Уильям Сьюард Берроуз Аллея Торнадо

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Уильям Сьюард Берроуз

 

Аллея Торнадо[1]

Джону Диллинджеру,[2] в надежде, что он все еще жив.

День Благодарения, 28 ноября 1986 года.

Благодарю за дикую индейку и странствующих голубей, обреченных, чтобы их высрали здоровые американские кишки…

благодарю за континент, разграбленный и загаженный…

благодарю за индейцев, не очень строптивых, не очень опасных…

благодарю за стада бизонов, которых можно убить, освежевать, бросая гниющие остовы…

благодарю за истребленных волков и койотов… благодарю за АМЕРИКАНСКУЮ МЕЧТУ опошленную и подтасованную, так что просвечивает наглая ложь…

благодарю за Ку‑клукс‑клан, за шерифов, лелеющих засечки по числу убитых негритосов, за порядочных прихожанок со злобными, тощими, кислыми, полными ненависти лицами…

благодарю за наклейки «Убей пидора во имя Христа»…

благодарю за выведенный в лабораториях СПИД…

благодарю за сухой закон и Войну Против Наркотиков…

благодарю за страну, где никому не позволено заниматься своим делом…

благодарю за нацию стукачей…

да, благодарю за все воспоминания…

ну‑ка, посмотрим твои руки… с тобой вечно морока, ты всегда был занудой…

благодарю за последнее величайшее предательство последней величайшей человеческой мечты.

ДЖЕРРИ И БИРЖЕВОЙ МАКЛЕР

Джерри Эллисор, слабоумный соседский мальчишка, решил подразнить робкого человечка с карикатуры в «Нью‑Йоркере», такого типа, который не хочет ни во что встревать, прохожего на другой стороне улицы… вот девочка с отрезанными руками пытается его остановить, а он объезжает ее и катит себе дальше (я имею в виду историю пятнадцатилетней девочки, которой насильник отрезал руки: она выбежала на шоссе, три машины проехали мимо, и только четвертая остановилась и отвезла ее в больницу).

Этому типу вечно не везет. Во время отпуска в Вест‑Индии он надеется, что уличные певцы отстанут, если он просто будет их игнорировать.

– Не обращай на них внимания, дорогая.

И вот этот служащий средних лет обедает в закусочной здоровой пищи, он съел зеленый салат и выпил морковного сока. Мальчишка садится к нему за столик, хотя три часа дня и закусочная полупустая. Мужик чувствует жуткую вонь – точно от хорька, только еще резче – глаза у него слезятся, спазмы в желудке. Мальчишка улыбается, скаля кривые желтые зубы.

– От меня всегда так пахнет, ну… перед этим. – Мальчишка протягиваетему карточку, на которой красными буквами напечатано:

«Привет. Я – Джерри. Вот мои инструкции: Когда это начнется, не паникуй. Садись, где бы ты ни был, и спокойно сообщи оброжелательному человеку поблизости, что у тебя будет припадок. Объясни ему следующее:

Когда начнется, вы должны обернуть палец носовым платком, полотенцем или салфеткой и запихнуть мне в рот, чтобы я не прикусил язык. Другой рукой расстегните мне воротник, ремень, развяжите ботинки и откройте ширинку, чтобы ослабить давление на мой пах. Во время моих приступов часто возникают эрекции. Это естественная вещь. (Если я наложу в штаны, вымойте меня горячей водой с мылом и дайте смену белья).

Будьте осторожны: когда я оклемаюсь, я иногда набрасываюсь на людей, а могу и в горло вцепиться, как зверь. Бог вознаградит вас за доброе дело.

Ваш покорный слуга, Джерри Эллисор».

Без долгих раздумий мужик бросает деньги на стол и пытается смыться. Но слишком поздно. С глухим гортанным криком мальчишка бросается ему наперерез, валится на пол и оборачивается вокруг его ног, точно питон. Внезапная вонь мочи и экскрементов – Джерри наложил в штаны. Потрясенный мужик замечает в дверях полицейского и умоляет о помощи.

– Что ты тут делаешь с ребенком, грязный извращенец?!

