Роза Люксембург Накопление капитала Том второй. Накопление капитала или что эпигоны сделали из теории Маркса

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Роза Люксембург

Накопление капитала

 

Том второй. Накопление капитала или что эпигоны сделали из теории Маркса

I

(Антикритика)

 

 

Habent sua fata libelli — книги имеют свою судьбу. Когда я писала свое «Накопление», меня время от времени угнетала та мысль, что все интересующиеся теоретическими вопросами марксисты заявят что то, что я пытаюсь столь обстоятельно развить и обосновать, представляет собой нечто само собой разумеющееся. Я полагала, что никто собственно не представлял себе дело иначе и что мое решение проблемы вообще является единственно возможным и мыслимым. Оказалось иное.

Ряд критиков в социал-демократической прессе объявил мою книгу совершенно неудачной в ее основе, ибо проблема, которую надо было бы решить, в этой области вообще якобы не существует, а я стала достойной сожаления жертвой чистого недоразумения. С появлением моей книги связаны факты, которые во всяком случае надо признать необычными. Появившаяся в «Vorwarts'e» 16 февраля 1913 г. рецензия на «Накопление», даже для мало посвященного в дело читателя представляет собой по тону и по содержанию нечто совершенно странное, тем более, что критикуемая книга носит чисто теоретический характер, ни с кем из живых марксистов не полемизирует и отличается строжайшей объективностью. Но этого мало. Против тех, кто написал о моей книге благоприятный отзыв, был предпринят своего рода начальнический поход, который с замечательным усердием велся центральным органом. Беспримерный и сам по себе несколько комичный факт: по вопросу о чисто теоретической работе, посвященной сложной абстрактно-научной проблеме, выступила вся редакция политической ежедневной газеты, — из которой самое большее два члена вообще читали мою книгу, — чтобы вынести о ней коллективный приговор. При этом такие люди, как Франц Меринг и Ю. Карский, были объявлены людьми, ничего не понимающими в вопросах политической экономии, только для того, чтобы выставить в качестве «специалистов» тех, кто разругал мою книгу.

Подобная судьба, насколько помнится, не выпала на долю ни одной из новинок в партийной литературе с тех пор как она существует, а между тем ведь на самом деле не все же чистые перлы выпускаются в продолжение десятилетий социал-демократическими издательствами. Необычное во всех этих фактах ясно показывает, что моя книга, кроме «чистой науки», так или иначе затронула еще другие страсти. Но для того, чтобы правильно судить обо всем этом, нужно прежде всего хотя бы в основных чертах ознакомиться с относящимися сюда вопросами.

О чем идет речь в этой столь энергично оспариваемой книге? Читающей публике содержание ее кажется в высшей степени страшным благодаря внешнему и само по себе второстепенному обстоятельству, — благодаря часто применяемым в ней математическим формулам. В критических отзывах о моей книге эти формулы составляют центральный пункт, и некоторые из моих строгих господ критиков принялись даже основательно поучать меня на предмет составления еще более сложных математических формул, при одном взгляде на которые у обыкновенных смертных пробегает по телу легкая дрожь. Мы увидим, дальше, что эта слабость моих «специалистов» к схемам — не случайность, а теснейшим образом связана с их точкой зрения по данному вопросу. Однако проблема накопления сама по себе имеет чисто экономический, общественный характер; она не имеет ничего общего с математическими формулами и может быть изложена и понята без них. Если Маркс в отделе его «Капитала», посвященном воспроизводству совокупного общественного капитала, конструировал математические схемы, подобно тому как это делал на сто лет раньше основоположник школы физиократов и политической экономии как точной науки Кенэ, — то это служило им обоим исключительно для большей легкости и ясности изложения. Это послужило Марксу, как и Кенэ, также для наглядного представления того факта, что в явлениях хозяйственной жизни буржуазного общества, несмотря на его видимую хаотичность и кажущееся господство индивидуального произвола, дело по существу идет о таких же строго закономерных связях, как, например, в явлениях физической природы. Так как мои положения о накоплении покоятся на изложении Маркса и в то же время с ним критически расходятся, и так как Маркс специально в вопросе о накоплении не пошел дальше конструирования нескольких схем и начала их анализа, что собственно и дало повод к моей критике, то и я, само собой разумеется, должна была остановиться на марксовых схемах. Я должна была это сделать, во-первых, потому, что я не могла их произвольно исключить из изложения Маркса, и, во-вторых, именно для того, чтобы выяснить недостаточность данного им способа доказательства.

Попытаемся однако представить проблему в самой простой форме, без всяких математических формул.

Над капиталистическим способом производства господствуют интересы прибыли. Для всякого капиталиста производство лишь тогда имеет смысл и цель, когда оно дает возможность из года в год наполнять карманы «чистым доходом», т. е. прибылью, которая остается сверх всех его затрат капитала. Но основным законом капиталистического производства в отличие от всяких других форм хозяйства, покоящихся на эксплоатации, является не просто прибыль в виде чистого золота, но постоянно возрастающая прибыль. Для этой цели капиталист опять-таки в отличие от других исторических типов эксплоататора затрачивает плоды своей эксплоатации не исключительно и даже не в первую очередь для личного удовольствия: он затрачивает их во все возрастающей мере для повышения самой эксплоатации. Большая часть полученной прибыли опять присоединяется к капиталу, затрачивается на расширение производства. Капитал таким образом накопляется, он, по выражению Маркса, «аккумулируется», и, как предпосылка и следствие накопления, капиталистическое производство все более расширяется.

Но для осуществления этого недостаточно однако доброй воли капиталиста: этот процесс связан с объективными общественными условиями, которые можно представить следующим образом.

Чтобы была возможна эксплоатация, прежде всего необходимо, чтобы была налицо рабочая сила в достаточном количестве. О том, чтобы это имело место, заботится капитал с того момента, как капиталистический способ производства выступил на историческую сцену и более или менее консолидировался; это достигается самим механизмом этого производства: во-первых, тем, что занятым наемным рабочим, худо ли, хорошо ли, дается капиталом возможность содержать себя на полученную заработную плату для целей дальнейшей эксплоатации и увеличиваться численно путем естественного размножения, но дается только  эта возможность, и, во-вторых, тем, что капитал путем постоянной пролетаризации средних слоев и конкуренции, которую он подготовляет наемному рабочему при помощи машины в крупной промышленности, создает резервную армию индустриального пролетариата, находящуюся всегда в его распоряжении.

После того как это условие исполнено, т. е. после того как капиталу обеспечен в виде наемного пролетариата постоянно находящийся в его распоряжении материал для эксплоатации, и механизм эксплоатации регулирован самой системой найма, на сцену выступает новое основное условие накопления капитала: возможность все снова и снова продавать произведенные наемными рабочими товары, чтобы получить обратно в деньгах как собственные затраты капиталистов, так и выжатую  из рабочей силы прибавочную стоимость. «Первое условие накопления выполнено, раз капиталисту удалось продать свои товары и снова превратить в капитал большую часть полученных за них денег» («Капитал», т. I, отдел седьмой, Введение). Поэтому, чтобы накопление совершалось как непрерывный процесс, для капитала необходима постоянно возрастающая возможность сбыта товаров. Основное условие эксплоатации капитал, как мы видели, создает себе сам. Первый том «Капитала» Маркса подробно анализировал и описал этот процесс. Но как обстоит дело с возможностями реализации плодов этой эксплоатации с возможностями сбыта? От чего они зависят? Во власти ли капитала и кроется ли в существе самого его механизма производства возможность расширить сбыт соответственно его потребностям, как он приспособляет к своим потребностям количество рабочей силы? Ни в коем случае. Здесь находит свое выражение зависимость капитала от общественных условий. Несмотря на все свои кардинальные отличия от всех других исторических форм производства, капиталистическое производство имеет с ними то общее, что оно в последнем счете, — невзирая на то, что для него субъективно важны лишь интересы прибыли как руководящая цель, — объективно должно удовлетворять материальные потребности общества; указанной субъективной цели оно может достигнуть лишь тем и лиши в том, постольку, поскольку оно служит этой объективной задаче. Капиталистические товары лишь тогда и лишь постольку могут быть проданы и заключающаяся в них прибыль лишь постольку может быть превращена в деньги, поскольку эти товары удовлетворяют общественную потребность. Постоянное расширение капиталистического производства, т. е. постоянное накопление капитала, связано таким образом со столь же постоянным расширением общественных потребностей.

Но что такое общественная потребность? Можно ли ее каким-нибудь образом определить точнее, можно ли ее как-нибудь измерить, или же мы должны довольствоваться здесь лишь неопределенным понятием?

Если посмотреть на дело так, как оно выступает на поверхности хозяйственной жизни в повседневной практике, т. е. с точки зрения отдельного капиталиста, то оно по существу не осязаемо. Капиталист производит и продает машины. Его клиентами являются другие капиталисты, покупающие у него машины с тем, чтобы этим самым снова капиталистически производить другие товары. Первый может тем больше сбыть своих товаров, чем больше последние расширяют свое производство; он может тем больше накоплять, чем больше они накопляют в своих отраслях производства. Здесь «общественной потребностью», с которой связан наш капиталист, была бы потребность других капиталистов, предпосылкой расширения его производства было бы расширение их производства. Другой капиталист производит и продает средства существования для рабочих. Он может тем больше продавать, стало быть, тем больше накоплять, чем больше рабочих занято у других капиталистов (и у него самого) или, другими словами, чем больше другие капиталисты производят и накопляют. Но от чего зависит возможность расширения «другими» их предприятий? Очевидно, опять-таки от того, могут ли «эти» капиталисты, например, производители машин, средств существования, покупать у них их товары в постоянно возрастающем количестве. «Общественной потребностью», от которой зависит накопление капитала, при ближайшем рассмотрении таким образом оказывается как-будто само накопление капитала. Чем больше капитал накопляет, тем больше он накопляет; ближайшее рассмотрение вопроса приводит, повидимому, к этой пустой тавтологии или к головокружительной карусели. Где здесь начало, инициатива импульса, — не видно. Мы явственно вращаемся в кругу, и проблема исчезает у нас под руками. Это на самом деле и происходит, но лишь до тех пор пока мы исследуем вопрос с точки зрения поверхности рынка, т. е. отдельного капитала, этой излюбленной формы вульгарного экономиста[1].

Но вопрос сразу получает определенный вид и строгие очертания, когда мы рассматриваем капиталистическое производство как целое, с точки зрения совокупного капитала, т. е. в последнем счете с единственно решающей и правильной точки зрения. Такова именно точка зрения, которую Маркс впервые систематически развил во втором томе своего «Капитала», но которую он однако положил в основу всей своей теории. Суверенное частное бытие отдельного капитала на деле есть лишь внешняя форма, поверхностное явление хозяйственной жизни, — форма, которую только вульгарные экономисты рассматривают как сущность вещей и единственный источник познания. При всех этих явлениях, выступающих на поверхность, и при всех противоречиях конкуренции, все же несомненен тот факт, что все отдельные капиталы образуют одно общественное целое, что над их бытием и движением господствуют общие общественные законы, которые через постоянные отклонения лишь в результате отсутствия планомерности и анархии современной системы осуществляются за спиной отдельных капиталистов и помимо их сознания.

Если мы рассмотрим капиталистическое производство как целое, то общественная потребность тотчас же становится осязаемой величиной, распадающейся на осязаемые части.

Представим себе, что все производимые в капиталистическом обществе товары ежегодно складываются на одном месте, в одну большую кучу, чтобы, как совокупная масса, быть использованной обществом. Мы тогда сразу же увидим, что вся эта товарная масса ясно распадается на несколько больших частей разного рода и разного назначения.

При всякой общественной форме и во все времена производство так или иначе должно было заботиться о двух вещах. Во-первых, оно должно было, плохо ли, хорошо ли, кормить общество, одевать его и удовлетворять материальными вещами прочие его культурные потребности, т. е. оно, коротко говоря, должно было доставлять населению всех слоев и возрастов средства существования  в самом широком смысле слова. Во-вторых, всякая форма производства должна была, — для того, чтобы сделать возможным дальнейшее существование общества, следовательно, его дальнейший труд, — всегда производить новые средства производства  для возобновления использованных; она должна была производить сырье, орудия, рабочие помещения и т. д. Без удовлетворения обеих этих элементарнейших потребностей всякого человеческого общества культурное развитие и прогресс были бы невозможны. И с этими элементарными требованиями должно считаться и капиталистическое производство, несмотря на всю его анархию и независимо от интересов прибыли.

Соответственно с этим мы в том общем капиталистическом складе товаров, которые мы себе представили, найдем прежде всего большую часть товаров, которые представляют возмещение использованных в истекшем году средств производства. Это новое сырье, машины, строения (или то, что Маркс называет постоянным капиталом), которые отдельные капиталисты произвели друг для друга в своих предприятиях и которыми они должны обменяться между собой, чтобы сделать возможным во всех предприятиях производство в прежних размерах. Так как все необходимые для общественного процесса труда средства производства (согласно нашему допущению) доставляются капиталистическими предприятиями, то обмен соответствующих товаров на рынке является, так сказать, внутренним, домашним делом самих капиталистов. Деньги, необходимые для того, чтобы всесторонне осуществить этот обмен товаров, получаются, конечно, из кармана класса капиталистов — ведь каждый предприниматель должен наперед располагать соответствующей денежной суммой для своего предприятия — и по завершении обмена возвращаются с рынка обратно в карман класса капиталистов.

Так как мы рассматриваем здесь лишь возобновление средств производства в прежнем размере, то достаточно из года в год иметь одну и ту же сумму денег, которая была бы посредницей в периодическом взаимном обеспечении капиталистов средствами производства и то и дело возвращалась бы на время обратно в их карманы.

Как и при всяком другом обществе, вторая, большая часть капиталистической товарной массы, должна заключать в себе средства существования населения. Но на какие части распадается при капиталистической общественной форме население и как оно получает свои средства существования? Два основных явления характеризуют капиталистический способ производства: во-первых, всеобщий товарный обмен; в данном случае это означает прежде всего, что ни один человек не может получить из общественной товарной массы ни малейшего количества средств существования, если он не владеет необходимыми для их покупки покупательными средствами — деньгами; во-вторых, капиталистическая система найма, т. е. отношение, при котором большая часть трудящихся получает средства для покупки товаров лишь благодаря обмену с капиталом своей рабочей силы и при котором имущий класс получает свои средства существования благодаря эксплоатации указанного отношения. Таким образом само капиталистическое производство предполагает два больших класса населения: капиталистов и рабочих, которые в отношении обеспечения себя средствами существования находятся в совершенно различном положении. Как бы безразлична ни была судьба рабочих для отдельного капиталиста, но их необходимо по крайней мере кормить, пока их рабочая сила применима для нужд капитала, дабы поддержать их существование для дальнейшей эксплоатации. Следовательно, класс капиталистов ежегодно уделяет рабочим из общей массы произведенных ими товаров такую часть средств существования, которая необходима как раз для того, чтобы они могли участвовать в производстве. Для покупки этих товаров рабочие получают от предпринимателей заработную плату в денежной форме, следовательно, рабочий класс путем обмена прежде всего получает ежегодно от класса капиталистов за проданную рабочую силу определенную денежную сумму, которую он обменивает на известное количество средств существования, взятых опять-таки из общественной товарной массы, составляющей собственность капиталистов; это количество средств существования соответствует культурному уровню и степени развития классовой борьбы рабочего класса. Деньги, которые выступают в качестве посредников при этом втором большом меновом акте, получаются таким образом опять-таки из кармана класса капиталистов: для того, чтобы предприятие работало, каждый предприниматель должен авансировать, по терминологии Маркса, «переменный капитал», т. е. денежный капитал, необходимый для покупки рабочей силы. Но после того как рабочий закупил все нужные ему средства существования (а каждый рабочий должен это делать для содержания самого себя и своей семьи), эти деньги до последнего гроша вновь возвращаются в карман капиталистов как класса. Ибо капиталистические предприниматели продают рабочим средства существования как товар. Перейдем к потреблению самих капиталистов. Средства существования класса капиталистов принадлежат ему уже как товарная масса, до всякого обмена, в силу капиталистических отношений, согласно которым все товары вообще, за исключением единственного товара — рабочей силы, появляются на свет как собственность капитала. Конечно, эти «лучшие» средства существования именно потому, что они — товары, появляются на свет как собственность многих распыленных отдельных капиталистов, как их частная собственность. Чтобы класс капиталистов мог потребить принадлежащую ему массу средств существования, необходимо, чтобы и здесь, как в случае с постоянным капиталом, имел место всесторонний взаимный обмен между капиталистами. И в этом случае общественный обмен должен быть проведен при посредстве денег, и потребную для этой цели сумму денег должны бросить в обращение опять-таки сами капиталисты; здесь, как и при возобновлении постоянного капитала, дело идет опять-таки о внутренних, домашних обстоятельствах класса предпринимателей. Но указанная денежная сумма по завершении обмена и здесь возвращается в карман всего класса капиталистов как целого; она возвращается туда, откуда она ушла.

О том, чтобы ежегодно действительно, производилось потребное количество средств существования с необходимыми для капиталистов предметами роскоши, об этом заботится тот самый механизм капиталистической эксплоатации, который вообще регулирует отношения найма. Если бы рабочие производили лишь столько средств существования, сколько необходимо для их собственного содержания, то их занятие с точки зрения капитала было бы бессмыслицей. Оно приобретает смысл лишь тогда, когда рабочий сверх своего собственного содержания, соответствующего его заработной плате, обеспечивает также и содержание своего «кормильца», т. е. когда он, по терминологии Маркса, создает для капиталиста прибавочную стоимость. И эта прибавочная стоимость должна между прочим служить для того, чтобы обеспечить классу капиталистов, — как это имело место по отношению ко всякому классу эксплоататоров в прежние периоды истории — необходимый уровень жизни и известную роскошь. После этого у капиталистов остается еще своеобразный труд: путем взаимного обмена соответствующих товаров и ассигнования для этой цели необходимых денежных средств озаботиться о полном нужды и лишений существовании своего собственного класса и о его естественном размножении.

Этим было бы покончено с двумя большими частями в нашей общественной товарной массе: со средствами производства для возобновления процесса труда и со средствами существования для содержания населения, т. е. рабочего класса, с одной стороны, и класса капиталистов — с другой.

Легко может создаться представление, что мы до сих пор рисовали чисто фантастические картины. Какой же капиталист в настоящее время знает, что и сколько необходимо для возмещения всего изношенного капитала, для прокормления всего рабочего, класса или класса капиталистов, и какой капиталист вообще заботится обо всем этом? Ведь каждый предприниматель производит вслепую, чтобы конкурировать с другими, и видит только то, что происходит перед его носом. Но, несмотря на беспорядочность конкуренции и анархию, все же имеются, очевидно, в конце-концов невидимые законы, которые оказывают свое действие; без них капиталистическое общество уж давным-давно разлетелось бы в прах. И весь смысл политической экономии как науки и в частности сознательная цель экономического учения Маркса заключается в том, чтобы выявить те скрытые законы, которые при всей анархии частных хозяйств поддерживают порядок и связь всего общественного целого. Именно эти объективные невидимые законы капиталистического накопления — накопление капиталов путем прогрессивного расширения производства — мы и должны теперь исследовать. Из того, что излагаемые нами здесь законы не руководят сознательным образом действиями отдельных функционирующих капиталов, что в действительности не существует такого общественного органа, который сознательно вырабатывал бы эти законы и проводил бы их в жизнь, из этого вытекает лишь тот факт, что современное производство приспособляется к своим задачам путем шатаний, путем постоянного перепроизводства и недопроизводства, путем постоянных колебаний цен и кризисов. Но именно эти колебания цен и кризисы имеют в конце концов для общества как целого то значение, что они то и дело снова и снова вводят хаотическое частное производство в рамки общих связей; без этого оно очень скоро вышло бы из пазов своих. Если попытаемся здесь вместе с Марксом набросать крупными штрихами отношение совокупного капиталистического производства к общественным потребностям, то мы отвлекаемся лишь от специфических методов  капитализма — от колебаний цен и кризисов, посредством которых он приводит в соответствие указанные отношения, — и рассматриваем самую сущность дела.

Но теми двумя большими частями общественной товарной массы, с которыми мы покончили, ограничиться однако нельзя. Если бы эксплоатация рабочих служила только для того, чтобы обеспечить эксплоататорам роскошную жизнь, то мы имели бы дело не с современным господством капитала, а со своего рода модернизированным рабским или средневековым феодальным хозяйством. Ее жизненная цель и призвание — прибыль в образе денег, накопление денежного капитала. Истинный исторический смысл производства начинается таким образом лишь там, где эксплоатация выходит за пределы указанных границ. Прибавочной стоимости не только должно хватать на то, чтобы обеспечить классу капиталистов «соответствующий его состоянию» образ жизни: она сверх этого должна заключать в себе часть, предназначенную для накопления. Более того. Эта господствующая над всем истинная цель имеет настолько важное значение, что рабочие лишь постольку получают работу, т. е. лишь постольку ставятся в положение, когда они сами создают себе средства существования, поскольку они производят ту часть прибыли, которая предназначена для накопления, и поскольку имеются виды на возможность накопления ее в денежной форме.

Соответственно этому мы в нашем воображаемом едином складе капиталистического общества должны найти еще третью часть товаров, которая не предназначена ни для возобновления использованных средств производства, ни для содержания рабочих и капиталистов; все это мы уже рассмотрели. Это будет часть товаров, содержащая ту неоценимую долю выжатой из рабочих прибавочной стоимости, которая собственно и составляет жизненную цель капитала: прибыль, предназначенную для капитализации, для накопления. Какого это рода товары и какая часть общества в них нуждается, т. е. кто покупает их у капиталистов, чтобы в конце-концов дать им возможность превратить важнейшую часть прибыли в чистое золото?

Здесь мы подошли к существу проблемы накопления и должны рассмотреть все попытки ее решения.

Быть может, покупателями последней части товаров общественного склада являются рабочие? Но ведь рабочие, кроме полученной ими от предпринимателей заработной платы, не владеют никакими покупательными средствами и лишь в размере этой платы получают в обрез ассигнованную им часть совокупного общественного продукта. Сверх этого они ни на грош не могут купить капиталистических товаров, как бы ни были велики их неудовлетворенные жизненные потребности. К тому же стремления и интересы класса капиталистов направлены к тому, чтобы уделить рабочим потребляемую ими часть совокупного общественного продукта и необходимые для этого покупательные средства по возможности в обрез, а отнюдь не в избытке. Ибо с точки зрения капиталистов как класса (очень важно держаться именно этой точки зрения в отличие от извращенных представлений отдельного капиталиста) рабочие — не покупатели, не «клиенты», как другие, а лишь рабочая сила, содержание которой за счет части ее же собственного продукта является печальной необходимостью; содержание это притом сводится к социально допустимому в данное время минимуму.

Но, может быть, сами капиталисты, расширяя собственное частное потребление, могут явиться покупателями рассматриваемой нами последней части их общественной товарной массы? Быть может, это разрешило бы задачу, хотя роскошь господствующего класса, включая сюда и всякие прихоти, и без того обеспечена в достаточной мере. Однако если бы сами капиталисты без остатка прокучивали всю выжатую из рабочих прибавочную стоимость, то накопления никакого не было бы. Мы имели бы тогда перед собой с точки зрения капитала совершенно фантастический возврат к своего рода модернизованному рабскому хозяйству или феодализму. Обратное, правда, мыслимо и при случае усердно практикуется: капиталистическое накопление с рабовладельческими и крепостническими формами эксплоатации мы могли найти до 60-х годов прошлого столетия в Соединенных штатах, и еще теперь находим в Румынии и в разных заокеанских колониях. Но противоположный случай — современная форма эксплоатации, т. е. свободные отношения найма с последующим античным или феодальным прокучиванием прибавочной стоимости при полном пренебрежении накоплением, — такой смертный грех против святого духа капитала попросту немыслим. Здесь точка зрения совокупного капитала опять-таки весьма существенно отличается от точки зрения отдельного предпринимателя. Для последнего и роскошь «знатных господ», например, выступает как желанное расширение сбыта, стало быть, как первоклассные условия накопления. Для всех капиталистов как класса потребление всей прибавочной стоимости в виде роскоши является чистейшим безумием, экономическим самоубийством, потому что это означает не что иное, как уничтожение накопления в корне.

Итак, кто же является покупателем, потребителем той части всех общественных товаров, продажа которой только и делает возможным накопление? Ясно одно: этими покупателями не могут быть ни рабочие, ни капиталисты.

Но разве в обществе нет других слоев в роде чиновников, военных, духовенства, ученых, художников, которых нельзя отнести ни к рабочим, ни к капиталистам? Разве все эти категории населения не должны удовлетворять свои потребности? Быть может, они-то и выступают в качестве искомых покупателей избытка товаров? Для отдельного капиталиста это опять-таки так. Но иначе представляется дело, если мы рассматриваем всех предпринимателей как класс, если мы рассматриваем совокупный общественный капитал. В капиталистическом обществе все перечисленные слои и профессии с экономической точки зрения являются лишь придатком класса капиталистов. Если мы спрашиваем, откуда чиновники, военные, духовные, художники и т. д. получают свои покупательные средства, то оказывается, что источником последних является отчасти карман капиталистов, отчасти (через посредство системы косвенных налогов) заработная плата. Таким образом эти слои с экономической точки зрения для капитала, взятого как целое, не являются особым классом потребителей, так как они не обладают никаким самостоятельным источником покупательной силы и так как они в качестве сотрапезников обеих частей общества — капиталистов и рабочих уже подразумеваются, когда мы говорим о потреблении этих двух классов.

Итак, мы пока не видим покупателя, не видим никакой возможности сбыть последнюю часть товаров, продажа которых только и делает возможным накопление.

Есть, наконец, простой выход из затруднения. Может быть, мы уподобляемся тому всаднику, который безнадежно разыскивал коня, на котором он сидел? Может быть, капиталисты сами покупают друг у друга этот остаток товаров и притом не для того, чтобы прокутить их в свое удовольствие, а затратить именно на расширение производства с целью накопления? Ибо что такое накопление, как не расширение капиталистического производства? Но для того, чтобы удовлетворять этой цели, указанные товары должны состоять не из предметов роскоши для частного потребления капиталистов, а из разного рода средств производства (нового постоянного капитала) и средств существования для рабочих.

Пусть это будет так. Но подобное решение лишь переносит затруднение с данного момента на следующий. В самом деле, допустив, что накопление началось и что расширенное производство в следующем году выбрасывает на рынок еще большую массу товаров, чем в этом году, мы снова наталкиваемся на вопрос: где же мы тогда  найдем покупателей для еще более возросшего количества товаров?

Если нам ответят, что это возросшее количество товаров и в следующем году будет обменено капиталистами между собой и затрачивается ими всеми опять-таки для расширения производства, и так из года в год, то мы будем иметь перед собой карусель, которая вращается сама собой в пустом пространстве. Это будет в таком случае не капиталистическое накопление, т, е. не накопление денежного капитала, а нечто противоположное: производство товаров ради производства, стало быть, с точки зрения капитала совершеннейшая бессмыслица. Если капиталисты как класс всегда лишь сами являются покупателями всей своей товарной массы (за исключением той части, которую они постоянно должны уделять рабочему классу на его содержание), если они сами должны собственными деньгами постоянно покупать товары и превращать в золото заключающуюся в них прибавочную стоимость, то накопление прибыли, накопление классом капиталистов как целого невозможно.

Если мы хотим, чтобы накопление имело место, то необходимо, чтобы для той части товаров, в которых заключается предназначенная для накопления прибыль, нашлись совсем другие покупатели — покупатели, которые черпают свои покупательные средства из самостоятельного источника, а не из кармана капиталистов, как рабочие или сотрудники капитала — государственные органы, войско, духовенство, либеральные профессии. Стало быть это должны быть покупатели, которые получают покупательные средства на основе товарного обмена, следовательно, от производства товаров, которое имеет место за пределами капиталистического товарного производства; это должны быть, следовательно, производители, средства производства которых нельзя рассматривать как капитал, и которые сами не принадлежат ни к одной из двух категорий — категорий капиталистов и рабочих, но тем не менее так или иначе нуждаются в капиталистических товарах.

Но где же мы находим подобных покупателей? Ведь в современном обществе, кроме капиталистов и всей их свиты паразитов, нет никаких других классов или слоев!

Здесь мы подходим к узловому пункту вопроса. Во втором, как и в первом томе «Капитала», Маркс в качестве предпосылки своего анализа берет то положение, что капиталистическое производство является единственной и исключительной формой производства. В первом томе он говорит: «Мы оставляем здесь в стороне внешнюю торговлю, которая туземные сорта товаров замещает заграничными и при помощи которой нация может превратить предметы роскоши в средства производства и существования, или наоборот. Для того, чтобы рассмотреть предмет нашего исследования в совершенно чистом виде, независимо от затемняющих дело побочных обстоятельств, мы должны весь торгующий мир рассматривать как одну нацию и предположить, что капиталистическое производство укрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства» («Капитал», т. I, стр. 589, перев. Базарова и Степанова. Москва, 1920. Примечание 25). И во втором томе: «По нашему предположению — при всеобщем и исключительном господстве капиталистического производства, — кроме этого класса вообще не существует никаких других классов, кроме класса рабочих»[2]. При этих условиях в обществе есть, конечно, только капиталисты с их придатком и наемные пролетарии; других слоев, других товаропроизводителей и потребителей мы тут не находим. Но в таком случае капиталистическое накопление, как я попыталась показать, стоит как раз перед той неразрешимой проблемой, к которой мы в конце концов пришли.

Можно поворачивать вопрос как угодно, но до тех пор пока мы остаемся в предположении, что в обществе нет никаких других слоев, кроме капиталистов и наемных рабочих, капиталисты как класс не в состоянии отделаться от своих избыточных товаров, чтобы превратить прибавочную стоимость в деньги и получить таким образом возможность накоплять капитал.

Но марксово допущение является лишь теоретической предпосылкой в целях облегчения и упрощения исследования. В действительности капиталистическое производство, как это всякому известно и как это при случае подчеркивает в «Капитале» сам Маркс, отнюдь не является единственным и исключительно господствующим. В действительности во всех капиталистических странах, даже в странах с высоко развитой крупной промышленностью, наряду с капиталистическими предприятиями в индустрии и в земледелии имеется множество ремесленных и крестьянских хозяйств, которые ведут простое товарное производство. В действительности наряду со старыми капиталистическими странами даже в самой Европе есть страны, в которых крестьянское и ремесленное производство сильно преобладает даже в настоящее время. Таковы Россия, Балканы, Скандинавия, Испания. И, наконец, наряду с капиталистической Европой и Северной Америкой есть колоссальные континенты, где капиталистическое производство пустило корни лишь в немногих разбросанных пунктах, в то время как в остальных местах народы, обитающие на этих континентах, переживают всевозможные хозяйственные формы, начиная с первобытного коммунизма и кончая феодальным, крестьянским и ремесленным хозяйством. Все эти общественные формы и формы производства существуют и существовали не только в спокойном территориальном соседстве с капитализмом; напротив того, с самого начала капиталистической эры между ними и европейским капиталом развился усиленный обмен веществ совершенно особого свойства. Капиталистическое производство как подлинное массовое производство нуждается в покупателях как из крестьянских и ремесленных кругов старых стран, так и в потребителях всех других стран, в то время как оно со своей стороны технически совершенно не может обойтись без продуктов производства этих слоев и стран (будь это средства производства или средства потребления). Таким образом между капиталистическим производством и его некапиталистической средой с самого начала должны были развиться отношения обмена, при которых для капитала создалась возможность реализовывать в чистом золоте свою собственную прибавочную стоимость для целей дальнейшей капитализации, обеспечивать себя всякого рода необходимыми ему для расширения собственного производства товарами и, наконец, путем разрушения этих некапиталистических форм производства получать все новый и новый приток пролетаризованной рабочей силы.

Но это только голое экономическое содержание создающихся отношений. Его конкретную картину в действительности создает исторический процесс развития капитализма на мировой арене со всем его пестрым и меняющимся многообразием.

Ибо капитализм при обмене с окружающей его некапиталистической средой прежде всего наталкивается на затруднения, вытекающие из натурального хозяйства, из устойчивых общественных отношений, и на ограниченные потребности как патриархально-крестьянского, так и ремесленного хозяйства. Тут капитал прибегает к «героическим средствам», к методам политического насилия. В самой Европе его первым шагом является революционное преодоление феодального натурального хозяйства. В заокеанских странах порабощение и разрушение традиционных общинных отношений являются первым делом, всемирноисторическим актом рождения капитала, и с этого времени указанные методы выступают в качестве постоянных спутников накопления. Путем разрушения первобытных, натурально-хозяйственных и патриархально-крестьянских отношений этих стран европейский капитал открывает там ворота товарообмену и товарному производству, превращает их жителей в покупателей капиталистических товаров и в то же самое время чрезвычайно сильно ускоряет собственное накопление при помощи прямого массового грабежа природных сокровищ и накопленных богатств порабощенных народов. С начала XIX столетия рука об руку с этими методами идет вывоз накопленного капитала из Европы в некапиталистические страны других частей света, где он на новом поприще, на развалинах туземных форм производства, находит новый круг покупателей своих товаров и, стало быть, дальнейшие возможности для накопления.

Таким образом капитализм все более и более расширяется благодаря взаимодействию с некапиталистическими общественными кругами и странами: он накопляет за их счет, но в то же время на каждом шагу разъедает и вытесняет их, чтобы самому стать на их место. Но чем больше капиталистические страны участвуют в этой погоне за областями накопления и чем меньше становятся те некапиталистические районы, которые открыты еще для мировой экспансии капитала, тем ожесточеннее становится конкурентная борьба капитала вокруг указанных областей накопления, тем в большей мере его экскурсии по мировой арене превращаются в цепь экономических и политических катастроф: в мировые кризисы, войны и революции.

Но этим процессом капитал двояким образом подготовляет свою собственную гибель: во-первых, он своим расширением за счет всех некапиталистических форм производства держит курс на тот момент, когда все человечество в действительности будет состоять из одних лишь капиталистов и наемных пролетариев и когда дальнейшее расширение, следовательно, накопление, станет поэтому невозможным; во-вторых, он в то же самое время, по мере того как эта тенденция находит свое выражение, обостряет классовые противоречия, международную хозяйственную и политическую анархию настолько, что он должен вызвать восстание международного пролетариата против существования капиталистического господства задолго до осуществления крайнего результата экономического развития, т. е. задолго до того момента, когда будет достигнуто абсолютное и безраздельное господство капиталистического производства во всем мире.

Таковы в общих чертах проблема и ее решение, как я себе их представляю. На первый взгляд это может показаться чисто теоретическим мудрствованием. И тем не менее проблема имеет близкое к нашим дням практическое значение. Оно заключается в тесной связи данной проблемы с самым выдающимся фактом современной общественной жизни, с империализмом. Крайние типичные проявления империалистического периода: мировая борьба капиталистических государств за колонии, за сферы влияния, за возможности приложения европейского капитала, международная система займов, милитаризм, высокие таможенные пошлины, господствующая роль в мировой политике банкового капитала и картельной промышленности — все это в настоящее время общеизвестно. Их связь с последней фазой капиталистического развития, их значение для накопления капитала настолько очевидны, что их отчетливо сознают и признают как носители, так и противники империализма. Социал-демократия не может однако довольствоваться эмпирическим познанием этого факта. Для нее важно точно исследовать экономические закономерности указанных связей, установить подлинный корень больших и сложных комплексов явлений империализма. Ибо, как это постоянно бывает в таких случаях, лишь ясное теоретическое понимание сущности проблемы может нам дать в нашей практике борьбы с империализмом ту уверенность, ту ясность цели и ту ударную силу, которые столь необходимы в политике пролетариата. Факты эксплоатации, прибавочного труда и прибыли были известны до появления «Капитала» Маркса. Но только точная теория прибавочной стоимости и ее образования, закона заработной платы и промышленной резервной армии, как ее конструировал Маркс на основе своей теории стоимости, дали практике классовой борьбы тот железный базис, на котором развивалось немецкое, а вслед за ним международное рабочее движение вплоть до мировой войны. Что одной теорией не обойдешься, что самую лучшую теорию можно иногда связать с самой гнусной практикой, это показывает именно теперешнее крушение германской социал-демократии. Но это крушение произошло не в результате, а вопреки теоретическому учению Маркса, и оно может быть преодолено только тем, что практика рабочего движения будет приведена в соответствие с его теорией. Как в общих задачах, так и в каждой более важной области классовой борьбы мы можем получить совершенно прочную основу для нашей позиции лишь из теории Маркса, из многих неисчерпаемых сокровищниц его фундаментальных работ.

Что объяснение экономического корня империализма должно быть выведено специально из законов накопления капитала и приведено с ними в соответствие, — это не подлежит никакому сомнению, так как империализм в целом уже по всеобщему эмпирическому признанию является не чем иным, как специфическим методом накопления. Но как это возможно, пока мы без всякой критики придерживаемся предпосылок Маркса во втором томе «Капитала», имеющих в виду общество, где капиталистическое производство является единственным и где все население состоит только из капиталистов и наемных рабочих?

Как бы ни определяли внутренние экономические движущие силы империализма, во всяком случае ясно и общепризнано одно: его сущность состоит именно в распространении господства капитала из старых капиталистических стран на новые области и в хозяйственной и политической конкуренткой борьбе этих стран из-за подобных областей. Но Маркс, как мы видели, допускает во втором томе своего «Капитала», что весь мир является лишь «одной капиталистической нацией» и что все другие хозяйственные и общественные формы исчезли. Как же, спрашивается, объяснить империализм в таком обществе, где для него совершенно не осталось места?

Здесь, я полагала, нужно подойти к вопросу критически. Теоретическое допущение общества, состоящего из одних лишь капиталистов и рабочих, которое для определенных целей исследования (например, в первом томе «Капитала» при анализе отдельного капитала и его практики эксплоатации на фабрике) вполне законно и уместно, кажется мне неприменимым и мешающим анализу там, где речь идет о накоплении общественного капитала, взятого в целом. Так как последнее представляет действительный исторический процесс капиталистического развития, то его, по-моему, невозможно понять, если отвлечься от всех условий этой исторической действительности. Капиталистическое накопление как исторический процесс с первого до последнего дня развивается в среде различных докапиталистических формаций, в постоянной политической борьбе и непрерывном экономическом взаимодействии с ними. Как же можно правильно понять этот процесс и внутренние законы его развития в бескровной теоретической фикции, которая объявляет несуществующими всю эту среду, эту борьбу и это взаимодействие?

Мне кажется, что здесь именно духу теории Маркса будет вполне соответствовать отказ от предпосылок первого тома «Капитала», которые превосходно сослужили там свою службу и постановка исследования накопления как совокупного процесса на конкретный базис обмена веществ между капиталом и окружающей его исторической средой. Если итти этим путем, то объяснение процесса, по моему мнению, получается совершенно свободно именно из основного учения Маркса и в полном соответствии с остальными частями его главного экономического труда.

Сам Маркс только поставил вопрос о накоплении совокупного общественного капитала, но не ответил на него. Он, правда, взял в качестве предпосылки своего анализа чисто капиталистическое общество, но он не только не довел анализа на этой основе до конца, а прервал его именно на этом кардинальном вопросе. Для наглядности своей концепции он составил несколько математических схем, но едва только он приступил к объяснению их социальной практической возможности и к проверке их с этой точки зрения, как болезнь и смерть вырвали из рук его перо. Решение этой проблемы, как и некоторых других, выпало, очевидно, на долю его учеников, и мое «Накопление» должно было быть попыткой в этом направлении.

