее.

СУМАСШЕДШИЙ. Да, но именно в этом кабинете произошла эта история с анархистом, не так ли?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, здесь.

СУМАСШЕДШИЙ (разводя руками).  Так о чем разговор! (Садится, достает из дипломата какие‑то бумаги. Мы замечаем, что он принес с собой еще и большую сумку, очень большую, из которой достает уйму всяких вещей: монокль, пинцет, скрепки, деревянный судейский молоток, «Уголовный кодекс». Комиссар подходит к двери и что‑то тихо говорит Агенту).

СУМАСШЕДШИЙ (продолжая приводить в порядок бумаги).  Я бы предпочел, чтобы в моем присутствии разговаривали только громко!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, извините! (Обращаясь к Агенту).  Попросите синьора начальника полиции придти как можно быстрее сюда, если может…

СУМАСШЕДШИЙ. Даже если не может!

ВТОРОЙ КОМИССАР (сразу же поправляясь). Да, даже если не может.

АГЕНТ (выходя).  Слушаюсь.

ВТОРОЙ КОМИССАР (некоторое время наблюдает за Сумасшедшим, который развешивает бумаги. Кнопками прикрепляет несколько листов на стене сбоку, на ставни у окна, на шкаф. Внезапно Комиссар вспоминает).  Ах, да! Допросы! (Берет трубку, набирает номер).  Алло, дайте мне комиссара Бертоццо… Куда ушел?.. К начальнику полиции? (Кладет трубку и собирается набрать другой номер).

СУМАСШЕДШИЙ (прерывая его).  Простите, что я вмешиваюсь, синьор комиссар.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Слушаю вас, синьор судья.

СУМАСШЕДШИЙ. Комиссар Бертоццо, которого вы разыскиваете, разве имеет какое‑нибудь отношение к ревизии?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Видите ли… то есть… поскольку у него все документы…

СУМАСШЕДШИЙ. Все бумаги уже здесь… Нужны ли нам копии? К чему?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ни к чему.

(Из‑за кулис доносится разгневанный голос Начальника полиции, который, словно катапультированный, влетает на сцену, за ним вбегает ошалелый Второй Агент).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Послушайте, комиссар, что это еще за идиотские новости? С каких это пор я должен являться к вам, даже если не могу?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да… нет… Вы правы, синьор начальник… Но так как… Понимаете…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И понимать не хочу! Вы что вдруг стали моим начальником? Заявляю категорически – я не потерплю больше такого оскорбительного поведения с вашей стороны… Особенно по отношению к коллегам… Куда это годится… Что будет дальше, если вы даже кулаки начали пускать в ход!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Видите ли, синьор начальник… Бертоццо наверное не доложил вам про пук‑пук и про шутку по поводу калабрийского полуподвала…

(Сумасшедший под предлогом, будто приводит в порядок рассыпавшиеся по полу бумаги, почти скрылся за письменным столом).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Какой еще к дьяволу калабрийский пук‑пук! Короче, пора кончать этот детский сад! Вместо того, чтобы жить спокойно, только и делаем, что привлекаем к себе внимание проклятых журналистов… А они потом начинают делать разные намеки и разносить по свету Бог знает какие сенсации… И прекратите затыкать мне рот!.. Я говорю то, что… (Второй комиссар показывает на мнимого судью, который притворяется, будто не слышит их разговора).  Этот? Черт побери! Кто такой? Журналист? Почему же сразу…

СУМАСШЕДШИЙ (не отрываясь от бумаг).  Нет, синьор начальник, не беспокойтесь, я не журналист… И никаких сплетен в газетах не будет, уверяю вас.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Премного благодарен.

СУМАСШЕДШИЙ. Понимаю и разделяю вашу озабоченность. Помимо того, я сам, раньше, чем это сделали вы, упрекнул вашего молодого сотрудника.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (обращаясь к комиссару).  В самом деле?

СУМАСШЕДШИЙ. У этого молодого человека, насколько я успел заметить, довольно раздражительный и сумасбродный характер, а теперь, судя по вашей беседе, у него еще и аллергия на калабрийский пук – пук, а ведь он, между нами говоря, один из самых деликатных, если его сравнивать с соррентийским или капуанским. Вы ведь знаете толк в этих вещах? (По‑приятельски приближает к себе начальника полиции, тот ошалело следует за ним).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, я, откровенно говоря…

СУМАСШЕДШИЙ (шепчет ему почти на ухо).  Послушайте меня, синьор начальник… Я вам как отцу родному советую – этому парню необходим хороший психиатр… Держите! (Вкладывает ему в руку визитную карточку).  Отправьте его к моему другу… Он гений. Профессор Антонио Рабби… бывший доцент Падуанского университета.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (пытаясь освободиться от него).  Спасибо, но если позволите, я…

СУМАСШЕДШИЙ (внезапно меняя тон).  Безусловно, я безусловно позволю вам… Присаживайтесь… И давайте начнем… Кстати, ваш сотрудник сообщил вам, кто я…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет… Простите, просто не успел еще… (Начальнику). Профессор Марко Мария Малипьеро, первый советник кассационного суда…

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, что вы! Зачем же так высокопарно – «первый советник»… Я не люблю этого. Скажите просто – «один из ведущих» и вполне достаточно!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Как вам будет угодно.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (с трудом приходя в себя).  Ваша честь… Я даже не знаю…

ВТОРОЙ КОМИССАР (приходя ему на помощь).  Синьор судья приехал провести ревизию по делу…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (с неожиданным взрывом).  Ах, ну да, да, конечно, мы ждали вас!

СУМАСШЕДШИЙ. Видите, видите, насколько честнее ваш начальник? Сразу раскрывает все карты! Учитесь! Но это, конечно, другое поколение, иная школа!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, иная школа…

СУМАСШЕДШИЙ. Послушайте, позвольте уж я скажу вам сразу – я чувствую, что вы… как бы это поточнее выразиться… почти родной мне человек… Ей‑богу, мне кажется, мы с вами где‑то встречались много лет тому назад… Вы случайно не были в ссылке?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (еле выговаривая).  В ссылке?

СУМАСШЕДШИЙ. Ай, что я говорю! Начальник полиции – и в ссылке! Нонсенс! Быть этого не может!.. Займемся лучше нашими делами!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Займемся нашими!

СУМАСШЕДШИЙ (мрачно уставившись на него) . Вы! (Тычет в него пальцем).  Да нет, этого не может быть! Ладно! Покончим с галлюцинациями. (Протирает глаза, в это время комиссар очень быстро что‑то шепчет на ухо начальнику полиции, и тот медленно оседает на стуле).  Итак перейдем к делу. Вот здесь, согласно протоколу допроса… (Листает бумаги)  номер 25, 26, 27 и 28… (Комиссар кашляет, так как дым от папиросы попал ему в лицо)  вечером… когда это было? Впрочем, дата не интересует нас… анархист, по профессии стрелочник на железной дороге, находился в этой комнате на допросе для выяснения его причастности или непричастности к взрывам бомб в банках, послуживших причиной смерти шестнадцати ни в чем неповинных граждан! Тут дословно записано, что сказали тогда вы, синьор начальник: «На ваш счет имелись серьезные подозрения». Это ваши слова?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, но это было в самом начале допроса, синьор судья… а потом…

СУМАСШЕДШИЙ. Мы как раз и находимся в самом начале… Пойдем по порядку: около полуночи анархист в состоянии раптуса – это все ваши слова, синьор начальник – в состоянии раптуса выбросился из окна и разбился насмерть. Так вот, что такое раптус? Бандье утверждает, что раптус – крайняя форма проявления страха и тревоги, способная привести к самоубийству. Неистовое возбуждение, которое внезапно, подобно взрыву, разрушает заторможенность или ступор. Раптус бывает и у совершенно здоровых психически людей, если у них насильственно вызван этот предельный страх и отчаяние. Верно?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Верно.

СУМАСШЕДШИЙ. Теперь посмотрим, кто вызвал или что вызвало у допрашиваемого страх и отчаяние. Нам не остается ничего другого, как наглядно воспроизвести событие. И теперь ваш черед выходить на сцену, синьор начальник.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИЙ. Мой?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, ваш. Вас не затруднит исполнить ваш знаменитый выход?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Простите, какой выход? Почему знаменитый?

СУМАСШЕДШИЙ. Тот, который вызвал раптус.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ваша честь… тут какая‑то ошибка, я не делал никакого выхода… Это был мой заместитель…

СУМАСШЕДШИЙ. Ай‑ай‑ай, нехорошо перекладывать ответственность на подчиненных, нехорошо, даже очень скверно… Ну, реабилитируйте себя, синьор начальник, и сыграйте свою роль…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но, синьор судья, это ведь был один из приемов, к каким нередко прибегают… в любой полиции, чтобы заставить подозреваемого признаться…

СУМАСШЕДШИЙ. А вас кто спрашивает? Не мешайте говорить своему начальнику! Вы просто плохо воспитаны! Отныне и впредь отвечайте только когда вас спросят… ясно? А вы, синьор начальник, исполните ваш выход лично.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ладно… Дело было примерно так: подозреваемый анархист находился там – как раз где сидите вы. Мой заместитель… то есть я… вошел сюда довольно возбужденным…

СУМАСШЕДШИЙ. Молодец!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И ударил его!

СУМАСШЕДШИЙ. Браво! Вот это мне нравится!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я сказал: «Дорогой мой стрелочник, а также террорист… Хватит, наконец, смеяться надо мной…»

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, нет… придерживайтесь, пожалуйста, сценария (Указывает на протокол допроса).  Цензора у нас тут нет… Вы не так сказали, уважаемый!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ладно, я сказал: «Перестанешь, наконец, хватать меня за задницу!»

СУМАСШЕДШИЙ. Вы ограничились задницей?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, клянусь вам!

СУМАСШЕДШИЙ. Верю. Продолжайте. Как же вы закончили свою мысль?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. «У нас есть доказательства, что бомбы на вокзале подкладывал ты».

СУМАСШЕДШИЙ. Какие бомбы?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (понижая голос, скороговоркой).  Я говорю о диверсии двадцать пятого…

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, отвечайте мне теми же самыми словами, какие вы произнесли в тот вечер. Представьте себе, что я – анархист‑стрелочник. Ну, смелее, какие бомбы?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. «Не прикидывайся дурачком! Ты прекрасно знаешь, о каких бомбах я говорю: о тех самых, которые ты подложил в вагоны на центральном вокзале восемь месяцев назад».

СУМАСШЕДШИЙ. У вас действительно были неопровержимые доказательства?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, но как вам уже объяснил комиссар, это был обычный обман, к какому часто прибегают в полиции…

СУМАСШЕДШИЙ. Ха‑ха‑ха… Какой крючок… (Так крепко хлопает по спине начальника полиции, что тот обалдевает).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но у нас имелись подозрения… Раз подозреваемый был единственным анархистом из числа железнодорожников в Милане, то нетрудно предположить, что именно он…

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, конечно, это же ясно как дважды два… Это очевидно. И потому, раз нет никакого сомнения, что бомбы в состав подложил именно железнодорожник, можно без труда догадаться, что во Дворце правосудия в Риме те знаменитые бомбы подложил судья, к монументу Неизвестного солдата – часовой, а в сельскохозяйственный банк – какой‑нибудь банкир или фермер – на выбор. Ясно как Божий день. (Вдруг взрывается).  Я прибыл сюда, синьоры, чтобы провести серьезное расследование, а не играть в идиотские силлогизмы! Продолжим! Здесь зафиксировано: «Обвинение не встревожило анархиста, он недоверчиво улыбался». Кто сделал это заявление?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Я, синьор судья.

СУМАСШЕДШИЙ. Ради Бога, не будем играть на полутонах… Вы ведь не скрипачи какие‑нибудь… Идем дальше. Все на свете полицейские идут к своей цели прямиком – и в этом видят все удовольствие – и я не понимаю, почему вы одни должны пользоваться вазелином? Но это же ваше право вести себя так! Или, может, все это было сказано в шутку?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ И ВТОРОЙ КОМИССАР. О, спасибо, синьор судья.

СУМАСШЕДШИЙ. Пожалуйста. С другой стороны, известное дело, иной раз идти прямо к цели рискованно. Кто‑нибудь скажет, например, анархисту: «Тебе это невыгодно, кто знает этих начальников железной дороги, откроем им, что ты анархист, а они возьмут и вышвырнут тебя на улицу… уволят!» И тот сдается… Ведь анархист, будем откровенны, больше всех цепляется за свое место… В сущности, анархисты почти всегда мелкие буржуа… Очень дорожат своими удобствами: фиксированным ежемесячным окладом, премиями… тринадцатой получкой, пенсией, страховкой медициной, спокойной старостью… Никто больше анархиста не думает об обеспеченной старости, поверьте мне. Я имею в виду наших анархистов, разумеется, сегодняшних обывателей… Они ничего общего не имеют с теми, что были когда –… которых ссылали куда Макар телят не гонял… Вы, конечно, разбираетесь в ссыльных, синьор начальник? Ой, да что я такое говорю?! Итак, делаем вывод: вы морально убиваете анархиста, доводите до предела, и он бросается…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Если позволите, ваша честь, по правде говоря, это произошло не сразу… тут недостает еще одного моего вмешательства.

СУМАСШЕДШИЙ. Да, да, вы правы… Прежде, чем все произошло, вы, комиссар, выходили, потом вернулись и после искусно выдержанной паузы сказали… ну, давайте, комиссар, исполните нам этот пассаж… давайте вашу реплику… и не забывайте, что анархист – это я…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Несомненно. «Мне звонили сейчас из Рима… Есть прекрасная новость для тебя: твой приятель, пардон, товарищ, танцор признался… признался, что это он подложил бомбу в Миланский банк».

СУМАСШЕДШИЙ. А железнодорожник как отнесся к этому?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Очень болезненно. Весь побледнел… попросил сигарету… закурил…

СУМАСШЕДШИЙ. И выбросился из окна?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, не сразу…

СУМАСШЕДШИЙ. В первоначальной версии вы сказали: «сразу», не так ли?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, так.

СУМАСШЕДШИЙ. К тому же в интервью с журналистами и на телевидении вы заявили, что анархист прежде, чем совершить этот трагический поступок, уже был не в себе… «заклинился». Так вы сказали?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, я именно так и сказал – заклинился.

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, а дальше, что вы еще сказали?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Сказал, что его алиби, уже второе по счету согласно которому он провел все время, играя в карты в остерии, рухнуло, и на него уже бесполезно было опираться.

СУМАСШЕДШИЙ. Из чего следовало, что анархиста можно весьма основательно подозревать и в преступлении в Миланском банке, не только в поезде. И вы добавили, в довершение, что самоубийство анархиста – это «очевидный акт самообвинения».

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, именно так я и выразился.

СУМАСШЕДШИЙ. Вы, комиссар, когда анархист был жив, кричали, что он преступник, негодяй! А спустя несколько недель, вы, синьор начальник полиции, заявили – вот документ – что «естественно», повторяю – «естественно» никаких конкретных подозрений на несчастного стрелочника у вас не имелось. Верно? Значит, его вина не была доказана, и вы, комиссар, даже как‑то обронили: «Этот анархист был славным парнем».