Дубинка бьет его по башке. Через пять часов, после звонка адвоката вашингтонскому кузену из ЦРУ его, дрожащего, едва живого, выпускают из тюрьмы.

Во время припадка Джерри иногда выкрикивает пророчества, которые почти всегда сбываются. В Черный Понедельник он ворвался на биржу, глаза горят, волосы дыбом, сорвал с себя одежду и застыл голый перед окаменевшими финансистами, тело багровое и воняет, как сотня хорьков. Упал, катался по полу, скаля жуткие желтые зубы и извергая сперму.

– Продавайте! Продавайте! Продавайте! Это был худший кризис с 1929 года, – утверждали ошеломленные брокеры и перекупщики.

– В его голосе звенели деньги. Такому веришь.

СЛОВО О ДЖО‑МЕРТВЕЦЕ

Доктор Фишер внимательно изучил статью, понятливо ухмыльнулся.

– Двойное убийство… револьвер 32 калибра… поскольку пропали сумочка женщины и бумажник мужчины… ограбление… свидетель сообщил, что видел «очень высокого человека, убегающего с места преступления»…

Свидетель, Урия Грант, прикованный к инвалидному креслу, объяснил, что развлекается, разглядывая город в телескоп. «Я могу читать газету из‑за чужого плеча на расстоянии в двадцать кварталов», – похвастался он.

«Я – хорошая ищейка, – добавил он самодовольно. – Заняться мне нечем, вот и смотрю, чем промышляют другие. Чего греха таить, странные вещи я видел».

От него потребовали подробностей. «Ах да, – сказал он, – бежавший преступник… подозреваемый, по крайней мере… или лучше назвать его виновным? Да, так этот потенциально виновный был очень высокого роста.

Воротник куртки поднят. Лица я не разглядел, но зато заметил руки: белые, нежные, проворные, молодые. Нет, он не был в пальто, – простая курточка.

Любит холодную погоду, видать».

Да, Урия Грант умеет привлечь к себе внимание, – подумал доктор.

Конечно… кругом полно молодых парней… даже в самый холод его пациент не носил пальто. Гммм. Может, не тянуть, а сразу позвонить в полицию? А клятва Гиппократа? И ведь доказательств нет. Надо что‑то другое придумать.

Он открыл ящик, вынул девятимиллиметровый «Хеклер‑Кох» П‑7, передернул затвор, дослав патрон. Пристроил пистолет под пиджак к правому бедру.

Наперекор профессии он ненавидел своего пациента, юного Гая Уорта, типичного социопата. Весь мир у него в долгу. Прирожденный уебок, как выражался доктор. Он ненавидел уебков и знал, что только зря тратитна них время. От уебков один геморрой.

На самом деле он был разочарован в профессии психиатра как таковой. Он уже почти решил бросить это дело и найти место судового врача или, может, необременительную практику в американской колонии в Танжере, Афинах, Риме, Бейруте… общая терапия… возможно, какие‑нибудь нетрадиционные методы.

Может выйти совсем неплохо. Доктор был молодой, изящный, хорошенький и голубее некуда.

Послать подальше работу с пациентами, которых направили другие врачи, послать поездки в Нью‑Йорк и практику с рекламными и издательскими шишками с Мэдисон‑авеню. Настанет день, когда он скажет: «Знаете что, мистер Гранфилд?

Единственная ваша проблема – самопотворство и воспаленное эго. Вы думаете, что наебать МЕНЯ – самая важная вещь во вселенной. Ну, так поверьте мне: это невероятно скучно. К тому же вы – злобный дурак. И меня от вас тошнит».

Так что, решил доктор Фишер, взглянув на часы, сейчас будет его последний психотерапевтический сеанс – с убийцей, сомнений нет, – причем убийцей, намеренным убить его. В блокноте и на скрытом магнитофоне все записано. Ну ладно: чему бывать, того не миновать.

Звонок в дверь. Он открыл. Прохвост тут как тут, невредимый, руки в карманах куртки, мерзкая улыбочка. Пистолета в кармане не видно – скорее всего, заткнул за пояс.

– Привет, Гай. Входи. Я тебя ждал. Парень вошел. Надменно посмотрел на доктора, и тот ответил ему каменным взглядом.

