УИЛЬЯМ СЬЮАРД БЕРРОУЗ ПОРТ СВЯТЫХ

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

УИЛЬЯМ СЬЮАРД БЕРРОУЗ

 

ПОРТ СВЯТЫХ

Когда мистер Уилсон, американский консул, приехав на службу, обнаружил, что в приемной сидит молодой человек, он понадеялся, что им займется вице‑консул мистер Картер.

Секретарь в приемной поздоровался и передал ему сложенную регистрационную анкету. Мистер Уилсон слегка нахмурился – молодой посетитель упорно смотрел в другую сторону – и поднялся к себе в кабинет, не глядя на бумагу. Был понедельник, на столе скопились письма. Он развернул анкету. Зазвонил телефон. Запрос из английского консульства… «Да… гм… Не вполне понимаю, что… да… гм… да… нет, не по туристической визе…». Он взглянул на анкету. Имя: Дж. Келли. «Нет, только по виду на жительство». Цель посещения: «Личность». Что это, черт возьми, значит? Боже, только не потерянный паспорт. «Не стоит благодарности». Он повесил трубку и нажал кнопку селектора.

– Я приму мистера Келли.

Среда, Харбор‑Бич, 2, 4 марта 1970 года.

Было утро, конец мая, 26‑е число, кажется – холодный ясный день, ветер с озера. Я спустился под железнодорожный мост – хотел половить рыбу в глубоком пруду. Сидеть на одном месте слишком холодно; я решил, что рыбачить нет смысла, смотал леску, завернул катушку в промасленную тряпку и сунул в карман. Вдруг почувствовал, что сзади кто‑то стоит и обернулся. Мальчик моих лет. Я узнал его: один из дачников, хотя обычно раньше конца июня они не приезжают. Сонный отсутствующий взгляд, точно он сошел с картины… Суббота Железнодорожный Мост.

Из яйца в мошонке вылупился черный младенец – его зовут Джон… огромное озеро легкий ветер мы спустились в долину темный овраг бледно‑голубое лето далеко… Знаешь кто я такой? (Неразборчиво) собирал цветы пыльное окно кругом цветы и фрукты чернильная рубашка бьется… там таилось зло печальное как засохшие цветы… мертвая рыба купающийся мальчик гнездо аиста окно домика то что произойдет белый писсуар колокольный звон в гавани…

На верфи было смертельно холодно, ясные яркие лучи закатного солнца. Свежий морской ветерок стих, когда Джон подошел к «Марии Челесте». Он поступил третьим помощником капитана.

– Да, мистер… – Консул взглянул на бумагу, хотя, конечно, запомнил имя. – …мистер эээ Келли… чем могу вам помочь?

У сидевшего перед ним человека было загорелое лицо и светло‑голубые глаза. «Моряк торгового флота, – решил консул, – потерял деньги и паспорт в борделе».

– Кажется, это вы хотели меня видеть.

– Я… – Консул растерялся. Что‑то было такое о паспорте, оставленном в залог – Келли, кажется так. Он поискал бу– магу в коробке для писем и сразу нашел: Паспорт No 32, США, оставлен в залог… Отель «Мадрид»… Теперь консул заговорил холодно.

– Могу я взглянуть на ваш паспорт?

К его удивлению, молодой человек немедленно протянул паспорт – по‑видимому, все это время он держал его под столом. Консул изучил документ. Удостоверение моряка, No 18… «Гм… такой маленький номер… год рождения

– 1944. Сан‑Франциско…» Консул поднял взгляд.

– Привет… Я смотрел, как ты рыбачишь. Так и знал, что ты ничего не поймаешь. Слишком холодно.

– Зимой можно и подо льдом ловить.

– Это другое дело… но не весной, когда так холодно и ветер дует.

– Может, ты и прав. Просто делать было нечего.

– А тебе ничего и не нужно делать. Когда ты это поймешь, у тебя появится масса дел. Иногда даже больше, чем сможешь осилить…

Мы разделись догола у меня во рту металлический привкус и покалывает пальцы ног. Там стоит мальчик, он трижды дергает пальцем, и его хуй послушно встает, волосы на лобке блестят в грязном желтом свете, тени бормочут похотливые слова…

– Конечно наверху если вы там выдержите очень разреженный воздух вы понимаете бледный конь бледный всадник..

– Синие индейцы из Северной Каролины приветствуют вас с умирающего запада…

Три молодых человека, толстая синяя плоть разбухла и почти разлагается… пороховой дымок летит назад в лицо гороховой дымок и каштановые волосы детство Берроуза бормоча в умирающем брате погас с взорвавшейся звездой выстрелил от бедра радужная голова обрамленная мокрыми листьями багровые сумерки под кружащими стервятниками его кашель за моей спиной тощее тело чувствуешь кости… Он был влюблен в брусчатку дорог и кроткого призрачного ребенка и парк где можно бродить… Ох Одри там понравится со случайным мексиканским двойником его книги днем чтобы попрощаться. Показал мне свой зашифрованный дневник в его запоздавшее утро. Он искал что‑то давным‑давно.

Он взглянул на Джона, губы в капельках крови… улыбался, облизывая кровь с последними красными лучами заходящего солнца его лицо вспыхнуло как комета и померкло, когда солнце скрылось за тучей над Галифаксом… note 1

– Это ошибка. Я приглашал другого Келли. Молодой человек кивнул.

– Я знаю. Моего брата.

– Ах, так вы знали? Зачем же пришли вместо брата?

– Мой брат Джо Келли умер.

– Умер? Но когда? Почему не известили консульство?

– Он умер пять лет назад.

Консул гордился своей невозмутимостью. Он изучил бумагу, вспоминая, что она попала к нему в пятницу вечером, когда он уже уходил…

– Ну, мистер Келли, похоже, туг сплошные ошибки. В конце концов, это довольно распространенная фамилия. А почему вы решили, что повестка предназначена вашему брату?

– А там дата стоит?

– Пойдем ко мне в коттедж, выпьем чаю с тортом. – Мы поднимались к железной дороге, ветер в лицо.

– Пусть ветер продует тебя насквозь.