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Что ж, согласен… Ошиблись…

СУМАСШЕДШИЙ. О чем разговор… Все могут ошибаться. Но вы, извините, ошиблись довольно грубо, уж позвольте вам это сказать. Сначала без всяких оснований задерживаете свободного гражданина, затем злоупотребляете своей властью и держите его под арестом дольше положенного законом срока, далее вы травмируете психику этого несчастного стрелочника, заявляя ему, что у вас имеются доказательства, что именно он основной террорист на железной дороге, потом умышленно вызываете у него стресс, угрожая потерей работы, сообщаете, что его алиби (игра в карты)  рухнуло, и наконец, как обухом по голове: его друг, римлянин, этот омерзительный убийца, признал себя виновным в миланской мясорубке! И в результате стрелочник в отчаянии кричит: «Это крах анархии» и выбрасывается из окна! Что же получается, вы все с ума спятили? Чего ж тут удивляться, что после всех этих издевательств человек оказывается в состоянии раптуса?! Э, нет, нет, мне очень жаль, но вы, на мой взгляд, виновны и еще как! Вы в полной мере ответственны за смерть анархиста! Настолько, что можно немедленно обвинить вас в подстрекательстве к самоубийству!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но, синьор судья, это же несправедливо! Наша профессия, наш долг, вы сами это признали – допрашивать подозреваемых, да так, чтобы они заговорили. И нам волей‑неволей иной раз приходится прибегать к каким‑то уловкам, приемам, а иногда и к некоторому насилию…

СУМАСШЕДШИЙ. Э, нет, тут речь идет не о «некотором», а о постоянном насилии! Ответьте мне для начала хотя бы на вопрос, были ли у вас бесспорные доказательства, что этот несчастный железнодорожник придумал себе алиби? Отвечайте!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, у нас не было бесспорных доказательств… но…

СУМАСШЕДШИЙ. «Но» меня не интересуют! Найдутся ли два или три пенсионера, которые и сегодня подтвердят его алиби?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, найдутся.

СУМАСШЕДШИЙ. Выходит, вы лгали по телевидению и в прессе, утверждая, что алиби рухнуло и у вас имеются веские предположения? Выходит, ловушки, всякие приемы, издевки, мистификацию вы используете не только с целью заставить подозреваемых заговорить, но и для того, чтобы надуть, обмануть доверие слишком легковерного и слепого народа! (Начальник полиции хочет вставить слово).  Дайте мне закончить, пожалуйста. Вы разве не слышали, что распространять ложные или хотя бы тенденциозные сведения – это тяжелое преступление?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но это мой сотрудник заверил меня…

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, ну вот опять перекладываете свою вину на кого‑то другого… Тогда ответьте мне, комиссар, откуда взялась версия, что анархист – танцор признался? Я познакомился со всеми протоколами допросов, проведенных полицией и римским судьей… (Показывает бумаги присутствующим).  Из них отнюдь не следует, что вышеназванный анархист хотя бы однажды признался в своей причастности к гибели людей от взрыва в банке. Что же получается? И это признание придумали вы? Отвечайте!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, это придумали мы.

СУМАСШЕДШИЙ. О, какая богатая фантазия! Вам обоим следовало бы стать писателями. И наверное у вас будет для этого возможность, поверьте мне. В тюрьме очень хорошо заниматься сочинительством. Ну, что, подавлены? Тогда я прямо скажу вам, что в Риме имеются неопровержимые доказательства вашей виновности и оба вы конченые люди: министры юстиции и внутренних дел решили отправить вас в отставку, дабы другим дать пример и восстановить кредит доверия, который полиция уже давно потеряла!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, этого не может быть!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да как же они смеют…

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно – две загубленные карьеры! Это политика, дорогие мои. Сначала вас использовали для определенной игры: нужно было успокоить профсоюзы, создать благоприятную обстановку для лозунга «Смерть террористам!» А теперь все обернулось иначе… Народ слишком недоволен гибелью анархиста… требует две головы… И государство отдает их!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Именно наши!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Наши!

СУМАСШЕДШИЙ. Есть такая старая английская притча: «Если крестьяне жалуются королю на своего хозяина, что тот натравливает на них сторожевых псов, то феодал, чтобы не гневить государя убивает свою псарню».

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И вы думаете… в самом деле… убеждены?..

СУМАСШЕДШИЙ. А кто же я, как не ваш палач?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Проклятая профессия!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Знаю, кто подложил мне эту свинью… Дай срок, он мне за все заплатит!

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, найдется немало людей, которые обрадуются вашему падению… и будут довольно ухмыляться.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, начиная с наших коллег… Вот что меня больше всего бесит!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Не говоря уж о газетах.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Представляю, как они обрушатся на нас! Чего только не понапридумывают журналисты!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И кто знает, чего еще навешают эти слизняки, которые еще недавно лизали тебе руки… «Гнать в шею полицейскую собаку!»

ВТОРОЙ КОМИССАР (подхватывая).  «Этого садиста и насильника! Ату, его!»

СУМАСШЕДШИЙ. Не говоря уже об уничижениях… насмешках…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И все отвернутся от тебя, втопчут в грязь… Даже сторожем на стоянке автомашин не устроишься!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Сволочной мир!

СУМАСШЕДШИЙ. Ошибаетесь, сволочное правительство!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. В таком положении, синьор судья, что нам остается делать? Посоветуйте!

СУМАСШЕДШИЙ. Я? А что я могу посоветовать?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Умоляю, посоветуйте!

СУМАСШЕДШИЙ. Я бы на вашем месте…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. На нашем месте?

СУМАСШЕДШИЙ. Выбросился бы из окна!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ и ВТОРОЙ КОМИССАР (вместе).  Как?

СУМАСШЕДШИЙ. А вот так… Вы попросили моего совета… В такой аховой ситуации, чтобы не терпеть подобное унижение… Послушайте меня, бросайтесь! Ну, смелее!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Как же так? Причем здесь это?

СУМАСШЕДШИЙ. Как раз притом. Пусть вас охватит раптус, и вы броситесь! (Подталкивает их к окну).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ и ВТОРОЙ КОМИССАР. Да нет, подождите! Подождите!

СУМАСШЕДШИЙ. Что значит «подождите»? Чего ждать? Что вам еще остается делать на этой гнусной земле? Разве это жизнь? Сволочной мир, сволочное правительство… Кругом одни ублюдки! Выбросимся! (Силой тащит их к окну).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, что вы, синьор судья, что вы делаете? Я еще не потерял надежду!

СУМАСШЕДШИЙ. Нет больше никакой надежды, вы кончены… Оба… Кончены! Вниз шагом марш!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ и ВТОРОЙ КОМИССАР. Караул! Не толкайте… пожалуйста! На помощь!

СУМАСШЕДШИЙ. Это не я толкаю. Это – раптус. Да здравствует раптус – освободитель! (Хватает их обоих за ремни и вынуждает подняться на подоконник).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ и ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет, нет, на помощь, караул, спасите!

(Входит Агент, который вышел в начале разговора).

ВТОРОЙ АГЕНТ. Что здесь происходит, синьор начальник?

СУМАСШЕДШИЙ (отпуская ремни).  Ровным счетом ничего, да, да, ничего не происходит… ничего, не так ли, комиссар? Не так ли, синьор начальник? Ну, успокойте своего агента. (Начальник полиции, дрожа, слезает с подоконника).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, ладно, успокойся… это был только…

СУМАСШЕДШИЙ. Раптус.

АГЕНТ. Раптус?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, они пожелали выброситься из окна.

АГЕНТ. И они тоже?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, только не говорите, Бога ради, журналистам!

АГЕНТ. Нет, нет…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но это ложь, это вы, синьор судья, это вы хотели…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, да, именно так!

АГЕНТ. Вы хотели выбросить их из окна, ваша честь?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, это он меня толкал.

СУМАСШЕДШИЙ. Да, это правда, я толкал их. А они и в самом деле едва не вывалились вниз… в таком отчаянии. Ведь достаточно пустяка, когда находишься в таком отчаянии…

АГЕНТ. Это верно – достаточно пустяка!

СУМАСШЕДШИЙ. Посмотрите, они до сих пор еще не пришли в себя… Видите, какие у них похоронные физиономии!

АГЕНТ (польщенный доверием судьи).  Да, честно говоря, я подумал, что они на горшке сидят.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да ты что, с ума свихнулся?

АГЕНТ. Я хотел сказать, на унитазе…

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, ну, поживей, и не забудьте воду спустить… как советует табличка в туалете. Веселее, господа!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Э, вам‑то хорошо говорить… А в нашем положении. Уверяю вас, был момент, когда… я и в самом деле чуть не выбросился!

АГЕНТ. Вы хотели выброситься? Вы?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, и я тоже!

СУМАСШЕДШИЙ. Видите, видите, синьоры, что значит раптус?! А кто был бы виноват в этом?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Как кто? Это сволочное правительство… Сначала тебя заставляют «возбуждать народ, создавать обстановку терроризма, нарастающего беспорядка»…

ВТОРОЙ КОМИССАР. «Необходимости сильной власти!» Ты бросаешься очертя голову, а потом…

СУМАСШЕДШИЙ. Ничего подобного, виноват был бы только я!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы? Почему?

СУМАСШЕДШИЙ. Потому что все это неправда, я все придумал!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. То есть как это? Неправда, что в Риме хотят отправить нас в отставку?

СУМАСШЕДШИЙ. Им это даже в голову не приходило.

ВТОРОЙ КОМИССАР. А неопровержимые доказательства?

СУМАСШЕДШИЙ. Никаких доказательств не было и в помине.

ВТОРОЙ КОМИССАР. А министр, которому нужны наши головы?

СУМАСШЕДШИЙ. Все вымысел. Министр обожает вас, вы – свет его очей. А глава полицейского ведомства, когда, слышит ваши имена, аж слезу пускает и маму зовет!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы не шутите? Это правда?

СУМАСШЕДШИЙ. Истинная правда. Все правительство души в вас не чает! И английская притча ‑ тоже липа. Ни один хозяин ни за что не убьет своих сторожевых псов на радость крестьянину! Скорее наоборот. А если пес погибает в драке, то король тотчас же шлет хозяину телеграмму соболезнования. И венки с хоругвями! (Комиссар хочет вставить слово, начальник полиции хмурится).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Если не ошибаюсь…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Конечно, ошибаетесь… Дайте мне сказать, комиссар…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Извините, синьор начальник.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Не понимаю, зачем вы, ваша честь, вздумали нагородить всю эту гору вымыслов…

СУМАСШЕДШИЙ. Вымыслов? Вовсе нет, это только ловушки и приманки, к каким судебное ведомство тоже прибегает иногда, чтобы показать чинам полиции, насколько нецивилизованны подобные методы, если не сказать – преступны!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Выходит, вы по – прежнему убеждены, что это мы вынудили стрелочника выброситься из окна?

СУМАСШЕДШИЙ. Но вы же сами только что подтвердили это… потеряв голову!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но нас не было в комнате, когда он выбрасывался! Спросите у агента!

АГЕНТ. Да, ваша честь, их не было в этот момент.

СУМАСШЕДШИЙ. Выходит, если кто‑то подкладывает бомбу в банк, а сам скрывается, то он невиновен, потому что его не было на преступлении в момент взрыва! Далеко же мы уйдем с такой логикой!..

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да нет, синьор судья, тут какое‑то недоразумение… Агент имел в виду первую версию… а мы переходим ко второй.

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, да… потому что было нечто вроде отречения от прежней версии.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, я бы не назвал это отречением, простая поправка.

СУМАСШЕДШИЙ. Верно. Послушаем, что же вы подправили?

(Начальник делает знак комиссару).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ну, мы…

СУМАСШЕДШИЙ. Предупреждаю вас, что и для вашей новой версии у меня подобраны все протоколы допросов. Итак, послушаем…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Мы подправили время… как бы это сказать… время обмана…

СУМАСШЕДШИЙ. Как время обмана?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Именно так. Мы объявили, что обманули анархиста не в полночь, а в восемь часов вечера.

ВТОРОЙ КОМИССАР. В двадцать часов, короче!

СУМАСШЕДШИЙ. А, значит, сдвинули все назад на четыре часа, и полет из окна тоже! Нечто вроде перехода на летнее расписание.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет, полет, не тронули… Он произошел действительно в полночь… Были свидетели.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Среди прочих как раз журналист, что случайно оказался во дворе. Помните? (Судья делает отрицательный знак).  Тот, что услышал удары по карнизу и о землю и первым подбежал к телу… Он же сразу и отметил время.

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, хорошо, самоубийство произошло в полночь, а одурачивание стрелочника в двадцать часов… А куда же мы тогда поместим раптус? Я хочу сказать, ведь именно на раптусе строилась ваша первая версия самоубийства, пока не появились другие аргументы и доказательства… Вы все, начиная со следователя и кончая главным прокурором, все время настаивали на том, что этот бедняга выбросился из‑за раптуса «внезапно»… А теперь в самый кульминационный момент расследования отбрасываете прочь этот самый раптус.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, нет… мы вовсе не отбрасываем его напрочь, этот раптус…

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, отбрасываете! Сдвигаете время самоубийства на целых четыре часа от того момента, когда вы или ваш заместитель вошел и крепко пошутил, заявив: «У нас есть доказательства!» Куда же в таком случае девался этот внезапный раптус? За четыре часа анархист мог переварить не только вашу брехню. С таким же успехом вы могли наплести ему, что Бакунин был стяжателем и полицейским осведомителем Ватикана!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но мы именно этого и хотели, синьор судья!

СУМАСШЕДШИЙ. Хотели наплести ему про стяжателя Бакунина?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, мы хотели доказать, что раптус не был вызван нашей мистификацией, нашими ложными заявлениями… Короче, именно потому, что с этого момента до самоубийства прошло целых четыре часа!

СУМАСШЕДШИЙ. Ну да, да, вы правы! Как же однако хорошо придумано… Какой молодец!!!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Спасибо, ваша честь.

СУМАСШЕДШИЙ. Разумеется, тогда уже никто ни в чем не может обвинить вас: скверный обман имел место, но его нельзя считать решающей причиной самоубийства.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Совершенно верно. Вот почему мы ни в чем не виноваты.

СУМАСШЕДШИЙ. Молодцы! Непонятно только, почему бедняга стрелочник выбросился из окна. Но это не имеет значения, пока нам важно установить, что вы оказываетесь ни в чем не виновными.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Еще раз спасибо, синьор судья. Скажу откровенно, я опасался, что вы приехали к нам с предвзятым мнением…

СУМАСШЕДШИЙ. С предвзятым мнением?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, нам казалось, будто вы хотите обвинить нас во что бы то ни стало.

СУМАСШЕДШИЙ. Ну что вы… Скорее наоборот. Признаюсь, я довольно резко обошелся с вами, но только для того, чтобы спровоцировать вас, заставить привести такие доводы и доказательства, благодаря которым я смог бы как можно успешнее помочь вам выйти из этой истории победителями.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я глубоко тронут этим… Как прекрасно сознавать, что судебное ведомство – лучший друг полиции!!!

СУМАСШЕДШИЙ. Скажем точнее – помощник.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ и ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, скажем так.