Представленное мною решение можно было считать правильным или неправильным, его можно было критиковать, оспаривать, дополнять, можно было, наконец, дать другое решение. Ничего подобного не произошло. Произошло нечто неожиданное: «специалисты» заявили, что нет вообще никакой проблемы, которую следовало бы решить! Они заявили, что изложение Маркса во втором томе «Капитала» дает полное и исчерпывающее объяснение накопления; что этими схемами ясно доказано, что капитал превосходно может расти, а производство расширяться, если бы в мире и не существовало никакого другого производства, кроме капиталистического; что оно само является рынком для себя и что только моя полная неспособность понять азбуку марксовых схем могла побудить меня усмотреть здесь проблему.

Подумайте только!

Правда, вот уже столетие, как в политической экономии идут споры о проблеме накопления, о возможности реализации прибавочной стоимости; мы находим их в 20-х годах у Сисмонди с Сэем, Рикардо с Мак-Куллохом, в 50-х годах в полемике между Родбертусом и Кирхманом, в 80-х и в 90-х годах в полемике между русскими народниками и марксистами. Самые выдающиеся теоретики политической экономии во Франции, Англии, Германии и России все снова и снова рассматривали эти вопросы и притом как до, так и после появления «Капитала» Маркса. Повсюду, где под влиянием острой социальной критики в политической экономии пульсировала интенсивная умственная жизнь, проблема не давала покоя исследователям.

Правда, второй том «Капитала» представляет собой не законченную работу, как первый, а лишь торс, сборник более или менее готовых отрывков и набросков, как они были написаны исследователем для уяснения вопроса самому себе, — набросков, разработка которых то и дело тормозилась и прерывалась болезненным состоянием автора. Специально анализ накопления совокупного капитала, о котором здесь идет речь, как последняя глава манускрипта, разработан менее всего: из 450 страниц, составляющих второй том, он насчитывает едва 35 страниц и обрывается на полуслове.

Правда, этот последний отдел второго тома, по свидетельству Энгельса, самому Марксу казался «крайне нуждающимся в переработке» и, по его же свидетельству, остался «лишь предварительным рассмотрением вопроса». Достаточно того, что Маркс на протяжении своего анализа проблемы реализации прибавочной стоимости вплоть до конца рукописи все снова и снова возвращался к этому вопросу, что он все в новой форме выражал свои сомнения и тем самым уже показал трудность проблемы.

Правда, между предпосылками краткого отрывка в конце второго тома, где Маркс рассматривает накопление, и его рассуждениями в третьем томе, где он рисует «движение капитала, взятого в целом», и многими важными законами первого тома имеются явные противоречия, на которых я подробно останавливаюсь в своей книге.

Правда, неудержимое стремление капиталистического производства в некапиталистические страны обнаруживается с момента его первого выступления на историческую сцену, тянется красной нитью через все его развитие и приобретает все большее значение, пока оно четверть века тому назад не вступает в империалистическую фазу как решающий и господствующий фактор общественной жизни.

Правда, всякий знает, что нигде в реальной действительности не существует такой страны, где есть только общество, отвечающее предпосылкам второго тома «Капитала».

И несмотря на все это, официальные «специалисты» от марксизма заявляют, что проблемы накопления вообще не существует, что все уже окончательно разрешено у Маркса. Странная предпосылка накопления во втором томе их никогда не смущала, они вообще не заметили ее, как нечто, заслуживающее внимания. И теперь, когда их внимание обращено на это обстоятельство, они находят именно эту странность совсем в порядке вещей, упорно цепляются за это представление и яростно нападают на того, кто хочет видеть проблему там, где официальный марксизм в продолжение десятилетий не находил ничего другого, кроме удовлетворения самим собой!

Это такое глубокое падение эпигонов, что ему можно найти параллель лишь в анекдотическом происшествии из практики цеховых ученых, в известной истории с «перестановкой страниц» в кантовских «Prolegomena».

В продолжение столетия в философском мире неистово спорили насчет различных загадок учения Канта и в особенности насчет его «Prolegomena»; при толковании кантовского учения образовались целые школы, которые вцепились друг другу в волосы. Спорили, пока профессор Файгингер не разгадал миру по крайней мере самого темного места этих загадок самым простым образом, указавши на то, что часть § 4 «Prolegomena», совершенно не согласующаяся с остальным текстом главы, относится к § 2, от которого она отделена лишь по ошибке печатника оригинального издания и поставлена на неверное место. Всякому догадливому читателю этой работы в настоящее время дело сразу становится ясным. Но не так обстояло дело с цеховым ученым, который целое столетие строил глубокомысленные теории на опечатке. И нашелся так-таки ученый муж и профессор в Бонне, который в четырех статьях «Philosophische Monatshefte» возмущенно доказывал, что «воображаемой перестановки страниц» вовсе не существует, что именно лишь при наличности опечатки выступает единственно подлинный и фальсифицированный Кант, и что тот, кто посмел обнаружить опечатку, ничего не понимает в философии Канта.

Так приблизительно держатся теперь «специалисты» за предпосылки второго тома «Капитала» Маркса и за построенные на них математические схемы. Главное сомнение моей критики сводится к тому, что математические схемы в вопросе накопления вообще ничего не могут доказать, так как их историческая предпосылка несостоятельна. В ответ мне говорят: но ведь схемы разрешаются гладко, следовательно, проблема накопления разрешена, она вовсе не существует!

Вот пример ортодоксального культа формул. Отто Бауэр подходит в «Neue Zeit» к анализу поставленного мною вопроса — как реализуется прибавочная стоимость? — следующим образом. Он конструирует четыре больших числовых таблицы, в коих даже латинских букв, которые Маркс употребляет для сокращения обозначения постоянного и переменного капитала, оказывается недостаточно. Бауэр прибавляет еще несколько греческих букв. Его таблица имеет поэтому еще более отпугивающий вид, чем все схемы «Капитала» Маркса. И вот при помощи этого аппарата он хочет показать, как капиталисты по возобновлении потребленного постоянного капитала сбывают тот избыток товаров, в котором заключается предназначенная для капитализации прибавочная стоимость. «Но сверх того (после замены старых средств производства) капиталисты хотят затратить накопленную ими в первом году прибавочную стоимость на расширение существующих или на учреждение новых предприятий. Если они в следующем году хотят применить капитал, увеличенный на 12 500, то они уже теперь должны строить новые рабочие помещения, покупать новые машины, увеличивать свой запас сырых материалов и т. д. и т. д.»[3].

Этим путем проблема была бы решена. «Если капиталисты хотят» расширить свое производство, то они, конечно, нуждаются в большем количестве средств производства, чем до тех пор, и выступают в качестве лиц, покупающих друг у друга. Одновременно с этим они, кроме того, нуждаются в большем количестве рабочих и в большем количестве средств существования для рабочих, которые они ведь тоже сами производят. Этим самым весь избыток средств производства и существования нашел себе приложение, и накопление может начаться. Итак, все зависит от того, «захотят ли» капиталисты приняться за расширение производства. Почему же им не «хотеть»? Конечно, они этого «хотят»! «Таким образом вся стоимость производства обеих сфер, следовательно, и вся прибавочная стоимость реализована», — победоносно заявляет Бауэр и делает отсюда следующий вывод:

«Руководствуясь таблицей 4, можно подобным же образом убедиться в том, что совокупная стоимость производства обеих сфер находит себе беспрепятственный сбыт, а совокупная прибавочная стоимость реализуется не только в первом, но и в любом из последующих годов . Следовательно, допущение товарища Люксембург, что накопленная часть прибавочной стоимости не может быть реализована, таким образом не верно»[4].

Бауэр даже не заметил, что для получения этого блестящего результата вовсе не нужно было таких длинных и обстоятельных расчетов с четырьмя таблицами, широкими, продолговатыми и заключенными в простые скобки, и с четырехэтажными формулами. Результат, к которому приходит Бауэр, вовсе не вытекает из его таблиц, а признается им попросту, как нечто данное. Бауэр просто предполагает то, что нужно доказать. В этом состоит все его «доказательство».

Если капиталисты хотят расширить производство и притом как раз в размере имеющегося у них добавочного капитала, то им надлежит только вложить этот добавочный капитал в собственное производство (предполагая, конечно, что они сами производят все необходимые средства производства и существования!), и тогда у них не остается никакого не могущего быть проданным остатка. Может ли быть что-нибудь проще, и нужна ли такая куча всяких формул с латинскими и греческими буквами, чтобы «доказывать» нечто само собой разумеющееся?

Но ведь дело зависит от того, смогут  ли капиталисты, которые всегда, конечно, «хотят» накоплять, фактически осуществить это, т. е. найдут ли они прогрессивно расширяющийся рынок для расширенного производства и г д е они его найдут? На этот вопрос могут ответить не арифметические операции с выдуманными числами, а лишь анализ экономических общественных связей производства.

Если сказать «специалистам»: «То, что капиталисты „хотят“ расширять производство, — очень хорошо, но кому же они в таком случае будут продавать свою увеличенную массу товаров?» — то они отвечают: «Капиталисты все снова и снова сами будут покупать эти возрастающие массы товаров для своих предприятий, потому что они ведь „хотят“ все более и более расширять производство».

«Кто покупает продукты, — это как раз и показывают схемы», — лаконически заявляет рецензент из «Vorwarts'a» Г. Экштейн[5].

Словом, капиталисты ежегодно расширяют производство как раз настолько, сколько они «сэкономили» прибавочной стоимости; они являются своими собственными покупателями, и поэтому рынок сбыта не доставляет им никаких забот. Это утверждение  является исходной точкой всего «доказательства». Но подобное утверждение вовсе не нуждается ни в каких математических формулах, да его при их помощи абсолютно невозможно доказать. Само это наивное представление, что будто бы математические формулы играют здесь главную роль и что будто бы они в состоянии доказать экономическую возможность  подобного рода накопления, является самым забавным qui pro quo «специалистов» — хранителей марксизма. Этого наивного представления само по себе достаточно, чтобы Маркс перевернулся в гробу.

Самому Марксу и во сне не приходила мысль выдавать свои собственные математические схемы за доказательство , что накопление фактически возможно в обществе, состоящем лишь из капиталистов и рабочих. Маркс исследовал внутренний механизм капиталистического накопления и выставил определенные экономические законы, на которых этот процесс покоится. Он рассуждал приблизительно следующим образом. Если накопление совокупного капитала, т. е. капитала всего класса капиталистов, имеет место, то между обоими большими подразделениями общественного производства — между производством средств производства и производством средств существования — должны существовать известные, вполне определенные количественные отношения. Только если эти отношения соблюдаются так, что одно большое подразделение производства работает постоянно на другое, возможно прогрессирующее расширение производства и одновременное c этим (а это является целью всего) вытекающее отсюда беспрепятственное прогрессирующее накопление капитала в обоих подразделениях. Чтобы уточнить и изложить эти свои мысли ясно и отчетливо, Маркс конструирует математический пример — схему с выдуманными числами, на которых он показывает, что для возможности факта накопления между отдельными величинами схемы (постоянным капиталом, переменным капиталом и прибавочной стоимостью) должны существовать такие-то и такие-то количественные отношения.

Итак, математические схемы служили Марксу лишь примером, иллюстрацией  его экономических мыслей, как «Tableau economique» Кенэ была лишь иллюстрацией его теории, или, как, например, карты земли, относящиеся к разным временам, были иллюстрациями господствовавших в эти времена астрономических и географических представлений. Правильны ли установленные или, вернее, отрывочно намеченные Марксом законы накопления? На этот вопрос могут, очевидно, ответить экономический анализ этих законов, их сопоставление с другими законами, установленными Марксом, рассмотрение различных выводов, которые из них вытекают, проверка предпосылок, из которых они исходят, и т. п. Что же думать о таких «марксистах», которые отклоняют эту критику как сумасбродное начинание, так как правильность законов доказана — не математическими формулами ! Я высказываю сомнение в том, что в обществе, состоящем только из капиталистов и рабочих, в обществе, лежащем в основе марксовых схем, возможен процесс накопления, и высказываю тот взгляд, что развитие капиталистического производства в целом вообще нельзя ограничить схематическими отношениями между чисто капиталистическими предприятиями. На это «специалисты» отвечают: а это все-таки возможно! Это можно блестяще доказать, «руководствуясь таблицей 4», «это показывают именно схемы»: придуманные для иллюстрации ряды чисел на бумаге беспрепятственно могут быть складываемы и вычитаемы!

В древности больше верили в существование разного рода мифических существ: карликов, людей с одним глазом, с одной рукой и ногой и т. п. Разве кто-нибудь сомневается в том, что подобные существа когда-то существовали? Но ведь мы видим, что они точно обозначены на всех старых картах мира. Разве это не доказательство , что эти представления древности в точности соответствовали действительности?

Возьмем однако простой пример.

Для проектируемой железной дороги от города X до Y составляется смета и в точных цифрах высчитывается, как велика должна быть ежегодная перевозка пассажиров и грузов, чтобы, помимо амортизации, текущих расходов по эксплоатации и обычных «отчислений», можно было получать «подходящий» дивиденд, скажем, сперва 5%, а затем 8%. Для учредителей железнодорожного общества прежде всего важно конечно найдется ли в действительности на проектируемом участке пути такое количество пассажиров и грузов, которое могло бы обеспечить указанную в смете рентабельность. Для того, чтобы ответить на этот вопрос, требуются очевидно точные данные об обращении грузов и пассажиров, которое до тех пор имело место на рассматриваемом участке, о его значении для торговли и промышленности, о росте населения расположенных на нем городов и деревень и другие данные социально-экономического характера. Что же сказать человеку, который заявил бы: «Вы спрашиваете, как получается рентабельность участка пути? Но помилуйте! Ведь это черным по белому показывает именно смета. Ведь там можно прочитать, что рентабельность является результатом курсирования пассажиров и грузов и что приход от этого именно таков, что он дает сперва 5-процентный, а затем 8-процентный дивиденд. Если вы этого, государи мои, не понимаете, то вы совершенно не поняли существа, цели и значения смет[6]!»

В кругу трезвых людей этому умнику с изумлением ответили бы, что ему место в сумасшедшем доме или в детской. В кругу официальных хранителей марксизма подобные умники составляют ареопаг «специалистов», которые по отношению к остальным выступают в качестве цензоров, устанавливающих, поняли ли они или не поняли «сущность, цель и значение марксовых схем».

В чем заключается зерно той концепции, которую якобы «доказывают» схемы? Я сделала такое возражение: с накоплением связана возможность сбыта товаров во все возрастающих размерах, чтобы превращать в деньги заключающуюся в них прибыль. Лишь в таком случае возможно прогрессирующее расширение производства, следовательно и прогрессирующее накопление. Где капиталисты как класс находят этот возрастающий сбыт? На это мои критики отвечают: они сами образуют рынок для сбыта. Расширяя все больше собственные предприятия (или основывая новые), они сами как раз и нуждаются в большем количестве средств производства для своих фабрик и в большем количестве средств существования для своих рабочих; капиталистическое производство само для себя является рынком сбыта, этот последний растет следовательно автоматически вместе с ростом производства. Но основной вопрос с точки зрения капитала таков: можно ли получать и накоплять таким образом капиталистическую прибыль ? Лишь в таком случае можно было бы говорить о накоплении капитала.

Возьмем опять простой пример. Капиталист А производит уголь, капиталист В — машины, капиталист С — средства существования. Пусть эти три лица представляют собой совокупность капиталистических предпринимателей. Если В производит все больше машин, то А может продавать все больше угля и стало быть покупать у В все больше машин, применяя их в горном деле. Оба они нуждаются во все большем количестве рабочих, а последние — во все большем количестве средств существования; таким образом и С находит все больший сбыт и тем самым со своей стороны все в большей мере становится покупателем как машин, так и угля, в которых он нуждается для своего предприятия. Так продолжается этот кругооборот и непрерывное расширение, пока мы орудуем в пустом пространстве. Но рассмотрим вопрос несколько конкретнее.

Накоплять капитал не значит производить все большие горы товаров, а превращать все больше товаров в денежный капитал. Между накоплением прибавочной стоимости в товарах и применением прибавочной стоимости для расширения производства мы имеем всякий раз решительный скачок, salto mortale товарного производства, как называет его Маркс, — продажу за деньги. Быть может, это имеет значение лишь для отдельного капиталиста, а не для всего класса, не для общества в целом? Отнюдь нет, ибо при рассмотрении вещей с точки зрения общественной «не следует, — говорит Маркс, — впадать в манеру, заимствованную Прудоном из буржуазной экономии, и смотреть на дело таким образом, как будто общество капиталистического способа производства, взятое en bloc как целое, утрачивает этот свой специфический историко-экономический характер. Напротив, в таком случае приходится иметь дело с собирательным капиталистом»[7]. Таким образом накопление прибыли как денежного капитала является именно специфической и весьма существенной чертой капиталистического производства и имеет такое же значение для класса, как и для отдельного предпринимателя. Сам Маркс при рассмотрении накопления совокупного капитала отмечает «образование нового денежного капитала, сопровождающее действительное накопление и обусловливающее его при капиталистическом производстве»[8]. И он в ходе своего анализа то и дело возвращается к вопросу: каким образом возможно накопление денежного капитала классом капиталистов?

Рассмотрим с этой точки зрения остроумную концепцию «специалистов». Капиталист А продает свои товары В; он получает следовательно от В прибавочную стоимость в деньгах. В продает свои товары А и для превращения в золото собственной прибавочной стоимости получает обратно деньги от А. Оба они продают свои товары С и следовательно получают от того же С деньги и за их прибавочную стоимость. Но откуда получает их С? От А и от В. Ведь других источников для реализации прибавочной стоимости, т. е. других потребителей товаров согласно предпосылке не существует. Но может ли таким образом иметь место обогащение А, В и С в виде образования у них нового денежного капитала? Допустим на минуту, что количества товаров, предназначенных для обмена, возрастают у всех троих, что расширение производства идет беспрепятственно и что массы прибавочной стоимости, заключающиеся в товарах, таким образом возрастают. Пусть процесс эксплоатации закончен и пусть возможность обогащения, накопления налицо. Но для того, чтобы эта возможность превратилась в действительность, необходим обмен, реализация возросшей новой прибавочной стоимости в возросшем новом денежном капитале. Nota bene, мы не спрашиваем здесь, как это многократно делает Маркс во втором томе «Капитала», откуда берутся деньги для обращения прибавочной стоимости? — с тем, чтобы в конце концов ответить: от золотопромышленника. Напротив, мы спрашиваем: как новый денежный капитал попадает в карманы капиталистов, раз они (если не считать рабочих) являются единственными покупателями товаров? Ведь денежный капитал постоянно переходит здесь из одного кармана в другой.

И опять-таки: может быть мы такими вопросами только сбиваемся с пути? Может быть накопление прибыли и заключается в этом процессе постоянного перехода денег из одного капиталистического кармана в другой, в последовательной реализации частных прибылей, при которой общая сумма денежного капитала вовсе не должна возрастать, так как нечто такое, как «совокупная прибыль» капиталистов, существует только в «серой» теории?

Но, увы! Сделав подобное допущение, мы попросту бросили бы в печку третий том «Капитала», ибо в центре его стоит, как видно из важнейших открытий экономической теории Маркса, учение о средней прибыли. Лишь оно придает реальный смысл теории стоимости первого тома; на последней в свою очередь покоится теория прибавочной стоимости и второй том. Таким образом мы вместе с третьим томом предали бы огню и первый и второй. Марксова экономическая теория держится и падает вместе с учением о совокупном общественном капитале как реальной, действительной величине, которая находит свое осязаемое выражение именно в совокупной капиталистической прибыли и ее распределении, и из невидимого движения которой вытекают все видимые движения отдельных капиталов. Совокупная капиталистическая прибыль на деле является гораздо более реальной величиной, чем например общая сумма выплаченной за данное время заработной платы. Ведь эта последняя получается как статистическое число, полученное путем сложения заработных плат за истекший период, в то время как совокупная прибыль, наоборот, имеет значение для всей общественной системы, взятой в целом: через конкуренцию и движение цен она в каждый данный момент распределяется между отдельными капиталистами в качестве «обычной для данной страны» средней прибыли или в качестве сверхприбыли.

Итак, мы остаемся при старом: совокупный общественный капитал приносит постоянно — и притом в денежной форме — совокупную прибыль, которая в целях совокупного процесса накопления должна постоянно возрастать. Но как эта сумма может возрастать, если слагаемые только путешествуют из одного кармана в другой?

По крайней мере совокупная товарная масса, в которой заключена прибыль, может повидимому, как мы принимали до сих пор, расти, и только доставление денег готовит затруднение, которое быть может является лишь техническим вопросом денежного обращения. Но и это лишь видимость , получающаяся при поверхностном расмотрении. Совокупная товарная масса вовсе не будет расти и расширение производства вовсе не будет иметь места, так как с капиталистической точки зрения  их предпосылкой с первого же шага является превращение в деньги, всесторонняя реализация прибыли. А может продавать возрастающую массу товаров В, В — С и С снова А и В и все они могут реализовать прибыль только в том случае, если по крайней мере один из них в конце концов найдет сбыт вне этого замкнутого круга. Если этого не будет, то карусель после пары поворотов со скрипом остановится.

Исходя из этого, оцените глубокомыслие моих «критиков-специалистов», когда они мне заявляют:

«Итак, если товарищ Люксембург продолжает: „Мы вращаемся очевидно в кругу. Производить больше средств производства только для того, чтобы содержать больше рабочих, и производить добавочное количество средств производства только для того, чтобы этим самым дать занятие этому увеличенному числу рабочих, — да ведь это абсурд с капиталистической точки зрения!“ Если т. Люксембург это говорит, то трудно понять, как эти слова могут быть применены к марксовым схемам. Целью капиталистического производства является прибыль, а эта последняя получается капиталистами в результате описанного процесса. Этот процесс поэтому является с точки зрения капиталистической отнюдь не абсурдом; напротив того, он именно с этой точки зрения представляется воплощением разума, т. е. стремления к прибыли»[9].

Действительно, «трудно понять», чего здесь больше: полной ли неспособности наивно признавшегося Экштейна вдуматься в основу марксовой теории о совокупном общественном капитале в отличие от отдельного капитала или полного непонимания поставленного мною вопроса. Я говорю: производство во все возрастающем размере ради производства с точки зрения капиталистической является абсурдом, потому что  (при предпосылках, за которые цепляются «специалисты») для класса капиталистов, взятого в целом, невозможна в этом случае реализация прибыли , а стало быть и накопление. Мне на это отвечают: да ведь это же вовсе не абсурд, потому что здесь накопляется  прибыль! А откуда знаете вы это, гг. «специалисты»? То, что прибыль в действительности накопляется, «вытекает именно… из математических схем, из тех схем, в которых мы, чувствуя себя господами положения, при помощи чернил и бумаги выводим один под другим ряды чисел, с которыми можно превосходно производить математические действия и в которых мы совершенно не принимаем во внимание денежный капитал!»

Ясно одно: всякая критика должна безнадежно разбиться об эту самодовольную «компетентность», потому что «специалисты» попросту стоят на точке зрения отдельного капиталиста, при помощи которой можно до известной степени обойтись для анализа процесса эксплоатации, т. е. производства, следовательно для понимания первого тома «Капитала», но которой, напротив того, совершенно недостаточно для обращения и воспроизводства капитала. Второй и третий томы «Капитала», через которые красной нитью проходит точка зрения совокупного общественного капитала, остались для них мертвым капиталом, в котором они изучали буквы, формулы, «схемы», но не заметили духа. Сам Маркс во всяком случае не был «специалистом», ибо он, не успокаиваясь арифметическим «ходом» своих схем, то и дело ставил вопрос: каким образом у класса капиталистов возможно накопление, образование нового денежного капитала? Привилегией эпигонов всегда было превращать плодотворные гипотезы учителя в безжизненную догму и находить полное успокоение там, где смелая мысль ощущает творческое сомнение.

Но точка зрения «специалистов» приводит к целому ряду интересных выводов, над которыми они очевидно не потрудились подумать, как следует.

Первый вывод.  Если капиталистическое производство является само для себя неограниченным покупателем, т. е. если производство и рынок сбыта идентичны, то кризисы, как периодическое явление, совершенно необъяснимы. Если производство, как «показывают схемы», может сколько угодно накоплять, затрачивая свой собственный прирост для нового расширения, то загадочно, каким образом и почему создаются такие положения, когда капиталистическое производство не находит достаточного сбыта для своих товаров. Ведь ему достаточно только по рецепту «специалистов» самому проглотить избыточные товары, применить их в производстве (отчасти как средства производства, отчасти как средства существования для рабочих) — «и так каждый год», как показывает «таблица IV» Отто Бауэра. Непереваримый остаток товаров, напротив того, превратился бы тогда в новую благодать накопления и производства прибыли. Во всяком случае специфически марксово понимание кризисов, согласно которому они вытекают из тенденции капитала во все более короткие промежутки времени перерастать всякие данные границы рынка, превращается в абсурд. Ибо в самом деле, как производство, могло бы вырасти за пределы рынка, раз оно само для себя является рынком, раз рынок постоянно сам по себе автоматически возрастает и притом с такой же скоростью, как и производство? Другими словами, как капиталистическое производство могло бы периодически перерастать свои собственные границы? Оно так же могло бы это сделать, как человек может перепрыгнуть через свою собственную тень. Капиталистические кризисы становятся необъяснимым явлением. Или у нас в таком случае остается лишь одно объяснение: кризисы истекают не из несоответствия между способностью к расширению капиталистического производства и способностью к расширению рынка сбыта, а исключительно только из диспропорциональности между различными отраслями капиталистического производства.

Достаточно, если отдельные отрасли будут друг у друга покупать, лишь бы только в результате анархии разных вещей было произведено в надлежащей пропорции, лишь бы одних продуктов не было произведено слишком много, а других слишком мало. Но этим мы ушли бы от Маркса и нашли бы последнее пристанище у язвительно высмеянного Марксом праотца вульгарной экономии, учения манчестерцев и буржуазных гармоний — у «жалкого человека» («Jammermensch») Сэя, который уже в 1803 г. возвестил миру следующую догму: представление, что всех вещей может быть произведено слишком много, абсурдно; возможны только частичные, а не общие кризисы; если поэтому одна нация имеет одного рода продуктов слишком много, то это только доказывает, что она другого рода продуктов произвела слишком мало.

Второй вывод.  Если капиталистическое производство образует само для себя достаточный рынок сбыта, то капиталистическое накопление (объективно говоря) представляет собой неограниченный процесс. Так как производство может беспрепятственно расти, т. е. неограниченно развивать производительные силы и в том случае, когда положительно над всем миром будет господствовать капитал и когда все человечество будет состоять из одних только капиталистов и наемных пролетариев, и так как экономическому  развитию капитализма этим самым не поставлены никакие границы, то падает одна из основных марксовых опор социализма. По Марксу, восстание рабочих, их классовая борьба — а именно в ней кроется залог его победоносной силы — является лишь идеологическим отражением объективной исторической необходимости социализма, вытекающей из объективной хозяйственной невозможности капитализма на определенной ступени его развития. Само собой разумеется, что этим не сказано (подобного рода оговорки из азбуки марксизма как мы увидим ниже, все еще необходимы для моих «специалистов»), что исторический процесс должен быть, или даже лишь может быть исчерпан до конца этой экономической невозможности. Объективной тенденции капиталистического развития по направлению к указанной цели достаточно, чтобы уже гораздо раньше вызвать в обществе такого рода социальное и политическое обострение противоречий и такую шаткость положения, которые должны будут подготовить гибель господствующей системы. Но и эти социальные и политические противоречия в последнем счете сами являются лишь экономической  несостоятельности капиталистической системы, и их все возрастающее обострение черпается как раз из того источника по мере того как эта несостоятельность становится ощутительнее.

Если мы, напротив того, вместе со «специалистами» станем на точку зрения экономической безграничности капиталистического накопления, то из-под социализма вырывается гранитная основа его объективной исторической необходимости. Мы впадаем в таком случае в болезнь домарксовских систем и школ, которые выводили социализм исключительно только из несправедливости и ужасов современного мира и из революционной решимости трудящихся классов[10].

Третий вывод.  Если капиталистическое производство само для себя образует достаточный рынок и допускает расширение за счет всей накопленной прибавочной стоимости, то становится загадочным еще другое явление современного развития: стремительность в погоне за отдаленнейшими рынками сбыта и вывозом капитала, т. е. наиболее яркие явления современного империализма. В самом деле, зачем же весь этот шум? К чему завоевание колоний, война из-за опия в 40-х и 60-х годах и к чему наконец современная драка из-за болот Конго и месопотамских пустынь? Ведь капитал может остаться у себя дома и добросовестно питаться. Ведь Крупп охотно производит для Тиссена, Тиссен для Крупна: пусть бы они и вкладывали свои капиталы в собственные предприятия и расширяли их друг для друга, и так без конца. Историческое движение капитала становится попросту непонятным, а вместе с этим становится непонятным и современный империализм.

Остается еще однако неоценимое объяснение, данное Пакнекуком в «Bremer Burgerzeitung»: поиски за некапиталистическими рынками сбыта являются лишь «фактом, но не необходимостью», но это уже подлинные перлы материалистического понимания истории. Впрочем совершенно верно! С принятием точки зрения «специалистов» социализм как конечная цель перестает быть исторической необходимостью, как империализм его подготовительной стадией. Социализм становится достойным похвалы решением рабочего класса, как империализм становится лишь проявлением подлости и ослепления буржуазии.

Так наши специалисты приходят к альтернативе, которой они не могут избегнуть. Или капиталистическое производство и рынок сбыта идентичны, как они это выводят из схем Маркса, — в таком случае сводятся на-нет марксова теория кризисов, марксово обоснование социализма и исторически-материалистическое объяснение империализма. Или же капитал может лишь постольку накопляться, поскольку он находит в обществе потребителей не в лице капиталистов и наемных рабочих, — в таком случае необходима наличность предпосылки накопления в виде возрастающего сбыта некапиталистическим слоям и странам.

Для подтверждения всех формулированных выше выводов у меня, несмотря на все мое одиночество, есть один вполне заслуживающий доверия и в высшей степени «компетентный» свидетель.

Случилось так, что в 1902 г. вышла книга под названием «Теория и история кризисов в Англии»[11], написанная русским профессором-марксистом Михаилом Туган-Барановским. Туган, который в указанной книге так «пересмотрел» Маркса, что заменил в конце концов всю его теорию старыми банальными премудростями буржуазной вульгарной политической экономии, защищал здесь в числе других парадоксов и тот взгляд, что кризисы происходят лишь от недостаточной пропорциональности, а не оттого, что платежеспособное потребление общества не поспевает за способностью производства к расширению. И эту позаимствованную у Сэя истину — в этом заключалось то новое и сенсационное, что было в его теории — он доказал марксовыми схемами общественного воспроизводства из второго тома «Капитала»!

«Если только возможно, — пишет Туган, — расширить производство, если хватит для этого производительных сил, то при пропорциональном распределении общественного производства можно соответственно расширить и спрос, ибо при этом условии каждый вновь произведенный товар есть вновь появившаяся покупательная сила для приобретения других товаров» (русск. изд. 1914 г., стр. 220). Эго «доказывается» схемами Маркса, которые Туган дает в других числах и из которых он делает следующий вывод:

«Приведенные схемы должны были с очевидностью доказать мысль, которая сама по себе очень проста, но легко вызывает возражения при недостаточном понимании процесса воспроизведения капитала, а именно, что капиталистическое производство само для себя создает рынок » (там же, подчеркнуто мною).

В своей любви к парадоксам Туган-Барановский доходит до вывода, что капиталистическое общество в известном смысле вообще независимо от человеческого потребления. Однако нас интересует здесь не дальнейшие тугановские анекдоты, а лишь его «сама по себе простая мысль», на которой он строит все дальнейшее. И мы должны здесь установить следующее:

То, что мои «компетентные» критики выставляют против меня теперь, буквально было сказано Туган-Барановским уже в 1902 г. в двух его характерных утверждениях: во-первых, что капиталистическое производство само для себя создает расширение рынка, так что при накоплении сбыт сам по себе не представляет никаких затруднений (кроме случая недостаточной пропорциональности), и, во-вторых, что доказательство того, что это так, дается математическими схемами, составленными по образцу Маркса, т. е. арифметическими упражнениями со сложением и вычитанием на бумаге, которая все терпит. Туган это провозгласил в 1902 г. Но ему тут не поздоровилось. За него немедленно взялся Карл Каутский, который в «Neue Zeit» подверг жесточайшей критике смелые абсурдные утверждения русского ревизиониста и между прочим его вышеприведенную «основную мысль».

«Если бы это было действительно так, — писал Каутский (т. е. если бы, как это говорит Туган, при пропорциональном распределении общественного производства для расширения рынка не было никаких других границ, кроме производительных сил, которыми располагает общество), — тогда английская промышленность должна была бы развиваться тем быстрее, чем больше становилось ее богатство капиталами. Вместо этого она попала в тупик; все растущий капитал эмигрирует в Россию, в Южную Африку, в Китай, в Японию и т. д. Это явление совершенно свободно объясняется нашей теорией, которая видит конечную причину кризисов в недопотреблении и является одной из опорных точек этой теории; но это явление никак нельзя объяснить с точки зрения Туган-Барановского»[12].

Какова же «наша теория», которую Каутский противопоставляет теории Тугана? Вот как ее формулирует Каутский:

«Капиталисты и эксплоатируемые ими рабочие — первые благодаря росту своего богатства, вторые благодаря своему численному росту, который происходит однако не с такой скоростью, как накопление капитала  и рост производительности труда, — создают рынок , правда, все более расширяющийся, но сам по себе недостаточный  для поглощения всех созданных крупной промышленностью средств потребления. Ей приходится искать добавочный рынок за пределами своей страны в отраслях производства и в странах, не производящих еще капиталистически.  Она находит этот рынок и все более его расширяет, но не с достаточной скоростью, ибо этот добавочный рынок далеко не обладает той эластичностью и способностью к расширению, которые свойственны капиталистическому процессу производства. Лишь только капиталистическое производство доходит до развитых форм крупной промышленности, как это имело место в Англии уже в XIX столетии, оно получает возможность делать такие крупные прыжки по пути своего развития, что оно в короткий промежуток времени оставляет далеко позади себя всякое расширение рынка. Таким образом всякий период процветания, который следует за значительным расширением рынка, уже заранее осужден на недолговечность, и кризис является его естественным завершением.

Такова в кратких чертах теория кризисов, обоснованная Марксом и, насколько мы знаем, принятая всеми „ортодоксальными марксистами “[13].

Мы не говорим здесь о том, что Каутский приклеивает к этой теории неправильный и двусмысленный ярлык объяснения кризисов „из недопотребления“ — объяснения, высмеянного Марксом именно во втором томе „Капитала“ на стр. 289.

Мы не говорим далее о том, что Каутский во всем этом деле не видит ничего, кроме проблемы кризисов, не замечая как будто, что капиталистическое накопление и невзирая на колебания конъюнктур представляет собой проблему.

Мы не говорим наконец о том, что мысль Каутского, что потребление капиталистов и рабочих растет „недостаточно быстро“ для накопления, а последнее ввиду этого нуждается в „добавочном рынке“, — что эта мысль довольно туманна и что в ней нет попытки выяснить кроющееся здесь затруднение в процессе накопления.

Нас интересует здесь только то, что Каутский во всяком случае черным по белому высказывает в качестве своего мнения и в качестве принятой „всеми ортодоксальными марксистами“ теории следующие положения: 1) что сами капиталисты и рабочие не образуют рынка, достаточного для накопления; 2) что капиталистическое накопление нуждается в „добавочном рынке“ в некапиталистических слоях и странах .

Несомненно одно: Каутский в 1902 г. возражал против тех же самых положений Туган-Барановского, которые теперь выдвигаются „специалистами“ против моего объяснения накопления. И „специалисты“ марксистской ортодоксии спорят как против уклонения от пути истинной веры, с тем же самым пониманием, которое Каутский 14 лет тому назад противопоставил ревизионисту Туган-Барановскому, так и принятую „всеми ортодоксальными марксистами“ теорию кризисов, которую я лишь детально разработала и применила к проблеме накопления.

И как Каутский доказывает своему противнику несостоятельность его тезисов? Именно на основе марксовых схем. Каутский показывает Тугану, что эти схемы при правильном манипулировании с ними (в своей книге я подробнее рассмотрела этот вопрос и не буду здесь говорить о том, как Каутский сам оперирует со схемами) доказывают не справедливость тезисов Туган-Барановского, а, напротив того, теорию кризисов из „недопотребления“!

Мир колеблется в своих основах. Неужели наконец сам обер-специалист понял „сущность, цель и значение марксовых схем“ гораздо хуже нежели Туган-Барановский?

Но Каутский делает из концепции Туган-Барановского интересные выводы. Что эта концепция, по словам Каутского, решительно расходится с марксовой теорией кризисов, что она, далее, делает совершенно непонятным вывоз капитала в некапиталистические страны, мы уже говорили. Остановимся еще только на общих тенденциях позиции Тугана:

„Какое практическое значение имеют… наши теоретические разногласия?“ — спрашивает Каутский. „Происходят ли кризисы от недопотребления или от недостаточной пропорциональности общественного производства? Не есть ли это чисто академический вопрос?“

„Так вероятно склонны будут думать многие из „практиков“. На самом деле этот вопрос имеет большое практическое значение и именно для понимания тех практических разногласий, которые дебатируются теперь в нашей партии. Это не случайность, что ревизионисты особенно жестоко нападают на марксову теорию кризисов“.

И Каутский основательно доказывает, что теория кризисов Туган-Барановского сводится по существу к воображаемому „смягчению классовых противоречий“, т. е. что она принадлежит к теоретическому инвентарю того направления, которое означает „превращение социал-демократии из партии пролетарской классовой борьбы в демократическую партию или в левое крыло демократической партии социалистических реформ“[14].

Так наш обер-специалист 14 лет тому назад на 36 страницах „Neue Zeit“ по всем правилам искусства разделался с еретиком Туган-Барановским и торжествовал победу, снявши с побежденного скальп и прикрепив его к своему поясу.

И теперь я должна была дожить до того, что „специалисты“, преданные ученики своего учителя, разделываются с моим анализом накопления при помощи того же самого „положения“, за который русский ревизионист заплатил жизнью на полях битвы „Neue Zeit“! Что стало при этом приключении с теорией кризисов, „поскольку нам известно, принятой всеми марксистами“, правда, не совсем ясно.

Но произошло нечто, еще более оригинальное. После того как мое „Накопление“ таким образом было разнесено при помощи оружия Туган-Барановского в „Vorwarts'e“, в „Bremer Btirgerzeitung“, в „Dresdener Volkszeitung“ и в „Frankfurter Volksstimme“, в „Neue Zeit“ появилась критика Отто Бауэра. Этот специалист, как мы видели, также верит в чудодейственную силу доказательства математических схем в вопросах общественного воспроизводства. Но он не вполне доволен схемами Маркса. Бауэр считает их „не безупречными“, „произвольными и не лишенными противоречий“, он объясняет это тем, что Энгельс нашел в литературном наследстве Маркса эту часть его труда „неготовой“. Он поэтому в поте лица своего строит новые схемы: „Поэтому мы составили схемы, которые — поскольку приняты предпосылки — не содержат в себе больше ничего произвольного“. Бауэр полагает, что лишь эти новые схемы дают ему „безупречную основу для анализа проблемы, поставленной товарищем Люксембург“[15]. Но Бауэр прежде всего понял то, что капиталистическое производство не может „беспрепятственно“ протекать в пустом пространстве, он ищет поэтому какой-нибудь объективной общественной основы для накопления капитала, которую он находит наконец в росте населения .

И здесь начинается самое курьезное. На основании единогласного вотума „специалистов“, получившего корпоративную санкцию редакции центрального органа, моя книга представляет собой чистейшую бессмыслицу, нелепое недоразумение; они утверждают, что проблемы накопления вообще не существует, что уже у Маркса все разрешено и что схемы дают удовлетворительный ответ. Но Бауэр считает себя вынужденным связать свои схемы с несколько более материальным базисом, чем простые правила сложения и вычитания: он принимает во внимание определенное общественное отношение — рост населения, соответственно которому и построены его таблицы. Расширение капиталистического производства, как оно образно представлено в схемах, не является независимым движением капитала вокруг своей собственной оси: это движение во всякий данный период следует за ростом населения.

