Всеволод Михайлович Волин Неизвестная революция 1917‑1921 (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Всеволод Михайлович Волин

 

Неизвестная революция 1917‑1921

(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Часть 3
 После Октября
  Глава I
Большевики у власти
Различия между ними и анархистами
  Первые шаги. Первые компромиссы. Первая ложь. Их фатальные последствия

Борьба между двумя концепциями Социальной Революции – государственническо‑централистской и либертарно‑федералистской – в России 1917 года была неравной.

Победила государственническая концепция. Вакантный престол заняло большевистское правительство. Его бесспорным руководителем был Ленин. На него и его партию была возложена задача остановить войну, решить все проблемы Революции и повести ее по пути подлинной Социальной Революции.

Политическая идея одержала верх. Вскоре она себя показала. Рассмотрим теперь, как это происходило.

Новое – большевистское – правительство на самом деле было правительством интеллектуалов, доктринеров от марксизма. Захватив власть, заявив, что представляют всех трудящихся и единственные знают, как привести страну к социализму, они понимали свое правление прежде всего как издание декретов и законов, которые трудящиеся массы должны были одобрять и исполнять.

В начале правительство с Лениным во главе сделало вид, что лишь выполняет волю трудового народа; во всяком случае, оно стремились оправдать в глазах этого народа свои решения и действия. Так, например, все его первоначальные меры, такие, как первый шаг в направлении заключения немедленного мира (декрет от 28 октября 1917 г.) и декрет, предоставлявший землю крестьянам (26 октября 1917 г.), были приняты Съездом Советов, поддержавшим правительство. Впрочем, Ленин заранее знал, что декреты эти с удовлетворением воспримут и народные массы, и революционные круги. По сути своей, они лишь узаконивали существующий порядок вещей.

Точно также Ленин счел необходимым оправдать роспуск Учредительного Собрания (в январе 1918 г.) перед Исполкомом Советов.

Этот акт революции – один из первых – заслуживает подробного рассмотрения.

Роспуск Учредительного Собрания

Читателю известно, что анархисты, сообразуясь со своей социальной и революционной концепцией, противились созыву Учредительного Собрания.

Вот как они излагали свою позицию в редакционной статье своей петроградской газеты «Голос Труда» (№ 19 от 18 ноября‑1 декабря 1917 г.):

«Товарищи рабочие, крестьяне, солдаты, матросы, все трудящиеся!

Идут выборы в Учредительное Собрание.

Оно, вероятно, скоро соберется и начнет заседать.

Все политические партии (в том числе и большевики ) передают дальнейшую судьбу революции, страны и трудящегося люда в руки этого «полномочного» центрального органа.

Наш долг – предупредить вас по этому поводу относительно двух возможных опасностей.

Первая опасность . – Большевики не  окажутся в Учредительном Собрании в значительном большинстве (или даже вовсе не окажутся в большинстве).

В этом случае Учредительное Собрание будет еще одним лишним политическим, коалиционным (сборным), буржуазно‑социалистическим органом в стране; еще одной нелепой политической говорильней, вроде «Московского Государственного Совещания», Петроградского «Демократического Совещания», «Совета Республики» и т. п. Оно погрязнет в спорах и пререканиях. Оно будет тормозить Революцию.

Эта опасность  не чересчур уж важна только потому, что в этом случае массы – надо надеяться – сумеют снова с оружием в руках отстоять Революцию и двинуть ее вперед, по верной дороге.

По поводу этой опасности  мы должны, однако, сказать, что такая новая и лишняя передряга совершенно не нужна трудящимся массам . Массы могут и должны были бы обойтись без нее. Вместо того, чтобы тратить огромные средства и силы на организацию нелепого учреждения (а трудовая революция пока что опять останавливается!..); вместо того, чтобы отдавать впереди снова силы и кровь на борьбу с этим нелепым и ненужным учреждением, опять «спасая Революцию» и отодвигая ее с новой мертвой точки, – вместо всего этого те же силы и средства могли бы быть затрачены с великой и ясной пользой для Революции, страны и народа на прямую организацию трудящихся масс на низах,  по деревням, городам, предприятиям, полям, рудникам и т. д.; на естественное, свободное, прямое и непосредственное, трудовое , а не партийно‑политическое, объединение этих организаций снизу , в вольные города и вольные деревни, в вольные общины (коммуны) по местностям, районам и областям, на энергичную деятельность этих организаций по снабжению сырьем и топливом, по улучшению перевоза  (транспорта), по налаживанию обмена и всего нового хозяйства ; напрямую  борьбу с остатками контрреволюции (главным образом, с сильно мешающим делу калединским движением на юге).

Вторая опасность . – Большевики окажутся в Учредительном Собрании в значительном большинстве.

В этом случае они, легко справившись с «оппозицией» и без особого труда раздавив ее, станут твердо и прочно хозяевами («законными» хозяевами!) страны и положения, явно признанными «большинством населения». Это как раз и есть то, чего добиваются большевики от Учредительного Собрания и для чего оно им необходимо. Оно должно окончательно укрепить и «узаконить» их политическую власть в стране.

Эта опасность , товарищи, гораздо более важна и серьезна, чем первая.

Будьте начеку!

Укрепив, упрочив и узаконив свою власть, большевики, будучи социал‑демократами, политиками и государственниками, т. е. людьми власти,  начнут из центра – властным, повелевающим образом – устраивать жизнь страны и народа. Они будут приказывать и распоряжаться из Петрограда по всей России. Ваши Советы и другие организации на местах  должны будут понемногу стать простыми исполнительными органами воли центрального правительства. Вместо естественной трудовой стройки и свободного объединения снизу  будет водворяться властный, политический, государственный аппарат, который сверху  начнет все зажимать в свой железный кулак. Места, Советы, организации должны будут слушаться и повиноваться. Это будет называться «дисциплиной». И горе тому, кто не будет согласен с центральной властью и не сочтет нужным и полезным подчиняться ей! Сильная «всеобщим признанием населения», она заставит  его повиноваться.

Будьте начеку, товарищи! Замечайте хорошенько и запоминайте крепко.

Чем прочнее и вернее будут успехи большевиков, чем тверже будет становиться их положение – тем яснее и определеннее будут они властвовать,  т. е. проводить, осуществлять и отстаивать свою твердую, политическую, центральную государственную власть. Они начнут категорически приказывать местам, местным организациям и Советам. Они начнут, не останавливаясь – быть может – и перед применением вооруженной силы, проводить сверху желательную им политику.

Чем более ярким и прочным будет их успех, – тем более ясной будет становиться эта опасность: ибо тем увереннее и тверже будут они действовать. Каждый новый успех будет (вы увидите это!) все сильнее и сильнее кружить им головы. Каждый новый день их успеха будет приближать истинную Революцию к опасности. Нарастание их успеха будет нарастанием этой опасности.

Вы можете видеть это уже теперь.

Присмотритесь внимательно к последним распоряжениям и приказам новой власти.

Вы заметите, уже теперь, ясно прорывающееся стремление большевистских верхов к властно‑политическому устроению жизни из центра. Уже теперь отдаются ими «приказы» по России. Уже теперь ясно видна у них склонность понимать лозунг «власть Советам» как власть центрального учреждения в Петрограде, которому должны быть подчинены, в качестве простых исполнительных органов, Советы и организации на местах.

Это – теперь , когда они еще сильно чувствуют свою зависимость от масс и, конечно, опасаются дать повод к разочарованию. Теперь, когда успех их еще не совсем обеспечен и держится целиком на отношении к ним масс…

Что же будет тогда, когда их полный успех станет твердым фактом, и массы окружат их восторженным и прочным доверием!..

Товарищи – рабочие, крестьяне и солдаты!

Помните всегда об этой опасности.

Будьте готовы к тому, чтобы отстаивать истинную Революцию и действительную свободу ваших организаций и вашей жизни на местах от гнета и насилия новой политической власти, нового хозяина – централизованного государства, новых властителей – вожаков политической партии.

Будьте готовы к тому, чтобы в случае, если успехи большевиков вскружат им головы и сделают их властителями, эти их успехи  стали их гибелью .

Будьте готовы к тому, чтобы вырвать Революцию из новой тюрьмы!..

Помните, что только вы сами  – при посредстве ваших собственных организаций на местах – должны и сможете  творить и строить вашу новую жизнь. Иначе – вам не видать ее!

Большевики часто говорят  вам то же самое.

Тем лучше, если они, в конце концов, исполнят свои слова.

Но, товарищи, все новые властители, положение которых зависит от сочувствия и доверия масс, говорят вначале сладким языком. И Керенский «стлал мягко» в первые дни; да после стало «жестко спать».

Присматривайтесь, прислушивайтесь не к словам и речам , а к делам и поступкам . И если найдете малейшее противоречие между тем, что люди говорят вам, и тем, что они делают, – будьте настороже!..

Не доверяйте словам!

Верьте только делам и фактам.

Не доверяйте Учредительному Собранию, партиям и вождям!

Верьте только самим себе и Революции.

Только вы сами  – то есть ваши непосредственные трудовые и беспартийные организации на местах и их прямое, стройное объединение по местам, районам и областям – должны быть хозяевами и строителями новой жизни, а не Учредительное Собрание, не центральное правительство, не партии и «вожди».

В другой статье (в № 21 «Голоса Труда» от 2‑15 декабря 1917 г., редакционная статья «Вместо Учредительного Собрания») анархисты писали:

«Известно, что мы, анархисты, отрицаем Учредительное Собрание, считая его не только совершенно ненужным, но и прямо вредным для дела Революции.

Очень немногие, однако, дают себе ясный и правильный отчет в том, откуда именно  вытекает у нас такая точка зрения.

Между тем, существенен и характерен вовсе не самый факт  отрицания. Существенны и причины , которые к нему приводят.

Мы отрицаем Учредительное Собрание не из каприза, не из упрямства или духа противоречия. Мы не «просто и только отрицаем»: мы приходим к отрицанию логически – потому что считаем единственно важным и полезным для трудящихся делом во время Социальной Революции – устроение новой жизни самими трудящимися массами, снизу, при помощи непосредственными массовых экономических организаций, а не сверху, при посредстве политического властного центра.

Мы отрицаем, потому что ставим на место Учредительного Собрания совершенно иной «учредительный» институт – естественно объединяя снизу трудовую  (рабоче‑крестьянско‑солдатскую)организацию .

Мы отодвигаем Учредительное Собрание потому, что выдвигаем на его место иное.

Мы не хотим, чтобы одно мешало другому…

Большевики, с одной стороны, признают непосредственную, классовую  организацию трудящихся (Советы и пр.), а с другой – сохраняют нелепое внеклассовое Учр[едительное] Собр[ание]. Мы считаем такую двойственность противоречивой, крайне вредной и опасной. Она является, конечно, неизбежным результатом того, что большевики, будучи «социал‑демократами», вообще путаются в вопросах «политики» и «экономики», «власти» и «безвластия», «партии» и «класса». Они не решаются  окончательно и вполне отказаться от мертвых предрассудков, ибо для них это означало бы бросится, не умея плавать, в открытое море.

Нельзя не путаться в противоречиях людям, которые во время пролетарской революции считают главной задачей организацию власти .

Мы отрицаем эту «организацию власти» именно потому, что выдвигаем на ее место организацию Революции.

Организация власти  упирается логически в Учредительное Собрание.

Организация революции  приводит, логически же, к совершенно иному построению, в котором Учредительному Собранию просто нет места и которому Учредительное Собрание просто мешает.

Вот почему мы отрицаем Учредительное Собрание».

Большевики решили созвать Собрание, заранее приняв решение занять в нем господствующие позиции или же, в случае, если не наберут большинства (что в тот момент было не так уж невероятно), распустить его.

И в январе 1918 г. Учредительное Собрание было созвано. Несмотря на все усилия партии большевиков, три месяца стоявшей у власти, большинство в нем оказалось антибольшевистским. Этот результат полностью подтвердил прогнозы анархистов. «Если бы трудящиеся, – говорили они, – спокойно занимались своим делом – экономическим и социальным строительством, – не заботясь о политических комедиях, огромное большинство населения в итоге последовало бы по этому пути. А теперь на них свалилась еще одна ненужная забота»…

Но несмотря на явную никчемность этого Собрания, «работа» которого велась в атмосфере всеобщего угрюмого безразличия (действительно, никчемность и непрочность этого института ощущали все), большевистское правительство некоторое время не решалось распустить его.

Потребовалось практически случайное вмешательство одного анархиста, чтобы Учредительное Собрание было, наконец, распущено. Этот исторический факт мало известен.

Действительно, большевистское правительство непреднамеренно назначило анархиста, кронштадтского матроса Анатолия Железнякова,  командиром отряда, охранявшего зал заседаний собрания[1].

Уже несколько дней[2] бесконечные речи вождей политических партий – которые безо всякой пользы затягивались до глубокой ночи – утомляли и раздражали охрану Собрания, вынужденную всякий раз дежурить до окончания заседаний.

Однажды ночью – большевики и левые эсеры покинули заседание после совместного заявления в адрес представителей правых, и выступления шли своим чередом – Железняков во главе своего отряда вошел в зал заседаний, подошел к креслу председателя и сказал последнему (это был правый эсер В. Чернов): «Закрывайте заседание, пожалуйста, мои люди устали!»

Растерянный и возмущенный председатель запротестовал. «Говорю вам, что караул устал, – угрожающе повторил Железняков. – Прошу вас покинуть зал заседаний. А впрочем, довольно с нас этой говорильни! Хватит, наболтались! Уходите!»

Собрание повиновалось[3].

Правительство большевиков использовало это инцидент, чтобы на следующий день издать декрет о роспуске Собрания.

Страна не шелохнулась[4].

Позднее Исполком Советов утвердил это правительственное решение.

Все шло «как надо» – до того момента, когда воля «управляющих» вступила в противоречие с волей «управляемых», «народа».

И тогда ситуация изменилась.

Это произошло во время немецкого наступления, в феврале 1918 г.

Брестский мир

После Октябрьской революции немецкая армия на российском фронте некоторое время бездействовала. Ее командование выжидало, когда можно будет извлечь максимальные преимущества из сложившейся ситуации.

В феврале 1918 г., решив, что время настало, оно предприняло наступление против революционной России.

Следовало определить, как поступить. Сопротивление было невозможно, русская армия не могла воевать. Нужно было найти выход из положения. И одновременно решить первоочередную проблему Революции – проблему войны.

Из сложившейся ситуации виделось только два возможных выхода:

1) Оголить фронт: позволить немецкой армии двигаться внутрь охваченной революцией страны; завлечь ее как можно дальше, чтобы таким образом изолировать ее, оторвать от баз снабжения, вести против нее партизанскую войну, деморализовать ее, разложить и т. д., защищая при этом Социальную Революцию; такая стратегия оправдала себя в войне 1812 года и всегда была возможной в такой огромной стране, как Россия.

2) Вступить в переговоры. Предложить немцам мир и заключить его, каковы бы ни оказались последствия.

За первый вариант выступали почти все высказавшиеся по этому вопросу рабочие организации, а также левые эсеры, максималисты, анархисты. Они придерживались мнения, что лишь такое поведение достойно Социальной Революции; что только так можно обратиться к немецкому народу  напрямую, через головы его генералов и правителей; только так можно не дать угаснуть революционному порыву в России и, как следствие, надеяться на начало революции в Германии и других странах. Короче говоря, сторонники подобного решения полагали, что подобное действительно впечатляющее прямое действие в условиях такой страны, как Россия,  является единственным достойным способом защиты Революции.

Вот что писал по этому поводу «Голос Труда» (№ 27 от 24 февраля 1918 г.) в статье, озаглавленной «О революционном духе»:

«Мы подошли к роковой грани – к решительному перелому. Стучит минута чеканной ясности и исключительной трагичности. Положение определилось. Вопрос поставлен ребром. Сегодняшний день решит, подписывает или не подписывает правительство мир с Германией. От этого дня, от этой минуты зависитвесь дальнейший ход и русской революции, и мировых событий.

Условия поставлены Германией открыто и полно. Мнения многих «видных» членов партий и членов правительства – известны. Единства нет нигде. Раскол среди большевиков. Раскол среди левых эсеров. Раскол в Совете Народных Комиссаров. Раскол в Петроградском Совете и в ЦИК. Раскол в массах, по фабрикам, заводам и казармам. Отношение провинции мало выяснилось…»

(Выше мы говорили, что левые эсеры, а также трудящиеся массы Петрограда и провинции выступали против  подписания мирного договора с немецкими генералами.)

«Срок германского ультиматума – 48 часов. При таких условиях вопрос волей‑неволей будет обсуждаться и решаться спешно, в замкнутых правительственных кругах. И это – едва ли не самое ужасное…

Наше мнение известно читателям. С самого начала мы были против «мирных переговоров». Мы теперь – против подписания мира. Мы за немедленную энергичную организацию партизанского сопротивления. Мы считаем, что телеграмма правительства с просьбой мира должна быть аннулирована; что вызов должен быть принят, и судьба революции должна быть открыто и прямо вручена в руки пролетариев всего мира.

Ленин настаивает на подписании мира. И – если верить имеющимся сведениям – значительное большинство пойдет за ним. Мир будет подписан…

Только уверенность в конечной непобедимости этой революции  заставляет нас не смотреть на эту возможность чересчур мрачно . Но что подписание мира окажется сильнейшим ударом  по революции, надолго затормозит  и исказит ее – в этом мы абсолютно убеждены.

Мы знакомы с аргументацией Ленина – в особенности, по статье его «О революционной фразе» («Правда», № 31). Эта аргументация не убедила нас».

Затем автор статьи кратко критикует аргументацию Ленина и противопоставляет ей свою точку зрения, заканчивая следующим образом:

«Главное – мы абсолютно убеждены, что принятие нами предлагаемого мира затянет Революцию, «принизит» ее. Сделает ее надолго хилой, серенькой, тусклой, худосочной… Принятие мира пригнет Революцию к земле. Обескрылит ее… Заставит ползать…

Ибо революционный дух , великий энтузиазм борьбы , смелый размах и полет величайшей идеи всемирного освобождения  – будут отняты у нее.

Свет ее – погаснет для мира».

Большинство Центрального Комитета РКП(б) сначала высказалось в пользу первого предложения. Но Ленин испугался такого поспешного решения. Как настоящий диктатор, он доверял массам лишь в том случае, если ими управляли вожди и политиканы, хотя бы посредством формальных приказов и закулисных махинаций. Он заявил, что в случае отказа подписать предложенный немцами мир Революции грозит смертельная опасность. И указал на необходимость «передышки», которая позволила бы создать регулярную армию.

Впервые с начала Революции он решил не считаться с мнением народа и даже своих товарищей. Последним он угрожал сложить с себя всякую ответственность и покинуть заседание, если его воля не будет исполнена. Товарищи, в свою очередь, побоялись лишиться «великого вождя Революции». Они уступили. Мнением же народных масс откровенно пренебрегли. Мир был подписан.

Так в первый раз «диктатура пролетариата» взяла верх над пролетариатом. В первый раз большевистской власти удалось запугать массы, навязать им свою волю, действовать по своему усмотрению, пренебрегая мнением остальных.

Брестский мир был навязан  трудовому народу правительством большевиков. Народ хотел завершить войну иначе. Но правительство решило «уладить» все самостоятельно. Оно ускорило события и не восприняло всерьез сопротивления масс. Ему удалось заставить их замолчать, принудить к повиновению, пассивности.

Вспоминаю, как в это лихорадочное время случайно встретил видного большевика Н. Бухарина (казненного впоследствии после одного из пресловутых московских процессов). Я познакомился с ним еще в Нью‑Йорке, с тех пор мы не виделись. Идя по коридору Смольного (где в то время заседало правительство большевиков), куда пришел по делу нашей организации, я увидел Бухарина, спорившего, оживленно жестикулируя, в сторонке с группой большевиков. Он узнал меня и жестом подозвал. Я подошел к нему. Переполняемый эмоциями, он тут же принялся жаловаться на поведение Ленина по вопросу о мире. Бухарина огорчали собственные разногласия с вождем. Он подчеркнул, что по этому вопросу полностью согласен с левыми эсерами, анархистами и народными массами в целом. И с ужасом заявил, что Ленин не желает ничего слушать, что «ему наплевать на мнение других», что он «стремится всем навязать свою волю, свою неправоту и запугивает партию, угрожая отказаться от власти». Бухарин считал, что ошибка Ленина окажется роковой для Революции. И это его ужасало.

– Но, – сказал я ему, – если вы не согласны с Лениным, вам остается только настаивать на своей позиции. Тем более, что вы не один. А впрочем, даже если бы вы были один, у вас, думается, такое же право, как и у Ленина, иметь собственное мнение, ценить, разъяснять и отстаивать его.

– Ох, – прервал он меня, – да что вы? Вы представляете себе, что это означает: бороться против Ленина? Это было бы ужасно. Это автоматически повлекло бы за собой мое исключение из партии. Это означало бы выступить против всего нашего прошлого, против партийной дисциплины, против товарищей по борьбе. Мне пришлось бы стать причиной раскола в партии, увести за собой других бунтовщиков, создать отдельную партию, чтобы бороться с партией Ленина. Старина, вы хорошо меня знаете: способен ли я стать вождем партии и объявить войну Ленину и партии большевиков? Нет, не будем самообольщаться!

У меня нет данных руководителя. А даже если бы и были… Нет, нет, я не могу, не могу так поступить.

Он был очень смущен. Он обхватил голову руками. Он почти плакал.

Торопясь и чувствуя невозможным продолжать дискуссию, я оставил его предаваться отчаянию.

Как известно, позднее он поддержал Ленина – быть может, лишь на словах.

Таково было первое серьезное разногласие между новым правительством  и управляемым народом. Оно было разрешено в пользу установившейся  власти.

Это была первая ложь. Первый шаг – но самый непростой. Отныне все должно было идти «своим ходом». Впервые безнаказанно поправ волю трудящихся масс, впервые взяв на себя инициативу, новая власть набросила, так сказать, петлю на Революцию. Затем оставалось лишь затянуть ее, чтобы вынудить и в конечном итоге приучить массы следовать за руководством, лишить их всякой  инициативы, полностью подчинить себе и загнать Революцию в рамки диктатуры.

Так и произошло. Ибо подобным образом неизбежно ведет себя всякое правительство. Таким путем неизбежно идет всякая Революция, не отвергнувшая государственническую, централистскую, политическую, правительственную идею .

Это путь под откос. Стоить лишь ступить на него, и скольжение уже ничто не остановит. Причем ни правители, ни управляемые поначалу не замечают этого. Первые (если они искренни) верят, что выполняют свое предназначение, делают необходимое, спасительное дело. Вторые, ослепленные, подчиненные, следуют за ними… И когда, наконец, первые, а особенно, вторые начинают осознавать свою ошибку, оказывается слишком поздно. Отступление невозможно. Нельзя уже что‑либо изменить. Слишком далеко зашло скольжение по наклонной плоскости. И даже если управляемые вопиют об опасности и поднимаются против своих правителей, стремясь приостановить гибельное сползание вниз, – слишком поздно!

Глава II

По наклонной плоскости

 

Чтобы увидеть, что сталось с русской Революцией, понять подлинную роль большевизма и определить причины, по которым – не впервые в истории человечества – прекрасная и победоносная народная революция завершилась плачевным провалом, необходимо, прежде всего, осознать две истины , которые, к несчастью, еще недостаточно поняты, и незнание которых не дает возможности составить цельную картину произошедшего.

Первая истина:

Существует неразрешимое формальное противоречие, противоположность между подлинной Революцией, которая стремится и может развиваться неограниченно, вплоть до полной и окончательной победы, с одной стороны, и авторитарными, государственническими теорией и практикой, с другой.

Существует неразрешимое формальное противоречие, борьба по существу между государственной социалистической властью  (если последняя торжествует) и подлинным социалистическим революционным процессом.

Сутью подлинной Социальной Революции является наличие мощного и свободного созидательного движения трудящихся масс, освободившихся от эксплуатации. Это развитие широчайшего процесса строительства нового общества на основе освобожденного труда, естественной координации и полного равенства.

По существу, подлинная Социальная Революция является началом настоящей эволюции человечества, то есть свободного созидания трудящихся масс, основанного на широкой и свободной инициативе миллионов людей во всех сферах деятельности.

Революционный народ инстинктивно чувствует эту сущность Революции. Анархисты более или менее четко поняли и сформулировали ее.

Из этого определения Социальной Революции (которое невозможно опровергнуть) «автоматически» вытекает не идея авторитарного руководства  (диктаторского или какого‑либо иного) – идея, полностью принадлежащая старому буржуазному, капиталистическому, эксплуататорскому миру, – но идея сотрудничества  в развитии. Из этого следует также необходимость абсолютно свободного распространения всех революционных идей и, наконец, потребность в истинах без прикрас, их свободного и всеобщего поиска, исследования и осуществления как необходимое условие плодотворной деятельности масс и окончательного торжества Революции.

Но в рамках государственного социализма и власти эти принципы Социальной Революции формально не признаются.

Характерные особенности социалистической идеологии и практики (власть, государство, диктатура) принадлежат не будущему, а целиком и полностью буржуазному прошлому. «Статичная» концепция революции, идея ограниченности, «завершения» революционного процесса, стремление сдержать, «заморозить» его и особенно – вместо того, чтобы предоставить трудящимся массам все возможности действовать самостоятельно – вновь сконцентрировать в руках государства и горстки новых хозяев все будущее развитие, основано на давних, застарелых традициях, эта избитая модель не имеет ничего общего с подлинной Революцией.

Стоит применить эту модель, как подлинные принципы Революции неизбежно оказываются позабыты. И тогда обязательно – в иной форме – возрождается эксплуатация трудящихся масс со всеми вытекающими последствиями.

Таким образом, нет никаких сомнений, что путь революционных масс к реальному освобождению, к созданию новых форм общественной жизни несовместим с самим принципом государственной власти.

Ясно, что принципы власти и Революции диаметрально противоположны и взаимно исключают друг друга: революционный принцип по сути своей обращен к будущему, а государственнический коренится в прошлом (то есть является реакционным).

Авторитарная социалистическая революция и Революция Социальная являются процессами противоположными. Торжество одной неизбежно ведет к поражению другой. Либо подлинная Революция, ее мощный, свободный и творческий порыв сметет руины авторитарного принципа, либо верх одержит последний, и тогда корни прошлого «оплетут» подлинную Революцию и не дадут ей осуществиться.

Социалистическая власть и Социальная Революция  противоречат друг другу. Примирить их и тем более объединить невозможно. Торжество одной всегда означает гибель другой, со всеми вытекающими последствиями.

Революция, которая вдохновляется идеями государственного социализма и доверяет ему свою судьбу, хотя бы «временно» и на «переходный период»,  погибла: она вступает на ложный путь, на наклонную плоскость. И катится в бездну.

Вторая истина  – скорее, логическая совокупность истин – дополняет первую и вносит в нее некоторые уточнения.

1. Всякая политическая власть неизбежно ставит в привилегированное положение  тех, кто ее осуществляет. Таким образом, она изначально извращает принцип равенства и наносит удар в самое сердце Социальной Революции, тем самым в значительной степени трансформируя ее.

2. Всякая политическая власть неизбежно служит источником и других привилегий, даже если не связана с буржуазией. Встав над Революцией, обуздав ее, власть вынуждена создать свой бюрократический аппарат принуждения , необходимый для ее сохранения, для командования, одним словом – для «управления». Очень быстро она объединяет вокруг себя тех, кто стремится господствовать и эксплуатировать. Таким образом, она создает новую касту привилегированных, прежде всего, политически, а затем и экономически: руководителей, функционеров, военных, полицейских, членов правящей партии (нечто вроде нового дворянства) и т. п., тех, кто от нее зависит,  то есть готовых поддерживать и оборонять ее, менее всего заботясь о «принципах» и «справедливости». Она повсюду сеет семена неравенства и вскоре заражает весь общественный организм, становящийся все более и более пассивным, поскольку чувствует невозможность противостоять заразе и в итоге оказывается не прочь возвратиться к буржуазным принципам в новых формах.

3. Всякая  власть в той или иной степени стремится сосредоточить в своих руках бразды правления жизнью общества. Она предрасполагает  массы к пассивности, ибо само ее существование  удушает в людях дух инициативы.

«Коммунистическая» власть, которая, в силу принципа, концентрирует все в своих руках , является в этом плане настоящей ловушкой. Гордая своим «авторитетом», преисполненная чувством собственной «ответственности» (которую на самом деле сама на себя возложила), она боится всякого проявления независимости. Любая самостоятельная инициатива вызывает у нее подозрение, представляется угрозой; это принижает, стесняет ее. Ибо она никому не желает уступать бразды правления. Всякая инициатива представляется ей вторжением в ее сферу, покушением на ее прерогативы. Для нее это невыносимо. И власть отвергает, давит эту инициативу или следит за ней с целью нанести решающий удар – с беспощадной, чудовищной «логикой» и упорством.

Новым, мощным творческим силам народных масс не находится применения. Причем как в сфере деятельности, так и в области мышления. В последнем случае «коммунистическая» власть проявляет особенную, абсолютную нетерпимость, сравнимую лишь с кострами Инквизиции. Ибо она считает себя единственным носителем спасительной истины, не допуская и не терпя никакого противоречия, никакого инакомыслия.

4. Никакая политическая власть не способна реально  выполнить колоссальные созидательные задачи Революции. «Коммунистическая» власть, взявшая на себя выполнение этих задач и утверждающая, что выполнила их, выглядит в этом плане особенно жалко.

Действительно, она претендует на то, что хочет и может «руководить» бесконечно разнообразной деятельностью миллионов людей. Чтобы добиться в этом успеха, ей необходимо в один миг охватить всю неизмеримую, находящуюся в постоянном движении общественную жизнь:  суметь все узнать, все понять, все предпринять, за всем наблюдать, всюду проникать, все видеть, предвидеть, охватить, наладить, организовать, повести. Речь идет о неисчислимом множестве потребностей, интересов, действий, ситуаций, сочетаний, трансформаций, то есть всякого рода ежеминутно возникающих проблем, находящихся в постоянном движении.

Вскоре, не представляя, что бы возглавить, власть уже не может ничего охватить, ничего наладить, ничем «руководить». И в первую очередь она оказывается абсолютно бессильной в сфере эффективной реорганизации экономической  жизни страны. Последняя переживает быстрый распад. И, окончательно дезорганизованная, беспорядочно бьется между осколками свергнутого режима и бессилием новопровозглашенной системы.

В подобных условиях некомпетентность власти ведет к настоящему краху экономики: остановке промышленного производства, разрушению сельского хозяйства, распаду связей между различными экономическими отраслями и нарушению экономического и социального баланса в обществе.

Из этого неизбежно следует использование политики принуждения, особенно по отношению к крестьянам, чтобы заставить их любой ценой снабжать провизией города.

Это средство малоэффективно, особенно поначалу, крестьяне прибегают к своего рода «пассивному сопротивлению», и в стране воцаряется разруха. Труд, производство, транспорт, обмен и пр. дезорганизуются и впадают в состояние хаоса.

5. Чтобы поддерживать экономическую жизнь страны на допустимом уровне, у власти остаются в итоге лишь принуждение, насилие, террор . Она прибегает к ним все более широко и методически. Страна продолжает биться в тисках ужасающей нищеты и голода.

6. Очевидная неспособность власти обеспечить стране нормальную экономическую жизнь, явная бесплодность Революции, физические и нравственные страдания миллионов людей, произвол и насилие, усиливающиеся изо дня в день: таковы основные факторы, которые столь тяжким грузом ложатся на плечи народа, что он начинает выступать против Революции; возрождаются контрреволюционные настроения и движения . Подобная ситуация побуждает многочисленные нейтральные и несознательные элементы – до того колебавшиеся и склонявшиеся скорее на сторону Революции – занять четкие контрреволюционные позиции и губит веру в Революцию многих ее сторонников.

7. Такое положение вещей не только извращает развитие Революции, нои компрометирует дело ее защиты.

Создаваемые самими массами общественные организации (профсоюзы, кооперативы, ассоциации, федерации и пр.), активные, живые, нормально координирующие свою деятельность, способные обеспечить экономическое развитие страны и одновременно организовать защиту Революции от сил реакции (тогда еще относительно безобидных), гибельная государственническая практика подменяет горсткой политических аферистов и авантюристов, не способных достойно «оправдать» и защитить Революцию, которую они сами жестоко искалечили и выхолостили. Теперь они вынуждены защищаться самостоятельно (вкупе со своими сторонниками) против все растущего числа врагов, возникновение и усиление которых являются, прежде всего, следствием полного банкротства государственной политики.

Таким образом, вместо естественной защиты Социальной Революции и ее поступательного развития мы (не впервые) с недоумением наблюдаем банкротство Власти, всеми, даже самыми жестокими, средствами борющейся за свое существование.

Эта защита лжи  организована, разумеется, сверху, с использованием старых чудовищных методов политики и вооруженного насилия, которые «себя уже показали»: абсолютное порабощение правительством всего населения, создание регулярной армии, подчиняющейся слепой дисциплине, формирование профессиональной полиции и слепо преданных власти особых отрядов, отмена свободы слова, печати, собраний и, особенно, действий, установление репрессивного, террористического режима и т. д. Вновь власть формирует систему нивелировки личностей, стремясь превратить их в полностью подчиненную себе силу. В такой ненормальной ситуации все эти методы сопровождаются неограниченным насилием и произволом. Нарастает упадок Революции.

8. Обанкротившаяся «революционная власть» неизбежно сталкивается не только с врагами «справа», но и с противниками слева , со всеми, кто разделяет подлинные революционные идеи, которые власть попрала, кто борется против нее во имя защиты этих идей, отстаивая интересы «подлинной Революции».

Отравленная ядом господства, властными прерогативами, убежденная, что является единственной подлинно революционной силой, призванной действовать от имени «пролетариата», и стремящаяся убедить в этом остальных, верящая в свою «ответственность» за Революцию, смешивая в силу рокового заблуждения ее судьбу со своей собственной и находя для всех своих действий объяснения и оправдания, Власть не может и не хочет признать свое фиаско и уйти с исторической сцены. Напротив, чем больше осознает она свои ошибки и нависшую над ней угрозу, тем ожесточеннее защищается. Она любой ценой желает остаться хозяином положения. И даже неизменно надеется, что ей удастся «выпутаться» и «все наладить».

Прекрасно понимая, что речь, так или иначе, идет о ее собственном существовании, Власть в итоге перестает различать своих противников и врагов Революции. Все более руководствуясь примитивным инстинктом самосохранения, неспособная пойти на попятный, она начинает разить направо и налево, ослепленная собственной наглостью. Она без различия поражает всех, кто не на ее стороне. Трепеща за собственную участь, Власть губит лучшие силы будущего.

Она удушает революционные движения, которые неизбежно возникают вновь. Она уничтожает массы революционеров и простых трудящихся, виновных лишь в том, что захотели вновь поднять знамя Социальной Революции.

Действуя таким образом, сильная лишь террором, она вынуждена скрывать свои цели, хитрить, лгать, клеветать, когда не считает целесообразным открыто отмежеваться от Революции и сохранить свой престиж, хотя бы в глазах заграницы.

9. Но, разрушая Революцию, невозможно одновременно опираться на нее. И тем более невозможно зависнуть в пустоте, при ненадежной поддержке штыков и стечения обстоятельств.

Значит, удушая Революцию, Власть вынуждена все более определенно прибегать к поддержке реакционных и буржуазных элементов, из расчета готовых послужить ей и заключить «союз». Чувствуя, как почва уходит из‑под ног, все более отрываясь от народных масс, порвав последние связи с Революцией и выродившись в касту привилегированных разнокалиберных диктаторов, служак, льстецов, карьеристов и паразитов, бессильная сделать что‑либо революционное и позитивное, отвергнувшая и подавившая возникшие в обществе новые силы, Власть в целях самосохранения вынуждена обращаться к силам прежним . Она все более часто и охотно прибегает к их содействию. С ними добивается она соглашений, альянсов и союза. Им уступает она позиции, не видя иного источника сохранить себя. Потеряв доверие масс, она ищет новых сторонников. Конечно, в один прекрасный день она рассчитывает их предать. А тем временем все глубже погрязает в антиреволюционной, антинародной деятельности.

Революция оказывает ей все более энергичное сопротивление. И с тем большим ожесточением, используя свои возможности и привлеченные на ее сторону силы, Власть борется против Революции.

Последняя вскоре терпит окончательное поражение в неравной борьбе. Она агонизирует и распадается. Это конец. Спуск по наклонной плоскости привел в бездну. Революции больше нет. Торжествует реакция – мерзко приукрашенная, наглая, грубая, зверская.

Те, кто еще не понял этих истин, их беспощадной логики, – тот не понял русскую Революцию. Вот почему все эти слепцы, «ленинисты», «троцкисты» и tutti quanti, не способны дать приемлемого объяснения поражению русской Революции и большевизма – хотя вынуждены признать его. (Не будем говорить о западных «коммунистах»: они и не хотят  ничего видеть.) Ничего не поняв в русской Революции, ничему в ней не научившись, они готовы повторить те же роковые ошибки: политическая партия, завоевание власти, правительство («рабочее и крестьянское»), государство («социалистическое»), диктатура («пролетариата»)… Пошлые глупости, преступные противоречия, отвратительный нонсенс!

Горе грядущей Революции, если она захочет оживить эти зловонные трупы, если ей еще раз удастся вовлечь трудящиеся массы в эту некромантию! Она породит лишь новых гитлеров, которые расцветут на перегное ее развалин. И вновь «свет ее померкнет для мира».

Резюме

Устанавливается «революционное» («социалистическое» или «коммунистическое») правительство. Естественно, оно стремится к полновластию. Оно должно командовать. (А иначе зачем оно нужно?)

Рано или поздно возникают первые разногласия между правительством и управляемыми. Возникают тем более неизбежно, что правительство, каким бы оно ни было, не в силах решить проблемы Великой Революции и, несмотря на это, хочет все охватить, чтобы лишь ему принадлежали инициатива, истина, ответственность.

Эти разногласия оборачиваются всегда к выгоде правительства, которое умеет всеми средствами настоять на своем. А следовательно, всякая инициатива неизбежно исходит от правительства, становящегося постепенно хозяином миллионов подданных.

Поэтому «хозяева» цепляются за власть, несмотря на свое бессилие, недостатки, злобу. Себя они считают единственными носителями Революции. «Ленин (или Сталин, или Гитлер) всегда прав». «Рабочие, подчиняйтесь начальству! Оно знает, что делает, и работает ради вас!» «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» («… чтобы мы лучше могли вами командовать». Но это окончание фразы «гениальные вожди» «рабочих партий» никогда не произносили.)

Так постепенно правители становятся абсолютными хозяевами страны. Они создают привилегированные прослойки, на которые опираются. Они организуют силы, способные их поддержать. Они ожесточенно защищаются против всякой оппозиции, всякого инакомыслия, всякой независимой инициативы. Они все монополизируют. Они господствуют над жизнью всей страны.

Не имея иных средств в своем распоряжении, они угнетают, подчиняют, порабощают, эксплуатируют…

Они подавляют всякое сопротивление. Они преследуют и уничтожают, во имя Революции, все, что не хочет склониться перед их волей.

Чтобы оправдать свои действия, они лгут, обманывают, клевещут.

Чтобы удушить истину, они прямо‑таки свирепствуют: наполняют тюрьмы и места ссылки, казнят, пытают, убивают.

Вот что именно произошло с русской Революцией.

Самое главное

Захватив власть, организовав свою бюрократию, армию и полицию, изыскав средства и построив новое, так называемое «рабочее», государство, большевистское правительство, абсолютный хозяин страны, окончательно взяло в свои руки судьбу Революции. Постепенно – по мере усиления демагогической пропаганды, принуждения и репрессий – правительство огосударствило и монополизировало все, абсолютно все, вплоть до слова и мысли.

Именно государство – то есть правительство  – захватило всю землю. Оно стало настоящим собственником . Крестьяне в массе своей вначале превратились в государственных арендаторов, а затем, как мы увидим, в настоящих крепостных .

Именно правительство  присвоило заводы, фабрики, рудники – короче, все средства производства, связи, сообщения, обмена и т. д.

Именно правительство узурпировало право на инициативу, организацию, управление во всех сферах человеческой деятельности.

Наконец, именно правительство  стало единственных хозяином всей печати и других средств распространения идей в стране. Все издания, вся печатная продукция в СССР – вплоть до визитных карточек – производится или самим государством, или под его строгим контролем.

Короче говоря, государство – то есть правительство – обрело монополию на истину, стало единственным владельцем всех материальных и духовных богатств, единственным инициатором, организатором, вдохновителем жизни в стране во всех ее проявлениях.

150 миллионов «жителей» постепенно превратились в простых исполнителей правительственных приказов, в настоящих рабов правительства и его бесчисленных агентов. «Рабочие, повинуйтесь начальству!»

Все экономические, социальные и прочие организации, начиная с Советов и кончая самыми маленькими ячейками, стали просто административными филиалами государственного предприятия, своего рода «Акционерным обществом государственной эксплуатации»: филиалами, полностью подчиненными  «центральному административному совету» (правительству), находящимися под пристальным наблюдением его агентов (официальная и тайная полиция) и лишенными всякого подобия самостоятельности.

Подробная история этой эволюции, произошедшей за каких‑то двенадцать лет – необычайной, не имеющей аналогов в мире, – требует отдельного исследования. Мы вернемся к ней, когда потребуются необходимые уточнения.

Растущая активность анархистов. Их быстрый успех
 

Читатель уже мог видеть, что это удушение Революции со всеми его разрушительными последствиями вызвало в обществе реакцию, поддержанную левыми , которые представляли себе Революцию иначе и выступили в ее защиту, стремясь к ее дальнейшему углублению.

Начало наиболее значительным из этих протестных движений положили партия левых эсеров  и анархисты.

Партия левых эсеров  выступала как соперник большевиков в той же государственнической и политической плоскости.

Их разногласия с коммунистической партией и разочарование в плачевных результатах большевистской политики вынудили левых эсеров в итоге выступить против большевиков. Отказавшись от сотрудничества в правительстве последних, продолжавшегося несколько месяцев, они повели против прежних союзников решительную борьбу, используя все методы: антибольшевистскую пропаганду, мятежи, террористические акты.

Левые эсеры участвовали в организации известного взрыва в Леонтьевском переулке (далее мы подробнее расскажем об этом). Они убили немецкого генерала Эйхгорна (на Украине) и немецкого посла Мирбаха (в Москве) в знак протеста против установления большевистским правительством связей с Германией. Позднее они стали вдохновителями ряда восстаний на местах, быстро подавленных.

В этой борьбе они жертвовали лучшими своими силами. Их лидеры: Мария Спиридовнова, Б. Камков, Карелин и другие, а также множество безвестных активистов, выказали в этих обстоятельствах большое мужество.

Но если бы левые эсеры пришли к власти, они действовали бы точно также, как партия большевиков. Политическая система привела бы их к тем же результатам.

По существу, левые эсеры выступали против монополии на власть, против гегемонии коммунистической партии. Они считали, что если власть будет поделена между двумя или несколькими равноправными партиями, дела пойдут лучше. В этом, разумеется, они глубоко ошибались.

Активные представители трудящихся масс, которые поняли причины банкротства большевизма и вступили с ним в борьбу, прекрасно это осознавали. Они оказали значительной поддержки левым эсерам. Сопротивление последних было быстро сломлено и не имело большого резонанса в стране.

Сопротивление анархистов местами оказалось гораздо более длительным и пользовалось большей поддержкой, несмотря на жестокие репрессии.

Подробное исследование борьбы анархистов за реализацию другой идеи Революции  заслуживает внимания.