СУМАСШЕДШИЙ. Но вы должны помочь мне довести дело до конца… и сделать вашу позицию неуязвимой.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Несомненно.

ВТОРОЙ КОМИССАР. С удовольствием.

СУМАСШЕДШИЙ. прежде всего нам надо неопровержимо доказать, что за эти четыре часа анархист совершенно успокоился, у него не осталось и следа от подавленности и отчаяния, от «психического надлома», как определил это судья, закрывший дело.

ВТОРОЙ КОМИССАР. В деле есть свидетельство агента и мое тоже, где отмечено, что анархист, выразив поначалу недовольство, потом пришел в себя…

СУМАСШЕДШИЙ. В протоколе допроса?

ВТОРОЙ КОМИССАР. И я думаю…

СУМАСШЕДШИЙ. Да, да, есть – во второй версии событий… вот нашел. (Читает).  «Железнодорожник успокаивается и говорит, что у него с бывшим танцором не было дружеских отношений». Превосходно!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Это значит, новость о том, что тот подкладывал взрывчатку, мало взволновала анархиста.

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, стрелочник не очень‑то уважал его ни как анархиста, ни как танцора.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Возможно, он и анархистом‑то его не считал.

СУМАСШЕДШИЙ. Я же говорю – он его презирал.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Однажды, поссорившись, наш железнодорожник даже запустил в него солонкой.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А ведь это плохая примета!

СУМАСШЕДШИЙ. И не будем забывать: стрелочник знал, что в римской секции анархистов имелось немало провокаторов и осведомителей полиции… Он ведь даже сказал танцору: «Полиция и фашисты используют вас для создания беспорядков… у вас там полно подкупленных провокаторов… которые тащат вас, куда им прикажут… А расплачиваться за все это придется вам, экстремистам…»

КОМИССАР. Может статься, из‑за этого они и поссорились!

СУМАСШЕДШИЙ. Да, и еще потому, что танцор не стал его слушать. Может быть, наш железнодорожник начал подозревать, не провокатор ли он.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. О, вполне возможно.

СУМАСШЕДШИЙ. Итак, поскольку террористический акт в банке не имел к нему никакого отношения, отсюда вытекает неоспоримое доказательство: анархист был спокоен.

ВТОРОЙ КОМИССАР. И даже улыбался… помнится, я сам отметил это еще в первой версии.

СУМАСШЕДШИЙ. Да, но вот беда: к сожалению, в первой версии вы рассказываете о том, что «подавленный» и «безутешный» он закричал: «Это крах анархии!» Так‑так‑так… Почему это вам взбрело в голову выставлять его таким сентиментальным? Черт вас возьми!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы правы, синьор судья. Это придумал мой сотрудник. Я тогда еще упрекнул его: сценарии пусть пишут киношники, мы же с тобой полицейские…

СУМАСШЕДШИЙ. Послушайте меня, если мы хотим наконец что‑то понять и найти убедительное решение, нужно все отбросить и начать сызнова.

ВТОРОЙ КОМИССАР. То есть предложить третью версию?

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, что вы! Достаточно получше разработать те две, что у нас уже имеются.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Совершенно верно.

СУМАСШЕДШИЙ. Итак, пункт первый, правило первое: то, что сказано – сказано, и не будем больше к этому возвращаться. Остановимся на том, что вы, комиссар, и вы, синьор начальник, либо кто‑то вместо вас, совершил этот обман… анархист выкурил свою последнюю сигарету… прокричал сентиментальную фразу… И вот тут‑то у нас появляется третья версия: он не выбросился из окна, потому что еще не наступила полночь, а было только восемь часов вечера.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Согласно второй версии…

СУМАСШЕДШИЙ. Известное дело, железнодорожник всегда точно соблюдает расписание.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Факт тот, что у нас такими образом появляется время заставить его изменить настроение… настолько, чтобы у анархиста совсем не возникла мысль о самоубийстве.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ни к чему не придерешься!

СУМАСШЕДШИЙ. Да, но как произошла такая смена настроения? Само по себе время вряд ли может залечить иные раны… Кто‑то наверное чем‑то помогал ему… Ну, я не знаю, каким‑нибудь шестом…

АГЕНТ. Я дал ему жевательную резинку!

СУМАСШЕДШИЙ. Молодец. А вы?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я… Но меня же не было в комнате…

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, это слишком деликатный момент, вы должны были находиться здесь.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Согласен. Был.

СУМАСШЕДШИЙ. Хорошо, можем сказать для начала, что отчаяние, в которое впал анархист, немного взволновало вас?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, я и в самом деле разволновался.

СУМАСШЕДШИЙ. Можем добавить, что вы расстроились из‑за того, что огорчили его… Синьор начальник полиции… вы же такой чуткий человек!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, в общем‑то мне стало жаль его немного… я расстроился…

СУМАСШЕДШИЙ. Превосходно! Не спорю, вы не могли не удержаться, чтобы не обнять его за плечи…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, не думаю.

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, что вы, это же такой отеческий жест…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Очень возможно, только не помню…

СУМАСШЕДШИЙ. Я уверен, что вы это сделали! Прошу вас, скажите «да»…

АГЕНТ. Да, да, он так и сделал… я видел!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, если он видел…

СУМАСШЕДШИЙ. (обращаясь к комиссару).  И вы в свою очередь ласково потрепали его по щеке… вот так. (Показывает).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Мне досадно разочаровывать вас, только я уверен, что нет… не делал я этого…

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, вы разочаровываете меня… И знаете почему?.. Потому что этот человек, помимо своей причастности к анархистам, был еще железнодорожником. Вы забыли об этом? А представляете, что такое железнодорожник? Это нечто такое, что у всех связано с детством… это значит игрушечный электропоезд. У вас в детстве разве не было такого поезда?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, у меня был настоящий паровоз… Он даже выпускал дым… Бронированный состав, естественно.

СУМАСШЕДШИЙ. И еще он гудел – ту‑у‑у, ту‑у‑у…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, ту‑у‑у…

СУМАСШЕДШИЙ. Блестяще! Вы тянете «ту‑у‑у…», и у вас загорелись глаза!!! Нет, синьор комиссар, вы не могли не испытывать добрые чувства к этому человеку… потому что в вашем подсознании он был связан с любимой детской игрушкой… А будь подозреваемый… Ну, я не знаю, банкиром что ли, вы бы даже не взглянули на него. Но он оказался железнодорожником и… вы, я более чем уверен, ласково потрепали его по щеке.

АГЕНТ. Да, это было… Я видел: он так ласково потрепал его по щеке, дважды!

СУМАСШЕДШИЙ. Видите… у меня есть свидетель! А что вы сказали, когда приласкали его таким образом?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Не помню…

СУМАСШЕДШИЙ. Я вам напомню, что вы сказали. Вы сказали ему: «Ну, ну, не падай духом… (и обратились по имени) Вот увидишь, анархия не умрет!»

ВТОРОЙ КОМИССАР. Знаете, я не уверен…

СУМАСШЕДШИЙ. О, нет… Черт вас возьми… вы же подтвердили… не то я рассержусь. Видите, какой у меня тик на шее. Так вы признаете, что сказали именно это, да или нет?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ну ладно, если вам так хочется…

СУМАСШЕДШИЙ. Тогда решите, я должен внести ваши высказывания в протокол. (Приготовился записывать).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ну, хорошо, я сказал: «Ну, ну, парень, не огорчайся… увидишь, анархия не умрет!»

СУМАСШЕДШИЙ. Вот и прелестно… А потом вы запели!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Запел?

СУМАСШЕДШИЙ. Непроизвольно, раз уж сложилась такая дружеская обстановка, такое братство… ничего другого и не остается, как запеть – всем, хором! Послушаем, что же вы пели? «Родина наша – весь мир», надо полагать?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, извините, ваша честь, но вот насчет пения хором мы никак не можем согласиться с вами…

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, не хотите согласиться со мной?.. Тогда, знаете, что я вам скажу? Я покину вас и выкарабкивайтесь сами… Это ваши дела! Изложу факты так, как вы мне их представили… Представляете, чем это кончится? Уж извините за крепкое выражение: из всего этого получится большущий скандал! Да, именно! Сначала вы говорите одно, потом, другое… излагаете одну версию, через полчаса совсем другую… Не можете даже между собой договориться, как следует… Тут один ваш агент показывает, что анархист в первый раз пытался выброситься в тот же день, только примерно после обеда, в вашем присутствии… А вы на эту подробность даже не намекнули. Делаете заявления для широкой прессы и, если не ошибаюсь, даже в теленовостях: мол, «естественно» нет ни одного протокола допросов, проводимых с анархистом, не успели… А спустя немного – вот чудо! – появляются на свет Божий сразу два или три протокола… и подписанные самим стрелочником… его рукой, естественно, когда он был еще жив. Да если бы какой‑нибудь подозреваемый нагородил вам хотя бы половину несуразностей, какие наворотили вы, его бы как минимум прихлопнули! Знаете, что думают о вас люди? Что вы очень большие затейники… не только шутники… Да как вы хотите, чтобы вам теперь кто‑то поверил, кроме комиссара‑архивариуса, естественно. А вам известна главная причина, почему люди вам не верят?.. Потому что ваша версия, помимо того, что она слишком сумбурная… лишена человечности и теплоты! Все помнят грубый и оскорбительный ответ, который вы, комиссар, дали несчастной вдове анархиста, когда та спросила, почему вы не сообщили ей о смерти мужа… Нет ни одного трогательного момента… Никто из вас ни разу не взволновался или хотя бы рассмеялся, прослезился… запел бы, черт возьми! Люди простили бы вам все противоречия, в которых вы запутались, если бы увидели живое сердце… двух человечных мужчин, которые позволили бы волнению взять их за горло, и хоть они и полицейские, запели бы вместе с анархистом его гимн… только чтобы порадовать его… «Родина наша – весь мир»… Кто не расплакался бы… кто не завопил бы радостно ваши имена, узнав о подобной истории! Прошу вас! Для вашего же блага… чтобы расследование обратилось в вашу пользу… Спойте! (Начинает петь вполголоса, подмигивая полицейским, которые, растерявшись, один за другим подхватывают песню и поют вместе с ним).

 

Родина наша – весь мир, весь мир!

Идея свободы – вот наш кумир!

 

СУМАСШЕДШИЙ. Громче! Голос. (Хватает полицейских за плечи, взбадривает их).

 

Нет у нас близких, нет и родных,

Скитаясь по свету, забыли мы их. Голос, черт вас возьми!

Идея свободы – вот наш кумир,

Родина наша – весь мир, весь мир!

 

(постепенно хор поющих уходит в затемнение).

 

Действие второе

 

 

В темноте все четверо начинают петь, как в финале первого действия. К завершению куплета на высокой ноте сцена освещается полностью.

 

СУМАСШЕДШИЙ (аплодирует, обнимает, пожимает руки).  Браво, браво! Ну, вот теперь все в порядке. Теперь уже никто не сможет усомниться, что анархист был более, чем умиротворен!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Я бы осмелился заметить, что он остался весьма доволен.

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, он чувствовал себя прямо как дома. Словно в какой‑то из римских секций, где всегда больше переодетых полицейских, чем настоящих анархистов.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Пулеметная очередь наших лживых утверждений ни в коей мере не затронула его психику.

СУМАСШЕДШИЙ. Значит, никакого раптуса не было. Раптус возник позже. (Обращаясь к комиссару).  Когда?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Около полуночи.

СУМАСШЕДШИЙ. Чем же он был вызван?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я думаю, причиной…

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, нет, упаси Боже! Вы ничего не думаете… Вы ничего не должны знать об этом, синьор начальник полиции!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Как это не должен знать?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, черт побери, мы здесь можно сказать на ушах стоим, чтобы вытащить вас из этой истории, доказать, что вы никакого отношения не имеете к смерти железнодорожника… потому что вас здесь даже не было…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы правы, извините… я невнимательно слушал вас…

СУМАСШЕДШИЙ. Да, но вы что‑то уж очень часто оказываетесь невнимательным… Будьте внимательнее… Итак, как говорил Тото в одной старой комедии: «В тот момент начальника полиции в полиции не было!» Но был комиссар.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, я был, однако вскоре вышел…

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, опять начинаем перекладывать на кого‑то. Ну, будьте молодцом, расскажите, что произошло около полуночи.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нас было в этой комнате шестеро: четыре агента, я и еще один лейтенант карабинеров.

СУМАСШЕДШИЙ. А, это тот, кого потом произвели в капитаны.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, именно тот.

СУМАСШЕДШИЙ. И что ж вы делали?

ВТОРОЙ КОМИССАР, Допрашивали.

СУМАСШЕДШИЙ. Еще? «Где был? Что делал? Говори! Не хитри!» Черт побери, после стольких часов допроса, представляю, как вы все устали, как были взвинчены… раздражены.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ничего подобного, ваша честь, мы все были абсолютно спокойны.

СУМАСШЕДШИЙ. Разве вы не приложили его слегка? Ну, хотя бы по физиономии наотмашь не влепили?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет, что вы…

СУМАСШЕДШИЙ. Не били лежачего

ВТОРОЙ КОМИССАР. Тем более, ваша честь.

СУМАСШЕДШИЙ. И не рубили его?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Как это – рубили?

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, как делают массаж женщинам при ожирении… (показывает).  Так так‑так… (Бьет ребром руки).  Ах, это очень полезно: так так‑так!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да нет, синьор судья… и массаж не делали. Мы его допрашивали с шуточками…

СУМАСШЕДШИЙ. Будет вам – неужто «с шуточками»?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Уверяю вас… Спросите агента. (Подталкивает его к сумасшедшему).

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, не нужно, это невероятно. (Показывает лист бумаги).  Но это отмечено и в рапорте судьи, который сдал дело в архив.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Конечно, и он ничуть в этом не усомнился.

СУМАСШЕДШИЙ. Я тоже верю… только в каком смысле «с шуточками»?

ВТОРОЙ КОМИССАР. В том смысли, что шутили… Допрашивали так, чтоб можно было посмеяться.

СУМАСШЕДШИЙ. Не понимаю. Играли, что ли, в «солдатскую пощечину»?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ну, не совсем так, конечно… Но в общем старались шутить. Поддразнивали… изобретали каламбуры… отпускали шуточки…

СЕРЖАНТ. Да, да, очень смешно было. Знаете, ваша честь, наш комиссар, на него и не подумаешь, а он большой затейник… Видели бы вы его, когда он в ударе, какие гремучие допросы устраивает… Так смешно бывает, что животики надорвешь! Ха‑ха!

СУМАСШЕДШИЙ. Теперь мне понятно, почему в Риме решили изменить ваш девиз.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Девиз итальянской полиции?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, ваш, в Министерстве решили.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Как же его изменяют?

СУМАСШЕДШИЙ. Вернее било бы сказать, дополняют… Как он звучит сейчас?

ВТОРОЙ КОМИССАР. «Полиция стоит на службе граждан».

СУМАСШЕДШИЙ. А отныне и впредь он будет гласить: «Полиция стоит на службе граждан, чтобы развлекать их!»

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ха‑ха, да вы смеетесь над нами.