Я почувствовал слабость в ногах, точно мое тело улетало. И в то же время напряжение в паху – у меня вставал. Он остановил меня, схватив за руку, повернул к себе, глядя на оттопыренную ширинку.

– Ох, Кики… – запах юных ночей запах сухих парков раздвинул ягодицы восход утро в Сент‑Луисе одна нога в потном носке плотские воспоминания улетают в даль вошел в туалет… булыжники цветы тянутся по небесам на рыбе шел в синем много лет назад давай расскажу тебе о папоротниках и деревьях серый мертвенный свет два лица вода и лягушки смутная расплывчатая тварь в воде эта истрепанная рука шрам звездная пыль в воздухе я убежал из порванного фильма потом настали холода точно мертвые листья через сон уплывающие вот так одно подходит к другому брюки откинулся назад грызя орехи встал надо мной голый электрическая тишина и запах хуя теперь я кончаю в серебристых вспышках этот адрес очень давно…

Ночная тень упала на лицо мальчика, на мачты и кружащих чаек. Джон почувствовал холод пустоты. Лицо мальчика покрывала белая корка изморози, крошки льда поблескивали во взъерошенных волосах, голос жуткий и призрачный в полумраке…

– Дата? Но ведь она только в пятницу вечером пришла,

– Да, но дата там стоит?

Консул посмотрел на бумагу. Дата смазанная, неразборчивая. На самом деле, консул вынужден был признать, что в повестке было что‑то странное. Казалось, это фотокопия, точно старый документ с заброшенного чердака; говорилось только, что паспорт No32, выданный некоему Джо Келли, родившемуся 6 февраля 1944 года, Сан‑Франциско, Калифорния, хранится в отеле «Мадрид» в связи с неоплаченным счетом за проживание (сумма не указана), подписано менеджером Дж. П. Бужурлаем. Консул поджал губы и поднял телефонную трубку Я шел за ним по шпалам, сгибаясь от ветра.

– Вон там, – он показал на другой конец поля.

Мы скатились по крутому усыпанному гравием откосу, прошли через поле к забору с калиткой. Это была обычная дача, с бревенчатыми стенами и дощатой крышей. Вошли через заднюю дверь на кухню с деревянным столом и керосиновой плиткой. Он включил плитку, сварил кофе в синей кастрюльке, разлил в белые кружки. Поставил на стол банку с печеньем. В кухне было тихо только печенье хрустело на наших зубах.

– Покажу тебе свою мастерскую.

То, что произойдет… как одно подходит к другому жопа восход солнца сент‑луисское утро на улице стоит надо мной голый одна нога в потном носке дрочит мне хуй… ветер на улице приборная панель рука пистолет затмение его зовут Джон печальное застывшее сент‑луисское утро на улице… инопланетяне человеческая оболочка хрупка она застелила мою постель au revoir у меня встал хуй размазанные порывы ветра мальчик пошел в туалет булыжники в темном овраге бледно‑голубое летнее небо на рыбе… Что я им заплатил? Знаешь, кто я такой?

Джон похолодел, узнав: «Одри‑ледяной‑мальчик».

Изморозь на его лице крошки льда сверкающие в волосах невинная похоть голый в последних красных лучах кусочек хлеба у ног мальчика. Мальчик растворился в мачтах и кружащих чайках.

– У меня тут повестка. – Он прочитал повестку по телефону – Когда она пришла? В пятницу., в котором часу?., а кто принес? Гммм. – Повесил трубку.

– Да, очень странно. Похоже, секретарь вышел на минутку и обнаружил повестку на столе, когда вернулся…. Мистер Келли, вы можете рассказать, при каких обстоятельствах умер ваш брат?

– Сухогруз «Панама» из Касабланки в Копенгаген – утонул, все погибли.

Мы спустились по крутой деревянной лесенке в подвал – довольно светлый, потому что домик стоял на склоне и с одной стороны были широкие окна. Под окном – деревянная скамья, заставленная моделями кораблей. Еще было что‑то вроде перетянутого резинками пистолета и манекен фута два в высоту, сплетенный из закрученной кольцами медной проволоки. Он коснулся манекена, провел по нему ладонью, обернулся ко мне.

– Вытяни руку Неразборчиво годы назад. Давай расскажу тебе о слоях многолетней пыли на окне чернильной рубашке хлопающей по утраченным улицам смутном размытом ребенке печальном как засохшие цветы мертвой руке истрепанном шраме там у гнезда аиста окно дачи…

– Мало чернил, чтобы труп оживить, верно?

Серебристые паутинки оборванного фильма забытые места падают медленно точно мертвые листья зимой писсуар колокола в гавани песок в ветре несущемся по улице запах сухих парков расстегнул штаны откинулся грызя орехи там в темной комнате синяя электрическая тишина и запах озона потер зеркало смазка на серебристой жопе мерцали и поблескивали вместе серебристый спазм взорвался в звездной. пыли небес…

– Я Одри твой холод межзвездных пространств Джон.

Казалось, не замечал холода, когда Одри показал левой рукой. Его глаза вспыхнули, точно по верхушкам деревьев пробежал пожар. Улыбнулся, как невинный зверек из далеких морей прошлого грустный жалобный выживший терпкий запах поплыл от его дыры ждал этого много лет.

– Я – Джон.

Ветер по лицу мальчика бледному на верфи. Он кашлял в носовой платок.

По совпадению, консул коллекционировал кораблекрушения – он хранил альбом с вырезками. «Мария Челеста», «Великая Пасха», «Замок Морро». Но эту он пропустил – незначительная, должно быть, – небольшое грузовое судно, хотя в такой истории – он взглянул на повестку – похоже, есть смысл покопаться. Впервые улыбнувшись, он вытащил пачку «Плейере» и протянул посетителю. Молодой человек взял сигарету, равнодушно поблагодарил. Есть нечто, решил консул, скажем так, примечательное в его холодных голубых глазах, словно смотрящих на что‑то очень далекое и давно прошедшее. «Глядит в телескоп», – решил консул с удивившей его самого уверенностью.

– Я правильно понял – ваш брат был членом экипажа?

– Да. Третьим помощником.