К тому же история этой борьбы, сознательно искаженная победившими большевиками и отдаленная от нас во времени, остается практически неизвестной не только широкой публике, но и тем, кто так или иначе изучал русскую Революцию (за исключением отдельных специалистов). Несмотря на свое огромное значение, она осталась за рамками их трудов и исследований.

Редкая идея в истории человечества претерпела столько извращений и клеветы, как это произошло с анархизмом.

Впрочем, анархизмом , как правило, и не занимались: нападали исключительно на «анархистов», которых все правительства считали «врагами общества № 1» и представляли исключительно в неблагоприятном свете. В лучшем случае их именовали «провидцами», «полубезумцами» и просто «безумцами». Но чаще – «бандитами», «преступниками», безрассудными террористами, бомбометателями.

Конечно, среди анархистов были – и есть – террористы, как и среди представителей других идейных течений, политических и общественных организаций. Но именно потому, что анархическая идея  представляется слишком соблазнительной и опасной, и нельзя допускать, чтобы массы ей интересовались, правительства всех стран и всех политических направлений использовали отдельные террористические акты, совершенные анархистами, чтобы скомпрометировать саму идею , очернить не только террористов, но и всех ее сторонников, какие бы методы они не использовали.

Что касается анархических мыслителей и теоретиков, их чаще всего называют «утопистами», «безответственными мечтателями», «абстрактными философами» или «чудаками», «мистиками», теории которых опасным образом интерпретируются их «последователями», а прекрасные идеи не имеют ничего общего ни с реальностью, ни с людьми, какие они есть. (Буржуазия утверждает, что капиталистическая система стабильна и «реальна», социалисты не считают авторитарный социализм утопическим: и это несмотря на безысходный хаос и огромные общественные бедствия, которые в течение столетий нес с собой первый; несмотря на оглушительное банкротство, постигшее вторых за какие‑то полстолетья.)

Очень часто идею просто пытаются осмеять. Разве не внушают безграмотным массам, что анархизм «отрицает всякое общественное устройство и всякую организацию», что его принцип – «каждый может делать все, что захочет»? Разве не говорят, что анархизм – синоним беспорядка, и это на фоне подлинной и немыслимой неразберихи, царящей во всех неанархических системах, которые только существуют?

Такая «политика» по отношению к анархизму, вызванная, главным образом, его цельностью и невозможностью интегрировать его (что прекрасно удалось проделать с социализмом) и направленная на его удаление с политической сцены, принесла свои плоды: всеобщее недоверие, за которым скрываются страх и враждебность, или, по меньшей мере, уже укоренившиеся в людях безразличие, незнание и непонимание – вот с каким отношением сталкивается он всюду, где только возникает.

Эта ситуация надолго ввергла его в положение бессильной изоляции.

(За последнее время, под давлением событий и пропаганды, общественное мнение по отношению к анархизму и анархистам постепенно меняется. Люди начинают понимать, что их обманывали, и вникать в суть вещей. Быть может, не столь далеко то время, когда народные массы, восприняв идеи анархизма, перестанут верить своим «обманщикам» – я чуть не написал «палачам», – их интерес к идее‑мученице стал бы естественной психологической реакцией.

Та правда, которую печать вынуждена была публиковать в связи с событиями в Испании[5], а также некоторые другие довольно известные факты, уже принесли положительные результаты и способствовали успеху либертарной идеи.)

Что касается русской Революции, то большевики в «промывке мозгов», клевете и репрессиях по отношению к анархистам далеко превзошли все нынешние и прежние правительства.

Роль, которую либертарная идея сыграла в Революции, и ее судьба рано или поздно станут широко известны, несмотря на все попытки умолчания. Ибо роль эта была немалая.

Постепенно люди узнают не только событиях прошлого и настоящего, но и о перспективах на будущее: это позволит лучше понять и предвидеть некоторые важные события, которые, без сомнения, ожидают нас в самое ближайшее время.

Поэтому читатель не только имеет право, но я обязан знать изложенные в этой книге факты.

Как действовали анархисты в русской Революции? Каковы были их роль и судьба? Какой «вес» они имели и что сталось с «другой идеей Революции », которую они представляли и отстаивали?

Наше исследование даст ответ на эти вопросы и внесет необходимые уточнения в то, каковы были на самом деле роль и политика большевистской системы. Мы хотели бы надеяться, что эта книга поможет читателю разобраться в важных событиях настоящего и будущего.

Несмотря на огромное отставание и крайнюю слабость, вопреки всякого рода препятствиям и трудностям, невзирая на быстрые и беспощадные репрессии против анархистов, последние местами смогли, особенно после Октября, завоевать народные симпатии.

В некоторых регионах их идеи имели большой успех.

Их численность быстро возросла, несмотря на тяжелые людские потери.

Они обрели в ходе Революции значительное влияние, потому что только они одни являлись носителями новой идеи Социальной Революции , в то время как воззрения и деятельность большевиков все более дискредитировали себя в глазах народных масс, а также потому, что они пропагандировали и отстаивали эту идею, невзирая на бесчеловечные гонения, с высочайшими бескорыстием и преданностью до самого конца, когда подавляющая численность, оголтелая демагогия, коварство и неслыханная жестокость их противников нанесли ей последний удар.

В этом успехе и в том, что его не удалось развить, нет ничего удивительного.

С одной стороны, благодаря последовательному, мужественному и самоотверженному поведению, постоянному участию в непосредственной деятельности народных масс, а не в «ведомствах» и бюро; благодаря потрясающей жизненности их идей на фоне сомнительной активности большевиков, анархисты везде – где только имели возможность действовать – находили друзей и последователей. (Мы вправе предположить, чтобы если бы большевики, прекрасно сознававшие, какую опасность представляли для них эти успехи, не положили немедленный конец либертарной пропаганде и деятельности, Революция могла бы пойти по иному пути и иметь другие последствия.)

Но, с другой стороны, отставание анархистов от событий, очень ограниченное число их активистов, способных вести широкомасштабную устную и печатную пропаганду в огромной стране, неподготовленность к ней масс, общие неблагоприятные условия, преследования, значительные людские потери и пр. очень ограничили масштабы и длительность их работы и облегчили проведение репрессий правительством большевиков.

Рассмотрим факты.

В России только анархисты распространяли в массах идею подлинной народной, последовательной, освободительной Социальной Революции.

Революция 1905 г. (за исключением, опять же, анархистов) прошла под лозунгами «демократии» (буржуазной), «Долой царизм!», «Да здравствует демократическая Республика!» даже большевики в ту эпоху не осмеливались идти дальше. Анархизм тогда был единственной теорией, проникавшей в суть проблемы и предупреждавшей массы об опасности ее политического решения.

Как ни слабы были в то время либертарные силы, им удалось привлечь на свою сторону небольшую группу рабочих и интеллигентов, которые в разных местах выражали протест против обмана «демократии».

Конечно, они были вопиющими в пустыне. Но это ничуть их не обескуражило. И вскоре вокруг них сформировалось движение.

Революция 1917 г.  поначалу развивалась, казалось, в нужном направлении. Свергнув самодержавие, народ «выступил на историческую арену».

Напрасно политические партии пытались утвердить свое господство, приспосабливаясь к революционному движению: в борьбе с врагом трудящиеся шли всегда впереди, оставляя партии с их «программами» позади одну за другой. Сами большевики – лучше других организованная, наиболее решительная и рвущаяся к власти партия – были вынуждены несколько раз менять свои лозунги, чтобы успевать за быстрым развитием событий. (Первоначально они провозглашали лозунги: «Да здравствует Учредительное Собрание!», «Да здравствует рабочий контроль над производством!» и пр.)

Также как и в 1905 г., в 1917‑м анархисты оказались единственными, кто отстаивал идеи подлинной и последовательной Социальной Революции. Они неизменно и упорно шли по этому пути, невзирая на свою малочисленность, нехватку средств и организации.

Летом  1917 г. анархисты словом и делом поддержали крестьянское движение. Они были с рабочими, когда те, задолго до Октября, захватывали предприятия и пытались организовать производство на основе независимости и рабочего коллективизма.

В первых рядах сражались анархисты во время рабочих и матросских выступлений 3–5 июля в Петрограде. Там же они захватили типографии, чтобы наладить выпуск рабочих и революционных газет.

Когда летом 1917 г. большевики повели себя по отношению к буржуазии смелее других политических партий, анархисты одобрили их действия и сочли своим революционным долгом разоблачать клевету буржуазных и социалистических правительств, объявлявших Ленина и других большевиков«агентами немецкого правительства ».

Также в первых рядах против коалиционного правительства Керенского сражались анархисты в Петрограде, Москве и других местах в октябрьские  дни 1917 г. Разумеется, боролись они не ради какой бы то ни было власти, а во имя завоевания трудящимися массами право самим, на новых основах строить свою экономическую и общественную жизнь. По ряду причин, известных читателю, эта идея не была осуществлена на практике, но лишь анархисты до конца вели борьбу за правое дело. Если и можно в чем‑либо их упрекнуть, то в том, что они не сумели вовремя договориться между собой  и не стали в достаточной мере элементами  свободной организации трудящихся масс. Но следует учитывать их малочисленность и, главное, отсутствие синдикалистского и либертарного просвещения масс. На исправление этого требовалось определенное время. Но большевики умышленно не дали ни анархистам, ни массам возможность наверстать упущенное.

В Петрограде важную роль в решающем октябрьском сражении сыграли прибывшие в столицу кронштадтские матросы. Среди них было немало анархистов.

В Москве самая трудная задача во время октябрьских боев выпала на долю знаменитых «двинцев» (Двинского полка). При Керенском этот полк был арестован в полном составе за отказ пойти в наступление на австро‑германском фронте в июне 1917 г. «Двинцы» выбивали белых (кадетов, как тогда говорили) из Кремля, их посылали в самые опасные места Москвы. Когда кадеты предприняли контрнаступление, «двинцы» противостояли им в течение десяти дней. Все они считали себя анархистами, командовали ими два ветерана либертарного движения, Грачев и Федотов.

Вместе с Двинским полком сражались против отрядов правительства Керенского активисты Федерации анархистов Москвы. Вслед за либертарными группами шли в бой рабочие Пресни, Сокольников, Замоскворечья и других районов. Пресненские рабочие потеряли выдающегося борца, рабочего‑анархиста Никитина, всегда сражавшегося в первых рядах и погибшего в центре города, когда бой уже подходил к концу.

Несколько десятков рабочих‑анархистов отдали свои жизни в этой борьбе и были похоронены в братской могиле на Красной площади в Москве.

После Октябрьской революции  анархисты, несмотря на то, что их взгляды и методы не соответствовали новой «коммунистической» Власти, продолжали служить делу Социальной Революции с той же верностью и постоянством. Вспомним, что только они одни отрицали сам принцип «Учредительного Собрания», и когда оно стало препятствием для Революции, как они предвидели и предрекали, сделали первый шаг к его роспуску.

Затем они с энергией и самоотверженностью, признанными даже их противниками, на всех фронтах противостояли наступлению реакции.

В обороне Петрограда от генерала Корнилова (август 1917 г.), в борьбе с генералом Калединым на юге (1918 г.) и других сражениях значительную роль сыграли анархисты.

Многочисленные отряды партизан, большие и маленькие, сформированные и руководимые анархистами (отряды Мокроусова, Черняка, Марии Никифоровой и другие, не говоря уже о партизанской армии Махно), без передышки с 1918 по 1920 годы сражались на юге против армий реакции. Отдельные анархисты присутствовали на всех фронтах как рядовые бойцы, затерявшиеся в массе революционных рабочих и крестьян.

Местами силы анархистов быстро росли. Но множество их лучших представителей пало в жестокой борьбе. Эта высшая жертва, в значительной степени способствовавшая конечной победе Революции, очень ослабила едва возникшее либертарное движение. К несчастью, его лучшие силы сражались на фронтах против контрреволюции, оставив работу в тылу. Анархистская пропаганда и деятельность от этого сильно пострадали.

Ряды анархистов значительно поредели в 1919 году, в борьбе с контрреволюционными армиями генерала Деникина, а затем барона Врангеля. Ибо именно анархисты во многом способствовали поражению белых. Их разгромила не Красная Армия на севере страны, а массы восставших крестьян на юге, на Украине, основной силой которых была махновская партизанская армия, во многом проникнутая либертарными идеями и руководимая анархистом Нестором Махно. Из революционных организаций только южнорусские либертарные группы сражались в рядах «махновцев» против Деникина и Врангеля. (Этой героической борьбе посвящен третий том нашей книги.) [6]

Интересная деталь: в то время как на юге анархисты, пользуясь временной свободой, героически, не щадя жизни, защищали Революцию, «советское» правительство, которое они на самом деле спасли, жестоко подавляло либертарное движения на подконтрольной ему территории. Как увидит читатель, лишь опасность миновала, репрессии обрушились и на анархистов юга России.

Анархисты принимали участие в борьбе против адмирала Колчака на востоке страны, в Сибири. Там погибло немало их активистов и сторонников.

Партизанские отряды, в которых сражались и анархисты, сделали больше, чем регулярная Красная Армия. И повсюду анархисты отстаивали основной принцип Социальной Революции: независимость и свободу действий трудящихся, идущих по пути своего подлинного освобождения.

Глава III

Анархистские организации

Участие анархистов в Революции не ограничивалось боевыми действиями. Они также старались распространять в трудящихся массах свои идеи о немедленном и последовательном строительстве безвластного общества как необходимом условии достижения желаемого результата. Для выполнения этой задачи они создавали свои организации, пропагандировали свои принципы, старались, по возможности, осуществлять их на практике, распространяли свои газеты и другую литературу.

Перечислим несколько наиболее активных анархистских организаций того времени.

1. «Союз анархо‑синдикалистской пропаганды «Голос Труда»  (упоминавшийся выше). Его целью было распространение в трудящихся массах идей анархо ‑синдикализма . Союз действовал сначала в Петрограде (лето 1917 г. – весна 1918 г.), а затем некоторое время в Москве. Его газета «Голос Труда» издавалась вначале еженедельно, затем стала ежедневной. Им было создано анархо‑синдикалистское издательство.

Придя к власти, большевики всеми средствами пытались помешать деятельности союза в целом и изданию газеты, в частности. В итоге в 1918–1919 гг. «коммунистическое» правительство окончательно ликвидировало организацию, а позднее и издательство. Все члены союза либо были арестованы, либо покинули страну.

2. «Федерация Анархистских Групп Москвы». Это была относительно крупная организация, которая в 1917–1918 гг. вела интенсивную пропаганду в Москве и на периферии. Она издавала ежедневную газету анархо‑коммунистического направления[7] «Анархия» и так же основала издательство. Федерация была разгромлена «советским» правительством в апреле 1918 г. Осколки этой организации просуществовали вплоть до 1921 г., когда последние ее «следы» и активисты были «ликвидированы» [8].

3. «Конфедерация Анархистских Организаций Украины «Набат». Эта крупная организация была создана в конце 1918 г. на Украине, где большевикам еще не удалось установить свою диктатуру. Конфедерация выделялась, главным образом, позитивной, конкретной деятельностью. Она провозглашала необходимость немедленной и непосредственной борьбы за безвластные формы социального строительства и пыталась некоторые из них осуществить на практике. Благодаря своей крайне энергичной агитации и пропаганде она сыграла важную роль в распространении либертарных идей на Украине. Конфедерация издавала газеты и брошюры в различных городах. «Центральным органом» являлся «Набат» [9]. Она попыталась создать объединенное анархистское движение (на основе теории своего рода «анархического синтеза»), объединив все действующие силы анархизма в России без различия тенденций  в общую организацию. Ей удалось объединить почти все анархистские группы Украины и несколько групп в других регионах России. Она попыталась образовать «Всероссийскую Анархистскую Конфедерацию».

Действуя на охваченном волнениями юге страны, Конфедерация установила тесные контакты с движением революционных партизан, крестьян и рабочих и ядром этого движения – «Махновщиной» (см. гл. 1 т. 3). Она приняла активное участие в борьбе против любых форм реакции: против гетмана[10] Скоропадского, Петлюры, Деникина, Григорьева, Врангеля и других. В этой борьбе она потеряла почти всех своих лучших активистов. Впоследствии ее деятельность, естественно, вызвала недовольство «коммунистической» власти, и, учитывая положение на Украине, длительное сопротивление новому режиму оказалось невозможным.

В конце 1920 г. большевики окончательно разгромили Конфедерацию. К этому времени многие ее активисты были расстреляны новой властью без суда и следствия [11].

Кроме этих достаточно многочисленных и деятельных организаций существовали другие, не столь значимые. В 1917 и 1918 годах почти повсюду возникали анархистские группы, течения и движения, как правило, мелкие и эфемерные, но местами довольно активные: одни были независимыми, другие поддерживали отношения с какой‑либо из крупных организаций.

Несмотря на отдельные принципиальные или тактические разногласия, все эти движения были согласны по существу и выполняли, каждое по мере сил и возможностей, своей долг перед Революцией и анархизмом, сея в трудящихся массах семена подлинно новой организации общества – антиавторитарной и федералистской.

Все эти движения постигла одна участь: они были уничтожены «советской» властью.

Глава IV

Неизвестная (анархистская) печать в русской Революции: ее голос, ее борьба, ее конец

Выше мы приводили несколько статей из «Голоса Труда», газеты «Союза анархо‑синдикалистской пропаганды», в которых отражена его позиция по отношению ко взятию власти большевиками, Брестскому миру и Учредительному Собранию.

Небесполезно будет процитировать и другие статьи. Они помогут читателю лучше понять разногласия между большевиками и анархистами, позицию последних по отношению к проблемам революции и, наконец, сам дух обеих концепций.

Анархистская печать русской Революции совершенно неизвестна за рубежом, некоторые статьи покажутся читателю настоящими откровениями.

Первый номер «Голоса Труда» вышел 11 августа 1917 г., через полгода после начала Революции, т. е. с огромной и непоправимой задержкой. Тем не менее товарищи энергично взялись за дело.

Задача была трудна. Партии большевиков удалось привлечь на свою сторону симпатии подавляющего большинства рабочих. По сравнению с их деятельностью и влиянием «Союз» и его печатный орган кажутся незначительными. Работа шла медленно и трудно. Для нее почти не осталось возможностей на заводах Петрограда. Все шли за большевистской партией, читали только ее издания. У большевиков было несколько многотиражных ежедневных газет. Никто не замечал малоизвестную организацию со «странными» идеями, так непохожими на то, что говорилось вокруг.

Но тем не менее, «Союз» быстро обрел определенное влияние. Вскоре к нему начали прислушиваться. На его митинги – увы! как мало их было – приходило много народу. Ему удалось создать группы не только в столице, но и в пригородах: Кронштадте, Обухово, Колпино и др. Газета, несмотря на все трудности, имела успех и распространялась все лучше, даже на периферии.

В этих условиях основная задача «Союза» состояла в усилении агитации, привлечении внимания трудящихся масс к своим идеям и позициям. Выполнению этой задачи служила, главным образом, газета, а также устная пропаганда, в то время очень ограниченная из‑за нехватки средств.

В существовании – очень коротком – и деятельности «Союза» можно выделить три периода: 1) до Октябрьской революции; 2) во время этой второй Революции; 3) после нее.

В первый период «Союз» боролся одновременно против тогдашнего правительства (Керенского) и против опасности политической революции (к которой, казалось, шло дело), за новую организацию общества на синдикалистской и либертарной основе.

В каждом номере газеты точно и на конкретных примерах разъяснялось, как анархо‑синдикалисты понимают конструктивные задачи грядущей Революции. Например: серия статей о роли заводских комитетов, статьи о задачах Советов, о том, как решить аграрную проблему, о новой организации производства, обмена и т. д.

Во многих статьях, особенно редакционных, газета конкретно объясняла трудящимся, какова, на взгляд анархо‑синдикалистов, должна быть подлинная освободительная Революция.

Так, в редакционной статье 1‑го номера «Голоса Труда» (от 11 августа 1917 г., «Тупик Революции») анархисты, сделав обзор событий Революции и констатировав ее кризис (в августе русская Революция переживала критический период), писали:

«И мы хотим сейчас же сказать, что как глубокие причины  кризиса революции, так и, в особенности, дальнейшие пути революционного действия представляются нам совершенно иными, нежели всей плеяде социалистических писателей. На вопрос «Что же теперь?» мы отвечает различно.

Если бы у нас была возможность возвысить свой голос раньше, в самом начале революции, в первые дни и недели ее вольного разбега, ее жадных, неограниченных порывов и исканий, – мы и тогда, с самого начала, отстаивали бы совершенно иные пути и дела, чем предлагавшиеся социалистами. Мы выступали бы определенно против программ и тактик «наших социалистических» партий и фракций (большевиков, меньшевиков, левых с[социалистов]‑р[еволюционеров], правых с[социалистов]‑р[еволюционеров] и пр.) Мы поставили бы революции иные цели. Мы предложили бы трудовых классам иные задачи…

Пропаганде совершенно иных понятий о социальной революции и путях ее  посвящена была наша многолетняя работа за границей. Увы, наш голос не долетал до России, отгороженной от мира полицейскими рогатками и застенками.

Ныне наши силы стягиваются здесь. И мы считаем своим прямым долгом, своей величайшей обязанностью тотчас же возобновить на родной, теперь свободной почве – нашу работу. Мы должны действовать. Мы должны развернуть перед трудящимися массами новые горизонты; должны помочь им в их исканиях…

Силою вещей мы вынуждены поднять наш голос в такой момент, когда революция на время зашла в тупик и массы приостановились в тяжелом раздумье. Нам предстоит сделать все возможное для того, чтобы раздумье это не пропало бесплодно. Мы должны использовать время так, чтобы новые волны революции застали массы более подготовленными, яснее сознающими свои цели, задачи и пути, чтобы эти волны не разбились, не расплескались снова в неосмысленном, бесплодном порыве…

Мы должны теперь же наметить те выходы из тупика , о которых, увы, нет ни одного слова во всей, без исключения, периодической печати».

В редакционной статье номера 2 («Историческая грань», 18 августа 1917 г.) уточнялось:

«Мы переживаем критические минуты. Чашки весов Революции то медленно колеблются, то судорожно дергаются. Им предстоит колебаться еще некоторое время Затем они остановятся. От того, сумеют ли русские рабочие вовремя, пока чашки весов еще колеблются, бросить на свою  чашку новый принцип, новый организационный лозунг, новую идею , – зависит в значительной (если не в главной) степени дальнейшая судьба и исход нынешней революции».

Редакционная статья номера 3 («К моменту», 25 августа 1917 г.) обращается к трудящимся в следующих выражениях:

«Вот почему, каковы бы ни были события и передряги момента, – мы говорим русскому пролетариату, русскому крестьянству, русским солдатам, русским революционерам: прежде всего и паче всего – продолжайте революцию! Продолжайте энергично организовываться и связываться между собою вашими организациями, союзами, общинами, комитетами, советами. Продолжайте неумолимо и неотступно – везде и всюду – дело вмешательства в хозяйственную жизнь страны, дело перехода в ваши руки, т. е. в руки ваших организаций, всех материалов и орудий труда, дело устранения частных предприятий. Продолжайте революцию! Берите в свои руки решение всех жгучих вопросов момента. Создавайте необходимые для этого органы. Крестьяне – берите землю в ведение и распоряжение ваших комитетов. Рабочие – готовьтесь к переходу в ведение и распоряжение ваших организаций всюду на местах – рудников и копей, промыслов и отдельных хозяйств, фабрик и заводов, машин и мастерских».

Тем временем партия большевиков шла к своему государственному перевороту. Она прекрасно понимала революционные умонастроения масс и надеялась использовать их, обеспечив себе успешный захват власти.

Критикуя эту линию поведения, «Голос Труда» писал в том же № 3:

«Решение вполне логическое, ясное, простое, само собой напрашивающееся (в особенности, для социал‑демократов большевиков). Надо только решительно, смело протянуть к нему руку. Надо решиться произнести последнее, логически необходимое слово: никому не следует овладевать государственной властью. Не надо никакой власти . Вместо «власти» хозяином жизни должны стать объединенные трудовые организации рабочих и крестьян – организации, которые – с помощью тех же солдатских организаций – должны не «власть захватывать», а непосредственно перенять в свои руки землю и другие материалы и орудия труда и установить – всюду на местах – новый порядок хозяйственной жизни.

«Обыватели» и «лентяи» спокойно подчинятся новому порядку вещей. Буржуазия без солдат и без капитала – естественно останется и без власти.  Трудовые организации свяжутся между собою и сообща наладят производство, распределение, передвижение и обмен товаров на новых началах, создавая для этой цели, по мере надобности, необходимые центры, органы и связующие узлы. Тогда и только тогда победит революция».

Далее в статье говорится, что если борьба будет носить характер схватки за Власть между политическими партиями, и трудящиеся массы будут вовлечены в эту схватку и разобщены в ней, не может идти речи ни о победе Революции, ни даже о глубокой перестройке общественной жизни.

В статье выражается надежда, что массы под давлением требований жизни в конечном итоге придут именно к такому решению, к которому подводят объективные условия нашей эпохи.

Статья завершается следующими словами:

«Само собой разумеется, что мы отнюдь не хотим быть пророками. Мы лишь предвидим известную возможность, известную тенденцию , которая может и не осуществиться . Но в этом последнем случае нынешняя революция окажется еще не победной, не окончательной, не великой социальной революцией, и разрешение задачи, которую мы намечаем, ляжет на одну из грядущих революций».

Наконец, в редакционной статье номера 9 (6 октября, то есть почти накануне большевистской Революции) говорится:

«Или – в дальнейшем ходе революции, в результате происходящих ужасов, бедствий и передряг, после приостановок, новых вспышек, откатов назад, столкновений, ошибок, быть может, даже гражданской войны и временной диктатуры – массы в непрекращающихся творческих исканиях сумеют , наконец, довести свое сознание до той высоты, которая позволит им направить свои творческие силы в русло самостоятельной организации и созидательной деятельности на местах. И тогда – спасение и победа революции будут обеспечены.

Или – массы так и не сумеют  построить в процессе этой революции свои собственные, объединенные между собою и прямо направленные на созидание новой жизни организации. В этом случае революция будет рано или поздно задушена; ибо довести революцию до победного конца могут только такие организации…»

Мы уже показали (см. гл. 1), как вел себя «Союз» в момент октябрьского государственного переворота,  и не будем к этому возвращаться. Напомним только, что, несмотря на проявленную сдержанность, анархисты активно участвовали в этой Революции – там, где происходили массовые выступления (в Кронштадте, Москве). Их цели и обуславливали эту самую сдержанность.

После октябрьской Революции , в течение нескольких нелегких для Союза анархо‑синдикалистской пропаганды месяцев он день за днем отслеживал деятельность большевистского правительства и ход событий. Газета, в течение трех месяцев выходившая ежедневно, разъясняла трудящимся все ошибки, преступления новой власти, одновременно развивая анархические идеи и указывая средства их осуществления  в соответствии со своими взглядами. Это было не только его правом, но и, бесспорно, величайшим долгом.

В ряде статей: 27 октября («Что дальше?»), 3/16 ноября («Вторая Революция»), 4/17 ноября («Декларация и Жизнь») и др. – анархисты настаивали на необходимости немедленно отказаться от политических  методов диктатуры над массами , предоставить трудящемуся народу свободу организации и действия.

«Мы говорим: с самого начала русской революции, т. е. с марта месяца, трудящиеся массы должны были организовываться беспартийно, в свои трудовые, классовые организации , объединяя их между собою и направляя на единственно необходимую цель  – перенятие в свое ведение и распоряжение всех «материалов для труда» и всей хозяйственной жизни.

Мы говорим: именно в первые месяцы революции никто не мог и не стал бы мешать этой стройке, этому объединению, этому делу .

Люди знаний, люди опытные, люди образованные, интеллигентные – должны были с первых же дней революции заняться не политической борьбой, не политическими лозунгами, не «организацией власти», а организацией революции . Они должны были содействовать массам в развитии и усовершенствовании выдвинутых ими организаций и направить деятельность, энергию, внимание масс на организационную подготовку действительной, экономической , трудовой революции.

Никто в то время не мешал бы им.

Рабочие, крестьяне и солдаты были бы дружны в этой общей работе. Революция шла бы быстрыми шагами, по прямой дороге . Она пустила бы с первых же дней глубокие корни  – тем более, что масса сама , в стихийном порыве, создала сеть своих организаций, и надо было лишь внести в это строительство известную планомерность, сознательность, идейность.

О, если бы с самого начала все честные революционеры, вся социалистическая печать и пр. отдали свои силы, свое внимание и энергию на эту сторону дела!.. Пути революции были бы иными…

Увы! Именно этого  не было сделано».

(«Вторая Революция»)

В статье, озаглавленной «Новая Власть» (№ 14 от 4/17 ноября) говорилось:

«Где начинается власть , там кончается революция .

Где начинается «организация власти», там кончается организация революции .

Выражение «революционная власть» имеет ровно столько же смысла, сколько выражение «горячий лед» или «холодный огонь». Т. е. не имеет никакого смысла.

Для одержания необходимой победы над буржуазией и для оказания решительного противодействия контрреволюционным силам в момент переворота нет необходимости : ни в политической партии , ни в политической  организации масс, ни в дальнейшей организации власти . Наоборот: именно организация революции , т. е. объединение крестьян, рабочих, солдат, служащих и т. д. в неполитические, беспартийные, трудовые организации с прямой целью дружного принятия в свои руки производства, распределения, передвижения и всей вообще хозяйственной жизни  – именно такое свободное объединение, а не создание новой власти, может проще и вернее всего подготовить, осуществить, в особенности же – укрепить и развить  победу Революции.

Именно свободное, не «властное» объединение  масс и свободное революционное творчество  массовых организаций может с самого начала легко и вполне обеспечить эту победу.

* * *

При политическом  ходе вещей, по рецепту«организации власти»  мы увидим следующее: как только первая революционная победа восставшего народа (победа, добытая благодаря все тому же партийно‑политическому пути , неимоверно дорогой ценой) станет фактом – наша «вторая революция» тотчас же остановится. Вместо необходимого (для упрочения и развития победы) дальнейшего самостоятельного революционного творчества  масс всюду на местах – мы будем созерцать отвратительный «торг власти» в центре, ненужную «организацию власти» в центре и, наконец, нелепую «деятельность» этой новой власти в центре, этого нового «всероссийского» правительства.

[…]

Советы и другие организации на местах – должны будут, разумеется, зависеть  от центрального  Совета и от Правительства; должны будут подчиняться центру , «признать» его… «Вся власть Советам» превратится на деле во власть партийных лидеров в центре. Вместо свободного, естественного союза вольных деревень и городов, естественно и свободно налаживающих новую хозяйственную и общественную жизнь, мы увидим сильный государственный центр, «твердую революционную власть» – предписывающую, распоряжающуюся, давящую, карающую…

Или будет так, или – власти не будет вовсе . Середины нет и быть не может. Фразы о «местной автономии» при наличности действующей государственной власти  всегда оставались, остаются и будут оставаться пустыми фразами на бумаге…»

Перечислив факты, доказывающие, что большевизм не может не кончиться перерождением и предательством, автор статьи заключает:

«Это значит, что от большевизма до капитализма – фронт все же остается по существу «единым», без перерывов… Увы, таковы роковые законы политической борьбы!

* * *

Вы скажете, что будете протестовать, бороться, восставать и действовать самостоятельно  на местах?

Прекрасно. Но будьте готовы к тому, что ваши выступления сочтутся «самочинными», «анархическими»; что «социалисты у власти» обрушатся на вас под этим предлогом со всею силою «социалистического» авторитета; и что те слои населения, которые будут удовлетворены новым правительством (которым оно «кое‑что» даст), а также все одержимые усталостью, злобой и ненавистью – станут против вас.

При свержении самодержавия с вами были почти все.

В борьбе с Керенским – вы были уже более одиноки.

Если же теперь вы дадите (и события позволят) новой власти окрепнуть; если вам предстоит, в будущем, начать борьбу с этой новой сильной властью – вы будете горстью.

Вас раздавят беспощадно, как «безумцев», как «анархистов», как «разбойников»… И на ваших могилах не поставят даже памятника…»

В статье, озаглавленной «От тупика к тупику» (№ 15 от 6/19 ноября) мы читаем:

«Есть только одно средство  вывести Революцию на истинную и прямую дорогу: отказаться вовсе от организации центральной политической власти и от захвата ее партией или партиями . Приступить немедленно к помощи массам – всюду на местах – в деле энергического объединения их в трудовые беспартийные организации . Помочь приведению этих организаций в стройное целое , связываемое по городам и деревням, а затем – по районам и областям при помощи Советов этих организаций  (Советов не«властных»,  а лишь создающих необходимую связь ). Направить все эти организации на единственно важную  цель: перенятие ими «в свои руки» производства, обмена, распределения, передвижения и пр. Начать, таким образом, тотчас же налаживать хозяйственную жизнь. Тогда сама собою, легко и естественно начнет осуществляться «диктатура труда». И вся страна сумеет примириться с нею…»

В заключение статьи говорится:

«Всякая власть  есть гибель Революции. Никакая власть  не приведет Революцию к действительной цели. И не в лабиринтах политических комбинаций хранится тот ключ, которым будет открыта заветная дверь в храм победы!.».

Статья «Организация Революции» (№ 16, 7/20 ноября) уточняет:

«Социалистические партии  говорят:

Для того, чтобы организовать революцию , необходимо, прежде всего, захватить и организовать государственную власть . При ее помощи перейдет в руки государства и все хозяйство .

Анархисты говорят:

Для того, чтобы организовать революцию,  надо, прежде всего, захватить и организовать хозяйство.  Этим путем и власть , и государство  (признаваемые самими социалистами лишь как «неизбежное и необходимое зло») отпадут.

Захватить хозяйство  – это значит овладеть земледелием и промышленностью. Это значит взять в свои руки производство, распределение, обмен, передвижение, сообщение. Это значит перенять в свое ведение и распоряжение все средства и орудия труда и обмена: землю; копи и рудники; фабрики, заводы, мастерские, промыслы и другие предприятия; склады, магазины, банки, помещения; железные дороги, пароходства; почту, телеграф, телефон…

Для захвата власти  нужна политическая партия , фактически захватывающая эту власть в лице своих лидеров (вождей). Поэтому социалисты призывают массы сорганизоваться в партию для поддержки ее в момент захвата власти.

Для захвата хозяйства нет необходимости в политической партии. Нужны – всюду на местах – самостоятельные, трудовые, внепартийные массовые организации, приступающие к выполнению революционно‑ и организационно‑хозяйственной задачи.

Поэтому анархисты не организуют партии, а работают или непосредственно в массовых организациях , или на стороне, в группах и союзах идейной пропаганды».

Затем в статье ставится основополагающий вопрос:

«Каким именно образом возможно организоваться для революции без власти? Как приступить к делу? С чего начать?»

Газета обещает точно и подробно отвечать на все эти вопросы.

И действительно, она делает это в нескольких статьях, опубликованных незадолго до ее закрытия (весной 1918 г.).

(Перечислим такие статьи, как «Война» в № 17 от 8/21 ноября; «Голод» в том же номере; «Что делать?» в № 19 от 18 ноября/1 декабря; «Пролог» в № 20; «Непосредственные задачи» в № 21 и др.)

Конец 1917 года был очень трудным для народа. Война продолжала истощать страну. Внутреннее положение становилось все более трагическим.

Статья «Что делать?» констатирует:

«Положение рабочих масс ухудшается со дня на день.

Голод увеличивается. Квартирный вопрос с наступлением холодов обостряется. Громадное количество фабрик и заводов должны вот‑вот закрыться. Хозяйство страны разрушено вконец».

И продолжает:

«Создается странное, трагикомическое положение.

Наверху  – облеченное властью и имеющее силу для ее проявления «рабоче‑крестьянское» правительство. Казалось бы, оно должно приступить к живому революционному творчеству , к живому содействию  массам в жизни , на деле … Массы ждут от него  ответа на этот вопрос: «Как?»  Увы, оно издает декреты о том, что  должно быть (и это что  гораздо ниже потребностей и нужд масс); а на самый острый вопрос, «как?»,  отвечает: Учредительное Собрание. Оно отличается от прежних правительств только тем, что пишет о том, что  необходимо (прежнее правительство этого не делало). Но оно так же, как и прежние правительства, бессильно, вяло и нерешительно в вопросе о мерах к достижению этого необходимого.

Внизу  – все остается по‑старому.

Массы голодают – зато спекуляция, нажива и возмутительная торговля «из‑под полы» продолжаются.

Массы нуждаются – зато магазины (даже снаружи) переполнены и одеждой, и мясом, и овощами, и фруктами, и консервами… И нет сомнения в том, что в городе имеются в изрядном количестве все предметы первой и второй необходимости.

Массы бедны – зато банки богаты.

Массы лишены сколько‑нибудь сносного жилья – зато дома принадлежат домохозяевам.

Массы выбрасываются на улицу благодаря закрытию фабрик – а «взять» брошенную фабрику «в свои руки» нет возможности, ибо нет сырья, топлива и оборотных средств.

Деревне нужны продукты города. Городу нужны продукты деревни. Но – положение таково, что обмен почти невозможно наладить».

Констатируя эти бедствия и критикуя большевистское правительство за мягкость, анархистская печать одновременно предлагает средства их преодоления, кажущиеся ей наиболее быстрыми, простыми и эффективными.

Так, в нескольких статьях («Что делать?», «Пролог» и др.) газета предлагает вниманию трудящихся целую конкретную и детальную программу срочных мер, как то: реквизиция рабочими организациями  продуктов первой необходимости и создание предназначенных для распределения запасов (чтобы противостоять голоду); формирование домовых, уличных, районных комитетов (по территориальному принципу), призванных решить проблему нехватки жилья и заменить собой домовладельцев: иными словами, немедленная и последовательная социализация мест проживания; немедленная и последовательная реквизиция (силами все тех же рабочих организаций) предприятий, брошенных прежними владельцами; срочная организация общественных работ (для ремонта городского хозяйства, железнодорожных путей и пр.), конфискация части банковских фондов с целью обеспечить развитие нового коллективного производства; возобновление регулярных сношений между городом и деревней: обмен продуктами между организациями городских и сельских производителей; социализация железных дорог и всех средств сообщения; максимально быстрая реквизиция и обобществление добывающих предприятий (силами рабочих организаций) с целью наладить снабжение сырьем заводов, железных дорог, городского хозяйства и т. д.

Большевистское правительство подобных мер даже не предусматривало, ибо они неминуемо вели к уменьшению его роли, отодвинули бы его на второй план, быстро продемонстрировали бы его ненужность и, в итоге, позволили бы и вовсе без него обойтись. Оно не могло этого допустить.

Не желая ничего передоверять массам, но одновременно не имея еще достаточно сил, чтобы предпринять решительные действия в политической сфере, правительство не вмешивалось пока в ход вещей, ограничиваясь робкими и неэффективными экономическими мерами. Оно стремилось решать наиболее насущные проблемы главным образом политико‑полицейскими и военными средствами: беспорядочными, произвольными и внезапными реквизициями силами воинских частей, действуя через их командиров (что, в числе прочего, настроило деревню против города и способствовало ее разочарованию в Революции), репрессиями, насилием и т. п.

Решительно протестуя против неверного пути, по которому большевики, по их мнению, собирались вести Революцию, анархисты оказались единственными, кто предлагал действительно популярные, социалистические и одновременно конкретные меры: меры, которые, как они считали, должны способствовать перерастанию Революции в подлинно Социальную.

Естественно, большевики к ним не прислушивались. А полностью порабощенные новым правительством массы не могли ни услышать голос анархистов, ни высказаться сами.

Здесь мне хотелось бы целиком привести статью из «Голоса Труда» («Кривой путь»,№ 18 от 13 февраля 1918 г.), посвященную указу правительства большевиков относительно свободы печати. В статье четко изложены обе противоположные позиции по отношению к конкретной проблеме.

«Если пожелать перечислять накопляющиеся ежедневно у нас факты и явления, неопровержимо доказывающие, что нельзя творить социальную революцию «сверху», то уже  можно было бы заполнить десятки газетных столбцов… Скучное занятие, однако! Предоставим эту работу кропотливым будущим историкам нашей революции. Они, несомненно, найдут в ее архивах богатейшие материалы, красноречиво говорящие о том, какне надо  «делать социальную революцию»… Нам же, право, надоело повторять, что ни истинная свобода вообще, ни подлинное и полное освобождение труда, ни новая культура, ни новая общественность – никакие ценности социализма  не могут быть осуществлены путем централизованного «государственного аппарата», приводимого в действие рычагом центральной политической власти, захваченной в руки политической партии. Не пора ли уже перестать говорить об этом – в той надежде, что завтра же сама жизнь  с беспощадной ясностью докажет эту простую истину всем слепым?..

[…]

Избегая, скуки ради, останавливаться на многочисленных явлениях, которые уже подтверждают наше мнение, мы чувствуем, однако, необходимость отметить один, весьма яркий факт этого рода – факт «последней минуты».

Пред нами лежат только что опубликованные«Временные правила о порядке издания всех периодических и непериодических печатных произведений в Петрограде».

Мы всегда считали беспощадную борьбу с буржуазной печатью непосредственной задачей трудящихся в эпоху социальной революции.

Представьте же себе, читатель, на минуту, что социальная революция идет с самого начала по‑нашему, анархическому пути: создаются и объединяются в классовую  организацию рабочие и крестьянские организации; они перенимают в свои руки хозяйственную жизнь страны и дают отпор враждебным силам буржуазии. Всем станет ясно, что формы  борьбы с печатью как оружием буржуазии были бы совершенно иными, чем та форма, в которую выливается «отпор» нынешнего «социалистического» правительства.

Разве, в самом деле, эти «Временные правила» борются с буржуазной печатью?

Вчитайтесь в пункты 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 и т. д. этих «правил». Вчитайтесь в отдел «Закрытие и конфискация» – и вы воочию убедитесь, что эти правила – с первого пункта до последнего – являются актом, уничтожающим всякую тень свободы печатного слова вообще , типичным актом, устанавливающим самую строгую цензуру неугодных правительству изданий , откуда бы они ни исходили; актом, узаконивающим целый ряд абсолютно ненужных стеснений, формальностей, придирок…

Мы убеждены, что истинная рабоче‑крестьянская революция боролась бы с буржуазной печатью совершенно иными методами и в иных формах.

Мы уверены, что истинным деятелям и борцам социальной революции не пришлось бы и не придется прибегать к казенному, типично властному закону о цензуре , имеющему в виду охранить существующее правительство от критики и борьбы не только справа, но и слева  и вводящему целый ряд совершенно диких – с точки зрения свободы слова – и совершенно ненужных стеснений и формальностей.

Что ж! Всякий путь – говорили мы не раз – имеет свои роковые неизбежности. Слава богам, что данная неизбежность касается пока одного только Петрограда. Будем надеяться, что революционные массы остальной России опередят нашу спотыкающуюся столицу и сделают ненужным дальнейшее распространение «Временных правил» на провинцию. И будем надеяться, что этим временным  «Правилам» действительно не суждено стать постоянными ».

Анархисты предполагали, что рабочие организации, взяв в свои руки типографии и все средства печати, откажутся – что было бы просто и естественно – печатать и издавать контрреволюционные писания. Здесь, как и в других сферах деятельности, не понадобилось бы никакой политики  (правительства, полиции и пр.) и можно было бы обойтись без цензуры.

Излишне говорить, что вскоре эти «Правила» распространились на всю страну и позднее легли в основу законов о печати, решительно запрещавших любые неправительственные  (небольшевиские) издания .

В статье «Ближайшие задачи», слишком длинной, чтобы цитировать ее здесь, газета дает детальные советы по решению основных стоявших перед страной проблем. «Организация снабжения продовольствием», «Как разрешить жилищный вопрос», «Фабрики и заводы», «Банки», «Город и деревня», «Сырье и топливо», «Транспорт», «Общественные работы» – вот названия основных разделов статьи.