СУМАСШЕДШИЙ. Ничуть. Я больше чем убежден, что вы действительно «с шуточками» обращаетесь с допрашиваемыми, как уверяете… Помню, однажды мне довелось присутствовать в Бергамо на допросах так называемой «банды понедельника». Помните, в нее входили священник, врач, аптекарь… почти весь город был повязан, а потом оказалось, что все невиновны… Так вот, я остановился в одной маленькой гостинице возле квестуры, где проходили допросы, и почти каждую ночь меня будили вопли и стоны. Поначалу я думал даже, что там людей избивают, топчут ногами… Но потом догадался – это же взрывы смеха. Да, это был смех, довольно, резкий, правда. Допрашиваемые кричали: «Ах, ох, ох, мама! Хватит! 0й, ой! Помогите, не могу больше! Комиссар, хватит, а не то помру от смеха!»

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Не будем иронизировать, синьор судья, вы же знаете, что из той банды все, от главаря до самого последнего боевика были осуждены?

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, по причине чрезмерной смешливости. (На лицах полицейских появляется недовольное выражение).  Нет, нет, я не шучу. Вы даже не представляете, сколько совершенно невиновных людей придумывают разные небылицы, наговаривают на себя, только бы их забрали в полицию! А вы принимаете их за анархистов, коммунистов, профсоюзных и рабочих деятелей… Но на самом деле речь идет только о несчастных больных в депрессивном состоянии, ипохондриках, меланхоликах, которые выдают себя за революционеров, лишь бы вы допросили их… чтобы залиться хохотом, здоровым смехом! Одним словом, чтобы поднять немного настроение!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я бы сказал, синьор судья, вы уже не только смеетесь над нами, но и, похоже, издеваетесь!

СУМАСШЕДШИЙ. Да что вы, я никогда не позволил бы себе подобное…

ВТОРОЙ КОМИССАР. И все же клянусь вам, что в тот вечер мы шутили с анархистом!

СЕРЖАНТ. Да, да, шутили, я тоже клянусь.

СУМАСШЕДШИЙ. А ты помолчи! Только начальство может клясться! (Начальник резко отталкивает агента).  Ну, ладно, допустим. И над кем… над чем же вы шутили?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Больше всего над анархистом‑танцором.

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, да, помимо прочего он был еще и хромым. Хромой анархист‑танцор. (Смеется).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, и над этим…

СУМАСШЕДШИЙ. И наверное еще над тем, в каком костюме он появляется, иногда на сцене и какие позволяет себе иной раз вольности, не так ли?

СЕРЖАНТ. Ха‑ха! Анархист позволяет себе вольности!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Молчать!

ВТОРОЮ КОМИССАР. По правде говоря, до вольностей мы не дошли…

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, ладно, не будем скромничать. Одно несомненно – вы шутили довольно грубо над его другом танцором, и он, железнодорожник, обиделся! Это так?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Я думал, пожалуй, так и получилось.

СУМАСШЕДШИЙ. Он вдруг вскочил!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, он вдруг вскочил…

СУМАСШЕДШИЙ…и принялся кричать: «Хватит! Не допущу оскорблений! Мой друг – танцор, это верно, он хромой, он изображает иной раз не то, что хотел бы… Но он мужчина, черт подери!» И с этими словами стрелочник вскочил на подоконник, изобразил па‑де‑де и выбросился!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, примерно, так оно и было, однако могу поклясться, я уже говорил, что в этот момент выходил из комнаты.

СЕРЖАНТ. Зато я оставался. Если хотите, могу поклясться и я.

СУМАСШЕДШИЙ. Ты лучше помолчи.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Однако какой обидчивый этот монархист – выбрасывается из окна только потому, что посмеялись над его другом!

СУМАСШЕДШИЙ. Но вы же затронули его больное место – анархисты очень ревниво относятся к мужским достоинствам! Ревнивее всех! Вам не приходилось когда‑либо читать книгу Отто Вейнингера «Секс и анархия»? Нет? Это классик.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но обижаться за насмешку над приятелем, с которым он даже не был в хороших отношениях… По его собственному заявлению, не забывайте: он даже пустил в него солонкой!

СУМАСШЕДШИЙ. Ну вот! Хорошо, что напомнили мне об этом! Значит, он не мог быть по‑настоящему расстроен, рассержен!

НАЧАЛЬНИК. ПОЛИЦИИ. Конечно, нет.

СУМАСШЕДШИЙ. Вот ведь в чем все коварство! Выходит, он притворялся!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Притворялся?

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, конечно! Сыграл, хитрюга, всю эту комедию, будто обижен до смерти, и для того только чтобы иметь логичный повод для самоубийства… логичный для вас, но абсурдный для других!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. В каком смысле – для других?

СУМАСШЕДШИЙ. Разве не поняли? Он стал камикадзе, чтобы погубить вас! Он выбрасывается, а вы, наивные люди, излагаете события так, как они происходили… в печати и по телевидению… и никто вам не верит, естественно, кроме любимого судьи, который сдал дело в архив, потому что, послушайте, между прочим, что он пишет в своем заключении: «Раптус был вызван „оскорбленной гордостью“»! Ну, кто этому поверит? Уж очень все похоже на вранье!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Конечно, конечно, выглядит едва ли не шуткой.

СУМАСШЕДШИЙ. И таким образом вы оказываетесь заложниками своей же собственной искренности… А он, коварный анархист, хохочет над вами в своей могиле!

СЕРЖАНТ. Вот негодяй! Подумать только, а ведь казался таким порядочным человеком… таким приличным!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Молчать! (Сержант умолкает, замыкаясь, словно улитка, в свою раковину).  Вы не обидитесь, ваша честь, если я скажу вам, что ваша версия с железнодорожником‑камикадзе меня не очень‑то убеждает…

ВТОРОЙ КОМИССАР. У меня тоже есть некоторые сомнения…

СУМАСШЕДШИЙ. А меня так и совсем не убеждает! Даже для телевизионного детектива не годится! Я ведь только пытался спасти вашу версию, которая проваливается все стремительнее!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (потягиваясь, потирая свои плечи).  Вы не возражаете, если мы закроем окно? Что‑то холодно стало вдруг…

СУМАСШЕДШИЙ. Пожалуй, пожалуй… действительно, стало прохладно!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Это потому, что совсем, недавно зашло солнце.

(Сержант по команде комиссара закрывает окно).

СУМАСШЕДШИЙ. Да, но тогда, в тот вечер, солнце ведь не зашло.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Как это?

СУМАСШЕДШИЙ. Я хочу сказать, в тот вечер, когда анархист выбросился из окна, солнце осталось на небе, заката не было?

(Все трое переглядываются в недоумении).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Не понимаю.

СУМАСШЕДШИЙ (притворяясь, будто недоволен).  Я говорю, если дело было в декабре, а окно в полночь все еще распахнуто, значит, было не холодно… но раз было не холодно, значит, солнце еще не зашло… оно зашло позже: в час ночи, как бывает в Норвегии в июле…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но мы тогда окно только что открыли… чтобы проветрить помещение, верно?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, было очень накурено.

СЕРЖАНТ. Знаете, анархист много курил!

СУМАСШЕДШИЙ. И вы открыли и створки окна, и ставни?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да, и ставни тоже.

СУМАСШЕДШИЙ. В декабре? В полночь термометр опускается даже ниже нуля, воздух ледяной. А вы: «Давай, давай побольше воздуха! Плевать нам на воспаление легких!» Вы хотя бы в шинели были?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет – в куртках.

СУМАСШЕДШИЙ. Какие моржи!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но холодно совсем не было, уверяю вас! НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Абсолютно холодно не было…

СУМАСШЕДШИЙ. Вот как? В тот вечер метеослужба передала для всей Италии такую сводку, что испугался бы и белый медведь, а вам было абсолютно не холодно, более того, для вас пришла весна! Да что у вас тут персональный африканский муссон проносится каждую ночь или под вашим зданием протекает теплый Гольфстрим, по канализационным трубам?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Простите, ваша честь, но я не понимаю. Совсем недавно вы уверяли, что приехали специально, чтобы помочь нам, а теперь вдруг подвергаете сомнению все наши доводы, издеваетесь над нами, запугиваете… запугиваете…

СУМАСШЕДШИЙ. Согласен, я должно быть, хватил через край! Наверное, слишком придираюсь… Но тут перед нами, похоже, одна из тех игр для недоумков и тугодумов, что печатают в иных еженедельниках: «Отыщите тридцать семь ошибок и несоответствий, какие допустил комиссар Бачокки Кретинини». Да как же я могу помочь вам? (Полицейские в растерянности опускаются на стулья).  Ну, хорошо, хорошо… Не стройте такие потерянные физиономии… Выше голову! Обещаю, что не буду больше издеваться над вами. Предельная сосредоточенность, господа… отбросим все предыдущее…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Согласен, отбросим…

СУМАСШЕДШИЙ. И обратимся к достоверному факту – к прыжку из окна.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Верно.

СУМАСШЕДШИЙ. Итак, наш анархист в состоянии раптуса – потом мы вместе постараемся подыскать более правдоподобное объяснение для этого безумного поступка – вдруг вскакивает, берет разбег… Минутку, а кто сделал ему «ступеньку»?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Какую «ступеньку»?

СУМАСШЕДШИЙ. Короче, кто из вас встал у окна и, сцепив пальцы, подставил их вот так – чтобы стрелочник ступил на опору – и хлоп! Он перелетает через подоконник!..

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да что вы говорите, синьор судья, неужели вы думаете, что мы…

СУМАСШЕДШИЙ. Сделайте милость, успокойтесь… Я спрашиваю без всякой задней мысли… Просто подумал, что тут довольно высоко, а при таком небольшом разбеге без посторонней помощи… Я не хотел бы, чтобы кто‑нибудь мог усомниться…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Тут не в чем сомневаться, синьор судья, уверяю вас… Он все проделал самостоятельно!..

СУМАСШЕДШИЙ. И у него не было даже подставки, какие бывают на спортивных соревнованиях?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет…

СУМАСШЕДШИЙ. А может, у прыгуна были туфли со специальными каблуками, как у Брумеля?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Никаких особых каблуков не было.

СУМАСШЕДШИЙ. Хорошо, итак, что же получается: с одной стороны, человек ростом примерно в метр шестьдесят, сам, без посторонней помощи, без подставки… А с другой – дюжина полицейских, которые хоть и стояли в нескольких метрах, а один даже возле самого окна, не успевают помешать…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но все произошло так неожиданно…

СЕРЖАНТ. Вы даже не представляете, каким, проворным оказался этот дьявол… Я едва успел ухватить его за ногу.

СУМАСШЕДШИЙ. О! Видите, видите, как работает мой метод провокации: все‑таки вы ухватили его за ногу!

СЕРЖАНТ. Да, но у меня остался в руках ботинок, а он все равно выбросился.

СУМАСШЕДШИЙ. Неважно. Важно, что остался ботинок. Ботинок – это неопровержимое доказательство вашего желания спасти самоубийцу!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Конечно, неопровержимое!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (сержанту).  Молодец!

СЕРЖАНТ. Благодарю вас, синьор нача…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Молчать!

СУМАСШЕДШИЙ. Минутку… но тут что‑то не складывается (Показывает полицейским лист бумаги).  Что у самоубийцы было три ботинка?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Как три ботинка?

СУМАСШЕДШИЙ. Ну да, один остался в руках у полицейского… Он сам свидетельствовал это через несколько дней после несчастного случая… (Показывает бумагу).  Вот здесь.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Это точно… Он рассказал об этом корреспонденту из «Коррьере делла сера».

СУМАСШЕДШИЙ. А вот здесь, еще в одном приложении, уверяется, что у анархиста, умирающего на брусчатке, на обеих ногах были ботинки, это же свидетельствуют собравшиеся на месте происшествия репортеры из «Унита» и другие журналисты, оказавшиеся там.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Не понимаю, как такое могло произойти…

СУМАСШЕДШИЙ. Я тоже! Разве что наш сверхшустрый сержант успел броситься вниз по лестнице и на площадке третьего этажа высунуться в окно, еще прежде, чем пролетел самоубийца, налету одеть ему ботинок и стремглав вернуться на четвертый этаж в тот самый момент, когда падающий достиг земли.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вот видите, видите, опять начинаете подтрунивать над нами.

СУМАСШЕДШИЙ. Вы правы, это сильнее меня… извините. Итак, три ботинка… Простите, вы не помните, не был ли он случайно трехногим?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Кто?

СУМАСШЕДШИЙ. Самоубийца железнодорожник… не было ли у него случаем трех ног, тогда было бы понятно, почему он носил три ботинка.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (сердито).  Нет, он не был трехногим!

СУМАСШЕДШИЙ. Не сердитесь, прошу вас… Хотя от любого анархиста можно ожидать чего угодно.

СЕРЖАНТ. Это верно!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Молчать!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Какая беда, Господи прости… Нужно найти какое‑то приемлемое объяснение, иначе…

СУМАСШЕДШИЙ. Я нашел его!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Какое же?

СУМАСШЕДШИЙ. Вот оно. Несомненно, один ботинок был ему немного велик, и он, не имея под рукой стельки, надел сначала более тесный ботинок, а потом сверху более просторный.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Два ботинка на одну ногу?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, а что тут странного? Как галоши, помните? Их носили когда‑то…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вот именно – когда‑то…

СУМАСШЕДШИЙ. Но некоторые носят их и сегодня… даже, знаете, что я вам скажу: в руках у сержанта остался вовсе не ботинок, а именно галоша.

НАЧАЛЬНИК. Этого не может быть – анархист и в галошах!.. Это же старомодная обувь… она впору разве консерваторам…

СУМАСШЕДШИЙ. Анархисты очень консервативны…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вот поэтому они и убивают монархов!

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, именно для того, чтобы сохранить их в целости, то есть набальзамировать… Если ждать, пока короли помрут от старости, дряхлые, истощенные болезнями, они же сразу рассыплются в прах, их невозможно будет законсервировать… А свежеубиенных… вполне возможно.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Прошу вас, синьор судья, некоторые аллюзии мне как‑то не очень…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Мне они тоже весьма не по душе.

СУМАСШЕДШИЙ. Смотри‑ка, не ожидал, что вы тоскуете по монархии… Так или иначе, если вас не устраивают ни галоши, ни история с тремя ботинками… (Звонит телефон, все умолкают, комиссар берет трубку).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Извините… Да, слушаю… минутку… (Начальнику).  Это дежурный у входа… Говорит, пришла какая‑то журналистка и спрашивает вас, синьор начальник…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ах, да… я назначил ей встречу сегодня. Она из «Эспрессо» или из «Эуропео», не помню… Спроси, как фамилия – Фелетти?

ВТОРОЙ КОМИССАР (в трубку).  Это – Фелетти? (Начальнику).  Да, Мария Фелетти.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Значит, она… хотела взять интервью. Попроси придти в другой раз, сегодня у меня нет времени…

СУМАСШЕДШИЙ. Ни в коем случае! Я не допущу, чтобы из‑за меня у нас возникли неприятности.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Как это понимать?

СУМАСШЕДШИЙ. Я знаю эту журналистку, весьма важная персона. Еще рассердится… Она очень обидчива! И способна в отместку написать такую статью… Пропустите ее, Бога ради!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А как же ваше расследование?