„Накопление предполагает расширение поля производства; поле производства расширяется благодаря росту населения“. „При капиталистическом способе производства существует тенденция к приспособлению накопления капитала к росту населения “. „Тенденция приспособления накопления к росту населения господствует над международными отношениями… Если рассматривать капиталистическое мировое хозяйство как целое, то тенденция приспособления накопления к росту населения проявляется в промышленном цикле… Периодическое возвращение расцвета, кризиса и депрессии является эмпирическим выражением того факта, что механизм капиталистического производства самостоятельно уничтожает перенакопление и недостаточное накопление, все снова и снова приспособляет накопление капитала к росту населения “[16].

Мы впоследствии ближе подойдем к анализу теории народонаселения Бауэра. Ясно во всяком случае, что эта теория представляет собой нечто совершенно новое. Для прочих „специалистов“ всякий вопрос об общественном и экономическом базисе накопления был простой бессмыслицей, которую им „действительно трудно было понять“, Бауэр, напротив того, конструирует целую теорию, чтобы ответить на этот вопрос.

Но теория народонаселения Бауэра является новостью не только для остальных критиков моей книги: она в марксистской литературе всплывает впервые. Ни в трех томах „Капитала“ Маркса, ни в его „Теориях прибавочной стоимости“, ни в других его работах мы не находим и следа бауэровской теории народонаселения как основы накопления.

Посмотрим, как Карл Каутский в свое время рекомендовал и оценивал второй том „Капитала“ в „Neue Zeit“. В подробнейшем изложении второго тома Каутский рассматривает самым обстоятельным образом первые отделы об обращении и точно приводит при этом все формулы и обозначения, которыми пользовался Маркс, но важнейшей и оригинальнейшей части всего тома, отделу о „воспроизводстве и обращении совокупного общественного капитала“, он из 20 страниц, на которых рассматривается второй том, посвятил всего-на-всего три страницы. Однако и на этих трех страницах Каутский рассматривает исключительно только — разумеется, с точным изложением неизбежных „схем“ — вводную фикцию „простого воспроизводства“, т. е. капиталистического производства без накопления прибыли, которую Маркс сам рассматривает лишь как теоретический исходный пункт для анализа действительной проблемы — накопления совокупного общественного капитала. С последним Каутский разделывается буквально следующими двумя строчками: „Дальнейшее усложнение вносится наконец накоплением прибавочной стоимости, расширением процесса производства“. Punktum. Ни единого слова не было больше сказано ни тогда, сейчас же после появления второго тома „Капитала“, ни впоследствии за те 30 лет, которые отделяют нас от того времени. Следовательно, мы здесь попросту не находим никакого следа бауэровской теории народонаселения; более того, Каутский не обратил никакого внимания на весь отдел о накоплении. Он не замечает здесь ни особенной проблемы, для решения которой Бауэр создал теперь „безупречную основу“, ни того факта, что Маркс обрывает здесь свое собственное, едва начатое исследование на полуслове, не ответив на вопрос, который он сам неоднократно ставил.

С тех пор Каутскому еще один раз пришлось говорить о втором томе „Капитала“ именно в цитированной нами серии статей против Туган-Барановского. Здесь Каутский формулирует ту, „насколько нам известно, принятую всеми ортодоксальными марксистами обоснованную Марксом теорию кризисов“, суть которой состоит в том, что потребление капиталистов и рабочих недостаточно в качестве базиса для накопления, что необходим „добавочный рынок“ и притом „в производящих еще некапиталистически отраслях и странах“. Но Каутский повидимому не заметил, что эта „принятая всеми ортодоксальными марксистами“ теория кризисов совершенно не подходит не только к парадоксам Туган-Барановского, но и к марксовым схемам накопления и к их общей предпосылке во втором томе. Ибо предпосылкой марксова анализа во втором томе является как раз общество, состоящее только из капиталистов и рабочих, а схемы имеют своей задачей показать с точностью экономического закона, как два указанных нами выше недостаточных класса потребителей могут из года в год одним только своим потреблением делать возможным накопление. Еще менее мы находим у Каутского хотя бы самый незначительный намек на теорию народонаселения Бауэра как на истинную основу марксовых схем накопления.

Если мы возьмем „Финансовый капитал“ Гильфердинга, то мы находим там в главе XVI — после введения, в котором марксово изложение условий воспроизводства совокупного общественного капитала в восторженных (и по существу вполне подходящих) выражениях превозносится как гениальнейшее достижение „изумительного труда“, — занимающее 14 печатных страниц, буквальное переложение соответствующих страниц из Маркса конечно со всеми математическими схемами, причем Гильфердинг (опять-таки с полным правом) жалуется, что на эти схемы обращали так мало внимания и что с ними стали более или менее считаться лишь благодаря Туган-Барановскому. Но что замечает сам Гильфердинг в гениальном творении Маркса? Вот его выводы:

Марксовы схемы показывают, что при „капиталистическом производстве как простое, так и расширенное воспроизводство может итти беспрепятственно лишь при том условии, если сохраняется эта пропорциональность . Наоборот, при нарушении отношения пропорциональности, например между отмирающим и вновь прилагаемым капиталом, кризис может возникнуть и при простом воспроизводстве. Из этого следует во всяком случае, что причина кризиса лежит не в недопотреблении масс, присущем капиталистическому производству…  Точно так же из приведенных схем, взятых сами по себе, не вытекает возможность всеобщего перепроизводства товаров; напротив, можно было бы показать, что возможно всякое расширение производства, раз только оно допускается существующим состоянием производительных сил “[17].

Это все. И Гильфердинг следовательно усмотрел в марксовом анализе накопления единственно только основу для решения проблемы кризисов  и нашел ее именно в том, что математические схемы показывают те пропорции, при соблюдении которых возможно беспрепятственное накопление. Отсюда Гильфердинг выводит два заключения:

1. Кризисы возникают исключительно только от диспропорциональности. Этим самым он низвергает в преисподнюю, „насколько нам известно, принятую всеми ортодоксальными марксистами обоснованную Марксом теорию кризисов“ от „недопотребления“, но зато перенимает отвергнутую Каутским в качестве ревизионистской ереси теорию кризисов Туган-Барановского, следуя которой он последовательно доходит до утверждения „жалкого человека“ Сэя, что всеобщее перепроизводство невозможно.

2. Если отвлечься от кризисов как периодических нарушений, вытекающих из недостаточной пропорциональности, то капиталистическое накопление может путем постоянного „расширения“ протекать (в обществе, состоящем только из капиталистов и рабочих) безгранично, пока это только позволяют соответствующие данному времени производительные силы. Этим Гильфердинг опять-таки буквально повторяет Тугана, столь беспощадно разбитого Каутским.

Итак, проблемы накопления, если отвлечься от кризисов, для Гильфердинга не существует, ибо „схемы показывают“, что возможно „всякое“ безграничное „расширение“, т. е. что вместе с производством возрастает и сбыт. О бауэровской границе прироста населения и здесь — ни следа и никакого намека на то, чтобы такая теория была нужна .

И наконец даже для самого Бауэра его теперешняя теория является совершенно новым открытием.

В 1904 г., значит, уже после спора между Каутским и Туган-Барановским, он впервые рассматривал в двух статьях „Neue Zeit“ специально теорию кризисов в свете теории Маркса. В этих статьях он сам заявляет, что намерен в первый раз дать связное изложение этой теории. И он сводит кризисы — используя при этом одно из утверждений второго тома „Капитала“, которое пытается объяснить десятилетний цикл современной промышленности — главным образом особенной формой обращения основного капитала . Бауэр ни одного слова не упоминает здесь о фундаментальном значении отношения между размером производства и ростом населения. Вся бауэровская теория — „тенденция приспособления к росту населения“, которая должна теперь объяснить и кризисы, и высокую конъюнктуру, и накопление, и международную эмиграцию капитала из страны в страну, и наконец империализм — тот всемогущий закон, который приводит в движение весь механизм капиталистического производства и „автоматически его регулирует“, — для Бауэра, как и для остального мира, вовсе не существовал! Теперь, в возражениях против моей книги, внезапно всплывает, появляется ad hoc, неведомо откуда, та основная теория, которая только и дает „безупречную основу“ для марксовых схем, и все для того, чтобы решить проблему, которой ведь как будто вовсе не существует!

Что же говорить после этого об остальных „специалистах“? Сведем теперь к нескольким положениям то, что было сказано.

1. По мнению Экштейна и Гильфердинга (как и по Паннекуку), вообще не существует никакой проблемы накопления капитала. Все ясно, все само собой разумеется, все „показывают“ марксовы схемы. Только моя полная неспособность понять схемы может объяснить мою критику этих схем. По Бауэру, приведенные Марксом цифры „выбраны произвольно и не свободны от противоречий“. Только он, Бауэр, нашел теперь „подходящую иллюстрацию для хода мысли Маркса“ и составил схему, свободную от произвольных моментов.

2. По мнению Экштейна и редакции „Vorwarts'a“, моя книга, как не имеющая никакой ценности, должна быть „отвергнута“: по мнению маленького „специалиста“ из „Frankfruter Volksstimme“ (1 февраля 1913 г.), она даже „в высшей степени вредна“. По мнению Бауэра, „в неверном объяснении все же есть зерно истины“: оно указывает на границы накопления капитала[18].

3. По мнению Экштейна и „Vorwarts'a“, моя книга не имеет ничего общего с империализмом: „вообще книга имеет так мало общего с явлениями пульсирующей в настоящее время хозяйственной жизни, что она с таким же успехом могла бы быть написана 20 и более лет тому назад“. По мнению Бауэра, мое исследование вскрывает, правда, „не единственный“, „но по существу один из корней империализма“ (l. с., стр. 874), что для такой маленькой персоны, как я, является уже приличным достижением.

4. По мнению Экштейна, марксовы схемы показывают прежде всего „как велика в действительности общественная потребность“, они показывают возможность  равновесия, от которого однако капиталистическая действительность „весьма существенно отклоняется“, так как над ней господствует стремление к прибыли, приводящее к кризисам. В следующем же столбце „изложение соответствует марксовой схеме, а также действительности “, ибо схема показывает, „как эта прибыль реализуется для капиталистов“. (Vorwarts», 16 февраля 1913 г., приложение). По мнению Паннекука, вообще не существует никакого состояния равновесия, существует только пустое пространство: «Размер производства можно сравнить с невесомой вещью, которая может парить в любом положении. Для размеров производства не существует никакого положения равновесия , к которому оно возвращалось бы при отклонениях…» «…индустриальный цикл не является колебанием вокруг какого-то среднего положения, которое дано какой-то потребностью»[19]. По мнению Бауэра, марксовы схемы, истинный смысл которых он наконец расшифровал, означают не что иное, как движение капиталистического производства в его приспособлении к росту населения.

5. Экштейн и Гильфердинг верят в объективную экономическую возможность безграничного накопления: «Кто покупает продукты, это показывают именно схемы» (Экштейн), которые на бумаге можно продолжать до бесконечности. «Невесомая вещь» Паннекука подавно «может парить в любом положении», как он сам выражается. По Гильфердингу, «можно было бы показать, что возможно всякое расширение производства, раз только оно допускается существующим состоянием производительных сил», так как вместе с производством автоматически возрастает, как показывают схемы, и сбыт. По мнению Бауэра, только «апологеты капитала могут доказывать безграничность накопления и утверждать, что вместе с производством автоматически растет и потребительная сила!»[20].

Как же быть теперь? Что же в конце концов думают господа «специалисты»? Есть ли у Маркса проблема накопления, которой до сих пор никто из нас не заметил, или же она все еще, после ее новейшего решения Отто Бауэром, представляет собой лишь плод моей «полной неспособности работать при помощи схем Маркса», как выразился рецензент из «Vorwarts’а»? Являются ли марксовы схемы окончательными истинами в последней инстанции, непогрешимыми догмами, или они действительно «произвольны и не свободны от противоречий»? Связана ли поставленная мною проблема с корнями империализма или же она «не имеет никакого отношения к явлениям пульсирующей в настоящее время жизни»? И что же в конце концов должны означать «ставшие знаменитыми», как выражается Экштейн, марксовы схемы: лишь теоретически-мыслимое «состояние равновесия» производства, картину реальной действительности, доказательство возможности «всякого расширения», т. е. безграничного роста производства, доказательство его невозможности в виду недопотребления, приспособление производства к границам роста населения, паннекуковский «невесомый» игрушечный воздушный шар или еще что-нибудь другое вроде верблюда или ласки? Пора «специалистам» начать столковываться насчет всего этого.

Какая замечательная картина ясности, гармоничности и цельности официального марксизма по отношению к основной части второго тома «Капитала» Маркса! И какая поразительная рекомендация для того высокомерия, с которым эти господа обругали мою книгу![21]

Другой пример. На стр. 487 (нем. изд.) второго тома «Капитала» Маркс дает первую схему накопления, в которой он заставляет капиталистов первого подразделения капитализировать все время 50%, а капиталистов другого подразделения — как бог на душу положит, — без всякой видимой закономерности, только в соответствии с потребностями первого подразделения. Это допущение я пытаюсь критиковать как произвольное. И тут снова появляется Экштейн со следующим потоком слов: «Ошибка кроется в самой способе ее расчета, и последний показывает, что она не поняла сущности марксовых схем . Она полагает, что в основе этих схем лежит требование одинаковой нормы накопления, т. е. она предполагает, что в обоих рассмотренных главных подразделениях общественного производства накопление происходит в одинаковой пропорции, другими словами, что к капиталу присоединяются одинаковые части прибавочной стоимости. Но это совершенно произвольное, противоречащее фактам, допущение… В действительности нет никакой всеобщей нормы накопления, и она с теоретической точки зрения была бы бессмыслицей ». Здесь перед нами «с, трудом постижимая ошибка автора, которая снова показывает, что сущность Марксовых схем  осталась для нее совершеннейшей загадкой». Действительный закон равной нормы прибыли «находится в полном противоречии с мнимым законом равного накопления» и т. д. в том же духе, с той самонадеянной основательностью и язвительностью, которые Экштейн решил применять для того, чтобы во что бы ни стало разделаться со мной. Но через пять страниц  Маркс дает второй пример своей схемы накопления и притом основной пример, с которым он после этого оперирует вплоть до конца книги, тогда как первый пример был лишь попыткой, предварительным наброском. И в этом втором, окончательном примере Маркс постоянно берет одинаковую норму накопления  — «мнимый закон» — в обоих подразделениях ! «Теоретическую бессмыслицу», «полное противоречие с действительным законом равной нормы прибыли» — всю эту сумму уголовных преступлений мы находим в схеме Маркса на стр. 496 (нем. изд.) второго тома «Капитала», и Маркс упорствует в этих грехах вплоть до последней строки своей книги. Помои таким образом опять выливаются на несчастного Маркса; именно он оказывается тем, для кого «сущность» его собственных схем «осталась полнейшей загадкой». Этот грех Маркс впрочем разделяет не только со мною, но и с Отто Бауэром, который в качестве предпосылки своих собственных «безупречных» схем берет то положение, что норма накопления в обеих сферах производства одна и та же («Neue Zeit,» I. с., стр. 838). Такова критика Экштейна. И от такого молодца, который не прочитал даже как следует «Капитал» Маркса, приходится выслушивать наглости. Тот факт, что подобного рода «рецензия» вообще могла появиться в «Vorwarts'e», является характерным результатом господства «австро-марксистской» школы эпигонов в обоих центральных органах coциaл-дeмократии, и если я по воле господа бога доживу до второго издания моей книги, то я не премину полностью перепечатать эти перлы в приложении, чтобы спасти их для потомства!

После того, как Бауэр избавил меня от необходимости дальнейших споров с остальными «специалистами», я возвращаюсь к самому Бауэру.

 

II

1. На расчетах таблиц Бауэра я конечно останавливаться не буду. Основу его позиции и его критики против моей книги составляет теория народонаселения, которую он противопоставляет мне, как базис накопления, и которая сама по себе не имеет ничего общего с какими бы то ни было математическими схемами. Этой теорией нам придется в дальнейшем изложении заняться. Однако прежде всего все же необходимо познакомиться по крайней мере со способом, с методом , при помощи которого Бауэр производит свои табличные манипуляции. Если они совершенно не годятся для решения чисто экономической, общественной проблемы накопления, то они тем не менее весьма характерны для самого Бауэра, для понимания того, с чем он подходит к решению проблемы. А этот прием можно иллюстрировать на нескольких очень простых примерах, о которых легко могут судить и обыкновенные смертные, приходящие в ужас от головоломных таблиц и кабалистических знаков.

Я беру для этого только три примера.

На стр. 836 «Neue Zeit» (l. с.) Бауэр показывает, как начинается процесс накопления общественного капитала. Он, по Марксу, берет два больших подразделения производства [1) производство средств производства и 2) производство средств существования] и принимает при этом в качестве исходного пункта для подразделения I постоянный капитал в 120 000 и переменный капитал в 50 000 (что должно означать тысячи или миллионы марок или вообще денежных единиц). В подразделении II он берет постоянный капитал в 80 000 и переменный капитал в 50 000 (что должно означать те пропорции, в которых они взяты: они выражают определенные экономические предпосылки, из которых исходит Бауэр. Так, постоянный капитал в обоих подразделениях больше переменного, что выражает высоту технического прогресса. Далее, это преобладание постоянного капитала над переменным в подразделении I еще больше, чем в подразделении II, так как техника в I делает обычно более быстрые успехи, чем во II. Наконец соответственно этому совокупный капитал первого подразделения больше совокупного капитала второго подразделения.

Все это, надо заметить, предпосылки самого Бауэра и притом весьма похвальные, так как они совпадают с предпосылками Маркса. Пока все обстоит благополучно.

Но вот начинается накопление. Оно начинается с того, что Бауэр увеличивает оба постоянных капитала на одну и ту же сумму в 10 000 и оба переменных капитала также на одну и ту же сумму в 2500 каждая (l. с.). Но этим сразу же нарушаются приведенные выше экономические предпосылки, ибо, во-первых, меньший совокупный капитал подразделения II никак не может увеличиться на такую же сумму нового капитала, как больший совокупный капитал подразделения I, потому что в этом случае уменьшилось бы их взаимное отношение, обусловленное техникой, а, во-вторых, добавочные капиталы в обоих подразделениях нельзя распределить одинаковым образом на постоянный и переменный капитал, как так начальные капиталы тоже не были распределены одинаково. Бауэр и здесь сам опрокидывает принятую им же техническую основу.

Итак, дело начинается с того, что Бауэр в самом начале процесса накопления совершенно произвольно игнорирует свои же собственные экономические предпосылки. Но зачем же он это делает? Попросту в угоду арифметическим результатам, чтобы получить изящный расчет со сложением и вычитанием, без которых он иначе не мог бы выпутаться.

Далее. После проведенного таким образом расширения производства, Бауэр хочет нам показать, как происходит второй решительный акт накопления, известное «salto mortale», т. е. реализация прибавочной стоимости. Он хочет нам показать, как происходит обмен увеличенной массы продуктов и притом так, что этим достигается дальнейшая ступень накопления, т. е. вторичное расширение производства. Бауэр делает это на стр. 863.

Здесь речь идет о том, чтобы обменять обе товарные массы, полученные за первый производственный год, — 220 000 средств производства и 180 000 средств существования. Дело начинается, как обычно: каждое подразделение применяет большую часть своей товарной массы отчасти непосредственно, отчасти посредством обмена для возобновления старого использованного капитала и для обеспечения собственного потребления класса капиталистов. До сих пор все в порядке, и до сих пор Бауэр идет по стопам Маркса. Но тут мы подходим к щекотливому месту — к расширению производства для следующего года, к накоплению. К рассмотрению этого процесса Бауэр приступает с известной нам цитатой: «Но помимо этого капиталисты хотят затратить накопленную ими в первом году прибавочную стоимость на расширение существующих или на учреждение новых предприятий». Нам здесь уже нечего больше рассматривать вопрос, которым мы уже занимались, — вопрос о том, достаточно ли «хотения» капиталистов. Мы вместе с Бауэром стоим на той точке зрения, что воля человека — его неограниченное царство; мы, со своей стороны, хотим лишь проследить ту манипуляцию, при помощи которой суверенная доля капиталистов находит свое выражение в действительности.

Итак, бауэровские капиталисты подразделения I «хотят» вновь вложить в предприятия 12 500 своей прибавочной ценности. Почему именно такое количество? Потому, что как раз это число нужно Бауэру для гладкого расчета. Подчинимся безропотно воле Бауэра, но пусть нам будет дозволено одно: придерживаться им же принятых предпосылок. Так и быть, капиталисты первого подразделения решили вложить из своей прибавочной стоимости в производство 12 500. Но тут получается следующее. Уже после того как они вложили 10 000 своих товаров в собственный постоянный капитал и сбыли 2500 этих товаров другому подразделению, чтобы обменять на них средства существования для добавочных рабочих их собственных расширенных предприятий, у них на складах все же остается остаток совокупной товарной массы, и притом остаток в размере 4666. Они закончили процесс потребления, они уже возобновили использованный капитал, они уже вложили для расширения своих предприятий как раз такую сумму, как будто они предварительно сговорились с Бауэром, и тем не менее у них все еще остается остаток. Что же делать с этим остатком в 4666?

Но не забудем однако, что не только капиталисты I, но капиталисты II подразделения «хотят» накоплять. Хотя последние и владеют значительно меньшим капиталом, но и у них, как мы видели, есть тщеславное желание вложить в свои предприятия 12 500 и притом распределить их таким же образом, как и в первом подразделении; более того, то же желание подражать своим более богатым коллегам заставляет их игнорировать технические соображения. Как бы то ни было, но они нуждаются для указанного расширения производства в добавочном количестве средств производства подразделения I, так не представляется ли здесь случай самым простым образом освободиться от непереваримого остатка этого подразделения? Оказывается, нет: все это уже принято во внимание и уже имело место. Расширение подразделения II уже произошло «планомерно» — по плану, сочиненному самим Бауэром. Здесь нельзя уже вколотить ни одного гвоздя. И тем не менее во втором подразделении после всего этого остается остаток в размере 4666! Что же делать с этим остатком?

«Где они находят для себя сбыт?» — спрашивает Бауэр (l. с., стр. 863). Тут, по его мнению, происходит следующее:

«Капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, переносят часть накопленной ими в первом году прибавочной стоимости в отрасли, производящие средства производства: они либо сами основывают фабрики, в которых производятся средства производства, либо при посредстве банков передают часть накопленной ими прибавочной стоимости капиталистам отраслей, производящих средства производства, для приложения ее в этих отраслях, либо, наконец, покупают акции обществ, производящих средства производства. Отрасли, производящие средства производства, продают поэтому товары стоимостью в 4666 тому капиталу, который накоплен в отраслях, производящих потребительные блага, но который применяется в отраслях, производящих средства производства. Таким образом отрасли, производящие потребительные блага, наряду со средствами производства стоимостью в 85 334 (которые полностью покрывают их собственные потребности. — Р. Л.), покупают также и средства производства стоимостью в 4666, которые предназначены для производства средств производства» (l. с., стр. 863).

Решение стало быть таково: подразделение I продает непереваримый остаток в 4666 подразделению II, но последнее применяет его не у себя, а «переносит его» обратно в подразделение I,где он применяется для вторичного расширения постоянного капитала I.

Нам опять-таки нечего здесь заниматься ближе экономическими фактами бауэровских «переносов» прибавочной стоимости из подразделения II в подразделение I. Мы слепо идем по пятам Бауэра и хотим лишь проследить одно: все ли протекает благополучно при этих его собственных, им же свободно избранных операциях? Соблюдает ли он свои собственные предпосылки?

Капиталисты I «продают», стало быть, свой товарный остаток в 4666 капиталистам II, а эти последние «покупают» его, перенося в подразделение I «часть накопленной ими прибавочной стоимости». Но позвольте! На что же они его покупают? Где же та «часть прибавочной стоимости», которой оплачивается покупка? В бауэровской таблице нет и следа этого! Вся масса товаров подразделения II уже ушла на потребление класса капиталистов обоих подразделений и на возобновление и увеличение переменного капитала (см. расчеты самого Бауэра на стр. 865); исчерпано во всяком случае все, за исключением 1167. Эти 1167 в потребительных благах составляют все, что осталось от прибавочной стоимости подразделения II. И эти 1167 употребляются теперь Бауэром не для того, чтобы по крайней мере «уплатить их в счет» упомянутых 4666 средств производства, а затрачиваются в качестве переменного капитала для тех добавочных рабочих, которые требуются для будто бы «купленных» на 4666 средств производства! Что бы мы ни придумывали, капиталисты II затратили всю свою прибавочную стоимость: они могут вывернуть все свои карманы и не найдут в них ни гроша, чтобы купить находящиеся на складах средства производства стоимостью в 4666. С другой стороны, если бы указанная покупка состоялась, то мы на стороне подразделения I видели бы обмененные на средства производства стоимостью в 4666 средства потребления. Но где же они и что с ними делает подразделение I? Бауэр по этому поводу не говорит ни единого слова. Мистические 4666 в потребительных благах, которые все же должны были быть обменены при «покупке», исчезли без следа. Или, может быть, нам следует представлять себе дело так: капиталисты подразделения II, быть может, имеют еще запасные капиталы, которых мы в таблице не видим; они имеют, скажем, вклады в Немецком банке, откуда они теперь и берут 4666 деньгами, чтобы купить на них упомянутые средства производства? Но позвольте! Если Бауэр имел в виду нечто подобное, если он конструировал свои таблицы как картину «совокупного общественного капитала» и при этом с украдкой поглядывал на потайные ящики с запасными капиталами, из которых он может черпать, если он не знает, как в своих таблицах свести концы с концами при обмене, то ведь это издевательство над схемами Маркса. Совокупный общественный капитал есть совокупный общественный капитал! К нему ничего не прибавишь и ничего от него не отнимешь. Сюда должно быть включено все, чем владеет общество, весь его капитал до последнего гроша, стало быть и немецкий банк с его вкладами; все обращение должно происходить в рамках схемы; из таблицы, следовательно, должно быть видно все — или вся схема и все расчеты не стоят и выеденного яйца!

Мы приходим к тому, что манипуляции бауэровских капиталистов представляют собой манипуляции с тришкиным кафтаном: эти господа занимаются только тем, что продают друг другу средства производства на 4666. На самом же деле нет никаких средств для этой покупки. Стало быть, если капиталисты подразделения I отдают капиталистам подразделения II остаток своей товарной массы, то это — настоящий подарок, за который «вознаградит господь бог». И чтобы не оказаться скрягами, капиталисты II отвечают на это великодушие великодушием: они немедленно возвращают этот подарок своим коллегам и еще прибавляют к нему собственный остаток в потребительных благах стоимостью в 1167 (который им впрочем некуда девать) и притом тоже бесплатно: берите мол, добрые люди, и тогда у вас сейчас же будет переменный капитал, чтобы привести в движение ваши избыточные машины.

Таким образом мы по окончании процесса накопления в подразделении I (после того как накопление произошло «планомерно» по Бауэру) имеем еще новый постоянный капитал в 4666 и переменный капитал в 1167. И Бауэр, обращаясь с улыбкой к публике, прибавляет: voila. «Итак, вся стоимость, заключенная в продуктах обеих сфер, а стало быть вся прибавочная стоимость, реализована (l. с., стр. 865). — Руководствуясь таблицей IV, можно подобным же образом убедиться в том, что стоимость всего продукта обеих сфер сбывается без затруднений не только в первом году, но и в каждом из последующих годов и что реализуется также вся прибавочная стоимость. Следовательно, допущение товарища Люксембург, что накопленная часть прибавочной стоимости не может быть реализована, неверно» (l. с., стр. 866).

Результат в высшей степени утешительный, но он многое теряет благодаря тем приемам, при помощи которых он получен. В грубых чертах они состоят в следующем. После того как завершился обмен между обоими подразделениями общественного производства для обновления и расширения капитала, на стороне подразделения I остается неподдающийся сбыту остаток средств производства стоимостью в 4666 и на стороне подразделения II такого же рода остаток потребительных благ стоимостью в 1167. Что же делать с обоими остатками? Может быть их следует обменять хотя бы в размере меньшей суммы? Но, во-первых, в таком случае в первом подразделении все же остался бы совершенно неподдающийся сбыту остаток, и мы уменьшили бы только числа, но не стоявшее перед нами затруднение, а во-вторых, и прежде всего, какой экономический смысл, какую цель имел бы подобного рода обмен? Что подразделение I стало бы делать с приобретенными таким путем потребительными благами для добавочного числа рабочих, раз оно после обмена не обладает уже достаточным количеством средств производства, чтобы предоставить этим рабочим работу? И что стало бы делать подразделение II с полученными таким путем новыми средствами производства, раз оно именно благодаря обмену лишилось потребительных благ, необходимых для добавочного количества рабочих? Обмен, таким образом, невозможен, и оба остатка в схеме абсолютно не поддаются сбыту.

Чтобы выйти из создавшегося положения, Бауэр прибегает к следующим фокусам. Он, во-первых, придумывает  «продажу» второму подразделению не поддающегося сбыту остатка товаров первого подразделения, не говоря ни единого слова о тех средствах, которыми второе подразделение оплачивает свою покупку. Во-вторых, он заставляет капиталистов второго подразделения предпринять после воображаемой «покупки» еще нечто более оригинальное: вместе с вновь приобретенными средствами производства перекочевать из своего подразделения в другое и применить их там в качестве капитала. В-третьих, он вынуждает их захватить с собой их собственные, не поддающиеся сбыту средства потребления, чтобы и эти последние также применить, в чужом подразделении в качестве переменного капитала.

Можно было бы спросить, зачем Бауэр выдумывает всю эту оригинальную сделку вместо того, чтобы просто сразу оставить избыточные средства производства в первом подразделении и применить их здесь для расширения производства, как это в конце концов и происходит после всех его уловок? Но Бауэр в таком случае попал бы из огня в полымя, т. е. в другое затруднение: он должен был бы объяснить, каким образом необходимый для этого переменный капитал в виде 1167 в потребительных благах оказался перенесенным из второго подразделения в первое. Но так как это именно неосуществимо, другими словами, так как безостаточный сбыт продуктов путем обмена абсолютно невозможен, то Бауэр прибегает к искусному фокусу, чтобы после нескольких уловок объединить в первом подразделении свои не поддающиеся сбыту остатки товаров для последнего акта накопления.

Это во всяком случае — весьма смелая выдумка. Маркс первый в истории политической экономии разграничил и схематически представил два подразделения общественного производства. Это — основная мысль, которая поставила всю проблему на новый базис и впервые сделала возможным ее точный анализ. Предпосылкой этого проведенного Марксом разграничения, равно как и его схем, является однако тот факт, что между обоими подразделениями существуют только отношения обмена , которые как раз и составляют основную черту капиталистического или товаропроизводящего хозяйства. Эти основные условия Маркс при его операциях со своей схемой соблюдает с такой же железной последовательностью, как и все свои предпосылки. Но появляется Бауэр и, ничто же сумняшеся, мимоходом опрокидывает все построение Маркса: он без посредства обмена  «переносит» товары из одного подразделения в другое и, по польской пословице, прогуливается по строгой схеме, как дикий гусь в небе.

Бауэр основывается на том, что с техническим прогрессом производство средств производства растет за счет производства потребительных благ и что капиталисты последнего подразделения соответственно с этим в той или иной форме (посредством банков, покупки акций или основания собственных предприятий) постоянно вкладывают часть своей прибавочной стоимости в первое подразделение. Все это превосходно. Однако «перенесения» накопленной прибавочной стоимости из одной отрасли производства в другую возможны только в форме денежного капитала , этой безразличной, абсолютной и потому совершенно необходимой для общественной флюктуации, для посредничества в передвижках общественного товарного производства формы капитала. Нельзя при помощи одной партии не поддающихся продаже стеариновых свечей купить акции медных рудников, или при помощи склада не поддающихся сбыту резиновых галош основать новый машиностроительный завод. Ведь как раз и нужно было показать, как капиталистические товары посредством всестороннего обмена превращаются в денежный капитал что только и делает возможным переливание из одной отрасли производства в другую. Следовательно если кто-нибудь в тот момент, когда невозможно осуществить обмен, попросту «переносит» не поддающиеся сбыту продукты в другую отрасль без обмена, то это только пустая уловка.

Столь же удивительна увертка Бауэра заставить одно подразделение общественного производства «основывать» предприятия в другом подразделении. Марксовы подразделения означают не персональный список предпринимателей, а объективные экономические категории. Если капиталист подразделения II, пользуясь частью своего денежного капитала, «основывает» предприятия и накопляет и в подразделении I, то это не значит, что подразделение потребительных благ участвует в производстве подразделения средств производства, ибо это было бы абсурдом с экономической точки зрения. Эго означает только, что одно и то же лицо в одно и то же время выступает в качестве предпринимателя в обоих подразделениях. Мы с экономической точки зрения в таком случае имеем дело все же с двумя капиталами , из которых один производит средства производства, а другой — потребительные блага. Тот факт, что оба капитала могут принадлежать одному и тому же лицу, что получаемая с них прибавочная стоимость смешивается в одном кармане, объективно, для анализа условий общественного воспроизводства, не имеет ровно никакого значения. Поэтому обмен  все же остается единственным связующим звеном между обоими подразделениями. Если же, подобно Бауэру, смешать оба подразделения в одну беспорядочную массу и этим самым разрушить строгие построения Маркса, которые являются результатом столетней борьбы за ясную постановку вопроса в политической экономии, то анализ процесса воспроизводства опять вырождается в хаос, в котором могут бесстрашно орудовать Сэй и подобные ему господа.

Nota bene. Сам Бауэр вначале исходит из этой предпосылки. При составлении своих таблиц он говорит, например, следующее: «Отсюда следует что стоимость продукта отраслей, производящих потребительные блага, во втором году должна составлять 18 800, ибо только на эту сумму стоимостей могут быть выменены средства потребления » (l. с., стр. 837). То же самое он говорит после того, как его таблицы уже готовы и накопление началось; он спрашивает: «Кто покупает эти товары?» (l. с., стр. 863). Стало быть сам Бауэр берет в качестве предпосылки то, что он будет осуществлять накопление, сбывая без остатка общественную товарную массу путем обмена между обоими подразделениями. И вот в конце, когда у него в обоих подразделениях после разных меновых сделок остаются партии товаров, которые никак не могут быть выменены, он выбирается из затруднительного положения тем, что заставляет оба подразделения преподносить друг другу подарки и заниматься не своим делом. Таким образом он уже в исходном пункте своих таблиц отказывается здесь от своих собственных предпосылок и в то же самое время от основных условий марксовой схемы.

И вот еще третий пример.

Как известно, Маркс для иллюстрации накопления развивает свои схемы в предположении, что постоянный капитал остается в неизменном отношении к переменному и что норма прибавочной стоимости также неизменна, хотя бы капитал и возрастал прогрессивно. В противоположность этому я указываю в своей книге между прочим и на то, что это допущение противоречит действительности и что оно лишь облегчает гладкий ход накопления в марксовой схеме. Я указывала, что если принять во внимание технический прогресс, т. е. постепенное изменение отношения постоянного капитала к переменному, равно как и рост нормы прибавочной стоимости, то одно только это вызвало бы при представлении процесса накопления в рамках марксовых схем непреодолимые затруднения и показало бы, что процесс капиталистического накопления невозможно втиснуть исключительно в рамки взаимоотношений между чисто капиталистическими отраслями промышленности.

Отто Бауэр в отличие от Маркса в своих таблицах принимает во внимание технический прогресс. Он явственно принимает его в расчет, когда заставляет постоянный капитал из года в год расти в два раза быстрее, чем переменный, да и в дальнейшем изложении он признает решающую роль за техническим прогрессом в смене конъюнктур. Но что мы видим на другой странице? Бауэр тут же «для упрощения исследования» принимает твердую, неизменную норму прибыли! (l. с., стр. 835).

Научный анализ может, конечно, для упрощения предмета абстрагировать от условий действительности или соответственно своим задачам свободно их комбинировать. Математик может по своему усмотрению возвышать свои уравнения в степень или извлекать из них корни. Физик может для объяснения относительных скоростей падения тел производить опыты в пустом пространстве. Экономист для известных целей исследования точно так же может отвлечься от известных реальных условий хозяйственной жизни. Маркс во всем первом томе своего «Капитала» исходит из следующих предпосылок: во-первых, что все товары продаются по их стоимости и, во-вторых, что заработная плата соответствует полной стоимости рабочей силы. А между тем это допущение, как известно, на каждом шагу противоречит практике. Маркс применил этот прием для того, чтобы показать, как осуществляется капиталистическая эксплоатация даже при наличности этих наиболее благоприятных для рабочих условий. Его анализ из-за этого отнюдь не перестает быть научным; наоборот, идя именно этим путем, он только и дает нам непоколебимую основу для точной оценки ежедневной практики с ее отклонениями.

Но что стали бы говорить математику, если бы он одну часть уравнения помножил на 2, а другую оставил неизменной или разделил на 2? И что стали бы думать о физике, который при сравнении относительных скоростей падения различных тел наблюдал бы падение одних в воздухе, а других в безвоздушном пространстве? Так именно поступает Бауэр. Маркс, правда, принимает во всех своих схемах воспроизводства неизменные прибавочные стоимости, и именно это допущение можно считать недопустимым при исследовании процесса накопления. Но в своем допущении и в пределах своего допущения Маркс во всяком случае был совершенно последователен: он повсюду абстрагировал от технического прогресса.

Бауэр поступает совершенно иначе: он вместе с Марксом принимает неизменную норму прибавочной стоимости, но в то же время в противоположность Марксу предполагает сильный и беспрестанный технический прогресс! Он принимает в расчет технический прогресс, который однако совершенно не повышает эксплоатации, т. е. два условия, которые противоречат друг другу и друг друга взаимно уничтожают. После этого он великодушно предоставляет нам самим проверить все свои операции, произведенные в предположении возрастающей нормы прибавочной стоимости, от которой он «вначале» абстрагировал, и уверяет нас, что и тогда все будет протекать при всеобщем удовлетворении. Жаль, что Бауэр не счел нужным взять на себя труд разделаться с таким пустяком вместо того, чтобы подобно иным учителям арифметики прервать головоломную задачу и проститься с нами из-за неотложных дел как раз в том месте, где должно начаться настоящее доказательство[22]. В таком случае было бы дано по крайней мере арифметическое «доказательство» утверждения Бауэра. То, что он дал теперь, является уже не помощью для научного анализа, а пачкотней, которая ничего не может объяснить и ничего не может доказать.

До сих пор я еще ни одного слова не сказала об экономическом содержании бауэровских таблиц: я только пыталась на нескольких примерах показать, какие методы применяет Бауэр и как он соблюдает свои же собственные предпосылки. Я столь подробно останавливалась на его манипуляциях не для того, чтобы отпраздновать дешевую победу над неуклюжестью его схематических операций. Кое-какие из его затруднений можно было бы легко обойти при помощи несколько более удачно составленных схем (в этом деле большим мастером является Туган-Барановский), не доказывая, правда, ничего по существу. Важно однако, как Бауэр использует марксову схему, важен факт, что та путаница, которую Бауэр внес в свои таблицы, ясно показывает, что он сумел извлечь из схемы Маркса.

Коллега Бауэра по части «компетентности», Экштейн, может публично обвинить его в «основательном незнании марксовых схем», в полнейшей «неспособности работать при помощи марксовых схем». Я же довольствуюсь тем, что указала на пару примеров, и делаю это не потому, что я хотела столь сурово судить Бауэра, как его австро-марксистский коллега, а потому, что он наивно заявляет:

«Роза Люксембург довольствуется указанием на произвольности марксовых схем… Мы предпочитаем искать для марксова хода мыслей подходящее наглядное пояснение и вести наше исследование по схеме, освобожденной от произвольных элементов. Поэтому мы здесь построили схемы, которые — раз приняты предпосылки — уже не содержат в себе больше ничего произвольного, и числовые значения с железной необходимостью вытекают друг из друга» (l. с., стр. 837).