Естественно, немало материалов было посвящено крестьянскому вопросу («Дело крестьян» в № 22 и др.), многие редакционные статьи касались проблем рабочих («Дело рабочих» в № 11, «Рабочий съезд» и т. д.).

В заключение позволю себе привести любопытный отрывок из статьи, озаглавленной «Ленин и анархизм» (№ 5 от 19 декабря/1 января 1918 г.[12]):

«Благоразумные, аккуратные и осторожные «социалисты» на каждом шагу упрекают гражданина Ленина в приверженности к анархизму.

Возражения гражданина Ленина сводятся всякий раз к одному и тому же: «Подождите. Я еще не совсем анархист ».

Анархисты нападают на гражданина Ленина за его пристрастие к догме марксизма.

Возражения гражданина Ленина сводятся всякий раз к одному и тому же: «Подождите. Я уже не совсем марксист ».

Мы чувствуем, наконец, желание сказать всем, смущающимся в сердце своем: не тревожьтесь и не ждите. Гражданин Ленин – совсем не анархист ».

И после краткого анализа позиции Ленина в отношении Революции статья заключает:

«И гражданин Ленин прав, говоря: мы отбрасываем парламентаризм, Учредительное Собрание и пр., потому что Революция породила Советы.

Да, Революция породила… не Советы только, а вообще – правильное, здоровое стремление к классовой, внепартийной, внегосударственной, неполитической организации. В этом стремлении – спасение революции. И гражданин Ленин был бы прав, если бы признал давным‑давно, на заре своей юности, что истинная революция пойдет именно этим путем… Увы, он был в то время «чистым марксистом»…

А теперь?.. О, конечно, все более и более сознательные анархические тенденции масс смущают его. С прежнего пути – массы уже свели гражданина Ленина. Он уступает, он сдается, он оставляет «государство», «власть», «диктатуру» лишь на час, на минутку, на «переходный момент»… А потом… потом – анархизм, почти анархизм… «советский» анархизм, «ленинский» анархизм…

И благоразумные, аккуратные и осторожные «марксисты» в ужасе кричат: «Вы видите? Вы слышите? Вы понимаете?.. Ведь это же ужас! Разве это – марксизм? Разве это – социализм?.».

Но, Бог мой! Разве вы не предвидите, граждане социалисты, что скажет гражданин Ленин, когда нынешняя власть укрепится и, возможно, станет не прислушиваться более к голосу масс?

Он вернется тогда на свой привычный, проторенный путь. Он создаст самое подлинное «марксистское государство». И он, в торжественный час окончательной победы, скажет: «Вы видите, господа? Я опять совсем марксист ».

Остается только один, главный вопрос: не станут ли массы ранее этого блаженного часа «совсем анархистами» и не помешают ли они гражданину Ленину вернуться к «совсем марксизму»?»

К сожалению, я не могу привести здесь еще ряд статей из того же «Голоса Труда», «Анархии» (Москва), «Набата» (Украина). У меня в настоящее время нет возможности обратиться к нужным номерам. Но могу заверить, что, за исключением некоторых нюансов и деталей, содержание всех серьезных либертарных газет было схожим. Впрочем, процитированного достаточно, чтобы у читателя составилось ясное представление о принципах, позиции и деятельности анархистов во время Революции.

Могу добавить, что Анархистской Конфедерации Украины («Набат»), уничтоженной впоследствии большевистскими властями, удалось в ноябре 1918‑го в Курске и в апреле 1919 года в Елисаветграде созвать два съезда, которые проделали важную работу. Они выдвинули либертарный план действий для всей Украины. Резолюции съездов содержали проработанные решения различных насущных проблем текущего момента.

Период между октябрем 1917‑го и концом 1918 года был решающим: именно эти несколько месяцев определили судьбу Революции . Какое‑то время она колебалась между двумя идеями, двумя путями. Затем произошло непоправимое: большевистскому правительству окончательно удалось установить свое военное, полицейское, бюрократическое и капиталистическое государство (новую модель).

Либертарная идея, все более становящаяся наперекор избранному пути, была удушена.

А широкие трудящиеся массы не имели ни достаточно сил, ни сознательности, чтобы сказать свое решающее слово.

Глава V

Несколько случаев из жизни

 

Несколько случаев из жизни позволят мне лучше показать особый характер той эпохи.

Однажды вечером в конце 1917 года двое или трое рабочих бывшего петроградского нефтяного завода Нобеля (там было занято около 4 тысяч человек) пришли на собрание нашего «Союза» и рассказали следующее:

Когда прежние хозяева покинули завод, рабочие после многочисленных собраний и дискуссий решили управлять им коллективно. В числе прочих они обратились и к «своему» правительству (большевистскому), прося помочь в осуществлении их замысла.

В Наркомтруде им заявили, что, к сожалению, в нынешних условиях ничего не могут для них сделать: не в состоянии обеспечить ни топливом, ни сырьем, ни заказами или клиентами, ни транспортом, ни оборотными средствами. В качестве утешения им сказали, что 90 % заводов находятся в таком же точно положении, и правительство вскоре примет меры, чтобы они вновь заработали.

Тогда рабочие попытались заставить завод работать собственными средствами, надеясь найти все необходимое для продолжения производства и обеспечения сбыта в достаточном объеме.

Однако Наркомтруд проинформировал Рабочий комитет завода, что, поскольку их случай не единичный и очень многие предприятия находятся в такой же ситуации, правительство решило закрыть их, уволить рабочих, выплатив им зарплату за два или три месяца, и ожидать лучших времен.

Рабочие завода Нобеля совершенно не были согласны с правительством. Они хотели продолжать работу и сохранить производство. У них возникла уверенность, что это удастся. Они сообщили об этом правительству. Ответом был категорический отказ. Правительство заявило, что, руководя всей страной и неся перед ней ответственность, оно не может допустить, чтобы каждый действовал на свое усмотрение, это привело бы к полному хаосу; правительство вынуждено принимать общие меры, а в том, что касается таких предприятий, как завод Нобеля, такой мерой может быть только закрытие.

Рабочие, созванные Заводским комитетом на общее собрание, выступили против этого решения.

Тогда правительство предложило им провести еще одно собрание, где его представители окончательно разъяснят подлинный смысл предложенной меры и необходимость ее применения.

Рабочие согласились. И некоторые из них, поддерживавшие связи с нашим «Союзом», поставили нас в известность и попросили прислать на собрание оратора, который бы разъяснил точку зрения анархистов. (Тогда это еще было возможно.) Заводские рабочие, сказали нам, будут очень рады узнать наше мнение, сравнить обе позиции, выбрать наилучшую и соответствующим образом поступить.

На собрание делегировали меня.

Я пришел первым. Большинство заводских рабочих собрались в большом цеху. На возведенном в центре возвышении сидели вокруг стола члены Комитета, ожидавшие представителей правительства. Собравшиеся были настроены серьезно и сдержанно. Я занял место на возвышении.

Вскоре очень «официально» (уже!), очень торжественно, с лоснящимися портфелями в руках вошли представители правительства. Их было трое или четверо, во главе с самим Шляпниковым, в то время Народным комиссаром труда.

Он выступил первым. Сухим официальным тоном он повторил положения принятого правительством постановления и изложил мотивы его принятия. В заключение он заявил, что решение это окончательное и пересмотру не подлежит, а противящиеся ему рабочие нарушают дисциплину, и это может повлечь за собой серьезные последствия как для них, так и для страны.

Его выступление было встречено ледяным молчанием, раздались лишь жидкие хлопки нескольких явных большевиков.

Тогда председатель собрания сказал, что некоторые рабочие хотели бы знать также точку зрения анархистов, и он передает слово присутствующему представителю Союза анархо‑синдикалистов.

Я встал. «Члены правительства» были удивлены (очевидно, этого они не ожидали) и разглядывали меня с нескрываемым любопытством, смешанным с иронией, тревогой и досадой.

Последующее навсегда запечатлелось в моей памяти, настолько это было типично, убедительно и укрепило меня в моих убеждениях.

Обратившись к заводским рабочим, я сказал им примерно следующее:

– Товарищи, вы многие годы работаете на этом заводе. Вы хотите продолжать свободно трудиться на нем. Вы имеете на это полное право. Может быть, это даже ваш долг. Во всяком случае, бесспорный долг правительства – которое называет себя вашим – заключается в том, чтобы облегчить вам выполнение вашей задачи, поддержать ваше решение. Но правительство только что еще раз повторило, что оно не в силах сделать это и потому закроет завод и уволит вас, не считаясь с вашим решением и вашими интересами. Я должен, прежде всего, сказать вам, что на наш взгляд – я говорю от имени «Союза анархо‑синдикалистов», – бессилие правительства (называющего себя вашим) не является причиной для того, чтобы лишать вас честно заработанного куска хлеба».

Меня прервал гром аплодисментов.

– Наоборот, – продолжил я, – эти люди (я указал на «членов правительства»), которые называют себя «правительством» или как‑то еще, должны были бы приветствовать вашу инициативу, одобрить вас и сказать, как говорим мы: поскольку власти бессильны, вам остается только один выход, это – выкручиваться самим, опираясь на собственные силы и средства. Ваше правительство должно было бы добавить к этому, что использует все возможности, чтобы оказать вам помощь, как только сможет. Я не член правительства и не хочу им быть; ибо никакое правительство, как вы видите, не способно ничего сделать ни для вас, ни для организации жизни людей в целом. Добавлю еще кое‑что. Задам вам вопрос: у вас есть силы и средства, чтобы продолжить работу? Вы верите в успех? Могли бы вы, например, создать небольшие подвижные и деятельные команды, из которых одни занялись бы поиском топлива; другие проблемами сырья; третьи вопросами железнодорожных поставок; четвертые, наконец, заказами и клиентами, и т. д.? Все зависит от этого, товарищи. Если вы можете обеспечить себя всем необходимым, если верите в успех, вам остается только идти вперед, а правительство – «ваше» правительство – не должно, разумеется, рассматривать это как помеху, напротив… Что касается нас, анархистов, мы уверены, что сами рабочие, имея различные связи повсюду в стране и прекрасно зная основные составляющие своей работы, смогут – особенно когда их четыре тысячи – решить проблему гораздо проще и быстрее, чем правительство. Итак, мы считаем, что вам необходимы для этого лишь мобильные команды, состоящие из тех, кто по своим связям, знаниям и склонностям способен действовать энергично и успешно. Выполнив свои задачи, эти команды прекратят существование и их члены вольются в массу заводских рабочих. Что вы об этом думаете?

Ответом мне были единодушные и продолжительные аплодисменты. Одновременно некоторые кричали:

– Да! Да! Правильно! Мы подготовили все, что нужно. Мы можем продолжать. Мы ждем уже несколько недель…

– Постойте, товарищи, – сказал я, – вам не хватает топлива. Правительство отказывается предоставить его. Без топлива завод работать не может. Вы сумеете достать его сами, своими средствами?

– Да, да! – кричали в ответ. – На заводе есть пятнадцать человек, уже организованных и готовых отправиться в разные области; каждый со своими связями легко найдет топливо, подходящее для завода.

– А как доставить топливо сюда?

– Мы уже ведем переговоры с товарищами железнодорожниками. У нас будут вагоны и все необходимое. Этим занимается другая команда.

– А сбыт?

– Никаких трудностей, товарищ! Мы очень хорошо знаем клиентов завода и сумеем сбыть продукцию, все в порядке.

Я взглянул на Шляпникова и остальных. Они грозно вращали глазами и нервно стучали пальцами по столу.

– Хорошо, друзья! – продолжал я. – В таких условиях мы, анархисты, считаем: давайте действуйте, производите! Только еще одно. Вы, конечно, не будете вести себя как хозяева‑капиталисты? Не будете нанимать работников и эксплуатировать их? Не создадите акционерное общество?

Раздался смех. И тут же несколько рабочих взяли слово и сказали, что, естественно, работать все будут коллективно, по‑товарищески, только для того, чтобы выжить. Комитет проследит за работой предприятия. Наличные средства будут распределяться по справедливости и всеобщему согласию. Если появится излишек поступлений, он образует оборотные средства.

– И, – было сказано в заключение, – если мы нарушим солидарность трудящихся, пусть правительство нас накажет. А нет, пусть оно даст нам работать и полностью нам доверяет.

– Что ж, друзья, – закончил я свое выступление, – остается только начать. Желаю вам мужества и удачи!

Ответом мне был гром аплодисментов. Оцепенение сменилось необычайным оживлением. Повсюду вторили моим словам и не обращали больше внимания на «представителей правительства», которые неподвижно сидели на месте с искаженными лицами.

Тогда Шляпников прошептал что‑то на ухо председателю. Тот исступленно зазвонил в колокольчик. Наконец установилось спокойствие.

Шляпников вновь попросил слова.

Холодно, хотя и не скрывая раздраженности, чеканя слова и сопровождая их командирскими жестами, он заявил, что, «как член правительства», ничего не может изменить – ни убавить, ни прибавить – в том, что уже сказал. Он повторил, что решение правительства окончательное.

– Это вы, – сказал он, – поставили нас у власти. Вы свободно, по доброй воле доверили нам судьбу страны. Так что вы доверяете нам и нашим действиям. Это вы, рабочий класс нашей страны, захотели, чтобы мы отстаивали ваши интересы. Отныне наше дело – знать их, понимать и заботиться о них. Само собой, наша задача – заниматься подлинными интересами всего трудящегося класса, а не той или иной группировки. Мы не можем действовать – это и ребенку понятно – в частных интересах того или иного отдельного предприятия. Совершенно логично и естественно, что мы разрабатываем и утверждаем планы действий, касающиеся всего рабочего и крестьянского государства. Эти планы должны обеспечить ему будущее. Иное, то есть принятие или одобрение мер в пользу отдельного коллектива, было бы смешным, не отвечающим интересам народа в целом и преступным по отношению ко всему рабочему классу. Невозможность для нас немедленно разрешить разнообразные и сложные проблемы момента – временное. Она объясняется ужасными нынешними условиями – после всех пережитых несчастий, после хаоса, из которого мы едва выбираемся. Рабочий класс должен понимать это и иметь терпение. Нынешнее положение вещей не зависит от нашей воли. Не мы его создали. Мы все испытываем его тяжкие и неизбежные последствия. Это относится ко всем и продлится еще некоторое время. Рабочие должны вести себя так же, как и все остальные, а не пытаться создать привилегии для той или иной группы трудящихся. Подобное поведение было бы по сути своей буржуазным, эгоистическим и дезорганизующим. Если некоторые рабочие под воздействием анархистов, мелкобуржуазных дезорганизаторов по преимуществу, не хотят этого понять, тем хуже для них! Мы не можем тратить время на отсталые элементы и их вожаков.

И в заключение агрессивным тоном, исполненным угрозы, он заявил:

– Во всяком случае, я должен предупредить рабочих этого завода, а также господ анархистов, этих профессиональных неудачников и дезорганизаторов, что правительство ничего не может изменить в принятых с полным на то основанием решениях и что оно заставит так или иначе их уважать. Если рабочие сопротивляются, тем хуже для них! Они просто будут уволены без выходного пособия. Самых упрямых, застрельщиков, врагов дела всего пролетариата будут ждать гораздо более серьезные последствия. А что касается господ анархистов, пусть они поостерегутся! Правительство не потерпит, чтобы они вмешивались в дела, которые их не касаются, и подстрекали честных рабочих к неповиновению… Правительство сумеет покарать их, и без колебаний. Пусть имеют это в виду!

Эти последние слова были встречены крайне сдержанно.

После собрания меня окружили раздосадованные, возмущенные рабочие. Они прекрасно уловили фальшь в речи Шляпникова.

– Его речь была ловкой, но фальшивой, – говорили они. – Для нас не идет никакой речи о привилегиях. Такое толкование совершенно извращает нашу мысль. Правительство должно лишь позволить рабочим и крестьянам всей страны  действовать свободно. Тогда оно увидит: все само собой наладится ко всеобщему удовлетворению. И ему будет меньше забот, трудов, да и разъяснений.

По сути, в этом типичном случае проявились и столкнулись все те же две концепции: правительственно‑государственническая и общественно‑либертарная. Каждая имела свои доводы и причины.

Еще рабочих возмутили угрозы, адресованные им и нам.

– Социалистическое правительство должно использовать другие методы, чтобы правда стала понятна, – говорили они.

Впрочем, у них было никаких иллюзий относительно исхода конфликта.

И действительно, несколько недель спустя завод был закрыт и рабочие уволены, сопротивление мерам, принятым «рабочим» правительством против рабочих, было невозможным.

Другой случай.

Летом 1918 года, после поездки на фронт Революции против немецкого нашествия (на Украину) я приехал в городок Бобров (Воронежской губернии), где жила моя семья.

Я был лично знаком с членами местного большевистского комитета, людьми молодыми. Им был известен мой опыт в сфере образования и просвещения взрослых, и они предложили мне организовать просветительскую и культурную работу в районе. (Тогда это называлось «Пролеткультом».)

Я согласился на двух условиях: 1) никакого вознаграждения (чтобы сохранить независимость методов и действий); 2) собственно полная независимость моей просветительской деятельности.

Комитет дал свое согласие. Местный совет, естественно, тоже.

Помню первое собрание созданной таким образом новой организации.

Я послал множество приглашений в рабочие организации города, в окрестные деревни, интеллигенции и пр. Вечером передо мной сидело десятка три сдержанных, недоверчивых, почти враждебных людей. Я сразу понял: они ожидали увидеть типичное собрание, большевистского «комиссара» с повадками диктатора, с револьвером на поясе, отдающего приказы и команды, которые следовало в точности исполнять.

На этот раз присутствующие увидели нечто совершенно иное.

Говоря с ними как друг, я сразу же объяснил, что в нашем деле необходима их собственная инициатива, подъем, воля и энергия. Я дал понять им, что у меня нет никакого намерения командовать, диктовать и навязывать им что бы то ни было. И пригласил их вести самим, по мере сил и ответственности, просветительскую и культурную деятельность в районе.

Воззвав таким образом к их доброй воле и способностям, я обрисовал одновременно свою роль: дружеская и эффективная помощь в разработке планов и программ; создание преподавательского корпуса; предложения и советы, основанные на личном опыте и знаниях, и т. д.

Я набросал приблизительную картину того, что мы могли бы сделать в районе, если будем сотрудничать и работать от души.

Затем последовал совершенно свободный обмен мнениями. И я констатировал, что пробудил у присутствующих некоторый интерес.

На следующее собрание пришло человек сто. Атмосфера была гораздо более доверительная и дружеская.

Понадобилось, однако, четыре или пять собраний, чтобы лед окончательно растаял и установилось полное взаимное доверие. Как только перестали возникать сомнения в моей искренности и задача показалась всем интересной и осуществимой, между нами возникла настоящая симпатия, а некоторые преисполнились подлинным энтузиазмом.

И тогда началась лихорадочная деятельность, масштабы и результаты которой вскоре превзошли все мои ожидания. Десятки людей, вышедших из народа, зачастую малообразованных, воодушевились и принялись за дело с таким пылом и умением, показали такое богатство идей и свершений, что мне оставалось только сопоставлять и координировать их усилия или принимать участие в подготовке наиболее важных дел.

Наши собрания, всегда публичные, где каждый мог вносить свои идеи, начали привлекать крестьян и даже крестьянок из отдаленных деревень. Во всем районе заговорили о наших делах. В базарные дни на собрания являлась целая толпа, весьма любопытная.

Вскоре возникла превосходная труппа передвижного народного театра, которая начала репетировать пьесы, отобранные тщательно и со вкусом.

Мы быстро нашли и оборудовали необходимые помещения.

Ремонт мебели; замена разбитых оконных стекол; изыскание за короткий срок школьных принадлежностей (тетрадей, карандашей, перьев, чернил и пр.), отсутствие которых ранее являлось серьезным препятствием в работе: таковы были наши первые шаги в сфере просвещения.

Была создана библиотека, куда люди охотно отдавали книги.

Начали функционировать вечерние курсы для взрослых.

Но местные власти послали отчет в Центр, в Москву. Там сразу поняли, что я действую по своему усмотрению, без «инструкций» и «предписаний» сверху; что все мы работаем свободно, не подчиняясь декретам и приказам из Москвы, которые в большинстве своем были в нашем районе неосуществимы или показывали свою полную нелепость.

Через местный Совет мне начали посылать «оттуда» большие пакеты декретов, предписаний, правил, формальных указаний, а также программ, проектов, планов, один фантастичнее и абсурднее другого. От меня требовалось строго следовать всем этим глупым бумажкам, неосуществимым распоряжениям.

Я пролистывал эту «литературу» и продолжал делать свое дело, не задумываясь о ней.

Это закончилось ультиматумом: подчиниться или уйти. Естественно, я выбрал второе, понимая, что исполнение инструкций из Москвы неизбежно погубит все дело. (Пусть читатель поверит мне, что дело это было мне интересно само по себе, я вполне лояльно выполнял свой профессиональный долг, никогда не высказывая свои анархические идеи. Речь никоим образом не шла о «разрушительной» пропаганде, в обращенных ко мне распоряжениях вопрос этот даже не ставился. Просто «Центр» не мог допустить, чтобы кто‑то не следовал слепо его приказаниям.)

Все было кончено. После волнующего прощального собрания, когда все прекрасно поняли угрозу, нависшую над начатым делом, я подал в отставку.

Пришедший мне на смену верный слуга Москвы стал буквально применять инструкции «Центра». Через какое‑то время люди разбежались. Организация, еще недавно полная жизни, быстро захирела и прекратила существование.

Следует добавить, что через несколько месяцев затея с «пролетарской культурой» потерпела жалкий провал во всей стране.

Еще один случай.

Как и рабочие Нобелевского завода в Петрограде, трудящиеся на различных предприятиях во многих городах и промышленных районах захотели самостоятельно наладить работу на заводах, которым угрожало закрытие, обеспечить и организовать обмен с деревней или преодолеть какие‑либо другие трудности: улучшить деятельность различных служб, выправить положение, исправить ошибки, восполнить недостающее и пр. Повсюду большевистские власти систематически запрещали массам действовать независимо, будучи сами чаще всего неспособными работать с пользой.

Так, например, Совет города Елисаветграда (на юге страны) не смог бюрократическими методами разрешить ряд насущных экономических проблем местного значения, и рабочие нескольких заводов (в 1918–1919 годах такое еще было возможно) попросили у президиума Совета разрешения самим заняться этими вопросами, создать свои органы, объединить вокруг них всех рабочих города, действуя, разумеется, под контролем Совета.

Как и повсюду, им сделали строгий выговор и пригрозили санкциями за «дезорганизующее» поведение.

Другой случай.

С приближением зимы во многих городах стал ощущаться недостаток в топливе не только для предприятий, но и для отопления жилищ.

В России последние всегда отапливались дровами. В лесистых местностях добыть топливо в нужное время – как правило, в конце лета – не составляло проблем. До Революции владельцы крупных дровяных складов часто договаривались с крестьянами окрестных деревень, чтобы те рубили лес и привозили его на вокзал или на склад. Так происходило повсеместно в Сибири и других северных регионах, богатых лесом. После сбора урожая крестьяне охотно брались за это дело даже за небольшое вознаграждение.

После Революции городские Советы, превращенные волей правительства в административные органы, формально отвечали за снабжение города всем необходимым. Именно они должны были договариваться с крестьянами. Это было тем более важно, что владельцы складов исчезли, а железные дороги работали плохо.

Но из‑за их бюрократической медлительности – болезни, свойственной всем официальным административным органам – Советам почти нигде не удавалось вовремя выполнить свою задачу.

Настал благоприятный момент для того, чтобы рабочие и жители городов сами договорились с крестьянами и обеспечили поставку дров. Естественно, Советы отказывали им, неизменно называя такие действия «произволом», «дезорганизацией» и утверждая, что снабжение должно быть делом официальных государственных органов, Советов, согласно общему плану, разработанному центральным правительством.

В результате города либо оставались без топлива, либо за него приходилось платить втридорога, подвоз его был крайне затруднен, так как после сентября из‑за дождей и грязи дороги стали практически непроезжими.

Часто крестьяне решительно оказывались заготавливать дрова, даже за высокую плату (в сущности, большевистские бумажные рубли их мало привлекали), и их заставляли работать силой.

Я мог бы приводить подобные примеры на десятках страниц, так происходило повсюду. Читатель может приложить описанное мной ко всем сферам жизни и получит верную картину того времени.

Во всем: в производстве, на транспорте, в сфере обмена, торговли и т. д. – царил немыслимый хаос. И административные органы (Советы и пр.) неизменно оказывались бессильны.

В городах не хватало хлеба, мяса, молока, овощей. В деревне – соли, сахара, промышленных товаров.

Одежда гнила на складах больших городов. В провинции было нечего надеть.

Беспорядок, бесхозяйственность, бессилие господствовали повсюду и во всем. Но когда те, кто был заинтересован в разрешении проблем, хотели вмешаться, власти ничего не желали слышать. Правительство намеревалось «править» и не терпело никакой «конкуренции». Малейшее проявление духа независимости и инициативы расценивалось как «нарушение дисциплины», и за него полагались суровые санкции.

Исчезали величайшие завоевания, лучшие надежды Революции. Самое трагическое заключалось в том, что народ, в целом, этого не осознавал. Он пускал все на самотек, веря в свое «правительство» и в будущее. Правительство же создавало мощную, слепо повинующуюся ему силу принуждения. И когда народ понял, было уже слишком поздно .

После всего сказанного, я думаю, можно обойтись без комментариев. Достаточно отметить, что эти «случаи из жизни» фактически  подтверждали нашу основную идею: подлинная Революция может быть лишь свободным  делом рук миллионов людей, в ней заинтересованных, трудового народа. Как только вмешивается правительство и подменяет собой народ, жизнь  оставляет Революцию: все приостанавливается, происходит откат назад; приходится начинать сначала.

И пусть нам не говорят, что народ «не хочет действовать», что «нужно заставлять его силой строить собственное счастье вопреки самому себе» и т. д. Все это чистый вымысел. Во время великой Революции народ как раз желает действовать. В чем он нуждается, так это в бескорыстной помощи убежденных революционеров, образованных людей, технических специалистов. Правда заключается в том, что касты, группы и люди, жадные до власти и привилегий, напичканные лживыми доктринами и презирающие народ, в который они не верят, мешают ему действовать  вместо того, чтобы помогать,  пытаются управлять  им, вести  его и, в конечном счете, по‑своему эксплуатировать . А чтобы оправдать свои воззрения, приписывают ему «бессилие». Пока народы, то есть трудящиеся массы всех стран, не поймут этого и не воспротивятся реакционным устремлениям подобных элементов, революции ни к чему не приведут, и подлинное освобождение Труда останется утопической мечтой.

Мы сказали, что массы не осознавали смертельной опасности, нависшей над Революцией.

Но все‑таки в новых условиях, созданных большевистским правлением, анархическая критика и идеи свободной инициативы и деятельности трудящихся масс совершенно естественно находили все больший отклик в народе.

И тогда либертарное движение начало быстро развиваться. А большевистское правительство, все более обеспокоенное его успехами, решило в ответ на «угрозу» анархизма прибегнуть к испытанному средству всех правительств: беспощадным репрессиям , помноженным на хитрость и насилие.

Часть 4

Репрессии

 

Глава I

Подготовка

«Советской власти» удалось выполнить свою задачу: весной 1918 года организация его правительственных и государственных кадров – полицейских, военных и «советской» бюрократии – зашла уже довольно далеко. Таким образом, была создана достаточно прочная основа для диктатуры, полностью подчиненная тем, кто сформировал и поддерживал ее. На нее можно было положиться.

Используя эти дисциплинированные и слепо повинующиеся ему силы принуждения, правительство большевиков положило конец попыткам действовать независимо в разных концах страны.

С помощью этих быстро растущих сил оно в конечном итоге подчинило массы своей суровой диктатуре.

И эти силы, в безоговорочном подчинении которых правительство было уверенно так же, как и в пассивности большинства населения, оно бросило против анархистов.

В революционные дни Октября тактика большевиков по отношению к анархистам сводилась к следующему: использовать последних по максимуму в процессе борьбы и «разрушения», помогая им при необходимости (оружием и др.), одновременно внимательно наблюдая за ними.

Сразу же после победы и завоевания власти правительство большевиков сменило тактику.

Приведем наглядный пример.

Во время ожесточенных боев в Москве в октябре 1917 года штаб «двинцев» (Двинского полка, о котором говорилось выше) располагался в здании Московского Совета. Тогда же возник большевистский «Революционный комитет», провозгласивший себя «верховной властью». И сразу же штаб «двинцев» (известных своей приверженностью анархизму) стал объектом наблюдения, подозрений и недоверия со стороны «Ревкома».

Штаб опутали нити шпионажа. Он фактически оказался блокированным.

Грачев (анархист, командовавший полком) прекрасно понимал, что большевиков заботит не подлинная Революция и решение насущных проблем, а исключительно устранение соперников и захват власти. Он предчувствовал, что они вскоре выхолостят Революцию и приведут ее к поражению. Его охватила глубокая тоска. Он напрасно вопрошал себя, как вовремя остановить преступную руку новой власти, готовую набросить удавку на шею Революции. Совещался об этом с некоторыми товарищами, бессильными, увы, как и он сам!

За неимением лучшего Грачев пришел к мысли вооружить рабочих. Передал на заводы винтовки, пулеметы, патроны. Так он надеялся подготовить массы к возможному восстанию против новых самозванцев.

Внезапно Грачев погиб. Отправленный большевистскими властями в Нижний Новгород «по военным делам», он был убит при весьма загадочных обстоятельствах; объявили, что произошел несчастный случай, застреливший его солдат не умел пользоваться винтовкой[13].

Некоторые обстоятельства позволяют предположить, что он погиб от руки наемника «советской» власти.

(При странным образом схожих обстоятельствах в 1936 году в Испании был убит анархист Дуррути.)

Затем все революционные полки Петрограда и Москвы, участвовавшие в октябрьских сражениях, были разоружены большевиками.

В Москве первым был разоружен (силой) Двинский полк.

Немного позднее всюду все граждане без исключения, в том числе трудящиеся и их организации , были вынуждены, под страхом смертной казни, сдать оружие большевистским военным властям [14].

Глава II

Начало

 

Всеобщие, систематические и решительные преследования анархистов были начаты «коммунистическим» правительством весной 1918 года.

Заключив Брестский мир, правительство почувствовало себя достаточно уверенным, чтобы повести беспощадную борьбу против своих противников «слева» (левых эсеров и анархистов).

Ему надо было действовать методически и осторожно.

Прежде всего, по приказу правительства коммунистическая печать начала клеветническую и лживую кампанию против анархистов, которая день ото дня все усиливалась. Одновременно, в процессе проведения митингов и собраний активно готовилась почва на заводах, в армии и в обществе в целом. Изучалось настроение масс.

Вскоре правительство убедилось, что может рассчитывать на вооруженные силы, притом что массы останутся более менее безразличными или не смогут серьезно повлиять на события.

В ночь на 12 апреля все анархистские организации Москвы – в том числе «Федерация анархистских групп Москвы» – под лживым и абсурдным предлогом были разгромлены полицией и войсками [15]. В течение нескольких часов город имел вид осажденного. В «акции» участвовала даже артиллерия.

Эта операция послужила сигналом к разгрому либертарных организаций почти во всех крупных городах страны. Как всегда, провинциальные власти в своем рвении превзошли столичные.

Троцкий, который в течение двух недель готовил удар и лично агитировал в полках против «анархо‑бандитов», выразил удовлетворение власти в своем известном заявлении «Наконец Советская власть железной метлой избавляет Россию от анархизма!»

Извечная и жестокая ирония истории человечества: пятнадцать лет спустя Сталин использует то же самое выражение и выметет «железной метлой» троцкизм, к великому неудовольствию Троцкого.

Признаюсь, что испытал некоторое удовлетворение, когда свершилась эта своего рода историческая справедливость.

Однако первая атака была не более чем робким началом, «черновой попыткой».

Сама идея  анархизма пока не была объявлена вне закона. Сохранялась и некоторая, весьма ограниченная, свобода слова, печати, или, скорее, убеждений. В отдельных местах можно было еще вести анархическую работу. Либертарные организации – бледные тени прошлого – относительно оправились от «катастрофы» и возобновили свою деятельность.

Тем временем большевистское правительство разгромило партию социалистов‑революционеров (как и другие левые фракции, «максималистов» и пр.). Мы уделим этому гораздо меньше внимания, борьба против них была не столь масштабной и не столь интересна, как преследования анархистов. Схватку между большевиками и левыми эсерами можно расценивать как борьбу двух политических партий за власть, что для нас не представляет особого интереса.

Отметим, однако, что, выведя из правительства нескольких членов партии эсеров, коммунистическая партия повела против своих соперников беспощадную борьбу. С лета 1918 года левые эсеры были объявлены вне закона. Вскоре они перестали существовать как партия. Их активистов преследовали по всей стране и уничтожили до последнего человека. Трагическая судьба несчастной Марии Спиридоновой представляет собой одну из самых поразительных страниц в истории этих бесчеловечных репрессий. Арестованная, скитавшаяся по тюрьмам, терпевшая нравственные и, возможно, физические мучения, они окончила свои дни в безвестной смрадной камере или в подвале, под пулями «чекистов» (мне неизвестно в точности, что с ней стало). А скольких других активистов партии, чья единственная ошибка заключалась в том, что она иначе понимала задачи и пути Революции, ожидала та же участь!

Глава III

Пароксизм
 

В 1919–1920 годах возросло число протестов и выступлений рабочих и крестьян (начавшихся еще в 1918‑м) против монополистских и террористических действий «советской» власти по отношению к ним. Правительство, все более беспощадное и циничное в своем деспотизме, отвечало усилением репрессий.

Естественно, анархисты вновь душой и телом были вместе с обманутыми, угнетенными, борющимися массами. Поддерживая рабочих, они требовали для трудящихся и их организаций права самим, свободно, без вмешательства политиков руководить производством. Анархисты поддерживали крестьян в их требовании независимости, самоуправления, права свободно и непосредственно вести переговоры с рабочими. От имени тех и других они требовали восстановления революционных завоеваний трудящихся, того, чего их обманом лишила «коммунистическая» власть, в частности, возрождения «подлинно свободного советского режима», «политических свобод» для всех революционных течений и т. д. Короче говоря, они требовали, чтобы завоеваниями Октября воспользовался сам народ, свободные рабочие и крестьянские организации.

Разумеется, анархисты пером и словом разоблачали политику правительства, боролись против нее во имя этих принципов.

Как и следовало предвидеть, большевистское правительство объявило им войну на уничтожение.

В конце того же 1918 года многие либертарные организации в провинции были вновь разгромлены. А тем из них, кто случайно уцелел, власти не давали никакой возможности действовать.

В 1919 году репрессии в России продолжились, они начались и на Украине. (По ряду причин большевистская диктатура установилась там гораздо позднее, чем в других местах.) Повсюду, где воцарились большевики, анархистские группы были ликвидированы, активисты арестованы, газеты закрыты, библиотеки уничтожены, собрания запрещены.

Излишне говорить, что все эти меры были приняты в чисто полицейском, военном или административном порядке, совершенно произвольно, без предъявления обвинения, следствия и других юридических процедур. Все происходило по московской модели, предложенной в 1918 году самим Троцким.

Летом 1919 года, после пресловутого постановления Троцкого № 1824, объявлявшего вне закона так называемое «махновское» движение (см. часть 5, главу 2), почти повсюду начали арестовывать не только партизан‑махновцев, но и анархистов вообще. Очень часто их расстреливали на месте по приказанию красных командиров.

В большинстве случаев разгром анархистских организаций сопровождался актами дикого насилия, безумного вандализма со стороны «чекистов» и обманутых, раздраженных или перевозбужденных красноармейцев: с активистами, мужчинами и женщинами, обращались грубо, как с «преступниками»; жгли книги, разрушали штаб‑квартиры и пр. Это было настоящее репрессивное исступление.

В конце лета 1919 года все анархистские организации на Украине были разгромлены.

К 1920 году от анархистского движения в России остались одни осколки.

В начале октября 1920 года «советская» власть, нуждаясь в помощи революционных махновских партизан для победы над Врангелем, заключила с Махно соглашение.

Согласно одному из условий соглашения, арестованные и сосланные анархисты должны были быть освобождены и получали право открыто действовать в России и на Украине.

Откладывая, разумеется, выполнение этого условия, большевики все же вынуждены были прекратить преследования и освободить нескольких активистов.

После победы над Врангелем «советское» правительство предательски напало на Махно и окончательно уничтожило анархистское движение на Украине.

Вот как это произошло.

В конце ноября 1920 года, после победы над Врангелем, правительство приказало арестовать в Харькове анархистов, собравшихся на свой легальный Съезд. Одновременно оно вновь начало преследовать анархистов по всей Украине, открыв на них настоящую охоту, организуя избиения и ловушки, арестовывая подростков 14–16 лет, беря «в заложники» родителей, жен и детей активистов, как будто хотело отомстить за вынужденные уступки и наверстать упущенное время, стремясь на этот раз уничтожить «подлую породу анархистов» вплоть до детей!

Чтобы оправдать эту отвратительную «акцию», правительство объяснило свой разрыв с Махно предательством, якобы совершенным последним, и выдумало фантастический «разветвленный анархистский заговор против советской власти».

История этого заговора достаточно интересна и заслуживает отдельного рассказа.

За несколько дней до решающей победы над Врангелем, когда в поражении последнего не оставалось уже никаких сомнений, центральная станция радиопередач в Москве предписала всем провинциальным станциям отключить приемники, чтобы они не могли принять  срочную и совершенно секретную радиограмму Ленина, которая предназначалась лишь двум центральным станциям: в Харькове и Крыму.

Один сторонник анархистов, служащий некой провинциальной радиостанции, не выполнил предписание. И принял следующую радиограмму:

«Установить численность анархистов Украине, особенно махновском районе. – Ленин ».

Несколько дней спустя последовала другая радиограмма:

«Осуществлять активное наблюдение всеми анархистами. Готовить документы преступного характера, чтобы можно было предъявить обвинения. Послать повсюду необходимые инструкции. – Ленин ».

А еще через несколько дней была отправлена третья и последняя лаконичная радиограмма:

«Арестовать всех анархистов и предъявить им обвинения. – Ленин ».

Все эти радиограммы были адресованы Раковскому, в то время председателю Совета Народных Комиссаров Украины, и другим гражданским и военных властям.

Получив третью радиограмму, радист, симпатизировавший анархистам, сообщил об этом одному активисту Конфедерации «Набат». Последний спешно отправился в Харьков, чтобы предупредить товарищей о готовящихся репрессиях. Он прибыл слишком поздно: дело уже было сделано. Почти все харьковские анархисты, а также делегаты съезда находились в тюрьме. Их штаб‑квартиры были закрыты.

Таков был «заговор» украинских анархистов против советской власти.

Отметим, что в момент заключения соглашения между правительством «Советов» и Махно анархистская делегация официально заявила, что число заключенных и сосланных анархистов, которые должны быть освобождены, превышает 200 тысяч,  в большинстве своем крестьян, массами арестовывавшихся как сторонники махновского движения . Мы не знаем, много ли среди них было сознательных анархистов . И никогда не узнаем, сколько человек было тогда расстреляно или исчезло без следа в многочисленных районных тюрьмах, зачастую секретных, о которых местное население и не подозревало.

Во время Кронштадтского выступления в марте 1921 года (см. Книгу III) большевистское правительство прибегло к новым массовым арестам анархистов и анархо‑синдикалистов. Оно вновь организовало настоящую охоту на людей по всей стране, стремясь захватить последних активистов, которые осмеливались возвысить свой голос. Ибо, вопреки всей лжи, распространяемой «советской» властью внутри страны и за ее пределами, Кронштадтское восстание и сопутствовавшие ему движения были в значительной степени проникнуты либертарным духом.

Всякое массовое выступление: рабочую стачку, протест крестьян или недовольство солдат и матросов, – неизбежно ожидала участь анархистов.

Часто в тюрьму бросали людей, имевших с анархистами лишь общие воззрения, родственные или дружеские связи.

Открыто согласиться с точкой зрения анархистов – этого было достаточно, чтобы оказаться в застенке, выйти из которого было очень трудно, а многие остались там навсегда.

В 1919 и 1921 годах подверглись жестокому разгрому кружки Анархической Молодежи [16]. Эти молодые люди занимались исключительно самообразованием и изучали, в числе прочего, анархистскую теорию, которой более всего симпатизировали. Действия большевиков были вызваны исключительно стремлением пресечь на корню любые попытки молодежи ознакомиться с либертарными идеями. Допускалась лишь марксистская догма.

Летом 1919 года советская печать сообщила (подобного рода сообщения были, вообще‑то, крайне редки и объяснялись исключительно намерением предостеречь молодежь, дабы она не упорствовала в своих стремлениях), что в окрестностях Жмеринки (небольшой город на Украине) были «выявлены и ликвидированы» – то есть расстреляны – от 30 до 40 анархистов, обосновавшихся в этом местечке, и их сторонников в других южных городах. Никогда не узнать имен всех, кто погиб подобным образом. Но известно, что в числе расстрелянных оказалось несколько лучших молодых анархистских активистов.

В тот же период по данным, опять‑таки, советской печати, в Одессе были арестованы и частью расстреляны члены довольно крупной и активной анархистской группы, которая, в числе прочего, вела пропаганду в советских учреждениях (даже в Одесском совете и местном партийном комитете). Согласно советской печати, это являлось «величайшим предательством».

По официальным данным, до конца 1922 года были расстреляны 92 анархиста‑«толстовца» (последовательных пацифиста), в основном за отказ служить в армии. Многие «толстовцы» томились в тюрьмах.

Один из таких честных пацифистов (впоследствии он чудом вышел на свободу) нос к носу столкнулся в ЧК с Петерсом, известным палачом. Ожидая своей очереди, он мирно выискивал вшей в своей всклокоченной бороде и бросал их на пол. (В то время вши были самыми близкими спутниками людей; в народе их ласково называли «семашками», в честь народного комиссара здравоохранения Семашко: жестокая, но показательная ирония.)

– Почему вы бросаете их, а не убиваете? – удивленно спросил Петерс.

– Я никогда не убиваю живых существ, – был ответ.

– Ох! – сказал позабавленный Петерс. – Смешно, однако! Вы даете вшам, клопам и блохам жрать себя? Ну и чудной же вы, дружище, вот что я вам скажу. Вот я уничтожил несколько сот человек – бандитов, само собой, – и ничего. Хотя бы!

Он замолчал, с любопытством разглядывая мирного «толстовца», которого наверняка считал безумцем.

Я мог бы еще долго продолжать этот мартиролог.

Мог бы привести сотню примеров, когда людей загоняли в ловушку, чтобы расстрелять – либо после «допросов» и пыток, либо на месте, на опушке леса или на Богом забытом полустанке…

Я мог бы перечислить множество имен анархистов, зачастую совсем молодых, брошенных в тюрьмы или сосланных в районы с плохим климатом, где они гибли после долгих и жестоких мучений.

Я мог бы рассказать о возмутительных случаях репрессий с использованием наглого стукачества, циничного предательства или отвратительной провокации. Случаях, когда жертвы чаще всего совершали одну единственную ошибку – хотели мыслить свободно и не скрывать своих взглядов.

Людей уничтожали как носителей идеи, если то не была идея правительства и его привилегированной клики. Стремились уничтожить саму мысль, подавить всякое независимое мышление… А также очень часто убивали тех, кто знал и мог раскрыть правду о некоторых вещах[17].

Ограничусь несколькими  особенно чудовищными примерами. (У нас будет возможность возвратиться к этой теме в первой главе книги III, посвященной Кронштадтскому восстанию, и в последней главе той же книги, о «махновском» движении.)