СУМАСШЕДШИЙ. Подождет. Разве вы еще не поняли, что я в вашей лодке сижу. Надо завоевывать симпатии таких особ, как она, поверьте мне.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Согласен. (Комиссару у телефона).  Скажи, чтобы пропусти.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Проводите ее в мой кабинет. (Кладет трубку).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А вы что же, покинете нас?

СУМАСШЕДШИЙ. Ни в коем случае… Я никогда не оставляю друзей, особенно в минуты опасности!

КОМИССАР И НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы остаётесь?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А в качестве кого? Неужели вы хотите, чтобы эта стервятница узнала, кто вы такой и зачем приехали сюда? Она же потом настрочит целую полосу в своей газете! Скажите уж лучше прямо, что хотите нас окончательно погубить!

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, что вы, я не хочу этого… не волнуйтесь. Ваша стервятница никогда не узнает, кто я такой.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Не узнает?

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, я сыграю другую роль. Для меня это забава, уж поверьте мне: психиатр, сотрудник угрозыска, директор Интерпола, руководитель криминалистической лаборатории – выбирайте… Если эта стервятница загонит вас в угол какими‑нибудь вопросами, только подмигните мне, и я вмешаюсь… Важно, чтобы вы сами себя не скомпрометировали.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы так великодушны, синьор судья… (С волнением поднимает руку).

СУМАСШЕДШИЙ. Не называйте меня больше судьей, ради Бога. С этого момента я – капитан Маркантонио Банци Пиччини из криминалистической лаборатории.

ВТОРОЙ КОМИССАР. А ведь такой капитан действительно существует в Риме – Банци Пиччини…

СУМАСШЕДШИЙ. Прекрасно. И если журналистка, напишет что‑то такое, что нам не понравится, мы легко сможем доказать, что она все выдумала… призвав в свидетели настоящего капитана Пиччини, который пребывают далеко от нас, в Риме.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да вы просто гений. Вы действительно сможете сыграть роль капитана?

СУМАСШЕДШИЙ. Не беспокойтесь, во время последней войны я был капитаном берсальеров.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Тише, она уже поднялась. (Входит журналистка).  Проходите, синьорина, располагайтесь.

ЖУРНАЛИСТКА. Добрый день, господа. Вы – начальник полиции?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Рад видеть вас, синьорина. Мы знакомы только по телефону… К сожалению.

ЖУРНАЛИСТКА. Приятно слышать, только сержант внизу у входа, почему‑то не хотел пропускать меня…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Прошу прощения, синьорина, я забыл предупредить о вашем приходе. Познакомьтесь, пожалуйста, это мои сотрудники – сержант Пизани, это комиссар, который руководит отделом…

ЖУРНАЛИСТКА. Очень приятно…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Очень приятно, синьорина. (Жмет ей руку на военный манер).

ЖУРНАЛИСТКА. Ой, ой, как крепко!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Прошу прощения…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (указывая на Сумасшедшего, который стоит ко всем спиной, что‑то делая с лицом).  А это капитан… капитан?

СУМАСШЕДШИЙ. Вот и я! (Оборачивается в новом обличье: накладные усы, черная повязка на глазу, одна рука в коричневой кожаной перчатке. Начальник полиции так потрясен, что на время теряет дар речи. Сумасшедший представляется сам).  Капитан Маркантонио Банци Пиччини из криминалистической лаборатории… Простите, что рука такая твердая – она деревянная. Память о кампании в Алжире, бывший парашютист иностранного легиона… Садитесь, пожалуйста, синьорина.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Могу ли предложить вам какой‑нибудь напиток?

ЖУРНАЛИСТКА. Нет, благодарю. Я бы предпочла, если не возражаете, сразу же перейти к делу. Извините, но у меня мало времени. К сожалению, должна сдать интервью вечером… и материал сразу же уйдет в набор.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Хорошо, как вам угодно, давайте сразу же и начнем, мы готовы.

ЖУРНАЛИСТКА. У меня несколько вопросов (достает блокнот, читает).  Первый вопрос к вам, комиссар, и простите, если он выглядит несколько «провокационно»… Если не возражаете, я воспользуюсь магнитофоном… Если, конечно, не возражаете… (Достает из сумочки магнитофон).

ВТОРОЙ КОМИССАР. По правде говоря, мы…

СУМАСШЕДШИЙ. Да ради Бога, записывайте… (Комиссару).  Первое правило: никогда не возражать…

ВТОРОЙ КОМИССАР (тихо Сумасшедшему).  А если мы ненароком сболтнем что‑нибудь… Вдруг захотим опровергнуть, у нее останется доказательство…

ЖУРНАЛИСТКА. Извините, господа, какое‑то затруднение?

СУМАСШЕДШИЙ (в темпе).  Нет, нет, совсем наоборот… Комиссар расточает вам похвалы, говорит, что вы отважная женщина… убежденная демократка, защитница правды и справедливости… чего бы это ни стоило…

ЖУРНАЛИСТКА. Вы великодушны, синьор комиссар

ВТОРОЙ КОМИССАР. Итак, я слушаю вас.

ЖУРНАЛИСТКА. Почему вас называют «Крошка, верхом на окошке»?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Меня?

ЖУРНАЛИСТКА. Да, или еще: «Комиссар, оседлавший окошко».

ВТОРОЙ КОМИССАР. А кто же это меня так обзывает?

ЖУРНАЛИСТКА. У меня есть ксерокопия письма одного молодого анархиста, которое он прислал из тюрьмы Сан‑Витторе, где находился в заключении как раз тогда, когда погиб стрелочник. Он пишет именно о вас… и об этой комнате.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Любопытно. И что же он пишет?

ЖУРНАЛИСТКА (читает).  «Комиссар на четвертом этаже загнал меня на подоконник, приговаривая „Крошка, оседлай, оседлай окошко!“. А потом начал подначивать: „Бросайся вниз!“ и оскорблять последними словами: „Мразь, почему не бросаешься? Смелости не хватает, да? Ну, давай, подлюга, нечего волынить, кончай: чего ждешь, слизняк!“» Уверяю вас, мне пришлось стиснуть зубы, чтобы выдержать все это и не кинуться вниз…

СУМАСШЕДШИЙ. Превосходно, прямо сцена из фильма ужасов Хичкока..

ЖУРНАЛИСТКА. Извините, капитан… Я задала свой вопрос руководителю отдела, а не вам… Что же вы скажете, комиссар, на это? (Подносит микрофон к лицу комиссара).

СУМАСШЕДШИЙ (на ухо комиссару).  Спокойствие и равнодушие!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Мне нечего сказать… Скорее, это вы должны со всей искренностью ответить мне, неужели вы полагаете, будто я точно так же заставил оседлать подоконник и стрелочника?

СУМАСШЕДШИЙ… Умолкни, чтобы не попасть впросак. (Напевает).  «Ястреб‑стервятник по небу летает и родному дому привет посылает…»

ЖУРНАЛИСТКА. Я не ошибаюсь, капитан, вы нарочно нам мешаете?

СУМАСШЕДШИЙ. Отнюдь… Я только сделал важное замечание. И хотел бы спросить вас, синьорина, Фелетти, не спутали ли вы нас с продавцами стиральных порошков… раз уж вам во что бы то ни стало хочется заподозрить нас в желании устраивать, подобно им, «демонстрацию свежевымытых окон» каждому анархисту, какой попадается под руки.

ЖУРНАЛИСТКА. Вы очень искусны, капитан, ничего не скажешь.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Спасибо… Он спас меня от довольно серьезной неприятности… (Хлопает его по плечу).

СУМАСШЕДШИЙ. Осторожней, комиссар, не так сильно… у меня же стеклянный глаз! (Показывает на черную повязку).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Стеклянный глаз?

СУМАСШЕДШИЙ И с рукой тоже поаккуратней – это протез.

ЖУРНАЛИСТКА. Кстати по поводу окон, в документах, сданных в архив, недостает акта экспертизы параболы падения.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Параболы падения?

ЖУРНАЛИСТКА. Да, параболы падения предполагаемого самоубийцы.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А зачем она нужна?

ЖУРНАЛИСТКА. Она нужна, чтобы установить, был ли жив анархист в момент падения или нет. То есть вылетел он в окно, хотя бы слегка оттолкнувшись от подоконника или же летел уже бездыханным, как обнаружено, – скользя вдоль стены… А также узнать, были ли у него на руках и ногах переломы, раны, что не обнаружено. Иными словами, вытянул ли предполагаемый самоубийца руки вперед, чтобы защититься в момент удара о землю, ведь это нормальное и совершенно непроизвольное движение…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Справедливо, но не забывайте, что перед нами самоубийца… человек, который бросается вниз оттого, что хочет умереть.

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, нет, не говорите так. Тут я, к сожалению, должен занять сторону синьорины. Как видите, я объективен. Были проведены превосходные следственные эксперименты: подыскивали самоубийц, выбрасывали их из окна и отмечали, что в самый последний момент… трах!.. все невольно вытягивали руки вперед!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Хорошо же вы нас поддерживаете… да вы что, сумасшедший?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, а кто вам сказал?

ЖУРНАЛИСТКА. Но самое непонятное, по поводу чего я и хотела получить от вас объяснения, это отсутствие среди материалов дела специальной магнитофонной записи, на которой было бы зафиксировано точное время вызова скорой помощи… Вызов был сделан по телефону через АТС квестуры, согласно свидетельству водителя скорой помощи без двух минут двенадцать. Однако репортеры, собравшиеся на площади, утверждают, что прыжок был совершен в двенадцать часов и три минуты… иными словами, машина была вызвана за пять минут до падения анархиста из окна. Кто‑нибудь из вас может объяснить эту любопытную предусмотрительность?

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, нередко бывает, что мы вызываем скорую помощь заблаговременно… потому что мало ли что… а иногда, как видите, попадаем в точку.

ВТОРОЙ КОМИССАР (снова хлопая его по плечу) . Браво!

СУМАСШЕДШИЙ. Осторожней, глаз… не дай Бог, выскочит!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. С другой стороны, я не понимаю, в чем же вы хотите обвинить нас. Разве это преступление – быть предусмотрительным? Всего на три минуты раньше… Уж если на то пошло, ведь профилактика преступления – главное в нашей работе!

ВТОРОЙ КОМИССАР. И кроме того, я более чем убежден, что все дело тут в неточных часах. У этих репортеров они отставали… то есть шли вперед…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А может, барахлили часы на АТС, где зарегистрировали вызов…

СЕРЖАНТ. Это вполне возможно…

ЖУРНАЛИСТКА. Странное массовое «заболевание» часов!

СУМАСШЕДШИЙ… Почему странное? Мы же не в Швейцарии. Каждый из нас ставит свои часы так, как ему нравится. Один предпочитает забегать вперед, другой – опаздывать… Мы ведь живем в стране художников и чутких индивидуалистов – бунтарей против традиций.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Браво, потрясающе! (снова хлопает его по плечу, слышно, как прыгает по полу стеклянный шарик).

СУМАСШЕДШИЙ. Видели? Я же вам говорил… из‑за вас у меня выскочил стеклянный глаз!

ВТОРОЙ КОМИССАР (опускаясь на колени, принимается шарить по полу).  Извините… Мы его тотчас же найдем…

СУМАСШЕДШИЙ. Хорошо, что у меня повязка, а то неизвестно, куда бы еще укатился… Извините, синьорина, о чем мы говорили?

ЖУРНАЛИСТКА. О том, что мы живем в стране художников, не признающих традиции. Вы правы, особенно архивариусы бунтуют, не собирают прямые свидетельские показания, не фиксируют точное время, параболы падения, не задаются вопросом, почему скорую вызывают до, а не после катастрофы – всеми этими пустяками! В том числе и кровоподтеками, происхождение которых совершенно неясно.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Осторожнее, синьорина: советую вам не бросаться словами без толку… это опасно…

ЖУРНАЛИСТКА. Что это – угроза?

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, нет, синьор начальник… Я не думаю, чтобы синьорина болтала без толку… Она, несомненно, хочет намекнуть на версию, которую мне уже довелось слышать… и которая странным образом в стенах итого здания возникала не единожды…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Что это еще за версия?

СУМАСШЕДШИЙ. Говорят, будто во время последнего допроса анархиста, как раз за несколько минут до полуночи один из следователей вышел из себя и крепко хватил по шее этого вышеназванного анархиста… Не волнуйтесь, синьор начальник… и тот оказался полупарализованным. К тому же он хрипел и еле дышал. Вот тогда и вызвали скорую помощь. Тем временем, стараясь привести анархиста в чувство, распахнули окно, подвели к нему допрашиваемого и слегка высунули наряжу, чтобы прохладный ночной воздух освежил его! Говорят, двое держали его… И как нередко бывает в таких ситуациях, каждый полагался на другого. Я держу? Ты держишь? И в результате, оба упускают его… Естественно, он летит вниз.

(Комиссар, прядя в бешенство, поскальзывается на стеклянном шарике и падает).

ЖУРНАЛИСТКА. Совершенно верно, именно вот так и падает!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да вы что, свихнулись?

СУМАСШЕДШИЙ. Уже шестнадцать раз, синьор начальник.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Бог мой, на чем это я поскользнулся?

СУМАСШЕДШИЙ. На моем стеклянном глазе… вот на чем! Смотрите, как вы запачкали его! Сержант, вам не составит труда принести стакан воды, чтобы сполоснуть мой глаз? (Сержант выходит).

ЖУРНАЛИСТКА. Вы должны согласиться, что эта версия мола бы разъяснить уйму загадок: и почему была прежде времени вызвана скорая помощь, и почему упало уже безжизненное тело… и даже откуда взялась курьезная дефиниция, какую предложил главный прокурор в своем заключительном слове.

СУМАСШЕДШИЙ. Какая дефиниция? Постарайтесь выражаться яснее, потому что у меня уже голова раскалывается!

ЖУРНАЛИСТКА. Главный прокурор заявил, что смерть анархиста следует признать «смертью в результате несчастного случая». Обратите внимание – «несчастный случай», а не самоубийство, как сказали вы. А между этими двумя определениями огромная разница. И действительно, всю эту историю в том виде, как ее изложил капитан, при желании вполне можно классифицировать как «несчастный случай».

(Тем временем возвращается сержант и подает стакан воды Сумасшедшему, а тот увлеченный разговором с Журналисткой, кладет шарик в рот и проглатывает, словно таблетку).

СУМАСШЕДШИЙ. О Боже! Глаз! Черт возьми, я проглотил глаз… Ах, ну ладно, будем надеяться, что хоть головная боль пройдет.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (на ухо фальшивому капитану).  Какую еще игру вы затеяли?

ВТОРОЙ КОМИССАР (подыгрывая начальнику).  Вам не кажется, что вы слишком многое позволяете этой стервятнице? Ведь она абсолютно убеждена, что вывела нас на чистую воду.

СУМАСШЕДШИЙ. Предоставьте, пожалуйста, действовать мне. (Журналистке).  И все же я докажу вам, синьорина, что эта последняя версия совершенно несостоятельна.

ЖУРНАЛИСТКА. Да, несостоятельна, необоснованна, как и для судьи, который отправил дело в архив, были неожиданными свидетельства пенсионеров.