– Проходи.

Он открыл дверь в приемную. (Секретарша уволилась на прошлой неделе: «Знаете, доктор: по правде сказать, ваша практика – это анекдот. А анекдот не может быть бесконечным»).

Парень вошел и повернулся. Он жевал жвачку.

– Садись, Гай.

Парень сел, вытянул ноги.

– Ну и как наше здоровье? Парень удивился. Доктор никогда так прежде не говорил. Психиатр подался вперед с плотоядной ухмылкой.

– Снилось ли нам что‑нибудь интересное?

– Да, по правде сказать, кое‑что снилось. Мне снились вы, доктор Фишер.

– Чудно! И что же именно?

– А вот что, – парень стиснул рукоятку пистолета.

Надо дать ему время, чтобы остались отпечатки пальцев, – подумал доктор. Парень вытащил пистолет. Град пуль отбросил его назад на стул, кровь хлынула изо рта. Ошеломленное выражение на его лице, он рухнул со стула, мертвый. Доктор потянулся к телефону…

Пули совпали. Доктор даже стал местным героем – но не для руководства клиники. Перестрелка, как на Диком Западе, в его приемной… убил пациента… немыслимо. Они были счастливы, что он уволился.

Доктор Фишер чувствовал себя превосходно.

ЗЛОВОННЫЙ ТУПИК

– Я должен предупредить вас, доктор. Понимаете, они что‑то в нем вырастили. Это живое, это…

– Да полно вздор молоть. Где его палатка? Подождите‑ка снаружи.

Через несколько секунд доктор выбрался с таким видом, точно его ударили по яйцам.

– Ну что, посмотрели? Дрожа, он кивнул.

– Что‑то между сороконожкой и растением, растет у него во внутренностях, выпуская корни.

– Может, отравить? Вколоть ему чего‑нибудь?

– Хреновое дело. Эта штука проникла Джерри в кровеносную систему… бедный парень. Ну, либо так, либо…

Мы понимающе переглянулись. К счастью, у нас оказался ротенон. Доктор наполнил шприц, и мы вошли. Вонь просто сбивала с ног, проникала в глотку, легкие, не давала дышать.

О Боже, теперь видно, как она шевелится у него под кожей. Мы даем ему лошадиную дозу морфия и ларгактила.

Быстрый надрез и рывок плоскогубцами, жуткая красная голова – существо крутилось и извивалось, корни и головы торчали повсюду. Доктор воткнул шприц и надавил на поршень, но игла вырвалась у него из рук, и он отпрянул.

– Бежим отсюда, оно яйцами плюется!

И личинками тоже; Реджи уже потерял всякое сходство с человеком, – головы и корни торчат из каждого дюйма его тела, извергая личинки с прозрачными острыми зубками.

Я задержался только, чтобы выстрелить Реджи в голову. Мы понеслись со всей прытью, но было уже поздно: нас облепили личинки, они забирались все глубже в глаза, нос, во все дыры, проедали путь в….

Но мы выжили. Мы искупались в керосине, который по счастливой случайности оказался под рукой. Как и любой мутант, этот из‑за отсутствия иммунитета был необычайно восприимчив к биологическим и химическим веществам, – нюхнул керосина, и нос чист. Палатку и землю вокруг мы спал или дотла. Немыслимо разбивать лагерь в таком месте.

Мы шли, пока усталость и темнота не вынудили нас устроиться на привал.

Поужинав тушенкой, Уилсон раскурил трубку.

– Мы, наверное, случайно наткнулись на что‑то.

– Хочешь сказать, это чудище вывели в лаборатории?

– Боюсь, что так, старина.

– Тогда нам всем кранты!

– Боюсь, что нет, старичок. Знаешь, почему скачет прыгающий боб? Там внутри прыгучий жучок.

– Что ж ты предлагаешь?

– Надо найти лабораторию и уничтожить ее.

– А чем? Тремя пистолетами и ружьем?

– Вот этот однотомник Шекспира пропитан новейшими взрывчатыми веществами. Намного разрушительней обычной взрывчатки, которая разрывает изнутри.

– А как активировать?