Глава IV

Лев Черный и Фанни Барон

В июле 1921 года 13 анархистов, заключенных в Таганскую тюрьму без веских оснований, объявили голодовку, требуя предъявления обвинения или освобождения. Голодовка совпала с сессией международного Конгресса красных профсоюзов (Профинтерна) в Москве. Группа иностранных профсоюзных делегатов (в основном, французов), узнав подробности от родственников заключенных, отправила в связи с этим запрос «советскому» правительству. Запрос касался и других аналогичных случаев, а также политики репрессий в отношении синдикалистов и анархистов в целом.

От имени правительства Троцкий цинично ответил делегатам:

«Мы не сажаем в тюрьму настоящих анархистов. Те, кого мы держим в заключении – не анархисты, а преступники и бандиты, прикрывающиеся их именем».

Делегаты, располагавшие всей полнотой информации, не смирились с этим. Они повторили запрос с трибуны Конгресса, требуя, по меньшей мере, освобождения анархистов, заключенных в Таганке… Запрос вызвал на Конгрессе большой скандал и вынудил правительство (которое опасалось, что последуют более серьезные разоблачения) отказаться от возражений. Оно пообещало делегатам освободить узников Таганки. На одиннадцатый день голодовка прекратилась…

После отъезда делегатов, в течение двух месяцев затягивая дело в надежде найти достаточный предлог для обвинения заключенных и не выполнить свои обязательства, правительство все‑таки вынуждено было их освободить. (Это произошло в сентябре 1921 года, все они, за исключением трех человек, были высланы из СССР.)

Но в отместку (мщение являлось непременным атрибутом большевистских репрессий) и с целью оправдать перед иностранными трудящимися и их делегатами свою террористическую политику по отношению к «так называемым анархо‑коммунистам», оно позднее сфабриковало уголовное дело против последних.

За якобы «преступные» действия, в частности, за будто бы имевшее место изготовление фальшивых советских дензнаков, оно приказало расстрелять (разумеется, тайно, ночью, в одном из подвалов ЧК, безо всяких юридических формальностей) нескольких наиболее честных, искренних и преданных делу анархистов: молодую Фанни Барон (муж которой также находился в тюрьме), известного активиста Льва Черного (настоящая фамилия Турчанинов) и других.

Позднее было доказано, что расстрелянные анархисты не имели никакого отношения к преступлению, в котором их обвинили.

А с другой стороны, выяснилось, что так называемое дело о подделке дензнаков было полностью сфабриковано самой ЧК. Два ее агента, некий Штейнер (он же Каменный) и шофер‑чекист, проникли в либертарные круги и одновременно в воровскую среду, чтобы «установить» связи между ними и сфабриковать «дело». Все происходило под руководством ЧК при соучастии этих агентов. Видимость «дела» была создана, и о нем оповестили широкую публику.

Так, чтобы оправдать свои преступления, правительство пожертвовало анархистами и постаралось очернить их память.

Глава V

Лефевр, Вержа и Лепти

Расскажем еще об одному случае, об исчезновении трех французских активистов: Раймона Лефевра, Вержа и Лепти, делегатов Конгресса Коммунистического Интернационала, состоявшегося в Москве летом 1920 года.

Раймон Лефевр, будучи членом компартии и прекрасно понимая, что его идейные товарищи пошли по неправильному пути, не раз выказывал свое недовольство этим. Что касается анархо‑синдикалистов Вержа и Лепти, они открыто выражали свое возмущение и критиковали положение вещей в России. Не раз Лепти, стиснув голову руками, говорил, думая об отчете, который должен был представить своим французским товарищам‑синдикалистам: «Ну что же я им скажу?»

После завершения Конгресса они несколько дней и ночей приводили в порядок свои записи и документы. На них начали оказывать давление, потому что перед отъездом во Францию все трое отказались представить собранные материалы советским функционерам, которым якобы было поручено обеспечить доставку документов в место назначения. Лефевр не доверил свои записи и бумаги даже русским членам партии.

Тогда московские политиканы решили «саботировать» их отъезд.

Под надуманным предлогом им не позволили уехать нормальным путем, как это сделали Кашен и другие делегаты‑коммунисты. По непонятным причинам советское правительство решило «отправить их через Север».

Желая полностью выполнить свою миссию и полагая, что присутствие коммуниста Лефевра служит им достаточной защитой, Вержа и Лепти были готовы на все, чтобы вернуться во Францию вовремя и успеть на Конфедеральный съезд, где должны были представить свои отчеты.

Началом их голгофы стал долгий и тяжелый путь из Москвы в Мурманск, который они преодолели в ужасных условиях. «Нас саботируют», – не без оснований утверждал Лепти. В насквозь промерзшем вагоне, не имея теплой одежды и продовольствия, они попросили охранявших их чекистов достать все необходимое. Они могли сколько угодно говорить, что являются делегатами, но получали один ответ: «Мы не знаем, какие такие делегаты едут в поезде. Никаких указаний на это счет нам не давали». Только благодаря настойчивости Лефевра им выдали кое‑какую еду. Так, страдая от лишений и испытывая многочисленные трудности, прибыли они в Мурманск, где нашли приют у рыбаков в ожидании выполнения данных в Москве обещаний, то есть прибытия корабля, который должен был переправить их в Швецию.

Так, в тревожном ожидании обещанного судна, которое все не прибывало, прошли три недели. Делегаты начали сомневаться, что вовремя вернутся во Францию и полностью выполнят свою миссию.

Тогда Лефевр написал первое письмо своему московскому другу. Не получив ответа, он послал ему второе, третье – никакого результата. Затем стало известно, что эти письма были переданы Троцкому, который конфисковал их.

В своем последнем послании Лефевр с горечью рассказывает о тяжелом положении делегатов и сообщает об их отчаянной решимости переплыть Ледовитый океан на рыбацком баркасе, лишь бы вырваться из страны Советов. «Мы отправляемся навстречу смерти», – писал он.

Удалось собрать необходимые средства для покупки баркаса. И, несмотря на мольбы некоторых товарищей и местных рыбаков, они отплыли… навстречу смерти, как и писал Раймон Лефевр. Потому что больше их не видели.

Вещественных доказательств этого убийства, расчетливо задуманного в Москве, не существует. (Или те, кому все известно, по понятным причинам хранят молчание.) Большевики, естественно, все отрицают. Но могут ли возникнуть сомнения, когда известна твердая и непримиримая позиция Вержа и Лепти в России, обычные методы большевистского правительства и препятствия, сопровождавшие их отъезд, в то время как Кашен и другие делегаты‑коммунисты благополучно и вовремя возвратились на родину, чтобы повторить Турскому съезду то, что было ими заучено в Москве?..

Во всяком случае, мы точно изложили подлинные факты, которые, в конце концов, стали известны и в России. На наш взгляд, они говорят сами за себя. Пусть судит читатель.

Глава VI

Случай из жизни

Позвольте мне рассказать мою собственную историю, менее трагическую, но прекрасно характеризующую политику государственников‑большевиков. Случай этот в описываемую эпоху являлся вовсе не единичным.

В ноябре 1918 года я приехал в город Курск на границе с Украиной, чтобы принять участие в Съезде украинских анархистов. Тогда проведение подобного съезда поблизости от Украины было еще возможно, поскольку край этот вел борьбу против реакции и немецкого нашествия. Большевики терпели  там анархистов, используя их и наблюдая за ними.

С начала Революции в Курске не проводилось никаких публичных собраний по анархизму, у маленькой местной группы не было для этого достаточно сил. Группа решила использовать мое присутствие и предложила мне выступить в большом городском зале. Разумеется, я с радостью согласился.

Нужно было попросить разрешения у председателя местного Совета. Этот честный выходец из рабочих дал его без проблем. Имея в руках столь ценный документ, мы сняли зал заранее, за две недели до собрания, которое было намечено на один из святочных вечеров. Несколько дней спустя мы заказали и расклеили по стенам большие красивые плакаты. Все было готово.

Собрание обещало оказаться успешным. В этом нас убеждали слухи, ходившие по городу, группы людей перед плакатами, вопросы о месте заседаний группы и др. Ожидалось, что зал будет переполнен.

Не привыкшие к таким успехам (в Великороссии уже в то время публичные собрания, посвященные анархизму, запрещались), мы испытывали вполне понятное удовлетворение.

За два дня до назначенной даты ко мне пришел взволнованный и возмущенный секретарь группы: он только что получил записку от председателя Курского комитета РКП(б)  (подлинной власти в городе), уведомляющую, что из‑за праздников собрание по анархизму состояться не может и что он сообщил заведующему залом о распоряжении Комитета провести там вечер танцев.

Я поспешил в партком. Там у меня состоялось бурное объяснение с его председателем по фамилии, если не ошибаюсь, Рындич (или Рындин, точно не помню).

– Как! – сказал ему я. – Вы, коммунист, не признаете права очередности? Мы получили разрешение Совета и сняли зал за две недели специально для того, чтобы быть уверенными, что он останется за нами. Комитет должен записаться в очередь.

– Сожалею, товарищ, но решение Комитета, который является, не забывайте, высшей властью и может иметь свои причины, которых вы не знаете и которые превыше всего, – так вот, решение это окончательное. Ни председатель Совета, ни заведующий помещением не могли знать заранее, что Комитету потребуется зал именно в этот день. Впрочем, спорить и настаивать абсолютно бесполезно. Повторяю вам, решение окончательное, собрания не будет… Или же организуйте его в другом зале и в другой день.

– Вы прекрасно знаете, что за два дня сделать это невозможно. И потом, другого такого большого зала в городе нет. Впрочем, все помещения уже заняты под праздничные мероприятия. Собрание просто сорвано.

– Сожалею. Перенесите его на другой день. В общем, вы ничего не теряете. Все можно уладить.

– Ох! Это будет уже не то. Такие изменения всегда вредят делу. И потом, плакаты дорого стоят. А главное, я должен на днях уехать из Курска. Скажите: как вы намерены уладить дело в сам вечер собрания? Я думаю, вас ожидает недовольство части публики, которая, конечно, в большом количестве придет на собрание. Плакаты висят уже две недели, слишком поздно печатать и расклеивать другие. Рабочие города и окрестностей с нетерпением ждут. Вы совершите ошибку, навязав этим людям вечер танцев вместо собрания, на которое они придут.

– А это уже наше дело! Не беспокойтесь, мы сами этом займемся.

– Значит, по сути Комитет запрещает собрание, несмотря на разрешение Совета.

– Нет, нет, товарищ! Мы ничего не запрещаем. Назначьте его после праздников. И мы предупредим людей, которые придут на собрание, вот и все.

На том и расстались. Я посовещался с членами группы, и мы решили перенести собрание на 5 января 1919 года. Предупредили большевистский Комитет и заведующего помещением. Эти изменения вынудили меня на несколько дней отложить отъезд на Украину.

Заказали новые плакаты. Кроме того, решили, во‑первых, предоставить большевистским властям самим объясняться с публикой и, во‑вторых, что я в этот вечер на всякий случай останусь в своем гостиничном номере. Мы предполагали, что многочисленная публика несмотря ни на что потребует собрания, и в итоге большевикам придется уступить. В таком случае меня должен был известить секретарь группы.

Лично я ожидал большого скандала, даже серьезных столкновений.

Собрание было назначено на 8 часов вечера.

Около половины девятого меня позвали к телефону. Я узнал взволнованный голос секретаря: «Товарищ, зал буквально осажден толпой, которая не хочет ничего знать и требует собрания. Большевики не могут их урезонить. Вероятно, им придется уступить, и собрание состоится. Берите извозчика и быстрее приезжайте».

Прыгаю в коляску и отправляюсь. Издалека доносится невообразимый шум. Прибыв на место, вижу у дверей зала толпу, кричащую: «К черту вечер танцев! Довольно танцев! Осточертело!.. Хотим собрания! Мы пришли на собрание!.. Собрание! Собрание! Соб‑ра‑ние!»

Ко мне подходит ожидавший меня секретарь. Мы с трудом протискиваемся в холл, также заполненный народом. Зал находится на втором этаже. На верхней ступеньке лестницы обнаруживаю «товарища» Рындича, обращающегося к толпе, которая непрерывно кричит: «Собрание! Собрание!»

– Хорошо, что вы пришли… Видите, что происходит, – бросает он мне разгневанно. – Это все – ваших рук дело!

Возмущенно говорю:

– Я вас предупреждал. Это вы за все отвечаете. Вы хотели уладить дело. Ну, давайте! Выпутываетесь теперь, как знаете! Самым простым и лучшим было бы разрешить собрание.

– Нет, нет и нет! – кричит он, взбешенный. – Не будет вам собрания, гарантирую.

Я пожимаю плечами.

Неожиданно он говорит мне:

– Вот, товарищ. Они не желают меня слушать. А я не хотел бы прибегать к серьезным мерам. Вас они послушают. Объясните им ситуацию и убедите спокойно разойтись. Урезоньте их. Скажите, что собрание откладывается. Вы должны выполнить мою просьбу.

Чувствую, что если собрание не состоится сегодня, оно не состоится вообще никогда. Уверен, что оно будет окончательно запрещено, а я, возможно, арестован.

Я категорически отказываюсь обратиться к толпе. Отрицательно качнув головой, заявляю Рындичу:

– Нет, говорить я не буду. Вы этого хотели, вот сами и выпутывайтесь!

Толпа, видя наш спор, шумит все сильнее. Рындич пытается что‑то сказать. Бесполезно! Его голос покрывает настоящий гул. Толпа чувствует свою силу. Она развеселилась, сплачивает ряды, постепенно заполняет лестницу, лестничную площадку, подходы к запертому залу.

Рындич с жестом отчаяния вновь обращается ко мне:

– Скажите им, скажите же! Или все плохо кончится!

Мне приходит в голову одна мысль. Я делаю знак окружающим меня людям. Они стихают. Тогда медленно, чеканя слова, я говорю:

– Товарищи! Ответственность за эту прискорбную неразбериху целиком лежит на большевистском горкоме. Мы первые, за две недели, сняли зал. Два дня назад комитет, даже не посовещавшись с нами, занял зал, чтобы организовать там вечер танцев. (Толпа оглушительно кричит: «Долой вечер танцев! Собрание!») Он вынудил нас перенести собрание. Я – выступающий и готов провести собрание сейчас же. Большевики формально запретили его. Но вы  – граждане города;вы  – публика. Так что решать вам . Я в вашем полном распоряжении. Выбирайте, товарищи: или мы переносим собрание, а вы спокойно расходитесь и приходите сюда в другой день, 5 января; или, если вы хотите собрания немедленно и таково ваше решение, действуйте , занимайте зал.

Едва прозвучали последние слова, обрадованная толпа разражается рукоплесканиями и кричит: «Собрание немедленно! Собрание! Собрание!» И в необоримом порыве бросается в зал. Рындича затолкали. Дверь открывают. (Иначе ее бы вышибли.) Дают свет.

Зал наполнился в мгновение ока. Публика, частью стоящая, частью сидящая, успокаивается. Мне остается только начать выступление. Но на эстраду забирается Рындич. Он обращается к собравшимся:

– Граждане, товарищи! Потерпите еще несколько минут. Комитет РКП(б) посовещается и примет окончательное решение. Его вам сразу же сообщат. Вероятно, танцев не будет…

– Ура! – кричит толпа, обрадованная своей очевидной победой. – Собрание! Да здравствует собрание!

Снова аплодируют. И смеются.

Большевики удаляются в соседнюю комнату для совещания. Двери зала закрывают. Собравшиеся терпеливо ждут решения. Думают, что эта комедия разыграна большевиками, чтобы сохранить лицо.

Проходит четверть часа.

Неожиданно двери зала распахиваются, и входит большой отряд солдат‑чекистов (специальные войска, нечто вроде жандармов или мобильной гвардии, выдрессированные и слепо преданные режиму) с винтовками в руках. Ошарашенная публика неподвижно остается на своих местах. Спокойно, в напряженной тишине, солдаты занимают зал, пробираясь вдоль стен, позади сидений. Одна группа остается у дверей, винтовки нацелены на публику.

(Позднее стало известно, что большевистский комитет сначала обратился в городскую казарму, прося вмешаться регулярные войска. Солдаты потребовали объяснений – в то время такое еще было возможно, – заявили, что сами хотели бы присутствовать на собрании, и отказались. Тогда комитет пригласил готовый на все отряд чекистов.)

Тотчас же в притихший зал входят члены комитета. Рындич вновь поднимается на эстраду и торжествующим тоном обращается к публике:

– Так вот. Комитет принял решение. Вечера танцев не будет. Собрания тем более.  Впрочем, уже слишком поздно для того и другого. Предлагаю собравшимся спокойно и соблюдая полный порядок покинуть зал и здание. Иначе вмешаются чекисты.

Возмущенные, но бессильные, люди начинают подниматься и выходить из зала. «Все‑таки, – шепчут некоторые, – их вечеринка не удалась… Это уже неплохо!»

Внизу их ожидает другой сюрприз: на выходе два вооруженных чекиста обыскивают каждого и проверяют документы.

Несколько человек арестованы. Часть их них будет освобождена на следующий день. Но некоторые останутся в тюрьме.

Я возвращаюсь в гостиницу.

На следующее утро – телефонный звонок. Голос Рындича:

– Товарищ Волин, приходите ко мне в Комитет. Мне надо поговорить с вами по поводу собрания.

Отвечаю:

– Оно назначено на 5 января. Мы заказали плакаты. Вас это устраивает?

– Да. Но все‑таки приходите, нужно поговорить.

Как только я вхожу, любезный большевик с улыбкой заявляет мне:

– Так вот, товарищ. Комитет решил, что ваше собрание не состоится . Ответственность за это лежит на вас, так как вчера вы вели себя враждебно и вызывающе. Более того, Комитет считает, что вам нельзя оставаться в Курске. Пока вы побудете здесь, у нас.

– А! Так я арестован?

– Ах, нет, нет, товарищ. Мы вас не арестовываем. Вы только задержитесь  здесь на несколько часов, до отправления московского поезда.

– Московского? – воскликнул я. – Но мне совершенно нечего делать в Москве! И у меня уже есть билет до Харькова (на Украине), куда я должен поехать после съезда. Меня там ждут друзья и работа.

После короткого совещания с товарищами этот человек говорит мне:

– Хорошо. Вы можете ехать в Харьков. Но поезд отправляется только в час ночи. Так что вам придется провести здесь весь день.

– Могу я пойти в гостиницу и взять свои вещи?

– Нет, товарищ.

– Обещаю вам, что отправлюсь прямо в гостиницу и возьму свои чемоданы. Впрочем, можете пойти со мной.

– Невозможно, товарищ, сожалеем. Вас могут увидеть. Дело получит огласку. Нам бы этого не хотелось. Таков приказ. Скажите кому‑нибудь из наших товарищей, чтобы он забрал из гостиницы ваши чемоданы.

«Охранник», вооруженный чекист, уже стоял за дверью комнаты. Делать было нечего.

«Товарищ» принес мой чемодан. Около полуночи другой на извозчике проводил меня на вокзал и проследил, чтобы я уехал.

Добавлю, что эта неожиданная поездка проходила в таких ужасных условиях, что в пути я заболел. Я избежал воспаления легких лишь благодаря случайному попутчику, который поместил меня у своих друзей в Сумах (небольшой город на Украине). Там меня быстро вылечил хороший врач. И через несколько дней я уже был в Харькове.

Добавлю, что сразу же по прибытии написал для нашей местной еженедельной газеты «Набат» – вскоре запрещенной большевистскими властями из‑за ее растущего успеха – статью, озаглавленную «История одного собрания при диктатуре пролетариата», где подробно описал этот показательный случай.

Глава VII

Финальный аккорд

После всего, что мы говорили о характере государственного социализма и его неизбежной эволюции, читатель легко поймет причины, которые привели этот «социализм» к неразрешимому конфликту с анархической идеей.

Для знающего человека нет ничего неожиданного и удивительного в том, что социалистическая Власть преследует анархизм и анархистов. Это предвидели сами анархисты (в том числе Бакунин) задолго до Революции – в случае, если она последует по авторитарному и государственному пути.

Преследования анархической идеи и ее сторонников, удушение независимых движений народных масс – таковы неизбежные последствия противостояния подлинной Революции  на подъеме и государственнической практики , которая, одержав победу, препятствует этому подъему, не понимает подлинной Революции и противится ей.

Новое правительство (если революция, к несчастью, имеет его), называет ли оно себя «революционным, «демократическим», «социалистическим», «пролетарским», «рабоче‑крестьянским», «ленинским», «троцкистским» или как‑то иначе, неизбежно сталкивается с живыми силами подлинной Революции. Этот антагонизм столь же неизбежно вовлекает власть во все более беспощадную борьбу (оправдываемую с растущим лицемерием) против революционных сил и, следовательно, против анархистов, самых решительных глашатаев, просветителей и защитников подлинной Революции и ее устремлений.

Торжество Власти в этой борьбе означает одно – поражение Социальной Революции и, «автоматически», подавление анархистов.

Пока Революция и анархисты сопротивляются, социалистическая власть свирепствует все наглее. Безграничный террор и чудовищный обман – вот ее последние и решающие аргументы.

Тогда все подлинно революционное безжалостно выметается как противоречащее «высшим интересам Революции» (жестокая ирония!), как «преступное» и «предательское».

Вот что следовало ожидать – и многие ожидали – в случае торжества государственнической идеи.

Вот что полностью и окончательно подтвердил опыт русской Революции.

И вот что должны наконец понять миллионы людей, если они хотят избавить грядущую Революцию от поражения, ужасов и катастрофы Революции русской.

Сейчас – и уже немало лет – в России не существует никакой либертарной печати, пропаганды, движения. Анархизм объявлен вне закона. Анархисты уничтожены до последнего  – всеми возможными и вообразимыми средствами.

Некоторые еще находятся в тюрьмах и ссылке. Их осталось очень мало.

Небольшое число русских анархистов, избежавших уничтожения, изгнанных из родной страны или бежавших, нашли убежище в различных странах Европы и Америки.

А если в России и остались сознательные сторонники либертарной идеи, они вынуждены держать свои мысли при себе.

Уже многие годы, как и при царе, в России не идет речи ни об анархистах, ни об анархизме.

«Комитет помощи заключенным и сосланным российским анархистам», который многие годы действовал в Германии, Франции и Соединенных Штатах, публикуя Информационные бюллетени о репрессиях, собирая средства и посылая их жертвам, вынужден был прекратить свою деятельность, так как связь с оставшимися в живых стала невозможной.

«Эпопея» уничтожения либертарного движения в России после «коммунистической» Революции завершилась. Сейчас это уже «история».

Самое ужасное, что в ходе репрессий погибли не только подлинные анархисты, но и сотни тысяч простых тружеников – рабочих, крестьян и интеллигентов, – выступивших против лжи, и что сама идея Революции  или, скорее, всякая свободная мысль и деятельность  в стране строящегося «социализма» тоже стали «историей»!..

Глава VIII

Ложь и клевета

Почему же такие поразительные факты остались неизвестными за границей?

Читатель увидит это.

С самого начала и многие годы правительство большевиков предпринимало все возможное, чтобы скрыть свое гнусное дело от трудящихся и революционеров других стран, методически и бесстыдно обманывая их с использованием классического арсенала замалчивания, лжи и клеветы.

Основной прием был заимствован у лжецов всех времен: уничтожив идею и движение, уничтожали и историю. Никогда «советская» печать не говорила о борьбе, которую большевизм вел против народной свободы, и о средствах, использованных им, чтобы одержать верх. В «советских» трудах читатель не найдет ничего. А когда большевистская литература не может не говорить об этом, она ограничивается кратким указанием, что речь шла о подавлении контрреволюционных движений или бандитов. А кто это проверит?

Помог большевикам и другой прием: закрытие границ. События русской Революции разворачивались – и разворачиваются – за закрытыми дверями. Всегда было трудно, если не невозможно, узнать в точности, что происходит в России. Российская печать, сугубо официозная, замалчивает все, что имеет отношение к репрессиям.

Когда в передовых кругах Европы поднимался вопрос о преследованиях анархистов в России, и, несмотря на принятые меры, становились известны какие‑то крохи правды, представители большевистского правительства каждый раз с исключительной наглостью заявляли: «А что? Анархисты – подлинные – пользуются в СССР полной свободой пропагандировать свои идеи. У них есть даже свои клубы и печать». А поскольку анархистами и их идеями, как правило, особенно не интересовались, подобного ответа бывало достаточно. Понадобилось бы провести целый ряд расследований, чтобы доказать обратное. А кто об этом задумывался?

Несколько ренегатов от анархизма, которым большевистское правительство покровительствовало, оказали последнему ценную услугу. Под видом свидетельств оно цитировало лживые утверждения этих бывших анархистов. Отказавшись от своего прошлого и стремясь вновь обрести политическую невинность, они говорили все, что от них требовалось [18].

Большевики любили также цитировать «прирученных», то есть «советских», анархистов [19]. Последние сочли мудрым и полезным приспособиться к ситуации и большевизму, «чтобы иметь возможность действовать» – осторожно, втихомолку, прикрываясь «лояльностью». Эта «тактика защитного окраса» не могла принести успеха при большевиках, положивших конец всякой антиправительственной деятельности. Пристально наблюдая за «замаскировавшимися» анархистами, беспрерывно преследуя, угрожая и ловко «приручая» их, власти в итоге вынудили их оправдать и даже одобрить – «временно» – все деяния большевизма. Строптивых арестовали или отправили в ссылку. А тех, кто действительно подчинился, прославили как «настоящих анархистов», которые «поняли правоту большевизма», и противопоставили всем остальным, «ненастоящим анархистам».

Кроме того, большевики приводили в пример анархистов, которые практически бездействовали и не касались «животрепещущих» проблем. Для «видимости» им позволили сохранить (под наблюдением) малочисленные организации. Некоторым из них приказали переиздать старые безобидные анархистские труды – исторические или теоретические. И такие «анархистские издательства» приводили в пример того, что «подлинных анархистов» не трогают. Позднее все эти «организации» были также «ликвидированы» [20].

Наконец, терпели некоторых экстравагантных «анархистов», «шутов», которые искажали анархизм до карикатурности. Большевистские писатели не упускали случая вывести их в своих произведениях, чтобы осмеять идею [21].

Так что правительству большевиков пришлось создать некий «фасад», позволивший ему скрыть правду от плохо информированных масс и западной общественности. Позднее, убедившись в безразличии, наивности и подлости «передовых» кругов других стран, большевики даже перестали им прикрываться. Потому что «передовые» деятели и массы и так все проглатывали!

Этот обманчивый фасад позволил большевикам успешно использовать оружие, которое, увы, всегда эффективно: клевету.

С одной стороны, они умышленно смешивали анархистов с «контрреволюционерами», «преступниками», «бандитами» и пр.

С другой, утверждали, что во время революции анархисты, даже не будучи «бандитами», умели только болтать, критиковать, «бузить», вставлять палки в колеса Революции, разрушать, вызывать беспорядки и обделывать свои дела. Заявляли, что, даже желая служить Революции, они оказывались неспособными ни на что дельное, не имели никакой «позитивной программы», никогда не предлагали ничего реального, были безответственными мечтателями, сами не знали, чего хотят, и все эти причины вынудили правительство ополчиться на них, так как подобные элементы представляли собой серьезную опасность на трудном пути революции.

Поскольку никто не знал правду и не мог проверить факты, прием удался.

Подобная «тактика» долгие годы успешно служила большевистскому правительству. Впрочем, она составляла лишь элемент целой системы надувательства, которую удалось создать большевикам.

Любые разоблачения, а они все чаще появлялись в либертарной и другой зарубежной печати, методично и цинично опровергались с помощью тех же стереотипных аргументов.

Трудящиеся массы, передовые интеллектуалы всех стран, ослепленные фальшивым блеском «первой социалистической республики», соглашались со всеми глупостями ее «гениальных вождей», давая «обдурить» себя и мало заботясь о разоблачениях, сделанных анархистами.

Этому всеобщему безразличию также способствовали тщеславие, мода, снобизм и другие второстепенные факторы.

Наконец, свою роль сыграли и самые прозаические, личные интересы. Сколько маститых писателей в разных странах умышленно закрывали глаза на правду, которую они, тем не менее, знали! «Советское» правительство нуждалось в них, чтобы сделать себе рекламу. В обмен оно обеспечивало широкий, почти уникальный рынок сбыта для их книг. И бедняги заключали молчаливую сделку, успокаивая свою совесть извинениями и оправданиями, внушенными им новоявленными меценатами.

Глава IX

Трюк с «делегациями»

Наконец, отдельную главу следует посвятить особому способу «промывки мозгов», широко применяемому «Советами»: «иностранным (или «рабочим») делегациям».

Факты известны. Один из «убийственных аргументов» большевиков при опровержении неприятных разоблачений состоит в использовании свидетельств «делегаций», отправляемых в СССР различными зарубежными организациями, заводами или институтами. После посещения «страны социализма» делегаты, за редкими исключениями, объявляют «вымыслом», «ложью» и «клеветой» все неблагоприятное для «Советов», что говорится за границей.

Поначалу этот трюк с «делегациями» был беспроигрышным. Позднее он потерял свою эффективность. Некоторое время спустя о нем почти забыли. С одной стороны, события быстро следовали одно за другим, и игра за ними не поспевала. С другой, наконец стало ясно, что «делегаты» не могут ничего узнать о реальной жизни, даже будучи искренними и беспартийными. С самого начала им навязывалась насыщенная и заранее определенная программа. Не зная ни языка, ни обычаев, ни реальной жизни населения, они прибегали к помощи правительственных гидов и переводчиков. Делегатам показывали и рассказывали только то, что считали нужным. Они, в целом, не имели никакой возможности ближе познакомиться с населением, объективно и длительное время изучать его жизнь.

Все это теперь более или менее ясно.

Но существует один факт, не получивший известности, который, однако, многое говорит о положении вещей в СССР.

Упомянутый выше «Комитет помощи», несколько профсоюзных организаций и отдельных известных активистов (светлой памяти Эрих Мюзам в Германии, Себастьен Фор во Франции) несколько раз предлагали большевистскому правительству разрешить приехать в СССР настоящей  делегации, составленной из представителей различных тенденций, в том числе «коммунистов». «Советскому» правительству предлагались следующие условия: 1) свободное и неограниченное пребывание в стране до тех пор, пока делегация не посчитает свою миссию выполненной; 2) возможность являться всюду, куда делегация сочтет нужным, в том числе в тюрьмы, места ссылок и т. д.; 3) право публиковать собранную информацию, впечатления и выводы в передовой зарубежной печати; 4) переводчик, выбранный самой делегацией.

Согласиться на это предложение было целиком и полностью в интересах большевистского правительства – если, разумеется, оно являлось искренним, не желало ничего скрывать, не боялось правды. Благоприятный и одобрительный отчет такой делегации положил бы конец всем недомолвкам. Всякое социалистическое, «рабоче‑крестьянское» правительство (если бы таковое существовало на самом деле) должно было бы принять подобную делегацию с распростертыми объятьями. Ему следовало бы даже самому подать такую идею. Свидетельство и одобрение подобной делегации стало бы действительно решающим и неопровержимым.

Но этот дар так и не был принят . «Советское» правительство и ухом не повело.

Пусть читатель задумается над этим. Дело в том, что неодобрение  со стороны такой делегации было бы тоже неопровержимым и окончательным. Результаты ее расследования оказались бы сокрушительны для репутации «советского» правительства, его системы и всего его дела.

Но за границей никто не выступил. Могильщики революции могли считать себя в полной безопасности и пренебречь попытками заставить их признать ужасную правду: банкротство Революции в результате их деятельности. Не беспокоились также слепцы и подкупленные всех стран.

Говоря правду, до сих пор неведомую – в этом не приходится сомневаться – почти всем нашим читателям‑неанархистам, мы выполняем свой долг. Не только потому, что в один прекрасный день правда должна стать известной, но потому также – и это главное, – что она окажет неоценимую услугу всем, кто хочет  знать, кто устал от вечного обмана коварных лжецов, кто, наконец, сильный этой правдой, сможет в будущем действовать с полным сознанием своего дела.

История репрессий в СССР не только показательна и красноречива сама по себе: она прекрасно позволяет понять саму суть, скрытую «изнанку», подлинную природу авторитарного коммунизма.

Мы сожалеем лишь об одном: о том, что не можем посвятить им достаточно подробный рассказ.

Приведем еще один свежий пример. Он прекрасно показывает, как большевики и их прислужники обманывают мир.

Речь идет о работе некого Е. Ярославского, видного большевика, «Анархизм в России», изданной в 1937 году на испанском и французском языках с целью помешать успеху либертарной идеи в Испании и других странах во время известных событий.

Оставим в стороне абсолютно фантастические «сведения» о происхождении анархизма, о Бакунине, об анархизме в России до 1917 года и о поведении анархистов во время первой мировой войны. Ответ на эти сказки появится, быть может, в анархистской печати. Что нас интересует, так это рассуждения автора о либертарном движении во время самой Революции 1917 года.

Ярославский из осторожности не говорит о подлинном анархистском движении . Он много места уделяет движениям, которые не имели ничего общего с анархизмом, а также группам, газетам и деятельности анархистов второго плана . Он старательно подчеркивает слабые места и злобно подмечает недостатки, разжигая собственную ненависть. Долго разбирает несчастные «осколки» движения, которые после ликвидации подлинных либертарных организаций отчаянно и безуспешно боролись за сохранение хотя бы тени своей прежней активности. Действительно, это были жалкие и бессильные остатки удушенного анархистского движения. Они уже не могли создать ничего серьезного и позитивного. Их полуподпольная, затрудненная деятельность под наблюдением ничуть не характеризует либертарное движении в России. Во всех странах и во все эпохи такие осколки уничтоженных государством организаций влачили тягостное и бесплодное существование вплоть до неизбежного полного истощения. Теплившаяся в них жизнь изобиловала уклонами, метаниями, расколами, что, если честно, нельзя ставить им в упрек, ибо они не имели никакой возможности для нормальной деятельности.

И об этих осколках говорит Ярославский, делая вид, что речь идет о подлинном анархистском движении.

«Союз анархо‑синдикалистской пропаганды Петрограда» и его газету «Голос Труда» Ярославский упоминает только один раз, походя и лишь потому, что хочет сфальсифицировать факты. Он не говорит ни о Московской федерации, ни о газете «Анархия». А когда посвящает несколько строк украинскому «Набату», то опять‑таки с целью исказить истину.

Если бы Ярославский был честен, он должен был бы основное внимание уделить этим трем организациям и процитировать их прессу. Но ему прекрасно понятно, что подобная беспристрастность разрушила бы все его домыслы, то есть не соответствовала бы самой цели предпринятого им «труда». И отрицает все, что неопровержимо доказывает серьезные основы, позитивное значение и влияние анархистского и анархо‑синдикалистского движения в России во время Революции 1917 года.

Тем более ни слова не говорит Ярославский о гонениях, репрессиях, насильственном подавлении движения. Ибо, сказав правду, он опроверг бы собственные лживые тезисы.

По его мнению, анархисты в 1917 году «были против социалистической и пролетарской Революции». Он считает, что либертарное движение угасло само собой, из‑за собственной непопулярности и бессилия.

Читатель знает, что верно как раз обратное. Именно потому, что либертарное движение быстро развивалось и росло, завоевывая симпатии и успех, большевики поспешили подавить его в зародыше при помощи самого банального насилия: грубого использования военной и полицейской силы.

Но если бы Ярославский признал эту истину, она обрушила бы всю его конструкцию! И он лжет, уверенный в невежестве своих читателей и в том, что некому будет ему возразить.

Если я позволил себе задержаться на этом примере, то лишь потому, что такая манера изложения является типичной . Все большевистские работы об анархизме следуют той же модели и похожи как две капли воды. Указание идет сверху. Большевистским «историкам» и «писателям» остается только следовать ему. Для уничтожения либертарной идеи все средства хороши. Работа такая делается по заказу и хорошо оплачивается. Она не имеет ничего общего с исторической истиной , которую мы стремимся установить.

Глава X

Большевистское «правосудие»

Нам остается вкратце рассмотреть административные  и судебные  методы большевиков в ту эпоху.

Впрочем, по сути своей с тех пор эти методы почти не изменились. Сейчас они, возможно, используются не столь часто. Но совсем недавно подобные меры применялись к «троцкистам», старым большевикам‑антисталинцам, чиновникам, попавшим в немилость: полицейским, военным и другим.

Как мы говорили, в России существует политическая полиция, которая действует тайно: имеет право тайно арестовывать людей безо всяких процедур, тайно «судить» их без свидетелей и защиты, тайно «приговаривать» к разного рода наказаниям, включая смертную казнь, продлевать заключение или ссылку, как ей угодно.

В этом вся суть. Ужасный режим в тюрьмах и ссылке – на чем мы настаиваем вопреки всем заявлениям обманутых или подкупленных иностранных «делегаций» – лишь усугубляет положение. Даже если бы режим в русских тюрьмах носил гуманный характер, как то утверждают официальные лица и их подголоски, нельзя, тем не менее, отрицать, что честные труженики могут быть произвольно вырваны из своей среды, брошены в тюрьму и лишены права бороться за свое дело, ибо так решила кучка функционеров.

В описываемую нами эпоху эта всемогущая полиция называлась ЧК – Чрезвычайная Комиссия.

ЧК была создана в конце 1917 года по инициативе Ленина. В нее входили коммунисты, зарекомендовавшие себя в борьбе против царизма и пользовавшиеся безграничным доверием Центрального Комитета Российской Коммунистической партии.

В то время коммунисты оправдывали существование этого института и особенности его деятельности необходимостью эффективно противостоять многочисленным заговорам, угрожавшим Революции. Позднее этот аргумент утратил смысл. Но ЧК сохранилась. Теперь речь шла о защите Власти от Революции!

В 1923 году смена названия на ГПУ (Главное Политическое управление) немногое изменило в практике этого учреждения. С тех пор не менялось ничего, только начальники. Имена Дзержинского, создателя и вдохновителя ЧК, скоропостижно скончавшегося или, как утверждали некоторые, убитого по приказу Сталина на своем посту; Ягоды, казненного после одного из пресловутых «процессов»; сменившего его и загадочно исчезнувшего Ежова и др. достаточно известны за рубежом.

ЧК никогда не предоставляла отчетов о своей работе – ни трудящимся, ни их «избранникам». Ее деятельность всегда была окружена величайшей тайной. На нее работала широкая сеть тайных агентов, значительная часть которых пришла из бывшей царской полиции. Кроме того, ЧК использовала доносы, которые вменялись в обязанность каждому коммунисту.

Произвол, злоупотребления, преступления, совершаемые в застенках этого учреждения, превосходят всякое воображение. Разумеется, мы не можем здесь перечислить их все: это заняло бы еще один том. Историк будущего ужаснется, когда обнаружит в открывшихся архивах эти чудовищные человеческие документы.

В описываемую нами эпоху политические дела слушались за закрытыми дверями. Впрочем, даже теперь открытые процессы являют собой исключение.

Приговоры нигде не публиковались. Позднее в нескольких строчках иногда сообщалось, что рассматривалось то или иное дело и было вынесено то или иное решение. Мотивы не указывались.

Приговоры, как правило, обжалованию не подлежали.

Приведением приговоров в исполнение занималась также сама ЧК. Если речь шла о смертной казни, заключенного выводили из камеры, и чекист‑палач стрелял ему в затылок, когда тот спускался по последним ступеням лестницы, ведущей в подвал. Захоронения производились тайно. Тела никогда не выдавали родственникам. Очень часто последние узнавали о казни близкого человека по косвенным признакам: по отказу тюремной администрации принять передачу. Ответом им была краткая в своей простоте, ставшая классической фраза: «Такой‑то в списке заключенных больше не значится». Это могло означать перевод в другую тюрьму или ссылку. Или смерть. Других объяснений не допускалось. Родственники должны были сами наводить справки и узнавать, что же произошло.

Ссылка, всегда в административном порядке, означала отправку в самые удаленные и неблагополучные места огромной страны: либо в жаркие и болотистые – чрезвычайно вредные для здоровья – районы Туркестана, либо на Крайний Север, на границы ужасного Нарымского или Туруханского края.

Достаточно часто правительство «забавлялось», отправляя людей в Туркестан, а затем неожиданно переводя их на Север или наоборот. Это было верное средство отправить их на тот свет.

Переписка того времени между Комитетом Помощи и анархистами, сосланными на Север, раскрывает весь физический и нравственный кошмар «жизни» этих жертв. Прибыв на место назначения, они оказывались в полной изоляции от остального мира. Во многие места – забытые Богом деревни и поселки, население которых жило охотой и рыболовством – почта приходила два или даже один раз в год.  Некоторые из этих поселений представляли собой лишь 4–5 хижин, затерянных в снежной и ледяной пустыне.

Ссыльные страдали от всевозможных болезней, вызываемых недоеданием, холодом, бездействием: цинги, туберкулеза, сердечных и желудочных заболеваний. Жизнь становилась пыткой, а смерть представлялась избавлением от мук.

Тюрьмы, куда бросали анархистов, синдикалистов, «оппозиционеров», простых рабочих, крестьян и других граждан, несогласных с властями или только подозреваемых в этом, никогда не посещались «иностранными делегациями». Делегатам, как правило, показывали Сокольники, Лефортово, отдельные пристройки Бутырок, где содержались контрреволюционеры, спекулянты и уголовники. Иногда последних заставляли говорить, что они «политические заключенные», и хвалить тюремные порядки, за что обещали сократить срок заключения. Некоторые делегации смогли посетить тюрьму в Тифлисе, где содержались социал‑демократы. Но есть тюрьмы, куда никогда не ступала нога зарубежных делегатов или путешественников. Это Соловецкий лагерь, часто упоминаемый иностранной печатью; Суздальская тюрьма (в перестроенном здании бывшего монастыря); «политические изоляторы» в Верхнеуральске, Тобольске, Ярославле. К этому списку можно добавить еще множество тюрем и лагерей, построенных по всей стране. Они совершенно неизвестны людям наивным или пристрастным, которые, возвратившись из «первой в мире социалистической страны» и «изучив» ее, осмеливаются восхвалять «новый пенитенциарный режим, созданный в СССР».

Подумать только, Ромен Роллан утверждал, что не обнаружил в России никаких признаков административного произвола!..

Насилие, репрессии, развязанные против народа, террор – вот что венчает дело большевиков, их так называемый «советский» режим.

Чтобы оправдать эти ужасные вещи, они ссылаются на интересы Революции. Нет ничего лживее и лицемернее этой попытки самооправдания.

Анархисты в России были уничтожены; они не могут больше жить в ней лишь потому, что отстаивают принципы Социальной Революции, борются за подлинную экономическую, политическую и социальную свободу народа.

Революционеры и сотни тысяч простых российских трудящихся были уничтожены новой Властью и новым привилегированным слоем, которые, как все власти и привилегированные слои мира, лишены революционного духа и удерживают бразды правления лишь благодаря своей жажде господства и эксплуатации. Их система опирается на хитрость и насилие, как и любая другая авторитарная и государственная система, непременно господствующая, эксплуатирующая и угнетающая.

Государственно‑коммунистический режим является лишь разновидностью режима фашистского. Сейчас как никогда необходимо, чтобы трудящиеся всех стран осознали это, задумались и извлекли уроки из этого чудовищного отрицательного опыта.

Впрочем, такому пониманию с большой вероятностью будут способствовать происходящие и назревающие в мире события.

Сейчас, в декабре 1939 года, когда я пишу эти строки, большевизм выходит наконец из своей российской «клетки». И мы увидим, на что он способен. В окончательных результатах его экспансии у меня нет никаких сомнений.

Развитие событий позволит также, надеюсь, глубже понять дух этой книги и ее новизну.

И наоборот (я также надеюсь), моя книга поможет лучше осмыслить некоторые факты.

В числе прочего станет понятнее приход к власти такого человека, как Сталин.