Но да простит меня Бауэр, что я, после приведенных примеров, все же предпочитаю «неисправленного Маркса с его произвольностями». В конце мы еще будет иметь случай видеть разницу между ошибками Маркса и ошибками его «компетентных» эпигонов.

Бауэр, сей основательный муж, знает не только, как направить меня на путь истины, но как выяснить мою ошибку. Он открыл, в чем заключается моя ошибка: «Допущение товарища Люксембург, что накопленная прибавочная стоимость не может быть реализована, неверно», пишет он после того, как в его таблицах благодаря указанным выше манипуляциям удалось «полностью» свести концы с концами. «Как же это возможно, что товарищ Люксембург пришла к этому неверному утверждению?». И он дает следующее невероятное объяснение:

«Мы допустили, что капиталисты уже в первом году покупают те средства производства, которые приводятся в движение приростом рабочего населения во втором году, и что капиталисты уже в первом году покупают те потребительные блага, которые они продают приросту рабочего населения во втором году… Если бы мы не сделали этого допущения, то реализация прибавочной стоимости, произведенной в этом году, действительно была бы невозможна». И далее:

«Роза Люксембург полагает, что накопленная часть прибавочной стоимости не может быть реализована. В первом году  она действительно не реализуется, раз вещественные элементы добавочного производительного капитала покупаются лишь во втором году» (стр. 866).

Так вот где собака зарыта ! Я, оказывается, не знала, что если кто-нибудь хочет в 1916 г. открыть фабрику и пустить ее в ход, то нужно уже в 1915 г. возвести необходимые для этого постройки, купить машины и материалы и иметь в запасе средства потребления для нанимаемых рабочих. Я, оказывается, воображала себе, что сперва открывают фабрику, а затем строят для нее помещения; что сперва нанимают рабочих, а затем сеют рожь, из которой выпекают для них хлеб! Это на самом деле смеха достойно, тем более, что подобные откровения преподносятся в научном органе марксизма.

Бауэр на самом деле думает, что марксовы формулы имеют какое-нибудь отношение к «годам», и этот добрый человек употребляет все усилия на протяжении двух страниц, чтобы популярно разъяснить мне это при помощи трехэтажных формул и латинских и греческих букв. Но марксовы схемы накопления капитала не имеют ничего общего с календарными годами. Чему Маркс придает значение, так это — экономическим метаморфозам  продуктов и их капиталистическому сцеплению и тому, что в капиталистическом мире ряд экономических явлений сводится к следующей схеме: производство — обмен — потребление, снова производство — обмен — потребление, и так до бесконечности. Так как обмен является необходимой промежуточной фазой для всякого продукта и единственным связующим звеном между производителями, то для производства барыша и накопления важен в первую очередь отнюдь не тот момент, когда товары реализуются, а следующие два очевидных факта: 1) то, что собирательный капиталист, как и всякий отдельный капиталист, не может приступить к расширению производства, прежде чем он не обменял свою товарную массу, и 2) то, что собирательный капиталист, как и всякий отдельный капиталист, не приступает к расширению производства, если он не имеет в виду увеличенного рынка сбыта.

Но где же класс капиталистов в целом находит возрастающий сбыт для накопления? Таков был вопрос, Бауэр дает в конце концов следующее более близкое объяснение:

«В действительности и накопленная часть прибавочной стоимости реализуется в капиталистическом обществе. Реализация происходит, конечно, шаг за шагом, постепенно; так, например, средства существования, которые употребляются для прокормления добавочных рабочих во втором году, как правило, производятся и продаются производителями крупному торговому капиталу уже в первом году; стало быть, часть прибавочной стоимости, овеществленная в этих средствах существования, реализуется уже в первом году. Реализация другой части этой прибавочной стоимости происходит лишь в течение второго года, вместе с продажей этих средств существования крупными торговцами мелким и этими последними — рабочим. Поскольку это так, наша схема является точной картиной действительности» (l. с., стр. 868).

Здесь Бауэр дает нам по крайней мере осязаемый пример того, как он представляет себе реализацию прибавочной стоимости; будь это в первом или во втором году, она совершается тем самым, что производители продают средства существования оптовым торговцам, оптовые торговцы — мелким торговцам, а мелкие торговцы — «добавочным» рабочим. В конце концов теми, кто помогает капиталисту реализовать свою прибавочную стоимость, превратить ее в наличное золото, являются рабочие. «Поскольку это так», бауэровская схема является точным отражением горизонта отдельного капиталиста и его теоретического Санчи Панса — буржуазного вульгарного экономиста.

Для отдельного капиталиста, конечно, безразлично, кто является покупателем его товаров, рабочий или другой капиталист, соотечественник или иностранец, крестьянин или ремесленник. Отдельный капиталист кладет свою прибыль в карман независимо от того, кому он сбывает свои товары, и отдельный предприниматель, работающий в отрасли средств существования, прикарманивает себе прибыль при продаже своих товаров рабочим с таким же успехом, как предприниматель, производящий предметы роскоши, при продаже своих кружев, золотых изделий и бриллиантов прелестным дамам из «высшего десятка тысяч». Если однако Бауэр, сам того не замечая, переносит эту плоскую эмпирическую мудрость отдельного предпринимателя на совокупный капитал, если он не в состоянии отличить условий общественного воспроизводства от условий воспроизводства отдельного капитала, так зачем, спрашивается, Маркс написал второй том «Капитала»? Ведь суть марксовой теории воспроизводства и огромное значение «изумительного труда» Маркса, как выражается коллега Бауэра Гильфердинг, в том и состоят, что Маркс из хаоса противоречий и робких попыток Кенэ, Адама Смита и их позднейших вульгаризаторов первый с классической ясностью выделил фундаментальное разграничение между обеими категориями: между отдельным капиталом и совокупным общественным капиталом в их движении! Исследуем, хотя бы самыми простыми средствами, концепцию Бауэра с этой точки зрения.

Откуда рабочие берут деньги, при помощи которых они должны при покупке средств существования реализовать прибавочную стоимость капиталиста? Отдельному капиталисту нет никакого дела до того, откуда его «клиент» берет презренный металл, лишь бы он его только имел; ему все равно, подарен ли он, украден ли, или приобретен путем проституции. Для класса капиталистов в целом существует однако тот непоколебимый факт, что рабочие получают при продаже своей рабочей силы средства только от него, т. е. от самих капиталистов; они получают заработную плату, которой и покрывают свои жизненные потребности. Они получают заработную плату, как я указала выше, в соответствии сословиями современного товарного производства в двояком виде: сперва в виде денег, а затем в виде товара, причем деньги все снова и снова возвращаются к своей исходной точке — к классу капиталистов. Это обращение переменного капитала целиком исчерпывает покупательную силу рабочих и их обмен с капиталистами. Стало быть, если рабочему классу даются средства существования, то это с общественной точки зрения  отнюдь не означает, что капитал реализовал прибавочную стоимость; это означает только, что капиталисты поставили переменный капитал в товарах (в реальной заработной плате), причем они из истекшего периода получили в денежной форме собственный капитал в таком же размере. Эта так называемая реализация прибавочной стоимости, по рецепту Бауэра, состояла бы таким образом в том, что класс капиталистов все снова и снова обменивал бы часть нового капитала в товарной форме на равную часть собственного уже раньше усвоенного капитала в денежной форме! Класс капиталистов в действительности постоянно совершает эту сделку, так как он должен подчиняться печальной необходимости уделять рабочей силе часть совокупного продукта, чтобы заставить ее за это производить новую прибавочную стоимость в товарной форме. Но класс капиталистов никогда не воображал, что он посредством этой самой сделки «реализует» свою прежнюю прибавочную стоимость. Это открытие предоставлено было сделать Бауэру[23].

Впрочем и у самого Бауэра есть смутное представление о том, что превращение прибавочной стоимости в переменный капитал представляет собой все, что угодно, но не «реализацию прибавочной стоимости». Он, например, ни слова не говорит об этом, пока он рассматривает возобновление переменного капитала в прежнем масштабе. Этот кунсштюк начинается только там, где речь заходит о «добавочных рабочих». Рабочие, которые уже много лет работают для капитала, получают просто заработную плату — сперва деньгами, а затем средствами существования — и производят за это прибавочную стоимость. Напротив того, рабочие, которые вновь привлекаются при расширении предприятия, делают еще нечто большее: они «реализуют» капиталисту его прибавочную стоимость, причем это выражается в том, что они на полученную от капиталиста денежную заработную плату покупают у того же самого капиталиста средства существования! Рабочие, вообще говоря, реализуют только для себя свой собственный товар — рабочую силу, и с них достаточно, что они производят для капитала прибавочную стоимость. Но если их назвать «добавочными» рабочими, то они должны делать для капитала двойное чудо: во-первых, производить в виде товаров прибавочную стоимость и, во-вторых, реализовать еще эту прибавочную стоимость в деньгах!

Здесь мы счастливо подошли к элементарным понятиям процесса воспроизводства и вступили, так сказать, в область второго тома «Капитала». И ясно до очевидности, насколько Бауэр способен не только к толкованию второго тома Маркса, но даже к тому, чтобы «освободить» изложение Маркса от его противоречий и «произвольных элементов» и «дать для хода его мыслей подходящее выражение».

Бауэр венчает общую часть критики моей книги словами:

«Товарищ Люксембург думает, что товары, в которых воплощено (a + b)[24], должны быть проданы вне капиталистического мира, чтобы была возможна реализация овеществленной в них прибавочной стоимости. Но что же это за товары? Ведь это — те средства производства, которые нужны капиталистам для расширения их производственного аппарата, и те потребительные блага, которые употребляются на прокормление прироста рабочего населения». И Бауэр с изумлением восклицает против путаницы понятий, которую я вношу. «Если бы эти товары были выброшены за пределы капиталистического мира, то в следующем году вообще не было бы возможно никакое производство в расширенном масштабе; нельзя было бы произвести ни средств производства, необходимых для расширения производственного аппарата, ни средств существования, необходимых для прокормления возросшего количества рабочих. Исключение этой части прибавочного продукта из капиталистического рынка не только не сделало бы возможным накопление, как думает Роза Люксембург, напротив того, оно сделало бы невозможным всякое накопление ». (l. с., стр. 868, подчеркнуто у Бауэра)

И далее, в конце статьи, Бауэр категорически заявляет: «Часть прибавочного продукта, воплощенная в накопленной части прибавочной стоимости, не может быть продана крестьянам или мелкой буржуазии колоний, потому что она нужна в своей капиталистической родине для расширения производственного аппарата» (l. с., стр. 873).

Всякое дыхание да хвалит господа! Что же сказать по поводу подобного представления и подобной критики? Мы вступили здесь уже в область экономической невинности; ведь это значит стоять на одном уровне с честнейшим фон-Кирхманом или с достопочтенным русским архипутанником Воронцовым. Бауэр вполне серьезно думает, что если капиталистические товары «выбрасываются» в некапиталистические слои и страны, то они попросту исчезают, как будто они были выброшены в море, и оставляют в капиталистическом хозяйстве зияющую брешь! Мудрствуя насчет марксовых схем, Бауэр в усердии не заметил того, что в настоящее время знает всякий ребенок, а именно, что если товары вывозятся, то они не уничтожаются, а обмениваются , и что на них, как правило, как раз у этих некапиталистических стран и слоев покупаются другие товары, которые служат для того, чтобы снова обеспечить капиталистическое хозяйство средствами производства и потребления! Он с пафосом характеризует как нечто в высшей степени гибельное для капитала и как продукт моей слепоты то, что является повседневной действительностью капитализма с его первого до последнего дня!

Поистине удивительные вещи! Английский капитализм с 20-х до 60-х годов XIX столетия непрерывно «выбрасывал» в тогда еще некапиталистическую северную и южную Америку собственные средства производства — уголь и железо — и при этом не только не погиб, а расширялся и расцветал, получая из той же Америки хлопок, сахар, рис, табак, а впоследствии и хлеб. Германский капитализм в настоящее время лихорадочно «выбрасывает» в некапиталистическую Турцию машины, железо, локомотивы и продукты текстильного производства и вместо того, чтобы погибнуть от этого, он, напротив того, готов со всех четырех сторон зажечь мир, лишь бы монополизировать для себя в гораздо большем масштабе эти гибельные коммерческие дела.  Чтобы создать себе возможность «выбрасывания» собственных капиталистических товаров в некапиталистический Китай, Англия и Франция в продолжение трех десятилетий вели кровавые войны в Восточной Азии, а объединенный капитал Европы на рубеже XX столетия предпринял против Китая международный крестовый поход. Да весь обмен с крестьянами и ремесленниками, т. е. с некапиталистическими производителями в самой Европе, происходит в каждой стране перед нашим носом, он является одним из повседневнейших явлений и в то же самое время, как всякому известно, одним из необходимейших условий существования капиталистической промышленности. И тут Отто Бауэр внезапно делает открытие: если бы капиталисты «выбрасывали» в некапиталистическую среду товары, которых они сами или их рабочие не потребляют, то никакое накопление не было бы возможно! Как будто, наоборот, капиталистическое производство было бы исторически возможно, если бы капиталу с самого начала были представлены исключительно те средства производства и потребления, которые им же произведены!

Так можно запутаться в пылу теоретического мудрствования! Для всего этого «компетентного» направления эпигонов марксизма как в теории, так и на практике характерно то, — и мы найдем этому в дальнейшем немало подтверждений, — что оно при своем углублении в абстрактную «схему» теряет всякое чувство действительности и чем бесстрашнее оно орудует в дебрях теории, тем беспомощнее оно спотыкается о самые бьющие в глаза явления действительной жизни.

Мы покончили таким образом с прелиминарными положениями Бауэра и познакомились с его методами и приемами. Остается самое главное: его теория народонаселения.

2. «Всякое общество, численность населения которого возрастает, должно ежегодно расширять свой производственный аппарат. Эта необходимость будет существовать для социалистического общества, точно так же, как она существует для капиталистического общества настоящего, как она существовала для простого товарного производства или для крестьянского хозяйства прошлого, которое производило для своих собственных потребностей» (l. с., стр. 834).

Здесь бауэровское решение проблемы накопления дано в своей основе. Для накопления капитал нуждается во все возрастающем сбыте, который делает возможным реализацию прибавочной стоимости. Откуда же появляется этот сбыт? Бауэр на это отвечает: ведь население капиталистического общества, как и население всякого другого общества, растет; отсюда возрастание спроса на товары, а этим дана основа для накопления вообще. «При капиталистическом способе производства существует тенденция к приспособлению накопления капитала к росту населения » (l. с., стр. 871). Исходя из этого положения, Бауэр последовательно выводит характерное движение капитала и формы этого движения.

Вначале мы имеем состояние равновесия между производством и народонаселением, т. е. ту среднюю линию, около которой колеблются конъюнктуры.

Бауэр делает примерное допущение, что население ежегодно возрастает на 5%.

«Чтобы равновесие не нарушилось, необходимо, следовательно, чтобы и переменный капитал возрастал ежегодно на 5%». Так как технический прогресс все снова и снова относительно повышает постоянную часть капитала (мертвые средства производства) за счет переменного (заработной платы за рабочую силу), то Бауэр с целью резко подчеркнуть это обстоятельство предполагает, что постоянный капитал возрастает в два раза быстрее переменного, т. е. на 10% ежегодно. На этой основе Бауэр строит те «безупречные» таблицы, с операциями которых мы уже знакомы и которые теперь интересуют нас исключительно только со стороны их экономического содержания. В этих таблицах Бауэр аккуратно находит приложение для всего общественного продукта и заключает:

«Расширение поля производства, образующее предпосылку накопления, дано здесь ростом населения» (l. с., стр. 869).

Существенным пунктом этого «состояния равновесия», при котором накопление протекает гладко, является таким образом условие, что переменный капитал растет так же быстро, как население. Остановимся на минутку на этом бауэровском основном законе накопления.

Население в его примере возрастает ежегодно на 5%; поэтому и переменный капитал должен возрастать на 5%. Но что же это означает?

Ведь «переменный капитал» является некоторой величиной стоимости, он представляет собою сумму выплаченной рабочим заработной платы, выраженную в известной сумме денег. Эта сумма денег может представлять собой самые различные количества средств потребления. Вообще говоря, в предположении всеобщего технического прогресса, т. е. возрастающей производительности труда, определенной массе средств потребления должна соответствовать относительно все меньшая сумма переменного капитала. Так что если население возрастает ежегодно на 5%, то переменный капитал, чтобы сделать возможным тот же самый уровень жизни, должен ежегодно возрастать, скажем, только на 4 3/4%, 4 1/2%, 4 1/4%, 4% и т. д. А ведь Бауэр именно и предполагает всеобщий технический прогресс, так как он для его выражения принимает, что постоянный капитал растет в два раза быстрее переменного.

При этом допущении равномерный рост переменного капитала и населения мыслим только в одном случае, а именно, когда товарные цены будут оставаться неизменными, несмотря на быстрый и непрерывный технический прогресс во всех отраслях производства, т. е. несмотря на возрастающую производительность труда. Но это не только означало бы с точки зрения теоретической похороны марксова учения о стоимости, — это было бы чем-то совершенно непостижимым и практически — с точки зрения капиталистической. Ведь удешевление товаров как оружие в конкурентной борьбе как раз и является стимулом отдельного капиталиста, чтобы выступить в качестве пионера технического прогресса.

Но позвольте! Ведь мы можем себе представить дело следующим образом: несмотря на возрастающую производительность труда и обусловленное этим прогрессивное удешевление средств существования, денежная заработная плата (переменный капитал как величина стоимости) остается неизменной, так как уровень жизни рабочих с прогрессом соответствующим образом повышается. Здесь, следовательно, был бы принят во внимание социальный подъем рабочего класса. Однако, если это повышение жизненного уровня рабочих столь сильно и имеет столь длительный характер, что переменный капитал (сумма денежных заработных плат) из года в год должен возрастать точно в таком же отношении, как рабочее население, то это означает не более и не менее как то, что весь технический прогресс, выгода от производительности труда идет исключительно на пользу рабочим, т. е. что капиталисты — мы упускаем из виду повышение их собственного уровня жизни — совершенно не повышают нормы прибавочной стоимости. На деле, как мы видели, Бауэр принимает в своих таблицах неизменную норму прибавочной стоимости. Правда, он говорит нам, что предполагает ее «вначале» и только «ради простоты», словно он из сострадания протягивает руку нашей умственной неповоротливости, чтобы помочь нам добраться до первого ростка его теории. Но это допущение в действительности, как оказывается теперь, представляет собой экономический базис бауэровской теории накопления; на нем покоится все «состояние равновесия» между общественным производством и потреблением, ибо это ясно признает сам Бауэр.

«Наша схема (таблица 4) предполагает, во-первых, что количество рабочих возрастает ежегодно на 5%, во-вторых, что переменный капитал возрастает в такой же пропорции, как и количество рабочих  и, в-третьих, что постоянный капитал растет настолько быстрее переменного, насколько этого требует технический прогресс. При этих предпосылках  нет ничего удивительного, что при реализации прибавочной стоимости не возникает никаких затруднений» (l. с., стр. 869). Но дело-то в том, что эти предпосылки сами по себе «удивительны», и притом в высшей степени удивительны. Ибо пока мы не витаем в небесных эмпиреях, а находимся на грешной капиталистической земле, какой же, спрашивается, вообще может существовать стимул у класса капиталистов, чтобы применять технический прогресс и вкладывать все более значительные суммы в постоянный капитал, в мертвые средства производства, коль скоро вся выгода от этого прогресса идет на пользу рабочему классу? По Марксу, производство «относительной прибавочной стоимости», повышение нормы эксплоатации посредством удешевления рабочей силы является для класса капиталистов как целого единственной объективной движущей силой для усиления технического прогресса в производстве и единственным подлинно объективным результатом, к которому бессознательно стремится конкурентная борьба между отдельными капиталами из-за сверхприбыли. Удивительное допущение Бауэра является таким образом чистейшей экономической невозможностью пока существует капитализм. Если предположить вместе с Бауэром технический прогресс, т. е. повышение производительности труда, то отсюда с очевидностью вытекает, что переменный капитал, сумма денежной заработной платы, никоим образом не может возрастать «в такой же пропорции», как население. Если население возрастает ежегодно на один и тот же процент, то переменный капитал возрастает лишь на постоянно убывающий процент; если население возрастает ежегодно на 5%, то переменный капитал возрастает, скажем, на 4 5/6%, 4 4/5%, 4 3/4%, 4 1/2% и т. д. И наоборот: чтобы переменный капитал регулярно возрастал ежегодно на 5%, необходимо, чтобы население при быстром техническом прогрессе увеличивалось в возрастающей прогрессии, скажем, на 5 1/4%, 5 1/2%, 5 3/4%, 6% и т. д.

Но этим самым построенный Бауэром закон «равновесия» распадается как карточный домик. Достаточно констатировать, что его «состояние равновесия», т. е. исходный пункт всей его теории накопления в его приспособлении к росту народонаселения, достигается при одном из следующих двух случаев, одинаково абсурдных с экономической точки зрения и противоречащих сущности капитализма и цели накопления: либо когда технический прогресс вообще не удешевляет товаров, либо когда это удешевление идет исключительно только на пользу рабочих, а не накопления!

Присмотримся немного к окружающей действительности. Допущение Бауэром 5-процентного ежегодного прироста населения является, конечно, лишь теоретическим примером. Он с таким же успехом мог бы взять 2% или 10%. Не безразличен однако действительный рост населения, к которому, по Бауэру, должно в точности приспособляться капиталистическое развитие. Ведь на этом основном положении покоится вся его теория накопления. Но что показывает нам действительный рост населения, например, в Германии?

Годовой прирост населения, по официальным статистическим данным, составлял здесь в среднем за 1816–1864 гг. 0,96%, за 1864–1910 гг.-1,09%. Стало быть, в действительности прирост населения увеличивается с таким темпом, что годовой прирост почти за целое столетие, с 1816 до 1910 года, поднялся с 0,96% до 1,09%, на целых 0,13%. Или если мы обратимся лишь к периоду крупнокапиталистического развития Германии, то окажется, что ежегодный прирост населения составлял с 1871 г. по 1888 г. 1,08%, с 1880 г. по 1890 г. — 0,89%, с 1890 г. по 1900 г. — 1,31% и с 1900 г. по 1910 г. — 1,41%. Следовательно, и здесь увеличение ежегодного прироста населения на протяжении 40 лет выразилось в виде целой трети процента. Как это похоже на бешеный беспримерный темп роста германского капитализма в продолжение последней четверти века!

Еще более прелестные виды откроются нам, если мы рассмотрим другие капиталистические страны. По последним демографическим переписям ежегодный прирост населения составляет (в%).

Австро-Венгрия — 0,87

Бельгия — 1,03

Европейская Россия — 1,37

Нидерланды — 1,38

Италия — 0,63

Англия с Шотландией и Ирландией — 0,87

Румыния — 1,50

Сербия — 1,60

САСШ — 1,90

Франция — 0,18

Итак, как абсолютные числа прироста населения, так и сравнение различных стран между собой дают с точки зрения бауэровского воображаемого базиса накопления капитала удивительные результаты. Чтобы шутки ради, найти в действительности подтверждение бауэровской гипотезе о 5-процентном приросте населения, нам пришлось бы уже съездить в страны с более жарким климатом, например, в Нигерию, на Зондский архипелаг. Ежегодный прирост населения составляет по последним переписям (в%):

Уругвай — 3,77

Британские малайские государства — 4,18

Южная Нигерия — 5,55

Северное Борнео — 6,36

Гонконг — 7,84

Как жаль, что столь сочные пастбища, как бы нарочно рассчитанные на накопление капитала, манят нас там, где еще нет никакого капиталистического производства, и что эти перспективы столь печально превращаются в высохшие луга по мере нашего приближения к коренным капиталистическим странам.

Рассмотрим теперь вопрос несколько подробнее. Накопление капитала, — говорит Бауэр, — зависит от роста населения, оно в точности к нему приспособляется. Как, например, обстоит дело во Франции? Здесь прирост населения постепенно сокращается; по последней переписи он составляет лишь 0,18%; прирост населения таким образом медленно приближается к нулю и, быть может, что оно идет к сокращению. Однако несмотря на стационарное население, капитал во Франции продолжает накопляться с таким успехом, что Франция может снабжать резервами своих капиталов чуть ли не весь мир. В Сербии мы видим вдвое более быстрый прирост населения, чем в Англии, но капитал, как известно, накопляется в Англии гораздо сильнее, чем в Сербии. Как все это согласовать?

Ответ на это сомнение, очевидно, указывает только на нашу собственную путаницу в понятиях: теория Бауэра относится отнюдь не к какой-нибудь отдельной стране с ее населением, она имеет в виду народонаселение вообще. Следовательно, нужно рассматривать прирост человечества в целом. Превосходно. Но тогда возникают еще более удивительные загадки.

Ведь совершенно ясно, что ежегодный прирост «человечества» может иметь значение для капиталистического накопления лишь постольку, поскольку это человечество выступает в качестве потребителя, т. е. покупателя капиталистических товаров. Не подлежит никакому сомнению, что отрадное явление быстрого прироста населения в Южной Нигерии и на Северном Борнео пока что играет для капитала весьма малую роль как базис для накопления. Но может быть, расширение круга покупателей капиталистических товаров находится в какой-нибудь связи с естественным приростом населения? Ясно во всяком случае одно: если бы капитал со своими перспективами на увеличение круга своих первоначальных покупателей дожидался их естественного размножения, то он, по всей вероятности, еще до настоящего времени лежал бы в пеленках мануфактурного периода, а быть может, и до этого не дошел бы. В действительности капиталу и во сне не приходит мысль дожидаться этого. Напротив, он для расширения базиса накопления прибегает к другим, более сокращенным методам: он при помощи всех средств политического насилия атакует, во-первых, натуральное хозяйство и, во-вторых, простое товарное производство, чтобы в результате последовательного разрушения того и другого создавать во всех частях света все новые круги покупателей его товаров. Но все эти методы самым неожиданным образом перекрещиваются с приростом населения соответствующих стран и народов.

Так, круг покупателей товаров может расширяться в то время, когда численность населения сокращается . На деле капиталистический метод создания мирового рынка идет рука об руку с нападением на первобытное натуральное хозяйство, сопровождаемым убийствами и даже истреблением целых племен. Этот процесс сопровождает капиталистическое развитие, начиная с открытия Америки и вплоть до наших дней: стоит только вспомнить испанцев в Мексике и Перу в XVI веке, англичан в Северной Америке в XVII и в Австралии в XVIII веке, голландцев на Малайском архипелаге, французов в Северной Африке, англичан в Индии в XIX веке и немцев в Южной Африке в XX веке. Войны европейского капитала за «открытие» Китая также приводили к периодическим массовым истреблениям китайского населения, а стало быть к неизбежному замедлению в естественном росте его населения.

В то время как расширение базиса капиталистического накопления в некапиталистических странах сопровождается частичным истреблением населения, оно в старых капиталистических странах сопровождается иного рода изменениями в естественном приросте населения.

В обоих факторах прироста населения, в рождаемости и в смертности, мы во всех капиталистических странах наблюдаем две противоположные тенденции. Число рождений повсюду показывает устойчивое падение. Так, в Германии число рождений на 1000 жителей составляло: за 1876–1880 гг. — 40,7, за 1881–1890 гг. — 38,2, за 1891–1900 гг. — 37,3, за 1901–1910 гг. — 33,9, в 1911 г. — 29,5, в 1912 г. — 29,1. Эта тенденция ясно выступает при сравнении высокоразвитых капиталистических стран со странами отсталыми. На 1000 жителей рождалось (в 1911 или 1912 г.) в Германии — 28,3, в Англии — 23,8, в Бельгии — 22,6, во Франции — 19,0, в Португалии — 39,5, в Боснии и Герцеговине — 40,3, в Болгарии — 40,6, в Румынии — 43,4, в России — 46,8. Все статистики, социологи и врачи ставят это явление в зависимость от влияния жизни больших городов, фабричной промышленности, необеспеченности существования, подъема культуры и т. п., словом, — в зависимость от капиталистической культуры.

Но в то же самое время современное развитие науки и техники и тот же культурный подъем дают методы для успешной борьбы со смертностью. Так, в Германии на 1000 жителей приходилось ежегодно смертных случаев за 1871–1888 гг. — 28,8, за 1881–1890 гг. — 26,5, за 1891–1900 гг. — 23,5, за 1901–1910 гг. — 19,7, в 1911 г. — 18,2, в 1912 г. — 16,4. Ту же картину, что и раньше, мы получим при сравнении высокоразвитых капиталистических стран с отсталыми. Число смертных случаев на 1000 жителей составляло (в 1911 или 1912 г.) во Франции — 17,5, в Германии — 15,6, в Бельгии — 14,8, в Англии — 13,3, в России — 29,8, в Боснии и Герцеговине — 26,1, в Румынии — 22,9, в Португалии — 22,5, в Болгарии — 21,8.

В зависимости от того, какой из обоих факторов влияет сильнее, прирост населения происходит медленнее или быстрее. Во всяком случае именно развитие капитализма с сопровождающими его экономическими, социальными, материальными и духовными явлениями, именно накопление капитала влияет на прирост населения и определяет его, а не наоборот . Во всяком случае влияние капиталистического развития на движение населения можно вообще констатировать в том смысле, что оно в той или иной мере, но все же безусловно, вызывает замедление в приросте населения. Гонконг и Борнео по сравнению с Германией и Англией, Сербия и Румыния по сравнению с Францией и Италией говорят за это достаточно ясно.

Из всего этого вытекает с полной ясностью, что теория Бауэра ставит на голову действительные отношения. Приспособляя в своих схематических построениях накопление капитала к естественному приросту населения, Бауэр и здесь совершенно упустил из виду тот повседневный, общеизвестный факт реальной действительности, что капитал моделирует население; он то истребляет его, то ускоряет, то замедляет его рост во всех случаях с одним и тем же конечным результатом: чем быстрее идет накопление, тем медленнее рост населения .

Великолепное qui pro quo для исторического материалиста, который забывает оглянуться немного на окружающую действительность, чтобы спросить себя: а от чего же зависит самый прирост населения, от которого якобы зависит накопление капитала? Фридрих Альбер Ланге говорит между прочим в своей «Истории материализма» следующее: «Мы еще до настоящего времени имеем в Германии так называемых философов, которые, упорствуя в своего рода метафизической глупости, пишут длинные сочинения об образовании представлений и притом еще с претензией на „точное рассмотрение посредством внутреннего смысла“, не задумываясь над тем, что, может быть, в их собственном доме есть детские, в которых они собственными глазами и ушами могли бы наблюдать по крайней мере симптомы образования представлений».

Имеются ли еще теперь подобные философы в Германии, я не знаю, но вид «метафизической глупости», который собирается точными схематическими вычислениями посредством «внутреннего смысла» разрешить общественную проблему, забывая при этом глаза, уши, весь мир и детскую комнату, кажется, нашел в лице «специалистов» официального марксизма призванных «наследников классической немецкой философии».

3. Но мы найдем у Бауэра еще лучшие перлы. Мы рассматривали до сих пор экономические условия прироста населения, потому что Бауэр вообразил будто он, исходя из этого роста, обосновал свою теорию накопления. В действительности его теория имеет другой базис. Говоря о «народонаселении» и о «росте народонаселения», он в действительности имеет в виду капиталистический класс наемных рабочих и только его!

Чтобы доказать это, достаточно привести следующие места: «Мы предполагаем, что население ежегодно увеличивается на 5%. Для сохранения равновесия (между производством и общественными потребностями) необходимо, чтобы и переменный капитал  (т. е. сумма выплаченной заработной платы) увеличивался ежегодно на 5%» (l. с., стр. 835).

Если потребление населения, на которое рассчитано производство, равно переменному капиталу, т. е. сумме выплаченной заработной платы, то под этим «населением» можно подразумевать только рабочих. Но и сам Бауэр формулирует это вполне отчетливо:

«Увеличение переменного капитала (т. е. суммы заработной платы) выражает производство средств существования для прироста народонаселения» (l. с., стр. 834). И в еще более категорической форме в цитированном уже мною месте: «Наша схема предполагает, во-первых, что количество рабочих возрастает ежегодно  на 5%, во-вторых, что переменный капитал возрастает в такой же пропорции, как и количество рабочих , и, в-третьих, что постоянный капитал (т. е. издержки на мертвые средства производства) растет настолько быстрее переменного, насколько этого требует технический прогресс.

При этих предпосылках  нет ничего удивительного, что в реализации прибавочной стоимости не возникает никаких затруднений» (l. с., стр. 869).

Надо заметить, что согласно предпосылкам Бауэра в обществе вообще существуют только два класса: рабочие и капиталисты. «Так как в обществе , — говорит он, например, несколькими строками дальше, — состоящем только из капиталистов и рабочих , безработные пролетарии не имеют никакого другого дохода, кроме заработной платы», и т. д. (l. с., стр. 869). Это допущение тоже не простая случайность, напротив того, оно имеет решающее значение для позиции Бауэра по отношению к проблеме: ведь ему подобно другим «специалистам» нужно в противовес мне доказать, что накопление возможно и гладко протекает соответственно схеме и в обществе, знающем исключительно только капиталистическое производство и состоящем лишь из капиталистов и рабочих. Таким образом, в теории Бауэра существует только два общественных класса: капиталисты и пролетарии. Но накопление капитала в своем росте держит курс только на класс пролетариев. Следовательно, Бауэр при помощи своих предпосылок сперва сводит все население только к капиталистам и рабочим, а затем при помощи своих операций молчаливо сводит его только к рабочим. Именно они составляют, по Бауэру, то «население», к потребностям которого приспособляется капитал. Поэтому если Бауэр в качестве базиса своих схематических представлений берет пятипроцентный ежегодный «прирост населения», то под этим нужно понимать, что рабочее население  возрастает ежегодно на 5%. Или, быть может, мы этот рост пролетарского слоя должны понимать как частичное проявление общего равномерного ежегодного прироста на 5% всего населения? Но это было бы совершенно новым открытием после того как Маркс теоретически обосновал, а статистика профессий доказала, что в современном обществе каждый класс следует своему собственному закону народонаселения.

В действительности и Бауэр не думает о равномерном росте всего населения. Для его капиталистов это во всяком случае не имеет силы; их ежегодный прирост, как легко сказать, совсем не равняется 5 процентам.

На странице 835 Бауэр берет в качестве потребительного фонда капиталистов за четыре года, следующих один за другим, следующие цифры: 75 000, 77 750, 80 539 и 83 374. Если Бауэр допускает, что заработная плата рабочих возрастает в такой же пропорции, то мы должны допустить, что с жизненным уровнем капиталистов дело обстоит по крайней мере не хуже, чем с жизненным уровнем рабочих, и что доходы, предназначенные для их потребления, возрастают с такой же быстротой, как их численность. Но если это так, то в схемах Бауэра на основании размеров потребления капиталистов в продолжение четырех лет получается следующий годовой прирост капиталистов: 5% во втором году, 3,6% в третьем и 3,5% в четвертом. Если бы дело продолжалось дальше в том же духе, то бауэровские капиталисты скоро начали бы вымирать, и тогда проблема накопления была бы разрешена весьма своеобразным способом. Впрочем нас здесь не касается вопрос о судьбах отдельных бауэровских капиталистов, нам важно только установить, что Бауэр, говоря постоянно о приросте населения, как об основе накопления, постоянно имеет в виду прирост класса наемных рабочих.

И, наконец, Бауэр, на стр. 869 совершенно откровенно заявляет следующее: «Ее возрастание (т. е. возрастание нормы накопления) должно итти по этому пути до тех пор пока снова не восстановится равновесие между ростом переменного капитала и ростом населения ». За этим на стр. 870 следует пояснение: «Под давлением промышленной резервной армии норма прибавочной стоимости, а вместе с ней общественная норма накопления возрастают до тех пор, пока последняя не будет достаточно велика, чтобы, несмотря на возрастание органического состава, увеличить переменный капитал столь же быстро, как и рабочее население. Когда это имеет место, промышленная резервная армия рассасывается, и равновесие между накоплением и ростом населения снова восстанавливается ». Столь же отчетливо то же самое, как общее правило, повторяется еще раз на стр. 871: «В капиталистическом обществе существует тенденция к приспособлению накопления капитала к росту населения. Это приспособление достигается лишь только переменный капитал (т. е. заработная плата) увеличивается столь же быстро, как рабочее население , а постоянный капитал настолько быстрее, насколько этого требует развитие производительных сил».

Наконец, быть может, в самой лапидарной форме то же самое высказано в конце статьи Бауэра, где он резюмирует ее содержание: «Прежде всего накопление  (в изолированном капиталистическом обществе, лежащем в основе его схемы) ограничено ростом рабочего населения…Так как величина накопления при данном органическом составе капитала определена ростом наличного рабочего населения  и т. д.» (I.e., стр. 873).

Итак, ясно как день: под видимостью приспособления накопления капитала к приросту населения Бауэр заставляет капитал ориентироваться исключительно лишь на рабочий класс и на его естественный прирост. Мы говорим определенно: на его естественный  прирост, потому что в бауэровском обществе, не знающем никаких промежуточных классов и состоящем только из капиталистов и пролетариев, рекрутирование пролетариата из мелкобуржуазных и крестьянских слоев наперед исключается, а потому естественный прирост является единственным методом увеличения его численности. Именно это приспособление к пролетарскому населению Бауэр считает к тому же центральной осью капиталистической смены конъюнктур . Исходя из этого, мы должны проверить его теорию.

Мы видели, что равновесие общественного производства и потребления достигается тогда, когда переменный капитал, т. е. часть капитала, предназначенная для заработной платы, растет с такой же быстротой, как рабочее население. Но у капиталистического производства есть механическое устремление все снова и снова выходить из состояния равновесия то в одну сторону, сторону «недонакопления», то в другую сторону, в сторону «перенакопления». Рассмотрим сперва первое движение этой качели.

Если первоначальная «норма накопления» слишком мала, т. е. если капиталисты откладывают недостаточно нового капитала для применения его к производству, «то рост переменного капитала, — говорит Бауэр, — отстает от увеличения ищущего работы населения. Состояние, которое наступает при этом, мы можем назвать состоянием недонакопления » (l. с., стр. 869). И Бауэр ближе описывает это состояние. Первым результатом недонакопления является, по его мнению, образование промышленной резервной армии. Часть прироста населения остается без работы. Безработные пролетарии давят на заработную плату имеющих работу, заработная плата падает, и норма прибавочной стоимости возрастает. Так как в обществе, состоящем только из капиталистов и рабочих, безработные пролетарии не могут найти никакого другого дохода кроме дохода от заработной платы, то заработная плата должна до тех пор понижаться, а норма прибавочной стоимости до тех пор повышаться , пока все рабочее население, невзирая на относительно сократившийся переменный капитал, найдет себе работу. Наступающее вследствие этого изменение в распределении стоимости, воплощенной в продуктах, вызвано тем фактом, что наряду с возрастанием органического состава капитала, в котором находит свое выражение технический прогресс, стоимость рабочей силы  понизилась, и образовалась потому относительная прибавочная стоимость . Этот прирост прибавочной стоимости дает- капиталистам свежий фонд для нового усиленного накопления, а тем самым и повод для нового оживленного спроса на рабочую силу. «Возрастает, следовательно, и масса прибавочной стоимости, которая идет на увеличение переменного капитала». Его увеличение этим путем должно продолжаться до тех пор «пока снова не восстановится равновесие между ростом переменного капитала и ростом населения» (l. с., стр. 869). Так мы от недонакопления снова приходим к равновесию. Мы описали здесь одну половину маятникообразного колебания капитала около линии экономического равновесия. Остановимся на этом первом акте представления несколько подробнее.