– По‑разному. Если взять книгу и смотреть на нее, нужно просто сказать: «Так гасни, гасни же, свечи огарок»,[3] или можно активировать телепатическим дистанционным управлением.

– А ты знаешь, где эта лаборатория?

– Конечно. У меня есть приказы и координаты.

– Ну так идем.

На рассвете мы двинулись в путь. Самый конец тупика – вот, что нам нужно.

Три ключа. Высокие стены. Что‑то вроде рожицы на пузыре.

Музей. Я оказался в комнате с экспонатами – без дверей. Взглянул направо – там все пусто и залитая солнцем стена в сотне футов. Что‑то не так с этой стеной. Это картина. Разрисованная стена. Она на самом деле внутри музея.

Зловонный тупик, смердящий гнилым временем и гнилым светом.

УЕБКИ

Старик‑домовладелец разбужен громким стуком в дверь.

– Господи, – стонет он, – опять пьяный индеец.

Он накидывает военную куртку и сует тупорылый револьвер «Чартер Арме» – из такого застрелили Леннона – в боковой карман. На секунду прислоняется к стене, чувствуя острую боль в левой руке и плече.

– Убирайся. Я вызову полицию.

– Нескоро приедет и тебе не поможет. Ты совратил мою дочь.

«Сейчас выезжаем, сэр». Дверь вот‑вот вылетит. Домовладелец стоит в шести футах от двери, пистолет наготове. Слышны сирены.

Дверь вылетает. Индеец врывается с бейсбольной битой, глаза дикие, как у бешеной кобылы. Патрульная машина с визгом тормозит на улице. Домовладелец стреляет индейцу в ногу. Индеец падает и, воя, катается по полу.

Дверь распахивается, врываются разъяренные фараоны, пушки наготове.

Увидев человека в армейской куртке, офицер Майк решает, что это и есть преступник. Времени он не теряет. Выпускает три пули. Домовладелец хватается за грудь и падает. Майк оборачивается, мрачно сует револьвер в кобуру.

– Готово.

– Вы ранены, сэр?

Он заботливо кладет руку на спину индейца. Это хорошая реклама.

Медленно индеец поворачивается, лицо белое от боли и шока. Они пятятся в ужасе. «Боже», – стонут в унисон. Марв, старший наряда, одобрительно машет рукой. Сирены скорой помощи вдалеке.

– Я разберусь, ты меня прикрой только. Они сажают индейца на стул.

– Ты – герой.

– Он был коммунистом.

– Правильно сделал, что пристрелил его, мы за тебя поручимся.

Полицейский сует ему в руку пистолет. Сирены все ближе. Индеец смотрит на пистолет с тупым недоверием. Легавые помогают мне сесть на стул? Дают мне пистолет? Скорая помощь сворачивает за угол в двух кварталах отсюда. Пули прошивают тело индейца. Нет времени на церемонии. Они переворачивают столы, валят книжную полку. Один швыряет стул в окно, когда скорая помощь тормозит.

– Это было круто, босс, по‑настоящему круто. Индеец спятил, схватил пушку Майка и пристрелил домовладельца. И бог мне свидетель, он силен, как двадцать мужиков. Я предупредил его, что мы – офицеры полиции, но он направил на меня пистолет, и я вынужден был выстрелить.

– Шеф вас сейчас примет.

– Это ваш отчет?

– Да шеф, наш.

– Воняет, как падаль.

– Что ж там такого, шеф?

– Начнем с того, что невозможно сделать то, что вы тут описали.

Направления выстрелов не сходятся.

– Но, шеф…

– Кроме того, домовладелец не умер.

– Не умер? – Немая сцена. – Ну, так это великолепно, – криво ухмыляется он. – Мужик, которому так пальнули в грудь, мог на кусочки разлететься.

– Он был в пуленепробиваемом жилете. У него был сердечный приступ, но сейчас он оклемался и жаждет с вами расправиться: «Мало того, что мне нужно защищаться от пьяных индейцев, так еще и от спятивших копов – гнусных уебков!»

– Да, ебаный в рот, шеф, богом клянусь, я видел пьяного индейца с пушкой так же ясно, как сейчас вижу вас.