Медное эхо тропических насмешек из Панамы кружащие стервятники…

RUNO (Первый номер) Синий блеск мексиканских небес, кружат стервятники…

M'importe nu у nu у nu Y nada mas que nuuuuuuuu На фоне гор на предельной скорости мчится переполненный автобус, цветы у дороги отмечают места прежних аварий. Автобус набит индейцами, они сидят даже на крыше, и все поют:

M'importe nu у nu у nu Y nada mas que nuuuuuuuu Квохчут курицы, блеют козы, пойманная игуана со связанной пастью обоссалась в тихом ужасе. Два сутенера и полицейский курят траву. Водитель поет, притопывая ногой, в одной руке у него толстый косяк, другой он подносит ко рту бутылку текилы. За его спиной блестит на солнце протекающая канистра с бензином. Внезапно от его сигареты бензин вспыхивает. Водитель смотрит вниз, видит, что случилось, и принимает решение.

Не переставая петь «Y nada mas que nuuuuuuuu» он открывает дверцу, вылетает кубарем в поросшую травой канаву у дороги и вскакивает на ноги, проворный, как кошка. Автобус летит в узкий овраг и взрывается. Вопли и горящее мясо в воздухе. Спастись удается только сидящим на крыше. Крестьяне, рубящие мачете сахарный тростник, бросают свои вязанки. Они смотрят на пылающий автобус, потом на водителя. Выжившие пассажиры с крыши тоже смотрят на водителя. С нечеловеческой скоростью, расставив руки, он, виляя, несется к горам, изрядно опередив шестьдесят преследователей.

Старый Сержант обращается к выпускному классу курсантов:

– Что, ребята, думаете, вы лучше местных лохов, верно? Ну так теперь у вас есть шанс это доказать… – Он раздает сценарии. Курсанты глядят на него в ужасе.

Первый курсант: – Вы хотите, чтобы я поджег автобус и выпрыгнул прямо перед шестьюдесятью мачете?

Старый Сержант: – Именно так. Ловкачу Сойеру и Проворному Пацану должно быть раз плюнуть.

Второй Курсант: – Первым залезть в спасательную шлюпку и вытолкать пятьдесят женщин?

Старый Сержант: – Так ты изучишь сексуального противника, Бастер.

Третий Курсант: – Тайно пронести парашют на борт пассажирского самолета, выпрыгнуть и сделать так, чтобы самолет разбился? Зачем? Я потеряю свои «крылышки» за такое дело.

Старый Сержант: – Хватит ныть, летун, а то отправлю тебя в детский сад.

Четвертый Курсант: – Кажется, у меня самое легкое задание – найти подходящих сообщников и захватить отделение Banco Nadonale.

Старый Сержант: – Это потому, что ты неумеха… Ладно, придурки, теперь разбирайте боеприпасы… перстни с цианистым калием, булавки для галстуков, отравленные ручки, зубы… старое барахло, но вполне годится… другие яды, которые можно легко спрятать… вот эта зажигалка стреляет гранулами с ботулизмом… действует через двенадцать часов. Теперь биологическое… все старые штучки… сибирская язва, бубонная чума, тифозная вошь… а вот это новые радиоактивные излучатели… с ними поосторожнее… никакой вакцины… Держитесь подальше от излучения. А эти капсулы… проглотишь одну, и от твоего дыхания скопытится стадо крутых легавых… а примешь эту и так распердишься, что свалится весь полицейский участок. А вот этот наркотик «Ню» даст вам нечеловеческую силу на шесть часов… сможете гнуть стальные прутья, прошибать дверь кулаком, бежать пятьдесят миль в час… но когда он выдохнется, будете шесть дней беспомощны, как младенец… так что используете эту энергию, чтобы найти, где укрыться…

А вот твой сценарий, Одри… Ты – писатель. Ну так опиши, как дикие мальчики захватывают власть. Можешь скромненько начать со штата Нью‑Мексико, используя как базу свою старую альма‑матер Лос‑Аламос…

Когда Нормалы из комитета бдительности под предводительством Майка Финна ворвались в резервацию Париев, раздался дикий крик ярости: Парии исчезли. Плюясь ненавистыо в пустоту, они убили всех животных, каких смогли найти, а потом принялись друг за друга…

– Ты чего это лыбишься, Джед? Может, мысли мои читаешь?

– Да у тебя, кажись, получше моего получается, Гомер. Несколько сот тысяч Нормалов перебили друг друга прямо на месте. Тогда Майк Финн взял бразды в свои руки:

– Мы должны выдрать саму концепцию паранормального опыта с ядовитыми корнями.

Он основал гигантскую Полицию Мысли. Любого человека с задумчивым выражением лица немедленно арестовывали и казнили. Любого, кто высказывал идеи, хоть как‑то отличающиеся от порядочной религиозной морали,, ожидала та же участь. Американская Моральная Болезнь достигла последней стадии. Смех был строжайше запрещен. Нормалы с одинаковым выражением мрачной злобы на рожах выискивали с кем расправиться. И тут пришла радостная весть: «Парии вернулись. Они построили город башен на месте Лос‑Аламоса».

Громко распевая «Вперед, Христово войско», Нормалы маршируют на Лос‑Аламос. Они не бросают атомные бомбы, потому что не осталось тех кто знает, как ими пользоваться. Ядерные физики и техники истреблены, как Парии, потому что народ не мог понять их формул. Самолеты брошены на земле, потому что летающие повсюду пилоты могли оказаться Париями. Под властью Майка Финна никакие знания не поощрялись. В результате вся структура западного общества рухнула. Вооруженные косами, вилами и кремневыми ружьями, они надвигаются, истребляя все живое на своем пути. Вот они тучами влезают на гору, визжа от ярости.

БАШНИ – ОТКРЫТЬ ОГОНЬ

Желтый Змей и Плюющаяся Кобра открывают огонь –вся ненависть, способная излиться из глаз благочестивых прихожан, религиозных копов, всей клоаки Библейского пояса, обращена вспять точно белая молния – СМЕРТЬ СМЕРТЬ СМЕРТЬ Войско корчится и валится, точно мухи на липучку Синий Мангуст пустился в убийственный танец, а дорогу назад перекрыл Дезинсектор. Одуревшие недобитки спотыкались о штабеля трупов, валявшихся от Лос‑Аламоса до Иллинойса, а полчища захватчиков наплывали волнами от Берингова пролива и снизу от мексиканской границы, стирая все следы американского кошмара, ровняя с землей мерзкие города и убивая выживших Нормалов, точно ящурных коров. Любого, кто использовал слова «правильно» и «неправильно» уничтожали на месте. Потом Нормалы были перепаханы под удобрение.