Состояние равновесия, — вспомним об этом еще раз, — означает, что спрос на рабочую силу и рост пролетарского населения друг друга уравновешивают, т. е. что весь рабочий класс в целом и его естественный прирост находят себе дорогу. Но вот производство выводится из этого состояния равновесия, спрос на труд отстает от роста пролетариата. Чем вызывается это нарушение равновесия? Что вызывает это первое отклонение маятника от средней точки состояния равновесия? Обыкновенному смертному, конечно, очень нелегко ответить на эти вопросы, исходя из приведенной выше ученой тарабарщины Бауэра. К счастью, он приходит на помощь нашей немощности в несколько менее темных выражениях на следующей же странице, где он говорит: «Прогресс к более высокому органическому составу капитала все снова и олова вызывает недонакопление» (l. с., стр. 870).

Это по крайней мере коротко и ясно. Итак, не что иное, как технический прогресс , обусловливает вытеснение живой рабочей силы машинами и тем самым вызывает периодически относительное замедление спроса на рабочих, образование промышленной резервной армии, падение заработной платы, словом, состояние «недонакопления».

Устроим Бауэру очную ставку с Марксом.

1) При недонакоплении, — говорит Бауэр, — «стоимость рабочей силы падает», и вследствие этого «образуется относительная прибавочная стоимость», которая служит для нового фонда накопления. Но позвольте! Если благодаря применению машин «часть прироста населения остается без работы», а «заработная плата падает» вследствие давления этих безработных, то это отнюдь не означает, что «стоимость рабочей силы падает»; это означает только, что цена товара — рабочая сила (денежная заработная плата) — падает вследствие чрезмерного предложения ниже его стоимости  (т. е. ниже уже достигнутого рабочими культурного уровня жизни). Но относительная прибавочная стоимость возникает, по Марксу, не вследствие падения заработной платы ниже стоимости рабочей силы как результата сократившегося спроса на рабочих, а при том ясном предположении, — и Маркс повторяет это в первом томе «Капиала» несметное число раз, — что цена рабочей силы, т. е. заработная плата равняется  ее стоимости, другими словами, что спрос и предложение рабочей силы уравновешивают друг друга. По Марксу, при этой предпосылке относительная прибавочная стоимость возникает вследствие удешевления издержек содержания рабочей силы, т. е. вследствие того фактора, который Бауэр-то и исключает, когда он, как мы видели, для равновесия признает безусловно необходимой «точную пропорциональность в росте переменного капитала и рабочего населения». Выражаясь проще, образование нового капитала, за счет которого Бауэр хочет питать будущее накопление, на самом деле выводится им под видом «относительной прибавочной стоимости» из понижения заработной платы, которая навязывается рабочим понижательной конъюнктурой.

2) Заработная плата должна «непрерывно падать, пока все рабочее население не найдет себе работы». Что же это за удивительный экономический закон для движения заработной платы? Мы наблюдаем здесь оригинальное явление: чем ниже падает заработная плата, тем большее число рабочих находит себе работу. При наиболее низком падении заработной платы вся резервная армия рассасывается! На грешной земле, на которой мы живем, происходит как раз наоборот: падение заработной платы идет в ногу с возрастанием безработицы, повышение заработной платы — с увеличением спроса на рабочую силу. При низком уровне заработной платы промышленная резервная армия достигает обычно наибольшей величины, при наивысшем уровне заработной платы она в большей или меньшей мере рассасывается.

Но в бауэровской схеме есть еще более замечательные вещи.

Из юдоли недонакопления капиталистическое производство выбирается при помощи простого и в то же время жестокого средства: глубокое падение заработной платы помогает капиталистам делать новые сбережения (которые Бауэр вследствие маленького непонимания первого тома «Капитала» Маркса называет «относительной прибавочной стоимостью»), а тем самым они ведь опять находят новый фонд для приложения капитала, для расширения производства и для оживления спроса на рабочую силу. Мы опять-таки очутились не на грешной земле, а не луне бауэровского «общества». Выходит, что капитал в наше время, прежде чем рискнуть на новые затраты и на новые предприятия, нуждается в том, чтобы сколотить себе пару грошей на всеобщем падении заработной платы! Он сперва должен был бы ждать всеобщего и длительного падения заработной платы до крайней границы, чтобы этим путем получить для расширения производства необходимый новый капитал! На воображаемой бауэровской луне, где капитализм достиг наивысшей ступени развития, где он разложил все промежуточные слои и превратил все население исключительно только в капиталистов и пролетариев, в этом обществе все-таки нет никаких запасов капитала; оно живет еще, перебиваясь изо дня в день, совсем как во времена «доброго д-ра Айкина» в Англии XVI столетия. В этом обществе, разумеется, нет еще никаких банков, которые здесь, на земле, давно уже хранят огромные накопленные капиталы и только дожидаются возможности, чтобы при какой угодно  высоте заработной платы броситься в производство Лихорадочное накопление в самом широком масштабе, которое как раз теперь началось во всех воюющих и нейтральных государствах чтобы в условиях сильнейшего повышения промышленной заработной платы поспешно собрать на складах барышников кровавую жатву мировой войны, является самой поразительной сатирой на чахоточный капитализм бауэровской фантазии, который только благодаря периодическому всеобщему понижению жизненного уровня рабочих до уровня глубочайшей нужды может набраться жиру, чтобы снова решиться на накопление! Недаром Бауэр, описывая вновь достигнутое состояние «равновесия», еще раз подчеркивает: «Под давлением промышленной резервной армии норма прибавочной стоимости, а вместе с ней и общественная норма накопления возрастают до тех пор, пока последняя не будет достаточно велика , чтобы несмотря на возрастание органического состава, переменный капитал увеличивался столь же быстро, как рабочее население. Когда это имеет место , промышленная резервная армия рассасывается (nota bene: уже во второй раз, потому что один раз она уже рассосалась при низшем уровне заработной платы, т. е. при состоянии наиболее сильного „недонакопления“!), и равновесие между накоплением и ростом населения снова восстанавливается» (l. с., стр. 870).

За этим вновь достигнутым положением «равновесия» немедленно следует второе отклонение маятника в другую сторону, в сторону «перенакопления». Этот процесс описан Бауэром необыкновенно ловко.

«Если общественная норма накопления возрастает (благодаря известному нам понижению заработной платы! — Р. Л.), то она в конце концов достигает такого пункта, когда переменный капитал растет быстрее народонаселения. Состояние, которое в этом случае наступает, мы называем состоянием перенакопления».

Этими двумя строками вопрос исчерпывается, больше Бауэр на возникновении перенакопления не останавливается. Если он по отношению к «недонакоплению» по крайней мере указал нам на осязаемый факт, именно на технический прогресс как на побудительную силу, все снова и снова вызывающую это явление, то он по отношению к противоположному колебанию маятника предоставляет дело целиком нашему собственному, недостаточному на сей раз, остроумию. Мы узнаем только то, что возрастающая норма накопления (т. е. образование капитала, который можно вкладывать в предприятия) «в конце концов» достигает такой точки, когда спрос на рабочую силу превышает ее предложение. Но почему она «в конце концов» должна достигнуть этой точки? Может быть, — по физическому закону инерции, потому что она уже находится в состоянии повышения. Но припомним, отчего происходит это повышение? Под давлением безработицы заработная плата, как общее явление, падает. Из этого падения заработной платы получился прирост свободного капитала. Этот прирост может во всяком случае продолжаться лишь до тех пор, пока все безработные не нашли себе работы, а ведь это происходит в замечательном бауэровском обществе при самом низком уровне заработной платы. Но лишь только все рабочее население находит работу, заработная плата даже в этом замечательном обществе перестает падать; более того, она подобно тому, как это происходит на нашей грешной земле, начинает постепенно повышаться. Но лишь только заработная плата снова начинает подыматься, «норма накопления», которую Бауэр черпает только из этого источника, немедленно должна перестать подыматься, и образование нового капитала должно со своей стороны сокращаться. Итак спрашивается, каким образом она может беспрестанно продолжать увеличиваться, чтобы «в конце концов» достигнуть пункта «перенакопления», раз все безработные уже получили работу. Мы напрасно ждем ответа.

3) Если мы остались непросвещенными на счет возникновения  перенакопления, то не лучшая судьба постигает нас по отношению к последнему акту представления, к процессу, посредством которого перенакопление со своей стороны преодолевается и возвращается к средней точке состояния равновесия.

«Если норма накопления слишком велика (разумеется, только по отношению к наличному количеству рабочих и его росту! — Р. Л.), то резервная армия быстро рассасывается (что с ней, следовательно, происходит уже в третий раз), заработная плата подымается, а норма прибавочной стоимости падает». Благодаря этому норма прибыли падает еще быстрее, чем это происходило бы и без этого, в результате возрастающего органического состава капитала. В итоге всего этого получается «опустошительный кризис с бездействием колоссальных капиталов, с массовым разрушением ценностей и резким падением нормы прибыли». Теперь накопление опять замедляется, «рост переменного капитала опять отстает от роста накопления» (l. с., стр. 871), и мы опять падаем в бездну уже известного нам «недонакопления».

Но почему у Бауэра, «опустошительные кризисы» вспыхивают при наивысшем пункте перенакопления? Ведь перенакопление означает у Бауэра не что иное, как то, что переменный капитал растет быстрее, чем народонаселение. Попросту говоря, это означает, что спрос на рабочую силу перегоняет предложение рынка труда. И от этого  должен вспыхнуть современный торгово-промышленный кризис? Бауэр прибегает здесь к цитате из Гильфердинга, которая должна некоторым образом заменить собой объяснение возникновения кризиса. Эта цитата гласит: «Кризис наступает в тот момент, когда только что описанные тенденции к понижению нормы прибыли одерживают победу над тенденциями, которые приводили к повышению цены и прибыли вследствие возрастания спроса». Однако не говоря уже о том, что эта цитата из Гильфердинга ничего не может объяснить у Бауэра, потому что она сама дает не объяснение, а лишь описание кризиса в более неуклюжих словах, — это предложение, вкрапленное в бауэровские рассуждения, подходит к ним примерно так же, как корове седло.

Ведь у Бауэра во всем его изложении не существует ни падающего, ни возрастающего «спроса» на товары, который мог бы вызвать «повышение цены и прибыли». У Бауэра есть только пляска двух фигур: переменного капитала и пролетариата («народонаселения»). Все движение накопления, центральная ось его «равновесия», его колебания вокруг этой оси — все это является лишь результатом взаимоотношения обоих указанных факторов: переменного капитала и рабочего населения. О спросе на товары, о сбыте товаров и его трудностях у Бауэра и речи нет, он не говорит об этом ни слова. Соответственно с этим перенакопление, по Бауэру, состоит не в чем другом, как в избытке переменного капитала т. е. в избытке спроса на рабочих по сравнению с их естественным приростом. Это единственный «спрос», который Бауэр все время принимает во внимание. И отсюда  должен возникнуть кризис и притом еще «опустошительный»? Такой кунстштюк надо еще показать!

Правда, на грешной земле, на которой мы живем, возникновение кризиса следует за конъюнктурой, при которой спрос на рабочих достигает высших пределов, а заработная плата возрастает. Но на земле это явление не причина кризиса, а лишь его «буревестник», как выражается Маркс во втором томе «Капитала», лишь сопутствующее явление  других факторов, а именно соотношения между производством и рынком сбыта .

Какими бы более глубокими зависимостями ни пытались теоретически объяснить современные периодические торговые кризисы, во всяком случае ясно для всех, что они в реальной действительности возникают из несоответствия между производством, т. е. предложением товаров, и сбытом, т. е. спросом на товары. У Бауэра, для которого вопроса о сбыте товаров вовсе не существует, периодические кризисы возникают из несоответствия между спросом на рабочую силу и естественным размножением рабочих!! «Опустошительный кризис» возникает оттого, что рабочие размножаются не так быстро, как возрастает спрос со стороны капитала! Периодический недостаток рабочих как единственная причина торговых кризисов разве это — не одно из самых неожиданных открытий политической экономии не только со времени Маркса, но и со времени Вильяма Петти, и разве это не достойный венец всех других замечательных законов, которые управляют в бауэровском неземном обществе накоплением капитала и сменой конъюнктур?

Теперь мы знаем движение капитала во всех его фазах. Бауэр характеризует их в целом следующим заключительным аккордом:

«Итак, капиталистический способ производства в самом себе носит механизм, который согласовывает накопление, отстающее от роста населения (он хочет сказать: от роста рабочего населения), с этим ростом» (I. c., стр. 870). И еще раз — подчеркиванием:

«Если рассматривать капиталистическое мировое хозяйство как целое, то тенденция к согласованию накопления с ростом населения (он хочет сказать: с ростом рабочего населения) проявляется в промышленном цикле. Высокая конъюнктура есть перенакопление. Она сама себя уничтожает в кризисе. Следующая за ним депрессия есть время недонакопления. Она сама себя уничтожает тем, что создает условия для возврата к высокой конъюнктуре. Периодическое возвращение расцвета, кризиса и депрессии является эмпирическим выражением того факта, что механизм капиталистического производства самостоятельно уничтожает перенакопление и недостаточное накопление, все снова и снова приспособляет накопление капитала к росту населения » (он хочет сказать: рабочего населения) (l. с., стр. 872, все подчеркнуто у Бауэра).

Теперь уже не может быть никаких недоразумений. Бауэровский механизм состоит, попросту говоря, в том, что в центре капиталистического мирового хозяйства стоит рабочий класс. Он и его естественный прирост составляют ту данную величину, ту ось, вокруг которой вращается хозяйственная жизнь. Вокруг этой оси колеблется переменный капитал (а вместе с ним и постоянный в пропорции, требуемой техникой). То наличный капитал слишком мал, чтобы предоставить работу всем пролетариям, — тогда он при помощи низкой заработной платы выколачивает некоторое приращение; то он слишком велик, чтобы найти достаточное количество рабочих, — тогда он отчасти уничтожает себя в процессе кризиса. Во всех случаях все движение современного производства и его смена конъюнктур являются лишь вечной тенденцией капитала приспособиться по величине к численности пролетариев и к их естественному приросту.

Такова квинт-эссенция бауэровского «механизма», его запутанных таблиц, арифметических кунстштюков и его объяснений к ним.

Более или менее марксистски образованный читатель, вероятно, уже предчувствует, какое великое открытие по отношению к основному закону капиталистического хозяйства кроется в этой бауэровской теории накопления. Но прежде чем оценить это открытие во всем его блеске, нам нужно еще посмотреть, с какой легкостью Бауэр, исходя из своего вновь открытого центра тяжести, объясняет все частные явления капиталистического мирового хозяйства.

Со сменой конъюнктур, т. е. колебаниями капитала во времени, мы уже знакомы. Остается еще смена конъюнктур в пространстве:

«Тенденция к согласованию накопления с ростом населения (он хочет сказать: с ростом рабочего населения) господствует над международными отношениями. Страны с длительным перенакоплением прилагают большую и все возрастающую часть накопляемой в каждом году прибавочной стоимости за границей. Таковы, например, Франция и Англия (надо полагать и Германия! — Р. Л.). Страны с длительным недонакоплением привлекают к себе капитал из-за границы и снабжают последнюю рабочей силой.

Таковы, аграрные страны восточной Европы» (l. с., стр. 871).

Как все это замечательно согласуется! Как все это кратко и ясно! Так и видишь перед собой самодовольную улыбку, с которой Бауэр при помощи своего вновь изобретенного основного закона разрешил самые запутанные проблемы как детскую игру. Попытаемся оценить его приемы несколькими легкими прикосновениями критики.

Итак, есть страны с «длительным перенакоплением» и страны с «длительным недонакоплением». Что такое «перенакопление» и что такое «недонакопление»? Ответ на эти вопросы мы находим на следующей же странице. «Расцвет есть перенакопление… Депрессия есть период недонакопления». Соответственно этому есть страны с длительным расцветом, — таковы Франция, Англия и Германия! — и страны с длительной депрессией, — таковы аграрные страны восточной Европы! Удивительно, не правда ли?

Вторая проверка. Что является причиной недонакопления? Ответ на этот вопрос мы находим на предыдущей странице: «Прогресс к более высокому органическому составу (или попросту, технический прогресс) все снова и снова вызывает недонакопление». Соответственно этому страны с постоянным недонакоплением должны быть странами, в которых технический прогресс действует с наибольшими постоянством и энергией, — таковы «аграрные страны восточной Европы». Странами с длительным перенакоплением должны быть страны с наиболее медленным и слабым техническим прогрессом, — таковы Франция, Англия, Германия.

Чудесно, не правда ли?

Венцом здания выступают явным образом Североамериканские соединенные штаты, которым удается в одно и то же время  быть страной с «длительным перенакоплением» и с «длительным недонакоплением», с наиболее энергичным техническим прогрессом и с наиболее медленным техническим прогрессом, с длительным расцветом и с длительной депрессией, ибо Соединенные штаты, — о, диво, — одновременно  и «постоянно» привлекают к себе из других стран как капитал, так и рабочую силу!..

4) Сопоставим бауэровский механизм с тем, что мы находим у Маркса.

Квинт-эссенция теории Бауэра состоит в тенденции приспособления капитала к росту наличного рабочего населения и к его приросту. Ведь перенакопление означает у Бауэра, что капитал растет слишком быстро по сравнению с пролетариатом; недонакопление, — что он растет слишком медленно по сравнению с ним. Избыток капитала и недостаток рабочей силы, недостаток капитала и избыток рабочей силы — таковы оба полюса накопления в бауэровском «механизме». Что же мы видим у Маркса?

Бауэр посреди своих рассуждений вплетает цитату из третьего тома «Капитала» Маркса, в которой речь идет о «перенакоплении», и этим создается иллюзия, что бауэровская теория является лишь «безупречным» разъяснением концепции Маркса. Так, Бауэр, подошедши к своему состоянию «перенакопления», заявляет: «Маркс описывает состояние перенакопления следующим образом»:

«Следовательно, если бы капитал возрос по сравнению с рабочим населением настолько, что нельзя было бы ни удлинить абсолютное рабочее время, доставляемое этим населением, ни расширить относительное прибавочное время (последнее помимо того было бы невыполнимо при таких обстоятельствах, когда спрос на труд столь значителен, следовательно, когда существует тенденция к повышению заработной платы), т. е. если бы возросший капитал производил лишь такую же или даже меньшую массу прибавочной стоимости, чем до своего увеличения, то оказалось бы абсолютное перепроизводство капитала, т. е. возросший капитал К + д произвел бы прибыль не больше, или даже меньше, чем капитал К до своего увеличения на дК. В обоих случаях произошло бы сильное и внезапное понижение общей нормы прибыли, но на этот раз вследствие такой перемены в составе капитала, причиной которой было бы не развитие производительной силы, но повышение денежной стоимости переменного капитала (вследствие повышения заработной платы) и соответствующее ему уменьшение отношения прибавочного труда к необходимому труду» («Капитал», т. III, ч. 1, стр. 227, перев. Базарова и Степанова, изд. 1907 г.).

К этой цитате Бауэр присоединяет следующий хвостик: «Этот пункт обозначает абсолютную границу накопления . Если он достигнут, то согласование накопления с ростом населения (подразумевается, как всегда у Бауэра, рост рабочего населения) осуществляется через опустошительный кризис» и т. д. Соответственно этому неосведомленный читатель должен предположить, что у Маркса точно так же, как у Бауэра, речь идет о постоянном приспособлении капитала к рабочему населению, и будто Бауэр лишь кратко излагает своими словами то, что сказано у Маркса.

Но в той же главе, почти непосредственно перед приведенной Бауэром цитатой, у Маркса сказано следующее.

«Этот избыток капитала возникает вследствие тех же обстоятельств, которые вызывают относительное перенаселение, и потому он представляет явление, дополняющее это последнее, хотя оба они находятся на противоположных полюсах: на одной стороне — незанятый капитал, на другой стороне — незанятое рабочее население» («Капитал», т. III, ч. 1, стр. 222–223).

Как же быть теперь? Ведь у Бауэра «перенакопление» означает не что иное, как избыток капитала по сравнению с ростом рабочего населения ; избыток капитала, следовательно, всегда идентичен недостатку рабочего населения как недонакопление, т. е. недостаток в капитале, всегда идентично избытку рабочего населения. У Маркса как раз наоборот: избыток капитала и одновременно  избыток рабочего населения, и оба возникают из одной и той же третьей причины.

И в той же главе несколько дальше  цитированного Бауэром места мы читаем:

«Нет никакого противоречия в том, что такое перепроизводство капитала сопровождается более или менее значительным относительным перенаселением. Те самые обстоятельства, которые повысили производительную силу труда, увеличили массу товарных продуктов, расширили рынки, ускорили накопление капитала как по количеству, так и по стоимости и понизили норму прибыли, — эти же самые обстоятельства создали и постоянно создают относительное перенаселение, перенаселение рабочих, которым избыточный капитал не дает занятия  вследствие низкой степени эксплоатации труда, при которой они только и могли бы иметь работу, или по крайней мере вследствие низкой нормы прибыли, которую они приносили бы при данной ступени эксплоатации».

Несколько дальше на той же странице Маркс пишет: «Если капитал посылается за границу, то это происходит не потому, что он абсолютно не может быть помещен в дело внутри страны. Это происходит потому, что за границей он может быть помещен при более высокой норме прибыли. Но такой капитал — абсолютно избыточный  капитал для занятого рабочего населения и для данной страны вообще. Он существует как таковой наряду с относительно избыточным населением, и это служит примером, как избыточный капитал и избыточное население существуют рядом друг с другом и взаимно обусловливают одно и другое ».

Кажется, достаточно ясно. Но как озаглавлена вся глава у Маркса, из которой Бауэр берет краткую цитату? Она озаглавлена: «Избыток капитала при избытке населения »[25]. И Бауэра осенила замечательная мысль вплести в свой «механизм» цитату из этой главы и, присоединив непосредственно к ней собственное предложение, создать иллюзию, что он дает только разъяснение концепции Маркса! Ведь одно только выразительное оглавление соответствующей главы «Капитала», которая на деле дает всю суть теории Маркса в этой части, наносит столь сильный удар построениям Бауэра, что весь его остроумно сконструированный механизм летит вверх тормашками.

Совершенно очевидно, что бауэровское «перенакопление» и марксово перенакопление — два совершенно различных экономических понятия; это — прямо противоположные вещи!

У Бауэра перенакопление идентично периоду расцвета, периоду наивысшего спроса на рабочую силу, рассасыванию промышленной резервной армии. У Маркса избыток капитала существует наряду с избытком рабочих, с огромной безработицей; перенакопление, следовательно, идентично кризису и глубочайшей депрессии. Бауэр говорит: периодически имеется слишком много капитала, потому что имеется слишком много рабочих. Маркс говорит: периодически имеется слишком много капитала и вследствие этого слишком много рабочих . Но по отношению к чему имеется — «слишком много» капитала и рабочих? По отношению к возможностям сбыта при «нормальных» условиях, гарантирующих требуемую прибыль. Так как рынок сбыта оказывается периодически слишком узким для капиталистических товаров, то часть капитала, а потому  и часть рабочей силы должны бездействовать. Значит, по Марксу связь между экономическими причинами и результатами такова:

Рынок сбыта  (и притом сбыта «по нормальным» ценам, т. е. включающим в себя по крайней мере среднюю прибыль) для капиталистических товаров является в каждый данный момент исходным пунктом . Им и его изменениями определяется соответствующая величина применяемого капитала. Им же определяется во вторую очередь и соответствующее количество занятого рабочего населения. Это видно у Маркса в первой части третьего тома на каждом шагу.

Это видно, например, на странице 220, где он рассматривает «внутреннее противоречие» капиталистического производства — противоречие, которое разрешается «путем расширения внешнего поля производства». Бауэр в одном месте тоже говорит о «расширении внешнего поля производства», необходимом для накопления, что явным образом представляет искаженное изложение приведенного выше положения Маркса, и опять-таки присоединяет сюда хвостик в духе своей idee fixe: «Поле производства расширяется благодаря росту населения» (т. е. рабочего населения) (l. с., стр. 872). Но Маркс дает ясное и понятное объяснение того, что о н понимает под расширением внешнего  поля производства. Непосредственно перед цитированным положением Маркс кратко заявляет: «Поэтому рынок должен постоянно расширяться » («Капитал», т. III, ч. 1, стр. 220). То же самое мы находим на стр. 231 после описания кризисов и их преодоления: «И таким образом круг был бы снова закончен. Часть капитала, обесценившаяся вследствие приостановки функционирования, снова приобрела бы свою прежнюю стоимость. Впрочем при расширенных условиях производства, при расширенном рынке  и при повышенной производительной силе был бы опять совершен такой же порочный кругооборот». То же, как мы видели, на стр. 238:

«Те самые обстоятельства, которые повысили производительную силу труда, увеличили массу товарных продуктов, расширили  рынки, ускорили накопление капитала как по количеству, так и по стоимости, и понизили норму прибыли, — эти же самые обстоятельства создали и постоянно создают относительное перенаселение, перенаселение рабочих, которым избыточный капитал не дает занятий», и т. д.

Здесь совершенно ясно, что под «расширением поля внешнего производства», т. е. рынков, Маркс не мог подразумевать роста рабочего населения. Ибо расширение рынков идет здесь рука об руку как параллельное явление, с образованием избыточного количества рабочих, с расширением армии безработных, т. е. с сокращением покупательной силы рабочего класса!

То же на стр. 233:

«Когда говорят, что (при кризисах ) происходит не общее перепроизводство, а только нарушение пропорции между различными отраслями производства», то «вместе с тем требуют, чтобы в странах, в которых не развит капиталистический способ производства, производство и потребление стояли на такой ступени, какая свойственна странам капиталистического способа производства ».

Следовательно, Маркс сводит здесь кризисы не к нарушению пропорции между наличным капиталом и свободным рабочим населением, а главным образом к нарушению обмена между капиталистическими и некапиталистическими странами; он притом рассматривает здесь этот обмен между прочим, как само собой разумеющуюся основу накопления!

И всего лишь несколькими строками дальше мы читаем:

«Иначе как же мог бы отсутствовать спрос на такие товары, в которых нуждается масса народа, и как было бы возможно то явление, что приходится искать этот спрос  за границей, на отдаленных рынках  для того, чтобы иметь возможность платить рабочим у себя дома среднее количество необходимых средств существования». Маркс ясно и отчетливо заявляет здесь, что количество рабочих, занятых в производстве капиталистических стран, зависит от возможности найти для капиталистических товаров сбыт «на отдаленных рынках».

Этим можно было бы ограничить оценку ссылок Бауэра на третий том «Капитала». Но как обстоит дело с теми краткими предложениями, которые Бауэр цитирует из «Теорий прибавочной стоимости» (т. II, ч. 2, стр. 244): «Увеличение населения выступает в качестве основы накопления как постоянного процесса». Разве в этих словах не заключается, как в скорлупе, весь бауэровский «механизм»? Но и тут Бауэр выдернул лишь одну изюминку из пирога. Весь абзац говорит нечто иное.

Маркс исследует здесь условия «превращения прибыли в капитал», т. е. производительного применения прибавочной стоимости. Он показывает, что это возможно только при том условии, когда новое добавочное количество капитала будет превращено в большей своей части — в постоянный капитал и в меньшей своей части — в переменный. «Следовательно, прежде всего нужно превратить часть прибавочной стоимости и соответствующего ей прибавочного продукта, заключенного в средствах существования, в переменный капитал, т. е. купить на нее новый труд. Это возможно только тогда, когда численность рабочих возрастает или когда удлиняется рабочее время, в течение которого они работают». Последнее наступает, когда пролетариям, до сих пор занятым лишь частично, предоставляется работать полное время, или когда рабочий день удлиняется сверх нормального. Далее выступают слои пролетариата, которые прежде не занимались производительным трудом: женщины, дети и пауперы. «Наконец , — говорит Маркс, — это возможно благодаря абсолютному приросту рабочего населения с приростом населения вообще. Если накопление должно быть постоянным, непрерывным процессом, то условием является этот абсолютный прирост населения , хотя оно относительно по сравнению с примененным капиталом и уменьшается». И только за этим следует выдернутое Бауэром предложение: «Увеличение населения выступает в качестве основы накопления как постоянного процесса».

Вот что Маркс говорит на той самой странице «Теорий прибавочной стоимости», которую Бауэр приводит как классическое доказательство в пользу своего «механизма»! Если читателю с первого же взгляда что-нибудь должно стать ясным из цитированного места, то это следующий ход мысли Маркса:

Если  накопление, т. е. расширение производства, должно иметь место, то для этого необходимы и добавочные рабочие силы. Стало быть, без возрастающего рабочего населения никакого постоянного расширения производства быть не может. Это понимает впрочем самый простой рабочий. Следовательно, только в этом смысле  «увеличение населения выступает в качестве основы накопления».

Но у Бауэра вопрос заключается не в том, требуется ли  для накопления увеличение рабочего населения, ибо этого, насколько нам известно, не оспаривал еще ни один смертный, а в том, является ли оно достаточным условием. Маркс говорит: накопление не может иметь места без  возрастающего рабочего населения. А Бауэр переиначивает это так: чтобы накопление имело место, достаточно , чтобы рабочее население возрастало. У Маркса накопление является здесь предпосылкой, а возможность сбыта без затруднений дана; то, что он исследует, это — формы , в которых накопление протекает. И здесь он находит, что в числе других моментов и увеличение количества рабочих является необходимым моментом накопления.

У Бауэра увеличение численности рабочих есть некоторая данная, соответственно которой и для которой  протекает вне всякой зависимости от рынка расширение производства! Мы, следовательно, имеем здесь точно такое же превращение мысли Маркса в ее противоположность, как в случае с классическим свидетельством из третьего тома «Капитала».

Но, может быть, мы из цитаты Маркса вычитываем слишком много? Может быть, Бауэр мог истолковать или, скажем, исказить слова Маркса в свою  пользу. Однако прямо-таки загадочно, как может в этом пункте не понять Маркса человек, относительно которого мы предполагаем, что он действительно читал главу, откуда цитирует Бауэр. Ибо несколькими страницами дальше Маркс сам точно формулирует основную мысль и суть проблемы своего анализа в следующих ясных словах:

«Вопрос нужно теперь формулировать так: предполагая всеобщее накопление  (подчеркнуто у Маркса), т. е. предполагая, что капитал во всех отраслях производства в большей или в меньшей мере накопляется, что в действительности является условием капиталистического производства, — каковы условия  этого всеобщего накопления, в чем оно находит свое разрешение?» И он отвечает: эти условия заключаются в том, что на одну часть денежного капитала покупается рабочая сила, а на другую часть — средства производства (l. с., стр. 250, 1).

И с целью устранения всякого сомнения Маркс, как бы имея в виду своего «компетентного» ученика, прибавляет: «Мы здесь совершенно не останавливаемся на случае, когда накоплено больше капитала, чем может быть применено в производстве, когда капитал без употребления лежит, например, в виде денег у банкиров. Отсюда также случаи дачи взаймы за границу и т. д., короче, грюндерские спекуляции. Так же мало мы рассматриваем случай, когда невозможно продать всю массу произведенных товаров, случай кризисов и т. д. Это относится к отделу о конкуренции. Мы имеем в виду анализировать здесь лишь формы капитала в различных фазах его движения , причем все время предполагается, что товары продаются по их стоимости» (l. с., стр. 252, подчеркнуто мною).

Итак, Маркс предполагает  расширение сбыта, возможность  накопления и затем только исследует, в каких явлениях процесс накопления находит свое выражение. Одно из таких явлений на его взгляд — привлечение новой рабочей силы, для чего необходим, конечно, прирост рабочего населения. Отсюда Бауэр выводит следующее: для того, чтобы накопление имело место, достаточно, чтобы рабочее население возрастало, и накопление происходит потому, что рабочее население возрастает. Объективный смысл и цель накопления и его «механизма» состоят в их приспособлении к росту рабочего населения.

Условием существования человека является дыхание. Отсюда вывод а la Бауэр: человек живет воздухом, он живет потому, что он может дышать воздухом, весь его жизненный процесс представляет собой не что иное, как «автоматическое» приспособление механизма его тела к вдыханию и выдыханию. Великолепный результат бесцельного парения в области абстрактного мудрствования!

Но мы кончаем здесь со всей этой юмористикой, так как это поистине не так уже весело. Речь идет совсем не о моей персоне и моей книге, а об элементарных положениях учения самого Маркса. Теперь мы можем уже покинуть туманные высоты третьего тома «Капитала» и «Теорий прибавочной стоимости», оставшихся, к сожалению, за небольшими исключениями, неизвестными марксистской публике. Мы возвращаемся к первому тому «Капитала», который до настоящего времени оставался подлинным политико-экономическим базисом социал-демократии. Здесь любой читатель, которому известно содержание первого тома главного труда Маркса, может сам без особого труда проверить всю конструкцию Бауэра: для этого ему стоит только открыть 23 главу и прочитать следующее:

«В самом деле, хорош был бы для современной промышленности, с ее десятилетним циклом, закон, который ставил бы движение капитала в зависимость от абсолютного движения численности населения , вместо того, чтобы регулировать спрос и предложение труда расширением и сокращением капитала, следовательно, в соответствии с его изменяющимися потребностями самовозрастания …Однако этот закон — догмат политической экономии». Маркс имеет здесь в виду старый «догмат» буржуазной политической экономии, так называемый фонд заработной платы, — догмат, который рассматривал имеющийся в данное время в распоряжении общества капитал как вполне определенную данную величину и в противоположность ему ставил численность занятого рабочего населения в зависимость от его естественного прироста. Маркс подробно полемизирует против этого догмата и в то же время без всякого умысла наносит также удар за ударом и своему «компетентному» адепту. Так Маркс говорит:

«Спрос на труд не тождествен с возрастанием капитала, предложение труда не тождественно с возрастанием рабочего, класса, так что здесь нет взаимного воздействия двух сил, независимых друг от друга. Les des sont pipes (кости подделаны). Капитал одновременно действует на обе стороны.  Если его накопление, с одной стороны, увеличивает спрос на труд, то, с другой стороны, оно увеличивает предложение рабочих посредством их освобождения» и т. д.

В бауэровском «механизме» промышленная резервная армия возникает, как мы видим, в результате слишком медленного накопления, отстающего от прироста населения. Бауэр категорически заявляет: «Первым результатом недонакопления является образование промышленной резервной армии» («Neue Zeit», l. с., стр. 869). Следовательно, чем меньше накопление капитала, тем больше промышленная резервная армия. Так обстоит дело по Бауэру. Маркс же через четыре страницы после только что приведенной цитаты говорит:

«Чем больше  общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания , чем больше абсолютная величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше промышленная резервная армия . Свободная рабочая сила развивается вследствие тех же причин, как и сила расширения капитала ».

На следующей странице Маркс принимает саркастический тон:

«Можно понять глупость той экономической мудрости, которая проповедует рабочим, что они должны соразмерять свою численность с потребностями капитала в самовозрастании. Механизм капиталистического производства и накопления всегда сообразует эту численность с этими потребностями самовозрастания ».

Но что составляет большую «глупость»: старая буржуазная «глупость», проповедывавшая рабочим приспособление своего прироста к капиталу, или новая «австро-марксистская», которая учит рабочих, что капитал, напротив того, постоянно приспособляется к их приросту? Я полагаю, что последняя глупость больше, ибо старая «глупость» была лишь неправильно собъектированным отражением действительных отношений, в то время как другая ставит действительность на голову.

Во всей главе, посвященной рабочему населению и его росту, Маркс постоянно говорит о «потребностях самовозрастания» капитала. К ним , по Марксу, приспособляет свой рост рабочее население, от них зависит соответствующая данному моменту величина спроса на рабочую силу, уровень заработной платы, более оживленная или боле низкая конъюнктура, расцвет или кризис. Что же это за «потребности самовозрастания», о которых Маркс постоянно говорит и о которых Бауэр во всем его «механизме» не упоминает ни слова?

В той же главе Маркс постоянно говорит о «внезапном расширении» капитала, которому он в вопросе о движении накопления капитала и рабочего населения придает огромное значение. Ведь способность капитала к внезапному и безграничному расширению является, по Марксу, характерной чертой и определяющим моментом современного крупнопромышленного развития. Так что же нужно понимать под теми «внезапными расширениями», которые столь важны для Маркса и о которых Бауэр не говорит ни единого слова?

Ответ на оба эти вопроса Маркс дает в начале той же главы в следующих ясных словах:

«… И так как, наконец, подгоняемое особенно сильным стремлением к обогащению, например, при открытии новых рынков, новых сфер приложения капитала , вследствие вновь развивающихся общественных потребностей и т. д., накопление может быстро расширить свой масштаб…» и т. д.

То же самое, но еще подробнее говорится далее:

«С накоплением и с сопровождающим его развитием производительной силы труда возрастает сила внезапного расширения капитала не только потому, что возрастает эластичность функционирующего капитала и то абсолютное богатство, лишь некоторую эластичную часть которого составляет капитал, — не только потому, что кредит при всяком особом возбуждении разом отдает в распоряжение производства не обычную часть этого богатства в качестве прибавочного капитала . Масса общественного богатства, возрастающая с прогрессом накопления и способная превратиться в добавочный капитал, бешено устремляется в старые отрасли производства, рынок которых внезапно расширяется, или во вновь открывающиеся , как железные дороги и т. д., потребность в которых возникает из развития старых отраслей производства. Во всех таких случаях необходимо, чтобы возможно было разом и без сокращения размеров производства в других сферах бросать в важнейшие пункты огромные массы людей; их доставляет перенаселение».

Итак, Маркс не только объясняет здесь внезапное расширение капитала, являющееся результатом внезапного расширения рынков сбыта, он формулирует также особенную функцию промышленной резервной армии ; она заключается в том, что эту армию можно «бросать» (в важнейшие пункты) для указанных экстраординарных расширений капитала. В этом Маркс усматривает важнейшую подлинную функцию промышленной резервной армии; благодаря этой функции он называет ее условием существования современного крупного капиталистического производства: образование промышленного перенаселения является, по словам Маркса, «рычагом капиталистического накопления, даже условием существования капиталистического способа производства… Следовательно вся характерная для современной промышленности форма движения возникает из постоянного  превращения некоторой части рабочего населения в незанятые или полузанятые руки» (во всех цитатах подчеркнуто мною). Пожалуй, наиболее ясную и сжатую формулировку своего взгляда Маркс дает в другом месте, где он говорит:

«Когда созданы общие условия производства, соответствующие крупной промышленности, способ производства (Betriebsweise) приобретает эластичность, способность к внезапному и скачкообразному расширению, пределом которого является наличность сырья и рынка сбыта ».

Как со всем этим обстоит дело у Бауэра? В его «механизме» для внезапного расширения капитала, следовательно, для его эластичности вообще нет места, — и по двум причинам. Во-первых, потому что производство ориентируется здесь исключительно на рабочее население и его рост: рынки сбыта ведь у Бауэра вообще не играют никакой роли. Но народонаселение в своем росте, обусловливаемом естественным размножением, само собой разумеется, не обнаруживает никакого скачкообразного расширения. Рабочее население периодически обнаруживает, правда, внезапное увеличение промышленной резервной армии, но это происходит у Бауэра именно в периоды «недонакопления », следовательно, в периоды медленного роста, недостатка свободного капитала по сравнению с рабочим классом.

Но, во-вторых, к предпосылкам внезапных экспансий относится не только внезапное расширение рынков сбыта, но и наличность свободных, уже накопленных резервов капитала , тех резервов, которые, по выражению Маркса, «кредит при всяком особом возбуждении разом отдает в распоряжение производства… в качестве прибавочного капитала». У Бауэра нечто подобное совершенно исключено. Ведь в его «механизме» новый подъем на фазы «недонакопления» возможен лишь постольку, поскольку всеобщее понижение заработной платы как результат безработицы допускает новое скопление капитала!