– А что еще ты видел? Райские врата? Ебаного Иисуса Христа, вручающего тебе Золотой Хуй за доблесть? Нет, на это раз, вы, клоуны, доигрались. Вы просто жалкие уебки, оба.

– Ну ладно, шеф. – Марв униженно улыбается, чтобы над ним сжалились. – Конечно, мы уебки, потому и пошли в полицию. Пушка и полицейский жетон какого угодно уебка прикроют.

– Ладно, мужики. Пожалуй, я дам вам шанс спасти свои задницы.

– Мы сделаем все, что угодно, шеф, все, что угодно.

– Опасное дело, парни. Большая наркотическая облава. На этот раз стреляйте сразу и помните: мертвые не врут. Усекли?

– Отлично все поняли, шеф.

– Возьмите все, что нужно, в арсенале. Советую ружья «Итака» с пулями четвертого калибра.

Уебки уходят. Шеф улыбается. Он уберет репортера, который сел ему на хвост, и кучу либеральных сопляков, как поет Джоан Баэз.

Получат ли уебки третий шанс? Нанесут ли уебки новый удар?

КНИГА ТЕНЕЙ

Доктор Хилл взял медицинскую карточку и откашлялся.

– Незачем ходить вокруг да около, док. Это ведь рак, верно?

Лучи солнца сквозь жалюзи упали на говорившего, точно тюремная решетка… худощавый пожилой человек в ветхом сером костюме, тяжелая трость из дерева кохобы между острых коленей, – обычный пенсионер из тех, что сидят на скамейках в парке или играют в шашки. Но глаза за очками в стальной оправе горели бесшабашным весельем, далеким леденящим счастьем. Пациент улыбнулся.

– В конце концов, доктор, мы ведь давно знакомы.

Очень давно. Доктор Хилл, пожалуй, единственный человек в Болдере, знавший, что сидящий напротив старик когда‑то был лучшим стрелком на всем Западном побережье. Не самый проворный, но самый меткий.

– Да, это рак. Конечно, может и операбельный… надо еще исследовать, чтобы знать наверняка, но…

– Вы сомневаетесь.

– Будь это мой желудок, я бы сказал – нет.

– Хирурги – настоящие мясники. Хуже мексиканцев.

Доктор знал, что Ли Айс – начитанный, по‑настоящему образованный человек. Доктора забавляло, что порой он выражается, точно неграмотный лох.

– Так сколько, говорите, времени мне осталось? То есть сколько я еще протяну?

Его скрючил приступ боли, он оперся на трость. Доктор пожал плечами.

– Месяц. Может, два… Я вам выпишу рецепт. Вы знаете, как делать уколы?

Человек кивнул, вспомнив сеновал в амбаре: доски разошлись, открывая голубое небо, и Том с полученной за карточным столом пулей в животе. Врач – старый китаец, неторопливый и беззаботный, сделал Тому инъекцию морфия, следом, как ни в чем не бывало, вколол себе. Потом присел на корточки, глядя на тощий живот Тома.

– Держать пожалуйста.

Врач быстро склонился и воткнул в рану длинный острый инструмент. Том закричал, Ли ухватил его покрепче. Доктор держал хирургические щипцы с окровавленной свинцовой пулей. Морфий начинал действовать. Тело Тома обмякло, лицо расслабилось. Доктор объяснил, как менять повязки, оставил пузырек таблеток с морфием, шприц и несколько игл. Он показал Ли, как пользоваться шприцем.

– Как часто?

– Когда надо. Сто доллар, мне платить.

Ли заплатил. Он знал, что китаец их не выдаст. Он показал врачу рекомендательное письмо от китайца в Сент‑Луисе – такие письма кому попало не дают. Тому нужен был морфий на неделю, и Ли тоже стал колоться. Сидеть целый день было скучно, а рисковать и выйти из укрытия он не мог. Конечно, он знал, как делать уколы.

Месяц назад, когда начались боли, он поехал в Денвер купить морфия или героина. Никого из старых знакомых не было. Черный джанки с честным, не вызывающим доверия лицом пообещал Ли, что отнесет деньги и вернется.