СУМАСШЕДШИЙ. Что это еще за пенсионеры?

ЖУРНАЛИСТКА. Странно, что вы не в курсе дела! В своем заключении о закрытии дела и сдаче его в архив вышепоименованный судья назвал необоснованными свидетельства трех пенсионеров, указанных нашим анархистом, которые утверждали, что в тот трагический день, когда рвались бомбы, они вместе со стрелочником провели в остерии и играли в карты.

СУМАСШЕДШИЙ. Несостоятельные свидетельства?.. Почему?..

ЖУРНАЛИСТКА. Потому что, как говорит все тот же судья, что вел дело, «речь идет о пожилых людях, с расстроенной памятью, и вдобавок инвалидах».

СУМАСШЕДШИЙ. Он написал это в заключении?

ЖУРНАЛИСТКА. Да.

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, как отказать ему в правоте? Можно ли ожидать от пенсионера преклонного возраста, к тому же инвалида войны или труда, выбирайте кого хотите, от бывшего рабочего – обратите внимание, от бывшего рабочего, чтобы он обладая максимальными психологическими данными, какие требуются для объективных показаний?

ЖУРНАЛИСТКА. Почему же бывший рабочий не может обладать ими, объясните, пожалуйста?

СУМАСШЕДШИЙ. Вы что, синьорина, забыли, где живете? Вместо того, чтобы разъезжать по другим странах и присылать репортажи из Мексики, Камбоджи, Вьетнама, почему бы вам не заглянуть в Маргеру, Пьомбино, Сесто Сан‑Джованни? Вы вообще‑то имеете представление, что такое рабочие? Когда они дотягивают до пенсии, а по последней статистике все меньше их доживает до пенсии, они уже выжаты, как лимон, от них остается одна тень, они еле ползают… доведены до предела!

ЖУРНАЛИСТКА. Мне кажется, вы рисуете чересчур мрачную картину.

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, так… Тогда загляните в какую‑нибудь остерию, где пенсионеры дуются в карты, и послушайте их: они постоянные обругивают друг друга, без конца укоряют один другого, забывают, какими картами ходили: «Несчастный, я уже ходил семеркой», «Нет, ты ходил ею в первой партии, не сейчас», «Какая там первая… это мы сейчас первую партию играем… Ты совсем отупел, что ли?» «Нет это ты отупел, тебе надо было придержать эту семерку», «Какая: семерка, это был король!», «У тебя совсем уже память отшибло!» «У меня отшибло? Ты соображаешь, кому говоришь?», «Не знаю, а ты?», «Я тоже».

ЖУРНАЛИСТКА. Ха‑ха‑ха, это, конечно, преувеличение. Но если отвлечься от игривого тона… Разве их вина, что они дошли до такого печального состояния?

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, это безусловно вина общества! Однако мы собрались здесь не для того, чтобы устраивать процесс над капитализмом и хозяевами жизни. Нам нужно обсудить более или менее объективные свидетельства! Если кто‑то доведен до плачевного состояния из‑за слишком безжалостной эксплуатации или потому, что на фабрике произошел несчастный случай, людей охраны порядка и правосудия, это не должно интересовать.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Браво, капитан!

СУМАСШЕДШИЙ. У тебя нет средств покупать витамины, мясо, сахар, жиры и фосфат кальция для укрепления памяти? Тем хуже для тебя, я как судья скажу тебе адью… Мне жаль, но ты оказался вне игры, ты – гражданин второго класса.

ЖУРНАЛИСТКА. А, вот видите, я знала, что рано или поздно зайдет разговор о классах, о классовых привилегиях!

СУМАСШЕДШИЙ. А кто когда‑либо предполагал обратное? Согласен, наше общество разделено на классы… и свидетели тоже делятся на категории – первая, вторая, третья, четвертая… Это никак не связывается с возрастом… Можешь быть древнее Ноя или младше Христа, но если ты только что вышел из сауны – горячий и холодный душ, массаж, кварцевая лампа, шелковая рубашка, модный фуляр на шее, шестиместный «Мерседес» с водителем… Хотел бы я посмотреть, какой судья тотчас же не назовет тебя состоятельным свидетелем. Даже руку поцелует: «Глубокоуважаемый экстра!» Тьфу! Припомните хотя бы недавний громкий процесс, связанный с плотиной Вайон. Злостное нарушение техники безопасности ради нескольких лишних миллиардов, а в результате гибель десятков рабочих… Следовательно, тогда удалось зацепить только пять или шесть инженеров, остальные были кем‑то вовремя предупреждены. Но и эти пять‑шесть сумели срочно собрать свидетелей, которые были еще старше наших пенсионеров‑картежников, но их тем не менее признали вполне основательными свидетелями. Я уж не говорю про спектакль, какой состоялся в суде! Секретарь не счел нужным даже произнести классическую формулу: «Клянемся говорить правду, только правду…» и так далее. Он сказал только: «Садитесь, пожалуйста, синьор инженер, начальник строительства плотины, и вы, инженер‑проектировщик компании, обладающей капиталом в 160 миллиардов, садитесь, мы слушаем вас и верим вам». А потом судьи торжественно поднялись со своих мест и, положив руку на библию, хором изрекли: «Клянемся, что вы будете говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Клянемся!»

(Сумасшедший выходит из‑за письменного стола, и мы видим, что у него деревянная нога, как у пирата. Все ошеломленно смотрят на него. Он невозмутимо комментирует).

СУМАСШЕДШИЙ. Вьетнам, зеленые береты… тяжелые воспоминания! Но не будем больше говорить об этом, дело прошлое!

(Открывается дверь, заглядывает комиссар Бертоццо, у него перевязан глаз).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Извините, я не помешаю?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Заходите, заходите, комиссар Бертоццо… Присаживайтесь.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Мне только надо положить вот это. (Показывает металлический ящик).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Что это?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Точная копия бомбы, которая взорвалась в банке.

ЖУРНАЛИСТКА. Боже милостивый!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Не бойтесь, синьорина, она обезврежена.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, и прекрасно… Положите ее там… и подайте руку своему коллеге. Вы тоже, комиссар, идите сюда и помиритесь.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Я не прочь, синьор начальник… если б хотя бы знал, за что он взъелся на меня, за что разбил глаз…

(Начальник толкает его локтем в бок).

ВТОРОЙ КОМИССАР. А, ты, оказывается, не знаешь? А пук‑пук?..

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Какой еще пук‑пук?..

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ладно, хватит… тут посторонние…

СУМАСШЕДШИЙ. Вот именно…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Но, синьор начальник, я хотел бы только понять, за что… Вошел и, даже не поздоровавшись, бац!

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, уж поздороваться, конечно, надо было. Тут вы правы, что и говорить!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Вот, видите… Извините, а вы… мне кажется, я вас где‑то встречал…

СУМАСШЕДШИЙ. Это, наверное, из‑за повязки, которая роднит нас с вами. (Все хохочут).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Нет, нет, шутки в сторону…

СУМАСШЕДШИЙ. Позвольте представиться, капитан Маркантонио Банци Пиччини… из криминалистической лаборатории.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Пиччини? Да нет… не может быть… Я не знаю капитана Пиччини…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (толкая его локтем).  Нет, вы его не знаете.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Не знаю?.. Вы шутите?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Нет, вы его не знаете. (Толкает).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Послушай, опять начинаешь драться…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, ладно, оставьте… (Толкает его).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да мы же с ним вместе учились… (Получает толчок от Сумасшедшего).

СУМАСШЕДШИЙ. Но вам же говорят, кончайте! (Дает ему еще и подзатыльник).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Эй, да вы что!

СУМАСШЕДШИЙ (указывая на второго комиссара).  Это он!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (подводит Бертоццо к Журналистке).  Если позволите, комиссар, я хотел бы познакомить вас с синьориной… потом объясню… синьориной Фелетти, журналисткой. Понял теперь? (Толчок).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Очень приятно, комиссар Бертоццо… Нет, не понял. (Толчок от Начальника, толчок от Сумасшедшего, который входит во вкус и дает заодно толчок и Начальнику полиции. Тут же дает по подзатыльнику Бертоццо и Второму комиссару одновременно. Бертоццо убежден, что это сделал Второй комиссар).  Вот видите, видите, синьор начальник, он опять начиняет!..

(В довершение Сумасшедший шлепает по заду Журналистку и указывает на Начальника полиции).

ЖУРНАЛИСТКА. Послушайте! Да разве так можно в приличном обществе!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (думает, что она имеет в виду его перепалку с Бертоццо).  Вы правы, но я даже не знаю, как объяснить вам это… Бертоццо, прекратите и слушайте меня! Синьорина пришла сюда, чтобы взять очень важное интервью, понятно? (Толкает его подмигивает).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Понятно.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. А вы, синьорина, если хотите, можете задать какие‑то вопросы и ему… Комиссар к тому же превосходный специалист по баллистике и взрывчатке.

ЖУРНАЛИСТКА. О, да, удовлетворите мое любопытство только в одном вопросе… Вы сказали, что в этом ящике точная копия бомбы, которая была взорвана в банке.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ну, копия очень приблизительная, поскольку были утрачены все оригинальные механизмы… Вы меня понимаете?

ЖУРНАЛИСТКА. Но ведь еще одна бомба сохранилась, не взорвалась?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да, в Коммерческом банке…

ЖУРНАЛИСТКА. Тогда поясните, почему вместо того, чтобы обезвредить ее и передать, как полагается, в криминалистическую лабораторию, где ее изучили бы как следует, почему обнаружившие ее быстренько побежали во двор, закопали в землю и взорвали?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. А почему, извините меня, вы об этом спрашиваете?

ЖУРНАЛИСТКА. Вы лучше меня знаете, почему, комиссар… Ведь так была уничтожена не только бомба, но и автограф убийц!

СУМАСШЕДШИЙ. Это верно, ведь недаром говорят: скажи мне, как ты мастерил бомбу, и я скажу, кто ты.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (качая головой).  Э, нет, это не Пиччини.

(Сумасшедший берет ящик с бомбой).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Конечно, не он! Но молчите!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Кто не он? (Снова получает толчок в бок) . Но мне показалось…

СУМАСШЕДШИЙ. Если комиссар Бертоццо позволит, я как руководитель криминалистической лаборатории…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да кому вы заливаете? Что вы делаете? Не прикасайтесь к ящику!.. Это опасно!

СУМАСШЕДШИЙ (толкает его локтем).  Я из криминалистической лаборатории. И прошу всех отойти подальше.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы действительно в этом разбираетесь?

СУМАСШЕДШИЙ. (оглядывая его презрительным взглядом).  Видите ли, синьорина, эта бомба настолько сложна… посмотрите, сколько здесь проводов, два детонатора… реле замедленного действия, запальный механизм, рычаги и регуляторы… Она так сложна, повторяю, что внутрь можно запрятать второе взрывное устройство, поставленное на определенное время, и никто не сумеет отыскать его, пока не разберет бомбу по частям, а для этого понадобится целый день, поверьте мне… а бомба возьмет и взорвется – бум!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (Бертоццо).  Он, похоже, и в самом деле разбирается, как вы считаете?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (упрямо).  Возможно… но это не Пиччини.

СУМАСШЕДШИЙ. Вот почему, господа, предпочли утратить автограф убийц, как сказала синьорина… и взорвали бомбу где‑то на дворе, а вдруг она сработает в людном месте, и жертв окажется больше, чем от первой бомбы… Убедил вас?

ЖУРНАЛИСТКА. Да, на этот раз вы меня действительно убедили.

СУМАСШЕДШИЙ. Я и себя сумел убедить.

ПЕРВЫЙ КЛМИССАР. И меня тоже. Браво, это прекрасная догадка! (Хватает его за руку и крепко пожимает ее, деревянный протез остается у него в руках).

СУМАСШЕДШИЙ. Ну вот, оторвали мне руку. Я же предупреждал, что…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Извините.

СУМАСШЕДШИЙ. Теперь остается только ногу оторвать (говоря так, вставляет на место руку).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (к Бертоццо).  Скажите что‑нибудь и вы, Бертоццо, покажите, что мы тоже не лыком шиты. (И ободряюще хлопает его по плечу).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. К вашим услугам. Настоящая бомба была гораздо сложнее. Я видел ее. Но и эта, без сомнения, сработана хорошо, большими специалистами, одним словом, профессионалами.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Осторожнее!

ЖУРНАЛИСТКА. Профессионалами? Военными, должно быть?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Более, чем возможно. (Все вместе дают ему толчки).

НАЧАЛЬНИК НОЛИЦИИ. Несчастный:…

НАЧАЛЬНИК НОЛИЦИИ. Ай! За что? Что я такого сказал?

ЖУРНАЛИСТКА (заканчивая записывать).  Прекрасно, таким образом, вы хоть и отлично понимали, что изготовить и установить столь сложную бомбу могут только люди, обладающие немалыми знаниями и опытом, профессионалы, возможно, даже военные, тем не менее спешно обрушились на единственную жалкую группку анархистов, оставив в покое все другие следы… и вам нет нужды уточнять, какого они цвета и каких партий!

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, если вы придерживаетесь версии Бертоццо, которая, впрочем, не может служить эталоном… потому что комиссар не полноценный специалист по взрывчатке… а просто из любопытства интересуется бомбами, такое у него хобби!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (обиженно).  Что значит – хобби! Как это я не разбираюсь? Откуда вы знаете? И вообще, кто вы такой?! (Обращается к Начальнику и Второму комиссару).  Кто это? Скажите мне, наконец! (Получает новые толчки, которые вынуждают его сесть).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Тихо, тихо…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Успокойся…

ЖУРНАЛИСТКА. Успокойтесь, комиссар… придите в себя… Я уверена, все, что он сказал, правда. И так же несомненно, что вся полиция и магистратура принялись скопом обвинять в преступлении, простите мне, самую сумасбродную и смешную кучку баламутов – группку анархистов во главе с танцором!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы правы, они были баламутами, как вы остроумно сказали, но это лишь фасад, которым они прикрывались, чтобы не бросаться в глаза.

ЖУРНАЛИСТКА. Совершенно справедливо. А что обнаруживается за фасадом? А вот что: из десяти членов банды двое были из ваших – два осведомителя или, вернее, шпиона и провокатора. Один – римский фашист, известный всем, кроме этих смутьянов, а другой – агент из полиции, тоже загримированный под анархиста.

СУМАСШЕДШИЙ. Вот‑вот: агент, загримированный под анархиста… Не понимаю, как они могли верить такому. Я знаю его, это орел, который на вопрос, кто такой Бакунин, ответит: это швейцарский сыр без дырок!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Как все‑таки бесит меня этот тип – все‑то ему известно, все открыто… И все же я знаю его!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я не совсем согласен с вами, капитан. Этот наш агент‑осведомитель на самом деле превосходный кадр. прекрасно подготовленный!

ЖУРНАЛИСТКА. И у вас много еще таких прекрасно подготовленных осведомителей внедрено там и тут, в разные внепарламентские группки?

СУМАСШЕДШИЙ (поет).  «Ястреб‑стервятник улетает прочь»…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Для меня не составляет никакой проблемы открыть вам, что да, действительно у нас их много, повсюду поразбросаны!