На экране – беспорядочные отряды повстанцев, разложение в войсках… подростковый алкоголизм, закрывается подпольная пресса, покончено с «черными пантерами», возвращается цензура, загрязнение окружающей среды, перенаселение, ядерные испытания…

VENCEREMOS? (Мы победим?) Мы развесим портянки На линии Зигфрида, Если она еще стоит… (Песня Джимми Кеннеди и Майкла Карра) Прибытие Одри в Мексику.. 3 апреля 1973 года. Комната 18, дом 8 по Дыок‑стрит в Сент‑Джеймсе, без стен, все наружу. Рядом русло реки с тоненьким ручейком – там и сям пруды, «вдалеке – автострада. В комнате два мальчика. Дверь открывается, входит третий. Ему лет пятнадцать, он в синей куртке и серых фланелевых брюках.

– Ты мертвый? – спрашивает Одри.

– Да, – отвечает мальчик. Он недоволен другими мальчиками и Одри.

Одри спрашивает:

– Думаешь, можно было сделать лучше?

Мальчик согласен. Мальчик Номер 1, который тут дольше всех, пытается затащить Номер 3 в постель. Номер 3 отбивается и говорит: «Отвали». Тем временем, на автостраде ограблен Banco Nacionale. Одри решает пойти в полицию. Они едут по пустым улицам. Номер 1 спрашивает его, чем на самом деле занимается начальник полиции…

– Да всяким. Бросает людей в кутузки и избивает. Еще он командует полицейскими, которые вечно напиваются и стреляют друг в друга и в гражданских. Он должен поддерживать дисциплину.

Мы въезжаем во двор, и Мальчик Номер 2, говорящий по‑испански, идет договариваться о встрече. Нас проводят в крошечный кабинет. Шкафы с папками, скамья у стены. Женщина‑следователь сидит за столиком, перед нею – машинка, за спиной – окно. Скамейка проходит под ее столом, так что, когда Одри садится, его ноги оказываются под столом и почти касаются ее колен. Номер 1 забирается на стеллаж с папками напротив Одри по другую сторону стола. Номер 2 сидит слева от Одри, руки сложены. Номер 3 облокотился о стеллаж. Следователь – грузная дама лет шестидесяти, с широким бледным лицом, крупным носом, очками в стальной оправе и узкими губками. Она больше похожа на научного работника, чем на следователя.

Одри готовится к вопросам об ограблении… слышал ли он выстрелы и так далее… а также о его отношениях с мальчиками. Она, между тем, намеками заговаривает о проблемах доверия… она хочет, чтобы он ей доверял. Фрэнсис Хаксли (британский антрополог, автор популярных книг о каннибалах, шаманах и ритуалах вуду), например, сделал перевод…… испанское название…. Одри собирается сказать: «О, да, очень хорошо сделано»… Он понимает, что женщина – телепат, и по каким‑то причинам Фрэнсис Хаксли – ее союзник, а он

– нет. Она продолжает тем же двусмысленным, смутно осуждающим тоном. Одри внезапно понимает, что любой намек на ограбление неуместен. Потом следователь предлагает высказаться трем мальчикам. Номер 1 ухмыляется и говорит об «утешении общества». Это ей не нравится, она неодобрительно поджимает узкие губы. Номер 2 произносит: «Мы пришли помочь», но вовремя останавливается и не упоминает ограбление. Номер 3 молчит, но совершенно ясно, что ему она симпатизирует.

Мы можем идти, но она дает понять, что за нами присматривают – что‑то вроде того…

Потерпевший поражение Одри скрывается с небольшой горсткой учеников. Он насылает проклятие на Белую Богиню и все ее свершения: от конкистадоров до Хиросимы, от болотных людей до английской королевы, от южных штатов до ЮАР., проклятие всех простых людей на земле: СМЕРТЬ БЕЛОЙ БОГИНЕ. Мальчики решают найти убежище в Мексике, где у одного живет дядя.

Запущенное поместье в Мексике, горный оплот некогда влиятельного семейства Де Карсон. Со временем клан утратил влияние – возможно, из‑за старомодных представлений о чести, мешающих бороться с оппонентами, использующими американские методы. Теперь готовится реванш. Дядюшка Матэ, семейный стрелок, приглашен к молодому дону.

– Займись беспокойной семьей Вестериори и можешь улыбнуться, когда она станет совершенно спокойной…

Дядюшка Матэ улыбается…

Теперь подходящий момент поднять вопрос о юном племяннике и его друзьях. Молодой дон заинтересован. Он выясняет подробности.

Воспоминанием проходят дикие мальчики, истребленные хладнокровными агентами по борьбе с наркотиками и шерифами‑южанами, при поддержке религиозных старух и толстосумов.

Молодой дон цитирует: «В сражениях участвуют, чтобы победить, и вот что бывает, когда проиграешь….»

Дядюшка Матэ: – Выжившие усвоили этот простенький урок… Они могут пригодиться…

Глядя в череп он видит мальчика как свое копье… звездное копье на небе… копье может означать и НЕХВАТКУ.. Гмммммм да это точно гмм мертвый ребенок… с иммунитетом к смерти… с иммунитетом к рождению… а если попробовать прекратить пополнение гммм мужских особей?

Шерифы исчезают с улиц южных городов… глумливые парни, черные и белые, преграждают путь Южной Красотке… они отбирают ее сумку с покупками, сдирают с нее одежду, кривляются, нацепив на себя ее тряпки…

Юный дон ласкает череп… кисло‑сладкий пряный цветочный запах исходит от черепа… азотистый озоновый запах с выворачивающим желудок привкусом падали и цианида…

Грифы пожирают дохлую корову под палящим мексиканским солнцем… Приговоренный сидит в газовой камере. Его лицо становится ликом Белой Богини…

Терпкий сухой запах заброшенных нужников и пустых раздевалок… влажный гнилой цветочный запах… запах мутации…

Пока череп источает запах, кошки, лисы, ласки, койоты, еноты и норки пробираются в комнату и чешутся о мебель, ноги юного дона и дядюшки Матэ…

Запах черепа – гордость семьи Де Карсон. Многие пытались украсть череп… На пистолете дядюшки Матэ 18 насечек.