– Не могу взять тебя к боссу. – Он развел руками, и тут одна рука дернулась, в свете фонаря блеснул нож. Послышалось что‑то вроде металлического кашля. Черный застыл, нож в кулаке, маленькая синяя дырочка во лбу посередке. Ли Айс спрятал в кобуру двадцать второй калибр с глушителем и пошел прочь.

И тут он вспомнил про доктора Хилла в Болдере.

– Можете купить их в аптеке на холме. В принципе, достаточно четверти грана. Это одна таблетка. Но вы сами поймете, сколько вам нужно.

Через полчаса Ли опустил рукав и выглянул в сад из окна своей комнаты.

Он только что вколол себе полграна. Боль в желудке отступила в приливе теплого покоя. Он открыл ящик, достал черную книжечку.

Мой гримуар. Моя Книга Теней. Сделать несколько звонков, оплатить несколько счетов… Все, кто ему помог и все, кто его оскорбил, получат по заслугам.

Это была эпитафия Суллы.[4] И Ли Айсу она подходила.

КУДА ОН ШЕЛ

Кухня на ферме, ставни закрыты, в углу – оружие. Тарелки и стаканы убраны, на столе разложены карты района.

Над картами склонились четыре человека. Все лица чем‑то похожи.

Керосиновые лампы бросают отблески смерти на скулы и губы, усталые встревоженные глаза.

– Наверняка вот здесь и здесь блокпосты… Ишмаэль наливает изрядную порцию виски в грязный стакан.

– Может, лучше тут схорониться?

– Гм‑гм. Они не засекут нас снаружи, а так будут обыскивать дом за домом.

– Разумно.

– Давайте попробуем вот здесь.

И вдруг ему пришло в голову, что он умрет. Не «рано или поздно» – это‑то он знал, все знают, – а сегодня ночью. Эта мысль возникла вспышкой, точно ветер, от которого моргает свеча, и тошнотворный, пустой страхударил его поддых. Он чуть согнулся, вцепившись в спинку стула.

Ему ведь это нравится, убеждал он себя: страх, потом взрыв смелости и чистое сладкое чувство, точно заново родился. Он читал об этом где‑то, в старом вестерне… страх все больше и больше, и вот ты уже не способен его выдержать, он готов сломать тебя, и, когда ломается страх, возникает надежда.

– Пошли, – хрипло произносит он.

Он думает: все ли они так же напуганы? Напуганы, как он – автомат в руках кажется неуклюжим и тяжелым, чужим, зловредным – конечно, все они боятся, но о таких вещах не говорят. Щелчки затворов и казенных частей.

Вот они в машине, хлопает дверца. Он сидите краю справа. Дорога вся в выбоинах, ямы с водой, глубокие рытвины. Господи, пожалуйста, не дай нам застрять – пока они рыщут в лесу с овчарками, все ближе.

– СТОП! Гасите свет!

Шурх шурх… Навстречу машина. Приближается: свет из‑за поворота узкой дороги, среди строевого леса.

Ишмаэль медленно выходит, ноги налиты свинцом, встает посреди дороги, руки подняты. Старая машина, мотор стучит, останавливается. Серый старичок за рулем. Ишмаэль медленно подходит, показывает старичку бумажник.

– ФБР.

Губы Ишмаэля немеют. Это не бляха из сувенирной лавки, а превосходная копия настоящего, с визитными карточками. Сделан мастером в Торонто, обошелся в 150 баксов. В самых крутых передрягах его выручал.

Старик сидит, лицо белое.

– Мы ищем грабителей банка. Где‑то тут прячутся. Вы давно здесь живете?

– Сорок лет.

– Ну так знаете округу. Он приносит карту.

– У нас блокпосты здесь, здесь и здесь. Есть еще какой‑нибудь путь, как они могут выбраться?

– М‑да. Старая колея пересекает вот тут. Немного крутая, но, думаю, им удастся. А выходит здесь, на 52‑ю окружную дорогу. М‑да, смогут они удрать.

– Если ваша информация подтвердится, получите вознаграждение в 500 долларов, – он протягивает старику карточку. – Позвоните в наше отделение в Талсе.

– Обязательно, всенепременно. – Старик уезжает.