ЖУРНАЛИСТКА. О, теперь вы блефуете синьор начальник!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ничуть… вот и здесь, среди этой публики, признаюсь вам… как всегда, есть несколько из наших… Хотите убедиться? (Хлопает в ладоши. Из разных концов зрительного зала слышны голоса: «Слушаем вас, начальник! Приказывайте! Готов выполнить все, что хотите!»).

СУМАСШЕДШИЙ (смеясь).  Не беспокойтесь, господа, это актеры… (Указывает на публику).  Но и настоящие благожелатели тоже сидят здесь, только помалкивают.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Убедились? Что называется, всегда под рукой. Доносители и шпионы – это наша сила! Они помогают все предусмотреть, держать под контролем…

СУМАСШЕДШИЙ. И провоцировать преступления, чтобы потом иметь повод для репрессий… (Полицейские внезапно оборачиваются к нему).  Я только хотел предупредить более чем очевидное возражение синьорины.

ЖУРНАЛИСТКА. Конечно, оно более чем очевидное! Объясните, как же получается так: хоть вы и держите под контролем каждого из этой небольшой группки анархистов, им все же удается подготовить и провести такую сложную диверсию, а вы не в силах остановить их?

СУМАСШЕДШИЙ. Внимание! Сейчас стервятница нанесет удар!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. К сожалению, как раз в эти дни наши осведомители отсутствовали…

СУМАСШЕДШИЙ. Это верно, один из них даже принес оправдательный документ, подписанный родителями.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Прошу вас… (Тихо).  Синьор судья…

ЖУРНАЛИСТКА. А другой шпион – римский фашист? Он ведь был на месте, не так ли? Тем более, что судья из Рима считает его главным виновником, организатором и подлинным вдохновителем преступления, который воспользовался простодушием анархистов, чтобы заставить их совершить теракт, и в этом они, конечно, даже не видели никакого криминала. Это все слова и мнения римского судьи, разумеется.

СУМАСШЕДШИЙ. Вот так раз! Прилетел ястреб‑стервятник.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Прежде всего я должен открыть вам, что этот фашист, о котором вы говорите, вовсе не наш осведомитель.

ЖУРНАЛИСТКА. Отчего же тогда он так часто бывал в квестуре и прежде всего в римской политической полиции?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Это утверждаете вы… Мне об этом ничего не известно.

СУМАСШЕДШИЙ (протягивая руку начальнику полиции).  Браво, прекрасно отразили удар!

(Начальник полиции пожимает деревянную руку, и она опять остается у него в руке).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Спасибо!.. Но… ваша рука… Извините!..

СУМАСШЕДШИЙ (равнодушно).  Можете оставить ее себе на память, у меня есть другая! (Достает вторую руку – женскую).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но это женская…

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, это рука гермафродита. (Прилаживает ее).

ЖУРНАЛИСТКА (извлекла тем временем из папки какие‑то бумаги).  Ах, вам неизвестно? Вам не ясно, что из ста семидесяти трех взрывов, совершенных по сей день, по двенадцать взрывов в месяц, то есть каждые три дня, сто два взрыва, как выяснилось, без всякого сомнения были подготовлены фашистами, а более половины остальных – и на это тоже есть серьезные доказательства – тоже инспирированы фашистами или родственными им образованиями.

СУМАСШЕДШИЙ (жестикулируя деревянной рукой, обмахиваясь ею, словно веером).  Чудовищно!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да, цифры должны быть примерно такими… Что скажете об этом, синьор комиссар?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Надо бы проверить, но приблизительно они совпадают с нашими.

ЖУРНАЛИСТКА. Все‑таки постарайтесь при случае уточнить, сколько из этих терактов совершены с целью бросить тень и возложить ответственность на левые экстремистские группировки.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да почти все… это же очевидно.

ЖУРНАЛИСТКА. Очевидно… И сколько раз вы на этом попадались, по наивности, конечно?

СУМАСШЕДШИЙ (продолжая обмахиваться женской рукой).  Ох, коварная!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, если на то пошло, попадались на этом и разные профсоюзные деятели, а также несколько руководителей компартии, чаще всего по недосмотру. Вот тут у меня есть статья из «Унита», которая обвиняет их в «робком и авантюрном экстремизме„…за акт вандализма, к которому, как обнаружилось впоследствии, эти бунтари совершенно не были причастны.

ЖУРНАЛИСТКА. Знаю. Об этом писала одна правая газета, причем распространяла эту информацию под обычной приправой: „Столкновение борющихся между собой экстремистских группировок“. К этой уловке охотно прибегают сейчас все. И вы тоже!

СУМАСШЕДШИЙ. Змея!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. И все же я знаю его! И сейчас сорву с него повязку!

СУМАСШЕДШИЙ (иронически).  А чего вы, собственно ожидали, синьорина, выступая со своими прозрачными „провокациями“? Что вам ответят признанием: мол, если бы мы, из полиции, гонялись не за этой группкой голодранцев‑анархистов, а всерьез пошли бы по другим, более достоверным следам, скажем, поинтересовались бы антимилитаристскими и фашистскими организациями, которые финансируются крупными промышленниками, поддерживаются и направляются военными, то тогда, возможно, и распутали бы весь клубок?

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (к Бертоццо, который выходит из себя).  Не беситесь, комиссар… Он вот‑вот, как говорится, одним махом перевернет блин на сковородке. Это его излюбленный прием. Я его знаю! Иезуитская тактика!

СУМАСШЕДШИЙ. Если вы, синьорина, имеете в виду это, то скажу вам, да… вы правы… Если пойти по другому пути, то можно обнаружить немало преинтереснейших вещей! Ха‑ха‑ха!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (Начальнику).  Черт бы побрал эту иезуитскую тактику!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Да вы что, с ума сошли?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (радостно).  С ума… нет, шалишь… (Вскакивает).  Вот кто сумасшедший!! Он!

ЖУРНАЛИСТКА. Вообще‑то подобные заявления из уст полицейского… знаете ли… несколько смущают!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (потянув начальника за рукав).  Синьор начальник, я догадался, кто он, я знаю его.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Ну, и держите язык за зубами, незачем кричать всему свету. (Оставляет Бертоццо и направляется к Сумасшедшему и Журналистке).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (отводит в сторону Второго комиссара).  Клянусь тебе, я узнал его… Он никогда не работал в полиции. Он только выдает себя…

ВТОРОЙ КОМИССАР. Знаю, ты не открываешь мне ничего нового. Остерегайся только, чтоб журналистка ничего не узнала.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да это же маньяк… Неужели не понимаешь?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ты сам маньяк и мешаешь понять, о чем они говорят. Помолчи!

СУМАСШЕДШИЙ (он тем временем оживленно беседовал с Начальником полиции и Журналисткой).  Конечно, вы – журналистка, и новый скандал доставил бы вам одно наслаждение… хотя, правда, тут возникает некоторое неудобство: когда вы обнаружите, что это убийство ни в чем неповинных людей в банке было задумано с единственной целью – увеличить противостояние сил, возникшее осенью, и тем самым создать такое напряжение в обществе, чтобы граждане, возмущенные столь нетерпимой преступностью бунтарей, сами потребовали „сильной руки“.

ВТОРОЙ КОМИССАР. Не помню, где я это читал – то ли в „Унита“, то ли в „Борьбе“…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (подходит сзади к Сумасшедшему и срывает с него повязку).  Вот он! Видите? Видите – у него есть глаз, есть!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я спрашиваю, вы что свихнулись? Конечно, есть! А почему его не должно быть?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Тогда зачем же он надел повязку, если у него есть глаз?

ВТОРОЙ КОМИССАР. И у тебя, между прочим, тоже под повязкой есть глаз… И никто ее не срывает! (Отводит в сторону).  Послушай, Бертоццо, помолчи, потом я все тебе объясню.

ЖУРНАЛИСТКА. Ой, как интересно: носит повязку для маскарада?

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, только для того, чтобы не бросаться в глаза. (Смеется).

ЖУРНАЛИСТКА. Ха‑ха‑ха… неплохая шутка… Но продолжим разговор, расскажите немного о скандале, который мог бы из всего этого получиться.

СУМАСШЕДШИЙ. Ах, да… большой скандал… аресты среди правых, несколько процессов… уйма скомпрометированных шишек‑сенаторов, депутатов, полковников… Социал‑демократы стенают… „Коррьере делла сера“ сменяет редактора… левые требуют объявить фашистов вне закона… Вот увидите… начальника полиции превозносят за смелую операцию… а спустя немного, отправляют на пенсию…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, капитан… эти ваши заявления… уж позвольте сказать… несколько голословны…

ЖУРНАЛИСТКА. На этот раз я согласна с вами, синьор начальник полиции… Действительно, такой скандал только увеличил бы престиж полиции. У граждан возникло бы ощущение, будто государство, в котором они живут, не такое уж плохое, а наше правосудие не такое уж неправедное…

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, конечно… и этого более чем достаточно. Народ требует истинной справедливости? А мы дадим ему возможность удовольствоваться немного меньшей справедливостью. Рабочие требуют покончить с позорной, скотской эксплуатацией, и мы постараемся, чтобы она стала немного менее бесчеловечной, и позаботимся прежде всего о том, чтобы они совсем не стыдились ее. Однако при этом они по‑прежнему будут подвергаться эксплуатации… Они не хотели бы прежде времени умирать за станком, так и мы позаботимся о них, назначим чуть больше пенсию их вдовам… Они хотели бы уничтожить классы, и мы постараемся чуточку уменьшить разницу между ними, вернее, сделаем так, чтобы она меньше бросалась в глаза! Они хотели бы устроить революцию… И мы дадим им реформы… много реформ…. утопим их в реформах… Или, вернее, в обещаниях реформ, потому что ничего мы им никогда не дадим!!!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Знаете, кого он мне напоминает? Синьора Марроне… того самого судью, которого судят за оскорбление магистратуры!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, нет… этот куда хуже, он же просто ненормальный!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. В том‑то и дело, что сумасшедший… Я уже целый час вам это твержу!

СУМАСШЕДШИЙ. Видите ли, средний гражданин заинтересован в исчезновении свинства… Ему вполне достаточно, чтобы свинство было громогласно раскрыто и разразился бы скандал… И об этом можно было бы вдоволь поговорить… Для него именно в этом и заключается истинная свобода, а для нас – лучший способ пропеть аллилуйя!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (хватает деревянную ногу сумасшедшего и держит ее).  Посмотрите‑ка на его ногу… Не видите разве, что это муляж!

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно, нога… из орехового дерева, если быть точным.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Мы это давно уже поняли.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Это же обман, она привязана к колену… (И спешит развязать шнурки).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Несмышленыш… оставь его! Что, хочешь окончательно разобрать его на части?

СУМАСШЕДШИЙ. Не мешайте ему… пусть развязывает… Благодарю вас… а то у меня уже совсем онемела настоящая нога.

ЖУРНАЛИСТКА. Помилуйте, отчего вы все время перебиваете нас? Неужели думаете, будто он упадет в моих глазах только потому, что у него деревянная нога?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Нет, я хочу показать вам – это обманщик, который никогда не был ни инвалидом, ни капитаном…

ЖУРНАЛИСТКА. Так кто же он тогда?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Он просто‑напросто… (Подбегают Начальник полиции, Сержант и Второй комиссар, затыкают ему рот и оттаскивают в сторону).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Извините, синьорина, но комиссара просят к телефону. (Сажают его за письменный стол и прижимают к его губам телефонную трубку).

ВТОРОЙ КОМИССАР (на ухо).  Хочешь погубить нас, несмышленыш? (На противоположной стороне сцены, справа, Журналистка и Сумасшедший продолжают беседу, не обращая внимания на полицейских).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Неужели не понимаешь, что нам надо сохранить секрет? Если синьорина узнает, что тут проводится контр‑расследование, мы пропали!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Какое контр‑расследование? (ему опять зажимают трубкой рот).  Алло?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Еще спрашиваешь? Тогда чего же кричал, что все знаешь, а на самом деле, выходит ничего не знаешь? Болтает, болтает, устраивает скандал…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Нет, не устраиваю… Я хочу знать…

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Молчите! (Ударяет его трубкой по руке).  Звоните и все!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Алло… алло, кто говорит?

ЖУРНАЛИСТКА (которая тем временем продолжала беседу с Сумасшедшим).  Ой, как интересно! Синьор начальник, вы можете ни о чем больше не беспокоиться… капитан… то есть, бывший капитан, все объяснил мне!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Что объяснил?.

ЖУРНАЛИСТКА. Кто он такой на самом деле!

НАЧАЛЬНИК и КОМИССАР. Он вам это сказал?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, я не мог больше лгать… К тому же она сама обо всем догадалась.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Но вы, по крайней мере, заставили ее пообещать не писать об этом в газете?

ЖУРНАЛИСТКА. Ну, конечно же, напишу! (Читает в блокноте).  Вот так: „В полицейском управлении я обнаружила священника в штатском“!

НАЧАЛЬНИК и КОМИССАР. Священника?!

СУМАСШЕДШИЙ. Да, извините, что я скрыл это от вас. (Совершенно неожиданно расстегивает воротник, под которым обнаруживается белый стоячий воротничок с черной вставкой посередине – классическое отличие священника).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (хлопая себя по лбу).  Он еще и священник! Неужели вы верите ему?

(Второй комиссар хватает огромную печать и затыкает Бертоццо рот).

ВТОРОЙ КОМИССАР. Ты нас довел окончательно!

(Сумасшедший достает красную круглую шапочку и величественными, продуманными движениями надевает себе на затылок, расстегивает пиджак, и мы видим, золотой с серебром крест в стиле барокко, затем вынимает из кармана и надевает на палец перстень с огромным фиолетового цвета камнем).

СУМАСШЕДШИЙ. Позвольте представиться: отец Аугусто Бернье, уполномоченный папского престола по связи с итальянской полицией. (Протягивает руку с кольцом для поцелуя сержанту, и тот ревностно выполняет его пожелание).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (вырвавшись вперед, вынимает на мгновение печать изо рта).  По связи с полицией?

СУМАСШЕДШИЙ. После последнего покушения на святейшего папу, вы меня понимаете, это наш долг. Как легат, отвечающий за его безопасность, я должен все предусмотреть… наладить контакты…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ну, нет! Нет! Это уж чересчур: теперь еще и легат его Святейшества!

ВТОРОЙ КОМИССАР (вновь сует ему в рот, как соску, печать).  Мы отлично знаем, что все это сплошное надувательство!.. Но он ведь изображает священника с умыслом, чтобы спасти нас… понимаешь?!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Чтобы спасти нас? А ты что, переживаешь мистический кошмар? Хочешь душу спасать?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Послушай, кончай дурака валять, целуй кольцо! (Вынуждает Бертоцци приблизить губы к кольцу Сумасшедшего, который тем временем непринужденно, ненавязчиво заставляет всех присутствующих совершить этот обряд покорности).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Да нет же, черт возьми! Кольцо – не буду! Отказываюсь. Да вы, похоже, все с ума посходили! Он свихнул вас!

(Второй комиссар и сержант очень быстро и ловко наклеивают ему на лицо множество пластырей, закрыв рот и губы, всю нижнюю половину лица).