Молодой дон кивает и всматривается в хрустальный череп. Камера пробирается в череп, прослеживая как пробирается по извилинам его замысел. Семья проигрывает из– за американского вторжения. Вскоре таких семей вообще не останется. Но если удастся метнуть копье прямо в сердце Американского Белого Кита? Прямо в сердце Белой Богини?

Вот молодой окружной прокурор только что из столицы. Дядюшка Матэ заходит преподать ему урок фольклора.

– Знаете, senor abogado, я собираюсь послать вам оленя. О. П.: – О, это так мило с вашей стороны, если это только вас не затруднит….

Дядюшка Матэ: – Нисколько не затруднит, senor abogado.

Тупой мексиканский полицейский приводит в участок лошадь с мертвецом, переброшенным через седло, точно мертвый олень.

Он прозаически тычет пальцем, когда выходит окружной прокурор:

– Un venado.

Теперь окружной прокурор понимает это выражение, бытующее в сельских районах Мексики. В синем мексиканском небе с черными крыльями грифов – улыбка дядюшки Матэ…

Дядю Матэ пришлось позвать Un venado? Ну что тут сказать В синей небес пустоте Улыбка дяди Матэ Вдохновленные черепом, мальчики кружат по Мексике, точно коты, напившиеся валерьянки. Вилли‑актер при– оделся как мачо времен президента Алемана (был президентом Мексики в 1946‑1952 гг): клетчатый костюм из шотландки, накладные усы, револьвер сорок пятого калибра с перламутровой рукояткой. Он рулит по улицам в черном «кадиллаке», вопя «Chingoa"(Еб твою мать) и паля из револьвера в кошек и куриц. Вот «кадиллак» взвизгнув тормозит у коктейль‑бара с неоновой вывеской. Вилли вылезает в обнимку с Одри и Джерри – они в женских платьях, одеты как актриски из Чапультепека (Парк в Мехико.). Вилли шагает в бар, напевая:

Ando borracho Ando tomando'1 (Пьяный хожу, Все пью и пью) Ураааааааааааааааа Бармен зеленеет. Похоже, быть беде. Бар залит зеленым неоном, вдоль стены – аквариум с тропическими рыбками. За стойкой – группа американских туристов. Вилли пялится на блондинку в слаксах.

– Buenas noches senorita (Добрый вечер, сеньорита)!

Та отворачивается. Вилли подходит ближе и тычет ее в зад револьвером. Джерри и Одри хихикают и ласкают друг друга.

– Ах, он великолепен… Никогда не повторяется.

Коротко стриженный американский парень пытается вмешаться. Вилли поднимает сорокапятку, целится ему в грудь и ухмыляется. Другой американец направляется к телефонной будке.

– Chingoa!

Пуля Вилли разбивает стекло будки и раскалывает телефон на мелкие кусочки.

– Никогда не повторяется.

Вот еще один парень разряженный как мачо вылезает из «кадиллака» и вваливается с двумя блондинками и группой певцов‑мариачи. Мачо обнимаются, хлопают друг друга по спине.

– Родригес.

– Бернабе.

– Cabron (Старый хрен).

Они заводят «Grito», песню подхватывают мариачи и переходят на «Ando Borracho».

Бернабе швыряет деньги на стойку и заказывает шотландский виски «Олд Фарр» на всех. Поворачивается к американским туристам.

– Практически все в Мексике пьют скотч.

– Никогда не повторяется, – теперь это уже твердят четыре блондинки.

Потом они затевают полицейскую проверку паспортов по‑мексикански. Бернабе запихивает в рот огромную золотую выпуклую полицейскую бляху и рычит.

– Никогда не повторяется.

Они обходят бар, Бернабе размахивает бляхой, а Родригес держит паспорта вверх ногами, разглядывает их с подозрением и рыгает чесноком.

– Очень плохо бумаги мииистер… Пройдите в комиссариат.

– Никогда не повторяется.

Бернабе запрыгивает на стол и ссыт в аквариум.

– Никогда не повторяется.

Они надевают костюмы чарро (мексиканский ковбойский костюм: облегающие черные брюки, короткая кожаная куртка с декоративными пуговицами, широкополая шляпа.) и скачут на лошадях, терроризируя местных крестьян. Устраивают соревнования на выносливость – садятся на стену, опустив шляпы на глаза и проверяют, кто сможет дольше просидеть, не шелохнувшись. Дэви Джонс выигрывает все состязания.

Вот они достают кодексы ацтеков и майя и рассаживаются в перьевых нарядах Моктесумы (верховный правитель ацтеков с 1440 г). В рукописной книге нарисован человек, плюющийся камнями… тяжелые слова… В кодексе майя изо рта человека торчит маленький зеленый свиток. Одри и Дэви Джонс сидят друг против друга, Одри в костюме колибри, Дэви Джонс одет как Черный Капитан. Дэви Джонс плюется кремневыми наконечниками стрел. Одри выплевывает маленький зеленый свиток, и тот взрывается, воняя тухлыми яйцами. Это наводит его на мысль, и он начинает делать шаблоны и леденцы. Леденцы готовы. Одри в костюме колибри и Джерри в оттопыривающейся набедренной повязке вваливаются в бар, где выпивает мачо. Мачо смотрит на них и сплевывает на пол.

– Maricones (Педерасты).

Одри выплевывает конфетку она скользит по стойке и подъезжает к мачо. Маленькая фигурка с надписью YO ебет женщину с надписью TU MADRE. И вот она на стойке… «CHINGO TU MADRE» (Я ебу твою мать). Пока мачо пялится, не веря своим глазам, к нему подъезжает еще одна конфетка… церковь с надписью EN.

– Я ЕБУ ТВОЮ МАТЬ В ЦЕРКВИ.

– CHINGOA!