Действительно, Сталин «не с луны свалился». Сталин и «сталинизм» – всего лишь логические последствия определенной эволюции, явившейся результатом ужасного заблуждения, гибельного отклонения Революции с ее пути.

Именно Ленин и Троцкий – то есть созданная ими система – подготовили почву для этого и взрастили Сталина.

Верно, что не все способны мыслить логически.

Но пусть они прозреют, пока не стало слишком поздно!

«Вот факты, которые демонстрируют извечную чудовищность власти. Пусть они заставят в ужасе отступить тех, кто слепо бросается на путь Диктатуры, будь то во имя высшего идеала или же следуя самым логичным формулам социологии. Пусть они накануне событий, могущих привести к революционной ситуации, заставят принять все необходимые предосторожности, не только чтобы избежать ловушек, в которых были разбиты и погибли русские анархисты, но и чтобы в час революции суметь противопоставить свои практические концепции производства и распределения благ проектам коммунистических диктаторов».

Эти слова – прекрасные, сильные и верные – были написаны одним анархистом более пятнадцати лет назад, в разгар событий. Позднее, незадолго до смерти, его анархические убеждения оказались поколеблены. В минуту заблуждения он принял большевизм.

К счастью, если люди  – существа в целом слабые и непоследовательные – отрекаются, изменяются и уходят, истины , провозглашенные ими в свое время, остаются!

Часть 5

Большевистское государство

В конце 1921 года коммунисты окончательно почувствовали себя хозяевами положения. По крайней мере, им не угрожала никакая непосредственная опасность. Их враги и противники, внешние и внутренние, справа и слева, отныне не оказывали сопротивления.

Начиная с 1922 года большевики могли полностью посвятить себя упрочению собственного государства.

И упрочение это продолжается до сих пор.

Говоря здесь о большевистском государстве после 1921 года, я, на первый взгляд, нарушаю хронологический порядок повествования и предвосхищаю ход событий. Действительно, окончательному формированию этого государства предшествовали Кронштадтское выступление (март 1921 года) и события на Украине (1919–1921 гг.).

Но только на первый взгляд. Это отступление не нарушает последовательности изложения. Напротив, наша книга только выигрывает от этого, поскольку такие пояснения носят скорее аналитический, нежели чисто исторический характер.

С одной стороны, современное российское государство в своих характерных особенностях является лишь логическим продолжением того, что было создано и утвердилось в 1918–1921 гг. Последующие изменения представляли собой незначительные исправления и дополнения. В дальнейшем мы это отметим.

С другой стороны, и это самое важное, читатель не сможет понять сути, причин, масштаба, развития таких событий, как Кронштадтское выступление и движения на Украине, если не ознакомится предварительно с тем, что свидетельствует о подлинном характере этого государства.

Вот почему мы вынуждены, в интересах наших читателей, сначала дать целостную картину сложившегося государства, а затем рассказать о Кронштадте и Украине.

Глава I

Характер государства
 

Неизвестный СССР

Большевистское государство, основы которого были заложены в 1918–1921 гг., существует уже два десятка лет.

Что же оно собой представляет?

Оно называется Союз Советских Социалистических Республик (СССР). Оно называет себя «пролетарским» или «рабоче‑крестьянским». Оно заявляет, что осуществляет «диктатуру пролетариата». С гордостью считает оно себя «отечеством трудящихся», опорой революции и социализма.

Где здесь правда? Подкрепляются ли подобные заявления и утверждения конкретными фактами и делами?

На эти вопросы нам позволит ответить краткий анализ.

Я сказал: краткий  анализ. Действительно, подробное и достаточно полное исследование современного российского государства – отдельная тема, выходящая за рамки нашей книги. С другой стороны, после всего вышеизложенного достаточно представить себе его общую картину. Дополним и проанализируем то, о чем уже говорилось.

Пользуюсь случаем, сообщу неискушенному читателю, что во Франции к настоящему времени появилось большое количество книг, брошюр, газетных и журнальных статей, позволяющих составить довольно точное представление о структуре, функционировании и духе «советского» государства. Многочисленные работы, выходящие в последние годы, прекрасно раскрывают подлинный характер этого государства: особенности правления, положение трудящихся масс, состояние экономики, культуры и др. В этих книгах показана скрытая «изнанка» режима, его просчеты и «тайные болезни».

Естественно, авторы этих работ не стремятся углубиться в проблему, установить причины и следствия вырождения. Тем более ни слова не говорят они об «ином пламени»[22] – либертарной идее, ее роли и судьбе в русской Революции. Для них, как и для многих других, все это остается терра инкогнита. Они не видят выхода, лишь искренне констатируют факты. А также показывают, что Революция пошла по неверному пути, на котором ее ожидает неминуемый крах. В целом эти исследования содержат богатую и ценную фактографию.

Мы же здесь ограничимся «общей картиной», которой для нас вполне достаточно. Ибо нас интересует именно общий характер  этого государства в той мере, в какой он способствует пониманию хода событий.

Выше мы говорили о том, что первоочередной заботой пришедшей к власти партии большевиков было огосударствление всякой деятельности, всей жизни в стране: всего, что только можно было огосударствить. Речь шла о создании такого режима, который в современной терминологии принято называть «тоталитарным».

Владея достаточными силами принуждения, партия и правительство большевиков наилучшим образом использовали их для выполнения этой задачи.

Именно в процессе ее выполнения коммунистическая Власть создала огромный бюрократический аппарат. Она сформировала многочисленную и мощную касту «ответственных работников», которая составляет сегодня наиболее привилегированный слой населения и насчитывает приблизительно два миллиона человек. Подлинная хозяйка страны, армии и полиции, она защищает, почитает и восхваляет Сталина – своего кумира, «царя», единственного человека, которого считает способным поддерживать «порядок» и сохранять ее привилегии.

Большевики легко и быстро огосударствили, монополизировали, «тотализировали» всю администрацию; рабочие, крестьянские и другие организации; финансы; средства транспорта и сообщения; недра и горнодобывающую промышленность; внешнюю и в значительной степени внутреннюю торговлю; крупную промышленность; землю и сельское хозяйство; культуру, просвещение и образование; печать и литературу; искусство, науку, спорт, развлечения, даже мышление, во всяком случае, все его внешние проявления.

Легче и быстрее всего было огосударствить рабочие организации – Советы, профсоюзы, заводские комитеты и др. Они лишились своей независимости и стали просто административными и исполнительными придатками партии и правительства.

Все было проделано очень ловко. Рабочие даже не заметили, как оказались связанными по рукам и ногам. Поскольку государство и правительство теперь были «их собственными»,  это казалось им естественным. Они сочли нормальным, что в«рабочем»  государстве их организации лишь выполняют решения «товарищей комиссаров».

Вскоре эти организации лишились права на какую бы то ни было самостоятельную деятельность.

В итоге они осознали свою ошибку. Но было слишком поздно! Когда некоторые рабочие организации, обеспокоенные отсутствием свободы в своих действиях и чувствовавшие, что «не все в порядке в царстве Советов», выразили недовольство и захотели вернуть себе определенную независимость, правительство воспротивилось этому со всей энергией и хитростью. С одной стороны, оно немедленно приняло принудительные меры. С другой, попыталось действовать убеждением. «Поскольку, – на голубом глазу заявляло оно рабочим, – у нас теперь рабочее государство, где трудящиеся осуществляют свою диктатуру и владеют всем, это государство и его органы – ваши.  Тогда о какой «независимости» может идти речь? Подобные требования бессмысленны. Независимость от чего? От кого? От вас самих?  Ведь теперь государство – это вы !.. Не понимать этого – значит не понимать свершившейся революции. Выступать против такого положения вещей – значит выступать против самой Революции. Подобные идеи недопустимы, ибо они могут вдохновляться лишь врагами Революции, рабочего класса, его государства, его диктатуры и власти рабочих. Те из вас, кто еще настолько несознателен, что прислушивается к нашептываниям врагов и их вредным советам (ибо в вашем юном государстве пока не все наладилось), ведут себя как настоящие контрреволюционеры».

Само собой разумеется, все, кто упорствовал в своих протестах и требованиях, подверглись беспощадному разгрому.

Труднее всего было окончательно огосударствить землю, сельское хозяйство, искоренить индивидуального сельского труженика. Как известно, это осуществил Сталин. Но с тех пор ситуация время от времени серьезно обостряется. Борьба между государством и крестьянскими массами возобновляется, принимая различные формы.

Поскольку все, необходимое для труда и деятельности людей – иначе говоря то, что в широком смысле слова является капиталом  – в России принадлежит государству , в этой стране существует настоящий государственный капитализм.

Государственный капитализм – такова экономическая, финансовая, социальная и политическая система в СССР со всеми логически вытекающими отсюда последствиями и явлениями в любых сферах жизни: материальной, нравственной, духовной и др.

Правильнее  было бы назвать это государство не СССР, а СГКР – Союз Государственных Капиталистических Республик.

В экономическом плане  это означает, что государство является реальным и единственным собственником всех богатств страны, всего «национального достояния», всего необходимого миллионам людей для того, чтобы жить, работать, действовать (включая, подчеркнем, золото и финансовый капитал, как национальный, так и иностранный).

Это самое главное, что необходимо понять прежде всего. Остальное – только неизбежные последствия.

Социальную же сущность системы мы рассмотрим в следующей главе.

Глава II

Положение рабочих

Как и в других странах, в СССР (СГКР) рабочий является наемным работником . Но он наемный работник государства . Государство – его единственный работодатель. Тогда как в частнокапиталистических странах хозяев тысячи, «на выбор», в СССР (СГКР) он только один. Сменить хозяина невозможно.

Утверждают, что, будучи «рабочим», это государство не является «работодателем» в обычном смысле слова: прибыль, которую оно извлекает из производства, идет не в карман капиталистов, а служит, в конечном итоге, интересам рабочих, то есть возвращается к ним в иных, не денежных формах.

Каким бы хитроумным ни казался этот вывод, он является чисто умозрительным. «Рабочим» государством руководят[23] не сами рабочие (трудящиеся могли бы управлять производством лишь в совершенно иной социальной системе, несовместимой с современным централизованным государством), а очень широкий слой чиновников на содержании правительства, который образует замкнутую группу, не связанную с трудящимися массами и действующую по своему усмотрению. Скажут, что чиновники «несут ответственность» перед рабочими. Очередная абстракция. Действительность не имеет ничего общего с этими формулировками.

Спросите у любого рабочего в СССР – но только у простого, настоящего рабочего, – в какой форме он пользуется прибылью, извлекаемой государством из его труда. Он вас даже не поймет: ему об этом ничего не известно. Он знает лишь, что получает свою маленькую зарплату, которой не хватает, и жизнь невероятно тяжела. И что многие в стране живут «замечательно» (Сталин dixit), сытно, даже роскошно.

Спросите его, может ли он оказывать давление на «ответственных работников», критиковать их, призывать к порядку, смещать и заменять их. Он опять вас не поймет. Ему известно лишь, что он должен исполнять приказы своих начальников, которые «знают свое дело», и что самая робкая критика дорого ему обойдется. А правительство непогрешимо и неуязвимо: его ответственность перед народом – миф.

Каково же реальное положение рабочего в СССР? Отличается ли оно по существу от положения трудящихся частнокапиталистических стран?

Как и повсюду, советский рабочий в день получки подходит к окошку, где ему выдают зарплату. Выдает ее чиновник, кассир единственного хозяина – государства.

Чиновник производит расчеты по ставкам, установленным правительством. Из зарплаты он удерживает столько, сколько считает нужным удержать хозяин‑государство: такую‑то сумму на взносы в Красный Крест, такую‑то – в качестве налога («добровольно‑принудительного» – еще один советский софизм), столько‑то на ведение пропаганды за границей, столько‑то за облигации государственного займа (тоже «добровольно», но обязательно) и т. д. После чего выдает оставшееся рабочему, как любой кассир в любой «лавочке» во всем мире. Разумеется, рабочий меньше всех знает, сколько государство имеет с его зарплаты и что оно с этими барышами делает. «Это дело правительства», и рабочий даже не думает в него соваться, настолько слабо осознает он проблему.

Но в частнокапиталистической стране рабочий, если он недоволен, может уйти от одного работодателя к другому. Может перейти на другой завод, направиться, куда захочет, сделать все, что угодно. В СССР это невозможно, потому что есть только один хозяин, владелец всех предприятий. Согласно недавно принятым законам, рабочий даже не имеет права «брать расчет» и увольняться по своему усмотрению, без веских причин [24]. Для этого необходимо разрешение заводской администрации. Отметим, что администрация состоит из чиновников, которые давно пришли на смену заводским комитетам. Таким образом, рабочий привязан  к своему рабочему месту, подобно крепостному или рабу[25].

Если рабочий уходит с завода без особого разрешения, записанного в его трудовую книжку,  или увольняется за какую‑нибудь провинность, он не может больше никуда устроиться, не получив, опять‑таки, специальное разрешение. Ни один директор завода, ни один чиновник, ни даже хозяин‑государство не наймет его, иначе последует суровое наказание.

В таких условиях хозяин‑государство может делать с рабочим все, что захочет. Оно обращается с ним как с рабом. Рабочий вынужден смириться с чем угодно – у него нет ни права выбирать хозяина, ни средств защиты (профсоюзы находятся в руках правительства‑работодателя и делают вид, что не понимают, как они могут защищаться от «своего собственного правительства»), ни иных возможностей жить, кроме как в цепях. Разве только «выкручиваться» по мере сил. Более того, он не может жаловаться или даже как‑то заявлять о себе, печать также находится в руках его «правительства», только оно имеет право голоса, и собрания проводится лишь по официальному указанию. В такой большой стране как Россия лучшим способом «выкручиваться» во все времена было бродяжничество. Тысячи и тысячи бывших рабочих, уйдя с завода «не как положено» и «находясь в бегах», возобновляют старую традицию, становятся бродягами и образуют огромную массу безработных,  о которых советская печать, естественно, ничего не говорит.

Законы, касающиеся пролетариата в целом и заводских рабочих в частности, крайне суровы. За их нарушение десятки тысяч рабочих томятся и гибнут в тюрьмах и ссылке[26].

Условия труда тяжелы. Во‑первых, за исключением крупных промышленных центров, санитарно‑гигиеническая обстановка в цехах плачевна, общая атмосфера подавляет. Во‑вторых, тяжелая сдельная работа и система Тейлора применяются практически повсеместно[27].

Об этом свидетельствует пресловутое «стахановское движение»[28].] (В некоторых работах читатель найдет немало неопровержимых доказательств нашим словам).

Естественно, «огосударствленный» рабочий в СССР является, по меньшей мере, в принципе, современным  рабом: если он покорен и старателен , «сеньор» (государство) достаточно хорошо с ним обращается, дает ему оплачиваемый отпуск и пр.

Тем не менее, на самом деле это относится лишь к очень ограниченной части рабочего класса. Последний разделен на несколько категорий. Различия в условиях их жизни варьируются от достатка до нищеты. Милости, о которых говорилось выше, оказываются лишь «достойным их» рабочим. Чтобы иметь достаток, отпуска и другие преимущества, их надо заслужить, выделиться из стада, «пробиться наверх».

Подавляющее большинство трудящихся в СССР влачит нищенское существование,  особенно неквалифицированные рабочие, мелкие служащие и рабочий класс в целом.

Другие рабы, квалифицированные и привилегированные, живут относительно «хорошо» и образуют нечто вроде «рабочей аристократии».

Чаще всего последние презирают и отвергают своих несчастных товарищей по классу. Борьба за существование в СССР сурова. Тем хуже для жертв! Пусть выпутываются сами! Если ими заниматься, сам окажешься на их месте. А квалифицированный и привилегированный рабочий, настоящий «стахановец» – достойный ученик пресловутого Стаханова, первого удачливого рабочего‑карьериста – мечтает об улучшении своего положения. В один прекрасный день он надеется покинуть ряды рабов и стать чиновником, каким‑нибудь начальником, может быть, даже директором… Для этого он делает все возможное: лезет из кожи вон, работает за четверых, обучает молодежь, которая займет его место на заводе, всеми силами старается, чтобы его заметили, учится, если возможно, всегда согласен с властями и не упускает случая подчеркнуть это, становится кандидатом в члены партии. Льстит и угождает здесь, рисуется там. Но главное – не церемониться ни с окружающими, ни со своими конкурентами. Да, борьба за жизнь в СССР сурова.

Рабочие‑«стахановцы» чаще всего являются «лидерами», роль которых заключается в том, чтобы демонстрировать рабочей массе возможности интенсифицировать производство. Им хорошо платят и предоставляют привилегии, особенно «сверхстахановцам», «асам» «стахановского движения». Они также призваны показывать рабочим, что если много работать, можно жить «приемлемо и даже замечательно» (Сталин dixit).

В большинстве случаев, добившись «рекордной производительности труда», «стахановец» уже не может оставаться на заводе: рабочие сживают его со свету. Обычно власти проявляют заботу о своем преданном служаке: чаще всего его отправляют в санаторий, где он «неплохо» живет несколько месяцев; затем назначают на административную должность в Москве или другом крупном городе, выделяют симпатичную дачку, и он ведет «замечательную» жизнь, получая зарплату и пользуясь преимуществами в зависимости от оказанных услуг. Его карьера состоялась. Он чиновник. Он «вышел из стада».

Всеми этими способами – «стахановским» и «сверхстахановским движениями», разделением работников на категории – «коммунистическое» правительство успешно разобщает массу рабочих и руководит ей . Одновременно оно создает рабски преданный ему привилегированный слой, который держит «стадо» в напряжении и служит «буфером» между хозяевами и рабами.

Таким образом новые хозяева – «коммунисты» – в отношении трудящихся масс исповедуют извечный принцип: разделяй и властвуй. И утешают «стадо» извечными же речами: «Рабочие! Вы хотите «выдвинуться»? Теперь это зависит только от вас самих, ибо каждый способный, прилежный и преданный человек может стать «кем‑нибудь». Тем, у кого это не получилось, «неудачникам», остается винить только себя!»

Согласно подробным и объективным подсчетам экономиста Е. Юрьевского, использовавшего статистические данные правительства СССР , в 1938 году на примерно 18 миллионов рабочих приходилось полтора миллиона (8 %) бывших или привилегированных рабочих – стахановцев, сверхстахановцев и др.

Понятно, что правительство поощряет подобный карьеризм, из которого извлекает значительные прибыли, впрочем, не называя его своим именем. Говорят о «благородном соревновании», «почетном рвении на службе пролетариату» и т. д. За «рвение» награждают. Существует даже целая прослойка «орденоносцев».

Из самых «достойных» правительство создает своего рода новое «советское» дворянство, а также новую государственно‑капиталистическую буржуазию – прочные опоры режима.

Именно их имел в виду Сталин, «великий вождь», когда говорил: «Жить стало лучше, жить стало веселее…»

Стадо, как и повсюду, остается стадом. Как и везде, правительство имеет достаточно средств, чтобы держать его в повиновении.

Заявляют, что подобные меры готовят переход к «подлинному коммунизму».

Мы задавались вопросом, предпочтительнее ли участь рабочего в СССР участи рабочего частнокапиталистических стран. Но на самом деле проблема не в этом; вернее было бы поставить ее так: является ли такое положение вещей социализмом или, по крайней мере, его «зарей» ? Могут ли привести к нему такая организация общества, такой настрой в нем?

Предлагаем читателю самому ответить на эти – и некоторые другие – вопросы, когда он прочитает нашу книгу.

Глава III

Положение крестьян

Здесь следует выделить четыре периода.

Сначала, стремясь завоевать симпатии широких трудящихся масс и армии, правительство большевиков проводило по отношению к крестьянам политику «невмешательства».

Крестьяне, как известно читателю, задолго до Октябрьской революции начали захватывать поместья, владельцы которых бежали или были изгнаны. Правительству большевиков оставалось лишь узаконить такой порядок вещей (декретом от 25 октября 1917 года).

«Мир» армии, «земля» крестьянам, «рабочий контроль» пролетариату: таковы были требования этих [социальных] групп в мартовской революции, – констатирует П. Милюков, известный русский историк и писатель, бывший министр первого Временного правительства. – Большевики… в самой наглядной форме предлагали: возьмите все это сами – и сейчас же. Именно эти  обещания, данные в такой непосредственной форме, они и принялись осуществлять после захвата власти, для ее закрепления за собой»[29]. Эти слова буржуазного лидера во многом верны, хотя он и не учитывает влияния пропаганды и деятельности революционеров. Несмотря на эту оговорку, его свидетельство представляется особенно интересным. Милюков был внимательным наблюдателем и знатоком российской жизни. Пост, который он занимал, предоставлял ему всю полноту информации. Наконец, у него не было никаких причин принижать роль большевиков, напротив… (Отметим в скобках, что это свидетельство весьма показательно не только в отношении рабочих и крестьян во время революции, но и в том, что касается войны.)

Совет всем тем, кто, намеренно или по незнанию, утверждает, будто Революцию совершили не народные массы, а большевики. Необходимо учитывать одну вещь. Октябрьская, а также февральская Революции были по сути делом народа , разумеется, с помощью и при поддержке революционеров всей направлений. Массы были готовы к новой Революции; они осуществляли ее каждый день повсюду на местах. Именно это означает «совершить революцию». Что касается большевиков, то они совершили акт чисто политический, захватив власть, которая в ходе этой народной Революции неизбежно должна была пасть . Своим политическим жестом большевики остановили подлинную Революцию и придали ей неверное направление[30].

Это подтверждает основной тезис анархистов. Действительно, они считают, что при необходимых и благоприятных условиях массы вполне способны совершить Революцию самостоятельно, с помощью революционеров и в сотрудничестве с ними. Анархисты добавляют – и это главное в их концепции, – что и после победы Революция должна следовать по тому же самому пути:  свободная деятельность масс при поддержке революционеров всех направлений – не допуская, чтобы какая‑нибудь политическая партия, уничтожив соперников, встала у власти, навязала свою диктатуру и монополизировала Революцию.

Таким образом, вначале – это первый период  – Ленин не трогал крестьян. Поэтому они поддержали его, дав ему необходимое время для упрочения своей Власти и Государства. Тогда говорили даже – особенно за границей, – что крестьяне более всего выиграли в русской Революции, и что большевики, вопреки своей марксистской доктрине, будут в итоге вынуждены опереться не на рабочий класс, а на крестьянство.

Но позднее – второй период , – по мере того, как крепло государство, и города, где ощущалась нехватка продовольствия, обращали свои взоры к деревне, Ленин начал все больше и больше смыкать кольцо вокруг крестьян.

Если бы городских промышленных рабочих были свои независимые и активные организации, свобода деятельности и инициативы, они, конечно, установили бы с крестьянами непосредственные и плодотворные контакты по обмену продукцией и др [31]. Можно не сомневаться, что подобные контакты между свободными производителями и потребителями города и села в итоге на деле удачно разрешили бы главную проблему Социальной Революции – проблему отношений между двумя трудящимися классами, двумя основными составляющими национальной экономики.

Но дело в том, что рабочие и их организации не имели никой свободы деятельности и инициативы. Крестьяне тем более. Все оказалось сконцентрировано в руках государства, правительства. Только оно могло действовать, предпринимать что‑либо, решать проблемы.

Естественно, что в подобных условиях все зависело от его решений.

Крестьяне, которые, получив предложения рабочих, конечно, по своей инициативе, самым естественным путем просто предоставили бы все необходимое городу, не делали ничего, поскольку правительство – для этого‑то оно и существовало! – не давало никаких указаний.

В соответствии со своей ролью правительство встает между двумя классами трудящихся и разделяет их. Следовательно, оно мешает им договариваться между собой, стремится выступать в роли посредника, арбитра.

А исходящие от правительства «распоряжения» не имеют ничего общего с непосредственными отношениями между трудящимися. По самой своей природе они могут быть лишь предписаниями, командами, приказами.

И Ленин вмешался. Естественно, будучи диктатором‑марксистом, он ничего не понял в сложившейся ситуации. Безразличие крестьян он понимал не как неизбежный результат применения неверного принципа управления, а как проявление их «эгоизма», «мелкобуржуазного менталитета», «враждебности по отношению к городу» и т. д.

Действовал он сурово. Рядом декретов и указов он вынудил крестьян отдавать значительную часть урожая государству [32]. За ним стояла армия и полиция. Это был период реквизиций, натурального налога, «продразверстки», короче говоря, «военный коммунизм». Вооруженным насилием у крестьян изымали то, в чем нуждалось государство.

Крестьянам запретили продавать плоды их труда. На железных и проезжих дорогах вокруг городов расставили «заградительные отряды», чтобы воспрепятствовать торговле, которую объявили «спекуляцией» [33]. За нарушения этих мер тысячи крестьян и других «граждан» были арестованы, многие расстреляны. Излишне говорить, что попадались чаще всего бедолаги, везшие в город мешок муки с единственной целью выручить за него что‑то необходимое в повседневной жизни, или крестьяне, хотевшие помочь своим голодным родственникам и друзьям. Настоящие спекулянты легко, за небольшую мзду преодолевали «заграждения». В очередной раз действительность взяла верх над государственнической «теорией».

Вскоре такая политика привела к серьезным волнениям. Крестьяне ответили на насилие ожесточенным сопротивлением. Они прятали зерно; сокращали посевные площади так, чтобы урожая хватало лишь на удовлетворение их собственных потребностей; забивали скот, саботировали работу; здесь и там выступали против обысков и реквизиций, все чаще убивали производивших их «комиссаров».

Над городами нависла угроза голода, и никакого улучшения не предвиделось. Рабочие, страдавшие от тяжких лишений, постепенно приходили к пониманию истинных причин краха политики большевиков и пытались возродить Революцию, среди них началось брожение. Часть армии была готова поддержать их массовое движение. (Так, в марте 1921 года произошло восстание в Кронштадте, о котором пойдет речь в третьей части нашей книги.) Ситуация становилась критической.

Понимая, что его государство, то есть совокупность сил поддержки и принуждения, недостаточно прочно, чтобы любой ценой навязать свою волю стране, Ленин отступил. Тотчас же после «победы» Троцкого над Кронштадтом он провозгласил свою знаменитую «новую экономическую политику» (нэп).

Нэп являет собой третий период  эволюции сельскохозяйственной политики.

Он был «новым» лишь по отношению к беспощадной суровости и военным мерам, которым пришел на смену. Речь шла просто о некоторой передышке. Давление слегка ослабили, чтобы накормить и умиротворить население.

«Новая политика» предоставила крестьянам некоторую свободу распоряжаться плодами своего труда, в частности, продавать излишки на рынке. Заградотряды были отменены. Мелкая торговля вздохнула свободнее. Личная собственность оказалась частично восстановлена в правах [34].

Но по ряду причин нэп не стал выходом из положения. Это была неопределенная и расплывчатая полумера. Конечно, она слегка разогнала тучи. Но одновременно вызвала колебания, неустойчивость и дезорганизацию. Она быстро привела к замешательству и противоречиям, чреватым серьезными последствиями как для экономики, так и для жизни страны в целом.

С другой стороны, такая двусмысленная и нестабильная ситуация представляла собой явную опасность для правительства. Пойдя на уступки, оно тем самым выказало свою слабость, что возродило надежды в буржуазных кругах и придало новый импульс тем силам и элементам, чьи настроения и активность могли в ближайшем будущем угрожать режиму. Тем более что симпатии масс к большевизму после 1917 года сильно уменьшились, о чем было известно правительству. Особенное беспокойство вызывал у него рост буржуазных аппетитов у части крестьянства.

Члены партии и привилегированные слои, уже возникшие в новом государстве и ставшие довольно влиятельными, испугались. В правительстве стали раздаваться голоса о необходимости покончить с нэпом и возвратиться к режиму сильного государства‑хозяина.

Все эти причины поставили Сталина, сменившего умершего в 1924 году Ленина, перед выбором: либо расширить рамки нэпа, то есть, несмотря на остававшиеся в распоряжении партии «командные рычаги», открыть двери экономической и, возможно, политической реставрации частнокапиталистического режима; либо возвратиться ко всеобщему огосударствлению, тоталитарному режиму и возобновить наступление государства на крестьян.

Взвесив все, будучи уверен во всемогуществе государства, активной поддержке привилегированных слоев, а также значительной части армии, других сил принуждения и «своего аппарата», Сталин в итоге склонился ко второму решению. Начиная с 1928 года он приступил к полному огосударствлению сельского хозяйства, названному «коллективизацией» и представляющему собой четвертый период  эволюции сельского хозяйства в СССР [35].

Прибегая к вооруженному насилию, террору, который принял невиданные ранее формы и масштабы, государство начало отнимать у сельских собственников их земельных участки, даже небольшие. Земля перешла в его полное владение.

До этого в СССР существовали:

1) «Совхозы» – государственные сельскохозяйственные предприятия ;

2) «Колхозы» – коллективные крестьянские хозяйства , работавшие под руководством и контролем государства;

3) Индивидуальные земледельцы, нечто вроде государственных арендаторов, вынужденные, как и колхозы, сдавать значительную часть своей продукции государству.

«Коллективизация» уничтожила эти различия. Отныне сельское хозяйство стало делом самого государства, реально владеющего землей.

Всех крестьян силой загоняли в «колхозы». Их земельные наделы и имущество конфисковывались. Подчеркнем, что речь шла не только о более или менее зажиточных крестьянах, но и о миллионах бедных земледельцев , которые едва добывали себе пропитание, не нанимали батраков и имели лишь самое необходимое для индивидуального труда.

С тех пор каждый крестьянин в СССР был накрепко привязан к «колхозу», как рабочий – к своему заводу. Государство превратило его даже не в арендатора, а в крепостного  и вынудило работать на нового господина. Как всякий хозяин, оно оставляет ему лишь самый необходимый прожиточный минимум (большая часть произведенного им поступает в распоряжение правительства) [36]. И как всякий хозяин, распоряжается полученным по своему усмотрению, не спрашивая у крестьян. Конечно, в СССР нет капиталистов, которые бы обогащались за счет трудящихся, зато есть другие привилегированные слои.

Теоретически государство «покупает» у «колхозов» их продукцию. Таким образом оно вознаграждает труд крестьян. Но, являясь единственным собственником и покупателем, оно платит им жалкие гроши. Это всего лишь новая форма эксплуатации крестьянских масс капиталистическим государством  [37].

Чтобы понять это, достаточно отметить, что, по данным «советской» печати, в 1936 году государство получило около 25 миллионов рублей чистой прибыли от продажи закупленной у «колхозов» продукции.  Еще один факт: в 1937 году «колхозникам» выплатили лишь половину реальной стоимости произведенных ими товаров. Остальное было удержано в качестве налогов, административных и прочих издержек.

Почти все сельское население в СССР сегодня находится на положение крепостных . Эта организация сельского хозяйства напоминает пресловутые аракчеевские «военные поселения» времен царя Александра I. Действительно, «советское» сельское хозяйство «механизировано», «бюрократизировано» и «военизировано».

Для достижения своих целей Сталину пришлось прибегнуть к жестоким насильственным мерам в отношении крестьян. Во многих местах село отказывалось подчиниться добровольно, возмущалось. Сталин ожидал такого оборота событий и действовал без колебаний. За малейшее сопротивление миллионы крестьян арестовывались, высылались и расстреливались. Этим занимались «части особого назначения» – нечто вроде мобильной гвардии или жандармов. Во время их «экспедиций» многие непокорные и мятежные деревни были сожжены, уничтожены артиллерией и пулеметами.

Более того – во время этих событий во многих регионах разразился голод, унесший миллионы жертв [38].

В конце концов «верх взял закон». В этом нет ничего удивительного. Нам известны и другие примеры, такие, как фашизм и гитлеризм, когда всемогущий авторитарный режим полностью подчиняет себе народные массы и навязывает им свою волю, несмотря на все препятствия и сопротивление, поскольку полиция и армия ему повинуются .

Кто‑то скажет, что большевики не могли иначе сохранить свой режим, спасти страну от перманентного голода и других бедствий, худших, чем средство их избегнуть, не могли иначе«добиться прогресса в сельском хозяйстве», «обеспечить переход к социализму».

Все верно, кроме конечных целей.

Да, государство, правительство не имеет других средств в своем распоряжении . Но это как раз неопровержимо доказывает ошибочность государственнической доктрины и безвыходность ситуации, к которой она привела. Ибо подобными методами социализм построить невозможно .

Эта система может «обеспечить» переход не «к социализму», а к государственному капитализму , еще более отвратительному, чем капитализм частный. Она не является «переходным» государством, как нам зачастую внушают: это просто другой способ господства и эксплуатации. Впереди у трудящихся – как и в прошлом, как и в настоящем – по‑прежнему борьба с системами, основанными на господстве и эксплуатации.

Что касается «прогресса в сельском хозяйстве», мы убеждены, что подлинная прогрессивная коллективизация этой отрасли – как и всей экономики – будет осуществлена силами, не имеющими ничего общего с политической государственной диктатурой.

Мы говорили, что одно время аграрная проблема в СССР серьезно усложнилась. Крестьянские массы вели подспудную, но небезуспешную борьбу против государства‑хозяина, саботировали работу «колхозов», и производительность сельского хозяйства начала катастрофически падать [39]. Тогда, чтобы стимулировать  «колхозников» к труду и примирить их с системой, им разрешили, одновременно с работой в «колхозах», вести индивидуальное хозяйство, впрочем, в очень ограниченных масштабах: дозволялось иметь немного земли, скота, инвентаря. Колхозникам позволили поработать и на себя [40].

Неизбежный результат этой меры не замедлил себя проявить: борьба между крестьянами и государством завязалась вокруг «частного сектора» («вокруг коровы», как говорили в стране).

С тех пор крестьяне упорно стремятся расширить свою «собственность», свои права и возможность трудиться индивидуально в ущерб колхозам.

Государство, разумеется, противится этой тенденции. Но, с другой стороны, оно вынуждено по возможности оберегать «частный сектор», производительность в котором выше, чем в колхозах, что вносит значительный вклад в благосостояние государства.

В настоящее время эта борьба и колебания представляют собой сердцевину аграрной проблемы в СССР. Вполне возможно, страна находится накануне нового, пятого этапа развития своего сельского хозяйства.

Однако детали эти существенно не меняют общую картину, которую мы обрисовали.

Глава IV

Положение функционеров

Третий социальный слой, приобретший в СССР огромное значение, – слой бюрократов, функционеров.

Когда различные категории трудящихся были лишены, одновременно со свободой инициативы и деятельности, возможности непосредственных контактов между собой, работа государственной машины неизбежно стала обеспечиваться посредниками,  зависящими от центрального руководства. Этих посредников назвали функционерами, что наилучшим образом характеризует их роль – обеспечить функционирование .

В «либеральных» странах функционеры «обеспечивают функционирование» государства.

В странах, где государство является всем , они призваны обеспечить функционирование всего. Это означает, что им поручено организовывать, управлять, координировать, отслеживать, короче, двигать всю жизнь страны, в ее хозяйственном и других аспектах.

В такой огромной стране как СССР эта «чиновничья армия» государства‑хозяина должна быть огромна. И действительно, численность касты функционеров доходит до нескольких миллионов человек. Согласно уже упоминавшемуся Е. Юрьевскому, их более девяти миллионов . Не следует забывать, что в СССР не существует ни муниципалитетов, ни других служб и организаций, независимых от государства, ни каких бы то ни было частных предприятий.

Само собой разумеется, что, за исключением мелких служащих, функционеры – самый привилегированный социальный слой. В этом отношении с ним могут сравниться лишь высшие командные кадры армии. Услуги, которые он оказывает хозяину (государству), неоценимы. Наряду с армией и полицией, также многочисленными и вышколенными, «советская» бюрократия является силой первостепенной важности. По сути, на ней держится все. Она не только служит государству, организует, управляет, контролирует его и пр., но, что еще важнее, преданно и активно поддерживает режим , от которого целиком и полностью зависит. Высшая бюрократия командует, диктует, приказывает, предписывает, наблюдает, карает, свирепствует от имени правительства, которое представляет; бюрократия средняя и мелкая также исполняет и командует, каждый функционер – хозяин в предписанных ему границах. Существует иерархия, нижестоящие несут ответственность перед вышестоящими. Самые высокопоставленные – перед функционером‑вождем, великим, гениальным, непогрешимым Диктатором.

Функционеры – душа и тело правительства. И оно благодарно им за это: за исключением массы мелких служащих, чье положение сопоставимо с положением рабочих, «ответственные» функционеры в СССР являются объектом неустанной заботы. Всякому достойному функционеру гарантировано хорошее обеспечение и продвижение по службе. Покорный и прилежный функционер хорошо оплачивается, живет в холе и неге, получает похвалы и награды. Самые усердные и преданные быстро продвигаются по службе и могут надеяться достичь командных постов в государстве.

Однако существует и обратная сторона медали. По сути своей, всякий функционер – инструмент и игрушка в руках своих начальников. Малейшая ошибка или небрежение могут дорого ему обойтись. Начальство, перед которым он несет ответственность, карает его по своему усмотрению, в административном порядке, безо всяких судебных процедур. Это может быть неожиданная отставка, арест, а иногда – смерть. Личные капризы и произвол начальников царят безоговорочно. Самое ужасное, что зачастую наказанный функционер служит лишь козлом отпущения, его «провинность» или неудача вызваны либо ошибочными распоряжениями начальства, либо общей ситуацией, либо политикой правительства. «Сталин всегда прав» (как Гитлер в Германии). Если происходит недоразумение, быстро находят виноватых. Также очень часто – что весьма свойственно нравам «советской» бюрократии – несчастный становится жертвой борьбы за существование; соперничество, зависть, интриги, все эти явления, неотделимые от оголтелого карьеризма, ежеминутно подстерегают функционера.

Зато правительство терпимо относится к некоторым злоупотреблениям в частной жизни высших функционеров, вплоть до разврата, считая, что им необходимо таким образом расслабляться. ГПУ закрывает на это глаза. Его руководство само не чуждо подобным развлечениям. Пресловутый Ягода был распутником и извращенцем. А в Москве до сих пор происходят оргии!

Сделать карьеру любой ценой, всеми средствами и при этом не попасться : вот одно из основных стремлений и стимулов в СССР.

Едва поднявшись над стопятидесятимиллионным «стадом» рабочих, крестьян и мелких служащих, любой начинающий функционер, способный слепо повиноваться, угодничать и проталкиваться вперед, может «жить хорошо».

Именно надежда на это побуждает сегодня каждого молодого гражданина СССР учиться, получать образование. Как и «стахановец», он стремится и надеется «подняться над массой», прозябающей в нищете. Мечтает о начальственной должности, машине, кожанке, паре приличных ботинок, хорошем питании, наградах.

С другими на этом пути он не церемонится. Он прекрасно умеет пробиваться, клеветать. Интриговать, топтать, подавлять… И, разумеется, льстить, курить фимиам, заискивать и угодничать.

Чтобы понять все это, надо пристально следить за тем, что происходит в стране. Достаточно даже внимательно читать «советскую» прессу, если при этом неплохо знаешь российскую жизнь, умонастроения и нравы в целом. Хвалебные речи вождям, периодические распределения наград, заявления и выступления делегатов съездов, репортажи с мест и «истории из жизни», публикуемые газетами, – все это позволяет вдумчивому читателю понять ситуацию.

По данным Юрьевского, в СССР из приблизительно 10 миллионов функционеров 2 миллиона (20 %) являются привилегированными. Остальные влачат более менее жалкое существование, скрашенное надеждой «пробиться» и «сделать карьеру».

Проведем подсчет, хотя бы весьма приблизительный.

Из 18.000.000 рабочих привилегированных 1.500.000

Из 10.000.000 функционеров привилегированных 2.000.000

Из 142.000.000 крестьян зажиточных 4.000.000

Прочие привилегированные: члены партии (независимо от занимаемых должностей), специалисты, военные, полицейские и др. – 2.500.000

Всего из 170.000.000 привилегированных 10.000.000.

Эти десять миллионов представляют собой новый привилегированный класс в СССР и реальную опору режима.

Остальное население – 160 миллионов душ – лишь более менее темное, покорное, угнетенное и несчастное стадо.

Глава V

Политическая структура

Проанализировав роль функционеров, мы коснулись и политической структуры страны.

СССР управляют высшие государственные функционеры (как Францией, по известной формуле, управляют «префекты»), административные функции, по их указаниям, осуществляет бесчисленная армия подчиненных им чиновников.

Остается внести в эту констатацию некоторые необходимые уточнения.

Прежде всего, нужно различать два совершенно различных аспекта: один представляет собой видимость , показуху, декор – все, что осталось от славной Октябрьской революции, – а другой действительность.

На первый взгляд, СССР управляют Советы.  («Советы повсюду!» – кричат французские коммунисты, совершенно не представляя, что  эти «Советы» означают, не имея ни малейшего понятия об их подлинной истории и роли.)

Нет ничего ошибочнее! Славные люди за границей, которые еще искренне верят в этот миф, попросту обмануты.

Не вдаваясь в детали, отметим основные факты, уделяя особое внимание тому, что остается практически неизвестным.

Уже давно «Советы» не играют в СССР никакой значительной роли, ни политической, ни социальной . Их деятельность второстепенна и значит мало: это чисто административные и исполнительные органы, занимающиеся маловажными местными делами и подчиняющиеся «директивам» центральных властей – правительства и руководящих партийных структур. Советы не являются даже тенью  власти.

За пределами России царит полное непонимание того, что они из себя представляют. Для многих зарубежных трудящихся в самом слове «Совет» есть что‑то мистическое. Множество искренних, наивных людей – одним словом, простофиль – обманывается, принимая за чистую монету «социалистическую» и «революционную» показуху новых лжецов. В России насилием и другими мерами воздействия массы принудили  приспособиться к этой лжи (как в гитлеровской Германии, муссолинистской Италии и т. п.). Но миллионы трудящихся других стран наивно позволяют обманывать себя, не замечая мошенничества, первыми жертвами которого они однажды станут сами.

Разъясним ситуацию с Советами.

Необходимо подчеркнуть два основных момента:

Первый. – «Советы» были созданы в России исключительно из‑за отсутствия других рабочих организаций , когда возникла насущная необходимость в информационном, координационном органе совместных действий для нескольких заводов. (См. часть 2, главу 2 этой книги.) Не подлежит сомнению, что если бы в России в 1905 году существовали рабочие профсоюзы и классовое синдикалистское движение, не возникло бы и мысли создать «Советы»; эти неопределенные и чисто представительные органы вообще бы не понадобились.

Второй.  – По сути своей, «Совет» вообще не является органом классовой борьбы, революционного действия. Тем более не может он быть живой, действенной ячейкой социальной трансформации или нового, нарождающегося общественного устройства. По самой своей структуре это мягкий, пассивный институт, скорее, бюрократического или, в лучшем случае, административного характера. Совет может заниматься некоторыми местными делами, не более того. Он представляет собой нечто вроде рабочего муниципалитета . Но – и это важно – по своей структуре и особенно по своим притязаниям в определенных обстоятельствах он может стать инструментом в руках политической партии или правительства, как и произошло в России. Он является проявлением «политической болезни» и, следовательно, представляет определенную опасность для Революции.

По этим двум причинам вся знаменитая система «Советов», продукт особых условий, в которых находилось рабочее движение в России, не представляет никакого интереса, не может принести никакой пользы трудящимся тех стран, где имеются профсоюзы, профсоюзное движение, профсоюзная борьба; где рабочие давно имеют свои боевые классовые организации, направленные на переустройство общества; где трудящиеся массы готовятся к последнему бою, и им не нужны никакие государства, политические партии и правительства .

На первый взгляд – как мы говорили – Россией управляют Советы («свободные органы рабочего класса», согласно распространенному за границей мифу).

Теоретически, то есть согласно прежней «советской» конституции, верховная власть в СССР принадлежит Всероссийскому Съезду Советов, созываемому периодически и в принципе имеющему право назначать и отправлять в отставку правительство. Опять же, в принципе Советы представляют собой законодательную ветвь власти, а их Исполкомы – исполнительную.