Ввиду того, что внезапная экспансия капитала, равно как и возникновение кризиса, остаются необъясненными с точки зрения бауэровского «механизма», промышленная резервная армия в нем естественно не имеет никакой функции. Правда, Бауэр заставляет ее периодически выплывать на поверхность как продукт технического прогресса, но он не может отвести ей никакой роли, кроме той, которая у Маркса выступает лишь на втором плане: Бауэр указывает, что она подобно свинцовому грузу давит на заработную плату занятых рабочих. Напротив, то, что делает, по Марксу, резервную армию «условием существования», «рычагом» капиталистического способа производства, для Бауэра вовсе не существует. И что Бауэр на деле не знает как ему быть с резервной армией, доказывает хотя бы то юмористическое обстоятельство, что он на протяжении промышленного цикла заставляет ее три раза «рассасываться»: на крайнем уровне «недонакопления», на высшей точке «перенакопления» и, кроме того, еще на среднем уровне равновесия!

Эти чудеса вытекают из простой причины, именно из того, что, по Бауэру, все движение рабочего населения происходит не ради капитала и его «потребностей самовозрастания», как это имеет место у Маркса и в реальной действительности, а, наоборот, движение капитала вращается вокруг рабочего населения и его прироста. С капиталом у Бауэра происходит то же самое, что в истории зайца с ежом: капитал, задыхаясь, спешит за рабочим населением, чтобы то с разбега обогнать его, то отстать от него и то и дело слышать у цели голос: «а я уже здесь!»

Но у Маркса та мысль, что рабочее население в своем увеличении целиком приспособляется к капиталу и к его рыночным перспективам, соответствующим данному моменту, что они господствуют над рабочим населением, является основной мыслью всей последней части первого тома. Начиная со стр. 575 до стр. 611, т. е. почти на сорока печатных страницах, Маркс выясняет это составляющее эпоху экономическое открытие. «Это — всеобщий абсолютный закон накопления капитала », подчеркивает он в своем резюме. Далее следует еще отдел «иллюстраций», которые занимают добавочных 60 страниц. И что показывает здесь Маркс на примере Англии как типичной и руководящей страны капиталистического производства? Он показывает, что в то время как ежегодный прирост населения в Англии от 1811 года до 1861 года постоянно сокращался, богатство, т. е. капиталистическое накопление, все время шло гигантскими шагами вперед!!  Маркс доказывает это бесчисленными статистическими данными, подходя к вопросу с разных сторон.

Однако, может быть, Бауэр здесь скажет: но ведь этот гигантский рост английской промышленности в XIX столетии, само собой разумеется, был рассчитан не на одно только английское население, и его поэтому нельзя сравнивать с одним только английским населением как с экономическим базисом; посмотрите на английский сбыт в Североамериканские соединенные штаты, в Южную и Центральную Америку, посмотрите на периодические кризисы в английской промышленности, которые от 1825 г. до 1867 г. возникали всякий раз после внезапного расширения рынка в этих странах. Превосходно! Но если Бауэр знает это, то он знает все; то он знает и то, что его теория приспособления накопления к росту рабочего населения есть шарлатанство; то он знает и то, что Маркс доказал и иллюстрировал в первом томе «Капитала», именно, что численность рабочего населения в противоположность  тому, что мы находим у Бауэра, постоянно приспособляется к накоплению капитала, к его меняющимся «потребностям самовозрастания», т. е. к возможностям сбыта.

Ведь именно в этом кульминационная точка первого тома «Капитала». Этими новыми мыслями Маркс охватывает весь дух своей теории капиталистической эксплоатации, кардинальное отношение между капиталом и трудом, особый «закон народонаселения» периода капитализма!

И вот приходит Бауэр и со спокойнейшей миной опрокидывает всю эту постройку и открывает миру, что все движение капитала вытекает из тенденции его приспособиться к росту рабочего населения! С точки зрения внутреннего содержания, конструкция Бауэра, как мы видели, представляет собой мыльный пузырь. Если исправить Бауэра, предположив вместе с Марксом наличность эластичного общественного резерва капитала и постоянной неограниченной способности капитала к экспансии, то его «недонакопление» идет на смарку. Если исправить его, допустив вместе с Марксом постоянное  образование промышленной резервной армии, функция которой заключается в том, чтобы и при наивысшей конъюнктуре удовлетворять потребностям капитала, то идет на смарку его специфическое «перенакопление». Если его исправить, допустив вместе с Марксом, что в результате технического прогресса происходит постоянное относительное уменьшение переменного капитала по сравнению с численностью рабочих, то идет на смарку его «равновесие». «Механизм» Бауэра разлетается в прах. Но существеннее, чем легкомыслие этой конструкции, ее основная мысль: воображаемая тенденция приспособления капитала в его движении к рабочему населению.

Здесь перед нами полное игнорирование самого духа теории Маркса.

И эта система чудовищной нелепости, вымученная с самодовольным педантизмом, нашла себе место в официальном органе марксистской теории!

В усердии совершить доброе дело сожжения нескромного еретика люди не заметили, что удар приходится по большему еретику!

На поприще естествознания в настоящее время стоят на страже всеобщий контроль и общественная критика. Совершенно исключен, например, случай, что кто-нибудь вдруг для более точного объяснения современной астрономической системы даст точный расчет, построенный на движении всех небесных светил вокруг земли, и будет при этом серьезно принят образованной публикой. Более того, если бы подобного рода вещь взбрела кому-нибудь на ум, то она даже не дошла бы до публики, так как не нашлось бы редактора естественнонаучного журнала, который пропустил бы такую чепуху. При господстве австромарксистских диадохов нечто подобное, кажется, может легко случиться! Бауэровская теория накопления, возвещенная с такой трибуны, представляет собой не обычную ошибку, которую во всякое время можно сделать, стремясь к научному познанию; совершенно независимо от отношения к моей книге она является позором для современного официального марксизма и скандалом для социал-демократии.

5. Таково собственное объяснение накопления капитала у Бауэра. Каков же его практический вывод? Бауэр формулирует его в следующих словах:

«Результат нашего анализа таков: во-первых, накопление капитала возможно и в изолированном капиталистическом обществе, поскольку только оно не выходит за определенные для данного времени границы (речь идет о росте находящегося в распоряжении капитала рабочего населения. — Р. Л.); во-вторых, оно самостоятельно вводится в эти границы самим механизмом капиталистического производства» (l. с., стр. 873).

И сейчас же после этого Бауэр в особой заключительной главе еще раз дает квинт-эссенцию своего анализа в его практическом приложении. Мы читаем здесь:

«Товарищ Люксембург объясняет империализм следующим образом. В изолированном капиталистическом обществе превращение прибавочной стоимости в капитал невозможно. Оно становится возможным лишь благодаря тому, что класс капиталистов постоянно расширяет свои рынки сбыта, чтобы сбыть в районах, еще не производящих капиталистически, ту часть прибавочного продукта, в которой овеществлена накопленная часть прибавочной стоимости. Для этой цели служит империализм. Это объяснение, как мы видели, не верно. Накопление возможно и необходимо и в изолированном капиталистическом обществе » (l. с., стр. 873, подчеркнуто мною).

Итак, Бауэр, окольным путем, основываясь на новой, специально для данной цели изобретенной «теории народонаселения», подобно другим «специалистам» силится доказать, что капиталистическое производство и накопление могут развиваться и процветать даже при таких условиях, каких ни один смертный никогда не видал в реальной действительности. И на этой основе он хочет подойти к проблеме империализма!

Но здесь нужно прежде всего установить следующее. Создавая иллюзию, что он защищает против меня концепцию Маркса, как она изложена во втором томе «Капитала», Бауэр еще раз приписывает Марксу предпосылки своего собственного изобретения, коренным образом отличающиеся от предпосылок Маркса.

У Маркса речь идет отнюдь не «об изолированном капиталистическом обществе», рядом с которым наперед предполагается существование другого, некапиталистического общества, и о подобного рода обществе я никогда не говорила. Эта бессмыслица родилась лишь в теоретической фантазии Отто Бауэра, как Венера из морской пены.

Вспомним, как формулирует Маркс свои предпосылки. В первом томе «Капитала» он ясно говорит, что для того, чтобы взять предмет анализа «в совершенно чистом виде, независимо от затемняющих дело побочных обстоятельств», он предполагает, что «весь торгующий мир образует одну нацию, одно экономическое целое», и что «капиталистическое производство укрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства» (стр. 543). Во втором томе он так же категорически заявляет, что предпосылкой его анализа накопления является «всеобщее и исключительное господство капиталистического производства ».

Это, конечно, достаточно ясно. То, что Маркс берет в качестве предпосылки, является, следовательно, не сочиненным детской фантазией капиталистическим обществом на острове Робинзона, которое процветает в таинственном месте, изолированном от континентов некапиталистических народов; это — не общество, в котором капиталистическое развитие достигло наивысшей ступени (ведь его население состоит лишь из одних капиталистов и наемных пролетариев), не общество, которое не знает ни ремесла, ни крестьянства и не имеет никаких связей с окружающим некапиталистическим миром. Предпосылка Маркса — не фантастический абсурд, а научная фикция. Маркс берет в качестве предпосылки действительную тенденцию  капиталистического развития. Он предполагает, что то состояние всеобщего и абсолютного господства капитала во всем мире, то крайнее развитие мирового рынка и мирового хозяйства, к которым действительно идут капитал и все современное экономическое и политическое развитие, уже достигнуто. Следовательно, Маркс ставит свое исследование на рельсы действительной исторической тенденции развития, крайний предел которого он предполагает достигнутым. Это с научной точки зрения — вполне правильный и, например, при анализе накопления отдельного капитала, как я это изложила в своей книге, вполне достаточный метод, но при рассмотрении главной проблемы, проблемы накопления совокупного общественного капитала, по моему убеждению, отказывается служить и приводит к ошибкам.

Напротив того, Бауэр изобретает фантастическую картину «изолированного капиталистического хозяйства», без промежуточных слоев, без ремесленников, без крестьян, — хозяйство, которое никогда не существовало, никогда не возникнет и которое не имеет ничего общего с действительностью и с тенденцией развития; он выдумывает, следовательно, картину, искусный «механизм» которой так же пригоден для объяснения законов капиталистического развития, как знаменитые механические фигурки Vaucanson'a для объяснения физиологии и психики человеческого организма. До сих пор только буржуазные экономисты оперировали детским средством «изолированного хозяйства», чтобы на этом манекене демонстрировать законы мирового капиталистического производства. Никто не вышутил так зло экономические «робинзонады», как Маркс. И вот сам Маркс на добрый конец разъясняется робинзонадой и ставится на «безупречный базис»!

Но это «разъяснение» Бауэра имеет свои основания. Если вместе с Марксом взять в качестве предпосылки «всеобщее и исключительное господство капиталистического производства» во всем мире, как нечто уже достигнутое, то империализм во всяком случае исключается, и объяснения для него нельзя найти, так как он благодаря самому допущению отошел уже в прошлое, ликвидирован и сдан в архив истории. При этом допущении можно так же мало показать и описать развитие империалистической фазы, как, например, процесс крушения Римской империи при допущении уже достигнутого всеобщего господства в Европе феодализма. Следовательно, поставленные перед задачей согласовать современный империализм с теорией накопления, как она набросана в отрывке второго тома «Капитала», «компетентные» эпигоны Маркса должны были решиться на одно из двух: либо отрицать империализм как историческую необходимость, либо отказаться, как я это делаю в своей книге, от предпосылок Маркса как ошибочных и исследовать процесс накопления в реальных, исторически данных условиях — как капиталистическое развитие, протекающее в постоянных взаимоотношениях с некапиталистической средой. Какой-нибудь Экштейн, который вообще ничего не понял в рассматриваемом вопросе, конечно, не попал в затруднительное положение, делая свой выбор в этой альтернативе. Напротив того, Отто Бауэр, который в конце концов заметил, в чем тут дело, в качестве типичного представителя «марксистского центра» нашел исход в компромиссе: капитализм может, правда, по его мнению, превосходно развиваться на острове Робинзона, но он все же наталкивается в своей изолированности на некоторую «границу» и эту границу он может преодолеть, только вступив в общение с некапиталистической средой. В неверном объяснении (т. е. в моем объяснении. — Р. Л.) все же кроется «зерно истины», заявляет он в конце. «Если накопление в изолированном капиталистическом обществе невозможно, то оно все же ограничено известными пределами. Империализм в действительности служит для расширения этих пределов …Эта тенденция на деле является одним из корней империализма, но не единственным» (l. с., стр. 873, 874).

Следовательно, Бауэр отнюдь не принял свою робинзонаду «изолированного капиталистического хозяйства» за научную предпосылку, а конструировал его, поглядывая одним глазком на прочие некапиталистические страны. Он широковещательно распространялся насчет искусного «механизма» капиталистического общества, которое может самостоятельно существовать и процветать, и при этом втихомолку все время держал в запасе некапиталистическую среду, чтобы, попавши в затруднительное положение на острове Робинзона, при объяснении империализма пустить ее, наконец, в ход!

Кто внимательно читал примечания и попутные критические замечания первого тома «Капитала», в которых Маркс разбирает теоретические приемы Сэя, Д. С. Милля, Кэри и др., тот приблизительно может себе представить, как Маркс разделался бы с подобного рода научным методом.

Как бы то ни было, но мы подошли в конце концов к империализму. Заключительная глава статьи Бауэра носит заголовок: «Объяснение империализма». Ввиду этого читатель может надеяться, что он, наконец, это объяснение найдет. После заявления Бауэра, что я вскрыла лишь один , «не единственный», корень  империализма, можно было бы смело ожидать, что он сам выяснит другие  корни империализма с точки зрения его концепции. К сожалению, мы ничего подобного не видим. До конца своей статьи Бауэр ни слова не говорит об остальных корнях, он хранит свой секрет про себя. Несмотря на многообещающее заглавие и вступительную часть заключительной главы, читатель остается при том жалком «корне» империализма, который составляет «зерно истины» моего неверного объяснения.

Но Бауэр при всем том сделал мне слишком много уступок и как раз в вопросе об «одном  корне», который он благосклонно признал «истинным». Речь идет здесь об альтернативе: или — или, и компромиссе, который Бауэр пытается заключить, по существу столь же несостоятельном и бессильном, как большинство компромиссов.

Если бы его теория накопления, связанная с «ростом населения», была правильна, то известный нам «корень» был бы вовсе не нужен, так как империализм в таком случае был бы попросту невозможен.

В самом деле, вспомним, в чем состоит «механизм» бауэровского накопления? Он состоит ведь в том, что капиталистическое производство постоянно все снова и снова приспособляет свою величину к росту рабочего класса. В каком же смысле можно здесь говорить о «пределе» накопления? Ведь у капитала нет при этом ни потребности, ни нужды, ни возможности выйти за этот «предел». Ибо, если производство один раз — в фазе бауэровского «перенакопления» — обгоняет рост населения, то оно зато в следующей фазе «недонакопления» снова отстает от свободного рабочего населения. В бауэровском «механизме» нет, следовательно, никакого избыточного капитала, который мог бы выйти за свои «пределы». Ведь эта теория, как мы видели, именно по тем же причинам исключает образование резерва капитала и способность производства к внезапному расширению. Избыток капитала появляется здесь лишь как переходящая фаза, чтобы периодически безусловно компенсироваться противоположной крайностью — недостатком капитала: обе фазы в бауэровской теории сменяют друг друга с такой же педантичной регулярностью, как новолуние сменяет полнолуние. Какие-нибудь. «пределы» накопления капитала существуют здесь так же мало, как тенденция выйти за эти границы; недаром Бауэр ясно говорит, что накопление постоянно автоматически вводится  в эти пределы благодаря «самому механизму капиталистического производства» (l. с., стр. 873). Следовательно, здесь нет никакой коллизии между стремлением к расширению и воображаемым пределом капитала. Бауэр только связывает со своим «механизмом» эти понятия, чтобы как-нибудь перекинуть искусственный мост между его концепцией и империализмом. Вынужденность этого построения лучше всего доказывается тем изложением, которое он должен был дать империализму с точки зрения своей теории.

Так как осью, вокруг которой, по Бауэру, колеблется капитал, является рабочий класс, то расширение пределов накопления означает у Бауэра увеличение рабочего населения! Это черным по белому написано в «Neue Zeit» (l. с., стр. 873).

«Накопление прежде всего ограничено ростом рабочего населения. И вот империализм увеличивает рабочую массу, которая вынуждена продавать капиталу свою рабочую силу. Он осуществляет это, разрушая старые способы производства колониальных стран и вынуждая тем самым миллионы людей либо эмигрировать в капиталистические страны, либо самим у себя на родине работать на вложенный туда европейский или американский капитал. Так как величина накопления определена при данном органическом составе капитала ростом свободного рабочего населения, то империализм действительно является средством раздвинуть границы накопления».

Таковы, следовательно, главные функции и главная забота империализма: они заключаются в том, чтобы путем привлечения рабочих из колоний или использования их тут же на месте «насильственно» увеличивать их численность! И это говорится, несмотря на то, что всякий человек, владеющий пятью органами чувств, знает нечто противоположное , а именно, что на родинах империалистического капитала, в старых империалистических странах всегда существует вышколенная консолидированная резервная армия, в то время как в колониях постоянно слышатся жалобы капитала на недостаток рабочих рук! В усиленных поисках за новыми наемными рабочими империалистический капитал уходит таким образом из стран, в которых быстрый технический прогресс, энергичный процесс пролетаризации промежуточных слоев, разложение пролетарской семьи постоянно пополняют резервы рабочих рук, и с большой охотой устремляется в такие страны, где застывшие социальные отношения традиционных форм собственности держат рабочие силы в столь крепких оковах, что проходят десятилетия, пока благодаря всеистребляющей силе капиталистического господства и как конечный результат этого господства не освобождается пролетариат, который с грехом пополам может быть использован капиталом!

Бауэр фантазирует о «насильственном» привлечении новых рабочих из колоний в старые страны капиталистического производства, в то время как всякий здравомыслящий человек знает нечто обратное , именно, что параллельно с эмиграцией капитала из старых стран в колонии имеет место и эмиграция «избыточных» рабочих сил, которые, по выражению Маркса, «на деле лишь переселяются вслед за эмигрирующим капиталом». В самом деле, вспомним «могучий» поток людей, который на протяжении XIX столетия устремлялся в Северную и Южную Америку, в Южную Африку и Австралию. Вспомним далее те формы «умеренного» рабства и принудительных работ, к которым прибегают европейский и североамериканский капиталы, чтобы обеспечить себе в африканских колониях, в Вест-Индии, в Южной Америке и на Великом океане необходимый минимум рабочих рук!

Стало быть, английский капитал на протяжении полувека вел кровавые войны против Китая прежде всего, чтобы ввиду ощутительного недостатка в английских рабочих обеспечить себя могучим притоком китайских кули, и именно о той же крайней нужде в рабочих силах шло дело при объединенном крестовом походе империалистической Европы против Китая на рубеже XX столетия! Французский капитал явным образом покушался в Марокко по преимуществу на берберов, чтобы заполнить ими недостаток во французских фабричных пролетариях. Австрийский империализм охотился, конечно, в Сербии и Албании прежде всего за свежей рабочей силой. И немецкий капитал с фонарем разыскивает теперь в Малой Азии и Месопотамии турецких промышленных рабочих: ведь в Германии накануне мировой войны господствовал такой ощутительный недостаток в рабочих во всех отраслях.

Ясно, что Отто Бауэр в качестве «человека, который спекулирует», и здесь, оперируя в пустом пространстве, забыл про грешную землю. Он совершенно спокойно превращает современный империализм в натиск капитала с целью получения новых рабочих сил. И это, на его взгляд, является сущностью, внутренним движущим принципом империализма. Лишь во вторую очередь Бауэр рядом с этим напоминает еще о потребности в заокеанском сырье, которая уже не находится ни в какой экономической связи с его теорией накопления и сваливается прямо-таки с неба. Ибо, если накопление может процветать в известном «изолированном капиталистическом обществе» так пышно, как это изобразил нам Бауэр, то оно должно иметь под руками на этом чудесном острове и все нужные естественные сокровища и божьи дары, — совсем не так, как при жалком капитализме суровой действительности, который, начиная с первого дня своего существования, находится в зависимости от средств производства всего мира. Наконец, Бауэр упоминает попутно о двух предложениях, как о побочном мотиве империализма, о приобретении новых рынков сбыта, и то только, как средство смягчения кризисов, что тоже само по себе является «хорошим местом», так как на планете, на которой мы живем, всякое значительное расширение рынка, как известно, имеет своим результатом могущественнейшее обострение кризисов.

Таково «объяснение империализма», которое сумел дать в конце концов Отто Бауэр: «на наш взгляд капитализм мыслим и без экспансии » (l. c., стр. 874). В этом пункте теория «изолированного» накопления кульминирует, и автор отпускает нас с богом, с утешительным заверением, что «сам капитализм» во всяком случае так или иначе, «с экспансией или без экспансии, подготовляет свою собственную гибель».

Таков исторически-материалистический метод исследования в его применении «специалистами». Капитализм мыслим и без экспансии. Пусть, по Марксу, стремление капитала к внезапным расширениям составляет прямо-таки руководящий момент и характернейшую особенность современного развития; пусть экспансия сопровождает капитал на всем его историческом пути и пусть она приняла в его современной империалистической фазе такой бешеный характер, что она ставит под знак вопроса все культурное существование человечества; пусть именно это необузданное стремление капитала к экспансии, которая шаг за шагом создавала мировой рынок, связало воедино современное мировое хозяйство и только этим путем создало историческую основу для социализма; пусть пролетарский интернационал, который должен доконать капитализм, сам является продуктом мировой экспансии капитала. Но всего этого ведь могло и не быть, так как мыслимо и совершенно иное течение истории. На самом деле, что «немыслимо» для большого мыслителя? «На наш взгляд, капитализм мыслим и без экспансии». На наш взгляд, современное развитие мыслимо и без открытия Америки и без открытия мореплавателями пути вокруг Африки. При зрелом размышлении история человечества мыслима и без капитализма. Наконец, солнечная система мыслима и без земного шара. Немецкая философия мыслима, быть может, и без «метафизических нелепостей». Только нам кажется совершенно немыслимым, чтобы такой «мыслящий» официальный марксизм, идущий в духовном авангарде рабочего движения, мог в империалистической фазе притти к другим результатам, чем к жалкому фиаско социал-демократии, которое мы пережили во время мировой войны.

Конечно, тактика и практическое поведение в борьбе не находятся в прямой зависимости от того, рассматривается ли второй том «Капитала» Маркса как законченное произведение, или только как фрагмент; есть ли вера в возможность накопления в «изолированном» капиталистическом обществе, или нет; рассматриваются ли марксовы схемы воспроизводства так или иначе. Тысячи пролетариев являются честными и стойкими борцами за социализм, ничего не зная об этих теоретических проблемах, — просто в силу всеобщего принципиального признания классовой борьбы, в силу неподкупного классового инстинкта и революционной традиции движения. Но между пониманием, способом рассмотрения теоретических проблем, с одной стороны, и практикой политических партий — с другой, если брать более продолжительный период, всегда существует теснейшая связь. В десятилетие, предшествовавшее возникновению мировой войны, в германской социал-демократии, этой метрополии интернационала и духовной жизни пролетариата, во всеобщем упадке как в области теоретической, так и в области практической обнаружилась полная гармония: и тут и там чувствовались та же беспомощность и то же окостенение, и не что иное, как тот же империализм в качестве явления, безраздельно господствующего над всею общественной жизнью, победил как политический, так и теоретический генеральный штаб социал-демократии. Подобно тому, как законченное гордое здание официальной германской социал-демократии при первом всемирноисторическом испытании оказалось не более, как потемкинской деревней, так кажущаяся теоретическая «компетентность» и непогрешимость официального марксизма, благословлявшего каждый практический шаг движения, обнаружили себя лишь как пышная кулиса, которая за нетерпимой и высокомерной догматической строгостью скрывала внутреннюю неустойчивость и неспособность к активным действиям. Безжизненной рутине, которая умела двигаться лишь по рельсам «старой испытанной тактики», не знавшей ничего, кроме парламентаризма, соответствовали теоретические эпигоны, которые цеплялись за формулы учителя, отрицая живой дух его учения. Некоторых из этих эпигонов мы видели в предыдущем изложении в ареопаге «специалистов».

Но связь с практикой в нашем случае еще ощутительнее, чем это могло бы показаться с первого взгляда. Речь идет о двух разных способах преодоления империализма.

Анализ накопления у Маркса был набросан в такое время, когда империализм не вступил еще на мировую арену, и предпосылка, которую Маркс кладет в основу своего анализа, т. е. всеобщее абсолютное господство капитала во всем мире, наперед исключала процесс империализма. Но разница между промахами Маркса и прошлыми ошибками его эпигонов заключается в том, что самая ошибка Маркса в данном случае оплодотворяет мысль и ведет ее дальше. Поставленная, но не разрешенная во втором томе «Капитала», проблема, заключающаяся в том, чтобы показать, как совершается накопление при исключительном господстве капитализма, неразрешима. Накопление именно при этих условиях невозможно. Но стоит только перевести кажущееся неподвижным теоретическое противоречие на язык исторической диалектики в соответствии с духом всего учения Маркса и способами его мышления, чтобы противоречие марксовых схем превратилось в живое зеркало мирового развития капитала, его расцвета и его конца.

Накопление невозможно в исключительно только капиталистической среде. Отсюда, начиная с первого момента развития капитала, — стремление к экспансии за счет некапиталистических слоев и стран, разрушение ремесленного и крестьянского хозяйства, пролетаризация промежуточных слоев, колониальная политика, «политика открывания дверей», вывоз капитала. Только путем постоянного распространения капитализма на новые отрасли производства и новые страны с самого начала становились возможными развитие и существование капитализма. Но экспансия в своем мировом натиске приводит к столкновению между капиталом и докапиталистическими общественными формами. Отсюда — насилие, война, революция, словом, катастрофа, которая составляет жизненный элемент капитализма. Накопление капитала прогрессирует и расширяется за счет некапиталистических слоев и стран; оно разъедает и вытесняет их со все ускоряющимся темпом. Всеобщей тенденцией и конечным результатом этого процесса является исключительное мировое господство капиталистического производства. Если это состояние достигнуто, то вступает в силу марксова схема: накопление, т. е. дальнейшая экспансия капитала, становится невозможным, капитализм попадает в тупик, он не может больше функционировать в качестве исторического двигателя развития производительных сил, он достигает своей объективной экономической границы. Противоречие марксовой схемы накопления в диалектическом смысле является лишь живым противоречием между стремлением капитала к безграничной экспансии и тем пределом, который он сам себе ставит путем все прогрессирующего разрушения всех других форм производства; это — противоречие между могущественными производительными силами, которые он в процессе своего накопления пробуждает во всем мире, и тем узким базисом, который он сам отводит себе благодаря законам накопления. Марксова схема накопления в ее правильном понимании как раз своей неразрешимостью дает точно поставленный прогноз экономически неизбежной гибели капитализма в результате процесса империалистической экспансии, специальной задачей которого является осуществление предпосылки Маркса, т. е. установление всеобщего безраздельного господства капитала.

Может ли этот момент когда-нибудь наступить? Это во всяком случае только теоретическая фикция именно потому, что накопление капитала представляет собой не только экономический, но и политический процесс.

«Империализм является историческим методом для продления существования капитала, но он в то же время служит вернейшим средством, чтобы кратчайшим путем положить его существованию объективный предел. Этим однако не сказано, что этот предел обязательно должен быть достигнут. Уже сама тенденция капиталистического развития к этой конечной цели проявляется в формах, которые делают заключительную фазу капитализма периодом катастроф»[26].

«Чем больше насилия проявляет капитал, когда он посредством милитаризма уничтожает во всем мире и в своей родной стране существование капиталистических слоев и ухудшает условия существования всех трудящихся слоев, тем скорее история современного капиталистического накопления на мировой арене превращается в непрерывную цепь политических и социальных катастроф и конвульсий, которые вместе с периодическими хозяйственными катастрофами в форме кризисов делают невозможным продолжение накопления; восстание международного рабочего класса против капиталистического господства становится необходимостью еще раньше, чем оно наталкивается на свои естественные, им же самим созданные перегородки» (l. с., стр. 489).

Как вообще в истории, теория приносит нам здесь пользу, когда она выявляет тенденции  развития, логический предел, к которому она объективно идет. Этот самый предел так же не может быть достигнут, как ни один из предшествовавших периодов исторического развития не мог развиться до своего логического конца. Он тем менее может быть достигнут, чем больше в слепую игру сил вмешивается в качестве активного фактора общественное сознание, носителем которого в данном случае является социалистический пролетариат. А правильное понимание марксовой теории и в данном случае действует на общественное сознание как плодотворнейший и могущественнейший возбудитель.

Современный империализм является не первым шагом к экспансии капитала, как в схеме Бауэра, а лишь заключительной частью исторического процесса его экспансии: он представляет собой период всеобщей обостренной мировой конкуренции капиталистических государств за последние остатки некапиталистической среды на земле. Экономическая и политическая катастрофы являются в этой заключительной фазе столь же жизненным элементом, такой же нормальной формой существования капитала, как и в период первоначального накопления, т. е. в фазе его возникновения. Как открытие Америки и морского пути в Индию было не только прометеевским достижением человеческого духа и культуры, каковым оно изображается в либеральных легендах, но и рядом неотделимых от него периодических массовых убийств в среде первобытных народов Нового света и грандиозной торговлей рабами Африки и Азии, так в современной заключительной фазе империализма хозяйственная экспансия капитала неотделима от той серии колониальных завоеваний и мировых войн, которые мы переживаем. Признаком империализма как последней конкурентной борьбы за капиталистическое мировое господство являются не просто особенная энергия и всесторонность экспансии, но перенесение решающей борьбы во имя экспансии из местностей, которые являются ее объектом, в страны, где она зародилась; это между прочим является специфическим признаком того, что круг развития начинает замыкаться. Этим самым империализм переносит катастрофу как форму бытия с периферии капиталистического развития назад, к своей исходной точке. После того как экспансия капитала на протяжении четырех столетий обрекала существование и культуру всех некапиталистических народов Азии, Африки, Америки и Австралии на беспрестанные конвульсии и массовую гибель, — она бросает теперь культурные народы самой Европы в ряд катастроф, конечным результатом которых может быть только гибель культуры или переход к социалистическому способу производства. Если рассматривать вопрос в свете этого понимания, то позиция пролетариата по отношению к империализму определяется как признание необходимости раз навсегда разделаться с господством капитала. Тактическая линия его поведения дана указанной исторической альтернативой.

Совершенно иначе проходят тактические линии поведения с точки зрения официального «компетентного» марксизма. Вера в возможность накопления в «изолированном капиталистическом обществе», вера, что «капитализм мыслим и без экспансии», есть теоретическая формула вполне определенной тактической тенденции. Цель этой концепции заключается в том, чтобы представить фазу империализма не как историческую необходимость, не как фазу решающей борьбы за социализм, но как злой умысел кучки заинтересованных в этом лиц. Эта концепция метит на то, чтобы убедить буржуазию, что империализм и милитаризм вредны с точки зрения ее собственных капиталистических интересов, чтобы тем самым изолировать воображаемую кучку людей, извлекающих выгоду из империализма, и таким путем образовать блок пролетариата с широкими слоями буржуазии с целью «умерить» империализм, истощить его «частичным разоружением» и «лишить его жала»! Как либерализм на закате дней своих апеллировал от плохо информированной монархии к монархии, которая была бы более информирована, так «марксистский центр» хочет апеллировать от буржуазии, которая слушается плохих советов, к буржуазии, поддающейся внушению, от курса империалистических катастроф к международным договорам о разоружении, от борьбы великих держав за мировую диктатуру сабли к мирной федерации демократических национальных государств. Генеральный бой за уничтожение всемирноисторического противоречия между пролетариатом и капиталом превращается в утопию исторического компромисса между пролетариатом и буржуазией с целью «смягчения» империалистических противоречий между капиталистическими государствами[27].

Отто Бауэр заключает критику моей книги следующими словами: «Капитализм потерпит крушение не на механической невозможности сбыть прибавочную стоимость. Он падет от восстания, на которое он толкает народные массы. Капитализм рухнет раньше того момента, когда последний крестьянин и последний мелкий буржуа во всем мире превратятся в наемных рабочих и когда поэтому для капитализма не останется больше никаких свободных добавочных рынков; он падет значительно раньше под ударами все возрастающего „возмущения рабочего класса, непрерывно увеличивающегося, вышколенного, объединенного и организованного самым механизмом капиталистического процесса производства“». Специально на предмет моего поучения Бауэр как мастер абстракции должен был абстрагироваться не только от всего духа и тенденции моего понимания накопления, но и от ясного текста моего изложения. Но то, что его собственные храбрые слова опять-таки должны быть восприняты лишь как типичная абстракция «компетентного» марксизма, т. е. как невинный проблеск «чистого мышления», доказывает поведение этой группы теоретиков, когда вспыхнула мировая война. Возмущение непрерывно увеличивающегося, вышколенного и организованного рабочего класса вдруг превращается в политику «воздержания от голосования» при решении важнейших вопросов мировой истории — в политику «молчания» до того момента, пока не раздадутся звуки колокола мира. «Путь к власти», с виртуозностью разрисованный до мельчайших деталей еще среди глубочайшего мира, когда все еще было спокойно, при первой исторической буре превратился в «путь к бессилию»[28]. Эпигоны, которые в последнее десятилетие держали в своих руках официальное теоретическое руководство рабочим движением Германии, при первой вспышке мирового кризиса обанкротились и прямо передали это руководство в руки империализма. Ясное понимание этого факта является одной из необходимейших предпосылок при воссоздании пролетарской политики, достойной исторических задач периода империализма.

Прекраснодушные люди опять будут жаловаться, что «марксисты спорят между собою», что нападают на признанные «авторитеты». Но марксизм — не дюжина людей, которые выдают друг другу свидетельство в «компетентности» и перед которыми масса правоверных должна благоговеть в слепом доверии.

Марксизм — революционное миросозерцание, которое должно постоянно бороться за новые достижения в области познания, которое ничего не презирает так, как закостенение в раз-навсегда данных формах, которое с наибольшим успехом черпает свою живую силу из идейной борьбы самокритики и в исторической грозе. Поэтому я согласна с Лессингом, который писал младшему Реймарусу:

«Но что делать! Пусть каждый говорит то, что он считает правдой, а сама правда пусть будет достоянием бога».

Отто Бауэр. Накопление капитала

Накопление и потребительская сила

Часть выжатой прибавочной стоимости капиталисты ежегодно превращают в капитал. Они затрачивают часть прибавочной стоимости на расширение старых предприятий и на основание новых, т. е. на расширение своего производственного аппарата и подвластной им рабочей армии. Это превращение части прибавочной стоимости в капитал Маркс называет накоплением капитала . Чем дальше заходит развитие капитализма, тем меньше та часть прибавочной стоимости, которая потребляется капиталистами, и тем больше та часть ее, которая накопляется ими. Норма накопления , т. е. отношение накопляемой части прибавочной стоимости ко всей прибавочной стоимости, возрастает.

В то время как накопление капитала безгранично прогрессирует, в то время как производственный аппарат общества расширяется и товарная масса, производимая в предприятиях капиталистов, колоссально увеличивается, — потребительной силе  капиталистического общества поставлены узкие границы. Покупательная сила рабочего класса  возрастает медленнее, чем капитал, ибо с развитием производительных сил падает стоимость рабочей силы и уменьшается доля рабочего класса в стоимости, воплощенной в общественном продукте. Но покупательная сила класса капиталист о в также растет медленнее, чем больше они накопляют. Поэтому потребительная сила капиталистического общества постоянно отстает от безгранично развивающихся производительных сил. Это внутреннее противоречие капиталистического способа производства ведет к падению нормы прибыли . Это противоречие проявляется в опустошительных кризисах , при которых товарная масса, выброшенная на рынок из расширенного производственного аппарата, напрасно ищет покупателей.

Объяснение кризисов несоответствием между накоплением капитала и потребительной силой общества впервые было развито Сисмонди , затем его переняли Мальтус, Кальмер  и Родбертус . У Сисмонди это объяснение составляет существенную составную часть его критики капитализма; для Мальтуса и Кальмера оно является предпосылкой их доказательства того, что капиталистическое общество нуждается «в третьих лицах», чтобы вообще иметь возможность сбывать свои товары, — в третьих лицах, которые потребляют, ничего не производя. Объяснение падения нормы прибыли несоответствием между накоплением капитала и ростом рабочего класса дали впервые памфлеты  1821 г. Годскин  и Рамзай .

Защитники капитализма боролись против этого учения.

Они отрицали возможность всеобщего перепроизводства. С возрастанием производства товаров, — говорили они, — растет и покупательная сила производителей. Кризисы могут возникать только от диспропорциональности между отдельными отраслями производства, а не от всеобщего перепроизводства. В этом отношении ничего не может изменить и тот факт, что рабочий должен делиться стоимостью своего продукта с капиталистом. Ибо, чем меньше могут потреблять рабочие, тем больше становится покупательная сила капиталистов; вся величина спроса на товары остается таким образом неизменной независимо от того, увеличивается ли или падает доля рабочего в стоимости продукта. Столь же безразлична для общей суммы спроса и норма накопления. Если она возрастает, то покупается, правда, сравнительно меньше потребительных благ, но зато больше средств производства. Так рассуждали Рикардо, МакКуллох  и Сэй .

Падение нормы прибыли, как и кризисы, нельзя объяснять перенакоплением. Падение нормы прибыли объясняется только тем, что все возрастающие трудности снабжения средствами существования повышают стоимость рабочей силы и понижают норму прибавочной стоимости. Падение нормы прибыли сводится таким образом к неизбежным законам природы: к перенаселению и к падению плодородия почвы. Эти мысли подчеркивали в особенности Рикардо  и Джон Стюарт Милль .

Маркс окончательно покончил с этими возражениями школы Рикардо-Сэя, но он в тоже время дал совершенно новое понимание опирающегося на Сисмонди учения о внутреннем противоречии капиталистического накопления. Он разделил капиталистическое производство на две части: на производство средств производства  и на производство потребительных благ . Он доказал, что производство капитала лишь тогда может протекать беспрепятственно, когда между этими двумя отраслями производства существуют определенные количественные соотношения. Но эта гармония может установиться в капиталистическом обществе только как «результат процесса уничтожения существующих дисгармоний». Кризисы являются поэтому не случайными сопутствующими явлениями, вызванными случайной же диспропорциональностью производства, а неизбежными фазами воспроизводства капитала, ибо только через них могут установиться необходимые количественные отношения между обеими отраслями общественного производства. Но падение нормы прибыли даже при полной пропорциональности производства происходит не вследствие неизбежных законов природы, а в результате того факта, что капитал растет быстрее, чем приводимая им в движение рабочая сила, которая одна только производит прибавочную стоимость.

Схемы второго тома «Капитала», в которых Маркс дал условия равновесия между обеими отраслями производства, оказали огромное влияние на русскую экономическую литературу . Она обсуждала вопрос о том, является ли капитализм и для России «неизбежною необходимостью»; должна ли и Россия, как думали западники , перенять экономические, социальные и политические учреждения Западной и Средней Европы, или же она может сохранить свое национальное своеобразие и самобытность, как полагали славянофилы; русская литература, выражаясь социалистически, ставила следующий вопрос: являются ли и для России концентрация капитала, пролетаризация народной массы и классовая борьба между буржуазией и пролетариатом предпосылками социализма, как учили социал-демократы , или же Россия может, не проходя через капитализм, построить социалистическое общество на основе мира, т. е. крестьянской земельной общины, как думали народники  и их преемники, социалисты-революционеры? В этом споре обсуждался и вопрос о том, может ли капитализм вообще распространяться за пределы Западной и Средней Европы, и не потерпит ли развитие капиталистического производства на Востоке крушение ввиду невозможности сбыть товары, произведенные расширившимся производственным аппаратам? Руководствуясь марксовыми схемами, марксисты в борьбе с народниками показывали, что капитализм может еще сильно расширяться и что производственный аппарат может еще колоссально увеличиться без того, чтобы капиталисты ощущали недостаток в рынке для своих товаров, так как равновесие между производством средств производства и производством потребительных благ все снова и снова восстанавливается капиталистическим механизмом.