Мачо тянется за сорокапяткой, но передумывает, когда Одри вытаскивает спрятанный под перьями пистолет и наводит прямо ему в живот.

Из‑за скандальных Los Ninos Locos (Сумасшедших мальчиков) у семьи Де Карсон портятся отношения с соседями. Мальчики готовятся к прощальному представлению.

День независимости… Все Vecinos, pistoleros, rancheros (Соседи, стрелки, фермеры), пеоны, производители опиумного мака и policias'1 собираются на городской площади перед дворцом губернатора, ожидая Grito1. На крыше дворца появляются мальчики, голые, в одних портупеях с сорокапятками и ебутся на глазах у толпы. Кончив, они выдают Grito и выстрелами сбивают с неба грифов, которые дождем сыплются на площадь, забрызгивая горожан падалью. Когда разъяренная толпа врывается во дворец, мальчики улетают на огромном планере в виде грифа с шестью мотоциклетными моторами. Мальчикам пришла пора путешествовать.

Фильм «Quiemada», что по‑португальски значит «сожженный»… действие происходит в начале XIX века на острове в Вест‑Индии. Марлон Брандо в роли сэра Уильяма, агента британского правительства, спускается с корабля.

– Ваш багаж, сэр!

Носильщика зовут Хосе Долорес. Он пытается украсть чемодан сэра Уильяма. Сэр Уильям ловит его и, наказав, решает, что с помощью этого мальчика сможет изгнать португальцев. Сэр Уильям организует кражу золота и восстание, во главе которого стоит Хосе Долорес. Проходит время, и теперь Хосе возглавляет партизанский отряд, нападающий на сахарные плантации. Удар достигает цели – в Англии больше не могут пить чай, так что без сэра Уильяма не обойтись – он призван подавить восстание при помощи тысяч английских солдат, похожих на массовку из «Белого медведя» – понимаешь, золотце, они только чуточку лучше обучены и вооружены, чем горстка партизан. Это настоящая резня. Ни один британский солдат не погиб.

Хосе пойман. Сэр Уильям пытается его спасти и уговаривает совершить побег, но тот предпочитает стать мучеником, и глупые черные палачи его вешают. Сэру Уильяму приходится показывать им, как затянуть петлю. Потом он уезжает. Теперь мы снова в начале фильма, только герой отплывает, а не приезжает – с теми же самыми чемоданами, десять лет спустя.

– Ваш багаж, сэр?

Он оборачивается и видит чернокожего мальчика, так похожего на Хосе, что сэр Уильям приглядывается и улыбается: «Хуан, это ты…».

Мальчик втыкает нож ему в бок в тот момент, когда Хосе казнят. Сэр Уильям падает, а рабочие еще несколько секунд разгружают судно, эта сцена в сепии показана глазами умирающего, кадр останавливается, когда женщина бросает на трап мешок муки. СНЯ‑Я‑ЯТО.

Куда отправится отец Уильям?

Сколько раз, должно быть, ему приходилось думать: «Ну что за тупой дикий негритос… я бы показал ему, как поставить на колени все Антильские острова… саботажем, отравлениями и убийствами – ни один белый не может уберечься от своих слуг. Европе нужны сахар и ром – как насчет этого? Отправьте королевский флот обратно. Он бы мог использовать белых техников, освоить их навыки и делать все лучше, объединив технические познания белых с сиюминутностью черных. Антильские острова? К чему на них останавливаться? Сахарная монополия во всей Вест‑Индии. – Сэр Уильям грустно качает головой.

– Он никогда мне не доверял и не учился у меня, а если и учился, то это было незаметно. Шпенглер предсказал, что черные под предводительством белых авантюристов захватят Западную Европу и Соединенные Штаты. Шпенглер был белый идиот, коли думал, что черные подчинятся таким вождям, даже если это поможет им победить. Теперь, – решает сэр Уильям, – мне лучше стать черным». Это можно устроить.

В следующей сцене сэр Уильям – молодой агент. Шеф пригласил его в свой кабинет. Шеф выглядит смущенным. Он разбавляет виски и устраивает представление «папа‑собира‑ется‑рассказать‑сыну‑о‑сексе».

– Сколько тебе лет, Уильям?

– Двадцать три года, сэр.

– О да гммм, вполне взрослый, чтобы узнать правду о смерти. Знаю, ты уже много слышал от уличных мальчишек и святых отцов, но, по правде сказать, эти мудаки ничего не знают о полетах.

– О полетах, сэр?

– Да, сынок, с одного аэродрома на другой. Ты уже вполне взрослый, чтобы узнать кое‑что о смерти, сынок, и то, что они тебе говорили в школе – эти попы‑пропойцы – все равно, что вести самолет не в ту сторону. От этого Иисуса Христа не будет никакого толку. А все разговоры «раз‑ты‑умер‑зна‑чит‑умер» – еще хуже. Чем более мертвым ты себя будешь чувствовать, тем в худшее место приземлишься. Надо научиться правильно выбирать посадочную площадку и подготавливать ее, понимаешь?

Хрупкие планеры парят над пропастью. Эта сцена застывает в картину – на раме золотыми буквами написано «ПРИБЫТИЕ».

Мальчику пришло время путешествовать – во времени.

Мы перепишем все недочеты истории. Мы убьем всех говнюков прежде, чем они родились.

В первом путешествии они возвращаются на остров в Вест‑Индии в 1845 году. Они используют фильм «Quiemada» как качели и приземляются под видом военных советников горстки вооруженных кремневыми ружьями партизан, которыми командует Хосе Долорес. Партизаны заключили перемирие с бестолковыми португальцами. Это дает советникам время. Между тем, на подходе британские войска с новейшими скорострельными ружьями. Командовать ими будет сэр Уильям Уокер, эксперт по партизанской войне. Как создать из подручных материалов эффективное оружие? В оккупированном партизанами районе есть железная руда. Времени достаточно.