На самом деле именно правительство – Совет Народных Комиссаров, непосредственный орган коммунистической партии, – располагает всей полнотой власти  в стране, как исполнительной, так и законодательной.

Именно правительство  – хозяин страны, а не Советы.

Именно правительство  может, если захочет, уничтожить Съезд Советов, или любой отдельный Совет, или любого члена Совета в случае оппозиции и неподчинения. Именно правительство держит все «командные рычаги».

Более того. Подлинная власть в стране принадлежит даже не Совету Народных Комиссаров, который тоже является всего лишь ширмой , а Политбюро , в которое входят несколько партийных бонз, членов ЦК. Это еще не все. На самом деле именно грубый и хитрый лидер Политбюро, генеральный секретарь партии и ЦК, «великий» и «гениальный» Сталин  (или тот, кто займет его место) является реальным носителем верховной власти  – диктатором, «Вождем»  (дуче  или фюрером ) страны. Этот человек с гораздо большим основанием, чем Людовик XIV, может заявить: «Государство (СССР) – это я!»

Сталина (или того, кто его сменит) поддерживает «ареопаг» (Политбюро), Совет Народных Комиссаров, партия, кандидаты в члены партии, привилегированные слои, бюрократия, «аппарат», армия и полиция. Ибо все они материально или морально зависят от него и существуют лишь благодаря ему. Они слепо доверяются его силе и ловкости, чтобы сохранить режим, постоянно находящийся под угрозой, которая проявляется в глухом недовольстве и возмущении – пока бессильном – обманутых, угнетенных и эксплуатируемых широких народных масс.

Это он – «великий Вождь», – а затем Политбюро, ЦК партии и СНК навязывают свою волю Советам, а не наоборот .

Некоторые утверждают, что Сталин и перечисленные институты правят волей народа : ибо, говорят они, все члены правительства, руководящие органы и Советы избираются  свободным и тайным голосованием.

Однако, даже не участвуя в нем, а лишь тщательно изучая его механизм, легко понять, что эти «свободные и тайные» выборы – сплошная комедия (как в той или иной степени повсюду в мире).

Если вначале выборы в Советы и т. д. были относительно свободными и в какой‑то степени тайными[41] – широкие массы поддерживали Советы, власти нечего было опасаться с их стороны, а кроме того, сразу обмануть народ не представлялось возможным, – такая относительная свобода давно прекратила существование. Уже многие годы выборы не являются ни свободными, ни тайными совершенно официально , не в обиду будет сказано несведущим сторонникам такой системы в других странах, которые всегда отрицали сам этот факт. Действительно, общеизвестно, что так называемые «свобода» и «тайный характер» выборов были недавно «предоставлены» народу пресловутой сталинской «демократической Конституцией». Подлинная цель этого жеста заключалась в том, чтобы предотвратить растущее в СССР недовольство и, с другой стороны, запудрить мозги зарубежным трудящимся. Отныне Сталин и его правительство были уверены, что, несмотря на «свободу» и «тайну» голосования, останутся хозяевами положения. Государственный «аппарат» стал достаточно прочным – а народ достаточно покорным, – чтобы не опасаться голосующего стада, какие бы «вольности» ни были ему предоставлены. Этот расчет просматривается в самом тексте «Конституции».

Сегодня, несмотря на всю показуху, выборы инспирируются, то есть проводятся, организуются и находятся под пристальным наблюдением бесчисленных агентов всесильного правительства. Комитеты, «ячейки» и другие партийные органы на местах «подсказывают» избирателям, как голосовать, навязывают им своих кандидатов. Впрочем, избирательный список один, он представлен Коммунистической партией. Никакой состязательности не допускается. Кто осмелится выступить против этого списка и представить свой? И зачем избирателю возмущаться, раз это ничего не может изменить и только приведет упрямца в тюрьму?

Голосование является «свободным» и «тайным» в том смысле, что никто не подглядывает, как избиратель водит пером. Но когда он делает это, у него нет выбора. Его действия «предопределены», то есть являются чисто автоматическими.

Таким образом, состав Советов и их подчинение правительству обеспечены заранее. А «бюллетень для голосования» представляет собой очередное надувательство.

Напомним читателю, что «Сталинская Конституция» – уже третья после Октябрьской революции. Первая, принятая V Съездом Советов в июле 1918 года, при Ленине, заложила основы большевистского государства. Вторая была утверждена в 1924 году, опять‑таки при жизни Ленина. В ней содержались некоторые уточнения и изменения, упрочившие государственную власть и уничтожившие последние остатки независимости Советов, заводских комитетов и др. Наконец, третья была предложена Сталиным и принята в 1936 году. Она ничего не изменила в положении вещей. Несколько незначительный деталей; несколько неопределенных обещаний; несколько статей, где пережевывались «демократические» формулы, противоречащие остальному тексту и, наконец, замена ежегодных Всероссийских Съездов Советов перманентным Верховным Советом, обновляемым раз в четыре года. И все.

Теперь мне следовало бы перейти к анализу культурного  уровня этого странного государства.

Но поскольку культура по сути своей не входит в государственную структуру , я рассмотрю ее ниже, в главе «Достижения».

Глава VI

Общая картина

Вот несколько завершающих мазков к картине, которую я обрисовал.

Большевистская система подразумевает, что государство‑хозяин является для каждого гражданина нравственным руководителем, судьей, распределяющим вознаграждения и наказания.

Государство обеспечивает гражданина работой; государство кормит его, платит ему; государство наблюдает за ним; государство использует его и манипулирует им по своему усмотрению; государство обучает и формирует его; государство судит его; государство вознаграждает или наказывает его; угнетатель, кормилец, защитник, наблюдатель, учитель, инструктор, судья, тюремщик, палач – все, абсолютно все в одном лице – в лице государства, которое с помощью своих функционеров стремится быть вездесущим, всезнающим, всесильным. Горе тому, кто хочет ускользнуть от него!

Подчеркнем, что большевистское государство (правительство) захватило не только все существующие материальные и моральные блага, но и – что, возможно, самое серьезное – стало обладателем истины во всех сферах: исторической, экономической, политической, социальной, научной, философской и др. Везде правительство большевиков считает себя непогрешимым и призванным вести за собой человечество. Только оно обладает истиной. Только оно знает, где и как руководить. Только оно способно успешно завершить Революцию. И тогда, следуя неизбежной логике, оно утверждает, что 175 миллионов граждан страны также должны считать себя единственными носителями истины – непогрешимыми, неуязвимыми, священными. В силу той же логики всякий человек или группа, осмеливающиеся даже не бороться против правительства, а лишь сомневаться в его непогрешимости, критиковать, порицать его за что‑либо, рассматриваются как его враги, следовательно, как враги истины, Революции – как «контрреволюционеры»!

Речь идет о настоящей монополии на мышление . Всякое мнение, всякая мысль, отличные от государственных (или правительственных), расцениваются как ересь – опасная, недопустимая, преступная. Отсюда неизбежно следует наказание еретиков – тюрьма, ссылка, казнь.

Анархистам и синдикалистам, подвергшимся жестоким преследованиям лишь за то, что посмели иметь независимое мнение о Революции , об этом хорошо известно.

Как видит читатель, такая система – система полного, абсолютного порабощения народа,  физического и морального рабства. Если угодно, это новая и ужасная социальная Инквизиция . Таково дело рук большевистской партии.

Хотела ли она добиться подобного результата? Шла ли к нему сознательно?

Разумеется, нет. Несомненно, ее лучшие представители стремились к системе, которая позволила бы построить подлинный социализм и открыла бы путь к коммунизму. Они были убеждены, что методы, предложенные их великими идеологами, неминуемо приведут к нему. С другой стороны, они верили, что все средства хороши и оправданны, лишь бы вели к цели.

Эти искренние люди ошибались. Они пошли по неверному пути.

Вот почему некоторые из них, поняв свою непоправимую ошибку и не питая напрасных надежд, покончили с собой.

Конформисты и карьеристы, естественно, приспособились.

Приведу здесь признание, которое сделал мне несколько лет назад во время напряженной и жаркой дискуссии один выдающийся и искренний большевик. «Конечно, – сказал он, – мы сбились с пути и пришли туда, куда не хотели и не думали прийти. Но мы попытаемся исправить наши ошибки, выйти из тупика, вернуться на правильный путь. И нам это удастся».

Можно быть абсолютно уверенным, что у них, напротив, ничего не выйдет. Ибо логическая сила вещей, человеческая психология, совокупность материальных фактов, определенная последовательность причин и следствий в конечном итоге  сильнее воли нескольких человек, как бы мужественны и искренни они ни были.

Ах, если бы обманывались миллионы свободных людей , если бы речь шла о мощных коллективах, действующих со всей открытостью и в полном взаимном согласии , можно было бы общим усилием воли исправить ошибки. Но подобная задача непосильна для группы лиц, поднявшихся над порабощенной и пассивной массой, перед лицом могущественной Власти.

Большевистская партия стремится построить социализм при помощи государства, правительства, политических, централизованных и авторитарных мер. В результате – чудовищный, убийственный государственный капитализм, основанный на гнусной, механистической эксплуатации слепых, несознательных масс.

Чем яснее становится, что руководители партии были искренними, энергичными, одаренными, что за ними шли широкие народные массы, тем более следует отсюда исторический вывод:

Всякая попытка совершить Революцию при помощи государства, правительства и политической деятельности  – даже если попытка эта очень искренна, энергична, происходит в благоприятных обстоятельствах и при поддержке масс – неизбежно ведет к государственному капитализму, худшему варианту капитализма, который не имеет абсолютно ничего общего с путем человечества к социалистическому обществу.

Таков главный урок грандиозного и решающего большевистского эксперимента: урок, который блестяще подтвердил либертарный принцип и вскоре, в свете событий, станет понятен всем, кто терпит лишения, страдает, думает и борется.

Глава VII

«Достижения»

Проблема
 

Несмотря на появление многочисленных трудов и исследований, содержащих обширную документацию и неопровержимые факты о так называемых советских «достижениях», немалое число людей упорно продолжает верить в этот миф. Ибо многим свойственно утверждать, что они все знают и понимают, не давая себе даже труда читать то, что издается.

Большое число наивных людей, всецело доверяющих утверждениям сторонников СССР, искренне считают, что замечательные «достижения» единственного в мире «социалистического государства» готовят почву для будущего подлинного и полного коммунизма.

Мы, знающие страну, внимательно следящие за тем, что в ней происходит, можем по достоинству оценить сегодняшние большевистские «завоевания» и «подвиги».

Их углубленный и детальный анализ не входит в наши задачи. Но все‑таки необходимо кратко ответить на очень интересный и вполне естественный вопрос:

Приводит ли государственный капитализм, который, по признанию самих искренних коммунистов, установили в России большевики, к результатам, ценным хотя бы в чисто промышленном, сельскохозяйственной, культурном плане? Ведет ли он к прогрессу в этих областях? Удалось ли ему придать импульс стране, отсталой в промышленной, технической, политической, социальной областях? Сможет ли он в один прекрасный день, благодаря этому прогрессу, облегчить социальную трансформацию и переход к будущему социалистическому обществу? Можно ли рассматривать государственный капитализм как переход к социализму, как неизбежную и необходимую стадию для такой страны, какой была дореволюционная Россия?

Многие утверждают, что в сложившихся условиях большевики сделали максимум возможного. По причине зачаточного состояния промышленности, техники и просвещения масс, говорят они, единственно возможной целью в такой стране  был приход к власти интеллектуальной элиты, которая вынудила бы народ наверстать упущенное, создала бы мощную промышленность, современные технологии, прогрессивное сельское хозяйство, развила бы невиданную просветительскую деятельность. Только такая задача была по силам. И страна нуждалась в ее решении. Большевики оказались единственными, кто понял это и решительно приступил к делу, не останавливаясь перед любыми средствами, преодолевая любые препятствия. И они были совершенно правы, безжалостно уничтожая все, что могло помешать им вести такую подготовительную работу. Ибо от этого зависело ближайшее будущее страны и социализма в целом.

Предшествующие главы, как мы надеемся, заставляют задуматься над обоснованностью этих рассуждений.

Дополним наш рассказ несколькими фактами, цифрами и необходимыми выводами.

Методы исследования
 

Существует замечательное средство оценить действительные  достижения большевистского государства и реальное  положение в нем. Во всяком случае, при условии знания страны, ее истории, языка, нравов и особенно при умении читать советскую прессу. Жаль, что за пределами России, где такие условия отсутствуют, средство это малопригодно.

Оно заключается в том, чтобы регулярно отслеживать публикации в советских газетах, главным образом, в «Известиях» и «Правде».

Правительству большевиков известно, что, за редкими исключениями, газеты эти за рубежом не читают. Делая ставку, с одной стороны, на незнание того, что на самом деле происходит в СССР, а с другой, на результаты своей широкомасштабной и интенсивной пропаганды,  правительство считает, что обезопасило себя от неблагоприятных разоблачений. Вынужденное признавать и объяснять собственному населению отдельные недостатки, оно может делать это, ничего не опасаясь. И терпит некоторые публикации в газетах, контролируя, разумеется, их цели и тщательно дозируя их.

Читая признание за признанием, внимательный читатель советской прессы неизбежно приходит к поучительным выводам.

«Советская» печать

Внимание исследователя должны привлекать главным образом следующие разделы:

1. Редакционные статьи;

2. Отчеты о Съездах (в частности, речи делегатов);

3. Репортажи и корреспонденции с мест;

4. Хроника.

Редакционные статьи . – Редакционные и другие основные статьи, фабрикуемые по одному шаблону, уже многие годы имеют одинаковую структуру.

Каждая статья начинается с гимна «достижениям»:

В такой‑то области, заявляется в частности, мы сделали гигантский шаг вперед. Все идет как нельзя лучше. «Партия и правительство» (ритуальная формулировка, многократно повторяемая в каждой статье) приняли такое‑то решение, такую‑то меру, такой‑то указ. И мы уверены (незаметный переход к будущему времени), что отныне то‑то и то‑то будет сделано; что очень скоро произойдет  прогресс там‑то и там‑то; что незамедлительно будет достигнут  такой‑то результат и т. д.

Эта часть занимает обычно две трети статьи.

Затем неизменно следуют «но», «однако», «тем не менее» или «все‑таки»:

Но,  продолжает статья, партия и правительство вынуждены констатировать, что, согласно последним отчетам, нынешние достижения еще далеки от необходимых результатов; что красивые обещания не выполнены; что в настоящее время сделано только то‑то и то‑то. Следуют цифры и данные, удивительно не соответствующие ожиданиям.

Чем больше вы читаете, тем больше замечаете, что в ожидании прекрасного будущего  реальное настоящее  плачевно: небрежность, упущения, серьезные ошибки, слабость, бессилие, беспорядок, неразбериха – вот что обыкновенно констатирует статья. И неизменно отчаянно призывает: «Вперед! Ускорим темп! Нужно взять себя в руки! Настало время увеличить производство! Меньше брака! Пусть ответственные лица наведут порядок! Партия и правительство свой долг выполнили. Рабочим предстоит выполнить свой».

Зачастую статьи заканчиваются угрозами в отношении этих несчастных «ответственных» и вообще тех, кто останется глух к призывам «партии и правительства».

Я останавливаюсь на этой особенности советской печати, потому что она крайне типична и проявляется день за днем уже два десятка лет. Это само по себе уже немало говорит о действительных  «достижениях».

Отчеты съездов . – Отчеты съездов особенно поучительны, если не считать за труд внимательно читать выступления делегатов .

Разумеется, все делегаты принадлежат к привилегированной рабочей «аристократии». Их речи похожи как две капли воды.

Каждая речь начинается с безмерного прославления Сталина: великий, гениальный, любимый, глубокоуважаемый, сверхчеловек, величайший мудрец всех времен и народов. Затем каждый делегат утверждает, что в его районе – или отрасли – предпринимают невиданные усилия, чтобы осуществить предписания «партии и правительства», порадовать обожаемого «Вождя». После чего раздаются красивые обещания на будущее. Наконец, почти все делегаты услужливо перечисляют все, что «партия и правительство» уже сделали «для рабочих». В качестве примера делегат обычно приводит свой собственный случай. Эта часть речи, как правило, наиболее любопытна. Усердно трудясь и достигнув таких‑то и таких‑то результатов, говорит делегат, он смог заработать столько‑то и столько‑то, что позволило ему купить красивую мебель, патефон, пианино и т. д. И он надеется работать еще лучше, чтобы жить еще веселее. «Он был прав, наш великий Сталин, – восклицает делегат, – жизнь в СССР с каждым днем становится все лучше, все веселее!» Часто он заканчивает свою речь на наивной до смешного ноте: «Власти пообещали мне в награду за мои усилия то‑то и то‑то (например, хороший велосипед). Обещание пока не выполнено, но я терпеливо жду, потому что верю своему правительству…» (Продолжительные аплодисменты Съезда.)

Цель этих искусно инспирированных речей ясна. Рабочим говорят: «Трудитесь усердно, подчиняйтесь властям, почитайте своего «Вождя»», и вы подниметесь над стадом, у вас будет обеспеченная буржуазная жизнь».

Эта пропаганда приносит свои специфические плоды. Желание «сделать карьеру» подстегивает энергию тысяч людей в СССР. Пример тех, кто «выдвинулся», удесятеряет ее. Это выгодно правящей касте. А «социализму»? Терпите, одураченные!

Что касается репортажей, корреспонденций с мест, хроники и пр., эти разделы при регулярном чтении позволяют нам составить хоть и приблизительное, но яркое представление о множестве повседневных фактов, этих «незначительных мелочей», из которых на самом деле состоит человеческая жизнь. Так складывается достаточно полное представление о положении населения и умонастроениях в «первой социалистической стране».

Разумеется, подобное исследование не может считаться завершенным без изучения статей в журналах, статистических данных и т. д.

Каковы же наши выводы о конкретных достижениях в СССР?

Пропаганда

Прежде всего, существует род деятельности, в котором «советская» власть действительно побила все рекорды – пропаганда ; точнее, ложь, обман и блеф.

Здесь большевики показали себя несравненными мастерами[42].

Располагая всеми средствами информации, рекламы и пр., они, с одной стороны, окружили страну настоящей защитной стеной, через которую пропускают исключительно то, что соответствует их замыслам; с другой стороны, они используют все средства для развития и поддержания удивительно мощной индустрии одурачивания, трюкачества, показухи и мистификации.

Их лживая всемирная пропаганда не знает себе равных по масштабам и интенсивности. На нее тратятся значительные средства. Пускать пыль в глаза – одна из основных задач государства большевиков. Газеты, журналы, брошюры, книги, фотография, кино, выставки, демонстрации, «свидетельства» и т. д. – используются все средства, одни обманчивее других.

Бесспорно, советское правительство прямо или опосредованно передает значительные средства за рубеж. Например, среди «друзей СССР» есть писатели, которые стали «друзьями» лишь потому, что это позволяет им издавать свои произведения в СССР и пользоваться другими преимуществами, которые дает такая «дружба».

Словесного надувательства недостаточно, правительство большевиков хорошо организовало пропаганду делами .

Никто не может приехать в СССР без специального разрешения, которое очень трудно получить – нужно, по крайней мере, предоставить определенные гарантии симпатии по отношению к режиму. Никто не может ни свободно передвигаться по стране, ни независимо изучать то, что его интересует. Зато правительство терпеливо и тщательно возводит пышные декорации. Оно нагородило целую кучу обещаний и демонстрирует ее обманутому миру при каждом удобном случае. Для этого служат «рабочие делегации», которые время от времени проводят по несколько недель в России, гнусно одураченные (если их члены искренни). То же самое относится к подавляющему большинству «туристов», которые проезжают по стране под бдительным взором филеров, не в состоянии понять, что на самом деле творится вокруг них.

Заводы, колхозы, школы, музеи, столовые, стадионы, места развлечений и отдыха и т. д. – все готовится заранее, в определенных местах и обставлено таким образом, что бедный путешественник «восхищен», не подозревая об обмане.

И даже когда он видит что‑то действительно доброе и прекрасное, то даже не задумывается, что это касается лишь 10 миллионов привилегированных , а не 160 миллионов эксплуатируемых «работяг».

Если буржуазия других стран прибегает к «промыванию мозгов», то большевизм использует такое «сверхпромывание», что до сих пор, несмотря на множество искренних свидетельств, миллионам трудящихся всех стран неизвестна правда об СССР.

Перейдем к другим достижениям.

Бюрократия. Новая буржуазия. Армия. Полиция

Мы уже знаем, что большевистскому государству с удивительной быстротой удалось создать и взрастить чудовищную бюрократию , не знающую равных, которая сегодня образует привилегированную, «аристократическую» касту численностью примерно 2 миллиона человек.

С другой стороны, оно сумело разделить население «социалистического» государства на несколько категорий (по меньшей мере, на 20) наемных работников. В частнокапиталистических странах никогда не было такого социального неравенства. Самые низшие категории получают от 100 до 150 рублей в месяц. Высшие – 3000 рублей и более [43].

В СССР существует государственная буржуазия , которая живет на широкую ногу, владеет роскошными виллами, машинами, использует слуг и т. д.

Большевистскому государству удалось военизировать саму правящую партию, сформировав, в особенности из комсомольцев, «части особого назначения», нечто вроде жандармерии или мобильной гвардии. Это с их помощью правительство большевиков подавило революционное восстание в Кронштадте в 1921 году и, когда возникает необходимость, беспощадно топит в крови забастовки, манифестации и мятежи, которые время от времени происходят в стране и о которых большевистская печать, естественно, не говорит ни слова.

Скованная, выхолощенная, бюрократизированная, обуржуазившаяся, ангажированная, извращенная и окаменевшая – русская Революция не в силах была самостоятельно  охватить весь мир. В конечном итоге большевики это поняли. А еще они поняли, что рано или поздно, но практически неизбежно им придется защищать свою систему – не только от «внутреннего врага», но и от всего мира, – причем зачастую с помощью того же метода, который использовался внутри страны: вооруженного насилия.

С тех пор они неутомимо ковали необходимый для этого инструмент – мощную современную армию.

На оборону стала работать значительная часть добывающей и тяжелой промышленности. В итоге была создана регулярная армия, построенная по образцу всех армий мира – механически дисциплинированная, слепо преданная Власти, со своими чинами и регалиями, хорошо накормленная, одетая и снабженная оружием последних модификаций.

Эта армия стала значительной силой.

Большевизм смог наконец создать мощную полицию, не только криминальную, но и тайную, которая, быть может, является лучшей в мире, ибо ей по сей день удается держать в повиновении угнетенное, обманутое, эксплуатируемое, нищее население. В частности, он возвел стукачество  в ранг гражданской добродетели. Каждый член коммунистической партии – то есть всякий лояльный гражданин – призван помогать ГПУ, сигнализировать о подозрительных явлениях, следить, доносить.

Наконец, Власти большевиков удалось превратить в законченных рабов  160 миллионов человек, чтобы в один прекрасный день привести их – не иначе как через рабство – к свободе, процветанию и подлинному коммунизму . А пока, со своей бюрократизированной администрацией, полностью огосударствленной экономикой, профессиональной армией и всесильной полицией, эта Власть создала совершенное бюрократическое, военное и полицейское государство – образец «тоталитарного режима»;  ни с чем не сравнимый механизм господства и эксплуатации; настоящее капиталистическое государство .

Эти его «подвиги» и «достижения» бесспорны.

Что сказать о других?

Другие «достижения»
 

Прежде всего следует отметить, чтo, по признаниям самих советских властей, признаниям вынужденным, косвенным, но довольно ясным , три основные задачи капиталистического государства:

Пресловутая «индустриализация» страны,

Знаменитые «пятилетние планы»,

Грандиозная «коллективизация сельского хозяйства» ‑

потерпели полное фиаско.

Конечно, в страну импортировали большое количество разнообразных станков, аппаратов и машин; в отдельных больших городах возвели современные дома, а кое‑где жилье для рабочих, впрочем, плохого качества; завершили, с помощью зарубежных инженеров и технических специалистов, несколько великих строек, таких, как плотину ДнепроГЭСа, доменные печи Магнитогорска, большие машиностроительные предприятия Свердловска, знаменитый Беломорско‑Балтийский канал и др.; наконец, после прекращения в грозовые годы, возобновили выработку руды, добычу нефти, регулярную работу заводов. Это сделал бы любой режим в любой стране под угрозой исчезновения. Для нас проблема стоит совершенно иначе.

Можно ли видеть во всем, что сделано большевистским государством, подлинные достижения, которые нас интересуют? Можно ли констатировать действительный общий прогресс в стране , который повел бы ее по пути социального и культурного освобождения трудящихся масс , по пути социализма, коммунизма? Создало ли правительство большевиков необходимые условия для подобного развития? Действительно ли оно осуществило попытку построения нового общественного устройства? Вот в чем вся проблема.

Индустриализация  страны может быть продуктивной и прогрессивной, только если она соответствует общему и естественному развитию последней; она может быть общественно полезной, только если находится в гармонии с экономической жизнью в целом, следовательно, если ее результаты приносят пользу населению. В противном случае она приводит к строительству, возможно, впечатляющему, но общественно  бесполезному.

Можно построить все, что угодно, если имеются определенные средства и, главное, рабочая сила, которой государство‑хозяин управляет по собственному усмотрению и платит сколько хочет. Проблема, однако состоит не в том, чтобы продемонстрировать технические и другие достижения, а в том, чтобы поставить их на службу заданной цели.

Но форсированная индустриализация, навязанная совершенно не готовому к ней народу, не может выполнять эту основную роль. Индустриализировать сверху страну, трудящееся население которой является всего лишь угнетенным, инертным и несчастным стадом – все равно, что индустриализировать пустыню.

Чтобы действительно индустриализировать страну, необходимо наличие в ней двух основных элементов: либо энергичной, мощной и богатой буржуазии , либо народа‑хозяина своей судьбы , то есть свободного, сознательного в своих потребностях и действиях, стремящегося к прогрессу и решившегося самоорганизоваться ради его осуществления. В первом случае буржуазия должна располагать рынком, способным быстро усвоить плоды индустриализации. Во втором это усвоение и индустриализация обеспечиваются мощным порывом всего населения на пути к прогрессу.

Русская революция уничтожила буржуазию. Таким образом, первое условие отсутствовало. Оставалось второе. Необходимо было открыть путь коллективному развитию  стосемидесятимиллионного народа, спонтанно готовому  к осуществлению грандиозного социального эксперимента: строительству общественного устройства на абсолютно новых, некапиталистических и негосударственных основах. Нужно было просто помочь народу осуществить этот эксперимент. Поскольку в мире был достигнут огромный технический прогресс, поскольку имели место быстрая индустриализация и товарное изобилие, не существовало непреодолимых препятствий на пути огромных человеческих коллективов, охваченных небывалым порывом и поддержанных всеми зрелыми силами общества, к реализации своих стремлений. И кто знает, каким бы стал тогда наш мир?

Большевистская партия ничего этого не поняла. Захватив вакантный престол, она захотела подменить собой утратившую значение буржуазию и свободные народные массы. Она уничтожила два необходимых условия, чтобы заменить их третьим: диктаторской Властью , удушившей Революцию – мощный порыв миллионов людей к своей цели, Властью, перекрывшей все живые источники подлинного прогресса и преградившей путь подлинному развитию общества. Результат этой ошибки был предопределен: безжизненные, бездушные, разрушительные «механизмы».

Сегодня, основываясь на точных и неопровержимых фактах, мы знаем, что, за исключением оборонной промышленности, в подавляющем большинстве случаев большевистская «индустриализация» вылилась в разного рода бесплодные стройки – особенно это касается подлинного экономического, социального и культурного развития народа.

Мы знаем, что три четверти «грандиозных» строек остаются бесцельными, не работают или работают плохо.

Мы знаем, что тысячи станков, импортированных из‑за границы, в большинстве своем быстро вышли из строя, заброшены, забыты.

Мы знаем, что рабочие в СССР – которые представляют собой лишь забитое стадо рабов, трудящихся через силу на государство‑хозяина, – не умеют ими пользоваться, и народу  они ничего не дают. Только военная промышленность  в определенной степени извлекает из них пользу.

Мы знаем, что народ – 160 миллионов человек из 170 – живет в ужасающей нищете и моральной забитости.

Так называемая «индустриализация» в СССР – не подвиг; она не является «достижением социалистического государства»; это затея государства‑хозяина , вынужденного после краха «военного коммунизма» и нэпа разыграть свою последнюю карту. Его цель – успокоить своих подданных, а также наивных людей за границей в надежде «продержаться до лучших времен».

«Индустриализация» в СССР – блеф  и ничего более.

«Пятилетние планы» – также блеф, вытекающий из предыдущего. Зная точные цифры и факты, мы утверждаем, что эти планы полностью провалились, что уже начинают понимать почти повсюду [44].

О «коллективизации»  мы уже говорили достаточно и не будем повторяться. Читателю известно, что она собой представляет на самом деле. Такая «коллективизация» не решает аграрный вопрос. Она далека от того, чтобы считаться социалистическим и даже социальным «достижением». Эта система бесполезного и абсолютно бесплодного насилия. Мы считаем, что подобным возвращением к средневековому крепостному праву, где государство является феодалом, крестьянина невозможно привлечь на сторону Социальной Революции.

Факты и цифры
 

Можно ли построить на этих основах не социализм, а хотя бы здоровую и прогрессивную экономику?

Рассмотрим некоторые факты и цифры.

Пятилетние планы . – В 1939 году в СССР были объявлены результаты третьей пятилетки .

В ходе двух первых советские газеты постоянно жаловались на значительное отставание в выполнении планов. Добыча руды и каменного угля, эксплуатация нефтяных скважин, металлургическая, текстильная промышленность, тяжелая индустрия в целом, прокладка железнодорожных путей и улучшение их качества – короче, все отрасли экономики сильно отставали от намеченных предписаний. Одна пятилетка сменялась другой, а отставание все нарастало.

Гениальный диктатор свирепствовал, карал, казнил.

И вот в серии статей, опубликованных в августе‑ноябре 1939 г., «Известия» вынуждены косвенно признать провал третьей пятилетки. Газета констатирует, что выработка стали и чугуна в октябре 1939 г. оказалась ниже, чем в соответствующий период 1938 г., причем и тогда она не достигала плановых показателей; что снизилась производительность во всех отраслях металлургии; что многие доменные печи прекратили работу из‑за нехватки угля и металла.

Ситуация становится до такой степени критической, что начиная с сентября советская печать перестает публиковать ежемесячные отчеты .

– По данным советской прессы, в ходе первых двух пятилеток локомотивные заводы выполнили лишь пятьдесят процентов плана.

– Загрузка вагонов увеличилась, но не достигла плановых показателей.

– Такие легендарные предприятия, как «Днепрострой» и Магнитогорск, работают плохо. Многие из них переживают периоды вынужденного бездействия.

– Грандиозные проекты электрификации осуществлены лишь в незначительной степени.

– В мае 1939 г. народный комиссар Косыгин заявляет, что текстильные предприятия слабо обеспечены оборудованием и технически неспособны работать в необходимых масштабах. Кроме того, он жалуется на отсутствие связей между текстильной промышленностью и производителями сырья. «Положение с количеством и качеством льноволокна на сегодняшний день остается неудовлетворительным, – добавляет он. – Некоторое количество льна и конопли осталось неубранным и необработанным, испортилось или вовсе погибло… Из‑за пониженного качества шерсти промышленность Наркомтекстиля ежегодно имеет потерь около 48 миллионов рублей… Недостаточно еще внимание советских и земельных органов на местах к заготовкам [шелковичных] коконов и сохранению их качества»[45].

Можно привести множество точных фактов и цифр по всем отраслям, извлеченных из большевистской печати и неопровержимо доказывающих крах «пятилетних планов».

«Индустриализация».  – Примеров плачевного состояния всех отраслей советской промышленности столько, что трудно даже выбрать наиболее характерные.

– По свидетельству «Известий» (несколько статей за январь 1940 г.), в угольной промышленности не умеют использовать новую технику. Это является одной из причин низкой производительности труда.

– 30 июля 1939 г. отмечался «День железнодорожного транспорта», что нашло отражение в советских газетах. Эти публикации исключительно показательны.

– В целом заводы поставляют рельсы в недостаточном количестве и плохого качества.

– В СССР их производят четыре больших завода. Некоторое время назад эти заводы перестали выпускать высококачественные рельсы. Таким образом, железнодорожники вынуждены довольствоваться продукцией второго и третьего сорта. Более того, 20 % ее не годны к употреблению.

– В июле 1939 г. в разгар ремонта железнодорожных путей Кузнецкий завод резко прекращает отгрузку рельс. Причина? Нехватка сверлильных станков.

– Не поступает вообще необходимых запчастей, в результате работа прекращается.

– Три больших завода, выпускающие запчасти для железных дорог, часто простаивают из‑за нехватки стали, оборудования или по другим причинам. В числе прочего приводится пример, когда на одном заводе не хватило всего лишь около 3 тонн металла. Тем не менее выпуск продукции был приостановлен  и железные дороги недополучили миллион  новых запчастей.

– Очень часто заводы выпускают одни детали и не производят другие, столь же необходимые. Например, произведенные рельсы валяются на земле и ржавеют из‑за отсутствия костылей.

Власти могут свирепствовать сколько угодно. Правительство может давать сигналы SOS и искать «виновных», все это ни к чему не приводит, и официальные доклады вынуждены время от времени констатировать, что одной из причин имеющихся недостатков является «отсутствие всякой заинтересованности, увлечения работой у трудящихся масс».  По признанию компетентных органов, безразличие рабочих граничит с саботажем.

Много говорится о «перегибах централизации», «бюрократизме», «всеобщей бесхозяйственности».

Но словами  положения не исправить. Средств же для этого не имеется. Значит, виновата вся система.

– По данным советской печати, добыча руды и нефти в целом страдает от неорганизованности . Производительность в этих отраслях остается низкой, несмотря на использование техники (впрочем, зачастую в весьма плачевном состоянии) и все официальные меры. «Правда» в декабре 1939 г. констатирует, что производительность нефтяных скважин на Урале постоянно снижается.

– В то же время газеты жалуются на полную неразбериху в химической промышленности.

– Мы узнаем, что завод «Красный Пролетарий», который, согласно «Правде», находится в авангарде металлургической промышленности СССР, «из‑за величайшего технического и административного беспорядка» производит лишь 40 % продукции от запланированного количества.

Подобные примеры можно приводить до бесконечности.

Положение во всех отраслях советской промышленности всегда было и по сей день остается плачевным. Индустриализация является сплошным мифом. Есть техника , но нет подлинной индустриализации .

«Коллективизация»

Показательными фактами, приводимыми советской печатью, можно было бы заполнить целые тома.

Приведем некоторые из них, взятые наугад из российских газет:

– 8 августа «За социалистическое земледелие» констатирует, что повсюду урожай собирается с большим опозданием, часто несобранное погибает на полях. По данным сельскохозяйственного отдела ЦК партии, основная причина этого – нехватка технических средств , вызванная, в свою очередь, небрежностью, дезорганизацией, бесхозяйственностью и всякого рода задержками .

Так, например, необходимые запчасти для сельхозмашин поступают с опозданием или в недостаточном количестве.

– Строительство ремонтных мастерских повсюду задерживается. Например, строительное управление, призванное построить к определенной дате 300 мастерских, завершило строительство лишь… 14! Другое построило 8 из 353 обещанных и т. д. В Курской области завершено строительство только 3 мастерских из 91 запланированной.

– С другой стороны (опять‑таки по данным газеты), возникают трудности и непосредственно при сборе урожая, так как этим летом (1939 г.) значительная часть пшеницы полегла из‑за плохих погодных условий. Однако указаний о том, как приспособить комбайны к сбору полегших зерновых, дано не было.

– Наконец, продолжает газета, в этом году значительно сократилось число квалифицированных сельскохозяйственных рабочих, поскольку во многих местах механикам и трактористам не заплатили еще за прошлый год. Причина? Эти рабочие получают зарплату после того, как колхозы осуществят всех свои платежи. Но кое‑где последние еще ничего не выплатили.

– «Известия» и «За социалистическое земледелие» констатируют, что из‑за всех этих «затруднений» в 1939 г. было убрано на 64 миллиона гектара зерновых меньше, чем в 1938‑м.

– В ноябре 1939 г. советская печать жалуется на значительное отставание в сборе картофеля и других овощей. Причины? Нехватка людей, лошадей и солярки, а главное, бесхозяйственность колхозников.

– «Известия» от 4 ноября 1939 г. признают, что к 25 октября совхозы сдали только 67 % зерна от запланированного, колхозы – всего лишь 59 %; на тот же день колхозы сдали государству только 34 % картофеля и 63 % овощей.

– В июле 1939 г. Съезд животноводов, состоявшийся на Украине, констатирует: 1) многие колхозы не имеют вообще никакого скота (45 % в Киргизии, 62 % в Таджикистане, 17 % в Рязанской области, 11 % в Кировской области, 34 % на Украине и т. д.); 2) численность поголовья скота в некоторых колхозах крайне низка: так, на Украине в почти половине колхозов менее 10 коров («только чтобы немного пахло коровами», – пошутил докладчик); 3) что поголовье скота в СССР после коллективизации в целом значительно сократилось.

Самое любопытное, что, как и почти везде, не было сделано ни одного здорового, реального и эффективного предложения.

Стоит ли продолжать?

Эти явления, признания и жалобы не прекращаются уже двадцать лет. Их можно было бы перечислять до бесконечности.

В СССР им уделяют некоторое внимание. Люди в какой‑то степени приноравливаются к требованиям властей и… «выкручиваются как могут».

За рубежом вплоть до последнего времени об этом ничего не знали. Теперь правда постепенно становится известной. Чтобы составить полное представление о происходящем, следует обратиться к многочисленным трудам, посвященным этой проблеме и содержащим немало фактографии.

Мы же ограничились тем, что привели некоторые факты и цифры, позволяющие читателю полнее представить себе ситуацию для ответа на фундаментальные вопросы, которые нас интересуют. Главная тема нашей работы не позволяет нам надолго на этом задерживаться.

Однако нельзя не отметить один важный факт советской действительности.

Последние меры, принятые большевистским правительством для стимуляции деятельности колхозов, представляются весьма типичными.

Уже летом 1939 г. некоторые печатные органы, например, «Партийное строительство», № 10, констатировали, что основная беда советской системы – «слабая заинтересованность колхозников в качественной работе и достижении хороших урожаев». По сигналу сверху пресса принялась муссировать эту тему.

Некоторое время спустя, в январе 1940 г., «Известия» заявляют, что «партия и правительство» приняли решение стимулировать экономическую заинтересованность колхозников. С этой целью, говорилось в газете, отныне «Каждый колхозник должен быть уверен, что излишки собранного им урожая останутся в распоряжении колхоза и послужат улучшению работы хозяйства»[46]. (То есть раньше этого не было .) И добавлялось, что очень важно «развивать творческую инициативу колхозных масс».

Наконец, приказ ЦК партии и Совета Народных Комиссаров от 18 января 1940 г. предоставил колхозам некоторую экономическую независимость. Каждый колхоз получил право самостоятельно устанавливать план посевных (который, разумеется, в обязательном порядке «утверждается официальными властями»).

Само собой разумеется, этот своего рода колхозный нэп останется только на бумаге. Он представляет собой лишь маневр правительства, вызванный, главным образом, его неудачами в финской войне и практически не соответствующий сложившейся в стране ситуации. Впрочем, крестьянская масса прекрасно поняла суть этой очередной махинации: «реформа» была встречена полным безразличием.

Мы считаем, что этот эпизод ярко характеризует сущность большевистской «коллективизации».

Напомним, что в целом так называемая принудительная «коллективизация», предпринятая с целью полностью подчинить крестьян государству и представляющая собой новую форму крепостничества, трещит по всем швам. Она не привела к прогрессу. Ее крах очевиден. То, что мы видим, не оставляет в этом никаких сомнений.

Впрочем, даже советская печать вынуждена все больше говорить о серьезной борьбе между «частным» и «социалистическим» секторами в сельском хозяйстве СССР. Оно заброшено, почти открыто саботируется крестьянами при любой возможности и множеством различных способов. В итоге положение оценивается как «очень серьезное». Ряд очевидных уступок представляет собой попытки пробудить у колхозников заинтересованность в своем колхозе и преодолеть тенденции, противоречащие ей.

Нет ни малейшего сомнения, что попытки эти потерпят крах. Борьба крестьянина против крепостничества продолжится.

«Достижения на культурном фронте»

Оставим «материальную» – экономическую, промышленную, техническую – сферу. Перейдем к области, которую можно назвать «духовной».

Главным образом уточнения требуют следующие три пункта:

1) Проблема народного образования и просвещения;

2) Освобождение женщины;

3) Религиозная проблема.

К сожалению, я не смогу подробно остановиться на каждом из них. Подобная задача потребовала бы слишком много места и не является целью нашей работы. Ограничимся констатацией некоторых основных особенностей.

Образование и просвещение . – Многие годы несведущие и пристрастные люди утверждают, что большевики заставили совершенно непросвещенную, почти «дикую» страну сделать «гигантский шаг» по пути общей культуры, образования и просвещения.

Иностранные путешественники, посетившие тот или иной город, говорят нам о чудесах, которые «видели своими глазами».

Разве не приходилось мне слышать убежденное мнение, что до большевиков «почти не было школ для народа», и что сегодня «великолепные школы построены почти повсюду»? Разве не слышал я заявления, что «до Революции в стране было только два или три университета, а большевики создали их чуть ли не в каждом крупном городе»? Разве не говорят, что до прихода к власти большевиков почти весь русский народ не умел ни читать, ни писать, и что теперь неграмотность почти преодолена? Разве нельзя услышать – я привожу этот случай как пример невежества и глубоких заблуждений на счет России, – что царские законы запрещали рабочим и крестьянам доступ в средние и высшие учебные заведения?

Что касается путешественников, понятно, что они могли видеть в больших городах СССР несколько красивых современных школ, хорошо оборудованных и организованных: прежде всего потому, что подобные образцовые школы являются одной из принадлежностей всех больших городов мира (путешественник мог обнаружить их и в царской России); затем потому, что строительство таких школ является частью показательной программы правительства большевиков. Но ясно, что ситуация в нескольких крупных городах не имеет ничего общего с положением вещей в стране , особенно в такой огромной, как Россия. Путешественник, который хотел бы составить себе более менее правдивое представление, должен многое увидеть и следить день за днем, по меньшей мере, на протяжении нескольких недель, за развитием ситуации в глубинке: в маленьких городах, бесчисленных деревнях, колхозах, на заводах, удаленных от крупных центров, и т. д. Какому путешественнику пришла в голову подобная мысль, кто получил на это разрешение и возможность?

А что касается мифов, о которых я говорил выше, оценка им дана в других частях нашей работы.

Никто не будет утверждать, что народное образование и просвещение получили в дореволюционной России достаточное развитие. (Впрочем, в то время это можно было отнести ко всем странам. Различия – лишь в деталях и нюансах.) Никто не будет спорить, что в царское России было еще очень много людей, не умевших ни читать, ни писать, и что народное образование в ней сильно отставало по сравнению с некоторыми западными странами. Но между этим и заявлениями, которые я приводил выше, есть большая разница.

Установить правду несложно.

С одной стороны, сеть начальных, средних и высших школ в дореволюционной России, не будучи достаточной, являлась довольно впечатляющей. Хуже обстояло дело с преподаванием как таковым : его программы и методы оставляли желать лучшего. Естественно, правительство мало заботилось о подлинном образовании народа. А что касается земств и частных лиц, находившихся под наблюдением властей и вынужденных следовать официальным программам, ни те, ни другие не могли достичь значительных результатов, хотя отдельные успехи имели место.