Спор между марксистами и народниками в России решен историей. Но теперь Роза Люксембург , конечно, с совершенно другой целью, опять подымает тезис об ограниченности капитализма. Ее книга: «Накопление капитала. К вопросу об экономическом объяснении империализма » (Берлин, 1913) дает новое понимание проблемы, которая со времен Сисмонди все снова и снова всплывает на поверхность.

Предположим сперва простое воспроизводство: вся прибавочная стоимость потребляется и никакая часть ее не накопляется, по Марксу, в следующей схеме:

I. Отрасли, производящие средства производства: постоянный капитал (с) + переменный (v) + прибавочная стоимость (m).

II. Отрасли, производящие потребительные блага: постоянный капитал (с1) + переменный капитал (v1) + прибавочная стоимость (m1).

Отрасли, производящие средства производства , должны купить у отраслей, производящих потребительные блага, средства существования: во-первых, для пропитания своих рабочих на сумму (v) и, во-вторых, для потребления капиталистов на сумму (m), всего, стало быть, на сумму (v + m). С другой стороны, отрасли, производящие потребительные блага , должны купить средства производства у отраслей, изготовляющих эти последние, на сумму (с), для обновления своего постоянного капитала. Обмен между обеими группами совершается беспрепятственно, когда c1 = v + m. Это — условие равновесия при простом воспроизводстве.

Другое дело — при воспроизводстве в расширенном масштабе. Здесь все производство представляется в следующей схеме:

I. Отрасли, производящие средства производства: постоянный капитал (с) + переменный капитал (v) + потребленная часть прибавочной стоимости (k) + накопленная часть прибавочной стоимости (а).

II. Отрасли, производящие потребительные блага: постоянный капитал (с1) + переменный капитал (v1) + потребленная часть прибавочной стоимости (k1) + накопленная часть прибавочной стоимости (a1).

Здесь возникают затруднения. Отрасли, производящие средства производства, покупают средства существования на сумму (v + k), и на эту же сумму отрасли, производящие потребительные блага, покупают у первых средства производства для обновления своего постоянного капитала. Что происходит с (а) и (а1)? Прежде всего (а) овеществлено в средствах производства; кто может их купить? (а1) воплощено в потребительных благах; куда их сбыть? Здесь Роза Люксембург прибегает к старой гипотезе «третьих лиц». Она полагает, что подлежащая накоплению часть прибавочной стоимости вообще не может быть реализована, если капиталистическое производство не может сбыть избыточных стоимостей вне своей сферы некапиталистически производящим мелкой буржуазии и мелкому крестьянству . Этим, по ее мнению, объясняется стремление капитала к расширению своих рынков. Отсюда стремление разрушить натуральное хозяйство, превратить всюду простое товарное производство в капиталистическое и сделать весь мир рынком для капиталистической промышленности; отсюда, стало быть, империализм ! Но лишь только рынки сбыта не поддаются больше расширению, капитализм не может больше сбыть большую часть своих товаров. Он задыхается в им самим созданном богатстве. Тогда бьет его последний час… Такова основная мысль работы товарища Люксембург. Посмотрим теперь, правильна ли она.

Накопление и рост населения

Всякое общество, численность населения которого возрастает, должно ежегодно расширять свой производственный аппарат. Эта необходимость будет существовать для социалистического общества точно так же, как и для капиталистического общества настоящего, как она существовала для крестьянского хозяйства прошлого, которое производило для своих собственных потребностей.

Предположим, что в социалистическом обществе численность населения возрастает ежегодно на 5%. Обществу в следующем году придется прокормить на 5% больше людей, чем в текущем. Поэтому общество: 1) должно уже в текущем году произвести определенное количество потребительных благ, которое необходимо для прироста населения в следующем году; оно, стало быть, должно, например, построить столько жилых домов, чтобы весь запас квартир увеличился на 5%, и расширить запашку настолько, чтобы запас хлеба возрос после следующей жатвы на 5%; 2) оно уже в этом году должно произвести такое количество средств производства, чтобы в следующем году иметь возможность предоставить в распоряжение рабочей армии, увеличившейся на 5%, необходимые рабочие помещения и средства труда. Общество каждый год должно затрачивать часть своего труда на производство потребительных благ и средств производства, которые потребуются для прироста населения в следующем году.

То же самое должно делать и капиталистическое общество. Но здесь расширение производственного аппарата и запаса средств существования связано с накоплением капитала. Часть прибавочной стоимости превращается в капитал, причем одна часть накопленной прибавочной стоимости присоединяется к переменному капиталу, а другая часть — к постоянному. Капиталисты производят это накопление для увеличения своей прибыли; но общественный результат этого накопления заключается в том, что прирост населения находит готовыми необходимые ему потребительные блага и средства производства. В увеличении переменного капитала находит себе выражение создание средств существования для прироста населения; в увеличении постоянного капитала — создание для прироста населения рабочих помещений и средств труда.

Но в то время как в социалистическом обществе органы, планомерно направляющие производство, заботятся о том, чтобы расширение производственного аппарата и увеличение запаса средств существования шли в ногу с ростом населения, капиталистическое общество не имеет подобных органов. Накопление капитала зависит здесь от произвола капиталистов. Поэтому оно может отставать от роста населения или обгонять его. Посмотрим прежде всего, как должно совершаться накопление капитала, чтобы оно сохраняло равновесие с ростом населения. Если мы уясним это, то нам нетрудно будет понять, к каким результатам должно привести нарушение этого состояния равновесия.

Предположим, что численность населения увеличивается ежегодно на 5%. Если равновесие сохраняется, то и переменный капитал должен увеличиваться ежегодно на 5%. Постоянный капитал растет быстрее, чем переменный, — насколько быстрее, это определяется достигнутой в данный момент степенью развития техники. Предположим, что постоянный капитал увеличивается ежегодно на 10%. Тогда мы получаем, например, следующий ряд:

Таблица 1

Чтобы упростить исследование, предположим пока, что норма прибавочной стоимости остается неизменной. Пусть она равняется 100%. Масса прибавочной стоимости в каждом году столь же велика, как и масса переменного капитала. Какая часть прибавочной стоимости накопляется и какая потребляется? Накопляется часть, достаточная для увеличения переменного капитала на 5% и постоянного капитала на 10%. Пусть прибавочная стоимость, например, составляет в первом году 100 000. Тогда для увеличения постоянного капитала (с 200 000 до 220 000) употребляется 20 000, а для увеличения переменного капитала (со 100 000 до 105 000) — 5000. Всего, стало быть, накопляется 25 000, а потребляется 75 000. За четырехлетний период развитие представится в следующем виде:

Таблица 2

Каждый год 5% прибавочной стоимости отнимается от потребления капиталистов и затрачивается на увеличение переменного капитала. Но, кроме того, часть прибавочной стоимости должна быть употреблена на увеличение постоянного капитала. Но так как прибавочная стоимость растет в той же пропорции, что и переменный капитал, а постоянный капитал быстрее переменного, то к постоянному капиталу должна присоединяться из года в год возрастающая часть прибавочной стоимости. Норма накопления (отношения подлежащей накоплению части прибавочной стоимости ко всей прибавочной стоимости) выразится таким образом в следующих цифрах (округленно в%):

Таблица 3

1-й год — 25

2-й год — 26

3-й год — 27

4-й год — 28

В предположении неизменной нормы прибавочной стоимости воспроизводство в расширенном масштабе, при прогрессирующем росте органического состава капитала, возможно лишь тогда, когда норма накопления из года в год возрастает. Если равновесие между накоплением и приростом населения сохраняется, то рост нормы накопления должен находиться в определенно (festen) количественном отношении к росту населения и к росту постоянного капитала.  Что это действительно так, показывают цифры нашего примера. Кто привык вести расчеты в общих числах, без особого труда найдет уравнение, выражающее это количественное отношение.

Мы рассматривали до сих пор рост всего капитала. Исследуем теперь, как весь капитал должен распадаться на две упомянутых выше крупных отрасли производства — на производство средств производства и потребительных благ.

Предположим, что производство в первом году представляется в следующем виде:

Каким же образом должен распределяться капитал во втором году? Производительное приложение накопленной в каждой из обеих сфер производства прибавочной стоимости в следующем году в той же самой сфере производства невозможно, ибо прогресс к более высокому органическому составу капитала требует передвижки капитала из отраслей, производящих потребительные блага, в производство средств производства. Мы, следовательно, должны рассчитать, какую часть прибавочной стоимости, накопленной в отраслях, производящих потребительные блага, нужно перенести в производство средств производства  с целью расширения этой отрасли.

Согласно таблицам 1 и 2, мы во втором году должны иметь:

Переменный капитал — 105 000

Потребленная часть прибавочной стоимости — 77 750

Часть прибавочной стоимости, подлежащая присоединению к переменному капиталу — 5250

Сумма — 188 000

Отсюда следует, что стоимость продукта отраслей, производящих потребительные блага, во втором году должна составлять 188 000, ибо только на эту сумму стоимостей могут быть выменены средства потребления.

В отраслях, производящих потребительные блага, в первом году накопляется 10 000 (а) (постоянного капитала) и 2500 (b) (переменного капитала). Если стоимость продукта отраслей, производящих потребительные блага, составит во втором году 188 000, то от накопленной в них в первом году прибавочной стоимости в отраслях, производящих потребительные блага, может быть приложено лишь 5334 а + 1333 b; остаток должен быть перенесен в отрасли, производящие средства производства[29].

Итак, мы для второго года получаем:

Такими же расчетами мы высчитываем данные для следующих лет. Мы получаем таким образом следующий ряд:

Таблица 4

1-й год

c + v + k + a + b =

I. 120 000 + 50 000 + 37 500 + 10 000 + 2500 = 220 000

II. 80 000 + 50 000 + 37 500 + 10 000 + 2500 = 180 000

Итого. 200 000 + 100 000 + 75 000 + 20 000 + 5000 = 400 000

2-й год

I. 134 666 + 53 667 + 39 740 + 11 244 + 2683 = 242 000

II. 85 334 + 51 333 + 38 010 + 10 756 + 2567 = 188 000

Итого. 220 000 + 105 000 + 77 750 + 22 000 + 5250 = 430 000

3-й год

I. 151 048 + 57 576 + 42 070 + 12 638 + 2868 = 266 200

II. 90 952 + 52 674 + 38 469 + 11 562 + 2643 = 196 300

Итого. 242 000 + 110 250 + 80 539 + 24 200 + 5511 = 462 500

4-й год

I. 169 124 + 61 738 + 41 465 + 14 186 + 3087 = 292 600

II. 96 876 + 54 024 + 38 909 + 12 414 + 2701 = 204 524

Итого. 266 000 + 115 762 + 83 374 + 26 600 + 5588 = 497 924

Цифры, которые Маркс берет во втором томе «Капитала» для представления процесса воспроизводства, выбраны произвольно и не свободны от противоречий. Это объясняется тем, что Энгельс нашел эту часть марксова труда в литературном наследстве нашего учителя незаконченной. Но если он изложил ход своих мыслей не в безукоризненном виде, то это отнюдь не значит, что самый ход этих мыслей неправилен. Роза Люксембург довольствуется указанием на произвольности марксовых схем и склонна верить, что без этих произвольностей вообще нельзя было бы построить схемы. Мы предпочитаем искать для марксова хода мыслей подходящее наглядное пояснение и вести наше исследование по схеме, освобожденной от произвольных элементов. Поэтому мы здесь построили схемы, которые — раз приняты предпосылки — уже не содержат в себе ничего произвольного и числовые значения которых с железной необходимостью вытекают друг из друга.

Произвольны только предпосылки, взятые для первого года а именно, что постоянный капитал составляет 200 000 и переменный капитал 100 000, что переменный капитал распределен поровну между обеими сферами производства, что норма прибавочной стоимости равна 100% и что норма накопления одинакова в обеих сферах производства. Далее, произвольно допущение, что постоянный капитал возрастает ежегодно на 10%, а переменный капитал на 5%. Но если эти предпосылки приняты, то все цифры, представленные в схеме, вытекают из них с математической необходимостью. Развитие не может протекать иначе, пока норма прибавочной стоимости остается неизменной и поскольку норма накопления остается одинаковой для обеих сфер производства. Наша схема дает таким образом безупречную основу для исследования проблемы, поставленной товарищем Люксембург.

Реализация прибавочной стоимости

Руководствуясь таблицей 4, исследуем, может ли товарная масса, овеществленная в накопленной части прибавочной стоимости (a + b), найти себе сбыт в самом капиталистическом мире, или она, как думает товарищ Люксембург, может быть сбыта лишь вне капиталистического мира.

В отраслях, производящих средства производства , в первом году изготовляются товары стоимостью в 220 000. Кто покупает эти товары?

Прежде всего капиталисты отраслей, производящих средства производства, сами нуждаются в средствах производства. Часть этих потребностей они покрывают, затрачивая средства производства, произведенные в их собственных предприятиях, для обновления или для расширения этих последних. Так, угольные копи сами употребляют уголь для отопления своих паровых котлов, железоделательные заводы сами применяют железо для обновления или расширения своего производственного аппарата. Другую часть потребностей они покрывают путем покупок друг у друга в пределах отраслей, производящих средства производства. Так, железоделательный завод покупает уголь у угольной копи, горное предприятие покупает машины у машиностроительного завода, машиностроительный завод покупает железо у железоделательного завода. Но как велика вся потребность отраслей, производящих средства производства, в новых средствах производства? Прежде всего должен быть восстановлен постоянный капитал, потребленный в производстве; для этой цели капиталисты отраслей, производящих средства производства, должны затратить средств производства стоимостью в 120 000. Но сверх того капиталисты затратят для расширения существующих или для основания новых предприятий накопленную ими в первом году прибавочную стоимость. Если они захотят применить в следующем году капитал, увеличенный на 12 500, то они уже в этом году должны строить новые рабочие помещения, покупать новые машины и увеличивать запас сырых материалов, чтобы рабочие, которых они хотят взять на работу в начале следующего года, нашли уже готовыми необходимые средства труда. Для этой цели они должны купить друг у друга средства производства стоимостью в 10 000. Всего, стало быть, из средств производства стоимостью в 220 000, произведенных в сфере I, внутри этой сферы находят себе сбыт: во-первых, 120 000 для обновления производственного аппарата и, во-вторых, 10 000 для расширения производственного аппарата в следующем году. Но что же происходит с оставшимися средствами производства стоимостью в 90 000?

Прежде всего капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, должны купить средства производства стоимостью в 80 000 для обновления средств производства, потребленных в производстве в первом году. Но сверх того капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, должны уже в этом году строить рабочие помещения, покупать машины, увеличивать запас сырых материалов, потому что они в следующем году намерены продолжать производство в расширенном масштабе. С этой целью сфера II покупает у сферы I средства производства стоимостью в 5334. Всего, стало быть, капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, покупают средств производства, необходимых для производства потребительных благ, на сумму в 85 334. Непроданными таким образом остались теперь лишь средства производства стоимостью в 4666. Где они находят себе сбыт?

Капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, переносят часть накопленной в первом году прибавочной стоимости в отрасли, производящие средства производства: они либо сами основывают фабрики, в которых производятся средства производства, либо при посредстве банков передают часть накопленной ими прибавочной стоимости капиталистам отраслей, производящих средства производства[30], для приложения ее в этих отраслях, либо покупают акции обществ, производящих средства производства. Если производственный аппарат сферы I расширится таким образом в следующем году, то элементы этого производственного аппарата (рабочие помещения, машины, сырье) должны быть куплены уже в этом году. Отрасли, производящие средства производства, продают поэтому товары стоимостью в 4666 тому капиталу, который накоплен в отраслях, производящих потребительные блага, но который применяется в отраслях, производящих средства производства. Капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, покупают, стало быть, наряду со средствами производства стоимостью в 85 334, которые затрачиваются на производство потребительных[31] благ, еще средства производства стоимостью в 4666, предназначенные для производства средств производства.

Итак, средства производства, произведенные в первом году, сбываются следующим образом:

1. Капиталистам отраслей, производящих средства производства:

a) на обновление производственного аппарата в I. 120 000

b) на расширение производственного аппарата в I. 10 000

Итого. 130 000

2. Капиталистам отраслей, производящих потребительные блага:

a) для обновления производственного аппарата в II. 80 000

b) для расширения производственного аппарата в II. 5334

c) для расширения производственного аппарата в I. 4666

Итого. 90 000

Этим самым вся товарная масса, произведенная в сфере I, сбыта без остатка.

Как же происходит сбыт потребительных благ? Для упрощения исследования допустим пока, что весь рабочий класс живет в фабричных квартирах (т. е. в квартирах, принадлежащих промышленным капиталистам) и покупает все необходимое только в фабричных лавках (т. е. в лавках, принадлежащих промышленным капиталистам). В этом случае все произведенные средства потребления попадают в руки промышленных капиталистов, причем одна часть потребляется ими самими, а другая часть продается ими рабочим.

В первом году стоимость товаров, произведенных в отраслях, производящих потребительные блага, составляет 180 000. Из этих товаров часть применяется в самих отраслях, производящих потребительные блага. Прежде всего сами капиталисты этих отраслей потребляют товаров стоимостью в 37 500. Сверх того капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, должны сбыть часть своих товаров своим фабричным лавкам, чтобы продать их рабочим сферы II. Как велика должна быть эта часть? В первом году доход рабочих в II составлял 50 000, во втором году он будет составлять 51 333. Следовательно, капиталисты II должны из продукта первого года 51 333 передать в свои фабричные лавки, дабы запас, предназначенный для пропитания рабочих во втором году, был уже заготовлен. Таким образом из продукта сферы II внутри самой этой сферы было сбыто 37 500 + 51 333 = 88 833.

Капиталисты отраслей, производящих средства производства, должны покупать товары у отраслей, производящих потребительные блага. Для своего собственного потребления они нуждаются в товарах стоимостью в 37 500. Кроме того они должны купить товары для своих фабричных лавок. Доход рабочих сферы I составляет в первом году 50 000. Прибавлением сюда накопленной части прибавочной стоимости он во втором году повышается до 52 500. Таким образом капиталисты I должны в первом году купить для своих фабричных лавок 52 500 из годового продукта II, чтобы эти лавки могли покрыть потребности рабочих I. Вся потребность капиталистов, производящих средства производства, в потребительных благах составляет, следовательно, 37 500 + 52 500 = 90 000.

Наконец, капиталисты II затрачивают часть накопленной ими прибавочной стоимости на постройку новых предприятий, производящих средства производства. Эти предприятия также должны устроить фабричные лавки. Эти последние должны купить часть потребительных благ, произведенных в первом году, чтобы они могли покрыть потребности рабочих, занятых в этих предприятиях во втором году. Они покупают потребительных благ стоимостью в 1167. Итак, потребительные блага, произведенные в первом году, сбываются следующим образом:

1. Капиталистам отраслей, производящих средства производства:

a) для их собственного потребления. 37 500

b) для фабричных лавок. 52 500

Итого. 90 000

2. Капиталистам отраслей, производящих средства потребления:

a) для их собственного потребления. 37 500

b) для фабричных лавок в II. 51 333

c) для фабричных лавок в I. 1167

Итого. 90 000

Следовательно, вся товарная масса, произведенная в сфере II, также сбывается. Вместе с тем мы видим, что капиталисты отраслей, производящих потребительные блага, покупают у отраслей, производящих средства производства, этих последних стоимостью в 90 000 и продают им потребительных благ на ту же стоимость. Обращение между обеими сферами заключается в том, что потребительные блага стоимостью в 90 000 обмениваются на средства производства той же стоимости. Таким образом оказывается реализованной стоимость всего продукта обеих сфер, следовательно, и вся прибавочная стоимость.

Мы предполагали до сих пор, что продажа товаров производится самими промышленными капиталистами, что промышленные капиталисты сами делают запасы товаров и продают их рабочим. Но в существе всего процесса ничего не изменится, если эта функция будет перенесена на особый капитал; если на место товарного капитала промышленных капиталистов станет товарно-торговый капитал. В этом случае имеют место следующие изменения: во-первых, вместо фабричных лавок товары покупаются купцами, во-вторых, часть товарного капитала находится не в руках промышленных капиталистов, а в руках купцов; первые делятся с последними своей прибавочной стоимостью, и, по мере того как это происходит, вместо спроса на товары, предъявляемого промышленными капиталистами, выступает спрос со стороны купцов. Совокупная потребительная сила общества этим обстоятельством совершенно не затрагивается. Вся прибавочная стоимость реализуется и в этом случае.

Руководствуясь таблицей 4, можно подобным же образом убедиться в том, что стоимость всего продукта обеих сфер сбывается без затруднений не только в первом году, но и в каждом из последующих годов и что реализуется также совокупная прибавочная ценность. Следовательно, допущение товарища Люксембург, что накопленная часть прибавочной стоимости не может быть реализована, — не верно.

Как же это возможно, что товарищ Люксембург пришла к этому ложному утверждению?

Мы допустили, что капиталисты уже в первом году покупают те средства производства, которые приводятся в движение приростом рабочего населения во втором году, и что капиталисты уже в первом году покупают те потребительные блага, которые они продают приросту рабочего населения во втором году, что, следовательно, часть продукта труда первого года покупается с тем, чтобы дать ей применение как добавочному производительному капиталу во втором году. Если бы мы не сделали этого допущения, то реализация прибавочной стоимости, произведенной в этом году, действительно была бы невозможна. Тогда были бы проданы:

Из средств производства:

для обновления постоянного капитала в I. 120 000

для обновления постоянного капитала в II. 80 000

Итого. 200 000

Из потребительных благ:

капиталистам I. 37 500

рабочим I. 50 000

капиталистам II. 37 500

рабочим II. 50 000

Итого. 175 000

В этом случае действительно не поддаются сбыту средства производства стоимостью в 20 000 и потребительные блага стоимостью в 5000. На самом деле, как раз часть прибавочной стоимости (a + b), предназначенная для накопления, не могла бы быть реализована.

Роза Люксембург полагает, что накопленная часть прибавочной стоимости не может быть реализована. В первом году она действительно не реализуется, раз вещественные элементы добавочного производительного капитала (новые рабочие помещения, машины, сырье, потребительные блага для прироста количества рабочих) покупаются лишь во втором году. Но в конце концов они все же должны быть куплены если не в первом, то во втором году, ибо без них расширение производственного аппарата, т. е. производительное приложение вновь образовавшегося капитала, невозможно. Лишь только они покупаются, как реализуется и до сих пор еще скрытая часть прибавочной стоимости, произведенной в первом году.

Сам Маркс представляет кругооборот капитала следующим образом:

Д — Т (СП + Р) … П … Т1 — Д1

Разложим Т1 на три части: Т + т + т1, где Т равно издержкам производства (c + v), т — потребленной части и т1 — накопленной части прибавочной стоимости. Тогда мы получим следующую картину:

Д — Т (СП + Р) … П … (Т + т + т1) — (Д + д + д1)

По окончании процесса производства кругооборот распадается на три частичных процесса. Разумеется, может случиться, что время, необходимое для превращения произведенных товаров в деньги, различно для каждого из трех частичных процессов. Пока закончен лишь процесс Т-Д, прибавочная стоимость вообще еще не реализована, реализованы только издержки. Когда закончен процесс (Т + т) — (Д + д), реализована лишь потребленная, а не накопленная часть прибавочной стоимости. Накопленная часть прибавочной стоимости может быть реализована лишь в тот момент, когда т1 превратилось в д1 т. е. когда проданы те товары, в которых овеществлена подлежащая накоплению часть прибавочной стоимости, — те товары, которые образуют материальные элементы добавочного производительного капитала следующего периода производства.

Итак, случай реализации только потребленной, а не накопленной части прибавочной стоимости действительно может иметь место: он наступает тогда, когда (Т + т) уже превратилось в (Д + д), но т1 еще не превратилось в д1.

Но этот случай является лишь преходящей фазой во всем кругообороте. По мере того как происходит производительное приложение вновь образованного капитала, реализуется и накопленная часть прибавочной стоимости. Следовательно, если (Т + т) превратилось в (Д + д) уже в первом году, в то время как т1, произведенное в том же году, может быть превращено в д1 лишь в следующем году, то в первом году реализуется, конечно, лишь потребленная часть прибавочной стоимости; часть прибавочной стоимости, произведенная в первом году и предназначенная для накопления, не остается однако нереализованной: она также реализуется, но лишь в течение второго года.

Прибавочный продукт , произведенный в первом году, состоит из двух частей: во-первых, из потребительных благ  для капиталистов и, во-вторых, из материальных элементов добавочного производительного капитала . Когда продана первая составная часть, то реализована потребленная часть прибавочной стоимости; когда продана вторая составная часть, то реализована накопленная часть прибавочной стоимости. Невозможно сперва  реализовать часть прибавочной стоимости (к) и затем  только создать потребительные блага для капиталистов; реализация как раз и совершается в продаже первой составной части прибавочного продукта. Столь же невозможно сперва  реализовать часть прибавочной стоимости (a + b) и затем  только покупать материальные элементы добавочного производительного капитала; реализация (a + b) как раз и совершается в продаже второй составной части прибавочного продукта. Следовательно, нет ничего странного в том, что Роза Люксембург не может реализовать в первом году (a + b), раз она принимает, что капиталисты покупают материальные элементы добавочного производительного капитала лишь во втором году. Реализация (a + b) и производительное применение прибавочного продукта, в котором овеществлено (a + b), — две стороны одного и того же явления, они могут произойти только одновременно .

Вся трудность возникает лишь в том случае, если принять, что время продажи товаров, в которых воплощена накопленная часть прибавочной стоимости, длиннее времени продажи остальных товаров. В действительности время оборота отдельных капиталов и его расчленение на время покупки, производства и продажи весьма различны. Чтобы представить воспроизводство капитала в простой схеме, Маркс должен был отвлечься от этих различий и принять, что годовой продукт сбывается в пределах года. Но если бы мы даже не обратили внимания на эту предпосылку марксовой схемы, мы все равно не пришли бы ни к какому другому результату, как к той не неожиданной истине, что часть прибавочной стоимости, произведенной в одном году, реализуется лишь в течение следующего года.

Товарищ Люксембург думает, что товары, в которых воплощено (a + b), должны быть проданы вне капиталистического мира, чтобы была возможна реализация овеществленной в них прибавочной стоимости. Но что же это за товары? Ведь это — те средства производства, которые нужны капиталистам для расширения их производственного аппарата, и те потребительные блага, которые употребляются на прокормление прироста рабочего населения. Если бы эти товары были выброшены за пределы капиталистического мира, то в следующем году вообще не было бы возможно никакое производство в расширенном масштабе; нельзя было бы произвести ни средств производства, необходимых для расширения производственного аппарата, ни средств существования, необходимых для прокормления возросшего количества рабочих. Исключение этой части прибавочного продукта из капиталистического рынка не только не сделало бы возможным накопление, как думает Роза Люксембург, напротив того, оно сделало бы невозможным всякое накопление.

В действительности и накопленная часть прибавочной стоимости реализуется в капиталистическом обществе. Реализация происходит, конечно, шаг за шагом, постепенно. Так, например, средства существования, которые употребляются для прокормления добавочных рабочих во втором году, как правило, производятся и продаются производителями крупному торговому капиталу уже в первом году; стало быть, часть прибавочной стоимости, овеществленная в этих средствах существования, реализуется уже в первом году. Реализация другой части этой прибавочной стоимости происходит лишь в течение второго года, вместе с продажей этих средств существования крупными торговцами мелким и этими последними — рабочим. Всех частностей этого процесса схема обнять, конечно, не может, но весь процесс в целом от этого нисколько не изменяется. Хотя кругообороты отдельных капиталов поглощают и перекрещивают друг друга, но факт остается: реализация (a + b) и производительное приложение вновь образованного капитала происходят одновременно, иначе говоря, первая совершается во втором и посредством него. В этом смысле наша схема является верным отражением действительности. Это доказывает, что и часть прибавочной стоимости, подлежащая накоплению, реализуется в самой капиталистической сфере.

Недостаточное накопление и перенакопление

Наша схема (таблица 4) предполагает, во-первых, что количество рабочих возрастает ежегодно на 5%, во-вторых, что переменный капитал возрастает в такой же пропорции, что и количество рабочих, и, в-третьих, что постоянный капитал растет настолько быстрее переменного, насколько этого требует технический прогресс. При этих предпосылках нет ничего удивительного, что при реализации прибавочной стоимости не возникает никаких затруднений. Потребительная сила рабочих растет в этом случае с такой же быстротой, как их численность. Потребительная сила капиталистов возрастает столь же быстро, так как с количеством рабочих возрастает и масса прибавочной стоимости. Потребительная сила всего общества растет, следовательно, с такой же быстротой, как стоимость, воплощенная в продукте. Накопление не вносит в это никаких изменений; оно лишь означает, что требуется меньше потребительных благ, но больше средств производства, чем при простом воспроизводстве. Расширение поля производства , составляющее предпосылку накопления, дано здесь ростом населения.

Однако это состояние равновесия между накоплением и ростом населения может сохраниться лишь в том случае, если норма накопления повышается с такой быстротой, что переменный капитал, несмотря на увеличение органического состава капитала, растет так же быстро, как население (таблица 3). Если возрастание нормы накопления отстает от требуемой величины, то рост переменного капитала отстает от увеличения ищущего работы населения. Состояние, которое наступает при этом, мы можем назвать состоянием недостаточного накопления  (или недонакопления — Unterakkumulation).

Первым следствием недостаточного накопления является образование промышленной резервной армии. Часть прироста населения остается безработной. Безработные пролетарии оказывают давление на заработную плату. Заработная плата падает, норма прибавочной стоимости возрастает.  Так как в обществе, состоящем только из капиталистов и пролетариев, безработные пролетарии не могут найти никакого иного дохода, кроме заработной платы, то последняя будет до тех пор падать, а норма прибавочной стоимости до тех пор возрастать, пока все рабочее население найдет занятия, несмотря на относительно уменьшившуюся величину переменного капитала. Изменившееся распределение стоимости продукта, которое вследствие этого наступает, вызвано тем фактом, что с возрастанием органического состава капитала, в котором находит свое выражение технический прогресс, падает стоимость рабочей силы  и образуется, следовательно, относительная прибавочная стоимость .

Если норма прибавочной стоимости повышается, то при неизменной норме накопления увеличивается и подлежащая накоплению часть прибавочной стоимости. Возрастает, следовательно, и масса прибавочной стоимости, которая идет на увеличение переменного капитала. Ее возрастание должно итти по указанному пути до тех пор, пока снова не восстановится равновесие между ростом переменного капитала и ростом населения.

Я называю отношение накопленной части прибавочной стоимости ко всей прибавочной стоимости капиталистической нормой накопления , а отношение накопленной части прибавочной стоимости к стоимости всего продукта (переменный капитал + прибавочная стоимость) — общественной нормой накопления [32]. Механизм, посредством которого все снова и снова уничтожается недостаточное накопление, мы можем таким образом представить в следующем виде: если общественная норма накопления слишком мала, то возникает промышленная резервная армия; заработная плата падает; норма прибавочной стоимости подымается; вследствие этого возрастает также — даже при неизменной капиталистической норме накопления — общественная норма накопления, ибо при равной капиталистической норме накопления общественная норма накопления возрастает вместе с нормой прибавочной стоимости. Под давлением промышленной резервной армии норма прибавочной стоимости, а вместе с ней и общественная норма накопления возрастают до тех пор, пока последняя не будет достаточно велика, чтобы, несмотря на возрастание органического состава, увеличить переменный капитал столь же быстро, как и рабочее население. Когда это имеет место, промышленная резервная армия рассасывается, и равновесие между накоплением и ростом населения снова восстанавливается.

Итак, капиталистический способ производства в самом себе несет механизм, который снова согласовывает накопление, отстающее от роста населения, с этим ростом. Но это согласование происходит за счет рабочего класса. Оно осуществляется путем повышения нормы эксплоатации. Прогресс к более высокому органическому составу капитала все снова и снова вызывает недостаточное накопление; возрастанием нормы прибавочной стоимости оно снова и снова преодолевается. Перенакопление является периодически возвращающимся , но все же лишь преходящей фазой промышленного цикла .

Если общественная норма накопления возрастает, то она в конце-концов достигает такого пункта, когда переменный капитал растет быстрее, чем народонаселение. Состояние, которое наступает в этом случае, мы называем состоянием перенакопления , но подобно недостаточному накоплению и перенакопление является все же лишь преходящей фазой промышленного цикла.

Маркс описывает состояние перенакопления следующим образом: «Если бы капитал возрос по сравнению с рабочим населением настолько, что нельзя было бы ни удлинить абсолютное рабочее время, доставляемое этим населением, ни расширить относительное прибавочное рабочее время (последнее помимо того было бы не выполнимо при тех обстоятельствах, когда спрос на труд столь значителен, следовательно, когда существует тенденция к повышению заработной платы), т. е. если бы возросший капитал производил лишь такую же или даже меньшую массу прибавочной стоимости, чем до своего увеличения, то оказалось бы абсолютное перепроизводство капитала, т. е. возросший капитал К + δK произвел бы прибыли не больше или даже меньше, чем капитал К до своего увеличения? на К. В обоих случаях произошло бы сильное и внезапное понижение общей нормы прибыли, но на этот раз вследствие такой перемены в составе капитала, причиной которой было бы не развитие производительной силы, а повышение денежной стоимости переменного капитала (вследствие повышения заработной платы) и соответствующее ему уменьшение отношения прибавочного труда к необходимому труду»[33]. Этот пункт обозначает абсолютную границу накопления . Если он достигнут, то согласование накопления с приростом населения осуществляется через опустошительный кризис с бездействием колоссальных капиталов, с массовым разрушением стоимостей и с быстрым падением нормы прибыли.

В действительности согласование может произойти еще раньше, чем достигнута абсолютная граница, описанная Марксом. Если норма накопления слишком велика, то промышленная резервная армия быстро рассасывается, заработная плата поднимается, норма прибавочной стоимости падает, вместе с ней падает общественная норма накопления, а уже вследствие этого снова замедляется рост переменного капитала. Уже вследствие этого может произойти согласование накопления с приростом населения.

Кроме того норма прибыли при состоянии перенакопления понижается очень быстро. Вследствие прогресса к более высокому органическому составу капитала норма прибыли падает даже тогда, когда между накоплением и ростом населения существует равновесие. Она падает еще быстрее, когда прогресс к более высокому органическому составу совпадает с падением нормы прибавочной стоимости, что имеет место в случае перенакопления. «Кризис наступает в тот момент, когда только что описанные тенденции к понижению нормы прибыли одерживают победу над тенденциями, которые приводили к повышению цены и прибыли вследствие возрастания спроса»[34]. Во время кризиса и следующей за ним промышленной депрессии накопление существенно замедляется; рост переменного капитала в этом случае опять отстает от роста населения.

Следовательно, и перенакопление подобно недостаточному накоплению все снова и снова устраняется самим механизмом капиталистического способа производства. При капиталистическом способе производства существует тенденция к приспособлению накопления капитала к росту населения.  Это приспособление достигается, лишь только переменный капитал увеличивается столь же быстро, как и рабочее население, а постоянный капитал настолько быстрее, насколько этого требует развитие производительной силы. В социалистическом обществе общественные органы, направляющие производство, сознательно и планомерно заботились бы о том, чтобы рост общественного производственного аппарата был бы согласован с ростом населения. В капиталистическом обществе это согласование также должно произойти, но оно может здесь произойти не иначе, как через большие кризисы с безработицей, понижением заработной платы и возрастающей эксплоатацией, с одной стороны, и через бездействие капитала, разрушение стоимостей и падающую норму прибыли, с другой стороны.

Тенденция к согласованию накопления с ростом населения господствует над международными отношениями. Страны с постоянным перенакоплением прилагают большую и все возрастающую часть накопляемой в каждом году прибавочной стоимости за границей. Таковы, например, Франция и Англия. Страны с постоянным недостаточным накоплением привлекают к себе капитал из-за границы и снабжают последнюю рабочей силой. Таковы, например, аграрные страны Восточной Европы. Увеличение производительного капитала в самой стране всегда остается ограниченным ростом находящегося в его распоряжении рабочего населения:  переменный капитал не может долгое время возрастать быстрее, чем население; постоянный может расти быстрее переменного лишь в пропорции, определенной степенью развития производительных сил. Отсюда становится понятным и беспокойство капиталистов по поводу уменьшения количества рождений: замедление прироста населения суживает границы, которые поставлены росту их капитала.

Если рассматривать капиталистическое мировое хозяйство как целое, то тенденция к приспособлению накопления к росту населения проявляется в промышленном цикле. Высокая конъюнктура есть перенакопление. Оно само себя уничтожает в кризисе. Следующая за последним депрессия есть недостаточное накопление. Депрессия сама себя уничтожает тем, что создает условия для. возвращения к высокой конъюнктуре. Периодическое возвращение расцвета, кризиса и депрессии является эмпирическим выражением того факта, что механизм капиталистического производства самостоятельно уничтожает перенакопление и недостаточное накопление, все снова и снова приспособляет накопление капитала к росту населения.  Отдельный капиталист думает, что величина «сберегаемой» им части прибавочной стоимости зависит только от степени его «воздержания». В действительности капиталисты при каждом кризисе убеждаются в том, что их накоплению поставлены объективные границы, что капитал лишь настолько может увеличиться, насколько общество может расширять свой производственный аппарат. На данной ступени развития производительных сил объективные границы накопления определяются ростом рабочего населения. Накопление предполагает расширение поля производства, а поле производства расширяется вследствие роста населения. «Размножение населения выступает в качестве основы накопления как постоянного процесса»[35]. Если бы рост населения вообще прекратился, то переменный капитал долго увеличиваться не мог бы; накопление было бы тогда возможно лишь постольку, поскольку развитие производительных сил требует добавочного постоянного капитала, чтобы дать занятия количественно неизменившейся массе рабочих.

Товарищ Люксембург знает, что накоплению капитала поставлены объективные границы. Но она определяет эти границы неправильно. Товарищ Люксембург полагает, что в капиталистическом обществе, которое не могло бы сбывать своих товаров в крестьянские или мелкобуржуазные районы, накопление капитала было бы вообще невозможно. Этот взгляд неверен. Каждое общество с растущим населением должно расширять свой производственный аппарат. Расширение производственного аппарата при капиталистическом способе производства принимает особую форму накопления капитала.

Это накопление совершается беспрепятственно, пока оно только остается в определенном количественном отношении, с одной стороны, к росту населения, с другой стороны, — к развитию производительной силы, которая выражается в прогрессе к более высокому органическому составу капитала. Конечно, развитие все снова и снова выводит накопление за пределы этих границ, но накопление все снова и снова вводится в свои границы благодаря периодически возвращающимся хозяйственным кризисам. Результат нашего исследования состоит, стало быть, в следующем: во-первых, накопление капитала возможно и в изолированном капиталистическом обществе, поскольку оно только не выходит за пределы данных в соответствующее время границ; во-вторых, оно самостоятельно возвращается к этой границе благодаря самому механизму капиталистического способа производства.

Как апологию капитализма эту трактовку вопроса рассматривать нельзя. Ибо в то время как апологеты капитала хотят доказать безграничность накопления (вместе с производством возрастает автоматически и потребительная сила), мы вскрываем границы, которые поставлены накоплению. В то время как апологеты хотят доказать невозможность общих кризисов, мы показываем, что законы накопления могут осуществляться не иначе как через общие кризисы, в результате которых наступают безработица, понижение заработной платы, увеличивающаяся нищета масс, растущее озлобление и возмущение рабочего класса.