Старый Сержант: – Ладно, лоботрясы, мы сделаем оружие… Я имею в виду оружие, приспособленное для убийств. –Он поднимает кремневое ружье. – Не такое, чтобы взрывалось вам в рожу, ломалось от дождя и убивало одного врага на расстоянии пятидесяти футов – и то, если ветер дует в нужную сторону.. У нас есть железная руда и есть время. Конечно, сэр Уильям уже в пути со своими солдатами. К тому времени, когда сэр Уильям, добравшись сюда, сообразит, что нам нужен источник продовольствия, а именно – местные крестьяне, и прогонит крестьян и сожжет их деревни, мы будем готовы встретить его солдат. Первый шаг в изобретении чего‑то нового – забыть то, что вы знали с самого начала – забыть все, что вам известно о пружинах, спусковых крючках, сделанных на станке частях и сконцентрироваться на огневой мощи. Как сильнее выстрелить, чтобы попасть туда, где находится противник. А теперь несколько основных принципов: чем крупнее оружие, тем легче его изготовить. Гораздо проще сделать хорошую пушку, чем хороший пистолет. Так что давайте сперва займемся крупным оружием. Работая с большими образцами, мы поймем, как их уменьшить и сделать подвижнее. Посмотрите, чего нет у противника: вам легче всего будет сделать именно то, чего у него нет. Вот что это такое, ребята –это шутиха. Огнестрельному оружию – шесть столетий, а они так и не сообразили использовать шутиху. Я имею в виду взрывающийся снаряд, брошенный вручную, запущенный из катапульты или пушки. У них еще в XVII веке были гранаты и мортиры, но они не догадались расширить их возможности. Пушечным ядрам – шестьсот лет, и никому не пришло в голову сделать ядра, которые взрываются при попадании. Как я уже говорил, они никогда не изучали шутихи. Вы можете поверить, ребята, что первая простейшая граната, способная взрываться, появилась во время гражданской войны в Америке? И эта граната была ужасна. Сердечник покрывали патрубки, и сверху на каждом торчал ударный капсюль. Эта сердцевина болталась в металлической оболочке. При контакте капсюль сталкивался с оболочкой, и граната взрывалась. От этого погибло много народу. Одно неуклюжее движение при броске – и граната взрывается у тебя в руках. Нужно бросать мягким плавным движением. Ну, мы сможем обойтись и без ударных капсюлей, и именно это и станет нашим первым и самым простым оружием: гранаты. Гранаты и гранатометы. Они могут быть любого размера: от пистолета до пушки.

К счастью для нас, глупость военных беспредельна – в противном случае, у них бы уже появилось оружие, которое мы смогли бы скопировать, только построив заводы. Теперь у нас есть граната в виде металлической оболочки с порохом внутри. Мы хотим, чтобы эта граната взрывалась там, куда мы ее кинем или запустим. Существует много способов это сделать, но некоторые такие же дурацкие, как то устройство, которое я только что описал. Помните, у нас нет гремучей ртути. – Пока Старый Сержант говорит, молодые люди перемещаются, появляются новые. И, пока он говорит, изготавливаются описанные им устройства…

– Самый простой способ взорвать гранату – внешним взрывателем. Они взрываются, и у нас нет материалов, чтобы сделать их хорошо. Мы, конечно, можем использовать взрыватель, заключенный в металлическую трубку, входящую в корпус гранаты, а незащищенный порох запечатать воском, чтобы не высыпался. Другое простое решение – провода, проходящие по корпусу гранаты в пороховой заряд и выведенные на поверхность. Поджигаем смолу или обернутую вокруг гранаты промасленную ветошь, провода нагреются, заряд взорвется. Следует рассчитать порции для разных калибров и придумать, как регулировать время взрыва. Один способ – покрывать провода разнообразной изоляцией

‑заливать воском, например: разное число погружений в воск. Так что толщина воска на проводах даст нам возможность подсчитать, сколько времени потребуется, чтобы провода нагрелись и взорвали заряд. В общих чертах, – если вы хотите, чтобы механизм зажигания находился внутри гранаты, – чем меньше будет торчать наружу, тем лучше. Другой способ – сделать металлический корпус гранаты тоньше в нескольких местах. Тогда эти сегменты быстрее нагреются и взорвут заряд, а от толщины зависит, сколько времени на это уйдет.

Теперь займемся созданием гранаты, способной взрываться при контакте. Самое простое – сделать головку из тонкого металла, чтобы она западала при соприкосновении. Эта головка должна быть наполнена кремниевой стружкой и железной начинкой, так что, йогда она провалится, искра воспламенит заряд. Могут быть использованы и фосфорные спички, только гранату следует держать подальше от солнца, лучше всего – в простом холодильнике, работающем на испарении. Кремень может быть приделан к поршню, срабатывающему при контакте. Тогда ваша граната взорвется при столкновении с любым твердым предметом, включая человеческое тело.

Теперь возьмем кусок трубки, который триста лет называли пистолетом, пока кому‑то не пришло в голову запихнуть все в один патрон. Давайте сделаем патрон без гремучей ртути. Вот патрон с проводом вместо гильзы. Проводок уходит в пороховой заряд. Следует лишь нагреть провод, и заряд взорвется. Любопытно, что легче всего это сделать при помощи электрической батареи, так что давайте на пробу изготовим пистолет на батарейках. Но не будем начинать с одиночных выстрелов, он должен стрелять очередями. Сначала сделаем большой, и, практикуясь с ним, научимся мастерить пистолеты поменьше. Мы можем назвать его нагревающимся пистолетом, потому что нам необходимо лишь тепло, чтобы нагреть провод и взорвать заряд. Оружием такого типа должны управлять два человека, и стоять оно должно на треноге или другой подставке. Магазин – металлическая коробка, в которой находятся патроны. Его вручную проталкивают через казенник и держат там, пока не взорвется патрон. Заряд взрывается от батареи, или же находящейся за казенником коробки с раскаленными углями, керосиновой лампы или даже увеличительного стекла, если светит солнце.

Необходима только тепло. Поднесите провод к раскаленному предмету, следите и ждите выстрела. Вам не нужен спусковой крючок, не нужен боек. Вы увидите, почему мы решили не стрелять одиночными. В буквальном смысле легче стрелять из такого пистолета с магазином, который вставлен в казенную часть (позднее, конечно, мы сделаем вращающиеся магазины или магазины на пружинах), чем заряжать патрон за патроном.