С другой стороны, «огромный прогресс», осуществленный большевиками в сфере просвещения, на деле оказывается весьма посредственным.

Чтобы понять это, достаточно, опять же, внимательно следить за советской прессой.

И здесь многолетние жалобы и признания говорят сами за себя.

Остановимся на нескольких недавних публикациях.

Согласно общим заявлениям и официальным цифрам, масштабы образования в СССР более чем достаточны. Число учеников начальных и средних школ в 1935‑36 гг. достигало впечатляющей цифры в 25 миллионов; число студентов вузов составляло 520.000. В 1936‑37 гг. соответствующие показатели возросли до 28 миллионов и 560.000. Наконец, в 1939 г. («Правда» от 31 мая) – 29,7 миллиона и 600.000. Около миллиона учащихся получало техническое образование: промышленное, торговое, сельскохозяйственное и пр. В стране широко распространены курсы для взрослых. Жажда знаний очень велика.

Естественно, что правительство, рожденное Революцией и считающее себя народным, стремится удовлетворить стремление народа к получению хорошего образования. Совершенно нормально, что правительство это проводит радикальную реформу системы образования. Так поступило бы всякое послереволюционное правительство.

Чтобы со знанием дела оценить работу правительства большевиков, официальных количественных показателей недостаточно.

Подлинная проблема в том, каково качество  этого нового образования.

Следует задаться вопросом, удалось ли правительству сделать образование хорошим, достойным, глубоким, основательным.

Необходимо знать, способны ли просвещение и образование в СССР сформировать  строителей новой жизни, борцов за дело социализма.

На этот вопрос сама советская печать уже многие годы отвечает отрицательно.

Но прежде всего констатируем, что образование в СССР доступно не всем. Действительно, высшее образование не всегда является бесплатным  (см. сталинскую «Конституцию», ст. 125). Большинству студентов государство выплачивает стипендии . А остальные? Таким образом, многие молодые люди лишены возможности получить высшее образование, которое становится привилегией , раздаваемой правительством по своему усмотрению [47].

И это не самый большой недостаток.

Многие годы колонки советских газет заполняют одни и те же утверждения и жалобы.

1) До сих пор не хватает школьных учебников . Этому препятствуют бюрократия, централизация, административная медлительность и т. п.

Председатель Комитета по делам высшей школы некий Кафтанов в своей речи («Правда» от 31 мая 1939 г.) был вынужден признать, что в вузах ощущается тотальная нехватка учебников. Небольшое количество в 1939 г. удалось наконец напечатать. Но значительная часть их представляет собой перепечатки учебников дореволюционных.

2) Из года в год то самое отмечается в отношении школьных наглядных пособий . Их нехватка или очень плохое качество серьезно затрудняют процесс обучения.

3) Количество школьных помещений  совершенно недостаточно. Оно растет крайне медленно, значительно препятствуя развитию народного просвещения. Более того, имеющиеся здания находятся в очень плохом состоянии, а недавно построенные – непременно в спешке и небрежно – непригодны и быстро разрушаются.

Однако и это не самые большие недостатки.

Дело просвещения в СССР парализует гораздо более глубокое зло – нехватка учителей и преподавателей.

Начиная с 1935 года «Известия», «Правда» и другие советские газеты полны сетований по этому поводу.

Согласно им, подготовка преподавательских кадров совершенно не отвечает потребностям страны. Например, в 1937 г. было подготовлено только 50 % преподавателей от запланированного.

На местах не хватает сотен и тысяч учителей.

Это не все. Учителя не имеют достаточной подготовки. Так, две трети преподавателей средних школ не получили высшего образования. Точно так же две трети учителей начальных школ не имеют образования среднего.

Советская печать горько сетует на крайнее невежество  учителей и приводит множество ошеломляющих примеров их непригодности и некомпетентности.

Короче – и по правде  – говоря, состояние образования и просвещения в СССР плачевно.

За пределами больших городов и их искусственного благополучия не хватает ни учебников, ни наглядных пособий, ни школ, ни учителей. Школы расположены в неприспособленных помещениях, зачастую без отопления и соблюдения норм гигиены.

Народное образование в глубинке невероятно запущено. Там царит абсолютный хаос.

Не являются ли в таких условиях «90 % грамотного населения» очередным мифом?

Сама советская печать дает ответ на этот вопрос. Из года в год она констатирует отсутствие элементарных знаний и крайне низкий культурный уровень не только народных масс, но и учащейся молодежи, студентов, учителей и преподавателей.

Усилия правительства по исправлению такого положения вещей ни к чему не приводят. Сама большевистская система  представляет собой непреодолимое препятствие на пути реального улучшения ситуации.

Препятствием является и направленность  всей системы образования в СССР. Это скорее пропаганда , нежели образование. Учащимся вбивают в головы догмы большевизма и марксизма. Не допускается никакая инициатива, никакой критический настрой, никакая свобода сомнений и исследований .

Все образование проникнуто духом схоластики  – мрачным, суровым, окаменевшим.

Полное отсутствие всякой свободы мнений, дискуссий и независимости поступков, то есть какого бы то ни было идейного обмена в стране, где допускается лишь одна марксистская догма, делает невозможным подлинное образование и просвещение народа.

Путешественники – наблюдатели исключительно поверхностные и зачастую наивные – восхищаются культурными и спортивными учреждениями, которые видели «своими глазами» во время кратких официальных визитов в Москву, Ленинград и два или три других города.

Но вот что мы читаем, например, в № 168 газеты «Труд» (июль 1939 г.).

Шахтеры Донбасса ставят перед властями следующий вопрос (редкое явление – документ опубликован):

Какая польза от вычетов из их зарплаты, направленных на содержание «Дворца культуры» в Горловке (промышленный поселок в Донецкой области)?

В текущем 1939 г., говорят шахтеры, на это было выделено несколько миллионов рублей. Один бюджет «Шахтерского клуба» составляет 1.173.000 рублей. Из указанной суммы более 700.000 выплачено кинематографической промышленности за прокат фильмов, на которые никто не ходит из‑за их плохого качества. Еще 400.000 рублей уходят на оплату персонала. А шахтеры ничего не имеют с тех денег, которые вынуждены выплачивать.

«Дворец культуры», продолжают шахтеры, окружен садом, торжественно именуемым «парком». Из зарплаты шахтеров удерживается значительная сумма денег на уход за этим садом. На их средства построили огромные ворота и несколько бетонных будок. Но обнести «парк» стеной забыли. Так что сад стоит с помпезными воротами, но без ограды. Туда никто не ходит, потому что он пребывает в запустении. Однако в нем построили летний театр, эстраду, тир, даже душевые. Ничего из перечисленного не работает, а лишь демонстрирует шахтерам беззастенчивость, с которой ответственные руководители рабочих организаций распоряжаются деньгами рабочих. Внутри «парка» эти руководители устроили для себя небольшой садик – интимный уголок, названный «садом парткома шахты». А рабочим, оплачивающим и «Дворец», и «Клуб», и «Парк», и «Сад парткома», остаются пыльные улицы Горловки.

Чудом заявление шахтеров попало на страницы газеты. По ряду причин можно предположить, что власти не смогли им отказать в этой публикации, и наверху было решено удовлетворить их требование и применить санкции. Но можно быть уверенным, что тысячи подобных случаев остаются неизвестными публике.

Удушающий догматизм; отсутствие всякой независимой личной жизни, всякого свободного стремления, всякого душевного порыва, обширных и привлекательных перспектив; царство казарменного духа, непробиваемого бюрократизма, пошлого раболепия и карьеризма; отчаянная монотонность мрачного и бесцветного существования, вплоть до мельчайших деталей определенного государственными предписаниями – таковы основные черты сферы образования, просвещения и «культуры» в СССР.

Что же удивительного в том, что, согласно «Комсомольской правде» (см., например, номер за 20 октября 1936 г.), учащаяся молодежь охвачена глубоким разочарованием и «опасной» скукой? Сама атмосфера угнетает молодых.

Судя по некоторым признаниям, появившимся в советской печати, многие студенты посещают занятия вынужденно, без подлинного интереса.

Большое число студентов проводит ночи за игрой в карты.

В дневнике молодого студента были обнаружены следующие строчки:

«Мне скучно. Мне ужасно скучно. Ничего выдающегося и примечательного: ни в людях, ни в событиях. Что меня ждет? Хорошо, я закончу учебу. Хорошо, я стану инженером, может быть, прекрасным инженером. У меня будет две комнаты, глупая жена, умный ребенок и 500 рублей зарплаты. Два собрания в месяц и т. д. А потом?… И когда я спрашиваю себя, не жаль ли мне будет расставаться с такой жизнью, я отвечаю: нет, я расстанусь с ней без большого сожаления».

Освобождение женщины . – Поднято много шума вокруг «освобождения женщины большевиками». Подлинное равенство полов, отмена законного брака, свободный союз, свобода женщины распоряжаться своим телом и право на аборт – эти «достижения» правительства большевиков воспевались и прославлялись «прогрессивной» прессой всех стран, без малейшей попытки тщательного исследования проблемы на месте.

Все это также относится к области мифов.

Читатель знает, что идеи равенства и свободы полов, со всеми практическими последствиями, которые из них вытекают, выдвигались передовыми кругами в России очень давно – задолго до Революции. Любое рожденное Революцией правительство вынуждено было бы считаться с ними, узаконить такой порядок вещей. В этом завоевании нет ничего «большевистского». Заслуга большевиков занимает здесь весьма скромное место.

Бесспорно, что большевистское правительство захотело реализовать провозглашенные принципы. Но опять‑таки основной вопрос в том, удалось ли это ему . И вновь мы могли бы заполнить целые страницы реальными фактами, показывающими, что и здесь оно потерпело позорный провал, и что сама система вынудила правительство повернуть назад, оставив лишь легенду и блеф.

Прежде всего, законный брак в СССР не отменен: он упрощен  или, скорее, стал гражданским, в то время как до Революции венчание было обязательным. То же самое относится к разводу, который регламентируется рядом финансовых условий, принудительных мер и пр. (см., например, «Известия» от 28 июня 1936 г.).

При изучении регистрации браков обнаруживается значительный процент союзов между очень молодыми женщинами и пожилыми, но хорошо оплачиваемыми мужчинами. Это доказывает, что в СССР, как и повсюду – и, быть может, чаще, чем повсюду, – брак является «сделкой»,  а не свободным союзом по любви, как большевики хотели бы заставить поверить. И это совершенно естественно для капиталистической системы, которая сохранилась, приняв иную форму. Ее сущность и проявления остались прежними.

Потерпев неудачу в попытке построить «социалистическое государство» и построив государство капиталистическое (а иное государство  и не возможно), большевики оказались вынуждены отступить назад в том, что касается отношений полов (семья, дети и т. д.).

Иного пути не было. Эту сферу невозможно изменить, если только все общество кардинально не меняется . Если общество не обновляется полностью, если оно только меняет форму, все нравы, в том числе отношения между полами, семья, дети, так же лишь изменяют форму : по сути они остаются такими же отсталыми, как и прежде.

Так и произошло в СССР.

Начиная с мая 1936 г. все «прекрасные идеи», все передовые принципы» были постепенно отброшены. Вышел ряд законов, регламентирующих брак, развод, ответственность супругов и т. д.

Это законодательство просто восстановило, хотя и в новых формах, институт «буржуазной семьи».

Женщине вновь запретили свободно распоряжаться своим телом. Право на аборт было сильно ограничено. Сегодня (см. закон мая 1936 г. и последующие указы) аборт допускается лишь в исключительных случаях, по показанию врача или в строго определенных ситуациях. Нелегальный аборт и даже совет  сделать аборт достаточно сурово наказываются.

В СССР широко распространена проституция. Чтобы убедиться в этом и осознать падение «советских» нравов в целом, достаточно регулярно и внимательно читать ежедневную хронику, корреспонденции с мест и другие подобные разделы в советской печати.

Что касается «равенства полов», это принцип довольно давно был провозглашен российскими передовыми кругами, и большевики, разумеется, взяли его на вооружение. Но, так же как и другие прекрасные социальные и нравственные принципы, он был извращен, когда Революция отклонилась от своего пути. Конкретно, в СССР существует «равенство» в труде , но не в зарплате . Женщина работает столько же, сколько и мужчина, но получает меньше. Такое «равенство» позволяет государству эксплуатировать женщину еще сильнее, чем мужчину.

Религия . – На этой важной теме следует остановиться.

Утверждают, что большевизм победил религиозные предрассудки. Это ошибка, причиной которой является, опять‑таки, незнание конкретных фактов.

Террористическими мерами большевикам удалось подавить отправление религиозных культов.  Что же касается религиозных чувств,  они вовсе не исчезли, своими методами и «подвигами» большевизм, вопреки пропаганде, у одних только усилил их, а у других просто трансформировал.

Добавим, что уже до Революции, особенно после 1905 года, религиозные чувства в народных массах пошли на спад, что серьезно обеспокоило попов и царские власти. Большевизму же удалось оживить их в иных формах.

Религия будет уничтожена не террором, не пропагандой, а реальными успехами подлинной Социальной Революции. Антирелигиозные семена, упавшие в плодородную почву этих успехов, принесут прекрасный урожай.

Что ж, о социальных «достижениях» достаточно.

Часто мне приходится слышать, что большевистское правительство сделало все, что могло  для выполнения той или иной задачи и что не его вина , если усилия его не увенчались полным успехом.

Именно:  чем больше доброй воли будет выказывать правительство большевиков, тем яснее окажется, что подлинная Социальная Революция и подлинный социализм несовместим с правительственной и государственной системой.

«Коммунистическое правительство проявило всю свою добрую волю, чтобы добиться успеха», – говорят нам.

Не буду спорить. Но проблема не в этом. Речь идет не о том, чтобы выяснять, хотело ли  большевистское правительство сделать что‑нибудь или нет . Необходимо знать, удалось ли это ему . Вот в чем весь вопрос.

По мере того, как будет видно, что правительству, несмотря на всю проявленную добрую волю, не удалось достичь поставленных целей , станет ясно, что иначе и быть не могло.

«Правительство не могло сделать большего».

Но тогда почему оно не давало действовать другим? Если оно понимало, что бессильно, оно не имело никакого права препятствовать остальным. И кто знает, чего эти остальные могли бы добиться?

Почему же правительство потерпело неудачу?

«Ему помешала отсталость страны». «Отсталые массы не были готовы».

На это ничего нельзя сказать, потому что массам сознательно не позволили  действовать. Разве удивительно, что человек не может идти после того, как ему связали ноги?

«Другие левые силы не захотели пойти вместе с большевиками». Эти другие силы не захотели слепо подчиняться большевистским приказам и требованиям, которые считали губительными . Тогда им заткнули рот и не позволили  действовать.

«Капиталистическое окружение…»
 

Именно:  капиталистическое окружение могло затруднить деятельность правительства и способствовать его перерождению. Но оно никогда не сумело бы приостановить или извратить свободную деятельность миллионов людей , готовых, как мы видели, в удивительном порыве совершить подлинную Революцию.

Говорить о «преданной Революции», как это делает Троцкий, нелепо не только в рамках всякой «марксистской» или «материалистической» концепции, но и с точки зрения здравого смысла.

Как такое «предательство» оказалось возможным после великой и полной победы Революции?

Вот в чем вопрос.

По здравом размышлении, после тщательного изучения положения вещей самый непосвященный человек поймет, что «предательство» это «не с луны свалилось»; оно явилось «материальным» и совершенно логическим последствием самого хода Революции.

Отрицательные результаты русской Революции были лишь завершением вполне определенного процесса . А сталинский режим – только неизбежный итог, к которому привели действия Ленина и самого Троцкого.

То, что Троцкий называет «предательством», на самом деле является фатальным результатом постепенного перерождения, вызванного ошибочной практикой.

Именно:  правительственная и государственная практика ведет к «предательству», то есть к краху, который делает возможным «предательство». Другие методы привели бы к иным результатам .

В своей слепой пристрастности (или, скорее, из неосознанного лицемерия) Троцкий впадает в самую банальную путаницу, для него непростительную: он путает причины и следствия.

Грубо ошибаясь (или, вероятнее всего, делая вид, что ошибается, поскольку не имеет других возможностей обосновать свою позицию), он принимает следствие («предательство» Сталина) за причину. Ошибка – или, скорее, маневр, – позволяющая ему уйти от основной проблемы: как сталинизм оказался возможен?

«Сталин предал Революцию»… Это очень просто! Даже слишком просто для объяснения чего бы то ни было.

Объяснение, однако лежит на поверхности: «сталинизм» явился естественным следствием краха подлинной Революции, а не наоборот; а крах Революции стал закономерным итогом неверного пути, который избрали большевики.

Иными словами: именно перерождение пошедшей по неверному пути Революции вызвало Сталина, а вовсе не Сталин переродил Революцию.

Добавим, что, уже пораженный болезнью, революционный организм мог бы успешно сопротивляться ей при условии свободной деятельности масс; но большевики, руководимые Лениным и самим Троцким , лишили его всех средств защиты: болезнь неизбежно должна была охватить его целиком и погубить.

«Предательство» стало возможным, ибо трудящиеся массы не выступили ни против его подготовки, ни против его совершения. Не выступили потому, что, полностью порабощенные новыми хозяевами, быстро лишились как понимания подлинной Революции, так и всякого духа инициативы, свободной деятельности. Скованные, угнетенные, они понимали бесполезность – что я говорю? – невозможность сопротивления. Троцкий лично внес вклад в возрождение в массах духа слепого повиновения, мрачного безразличия по отношению ко всему, что происходит «наверху». Это «Вождям» удалось. Народ был побежден, и надолго. Отныне стало возможным любое «предательство».

После всего сказанного мы предлагаем читателю самому вынести суждение о «достижениях большевиков».

Глава VIII

Контрреволюция

Неспособность большевистского правительства к созиданию, экономический хаос, в который погрузилась страна, небывалый деспотизм и насилие, одним словом, поражение Революции и вызванное им трагическое положение вызвали сначала массовое недовольство, затем все более и более серьезные волнения и, наконец, мощное движение, направленное против невыносимого положения вещей, которое создала диктатура.

Как всегда в подобных случаях, эти движения начались на двух различных полюсах: со стороны Реакции, «правых», которые хотели отвоевать Власть и восстановить старый порядок, и со стороны Революции, «левых», которые надеялись выправить положение и возобновить революционную деятельность.

Не будем долго останавливаться на контрреволюционных движениях. С одной стороны, они более или менее известны, с другой, сами по себе представляют весьма второстепенный интерес – такого рода движения возникают во время практически всех великих революций.

Однако некоторые аспекты  этих движений достаточно показательны для того, чтобы уделить им внимание.

Вначале (в 1917 и 1918 гг.) сопротивление Социальной Революции было очень ограниченным, скорее локальным и довольно слабым. Как и во всех революциях, некоторые реакционные элементы сразу же выступили против нового порядка, попытавшись удушить Революцию в зародыше. Поскольку подавляющее большинство рабочих, крестьян и армии поддерживало – активно или пассивно – нововведения, это сопротивление было быстро и легко подавлено.

Если бы после этого Революция показала себя плодотворной, сильной, созидательной, справедливой; если бы она смогла достойно разрешить свои огромные проблемы и открыть перед страной – и, быть может, перед остальным миром – новые горизонты, все бы, конечно, ограничилось несколькими отдельными стычками, и победе Революции ничто бы не угрожало. Последующий ход событий в России и мире мог бы принять иной оборот, чем тот, который мы наблюдаем уже двадцать лет.

Но, как известно читателю, пришедший к власти большевизм извратил, сковал и выхолостил Революцию. Сначала он сделал ее бессильной, бесплодной, бесцветной, неудачной, затем мрачной, отвратительно тиранической, бесполезно и бессмысленно жестокой.

В итоге большевизм вызывал разочарование, возмущение, отвращение у все более широких слоев населения. Мы видели, как он одолел рабочих, подавил свободы, уничтожил другие общественные течения. Его жестокий террор и насилие по отношению к крестьянам вынудили последних выступить против него.

Не будем забывать, что во всех революциях большинство  населения – простые аполитичные «обыватели», «граждане», изо дня в день делающие свои дела, мелкая и часть средней буржуазии, значительное число рабочих и крестьян и т. д. – вначале соблюдали нейтралитет : приглядывались, колебались и пассивно ожидали первых результатов . Для Революции важно как можно быстрее  «оправдать» себя перед этими элементами. Иначе все «безразличное» население отвернется от нее, проявит враждебность, начнет симпатизировать проискам контрреволюции, поддержит их и сделает гораздо более опасными.

В особенности такова ситуация во время больших потрясений , которые затрагивают интересы миллионов людей, глубоко трансформируют общественные отношения, происходят ценой великих страданий и обещают удовлетворить народные требования. Это удовлетворение должно наступить быстро . Во всяком случае, массам нужно на это надеяться . В противном случае Революция ослабевает, а контрреволюция обретает силу.

Добавим, что для нормального развития революции необходимо активное содействие нейтральных элементов, ибо они включают в себя большое число «специалистов» и профессионалов – квалифицированных рабочих, инженеров, интеллигенцию и т. д.

Все эти люди, которые не слишком враждебны к произошедшей Революции, обратятся к ней  и с энтузиазмом ей помогут, если ей удастся внушить им доверие, показать им свои возможности и перспективы, свои преимущества, силу, правоту, справедливость .

В противном случае эти элементы станут открытыми врагами Революции, что нанесет ей весьма чувствительный удар.

Можно предположить, что широкие трудящиеся массы, действуя самостоятельно и свободно с помощью революционеров, сумели  бы достичь убедительных результатов и, следовательно, успокоить и привлечь на свою сторону вышеназванные элементы.

Диктатура – бессильная, надменная, глупая, злобная и жестокая – не способна на это и отбрасывает их на другую сторону баррикады.

Большевизм не может «оправдать» ни себя, ни Революцию.

Как мы видели, единственная крупная проблема, которую ему удалось разрешить – с грехом пополам и под давлением армии, которая отказывалась сражаться, – была проблема войны. Этот успех – заключенный мир – на длительное время обеспечил ему доверие и симпатии широких народных масс. Но этим все и ограничилось. Затем он показал себя бессильным в экономической, социальной и прочих сферах. Бесплодность его правительственных, государственных методов стала ясна сразу же после победы.

Большевики и их сторонники любят ссылаться на «ужасные трудности», которые пришлось преодолевать большевистскому правительству после войны и Революции в такой стране, как Россия. Именно этими трудностями и пытаются оправдать действия большевиков.

Такие аргументы могут повлиять на иностранную  публику, которая не знает фактов. Но те, кто пережил  Революцию, рано или поздно поняли: 1) что причиной губительных действий большевиков были не столько трудности, с которыми пришлось сталкиваться, сколько сам характер большевистской доктрины ; 2) что многие из этих затруднений возникли как раз потому, что правительство с самого начала стало душить свободную активность масс ; 3) что большевики не только не ослабили действительные трудности , но еще больше их усугубили; 4) что свободные массы легко бы их преодолели.

Основной трудностью было, конечно, снабжение продовольствием. Чтобы двигать Революцию вперед, следовало как можно быстрее перейти от дефицита и «товарной» (денежной) экономики к изобилию и экономике «распределительной», уничтожить деньги.

Но чем значительнее становились трудности, тем менее правительство оказывалось способным из разрешить; чем острее они были, тем более следовало дать волю свободной инициативе и активности народа. Но, как мы знаем, большевистское правительство завладело всем: идеями, инициативой, средствами. Оно стало абсолютным диктатором («пролетариата»), подчинило массы, удушило их порыв. И по мере того, как нарастали трудности, оно ограничивало активность «пролетариата».

Нет ничего удивительного в том, что, вопреки так называемой «индустриализации», пресловутым «пятилетним планам» и т. п., большевизм не смог покончить с трудностями и вскоре в своей безнадежной борьбе с требованиями жизни дошел до самого отвратительного насилия, которое только подчеркивало его реальное бессилие. Не принудительной, навязанной массе рабов индустриализацией можно достичь изобилия и построить новое общество.

Сами массы интуитивно чувствовали необходимость перехода к новым формам производства и трансформации отношений между производством и потреблением. Они все яснее осознавали возможность покончить с деньгами и перейти к системе прямого обмена между организациями производителей и потребителей. Не раз и во многих местах они даже были готовы реализовать это на практике. Весьма вероятно, что если бы они обладали свободой действий, им удалось бы постепенно прийти к подлинному решению экономической проблемы – создать распределительную экономику. Нужно было дать им возможность поиска и действия, направляя их и помогая как настоящие друзья.

Правительство не желало ничего слышать. Оно считало, что все сделает само, навязывая свою волю и свои методы. Поначалу интуитивно, а затем все более и более ясно массы начали осознавать неэффективность этих методов, бессилие правительства, опасность, которую несли стране диктатура и насилие.

Легко понять психологические последствия такого состояния дел.

С одной стороны, массы постепенно отворачивались от большевизма или же, охваченные разочарованием, даже выступали против него. Недовольство, мятежные настроения росли день ото дня.

Но с другой стороны, народ не знал, как выйти из тупика. Не предлагалось никакого стоящего решения, всякий свободный обмен идеями, дискуссии, пропаганда и независимая деятельность были запрещены. Ситуация казалась массам безвыходной: они не имели никаких возможностей действовать; их организации были огосударствлены и военизированы; малейшая оппозиция сурово каралась; оружие и другие материальные средства находились в руках властей и новых привилегированных сословий, которые готовы были защищать себя всеми способами.

В итоге массы, все более возмущенные, не видели никакой возможности реально что‑либо изменить.

Бдительная контрреволюция не упустила случая использовать подобное положение вещей и умонастроения. Она спешно попыталась обернуть их в свою пользу . Так растущее народное недовольство послужило основой массовых контрреволюционных движений и три года поддерживало их.

На юге и востоке страны начались крупные военные кампании, затеянные привилегированными классами, поддержанные иностранной буржуазией и руководимые старорежимными генералами.

В новых условиях мощные выступления 1919–1921 гг. носили гораздо более серьезный характер, чем стихийное и довольно незначительное сопротивление 1917–1918 гг., такое, как мятеж генерала Каледина на юге, атамана Дутова на Урале и др.

Уже в 1918–1919 гг. тут и там происходили более серьезные, более масштабные восстания. Вспомним наступление генерала Юденича на Петроград (декабрь 1919 г.) и контрреволюционное движение на севере страны под эгидой «правительства Чайковского».

Хорошо организованные, вооруженные и экипированные силы Юденича находились на подступах к недавней столице. И на этот раз они были легко разбиты благодаря подъему, энтузиазму, а также превосходной организации рабочих масс Петрограда при поддержке отрядов кронштадтских матросов – внесли свой вклад и восстания в тылу врага. В обороне города участвовала молодая Красная Армия под командованием Троцкого.

Движению Чайковского удалось захватить Архангельскую губернию и часть Вологодской. Как и повсюду, разгромила его не Красная Армия. Ему положили конец стихийные выступления трудящихся масс по обе стороны фронта. Необходимо отметить, что движение Чайковского, поддержанное иностранной буржуазией, столкнулось и с сопротивлением западного рабочего класса. Стачки и манифестации против антироссийской интервенции – особенно в английских портах – обеспокоили буржуазию, которая не чувствовала себя в безопасности в своих странах, и заставили ее отступить.

Более значительным оказался мятеж адмирала Колчака, начавшийся на востоке страны летом 1918 г. В числе прочих его поддержали чехословацкие части, сформированные в России. Стоит ли говорить, что Красная Армия Троцкого не в силах была его подавить. И на этот раз ему положило конец ожесточенное сопротивление партизан – вооруженных рабочих и крестьян, – а также восстания в тылу. Красная Армия торжествовала… поставленная перед свершившимся фактом.

Отметим, что все эти контрреволюционные движения более менее активно поддерживались умеренными социалистами – меньшевиками и правыми эсерами.

В момент наступления белочехов (июнь‑июль 1918 г.) большевики, стремясь избежать всяких осложнений и опасаясь возможного похищения, в ночь с 16 на 17 июля расстреляли бывшего царя Николая II и его семью, переправленных ранее в город Екатеринбург на Урале. Затем большевики эвакуировали город.

Обстоятельства этой казни представляются довольно загадочными, несмотря на подробное расследование, проведенное одним следователем по приказу Колчака. В точности не известно даже, исходило ли распоряжение от центральной власти в Москве или от местного Совета. Сами же большевики хранят молчание [48].

Таким образом, в то время народные массы, еще не разоруженные большевиками и сохранившие веру в большевистскую Революцию, энергично сопротивлялись контрреволюционным движениям и довольно легко расправлялись с ними.

Положение полностью изменилось к концу 1919 года.

Массы, разочаровавшиеся в большевизме (и разоруженные «советским» правительством), перестали оказывать прежнее сопротивление контрреволюции. Кроме того, вожди белых движений научились прекрасно использовать настроения масс. В своих листовках и манифестах они заявляли, что борются исключительно против деспотизма большевиков. Они обещали народу «свободные Советы» и сохранение других принципов Революции, поруганных большевистским правительством. (Разумеется, после победы они не собирались выполнять свои обещания и надеялись подавить всякую оппозицию.)

Именно поэтому два крупнейших выступления белых на юге, под командованием Деникина и Врангеля, приняли такие масштабы, что поставили режим под непосредственную угрозу.

Первое движение, под военным командованием генерала Деникина (1919 г.), быстро охватило всю Украину и значительную часть Центральной России. Белая армия, сметая красные части, взяла Орел, город на пути к Москве. Большевистское правительство уже готовилось к бегству, когда к его великому удивлению противник неожиданно и спешно отступил. Угроза Москве миновала. Положение было спасено. Ниже читатель обнаружит подробный рассказ об этом историческом эпизоде. Однако отметим, что и на сей раз ни большевики, ни их армия не сыграли никакой роли в поражении Деникина.

Вторым крайне опасным для большевистской власти движением руководил генерал Врангель. Оно последовало за выступлением Деникина. Врангель, более хитрый, сумел извлечь некоторые уроки из неудач своего предшественника и завоевать более глубокие и прочные симпатии в массах. Поворот в общественном мнении зашел дальше. В последней части нашей книги читатель увидит, как была разгромлена эта вторая вооруженная контрреволюция. И здесь заслуга принадлежит не большевикам.

Все эти движения,  а также другие, менее значительные, потерпели крах.

Деникинское полностью распалось. Подойдя, как мы видели, «к воротам Москвы», его армия быстро оставила завоеванные позиции и бежала обратно на юг. Там она была разгромлена. Отдельные остатки ее были постепенно ликвидированы перешедшими в наступление отрядами Красной Армии, а также партизанами.

По меньше мере в течение суток охваченное паникой большевистское правительство не хотело верить в отступление деникинских войск, не понимало его причины. Только позднее оно получило объяснения. Осознав наконец очевидное, правительство вздохнуло с облегчением и направило красные части преследовать белых. Это был конец движения Деникина.

Выступление Врангеля поначалу тоже казалось успешным. Не угрожая Москве, оно, однако, беспокоило большевистское правительство больше, чем рейд Деникина. Потому что народ, испытывавший растущее отвращение к большевизму, казалось, не хотел оказывать серьезное сопротивление этому новому антибольшевистскому движению – он оставался безразличным.

С другой стороны, из‑за почти всеобщего безразличия большевистское правительство не могло, как прежде, полностью рассчитывать на свою армию.

Однако, несмотря на первоначальные успехи, движение Врангеля было разгромлено, как и все остальные.

Что послужило причиной этого почти «чудесного» поворота событий, этого финального краха кампаний, начинавшихся так удачно?

Подлинные причины и точные обстоятельства контрреволюционных наступлений и отступлений, с одной стороны, мало известны, с другой, сознательно искажаются заинтересованными авторами.

Кратко основные причины разгрома белого движения были следующими:

Прежде всего, неумное, циничное и вызывающее поведение руководства, вождей и главарей движения. Сразу же после победы эти господа становились настоящими диктаторами завоеванных районов, ни в чем не уступая большевикам. Чаще всего проводя время в кутежах, не в силах нормально организовать жизнь, напыщенные, исполненные презрения к трудовому народу, они быстро показывали последнему, что их цель – восстановить старый порядок со всеми его «прелестями». Заманчивые обещания их манифестов, раздаваемых накануне наступления, быстро забывались. Этим господам не хватало терпения дождаться хотя бы окончательной победы. Они сбрасывали маски до того, как оказывались в безопасности, с поспешностью, которая выдавала их истинные цели. А последние ничего хорошего народу не сулили. Повсюду немедленно начинался белый террор и дикие репрессии, доносы, аресты и массовые казни без суда и пощады.

Более того, вместе с белыми армиями возвращались прежние собственники, помещики и промышленники, бежавшие или изгнанные во время Революции и спешившие вновь завладеть своим «имуществом».

Самодержавный и феодальный режим возрождался во всем своем безобразии.

Подобное поведение быстро вызывало мощную ответную реакцию трудящихся масс. Возвращения царизма и помещиков они опасались гораздо сильнее, чем большевизма. При последнем они, несмотря ни на что, могли надеяться на улучшения, в конце концов, на «свободную и счастливую» жизнь. В то время как с возвращением царизма надеяться было уже не на что. Его незамедлительно следовало остановить. Крестьяне, которые в то время, по крайней мере, в принципе, могли пользоваться экспроприированными землями, особенно беспокоились при мысли о том, что придется возвращать эти земли прежним владельцам. (Такое умонастроение трудящиеся масс в значительной степени объясняет временную прочность большевистского режима: из двух зол массы выбирали то, которое казалось им меньшим.)

Таким образом, восстания против белых вспыхивали тотчас же после эфемерных побед последних. Едва осознав опасность, массы переходили к сопротивлению. И спешно созданные партизанские отряды, поддерживаемые как Красной Армией, так и трудовым народом, оправившимся от своих заблуждений, громили белых.

Например, наибольший вклад в разгром сил Деникина и Врангеля внесла украинская повстанческая рабочая и крестьянская армия, известная под названием «махновской», по имени ее командира, партизана‑анархиста Нестора Махно .

Подробно об этой армии и движении, сражавшихся во имя свободы, против всех сил угнетения, красных и белых, мы расскажем ниже, когда будем рассматривать другое  сопротивление большевизму – сопротивление слева .

Но раз уж мы заговорили о белой реакции, уточним сразу же, что именно народная армия Махно вынудила Деникина оставить Орел и спешно пуститься в бегство. Именно «махновские»  отряды нанесли сокрушительное поражение арьергардам и отборным частям Деникина на Украине.

Что касается армии Врангеля, то, что первое серьезное поражение ей нанесла армия Махно , признали сами большевики, причем при довольно любопытных обстоятельствах.

Во время грозного наступления Врангеля я находился в большевистской тюрьме в Москве. Так же как и Деникин, Врангель бил Красную Армию и вынуждал ее спешно отступать на север. Махно, который в то время враждовал с большевиками, решил, ввиду серьезной угрозы, нависшей над Революцией, предложить им мир и помочь в борьбе с белыми. Находившиеся в затруднительном положении большевики согласились и заключили с Махно соглашение. Последний напал на врангелевскую армию и нанес ей поражение под Ореховым. Прежде чем начать преследование бегущего противника, Махно послал телеграмму московскому правительству, сообщив о победе и заявив, что не двинется ни на шаг, пока не выпустят на свободу его адъютанта Чубенко и меня. Все еще нуждаясь в Махно, большевики смирились и освободили меня. Тогда же они показали мне его телеграмму и признали высокие боевые заслуги его партизанской армии.

В заключение мне хотелось бы подчеркнуть лживость некоторых легенд, выдуманных и распространяемых большевиками и их друзьями.

Первая – об иностранной интервенции. Согласно ей, масштабы интервенции были весьма значительны. Этим, в частности, большевики объясняют силу и успехи некоторых белых движений.

Такое утверждение не соответствует действительности. Оно сильно преувеличено. На самом деле иностранная интервенция во время русской Революции никогда не была ни мощной, ни продолжительной. Она ограничивалась некоторой, довольно скромной помощью деньгами, провиантом и снаряжением. Позднее сами белые подтверждали это и горько жаловались. Что касается посланных в Россию войск, они были незначительны и не играли практически никакой роли.

Это легко понять. Прежде всего, у иностранной буржуазии было немало дел в своих странах во время и после войны. Кроме того, военачальники опасались «разложения» подчиненных им войск при контакте с революционным русским народом. Этого контакта по возможности избегали. Не говоря уже об английских и французских частях, которые никогда не воевали против революционеров [49], австро‑германские оккупационные войска (после Брестского мира), довольно многочисленные и получавшие поддержку украинского правительства Скоропадского, быстро разложились и были изгнаны революционными силами.

В связи с этим позволю себе подчеркнуть, что последствия немецкой оккупации подтвердили позиции анархистов по отношению к Брестскому миру. Кто знает, какова была бы сегодня картина мира, если бы в то время большевистское правительство, вместо того, чтобы вести переговоры с немецкими империалистами, позволило бы их войскам войти в революционную Россию, и не были бы результаты оккупации такими же, как те, что позднее позволили уничтожить деникиных, врангелей, австро‑германцев и tutti quanti!

Что ж! Всякое правительство – и всегда – для Революции означает: «политический» путь, застой, недоверие, реакция, опасность, несчастье.

Ленин, Троцкий и иже с ними никогда не были революционерами. Они были лишь решительными реформистами, которые, как настоящие реформисты и политиканы, неизменно прибегали к старым буржуазным методам в решении как внутренних, так и военных проблем. Они не верили ни в народные массы, ни в подлинную Революцию, даже не понимали ее. Доверив этим буржуазным государственникам‑реформистам судьбу Революции, революционные российские трудящиеся совершили фундаментальную и непоправимую ошибку. Это частично объясняет то, что происходит в России с октября 1917 г. до наших дней.

Вторая весьма распространенная легенда – о решающей роли Красной Армии. Большевистские «историки» утверждают, что именно она разбила контрреволюционные войска, подавила белых и одержала все победы.

Нет ничего более далекого от истины. Во время всех значительных кампаний белых Красная Армия терпела поражение и бежала. Белых разбил восставший вооруженный народ. Красная Армия неизменно приходила на готовое, чтобы помочь уже победившим партизанам добить бегущие белые отряды и возложить на себя победный лавровый венок.

Книга третья

Борьба за подлинную Социальную Революцию

 

Предисловие

Мы уже писали, что в эпоху русской Революции сформировались не только силы правой реакции, но и движения противоположной направленности – революционные , которые сражались против большевистской власти во имя подлинной свободы и подлинных принципов  Социальной Революции, отвергнутых и растоптанных большевиками.

Прежде всего отметим, что гибельная политика, удушающий этатизм и централизм, чудовищный бюрократизм, поразительное бессилие в разрешении насущных проблем, «предательство» и бесстыдное насилие большевиков вызвали оппозиционные и мятежные движения даже в рядах правящих партий .

Так, летом 1918 года левые эсеры, до того участвовавшие в правительстве, вышли из него, порвали с большевиками, объявили им войну и вскоре пали под ударами прежних союзников [50].

Позднее в самой большевистской партии образовалась «рабочая оппозиция», первые выступления которой побудили Ленина опубликовать свой известный памфлет «Детская болезнь левизны в коммунизме». «Рабочая оппозиция» также подверглась беспощадным репрессиям [51].

И, наконец, еще позднее, опять же в самой правящей партии возникли другие оппозиционные движения, поочередно подавленные с неизменной жестокостью [52].

Все эти движения, чисто политические и зачастую несмелые, не представляют особого интереса. Конечно, будущие историки найдут в них весьма поучительный пример для характеристики и анализа режима. Но с точки зрения Революции  и ее судьбы это были, по сути, лишь «семейные ссоры», хотя порой очень бурные. Если бы эти оппозиционеры, бунтовщики взяли верх, в стране произошла бы смена хозяев, но положение вещей в целом ничуть бы не изменилось. Новые правители неизбежно прибегли бы к методам и политике своих предшественников. Для народа  все осталось бы по‑прежнему. Иными словами, «чем больше изменений, тем больше постоянства».

Но помимо этих «дворцовых» волнений существовали довольно мощные, исключительно народные  левые движения: массовые , неполитические, социальные и подлинно революционные.

Остановимся на двух из них, наиболее сознательных, значительных и наименее известных – Кронштадтском в марте 1921 г. и Украинском, широкомасштабном и массовом, которое просуществовало почти четыре года – с 1918‑го до конца 1921‑го.

Часть 1

Кронштадт (1921 г.)

 

Глава I

Географическое положение

За рубежом ходило и ходит до сих пор немало легенд о роли Кронштадта в русской Революции. Но правда о нем по‑прежнему покрыта мраком.

Прежде всего, что из себя представляет Кронштадт?

Кронштадт – это крепость, военно‑морская база или, скорее, укрепленный город, построенный два века назад на острове Котлин в тридцати километрах к западу от Санкт‑Петербурга, в глубине Финского залива. Он защищает подступы к столице со стороны Балтийского моря. И одновременно является крупнейшей базой русского флота на Балтике.

Зимой Финский залив замерзает. В течение пяти месяцев, с ноября по апрель, связь Кронштадта со столицей обеспечивается дорогой, проложенной по льду залива.

Остров Котлин – узкий, вытянутый, с неправильными очертаниями – составляет в длину 12 километров. Его максимальная ширина около 3 километров. Берега его труднодоступны и, кроме того, хорошо обороняются.

Примерно треть острова занимает город, порты и доки. Северная, западная и южная часть усеяна фортами и бастионами. Во время Революции 1917 года территория между гордом и берегами была почти пустынна.

С севера и юга остров окружен многочисленными фортами и батареями, уходящими далеко в море.

В двадцати километрах южнее острова, на мысе находится стратегически важный форт Красная Горка; на побережье к северу от острова, примерно в 10 километрах, расположены укрепления «Лисий Нос».

Наиболее примечательным местом в городе является Якорная площадь. Она может вместить до 30 тысяч человек и ранее служила местом обучения новобранцев и военных парадов. Во время Революции она превратилась в настоящий народный форум. По малейшему сигналу тревоги матросы, солдаты и рабочие собирались на массовые митинги.

Зимой ту же роль выполнял огромный «морской манеж».

В городе проживали экипажи Балтийского флота, размещенные в больших казармах; солдаты гарнизона, главным образом, артиллеристы; несколько тысяч рабочих, занятых в основном на военных арсеналах; наконец, многочисленные офицеры, чиновники, торговцы, ремесленники, служащие и т. д. Всего около 50 тысяч жителей.

Глава II

Кронштадт до Революции

 

Читатель мог видеть, что мы отметили решающий вклад Кронштадтских матросов в революционные события.

Действительно, Балтийский флот и гарнизон Кронштадта сыграли в Революции важную роль.

Этому способствовал ряд причин.

Прежде всего, во все времена матросов набирали среди рабочих. Разумеется, самых квалифицированных, образованных, «смышленых». А в политическом плане такие рабочие являлись наиболее передовыми. Часто до службы на флоте они уже были революционерами. Естественно, несмотря на дисциплину и наблюдение, они оказывали сильное влияние на своих товарищей по экипажу.

С другой стороны, посещая в ходе своей службы зарубежные страны, матросы прекрасно видели различия между относительно свободными режимами и царской Россией. Они легче других воспринимали идеи и программы политических партий. Многие из них поддерживали отношения с революционной эмиграцией и читали запрещенную, нелегальную литературу.

Добавим, что просвещению кронштадцев во многом способствовала близость к столице, живущей насыщенной политической и интеллектуальной жизнью. Они находились в эпицентре всех важнейших событий. Именно в Санкт‑Петербурге ключом била политическая жизнь. Именно в Санкт‑Петербурге происходили массовые рабочие волнения. Именно там собиралось многочисленное и беспокойное студенчество. Бурная активность революционных групп, все более частые и массовые волнения и манифестации, стычки, которыми они порой заканчивались – все это вызывало у жителей Кронштадта живой интерес к событиям в стране, политическим и социальным проблемам эпохи, побуждало их поддерживать стремления и борьбу народных масс.