ЖУРНАЛИСТКА. А что с ним случилось, с бедняжкой?

СУМАСШЕДШИЙ. У него кризис… я думаю. (Извлекает из молитвенника шприц и собирается сделать ему укол).  Подержите его, это ему, несомненно, поможет. Это бенедиктинское успокоительное.

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИЙ. Бенедиктинское?

СУМАСШЕДШИЙ. Да, в этом флаконе! (С ловкостью кобры делает Бертоццо инъекцию, словно выстрел из пищали, потом осматривает шприц).  Осталось еще немного… А вы не хотите? (И, не дожидаясь ответа, делает укол и начальнику полиции, тот приглушенно стонет).

ЖУРНАЛИСТКА. Вы не поверите, ваше высокопреосвященство, но когда несколько минут назад вы провозгласили, имея в виду полицейские скандалы, „Это всегда наилучший способ пропеть аллилуйя!“, я сразу же отметила… простите мне подобную дерзость…

СУМАСШЕДШИЙ. Ничего, ничего…

ЖУРНАЛИСТИКА. Я подумала: „О, но это лексика священнослужителя!“ Вы не обиделись, не так ли?

СУМАСШЕДШИЙ. А почему я должен обидеться? Это верно, я действительно говорил как священнослужитель, каковым и являюсь. (Первый комиссар тем временем пишет фломастером на обратной стороне портрета президента: „Это – сумасшедший!“ и показывает, держась за спиной Сумасшедшего).  С другой стороны, святой Григорий Маньо, когда его только что избрали папой, обнаружив, что пытаются с помощью разных махинаций и уловок скрыть грандиозные скандалы, в гневе произнес свою знаменитую фразу: „NOMUS AUT VELIMUS, OMNIBUS GENTIBUS, JUSTITIAM ET VERITATEM…“

ЖУРНАЛИСТКА. Будьте добры, ваше высокопреосвященство, знаете, я трижды проваливалась на экзамене по латыни…

СУМАСШЕДШИЙ. Вы правы. Короче говоря, он сказал: „Хотите или не хотите, но я установлю истину и справедливость и не допущу больше никаких скандалов. И вам не придется опасаться, что скандалы будут подрывать все авторитеты. Пусть разразится скандал, но такой, какой укреплял бы мощь и продлевал век государства!“

ЖУРНАЛИСТКА. Поразительно!.. Вас не затруднит записать эту фразу всю целиком… вот здесь?

(Сумасшедший принимается писать фразу святого Григория в блокнот Журналистки. Тем временем Второй комиссар отнял у Первого портрет президента и разрывает его в клочки).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (набрасываясь на него).  Что вы сделали? Порвали портрет президента? Разве не знаете, что это преступление? Что с вами стряслось?

ВТОРОЙ КОМИССАР. Но, синьор начальник, он пишет такие вещи! (Указывает на Бертоццо).

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Я могу, конечно, в чей‑то согласиться с вами. Действительно он слишком часто обращается к народу с патетическими посланиями… Но это отнюдь не означает, что надо рвать его портреты… Постыдитесь!

(Журналистка стоит за спиной Сумасшедшего, наблюдая, как он пишет фразу святого Григория).

ЖУРНАЛИСТКА. Иными словами, выясняется, что скандал, если даже нет повода для него, необходимо изобрести, так как это поразительный способ поддерживать власть: он дает разрядку недовольству угнетенных масс.

СУМАСШЕДШИЙ. Конечно. Это катарсис, освобождающий от всякого напряжения… И вы, независимые журналисты, достойные жрецы этого культа!

ЖУРНАЛИСТКА. Достойные? Конечно, но только не с точки зрения членов нашего нелепого правительства, которые выходят из себя, спешат, как маньяки заглушить любой скандал, лишь только мы обнародуем его.

СУМАСШЕДШИЙ. Вот именно, выходит из себя наше правительство… Оно ведь бурбонское… феодальное… А посмотрите на те страны, которые уже эволюционировали… например, на север Европы! Помните скандал под названием „Духи“ в Европе? Военный министр оказался связанным с проститутками, наркоманами, шпионами!!! Что, разве от этого рухнуло государство? Рухнула биржа? Ничего подобного. Наоборот, никогда еще ни биржа, ни государство не были такими могущественными, как после этого скандала. Люди думали: „Да, порок есть, однако его нельзя утаить, рано или поздно он выплывает наружу… Мы купаемся в пороке и даже глотаем с удовольствием, но никто же не уверяет, будто это чай с лимоном! Вот что самое главное!“

НАЧАЛЬНИК ПОЛЩИИ. Проще сказать, что скандал – это навоз, удобрение для социал‑демократии!

СУМАСШЕДШИЙ. Правильно! В точку попал! Скандал – это навоз для социал‑демократии! Скажу больше: скандал – это лучшее противоядие против самого страшного яда, каким является совесть народа. Если только в народе проснется совесть, мы пропали! И действительно, разве Соединенные Штаты, а это по‑настоящему демократическая страна, когда‑нибудь накладывали цензуру на все, что касается бойни, какую американцы устраивали во Вьетнаме? Наоборот: во всех газетах публиковались фотографии убитых женщин и детей, разгромленных селений. А вспомните скандал, связанный с нервно‑паралитическим газом? Его производят в Америке в таком объеме, что хватит трижды уничтожить все человечество! Может быть, тут сработала цензура? Ничего подобного! Напротив! Включаешь телевизор и видишь бесконечные составы. Куда идут эти поезда? К морю! А что везут? Нервно‑паралитический газ! Цистерны опускают на дно в нескольких километрах от берега! И случись небольшое землетрясение или налетит тайфун, цистерны разрушатся и нервно‑паралитический газ – буль‑буль‑буль – всплывет на поверхность, и мы все отдадим концы! Трижды! Никогда не замалчивались подобные скандалы. И это справедливо! Ведь таким образом люди получают возможность возмущаться и ужасаться: что за правительство у нас! Мерзкие генералы! Убийцы! Повозмущаются, повозмущаются и – хлоп: начинается „свобода отрыжки“. И обратите внимание: эта система принята не только эксплуататорами, но и эксплуатируемыми. Помните демонстрацию строителей в Нью‑Йорке: тысячи рабочих в касках вышли на площадь вооруженные палками, готовые дать урок этим грязным бунтарям, белым и цветным, которые ходят повсюду с плакатами „Война войне“, „Долой эксплуатацию человека человеком!“, угрожал своим хозяевам. Это поразительно! Эксплуататоры защищают эксплуататоров!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Да что же это? Евангелие от Чжоу Энь‑Лая.

ЖУРНАЛИСТКА. Извините меня, но в связи со свободой слова в Соединенных Штатах, куда же вы отнесете убийство более чем ста пятидесяти главарей негритянского движения, которое произошло за последние два года?

СУМАСШЕДШИЙ. Но я‑то ведь говорил о „свободе отрыжки“, а не о „свободе слова“! А между ними, знаете ли, большая разница. К тому же эти самые главари негритянского движения, о которых говорите вы, играли, можно сказать, вне игры. Они ходили повсюду и провозглашали: „Братья, товарищи, если мы и в самом деле хотим видеть нового человека , если в самом деле хотим иметь какую‑то надежду на лучшее общество, то должны до основания разрушить нашу систему! Должны уничтожить капиталистическое государство!“ Да мы что, совсем с ума посходили? В таких случаях, это яснее ясного, выезжают двое полицейских в мундирах, со сверкающими пуговицами и револьверами наизготовку, заявляются в дом вышеназванного пропагандиста: „Тук‑тук!“ – „Кто там?“ – „Добрый вечер, извините, это не вы ли ходите с плакатами "Война войне!", "Долой эксплуатацию человека человеком!"? – "Да, это я." – "Очень приятно. Бум‑бум!" И только его и видели. И обратите внимание – начальник полиции ничего не скрывает, не уверяет, как некоторые мои друзья: "А меня там не было, это мой сотрудник". Отнюдь! Всю ответственность он берет на себя: "Да, это я отдал приказ, потому что они враги отечества, нашей великой, славной нации!"

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Руки вверх! Спиной к стене или буду стрелять!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Послушай, Бертоццо, ты что, с ума сбрендил?

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Руки вверх, я сказал… И вы тоже, синьор начальник! Предупреждаю – я больше не отвечаю за себя!

ЖУРНАЛИСТКА. О Боже!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Успокойтесь, Бертоццо!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Успокойтесь вы, синьор начальник, и не тревожьтесь… (Достает из письменного стола связку наручников, передает их сержанту и приказывает надеть их на всех присутствующих).  Давай, повесь их всех одного за другим на вешалку. (В глубине, действительно, на стене довольно высоко укреплена горизонтально доска с крючками, на которую подвешиваются за наручники присутствующие в комнате).  И не смотрите на меня такими злыми глазами. Скоро поймете, это единственный способ, какой у меня остается, чтобы заставить вас выслушать меня. (Сержант не знает, одевать ли наручники на Журналистку).  Да, и синьорине тоже… и самому себе… (Обращается к Сумасшедшему).  А ты распроклятый лицедей, доставишь мне удовольствие и скажешь синьорине, кто ты такой на самом деле…Тоже мне – Аркадий Райкин нашелся! А иначе, раз ты меня уже окончательно вывел из себя, я всажу тебе пулю прямо в лоб… ясно? (Полицейские и Журналистка пытаются выразить свое возмущение).  Молчать! Вы!

СУМАСШЕДШИЙ. Охотно, только боюсь, если я просто скажу вслух, мне не поверят.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. А что, может, пропеть хочешь?

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, но, думаю, достаточно показать им документы… медицинскую карту из психиатрической клиники, ну и так далее…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Согласен… а где она?

СУМАСШЕДШИЙ. Там, в той сумке.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Живо, достань их и не вздумай шутить, а то пристрелю!

СУМАСШЕДШИЙ (достает с полдюжины разных бумаг и протягивает Бертоццо).  Вот они.

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (берет их и раздает всем, кто подвешен на наручниках, те берут их в левую свободную руку).  Это вам, вам, вам… посмотрите внимательнее, чтобы поверить!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Не‑е‑ет! Бывший преподаватель рисования! Подвержен параноической экзальтации! Да это же сумасшедший!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (вздыхая).  Вот уже битый час, как я твержу вам об этом!

ВТОРОЙ КОМИССАР (читая свой листок). Психиатрические клиники в Имоле, Вогере, Варезе, Гориции, Парме… Всюду побывал!

СУМАСШЕДШИЙ. Да, можно сказать, сумасшедший круиз по Италии.

ЖУРНАЛИСТКА. Пятнадцать раз получал электрошок… изоляция на двадцать дней… три буйных кризиса…

СЕРЖАНТ (читая свой листок).  Пиромания! Десять умышленных пожаров!

ЖУРНАЛИСТКА. Покажите! Поджог библиотеки в Александрии. Но это же в Древнем Египте! Пожар был еще до Рождества Христова!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Не может быть: дайте сюда! (Читает).  Это же он сам дописал своей рукой… не видите разве? Начинал с Древнего Египта и пошел, пошел!..

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И к тому же фальсификатор… Более того, симулянт, переодевается, как циркач… (Сумасшедшему, который с отсутствующим видом сидит, положив на колени большую сумку).  Да я тебя засажу за злоупотребление в присвоении неприкасаемых гражданских званий!

СУМАСШЕДШИЙ (мрачно).  Спокойно, спокойно!.. Т‑сс… (Делает отрицательный жест).

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Ничего не поделаешь, это официальный сумасшедший… я все о нем знаю!

ЖУРНАЛИСТКА. Какая жалость, а у меня уже сложилась в голове такая замечательная статья… И он все испортил!

ВТОРОЙ КОМИССАР. Я его уничтожу… Ради Бога, Бертоццо, освободи меня от наручников…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Поздравляю! Попробуй, уничтожь… Скорее, тебя сотрут в порошок. В нашей стране – и тебе надо бы это знать, – официальные психи – все равно, что священные коровы в Индии… тронешь, тебя уничтожат!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И этот преступник, стопроцентный уголовник, он же сумасшедший… выдает себя за судью… ведет контр‑расследование… как только подумаю, как он меня надул!

СУМАСШЕДШИЙ. Нет, это еще не самое главное, если сравнить с тем, какой вас сейчас ожидает удар! Внимание! (Достает из сумки ящик, который Бертоццо забыл на столе).  Сосчитайте до десяти, и мы все взлетим на воздух!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Что ты задумал?.. Не будь идиотом!

СУМАСШЕДШИЙ. Я только сумасшедший, а вовсе не идиот… выбирай выражения, Бертоццо… И брось пистолет!.. Или я нажму вот эту кнопку, и мы все подорвемся раньше времени!

ЖУРНАЛИСТКА. О Боже! Прошу вас, синьор сумасшедший!..

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Не попадайся на удочку, Бертоццо! Эта бомба обезврежена. Она не может взорваться!

ПЕРВЫЙ КОМИССАР. Верно… она обезврежена…

СУМАСШЕДШИЙ. Ну, тогда, Бертоццо, так хорошо разбирающийся в баллистике, хотя и слабоват в итальянской грамматике… взгляни… сюда, есть тут детонатор или нет? Неужели не видишь? Это акустический взрыватель системы Логбера…

ПЕРВЫЙ КОМИССАР (едва не теряя сознание, роняет пистолет и ключи от наручников).  Акустический Логбер? Да где ты его раздобыл?

СУМАСШЕДШИЙ (подбирая ключи и пистолет).  Принес с собой. (Показывает на большую сумку) . Здесь у меня все есть! Даже магнитофон, на который я записал все наши разговоры. Включил, как только вошел сюда. (Достает магнитофон).  Вот он!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. И что вы собираетесь делать с записью?

СУМАСШЕДШИЙ. Сделаю не меньше ста копий и разошлю во все концы: в газеты, в министерства, в руководство разных партий – вот это действительно будет бомба! Ха‑ха‑ха!

НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Нет, вы не можете решиться на такое… Вы прекрасно знаете, что все ваши заявления были инсценированными провокациями от имени фальшивого судьи‑ревизора!

СУМАСШЕДШИЙ. Какое это имеет значение… Ваши‑то ответы были правдивыми… Важно, что разразится неминуемый скандал… NOLIMUS AUT VELIMUS! Воленс‑ноленс! И итальянский народ так же, как американский, английский – тоже двинется по стезе социал‑демократии и сможет наконец воскликнуть: "Мы по горло в дерьме, что тут говорить, но именно поэтому идем вперед, высоко подняв голову!"

* * * * * * * * * *

 

 

---

[1] Несколько лет тому назад я передала эту пьесу завлиту Театра Сатиры с просьбой ознакомить с нею К. А. Райкина. Спустя полгода я получила пьесу обратно со словами: "Нет, она ему не понравилась". Хотя я убеждена была, что она написано будто специально для него, для человека, умеющего необыкновенно преображаться, что здесь требуется в первую очередь. Еще через год пьеса появилась в репертуаре этого театра. У меня не было возможности узнать, в чьем переводе она идет там, не могла специально для этого съездить в Москву и посмотреть спектакль. Однако нисколько не сомневаюсь, что мой перевод украли. Карманники работают не только в транспорте © ИГ.