Водитель изучает карту в свете приборной панели.

– До поворота – 5,3 мили. Старик у телефона.

– Совершенно верно. Выдает себя за агента.

Ишмаэль вспоминает слова старого доктора Бенуэя:[5] «Ты все время смотришь в глаза смерти, и на это время ты бессмертен».

Енот переходит дорогу, его глаза вспыхивают зеленым в лучах фар, не торопясь, потихоньку – и тут наваливается зловонная пустота, и енот спокойно бредет по ее краю. «Свалить в Мексику… я там был… единственная возможность выжить… у меня пять штук в заначке… долго добираться…».

Страх вновь обволакивает его грудь, точно мягкие тиски, выжимающие воздух, автомат тяжелеет в руках, он знает, что не сможет его поднять. Силы покидают его волнами иссушающей боли.

Поворот, и тут свет бьет в глаза, мозг взрывается в белой вспышке, и он свобоооооден, распахивает дверь, прыгает в пустоту, а ветровое стекло разлетается в желтых взрывах, и Том закрывает рукой глаза.

Ноги двигаются очень легко, автомат у него в руках невесомый, как во сне, и тут честный молодой агент – такой набожный сукин сын – подскакивает к нему, пистолет наизготовку. Он еще не сделал свою падаль, как они это называют – «Скоты!» – другие агенты говорили ему: вот кто они такие, – скоты! – не забывай об этом.

– Ложитесь, Христа ради – вопит сержант. Иш прошивает тремя пулями сорок пятого калибра тощую молодую грудь, дырки точно через дюйм. У него есть стиль.

– Это – музыкальный инструмент, – говорил ему Автоматчик‑Келли.[6] – Играй!

Он, должно быть, задремал в машине. Опять приснилась перестрелка. Он знает, что они ехали всю ночь, теперь уже в безопасности, спускаются в долину. Теплый ветер, пахнет водой.

– Томас‑и‑Чарли.

– Что?

– Город так называется.

Иш помнит Томас‑и‑Чарли. Тут нужно забраться на десять тысяч футов до перевала. Помнит Мехико и свою первую сигарету с травой. Одурел от нее, чудесно одурел, шляясь по Ниньо‑Пердидо, всюду видел сахарные черепа и фейерверки, – дети грызли черепа.

– Dia de los Muertos (День Мертвых), – говорит ему мальчик и улыбается, показывая белые зубы и красные десны. Очень белые.

Очень красные. Белее и краснее не бывает, и он подумал: почему бы и нет? Я ведь делал это в исправительной школе. У мальчика за ухом торчала гардения. Он был в белой, без единого пятнышка, рубашке, штанах до лодыжек, сандалиях. Пах ванильным напитком – Иш пил такой в исправительной школе.

Мальчик понимает. Он знает un lugar (одно место). Они остановились посмотреть, как два огненных колеса фейерверка расходятся в разные стороны… он помнит легкую тошноту, головокружение, появившееся, когда он на них смотрел, точно едешь в скоростном лифте.

Мальчик улыбается и тычет пальцем в темное пространство между огненными колесами, а те расходятся, тьма все больше, как целый мир, и тут стало ясно, что это и было место, куда он шел…

Ишмаэль умер, когда подняли носилки.

---

[1] «Аллеей торнадо» метеорологи называют равнинные районы Миссисипи, Огайо

[2] Джон Диллинджер (1903–1934) – знаменитый гангстер. Убит агентом ФБР, однако несоответствия в результатах вскрытия породили слухи, что он жив и скрывается.

[3] «Так гасни, гасни же, свечи огарок» – У Шекспир, «Макбет», V, 1.

[4] Это была эпитафия Суллы – Луций Корнелий Сулла (138‑78 гг. до н. э.) – римский полководец, консул. Надпись на мавзолее Суллы, составленная им самим, гласит: «Здесь лежит человек, который более, чем кто‑либо из смертных, сделал добра своим друзьям и причинил зла врагам».

[5] Доктор Бенуэй – персонаж романа Waked Lunch и других книг У.

Берроуза.

[6] Автоматчик‑Келли – Джордж Келли Варне (1895–1954), знаменитый гангстер