Санкт‑Петербург постоянно держал Кронштадт в напряжении, временами лихорадочном.

Уже в 1905–1906 и 1910 гг. кронштадтские матросы поднимали серьезные волнения, сурово подавленные. Но это не поколебало их боевого духа.

Наконец, в самом начале Революции 1917 года крайние течения – большевики, левые эсеры, максималисты, синдикалисты, анархисты – создали в Кронштадте активные и хорошо организованные группы. Их деятельность вскоре оказала значительное влияние на массы матросов.

В результате Кронштадт стал в авангарде Революции 1917 года.

Кронштадтская «фаланга» шла во главе революционного народа. По своей энергии, по уровню сознательности она была «гордостью и славой русской Революции», как позднее сказал Троцкий, когда она помогла ему взять власть. Что не помешало ему повернуть орудия против этой «славы», ставшей «контрреволюционным сбродом», как только она выступила против злоупотреблений и лжи партии большевиков.

Глава III

Кронштадт – авангард Революции
Его борьба

Его конструктивная деятельность и влияние

Начиная с февраля 1917 г. и все время Революции кронштадтцы бросались на самые трудные участки. Они не ограничивались энергичной деятельностью в своем городе. Исполненные революционного энтузиазма и боевого пыла, сильные и отважные, сознающие свое значение, они не колеблясь отдавали Революции все, что могли, все, в чем она нуждалась: свою пламенную веру, силу и сознательность, преданных бойцов, готовых пожертвовать своей жизнью, народных агитаторов и пропагандистов, распространителей революционной литературы, различных технических специалистов и, главное, воинов, которым не было равных в бою.

Совершенно естественно, что в феврале 1917 г. Кронштадт сразу же стал на сторону Революции.

Восстав и захватив город, матросам пришлось взяться за тягостное дело, которое они, однако, считали необходимым: в ночь с 27 на 28 февраля были арестованы и немедленно расстреляны 200 высших офицеров, известных своей ярой реакционностью. Так матросы утолили свою горечь и злость, накопленные за долгие годы. Действительно, среди расстрелянных были те, кто в 1910 г., во время попытки мятежа приказал расстрелять несколько сотен матросов и затопить у форта Тотлебен суда, полные арестованных моряков.

Эти 200 офицеров стали единственными жертвами революционных событий [53].

Отметим, что одновременно матросы защищали не только тех офицеров, которых уважали и любили, но и всех, кто не принимал участия в жестоких репрессиях. Повсюду группы матросов искали своих командиров, исчезнувших в вихре событий. Обнаружив их арестованными другими экипажами, они добивались их освобождения и возвращали на свои корабли или в казармы, где те оказывались в безопасности.

Матросы быстро организовали первый кронштадтский Совет. Будучи весьма умеренным (большинство его членов составляли правые эсеры и меньшевики), под давлением революционных масс этот Совет, тем не менее, вскоре вступил в острый конфликт с Временным правительством. Непосредственный повод разногласий был незначительным. Но суть их являлась весьма серьезной, и массы это хорошо понимали. Правительство не желало терпеть ни независимого духа, ни бурной активности кронштадтцев. Оно стремилось любой ценой сломить одних, лишить возможности действовать других, короче, избавиться от возмутителей спокойствия и полностью подчинить себе город.

Первые конфликты были улажены полюбовно. После многочисленных митингов и совещаний Кронштадт счел благоразумным пойти на временные уступки.

Однако, недовольные мягкостью Совета, жители Кронштадта – первыми в стране – решили переизбрать своих делегатов.

Тем временем не замедлили разразиться новые конфликты с Временным правительством. Не раз чаша терпения кронштадтцев казалась переполненной, и они готовы были восстать против властей. Лишь убежденность в том, что страна не поймет таких преждевременных действий, останавливала матросов.

Именно в этот момент стали распространяться вымыслы и клевета в отношении Кронштадта, активно тиражируемые российской и зарубежной буржуазной печатью. «Кронштадт отделился от России и провозгласил себя независимой республикой». «Кронштадт печатает свои деньги». «Кронштадт готовится вступить в мирные переговоры с врагами отечества». «Кронштадт в ближайшее время заключит сепаратный мир с немцами» [54]. Вот лишь некоторые из подобных небылиц. Целью их являлась дискредитация Кронштадта в общественном мнении страны, после чего мятежную крепость без труда можно было бы подавить.

Известно, что первому Временному правительству не хватило времени на осуществление этого проекта. Оно пало, сметенное всеобщим недовольством.

Кронштадт еще более возвысился в глазах народных масс.

Второй кронштадтский Совет был гораздо левее первого. В него входило значительное число большевиков, несколько максималистов и анархистов[55].

Однако деятельность Совета и неизбежные столкновения между его фракциями значили мало по сравнению с огромной работой, происходившей в самих массах , на кораблях, в казармах, в цехах.

Митинги на Якорной площади следовали один за другим. Там с различных точек зрения ставились и обсуждались все проблемы Революции.

Народ жил насыщенной, исполненной подъема жизнью.

Так Кронштадт учился и готовился к активнейшей роли, которую ему предстояло сыграть на всех этапах Революции в различных уголках России.

Поначалу поддерживавшие Керенского матросы быстро в нем разобрались.

Уже через две недели после пресловутого неудачного наступления 18 июня Кронштадт решительно осудил действия правительства. Тем более что в это же время Керенский, узнав о враждебных настроениях Кронштадта, начал арестовывать активистов‑матросов, которые прибывали в Петроград, и намечал другие репрессивные меры. Волнения и перестрелки в Петрограде, когда революционно настроенный полк пулеметчиков с оружием в руках воспротивился отправке на фронт и был расстрелян верными правительству войсками, подлили масло в огонь.

Именно тогда, 4 июля 1917 г., 12 тысяч кронштадтских матросов, солдат, рабочих и работниц прибыли в Петроград с красными и черными знаменами и транспарантами, гласившими: «Вся власть местным Советам!» Манифестанты направились к Таврическому дворцу, где все фракции, включая большевиков, обсуждали сложившуюся политическую ситуацию. Кронштадтцы собирались вовлечь в свою акцию массы и гарнизон столицы, продолжить борьбу вплоть до свержения Временного правительства и замены его правительством «Советов».

Тогда за ними не последовали. Потеряв несколько товарищей в уличных стычках с правительственными войсками, кронштадтцы осознали неудачу своего выступления и возвратились на остров. Новая Революция еще не назрела.

Правительство, со своей стороны, не осмелилось принять жестких мер против манифестантов. Оно не чувствовало себя достаточно сильным для этого. После трудных переговоров с Кронштадтом, одновременно с которыми обе стороны готовились к беспощадной борьбе (Кронштадт формировал батальоны для наступления на Петроград), удалось прийти к согласию, и спокойствие было восстановлено.

Небесполезно напомнить о некоторых особенностях этого неудавшегося «бунта».

Решающую роль в нем сыграли большевики. Массы выступали в основном под их лозунгами. В самом Кронштадте именно представители большевиков являлись главными организаторами акции. Матросы спросили их: «Что делать, если партия нас не поддержит?» Те ответили: «Мы вынудим ее действовать». Но Центральный Комитет не принял никакого решения (предпочел воздержаться), а некоторые видные большевики по договоренности с другими фракциями участвовали в акции «как частные лица». Ленин ограничился тем, что произнес с балкона ободряющую речь и удалился. Троцкий и другие вожди воздержались от всякого вмешательства и тоже попрятались. Это было не их движение. Они им не руководили. Так что оно их не интересовало. Они ждали своего часа.

Любопытная подробность: некоторые большевики, водрузив на броневик большое красное знамя с надписью «ЦК ВКП(б)», захотели возглавить манифестацию. Матросы заявили им, что организатор акции – не большевистская партия, а Кронштадтский Совет, и вынудили их пристроиться сзади.

Анархисты, уже тогда достаточно активные в Кронштадте, приняли участие в манифестации и потеряли в схватках несколько своих товарищей.

По существу это было массовое, многотысячное движение [56].

Другой любопытный факт: после июльских дней буржуазная печать возобновила клевету против Кронштадта, утверждая, что бунт был организован «на немецкие деньги» («уточнялось», что каждый матрос получил по 25 рублей золотом), говоря об «измене» и пр. К этому хору присоединилась и социалистическая пресса, заявлявшая, что движение было делом рук «подозрительных элементов». Разве не говорилось в свое время, что «социализм – лучший жандарм буржуазии»?

Эти события позволили Керенскому грозить Кронштадту суровыми репрессиями. Но, как мы видели, перейти от слов к делу он не осмелился.

Кронштадт, впрочем, не давал себя запугать. Там все более сознавали, что находятся на верном пути. И что близок день, когда широкие массы поймут: вера, сила и цели кронштадцев – это их вера, сила и цели.

И Кронштадт развернул необычайно активную, лихорадочную деятельность.

Вначале он стал посылать группы народных агитаторов и пропагандистов – своего рода революционных эмиссаров – во все уголки страны.

Из лозунгом была «вся власть местным Советам!»

В провинции посланцев арестовывали десятками. В ответ Кронштадт посылал новые группы.

Вскоре его усилия увенчались успехом. Матросы Черноморского флота, до той поры поддерживавшие Керенского, поставили под сомнение «информацию из надежного источника» о «контрреволюционной роли Кронштадта». Чтобы разобраться, они послали на остров делегацию. С почетом принятые Советом, делегаты близко познакомились с кронштадтцами, поняли их и увидели, что пресса и власть лгут.

С этого момента между двумя флотами установились тесные связи.

Несколько воинских подразделений с фронта также отправили в Кронштадт делегатов, призванных выяснить настроения матросов и попытаться урезонить их – до такой степени клевете удалось подорвать репутацию кронштадтцев.

Одна из этих делегаций, многочисленные члены которой готовы были в случае необходимости прибегнуть к насилию, представляла собой настоящий воинский десант. Она прибыла в Кронштадт на боевых кораблях (экипированных даже пушками и пулеметами), готовая к любому повороту событий. Делегаты не рискнули причалить, так как газетные публикации и слухи позволяли ожидать, что ее может встретить интенсивный огонь защитников «независимой республики Кронштадт», продавшейся Германии.

Бросили якорь на некотором расстоянии от острова и отправили в город шлюпки с «уполномоченными». Высадившись на берег, те осторожно направились в сторону города, подобно разведчикам на вражеской территории.

Все, как и обычно, завершилось торжественным приемом в Совете и жаркими, но дружескими спорами. Матросы посетили «десантные» корабли, которые причалили в порту. Гости, со своей стороны, осмотрели линкоры и крейсера. Вечером после обильного ужина и под звуки музыки делегация отправилась обратно на фронт с криками: «Вся власть местным Советам!»

Зачастую делегаты предлагали матросам заменить на фронте их усталые полки. На что кронштадтцы неизменно отвечали: «Пока земля не принадлежит крестьянам и Революция не победила окончательно, трудящимся защищать нечего».

Когда накануне похода генерала Корнилова на Петроград реакция, стремившаяся овладеть ситуацией, насаждала в армии дисциплину, вводила на фронте смертную казнь и пыталась разогнать солдатские комитеты, Кронштадт вновь стал готовиться к вооруженному восстанию.

В это же время под предлогом укрепления Рижского фронта правительство Керенского решило изъять у Кронштадта и его фортов все тяжелые орудия. Это переполнило чашу терпения матросов. Они прекрасно понимали, что их артиллерия не окажет никакого влияния на ход боевых действий. Более того, им было известно, что немецкий флот собирается напасть на Кронштадт. Они готовились преградить ему путь, а это невозможно без артиллерии. Не допуская, что правительство может пребывать в неведении, они увидели в намерении разоружить Кронштадт накануне боевых действий на море прямую измену. И окончательно убедились, что правительство Керенского решило задушить Революцию любыми средствами, не исключая сдачу немцам Кронштадта и Петрограда.

Кронштадт не колебался. На кораблях и в экипажах, в фортах и цехах тайные собрания приступили к разработке плана сопротивления. Каждый день десятки матросов отправлялись в Петроград, где, выступая на заводах, верфях и в казармах, открыто призывали к восстанию.

Столкнувшись с подобной решимостью, правительство отступило. Стороны пришли к компромиссу: на фронт отправился лишь небольшой отряд матросов. По существу, кронштадтцы от такого решения только выиграли. Действительно, единственное место, куда им до сих пор не удавалось проникнуть благодаря бдительности офицерских комитетов, был именно фронт. Теперь представился случай занести туда так называемую «кронштадтскую заразу».

После «путча» генерала Корнилова в августе 1917 г., о котором мы говорили выше и в подавлении которого особо отличились кронштадтские матросы, остатки недоверия, которое еще питали к ним народные массы, рассеялись. Популярность Керенского падала с каждым днем. Повсюду начинали понимать, что Кронштадт был прав, не доверяя правительству, разоблачая происки реакции и препятствуя ей.

Кронштадт одержал полную моральную победу.

Начиная с этого времени на остров начали прибывать многочисленные рабочие и крестьянские делегации. Люди пытались понять происходящее, спрашивали советов и указаний на будущее. Народ все больше признавал революционную роль Кронштадта.

Поначалу все делегаты просили матросов послать в свои края пропагандистов и революционную литературу. Кронштадту только это и надо было. Можно без преувеличения сказать, что вскоре не осталось ни одной области, ни одного уезда, где бы не провели несколько дней кронштадтские посланцы, советовавшие решительно захватывать землю, не подчиняться правительству, переизбирать и укреплять Советы, бороться за мир и продолжение революции.

Как раз тогда правые эсеры и меньшевики были вынуждены покинуть Советы и уступить в них место большевикам. В это же время лихорадочно ковались основные действующие силы грядущей Революции.

Ленин был в курсе дел и готовил наступление «своего часа».

Таким образом, неутомимая деятельность кронштадтцев вдохнула революционный дух в рабочие, крестьянские и солдатские организации.

Отметим, что кронштадтцы решительно выступали против любой неорганизованности, любых действий, продиктованных личной ненавистью и отчаянием.

И добавим, что в то же время Балтийский флот вел ожесточенную борьбу против германской эскадры, защищая подступы к Петрограду во имя рождавшейся Революции.

Читателю уже известно, какую роль сыграл Кронштадт в борьбе против генерала Корнилова и в Октябрьской революции.

Повсюду, где Революция сражалась против старого порядка, в рядах ее бойцов были кронштадтцы.

В заключение главы, посвященной добольшевистскому периоду, нам остается рассказать читателю об огромной конструктивной  работе, которую Кронштадт проводил, несмотря на необходимость участия в вооруженной борьбе и выполнения других задач.

Кронштадский Совет создал две важные организации – «Техническую и военную комиссию» и «Комиссию по пропаганде».

В Техническую и военную комиссию  входили: 14 членов Совета, несколько делегатов от «Союза рабочих морского транспорта» и представители военных кораблей и фортов.

Кроме того, в основных фортах избирали специальных комиссаров. Они должны были обеспечивать непрерывную связь между фортами, а также следить за состоянием укреплений, вооружением и пр.

Комиссия ведала всем, что имело отношение к обороне Кронштадта и его техническим потребностям. В числе прочего, она была призвана осуществить принцип всеобщего вооружения трудового народа: занималась военным обучением рабочих; формировала из них батальоны; вела ежедневный учет всех боевых единиц и т. д. Также она следила за состоянием торговых, грузовых и пассажирских кораблей: проводила их инвентаризацию; руководила ремонтными работами; находила применение железному лому, которым был заполнен огромный склад боеприпасов.

Комиссии по пропаганде  уделялось в Кронштадте огромное значение. Она развила мощную просветительскую активность не только в самом городе, но и более менее отдаленных местах, и круг ее деятельности постепенно охватывал всю страну. Каждый день с фортов, находившихся порой в трех десятках километрах от острова, из пригородов Петрограда поступали просьбы прислать ораторов, докладчиков, ведущих собраний, пропагандистов.

Комиссия собирала и распространяла всякого рода литературу: политическую, социальную (социалистическую, коммунистическую, анархистскую) и научно‑популярную, касающуюся в основном вопросов экономики, сельского хозяйства и пр.

Каждый солдат был призван за свой счет собрать библиотечку, которую сначала изучал сам, а затем должен был увезти «к себе» – в свой край, свою деревню.

Методы отбора и отправки пропагандистов заслуживают особого внимания.

Всякий цех, боевая единица, корабль мог послать в провинцию одного народного пропагандиста. Тот, кто хотел поехать, должен был объявить об этом на общем собрании своей части или цеха. Если не было замечаний, матросский или цеховой комитет давал кандидату рекомендацию, которая затем визировалась Комиссией по пропаганде и передавалась в секретариат Совета. Если на общем собрании Совета кандидатуру поддерживали те, кто лично знал кандидата, и никто не возражал против нее по соображениям революционного или морального порядка, Совет давал формальный и окончательный мандат, который должен был оберегать пропагандиста от всякого рода неприятностей, служил ему пропуском.

Денежные средства на такие командировки выделялись из кассы Совета, формировавшейся за счет добровольных взносов рабочих.

Почти всегда пропагандист вез с собой предметы, специально изготовленные рабочими в качестве подарков крестьянам.

Это производство заслуживает отдельного упоминания.

Кронштадтские рабочие, главным образом те, кто происходил из крестьян, образовали цех, где работали в свободные часы, изготовляя необходимые в деревне вещи: ключи, подковы, косы, плуги и т. д. Им помогали умелые солдаты и матросы.

Производство получило название «Союз трудящихся Кронштадта». На каждом изготовленном предмете ставилась марка Союза. Список изделий периодически публиковался в «Известиях» Кронштадтского Совета.

Союз попросил всех жителей города собирать для него ненужный железный лом. Металл предоставила и Техническая комиссия.

Посланцы Кронштадта никогда не забывали взять с собой эти изделия, чтобы раздавать их крестьянам при посредстве местных Советов. Крестьяне засыпали кронштадтский Совет выражениями горячей признательности и, в свою очередь, обещали поддержать «город» в борьбе «за хлеб и волю».

Необходимо отметить еще одно предприятие кронштадтцев.

На пустом пространстве между городом и берегами городские жители разбили коллективные огороды, нечто вроде маленьких садоводческих коммун.

Группы горожан человек по пятьдесят, живущих в одном квартале или работающих на одном предприятии, договаривались сообща обрабатывать землю. Каждая «коммуна» получала от города по жребию участок земли. «Коммунарам» помогали специалисты – землемеры и агрономы.

Все общие вопросы, интересовавшие членов коммуны, обсуждались на встречах делегатов или общих собраниях.

Посевным фондом занимался Продовольственный комитет. Сельскохозяйственные орудия предоставлялись городскими складами и самими «коммунарами». Навоз – единственное доступное удобрение – также выделялся городом.

Эти огороды сослужили жителям Кронштадта хорошую службу, особенно в периоды голода, в 1918 году и позднее.

Одновременно такие «коммуны» сплачивали кронштадтцев.

«Свободная коммуна» показала свою жизнеспособность. Она просуществовала до 1921 года и долгое время являлась единственной независимой организацией, которую не удалось уничтожить большевикам.

Всем, что касалось городских служб, ведали сами жители через свои Домовые комитеты  и «милицию». Постепенно дело шло к социализации жилищ и городского хозяйства.

В Кронштадте и окрестностях (до воцарения большевиков) жители каждого дома  проводили в начале несколько общих собраний. На собраниях избирался «комитет квартиросъемщиков», состоявший из энергичных и способных людей (жильцы хорошо знали друг друга.) Комитет следил за порядком в доме и безопасностью его жителей, назначал дежурных и т. д. «Домовые комитеты» делегировали по одному своему члену в «уличный комитет», занимавшийся делами отдельной улицы . Затем шли «квартальные», «окружные» и, наконец, «городской комитет», занимавшийся общегородскими делами и естественным и логичным образом централизовавший работу, когда это было необходимо. Таковы были задачи Комитетов.

«Милиция» была организована подобным же образом: в каждом доме имелись милиционеры из жильцов; затем следовала уличная, квартальная милиция и т. д.

Все службы работали замечательно, так как ответственные за них люди выполняли свою работу от души, любили ее, то есть трудились сознательно и добросовестно, полностью отдавая себе отчет в важности выполняемых задач[57]. (Разумеется, большевики, придя к власти, постепенно ликвидировали это местное самоуправление и заменили его «механической» государственной организацией, чиновниками.)

На пути к полной социализации жилищ и городских служб трудящиеся Кронштадта делали мирные и созидательные шаги, направленные на фундаментальное переустройство самих основ общественной жизни.

---

[1] Как не раз случалось, большевики и здесь постарались исказить факты. В своей печати они заявляют, что Железняков стал – или всегда был – большевиком. Понятно, что его реальная идейная принадлежность ставит их затруднительное положение. После гибели Железнякова (он был смертельно ранен в бою с белыми на юге России), большевики в газе «Известия» рассказали, что на смертном одре Железняков признал, что согласен с большевизмом. Затем они прямо заявляли, что он всегда был большевиком. Это не так. Автор этих строк и его идейные товарищи близко  знали Железнякова. Отправляясь из Петрограда на фронт, прощаясь со мной и зная, что, будучи анархистом, он мог ожидать от большевиков всего, чего угодно, Железняков сказал мне буквально следующее: «Что бы ни произошло и что бы обо мне не говорили, знай, что я – анархист , что я буду сражаться как анархист , и если такова моя судьба, умру как анархист ». И он попросил меня, если не останется в живых, разоблачать ложь большевиков. Здесь я выполняю его просьбу.

[2] Неточность Волина, на самом деле одни сутки. – Прим. перев.

[3] Разгон Учредительного Собрания оброс множеством легенд, не соответствующих действительности. Судя по стенограмме заседания, А. Железняков потребовал от депутатов разойтись, ссылаясь не столько на «усталость караула», сколько на приказ, полученный им от наркома морских дел П. Дыбенко. Однако, Собрание некоторое – недолгое, правда – время еще работало, после чего был объявлен перерыв. Следующее заседание состоялось лишь через полгода, и не в Петрограде…

Полк «двинцев» был составлен из солдат разных частей 5 армии Северного фронта, отказавшихся участвовать в июньском наступлении 1917 года, ведших революционную агитацию и заключенных в Двинскую военную тюрьму (отсюда и название). После корниловского мятежа «двинцев» перевели в Бутырскую тюрьму (Москва), а в конце сентября 1917 освободили; тогда же ими явочным порядком был составлен «полк» (869 человек), выбраны командиры. Среди «двинцев», помимо анархистов, имелось некоторое количество большевиков.

[4] Не совсем точное утверждение. После роспуска Собрания (6 января 1918 г.) в Петрограде произошли волнения, жестоко подавленные правительственными войсками. – Прим. перев .

[5] Речь идет о революции и гражданской войне (1936–1939 гг.), активное участие в которых приняли анархисты. – Прим. перев .

[6] В махновском движении принимали активное участие и левые с.‑р., которые были представлены и среди боевых командиров, и в составе Военно‑Революционного Совета повстанцев, – но доминировало, конечно, влияние анархистов.

[7] Здесь следует кратко сказать о различных течениях анархизма.

Анархо‑синдикалисты  возлагали надежды главным образом на свободное синдикалистское рабочее движение, иными словами, считали средством достижения своей цели синдикализм.

Анархо‑коммунисты  рассчитывали не на рабочие профсоюзы, а на свободные коммуны и их федерации как основу всей общественной деятельности. Они не доверяли синдикализму.

Наконец, анархо‑индивидуалисты , скептически относившиеся к синдикализму и коммунизму, даже либертарному, делали ставку, в первую очередь, на освобождение личности. В качестве основы нового общественного устройства они допускали лишь свободные объединения личностей.

В ходе русской Революции возникло движение, стремившееся примирить эти три тенденции, создав своего рода «анархический синтез» и объединенное либертарное движение. Инициатором этой попытки объединения анархистов была конфедерация «Набат». См. также анархистскую литературу, особенно периодическую, с 1900‑го до 1930 года.

[8] ФАГМ распалась летом 1918. Ее преемниками являлись последовательно: «Московская Федерация Анархистов» (1918), «Московский союз анархистов‑синдикалистов‑коммунистов» (1919), «Московский Союз Анархистов» (1919–1920), «Московская секция анархо‑универсалистов» (1920–1922).

[9] «Набат» – газета, издававшаяся Секретариатом «Конфедерации Анархистов Украины» с осени 1918 до ноября 1920 (с перерывами). Издавалась еженедельно, осенью 1919 (на занятой махновцами территории) – ежедневно. Тираж достигал нескольких тысяч экз. Неоднократно закрывалась советской властью: в феврале 1919, мае 1919, январе 1920, ноябре 1920.

[10] В прошлом гетман являлся выборным руководителем независимой Украины. Поставленный у власти немцами, Скоропадский принял это звание.

[11] КАУ «Набат» вела подпольную деятельность до конца 1920‑х. Еще в 1928–1930 гг. предпринимались попытки собрать нелегальный съезд украинских анархических групп.

[12] Выходные данные газеты указаны неточно. В действительности – № 5 от 16/29 января 1918 г. – Прим. перев .

[13] ???

[14] Разоружение населения Петрограда и Москвы началось в феврале‑марте 1918, официально – в рамках борьбы с бандитизмом. В июле 1918 были разоружены и расформированы отряды рабочей «Красной Гвардии».

[15] Разгром ФАГМ производился силами отрядов чекистов, латышских стрелков и красных курсантов. Ни Красная армия, ни Красная гвардия к операции не привлекались, что свидетельствует о недоверии советской власти к собственным силам в столь «деликатной» операции. По официальным данным, было арестовано около 600 анархистов. Под предлогом «борьбы с бандитизмом» Федерацию изгнали из всех помещений, занимаемых ею, – в т. ч. предоставленных ранее самой властью. Были ликвидированы библиотеки, клубы, мастерские, коммуны и даже «Пролетарский театр» анархистов.

[16] Летом 1919 ЧК арестовала легальный съезд «Всероссийской Федерации анархической молодежи». В марте 1921 были арестованы активисты организации «Объединенное анархическое студенчество города Москвы». Обе организации не занимались какой‑либо «политикой», а видели своей задачей работу по самообразованию и выработку анархического мировоззрения.

[17] На эту тему см. анархистские издания: «Репрессии против анархизма в Советской России»  (Юля, название этой книги на русском языке: «Гонения на анархизм в Советской России». 1922.), «Бюллетень Комитета помощи» и др.

[18] Имеется в виду, например, бывший анархист Г. Сандомирский, сотрудник НКИД и член советской делегации на Генуэзской конференции 1922 г., во время которой он рассказывал итальянским анархистам о полной свободе, которой, якобы пользуются анархисты в Советской России.

[19] «Советские анархисты» – в большинстве своем ветераны движения, после 1917 года в той или иной степени признавшие неизбежность, необходимость и прогрессивность Советской власти, а потому отказавшиеся от всякой борьбы против нее.

[20] Имеются в виду «Всероссийская Федерация Анархистов‑Коммунистов» и «Всероссийская Федерация Анархистов», к началу 1920‑х гг. объединявшие немногих активистов (почти исключительно в Москве) и настроенные «более чем лояльно по отношению к Советской власти» (А. Горелик). Федерации действовали легально до смерти своего лидера А. Карелина в 1926 г.

[21] Имеются в виду некоторые представители разновидностей индивидуалистического анархизма, например, братья Гордины (основатели теории «пананархизма» и организаторы «Первого центрального социотехникума»), «анархо‑биокосмисты», «неонигилисты» и т. п. группы.

[22] Выражение, по‑видимому, заимствовано из книги П. Истрати «К иному пламени», критикующей советский режим. – Прим. перев.

[23] Разумеется, я использую слово «руководить» в значении организовывать, управлять  (социальный термин), а не в значении править  (политический термин). Правительство , даже состоящее из рабочих (что не относится к СССР), может служить лишь интересам некоего привилегированного слоя, который неизбежно формируется в политической, государственной системе.

[24] С 15.12.1930 всем промышленным предприятиям было запрещено принимать на работу лиц, уволившихся с прежнего места работы без специального разрешения. Вскоре в СССР были введены трудовые книжки (с 11.02.1931 для промышленных и транспортных рабочих, с 20.12.1938 – для всех категорий трудящихся) и паспорта (27.12.1932), что окончательно ликвидировало возможность свободного выбора места работы и жительства. В 1932 была отменена ст. 37 КЗоТ, разрешавшая переводить работника с одного предприятия на другое только с его согласия. Наконец, 19.10.1940 был принят Указ СНК СССР, прямо позволяющий переводить работников на другие предприятия без их согласия.

[25] Пусть читатель не думает, будто мы отдаем предпочтение частному капитализму. Я лишь констатирую факт, не более того. Очевидно, что свобода выбора эксплуататора – ценность невеликая. Но жить и работать, находясь под постоянной угрозой потерять единственного эксплуататора, еще менее привлекательно. Эта угроза, все время нависающая над рабочим в СССР, превращает его в законченного раба. Вот и все, что мне хотелось сказать.

[26] Закон от 15.11.1932 предусматривал увольнение и выселение из ведомственного жилья промышленных рабочих и шахтеров за однодневный прогул. Указ СНК СССР от 28.12.1938 предусматривал систему наказаний за опоздания и «бездельничание на работе», по которому за 20‑минутное опоздание следовало увольнение. Вскоре, с 26.06.1940 Верховным Советом СССР было принято постановление, по которому однодневный прогул наказывался шестью месяцами принудительных работ. Нужно учесть, что в СССР от непрерывности стажа зависели размеры пенсии и страховых пособий по болезни.

[27] В 1929 на сдельной системе оплаты труда находилось 29 % общего числа рабочих. В 1931 – уже 65 %, а в 1938 – 75 %.

[28] За пределами России подоплека «стахановского движения» недостаточно известна.

Термин возник от имени шахтера Стаханова,  избранного партией большевиков и властями ввиду широкой кампании по интенсификации производительности труда. Магнаты «советского» неокапитализма стремились внедрить в СССР принципы системы Тейлора , при этом не желая называть ее своим именем и устроив так, чтобы инициатива исходила как бы снизу.

Однажды Стаханов, якобы по собственному почину, заявил своим начальникам, что открыл новый принцип организации труда в угледобыче, который позволит увеличить производительность в х  раз. Правительство открытием «заинтересовалось», сочло его полезным, раздуло его и организовало широкую кампании за всеобщее  внедрение нового метода.

На самом деле Стаханов, которого надоумила партия, как говорится, «открыл Америку»: его «новый» метод оказался старым, давно известным и возник по ту сторону Атлантики – речь шла о конвейере  применительно к российским условиям. Но специфическая «рекламная кампания» сделала из него необыкновенную и гениальную находку. Глупцы и простаки за границей приняли это всерьез.

«Открытие» сыграло на руку государству‑хозяину: прежде всего, оно позволяло надеяться на общий подъем производительности труда; затем, создавало условия для быстрого формирования слоя привилегированных рабочих , весьма полезного, так как эти привилегированные, как правило, были неплохими лидерами, призванными облегчить манипулирование и эксплуатацию рабочей массы ; наконец, в определенных кругах поднимало престиж государства‑хозяина.

«Почин был положен» благодаря массированной рекламе в печати, на митингах и т. д. Стаханова объявили «героем труда», наградили… Его система стала применяться в других отраслях промышленности. Повсюду нашлись завистники – «соревнующиеся», – которые начали подражать ему и даже кое в чем превзошли. Все эти люди надеялись выделиться, «выдвинуться из рядов», «сделать карьеру», разумеется, в ущерб всем  рабочим, вынужденным смириться с новыми темпами, то есть с возросшей эксплуатацией под наблюдением «героев». Последние делали карьеру за счет других. Они добивались преимуществ и привилегий в той мере, в какой им удавалось применять систему и вовлекать в нее массы. «Соревнование стахановцев» друг с другом породило «сверхстахановство».

Массы рабочих быстро осознали подлинный смысл новации. Не имея сил создать для противостояния «сверхэксплуатации» массовое движение, они проявляли свое недовольство в многочисленных актах саботажа или мести, вплоть до убийства слишком рьяных «стахановцев». Чтобы подавить антистахановское движение, пришлось прибегнуть к крайне суровым мерам. Впрочем, затею вскоре оставили. Ее последствием явился своего рода рабочий карьеризм, играющий в производстве весьма незначительную роль.

[29] Милюков П. Н. Россия на переломе: Большевистский период русской революции. т. 1, Париж, 1927, с. 123, 124.

[30] Большевики утверждают, что если бы они не взяли власть, это сделала бы контрреволюция, и Революция потерпела бы поражение. Утверждение это немногого стоит. Большевики смогли захватить власть, потому что широкие народные массы были на стороне Революции . Особенно рабочие, крестьяне и солдаты. Рабочие, захватившие заводы, крестьяне, взявшие землю, революционеры, помогавшие тем и другим, и солдаты, поддерживавшие Революцию, – какая сила  без промышленности, средств, массовой поддержки и армии смогла бы остановить ее? Заграница? Кто знает, как сложилась бы ситуация в других странах и их отношение к событиям, если бы русская Революция пошла по пути, за который выступали анархисты? Кто знает, каковы бы тогда оказались последствия? В тот момент необходимо было публичное обсуждение двух концепций. Большевики же предпочли удушить своих соперников. Результаты этого мир испытывает на себе уже четверть века.

[31] В Украине прямой продуктообмен между городскими рабочими и крестьянскими организациями налаживался на практике в короткий период между октябрем 1917 и германской оккупацией, – разумеется, встречая саботаж со стороны большевистской власти. См., например, воспоминания Н. Махно или А. Горелика.

[32] Постановлениями от 9 и 13 мая 1918 Совнарком и ВЦИК ввели режим продовольственной диктатуры: все продовольственное дело, в т. ч. закупка хлеба по установленным государством ценам, передавалось в ведение Наркомата продовольствия. Для борьбы со «спекулянтами» и «укрывателями излишков хлебных запасов» наркомату предоставлялись чрезвычайные полномочия.

[33] Декрет о борьбе со спекуляцией принят Совнаркомом 22 июля 1918 г.

[34] 21 марта 1921 г. ВЦИК утвердил Постановление о замене продразверстки натуральным налогом, разрешавшем крестьянам оставлять у себя часть произведенной продукции. Через несколько дней декретом Совнаркома была разрешена свободная торговля сельскохозяйственными продуктами. С конца 1921 началась денационализация мелкой и даже некоторых предприятий средней промышленности.

[35] Курс на ускоренную коллективизацию сельского хозяйства был принят на ноябрьском 1929 года пленуме ЦК ВКП(б).

[36] Закрепощение колхозников обеспечивалось отсутствием у них паспортов. Распределение произведенной колхозами продукции в описываемое Волиным время иллюстрируется официальной статьей А. Ариной «Колхозы в 1938 году» (журнал «Социалистическое сельское хозяйство», 1939, № 12): государство забирало в той или иной форме (обязательные поставки, оплата услуг МТС и т. д.) 38,1 % зерна, в фуражный и семенной фонд поступало 32,2 % зерна, на распределение среди колхозников (включая административный аппарат) оставалось 27,7 %. В не‑зерновых отраслях хозяйства картина складывалась еще более красочная: в виде обязательных поставок и натуральной оплаты МТС государство изымало в 1937–1938 гг. 54,7 % семян подсолнечника, 99,8 % сахарной свеклы, 95,1‑98,5 % хлопка, 30 % мяса, 44 % молока. (Здесь и далее данные взяты из работы Т. Клиффа «Государственный капитализм в России», 1991.)

[37] В 1935 году государственные закупочные цены на овес составляли 4–6 копеек за 1 кг, на рожь – 4,6–6,9 копеек за 1 кг; розничная цена государственной торговли на эту же продукцию составляла, соответственно, 55‑100 копеек и 60‑100 копеек за 1 кг. Розничная цена на муку превышала закупочную цену на пшеницу в 60–70 раз.

[38] Имеется в виду голод 1932–1933 гг. (искусственно организованный правительством СССР) в Украине, Северном Казахстане, на Нижней Волге и Кубани. Точные данные о количестве погибших от голода неизвестны, по оценкам историков, речь идет о 3–4 млн. умерших. Кроме того, около 2 млн. казахов откочевали за границу, в Китай.

[39] Первый пятилетний план предусматривал рост производительности сельского хозяйства за 1929–1933 гг. примерно в полтора раза. Реально объемы производства сократились , составив в 1933 менее 2/3 от уровня 1929 г. Конечно, такое падение производительности труда было вызвано не только сопротивлением крестьян, но также развалом и дезорганизацией в непривычных условиях колхозов, особенно в сфере животноводства.

[40] В 1932 году колхозам, колхозникам и остававшимся крестьянам‑единоличникам было разрешено продавать «излишки» своей продукции на разрешенных государством колхозных рынках. Однако рост производительности труда в сельском хозяйстве достигался не только относительной либерализацией, но и одновременным увеличением эксплуатации крестьянства: так, если в 1932 на одного колхозника приходилось в среднем 257 трудодней, то в 1938 – уже 437.

[41] «Диктат», контроль, угрозы имели место с самого начала. С другой стороны, отметим, что наркомы, члены Политбюро и других высших органов власти никогда не избирались, а назначались ЦК партии по рекомендации «гениального Вождя» и одобрялись Съездом Советов, покорным инструментом Комитета.

[42] По сравнению с ними нацисты – всего лишь скромные ученики и подражатели.

[43] Данные 1936–1938 гг.

В 1937 г. среднемесячная зарплата в промышленности составляла: 115 руб. для низших категорий рабочих (поденные рабочие), 200–300 руб. для квалифицированных рабочих, 1500 руб. для инженеров, 2000 тыс. руб. для директоров предприятий. Здесь не учитываются премии и т. п. выплаты, поступавшие прежде всего администрации.

[44] Практически каждая советская пятилетка оканчивалась выполнением (или даже перевыполнением) плановых заданий по производству «продукции группы А» (тяжелая промышленность), и катастрофическим невыполнением планов по «группе Б» (легкая и проч. Промышленность, ориентированная на удовлетворение потребностей населения).

[45] «Известия», 30 мая 1939 г. Речь наркома текстильной промышленности СССР тов. Косыгина А. Н.

[46] Отрывок приводится в обратном переводе с французского. – Прим. перев .

[47] В период, когда писалась работа Волина (конец 1930‑х гг.) огромное количество молодых людей было вынуждено бросать учебу по материальным причинам. Например, в технические училища в 1930–1938 гг. было принято 1062,0 тыс. человек, окончило обучение в них 362,7 тыс. человек (Культурное строительство в СССР. М. 1940. С. 111–112). Указом СНК ССР от 2.10.1940 была установлена плата за обучение  в старших классах средней школы (150–200 рублей в год) и в вузах (300–500 рублей в год). По официальным данным (Народное образование в РСФСР в 1943 г. М. 1944. с. 42), отсев учащихся средних школ за 1940–1943 гг. «в связи с установлением платного образования», составлял 20 % в год.

[48] Расстрел Николая Романова и его семьи был произведен по решению Екатеринбургского Совета, но с ведома и одобрения Совнаркома.

[49] Использование войск интервентов, направленных странами Антанты в Россию, в боях гражданской войны действительно было крайне незначительным. Единственное исключение – Чехословацкий корпус, но он не был прислан в Россию, а был сформирован на ее территории.

[50] Имеется в виду выход представителей ПЛСР из советского правительства весной 1918 г. и события июля 1918 в Москве, на Восточном фронте и в других местах, получившие название «левоэсеровского мятежа». Вскоре после этих событий левые с.‑р. были исключены из большинства Советов, а партия подвергается почти непрестанным преследованиям и репрессиям.

[51] «Рабочая оппозиция» – фракционная группа в РКП(б), возникшая в 1920 и выступившая с критикой слева политической и экономической политики руководства страны партии. Лидеры – А. Шляпников, С. Медведев, А. Коллонтай. В 1922 группа формально распущена, но фактически продолжала существовать в нелегальных условиях до начала 1930‑х гг.

[52] Имеются в виду оппозиционные группы и течения внутри РКП(б) – ВКП(б) 1920‑1930‑х гг.: «левая оппозиция большевиков‑ленинцев» («троцкисты»), «новая оппозиция» («зиновьевцы»), «правая оппозиция» и другие.

[53] По официальным данным, 27 февраля – 1 марта 1917 г. на Балтийском флоте было расстреляно восставшими матросами, покончили жизнь самоубийством и пропали без вести 91 морской, а также 12 сухопутных офицеров, из них в Кронштадте – 36 человек.

[54] В середине мая 1917 Кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов объявил себя единственной властью на территории города, входящей в контакт по делам общегосударственного значения с Петроградским Советом. Через несколько дней Кронштадтский Совет принял новую резолюцию, подтверждающую признание Временного правительства, но одновременно требующую передачи всей власти Советам.

[55] По ряду причин анархисты оказались слабо представлены в Советах. Кроме Кронштадта, несколько анархистов были в Московском и Петроградском Советах.  А вообще анархист в Совете представлял собой явление исключительное.

Что касается отношения  анархистов к Советам, оно менялось в соответствии с эволюцией последних. Благоприятное  поначалу, когда Советы еще представлялись органами рабочего класса и развитие революционных событий позволяло надеяться, что они окажутся полезными, оно постепенно становилось скептическим  и, наконец, негативным  по мере того, как Советы превращались в политические органы, управляемые правительством.

Так что вначале анархисты не противились избранию своих товарищей в Советы. Затем они перешли к критике, стали воздерживаться и в итоге начали высказываться «окончательно и категорически против участия» анархистов в Советах, «превратившиеся ныне – окончательно и повсеместно – в политические органы демократического парламентаризма, покоящиеся на началах власти, государственности, управления и мертвящей централизации сверху» (Резолюция съезда «Набата» в Елисаветграде, апрель 1919 г.).

Анархисты и анархо‑синдикалисты в 1917 – начале 1918 гг. входили в Советы многих городов (помимо Петрограда, Москвы, Кронштадта, также в Одессе, Харькове, Иркутске, Красноярске, Гельсингфорсе, Выборге и др.; в ряде случаев анархисты даже возглавляли Советы (Екатеринославский губернский (К. Гринбаум), Гуляй‑польский (Н. Махно), Павлоградский уездный (А. Аникст), Черемховский (А. Буйских) и др.), но, чаще всего, они шли в Советы с чисто информационными целями, тем самым ограничивая собственное представительство, либо вообще отказывались от участия в Советах по принципиальным соображениям, видя в них органы власти.

[56] События 3–4 июля 1917 г. в Петрограде были, фактически, подготовлены «Петроградской Федерацией Анархистов‑Коммунистов» и созданным по ее инициативе «Временным революционным комитетом». С утра 3 июля в части петроградского гарнизона, находившиеся под влиянием ПФАК (1‑й пулеметный, 1‑й пехотный полки, запасной батальон Московского полка и некоторые другие) и на заводы направились анархистские агитаторы (И. Блейхман, П. Калабушкин, М. Никифорова и др.), призвавшие солдат и рабочих к выступлению против Временного правительства. Большевистская партия до последнего момента противодействовала проведению вооруженной демонстрации, и присоединилась к движению, лишь уступив давлению рабочих и солдатских масс, в т. ч. собственных рядовых активистов, – но сумела возглавить его и повести под своими лозунгами. В столкновениях с верными правительству войсками по официальным данным погибло 56 человек, ранено свыше 650 человек.

[57] В августе‑ноябре 1917 года автор этих строк, живший тогда в Петрограде, часто бывал в Кронштадте с выступлениями и непосредственно наблюдал за активной и свободной жизнью его населения. Некоторые материалы для этой главы также заимствованы из прекрасной брошюры, изданной на русском языке и написанной человеком, жившем в Кронштадте и участвовавшем в происходивших событиях: Е. Ярчук «Кронштадт в русской революции».