Объяснение империализма

Товарищ Люксембург объясняет империализм следующим образом. В изолированном капиталистическом обществе превращение прибавочной стоимости в капитал было бы невозможно. Оно становится возможным потому, что класс капиталистов постоянно расширяет свой рынок для сбыта той части прибавочного продукта, в которой воплощена накопленная часть прибавочной стоимости, в страны, еще не производящие капиталистически. Для этой цели служит империализм.

Это объяснение, как мы видели, неверно. Накопление возможно и необходимо и в изолированном капиталистическом обществе. И часть прибавочного продукта, воплощенная в накопленной части прибавочной стоимости, не может быть продана крестьянству и мелкой буржуазии колоний, потому что она нужна в своей капиталистической родине для расширения производственного аппарата.

Но в этом неправильном объяснении все же скрыто здоровое зерно истины. Если накопление в изолированном капиталистическом обществе невозможно, то оно все же имеет свои границы. Империализм действительно служит для расширения этих границ.

Прежде всего накопление ограничено ростом рабочего населения. А империализм в колоссальных размерах увеличивает рабочую массу, вынужденную продавать капиталу свою рабочую силу. Он действует в этом направлении, разрушая старые способы производства колониальных областей и вынуждая этим самым миллионы людей либо эмигрировать в капиталистические страны, либо порабощать себя на собственной родине применяемому там европейскому или американскому капиталу. Так как величина накопления при данном органическом составе капитала определена ростом наличного рабочего населения, то империализм действительно есть средство расширения границ накопления.

Наряду с ростом населения величина накопления определяется развитием производительных сил, прогрессом к более высокому органическому составу. Это развитие также может быть усилено империализмом, во-первых, потому, что он усиливает главным образом развитие отраслей производства с выше, чем средним органическим составом капитала; во-вторых, потому, что он доставляет капиталу материальные элементы производства, находящиеся вне его родины, и сильно способствует этим самым развитию производительных сил и росту производительности труда.

Согласование накопления и роста населения осуществляется в периодических кризисах. При каждом кризисе огромные массы товаров остаются непроданными, и значительная часть производительного капитала лежит без всякого движения. Преодоление кризисов облегчается, если удается выбросить большие массы товаров на новые рынки. Эту возможность также пытается доставить капиталу империализм.

Итак, если империализм не есть средство, которое вообще делает возможным накопление, то это все же средство, чтобы раздвинуть его границы и облегчить преодоление кризисов, возникающих периодически от перенакопления. Это стремление действительно есть один из корней империализма, но не единственный корень его.

По мнению товарища Люксембург, капитализм вообще не мог бы существовать без непрерывной экспансии. Если расширению его рынков поставлены пределы, то он не может реализовать большую часть прибавочной стоимости. Он сам собою падает.

На наш взгляд капитализм мыслим и без экспансии. Но без экспансии или с экспансией — капитализм все равно идет к своей собственной гибели. Если экспансия для него возможна, то он приводит в возмущение рабочие массы вооружениями, растущим налоговым гнетом, военными катастрофами. Если пути к экспансии ему заказаны, то границы накопления суживаются, кризисы становятся более частыми, более длительными и более опустошительными. Как в том, так и в другом случае все возрастающая часть народных масс приходит к сознанию, что ее жизненные интересы несовместимы с дальнейшим существованием капиталистического способа производства.

Капитализм разобьется не о механическую невозможность реализовать прибавочную стоимость. Он падет от восстания, на которое он толкает народные массы. Капитализм рухнет не тогда, когда последний крестьянин и последний мелкий буржуа будут на всем земном шаре превращены в наемных рабочих и когда, следовательно, для капитализма не останется больше добавочных рынков; нет, он падет гораздо раньше от все возрастающего «возмущения рабочего класса, непрерывно увеличивающегося, вышколенного, объединенного и организованного самым механизмом капиталистического процесса производства».

Густав Экштейн. О книге Р. Люксембург «Накопление капитала»

I. Отношение между общественным производством и потреблением у К. Маркса

Теоретическое понимание всякого товаропроизводящего общества основывается на знании закона стоимости. Только понимание законов, по которым происходит обращение товаров, дает возможность раскрыть тайны хозяйственной формы. В капиталистическом обществе стоимость товара определяется трудом, общественно -необходимым для его производства.

Общественно же необходимым трудом — мы абстрагируемся от техники, которой мы здесь не касаемся — является тот труд, которого достаточно для удовлетворения общественной потребности в соответствующем роде товаров. Если, например, в данный момент доставлено на рынок большее количество шляп или паровых машин, чем то, которое соответствует общественной потребности, то труд, овеществленный в этих излишних товарах, не является общественно-необходимым: он не создает никакой стоимости, и товары остаются нераспроданными. Как же велика эта общественная потребность в каком-нибудь роде товаров и от чего зависят ее размеры? Нетрудна видеть, что здесь идет речь об одной из основных проблем политической экономии. Так называемая субъективная школа в политической экономии — представители учения о «предельной полезности» — хочет разрешить этот вопрос путем психологических рассуждений; но что мне могут дать самые лучшие психологические соображения насчет моей потребности в шляпе, когда у меня нет денег для ее покупки, и как психологический фактор может объяснить величину потребности фабриканта в паровой машине в 100 лошадиных сил? Ясно, что общественная потребность определяется величиной и распределением дохода общества, равно как возможностью получения прибыли через применение средств производства. Но вместе с тем очевидно, что эти определяющие моменты находятся в самой тесной связи и взаимодействии. Потребность в паровой машине определяется возможностью производить с ее помощью товары, которые можно продать с прибылью. Сколько товаров можно будет продать и по какой цене, это будет зависеть от того, сколько приходится на заработную плату, на прибыль, на земельную ренту и т. д.

Величина же этих отраслей дохода в свою очередь зависит от условий и отношений производства. Задача, которую приходится здесь решать, таким образом ни в коем случае не проста и не легка.

Одна из самых гениальных заслуг Маркса состоит в том, что он не только впервые ясно поставил этот вопрос, но и разрешил его самым остроумным образом. Третий отдел второго тома «Капитала», где Маркс решает эту проблему, принадлежит к самым глубоким и вместе с тем к самым трудным частям всего его труда.

Маркс сначала исследует зависимость между производством и потреблением в случае, когда в капиталистическом обществе не происходит накопления, т. е. когда капиталисты потребляют всю прибавочную стоимость и ни малейшей доли ее не применяют для увеличения своего капитала. Конечно, это случай, который в капиталистическом обществе встречается лишь в виде весьма редкого исключения; но это единственный путь, которым наука может двигаться вперед: она сперва разлагает сложные явления на их наиболее простые элементы, обстоятельно эти последние изучает и лишь затем исследует влияние тех моментов, от которых она раньше сознательно абстрагировала. Этот так называемый «метод изолирования» вообще применяется Марксом в его главном труде, едва ли не с наибольшим мастерством он применяет его именно в интересующих нас отделах. Он делит все общественное производство на 2 группы: на производство средств производства, т. е. машин, сырья, фабричных зданий и т. д., и на производство средств потребления, т. е. средств существования, жилищ, словом, всех тех продуктов, которые, не возвращаясь в производство, входят в непроизводительное потребление общества; затем он исследует зависимость между этими двумя группами. Чтобы производство согласно нашей предпосылке могло протекать в прежнем масштабе, т. е. без расширения, в первую голову, должны быть возмещены средства производства обоих подразделений, поскольку они вошли в продукт годового производства; кроме того, должны быть произведены средства потребления для рабочих и капиталистов, потребляющих всю свою прибавочную стоимость. В чем выражается потребление капиталистов, содержат ли они большой штат прислуги, покупают ли художественные произведения, строят ли себе прекрасные дворцы или военные суда, — это для нас совершенно безразлично.

Для нас безразлично также, каким способом отнимается у рабочего прибавочная стоимость: отбирается ли она при выплате заработной платы или при продаже им (рабочим) средств существования по монопольным ценам, захватывается ли при помощи таможенных пошлин или косвенных налогов. Самое существенное заключается в том, чтобы показать, как обмениваются отдельные части произведенной стоимости и совокупного общественного продукта. Наглядное представление этого процесса Маркс дал во втором томе «Капитала» в его знаменитых числовых схемах.

Исследовав отношения простого воспроизводства (т. е. производства без накопления), Маркс переходит к более трудной задаче, к исследованию влияния, оказываемого накоплением на распределение продуктов между различными группами и на само производство. Конечно, и здесь данная Марксом картина не есть точная копия действительности; она представляет действительность еще в сильно упрощенном виде. Но задача исследования именно в том и заключается, чтобы представить сплетения отдельных актов всего процесса обращения и их взаимную зависимость в основных чертах. При этом оба упомянутых подразделения — производство средств производства и производство средств потребления — конечно, не могут быть рассматриваемы отдельно, ибо речь идет именно об исследовании их взаимной зависимости. Если допустим, например, что капиталисты в одном подразделении накопляют в среднем половину своей прибавочной стоимости для увеличения своего капитала, то это еще не значит, что накопление и в другом подразделении будет происходить соответственно той же пропорции; напротив, необходимо предварительно произвести довольно сложный расчет: нужно установить, как обмениваются заработные платы обоих подразделений, равно как и части прибавочной стоимости, предназначенные для потребления, на продукты второго подразделения, состоящие из средств потребления; нужно установить не только, как должно происходить возмещение средств производства в обоих подразделениях, но и в какой пропорции они должны быть увеличены, чтобы между обоими подразделениями производства сохранилось равновесие. Несмотря на все введенные Марксом упрощения, это довольно трудная и сложная задача, но она имеет колоссальное значение. Изучение этого состояния равновесия в производстве только и делает возможным понимание нарушения этого равновесия, точно так же, как врач должен точно изучить процессы в здоровом теле, прежде чем вникнуть в сущность болезни. Лишь марксовы исследования закона простого и расширенного производства, взаимной зависимости обоих подразделений, взаимного обмена отдельных стоимостных и вещественных групп и, наконец, денег, выступающих посредниками в этом обращении, дали нам возможность подойти вплотную к проблеме кризисов, на которой вся буржуазная политическая экономия тщетно ломала себе зубы.

II. Схема Маркса и кризисы

На эту сторону изложения Маркса особенно настойчиво указывал русский профессор Туган-Барановский, но он неправильно понял ее смысл.

Он продолжает развивать схемы Маркса, изменяет иногда различные их предпосылки, и тем не менее всегда оказывается, что равновесие сохраняется и при прогрессирующем накоплении. В схемах Маркса не остается места для каких бы то ни было нарушений равновесия, и из этого Туган-Барановский делает тот вывод, что эти нарушения, т. е. кризисы, представляют собой не необходимые, а лишь случайные явления, сопровождающие капиталистическое накопление; последнее, по его мнению, может беспрепятственно продолжаться, если только соблюдаются правильные пропорции в производстве.

Этот вывод, вызвавший в свое время оживленную дискуссию между русскими и немецкими марксистами, покоится на непонимании целей и значения марксовых схем. Задача последних заключается не в том, чтобы дать наглядное представление действительного процесса ка-питалистического накопления, а в том, чтобы показать, при каких условиях мыслимо, при капиталистическом накоплении, состояние равновесия между производством и потреблением и как определяется общественная потребность в средствах производства и в средствах протребления. Вычисления Туган-Барановского показывают только превосходство схем Маркса, но ни в коем случае не оправдывают его (Туган-Барановского) выводов. Ибо для изучения проблемы кризисов необходимо прежде всего поставить вопрос о том, как относится действительность капиталистического накопления к марксовым схемам равновесия, которые сами по себе только показывают возможность  равновесия.

Но здесь возникает вопрос о причинах, благодаря которым сохраняются установленные Марксом пропорции. Само собой разумеется, что сами производители не имеют никакого представления о схемах Маркса и что они отнеслись бы с большим презрением ко всем этим педантичным теоретическим выкладкам, ибо они в них ничего не смыслят. Кто же регулирует в таком случае производство? Это — цены. Капиталистический товаропроизводитель как таковой знает только одну цель: он хочет получать такие цены, при которых его прибыль была бы возможно больше.

В условиях простого товарного производства, рассчитанного на определенных покупателей, т. е. в условиях, известных еще до сих пор деревенскому портному или сапожнику некоторых местностей, даже с переходом к работе на рынок производство легко могло регулироваться ценами.

Если одного какого-нибудь товара было произведено слишком много, то цены сейчас же падали; производство в таком случае сокращалось, и равновесие вскоре снова восстанавливалось. Иначе обстоит дело в условиях высокоразвитого капиталистического способа производства.

Здесь «рынок», т. е. общественная потребность, превратился в фактор, совершенно не поддающийся учету: устройство гигантских предприятий часто требует многих лет, в течение которых могут измениться все общественные отношения производства и потребления; кроме того существенное сокращение производства этих предприятий почти невозможно, тогда как их расширение сулит часто мимолетные большие барыши за счет более слабых конкурентов. Таким образом для отдельного производителя стало совершенно невозможным определить общественную потребность в доставленных им на рынок товарах. Здесь можно только строить предположения; над производством господствует самая разнузданная спекуляция.

Схемы Маркса показывают, как должно протекать капиталистическое производство, чтобы сохранилось равновесие; они показывают, как велики фактические размеры общественной потребности в различных продуктах.

Производство однако направляется только соображениями максимальной прибыли, но именно благодаря этому оно значительно отклоняется от общественной потребности. Выравнивание происходит время от времени насильственным путем в форме кризисов.

Профессор Туган-Барановский таким образом неправильно понял сущность марксовых схем, когда он полагал, что можно из них сделать тот вывод, что кризисы являются не необходимым, а только случайным явлением капиталистического накопления. Это недоразумение объясняется главным образом тем, что самому Марксу не пришлось развить свою теорию кризисов на основании данных им схем. Последнее тем более достойно сожаления, что именно соприкосновение с конкретным хозяйственным процессом наполнило бы его схемы реальным содержанием. Только в применении к практике теория может отстоять свое право на существование и развиваться. Но гораздо менее основательно, чем Туган-Барановский, поняла сущность, цель и значение анализа Маркса товарищ Роза Люксембург.

III. Постановка проблемы у Розы Люксембург

В первых шести главах своей книги автор дает изложение трактовки проблемы распределения годового общественного продукта, или, что то же, — процесса обращения всего общественного капитала у Кенэ, Смита и Маркса. Этот очерк, хотя и с некоторыми отступлениями, которых мы еще отчасти коснемся, тесно примыкает к анализу XVIII–XXI глав II тома «Капитала». В VI и VII главах она приводит упомянутые марксовы схемы расширенного воспроизводства и берется за их критику. В высказанных там положениях заключается суть выводов Р. Люксембург, характеризующих ее точку зрения. Эти выводы совершенно абстрактны, что заставляет критика, желающего на них остановиться, следовать по стопам автора.

Она утверждает, что у Маркса не видно, откуда берется тот постоянно возрастающий спрос, который лежит в основе прогрессирующего расширения производства в схемах Маркса.

Если этот упрек справедлив, то тем самым доказано, что все изложение Маркса неправильно, ибо цель его анализа, как мы уже видели, заключается в раскрытии тех законов, по которым происходит обращение различных стоимостей и продуктов, — законов, на основе которых производство и потребление поддерживаются в состоянии равновесия. Товарищ Люксембург подходит к анализу Маркса с резкой и даже высокомерной критикой, которую она подкрепляет различными восклицательными знаками (ср., напр., 93 стр. и сл. Такой же язвительной критикой отличаются в особенности главы 8 и 9).

В чем же заключаются аргументы, с которыми товарищ Люксембург выступает против Маркса?

«Он (постоянно возрастающий спрос) никак не может исходить от капиталистов I и II (подразделений средств производства и средств потребления), т. е. от их личного потребления. На самом деле накопление состоит как раз в том, что капиталисты часть прибавочной стоимости, — и притом часть возрастающую, по крайней мере абсолютно, — потребляют не лично, а применяют для создания благ, которыми пользуются другие… Для кого же производит эта другая накопленная часть прибавочной стоимости? Согласно схеме Маркса движение начинается с подразделения I, с производства средств производства. Кто же потребляет возросшее вследствие этого количество средств производства?

Схема отвечает: потребляет подразделение II, чтобы иметь возможность производить больше средств существования. Но кто потребляет это возросшее количество средств существования? Схема отвечает: их потребляет подразделение I, потому что оно занимает теперь больше рабочих».

Это изложение соответствует схемам Маркса, равно как и действительности, с той только разницей, что в последнем предложении забыто потребление капиталистов и что речь идет не только о производстве средств существования, но и о производстве средств потребления, к которым принадлежат, например, частные и общественные дворцы, пушки, казармы, военные суда и т. д. Капиталистическим способом производства руководит стремление к прибыли. Спрашивается таким образом, показывают ли схемы Маркса, как реализуется для капиталистов эта прибыль?

Безусловно показывают.

В схемах Маркса, с особенной любовью рассматриваемых товарищем Люксембург, прибавочная стоимость, достающаяся на долю капиталистов, нарастает даже довольно быстро. Она равняется в первом году 1285, во втором — 1399, в третьем — 1515, в четвертом — 1642 (скажем, миллионов марок, — цифры выбраны произвольно и служат только для иллюстрации пропорции). Таким образом описанный автором процесс имеет вполне реальный смысл для капиталистов. Кто покупает продукты, — это как раз и показывают схемы. И если товарищ Люксембург говорит дальше:

«Мы вращаемся, очевидно, в кругу. Производить больше средств потребления только для того, чтобы содержать больше рабочих, и производить добавочное количество средств производства только для того, чтобы этим самым дать занятие этому увеличенному числу рабочих, — да ведь это абсурд с капиталистической точки зрения!», — то трудно понять, каким образом эти слова могут быть отнесены к схемам Маркса.

Целью капиталистического производства является прибыль, а последняя получается капиталистами из описанного процесса. Поэтому этот процесс является с капиталистической точки зрения не абсурдом, а воплощением разума, т. е. стремления к прибыли. Изложенный здесь ход мысли Р. Люксембург — центральная идея всей ее книги.

Здесь содержится все то новое, что автор может сказать о проблеме накопления.

IV. Использование схем Розой Люксембург

Если уже это приводит нас к убеждению, что автор не понял смысла и цели марксова анализа, то это убеждение подтверждается остальным содержанием ее книги. Прежде всего для нее осталась совершенно неясной техника схем. Товарищ Люксембург возражает против того, что Маркс включает производство денежного материала, т. е. золота и серебра, в ряд I и относит их к производству средств производства. Это ошибочно. Поэтому она под обоими составленными Марксом рядами ставит еще третий ряд, который должен представить производство денежного материала. Это, конечно, можно допустить, но с интересом ожидаешь, как должно происходить обращение между указанными тремя рядами. В схемах Маркса мы всегда находим только 2 ряда, и кто занимался их изучением, должен признать, что акты взаимного обмена между этими двумя рядами часто и достаточно сложны и трудны. В схеме, составленной товарищем Люксембург, это затруднение не только велико, — оно непреодолимо. Уже беглый взгляд на схему показывает, что сумма заработных плат и прибавочной стоимости равняется 3010, а стоимость средств производства потребления — 3000.

В рамках простого воспроизводства обмен просто невозможен. Правда, одной страницей раньше т. Люксембург твердо устанавливает, что «лишь представление производства и воспроизводства денег в их органическом сплетении с двумя другими подразделениями общественного производства дало бы исчерпывающую схему всего капиталистического процесса в его существенных пунктах».

Сама она однако не делает никакой попытки представить эти органические сплетения. Простая попытка должна была бы показать ей, что ее схемы, невозможны.

То же самое неумение пользоваться схемами Маркса автор обнаруживает в главе XXI, где она еще раз пытается опровергнуть его анализ.

Не довольствуясь приведенными уже аргументами, она пытается доказать недостаточность марксовых схем математически. Она хочет принять в качестве предпосылок схем растущую эксплоатацию пролетариата, равно как и то обстоятельство, что стоимость средств производства с развитием капитализма растет быстрее, чем вся сумма выплачиваемых заработных плат. Ее вычисления приводят к тому, что производство и потребление фактически не покрывают друг друга, и она с гордостью об этом заявляет. На самом деле этот результат получается оттого, что ее таблица вычислена совершенно неправильно. Но товарищ Люксембург делает здесь непростую арифметическую ошибку. Ошибка — в самом способе ее расчета, и последний показывает, что она не поняла сущности марксовых схем. Она полагает, что в их основе лежит требование одинаковой нормы накопления, т. е. она предполагает, что в обоих рассматриваемых подразделениях общественного производства накопление происходит в одинаковой пропорции, другими словами, что к капиталу присоединяются одинаковые части прибавочной стоимости.

Но это совершенно произвольное, противоречащее фактам допущение.

Этот случай представляет собой не правило, а лишь редкое исключение. «В ходе этого накопления и потребления (подразделения II), — говорит она, — нельзя усмотреть никакой закономерности, и то и другое служит лишь потребностям накопления в I». Это совершенно правильно. Ведь задача схем состоит в том, чтобы показать, как накопление в одном ряду зависит от накопления в другом.

Если бы точка зрения товарища Люксембург была правильна, то вообще невозможно было бы никакое изменение отношений между различными отраслями производства, всякое взаимное приспособление было бы исключено. В действительности нет никакой всеобщей нормы накопления, и она с теоретической точки зрения была бы бессмыслицей. Когда товарищ Люксембург утверждает: «подобные отклонения в темпе накопления обоих подразделений прямо-таки исключаются марксовой схемой, основанной на строжайшей равномерности накопления», то здесь перед нами с трудом постижимая ошибка автора — ошибка, которая снова показывает, что для нее осталась совершеннейшей загадкой сущность марксовых схем. Накопление происходит в различных отраслях в зависимости от перспектив на прибыль, которую сулит вложенный в них капитал. А эти перспективы отнюдь не одинаковы во всех отраслях производства. Действительный закон одинаковой нормы прибыли находится в полном противоречии с воображаемым законом одинакового накопления. Способ вычисления товарища Люксембург тем более удивителен, что она даже не поставила себе вопроса, зачем Маркс прибег к такому неудобному и сложному способу вычисления, какое мы находим на стр. 491 и 496 II тома «Капитала», раз такой простой и примитивный метод, каким она сама пользуется, также ведет к цели.

Но наиболее поразительные результаты получаются из вычислений, данных в последней главе ее книги. Автор здесь принимает, что у рабочих обоих подразделений, и только у них, при помощи косвенных налогов отнимается сумма в 100, которая идет на военные расходы.

Результатом этого было бы только то, что в подразделении II, где производятся средства потребления, теперь будет производиться больше обмундирования, казарм и броневых панцырей, меньше — рабочей одежды, средств существования и доходных домов. Это изменение только косвенным путем могло бы повлиять на подразделение I. Военные заказы экономически ведь тоже принадлежат к средствам потребления.

Как уже указано, для рассматриваемых нами вопросов совершенно безразлично, потребляются ли «средства потребления» капиталистами или нет.

Здесь важно только то, что они не применяются больше в производстве, а потребляются непроизводительно. Но товарищ Люксембург конструирует противоречие между обоими способами использования продукта.

Товарищ Люксембург превращает средства потребления в «средства существования», полагая при этом, что усиление вооружений должно оказать совершенно особенное влияние на обращение всего капитала; она получает при этом и самые удивительные результаты. Если у всех рабочих отбирается сумма в 100, то по вычислению товарища Люксембург стоимость всего годового продукта этим самым уменьшается на 171,5, т. е. на сумму, почти в два раза превышающую всю сумму налогов.

Как это происходит, остается загадкой. Но автор продолжает свои расчеты, и в результате получается, что в совокупном продукте, уже после того, как учтено, что указанные 100 вложены в производство военных материалов, — сумма заработных плат уменьшается на 34,75, а стоимость средств производства, входящая в годовой продукт, — на 51.

Куда делись эти 51 — также остается загадкой.

V. Денежное обращение

Вышеупомянутые схемы у Маркса играют большую роль еще в другом отношении. Ясно, что для накопления необходимы все большие денежные суммы, ибо всякий капитал, ищущий себе применения, выступает сперва в форме денежного капитала. Накопление денег в виде сокровища имеет для хозяйства в целом огромное значение, ибо оно образует основу системы кредита; последнее можно понять только тогда, когда понят механизм, управляющий обращением денег и особенно образованием сокровищ (ср. «Капитал», т. III, главы XXX–XXXII).

Маркс посвящает исследованию этого вопроса особенное внимание, и как раз в тех главах, о которых здесь идет речь, он уделяет ему много места.

Удивительным образом товарищ Люксембург совершенно не поняла соответствующих рассуждений Маркса. Твердо придерживаясь того ошибочного взгляда, что схемы оставляют открытым вопрос, «откуда берется постоянно возрастающий спрос», она в исследовании Марксом вопроса об источнике денег, которые капиталисты должны накопить в виде сокровища, для того чтобы применить их для накопления, видит только неудачную постановку вопроса об источнике денег, потребных для покупки излишних продуктов, т. е. вопроса о том, кто является покупателем этих продуктов. Ввиду этого она, само собой разумеется, в анализе Маркса не может найти ответа на вопрос, который Маркс в своих схемах разрешил, но в разобранных здесь отделах даже не касался. Товарищ Люксембург однако не сознает своей ошибки и упрекает Маркса в том, что «он пытался разрешить проблему, неправильно поставив ее в форме вопроса о денежных источниках». В действительности же дело идет о фактическом спросе, о сбыте товаров, а не об источнике денег для уплаты. Насколько автор не понял, в чем заключается сущность вопроса у Маркса, особенно ясно вытекает из следующего предложения: «относительно денег как посредника обращения мы должны здесь… принять, что капиталистическое общество всегда имеет в своем распоряжении такое количество денег, которое необходимо для его процесса обращения, или что оно умеет создавать для этой цели суррогаты». Но Маркс именно этим допущением не удовлетворился и занялся подробным исследованием, удостоившимся столь резкого отзыва со стороны товарища Люксембург.

VI. Решение проблемы

Но если товарищ Люксембург не заметила проблемы там, где она действительно имеется, а нашла ее там, где ее вовсе нет, то решение, которое она предлагает, еще более удивительно, чем сама проблема.

Важнейший вопрос, на который должна была ответить ее книга, формулирован на стр. 304 следующим образом: «Для кого же капиталисты производят, когда и поскольку они не потребляют, а проявляют „подвиги воздержания“, т. е. накопляют?»

Мы видели, что схемы Маркса отвечают на этот вопрос, но товарищ Люксембург не удовлетворена этим ответом.

А каков же ее ответ? «Следовательно, существование некапиталистических покупателей прибавочной стоимости, — говорит Люксембург, — является прямым условием существования капитала и его накопления, а потому и решающим вопросом проблемы накопления капитала».

И вот товарищ Люксембург описывает в пространных исторических экскурсах, как капитал стремится к экспорту в некапиталистические страны, как он всюду разрушает старые хозяйственные формы, как эксплоатирует население и как он часто путем насилия добывает себе то, чего не может добыть посредством торговли, создавая тем самым основы, на которых в этих странах развивается капитализм.

Области эксплоатации капитализма становятся все теснее: некапиталистические страны и слои населения все более вовлекаются в капиталистическое хозяйство. Так капитализм сам роет для себя могилу, в которую он в конце концов должен упасть. На вопрос, «для кого капиталисты производят?», дается поразительный ответ: для мелких крестьян в Европе и в Китае, для негров Центральной Африки, словом, для некапиталистических стран и слоев населения. Поразительно. Но дело становится еще более удивительным, если мы рассмотрим его ближе.

Товарищ Люксембург показывает, какой ужасной эксплоатации подвергаются эти некапиталистические страны и слои населения — факт, на котором останавливались многие другие авторы. Но эксплоатация состоит именно в том, что у эксплоатируемого отбирается больше стоимости, чем та, которую ему дают. Вопрос ставился так: куда девается излишняя стоимость, которая из года в год при накоплении капитала выбрасывается на рынок? Ответ гласит, что эта излишняя стоимость реализируется благодаря тому, что ее продают некапиталистическим народам и классам, которые взамен ее дают гораздо большую стоимость.

Как этим устраняется кажущееся затруднение, совершенно непонятно; оно этим только еще более обостряется.

В действительности происходит насильственный экспорт товаров, и описание этого явления у Розы Люксембург в общем правильно; но экономические причины этого экспорта, на которых я в рамках рецензии остановиться не могу, другие, чем те, какие дает автор.

Товарищ Люксембург думает, что она дала своей книгой экономическое объяснение империализма. К сожалению, это совсем не так. Действительными проблемами империализма занимается только глава XXX — «Международный заем», но она не содержит ничего нового.

Вообще ее книга имеет так мало общего с явлениями пульсирующей в настоящее время экономической жизни, что она с таким же успехом могла бы быть написана двадцать и более лет тому назад.

Вместе с теоретическими предпосылками падают и практические выводы, прежде всего теория катастроф, которую товарищ Люксембург построила на основании своего учения о необходимости некапиталистических потребителей.

Больно выносить такой приговор о книге, имеющей целью содействовать пролетарскому движению. Но товарищ Меринг с полным правом в подобном же случае недавно сказал! «Несомненно неприятно давать отрицательный отзыв о книге единомышленника. Но мы потеряли бы всякое право рассматривать под увеличительным стеклом буржуазную литературу о Марксе, как мы это привыкли делать, если бы мы с такой же остротой не критиковали таких вещей. Но это еще не решающий мотив

Не только из-за противника, но и в интересах нашей собственной партии не следует с этим считаться».

---

[1] Подобного рода пример дает рецензент моей книги из «Vorwarts'a» Г. Экштейн, которые после вступительных значительных обещаний просветить читателя насчет общественной потребности пару раз, подобно кошке, оборачивается вокруг собственного хвоста и, не подвинувшись с места, в конце концов объявляет, что дело «отнюдь не так просто и легко». Эго, конечно, верно. Сказать пару нелепых фраз гораздо проще и легче.

[2] Стр. 331, по перев. Базарова и Степанова, изд. 1919 г.

[3] «Neue Zeit», № 24, 1913, стр. 863.

[4] L. с., стр. 866.

[5] То же самое говорит А. Паннекук в «Bremer Burgerzeitung» от 29 января. 1913 г.: «Ответ дает простейшим образом сама схема, так как все продукты находят там (т. е. на бумаге „Bremer Burgerzeitung“) сбыт. Покупателями являются сами капиталисты и рабочие… Итак, перед нами вообще нет проблемы, которую нужно было бы решить».

[6] «Кто покупает продукты, это показывают именно схемы». «Товарищ Люксембург совершенно не поняла сущности, цели и значения марксовых схем». (Г. Экштейн, рецензия в «Vorwarts'e» от 16 февраля 1913 года, приложение).

[7] «Капитал», т. II.

[8] «Капитал», т. II, стр. 499–500.

[9] Г. Экштейн, Vorwarts от 16 февраля 1913 г., приложение.

[10] Остается однако несколько туманное утешение одного из малых «специалистов» из «Dresdener Volkszeitung», который после основательного изничтожения моей книги заявляет, что капитализм погибнет в конце концов «благодаря падению нормы прибыли». Как сей гражданин представляет себе собственно говоря дело, — неизвестно: так ли, что класс капиталистов в один прекрасный день в отчаянии из-за пакостей, чинимых нормой прибыли, целиком повесится, или же так, что класс капиталистов заявит, что такие скверные дела не стоят хлопот, и сами вручат пролетариату ключи? Как бы то ни было, это утешение разлетается в прах благодаря одному только указанию Маркса, гласящему, что «для больших капиталов падение нормы прибыли компенсируется ее массой». С гибелью капитализма от падения нормы прибыли время еще терпит примерно до охлаждения солнца.

[11] Первое издание этой книги на русском языке вышло в 1894 г., немецкое издание — в 1902 г. Прим. пер.

[12] «Neue Zeit», 1902, № 5 (31), стр. 140, ср. русский перевод Мотобера стр. 72–73.

[13] L. с; № 3 (20), стр. 80, подчеркнуто мной.

[14] L С. nb 5 (31), стр. 141.

[15] «Neue Zeit», 1913, № 23, стр. 838.

[16] Там же, № 24, стр. 871–873, подчеркнуто у Бауэра.

[17] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 285, пер. И; Степанова, изд. 1922 г.

[18] «Neue Zeit», 1913, № 24, стр. 879

[19] «Neue Zeit», 1913, № 22, «Theoretisches zur Ursache der Krisen», стр. 783, 792.

[20] «Neue Zeit», 1913, № 24, стр. 873

[21] Рецензент из «Vorwarts'a», Экштейн, меньше всех остальных «специалистов» понял, о чем по существу идет речь. Он относится к числу того сорта журналистов, которые всплыли с ростом рабочей печати и которые во всякое время могут писать обо всем что угодно: о японском семейном праве, о современной биологии, об истории социализма, о теории познания, об этнографии, об истории культуры, о политической экономии, о тактических проблемах, словом, обо всем, что в данный момент требуется. Подобные универсальные писатели подвизаются на всех поприщах науки и с такой безграничной самоуверенностью, которой мог бы действительно позавидовать серьезный мыслитель. Но когда им недостает знаний вопроса, который они взялись обсуждать, они возмещают это тем, что становятся храбрыми и солидными. Приведу для этого только два примера. «Если уже здесь признать, — говорит Э. в одном месте своей рецензии, — что автор не понял смысла и цели марксова изложения, то это подтверждается остальным содержанием книги. Прежде всего для нее осталась совершенно неясной техника схем. Это обнаруживается совершенно отчетливо уже на стр. 72 ее книги». В этом месте речь идет о том, что Маркс в своих схемах причисляет производство денег к подразделению средств производства. В своей книге я критикую этот взгляд и пытаюсь показать, что, так как деньги, именно как таковые, не являются средствами производства, из этого смешения должны возникнуть большие затруднения при точном рассмотрении проблемы. И здесь Экштейн вставляет свое слово: «Товарищ Люксембург возражает против того, что Маркс включает производство денежного материала, т. е. золота и серебра, в ряд I и относит их к производству средств производства. Это ошибочно. Поэтому она под обоими, составленными Марксом рядами, ставит еще третий ряд, который должен представить производство денежного материала.  Это конечно можно допустить, но с интересом ожидаешь, как должно происходить обращение между упомянутыми тремя рядами». Но тут его встречает разочарование! «В схеме, составленной тов. Люксембург, затруднение не только велико, — оно непреодолимо… Сама она однако не делает никакой попытки представить эти „органические сплетения“. Простая попытка должна была бы показать ей, что ее схема невозможна, и т. д. с той же грациозностью. Но „составленная тов. Люксембург схема“ на стр. 72 „составлена“ вовсе не мной, а Марксом! Я здесь попросту списываю приведенные во втором томе „Капитала“ на стр. 446 (нем. изд.) числа как раз для того, чтобы показать, что числовые данные Маркса  не дают возможности включить производство денег в производство средств производства. Я подхожу к этому вопросу со следующими отчетливыми словами: „Впрочем один только взгляд на марксову схему воспроизводства показывает, к каким неудобствам  должно повести смешение средств обмена со средствами производства“». И вдруг появляется Экштейн, приписывает мне критикуемую мною же схему Маркса и на основании этой схемы выставляет меня в качестве простофили, которой «даже техника этих схем» осталась непонятной.

[22] Составив свои таблицы с быстрее растущим капиталом, но с неизменной нормой прибавочной стоимости, Паннекук тоже говорит: «Равным образом можно было бы принять во внимание постепенное изменение нормы эксплоатации» («Bremer Burgerzeitung» от 29 января 1913 года). Но и он предоставляет этот труд читателю.

[23] Маленький «специалист» из «Dresdener Volkszeitung» (от 22 января 1913 г.) разрешил проблему накопления весьма своеобразно. «Каждая лишняя марка, — поучает он меня, — которую получает рабочий, создает новое приложение капитала для десяти и большего числа марок, так что борьба рабочих создает рынок для прибавочной стоимости, и накопление капитала становится возможным в собственной стране». Умно сказано, что и говорить! Если бы в будущем подобному «специалисту» пришло в голову в середине экономического исследования пропеть «кукареку», то и это было бы без просмотра напечатано в социал-демократическом органе. Ведь господа редакторы, в особенности те из них, которые получили академическое образование и только тем и заняты, что вращают колесо истории в залах заседаний и кулуарах парламентов, давно считают старомодным препровождением времени сидеть и читать теоретические книжки, чтобы составить себе известное суждение о всплывающих проблемах. Последнее оказывается удобнее свалить на первого встречного компилятора, который при помощи ножниц составляет экономические обзоры из английских, американских и иных статистических изданий.

[24] Для обыкновенных смертных: те товары, в которых воплощена предназначенная для капитализации прибавочная стоимость. — Р. Л.

[25] «Капитал», т. III, ч. 1, стр. 226.

[26] «Накопление капитала», стр. 466.

[27] Экштейн, который в своей рецензии в «Vorwarts'e» в январе 1913 г. доносит на меня «за теорию катастроф», делая при этом простые заимствования из словесной сокровищницы Кольб-Гейне-Давида («Вместе с теоретическими предпосылками падают и практические выводы, прежде всего теория катастроф , которую товарищ Люксембург строит на своем учении о необходимости некапиталистических потребителей»), доносит на меня теперь, когда теоретики болота опять стали «ориентироваться» налево, за противоположное преступление, выражающееся в содействии правому крылу социал-демократии. Он усердно ссылается на то, что Леншу, тому самому Леншу, который во время мировой войны примкнул к Кольб-Гейне-Давиду, в свое время понравилась моя книга, и он дал о ней благоприятный отзыв в «Leipziger Volkszeitung». Разве эта связь не ясна? Она в высшей степени подозрительна! Именно поэтому Экштейн счел себя вынужденным так основательно разнести мою книгу в «Vorwarts'e». Но ведь тому же самому Леншу до войны гораздо больше нравился «Капитал» Маркса. Более того, Макс Грюнвальд долгие годы выступал в берлинской рабочей школе в качестве вдохновенного интерпретатора «Капитала» Маркса. Разве это не бьющее в глаза доказательство того, что «Капитал» Маркса прямо ведет к тому, чтобы мечтать об уничтожении Англии и писать юбилейные статьи по случаю рождения Гинденбурга? Но подобного рода штуки случаются именно с Экштейнами, которые в своей неуклюжести портят то дело, которое они «на себя взяли». Уже Бисмарк, как известно, частенько жаловался на слепое усердие своих рептильных писак.

[28] В подлиннике: «Weg zur Macht» и «Weg zur Ohnmacht» — непередаваемая игра слов: «Macht» значит и власть и сила. — Прим. пер.

[29] Эти числа получены следующим образом: во втором году стоимость продукта отраслей, производящих потребительные блага, составляет

с + v + m = 188 000.

Так как норма прибавочной стоимости 100%. т. е. v = m, то:

с + 2v = 188 000.

Прирост постоянного капитала в производстве потребительных благ с первого года на второй составляет: с — 80 000; прирост переменного капитала:

v — 50 000.

Если одинаковая часть от a и от b переносится в отрасль, производящую средства производства, то мы получаем:

(с — 80 000): (v — 50 000) = 10 000: 2500.

Решив эти уравнения, мы получаем

v = 51 333, с = 85 334.

[30] В подлиннике, очевидно, ошибка: напечатано вместо Produktionsmittelindustrien — Konsumtionsmittelindustrien. — Прим. пер.

[31] В подлиннике, очевидно, опечатка: вместо Konsumtionsguter напечатано Produktionsguter. — Прим. пер.

[32] Там, где я до сих пор говорил о норме накопления, я всюду имел в виду капиталистическую норму накопления.

[33] Маркс, Капитал, т. III, ч. I. Москва, 1922 г. стр. 232–233.

[34] Гильфердинг, Финансовый капитал, Москва, 1918, стр. 380.

[35] Marx, Theorien uber den Mehrwert, II 2, стр. 244.