Мы сознательно выбрали для этой задачи техников с изобретательным умом, но без опыта в оружейном деле и конкретных представлений, из каких частей состоит современное ружье или револьвер. В процессе любого изобретения возникают проблемы, и способ решения этих проблем полностью определяет вид изобретения, когда его запустят в серийное производство. Пока решение технических проблем может быть не лучшим или даже совсем никудышным. Мы уже постепенно избавляемся от двух деталей пистолета, казавшихся неотъемлемыми – спускового крючка и бойка. Так что ружья и пистолеты, которые станут производными этих моделей, когда представится возможность производить их на заводах, будут существенно отличаться от современных типов вооружений. Таким же образом можно подходить и к прочим изобретениям. Например, простейший вид мотора – реактивный двигатель; так стоит ли возиться с цилиндрами, карбюраторами и свечой зажигания?

Еще одна замена ударного капсюля – фосфорная спичка, запечатанная в патроне. Она может вспыхнуть за счет трения казенной части. А почему капсюль должен находиться на конце патрона? Почему не наверху или спереди? Если капсюль находится спереди, хвост патрона может быть толще, чтобы поглощать отдачу, и всю конструкцию казенника можно упростить.

Вот прибывает сэр Уильям, его солдаты вооружены новейшими ружьями – с одиночными зарядами, ударными механизмами и дульной зарядкой. Губернатор устраивает банкет. Французский консул разражается резким холодным смехом.

– Я поднимаю бокал за блистательную победу храбрых англичан над парой сотен полуголодных оборванцев с кремневыми ружьями и мачете.

Сэр Уильям наступает на спаленные деревни, партизаны отходят. Теперь он загнал их в ловушку в горловине долины, за спиной – крутой спуск к морю, а там поджидает английский корабль. Шестьсот солдат и офицеров – офицеры верхом – вступают в долину «Долиною смерти, под шквалом картечи, отважные скачут шестьсот…»

Они беззаботны и уверены в победе, ведь их арсенал намного лучше старых ружей, которыми, как они считают, вооружены повстанцы. Когда на их головы обрушивается первый ливень гранат, полковой остряк выкрикивает:

– Мартышки кидаются кокосами…

«Метет от редута свинцовой метелью…»

Конь сэра Уильяма пятится и спасает жизнь всадника, когда прямо перед ним взрывается граната. Сэр Уильям поднимается, залитый конской кровью с головы до ног.

– РАЗБЕГАЙТЕСЬ… В УКРЫТИЯ…

А теперь открывают огонь пушки. Офицеры и солдаты разбегаются в слепом ужасе. Как и подобает английскому джентльмену, сэр Уильям вопит:

– СПАСАЙСЯ КТО МОЖЕТ.

«Теперь уж и фланги огнем полыхают.

Чугунные чудища не отдыхают»

Те, у кого под задницей еще оставалась лошадь, умчались прочь. Прочие бежали, шли, ковыляли и ползли назад.

«Никто из атаки живым не вернулся…»

Двести двадцать три одуревших и контуженных воина добрались до базы… (Le Comte разражается резким холодным смехом).

Камера обходит панораму полей, а эстрадная мелодия времен Второй мировой войны играет медленно и печально…

Мы развесим портянки На линии Зигфрида Если она еще стоит…

Одри и Фишка в аэропорту Атланты. Одри – молодой муж с армейской стрижкой, Фишка – его беременная жена. Когда они идут на посадку в самолет на Майами, их узнают агенты ФБР, которым приказано взять их живыми.

– Вы двое, стоять…

Одри и Фишка несутся к самолету, агенты следом. Фишка извлекает своего «младенца» и швыряет через плечо. Из свертка струится газ. Нервно‑паралитический газ. Преследователи спотыкаются и падают, а Одри и Фишка врываются в кабину пилотов…

– Взлетайте прямо отсюда…

Самолет взлетает, разбрызгивая нервный газ по аэропорту и улицам вокруг. Люди корчатся, испражняются и мочатся. Выпрыгивают легавые и тут же падают…

Когда самолет делает круг над полем, у Одри, точно у дурачка из фильма двадцатых годов, отваливается челюсть:

– Эй смотри‑ка, тут одни мертвяки!

Снег на улицах… Одри кашляет. Впереди полицейский кордон, юнцы выстроены вдоль стены, рядом полицейские с обрезами. Одри, кашляя, выходит вперед и начинает палить из тридцать восьмого калибра с глушителем. Чпок чпок чпок… звук, точно вылетают пробки из бутылок с шампанским, но не так громко. Полицейские машины скрываются в переулках… Приходится укрыться в стрип‑клубе… с мальчиками нужно по‑особенному.

Девушка ухмыляется…

– Я поняла, что je n'sais quoi…

Она щелкает пальцами, и вылезают когти.

– Я ПОНЯЛА ЧТО Я НЕ ЗНАЮ ЧТО…

Насекомые клыки пробиваются сквозь ее лицо…

– Я ПОНЯЛА ЧТО БЫРРРГЫРРГЫРРЕ..

Публика несется к выходам, а жуткая черная вонь насекомой мутации заполняет зал. Полицейские сирены…. Одри и Фишка несутся по улице, путь им преграждают полицейские машины. Впереди глухая стена… Одри швыряет последнее яйцо, и стена становится прозрачной мембраной. Они просачиваются сквозь нее, а легавые мечутся и палят…

Песок на улицах… запах моря… ломбарды… Мы забегаем в «Обед Джо», и я осматриваюсь. 1930‑1940… Воры, проститутки, наркоманы. Похоже, я и сам подсел. Заторчал на путешествиях во времени. Замечаю джанки, он подходит к столу.

– Мы уже встречались?

– Угу. – Я смотрю на него. У него все на лбу написано.

– Ищешь средство?

– Точно.

– Я знаю лепилу, он выпишет, но ему нужны бабки.

– Сколько?

– Тридцать четвертаков.

– А это не доктор Ван случайно?

– Ну да. Ты его знаешь?

– Не то что бы. Но кое‑что слышал. Джанки явно успокаивается.

– Он не станет выписывать, если тебя не знает. Я не могу тебя к нему взять, сам понимаешь.

– Понимаю… Элен по‑прежнему с ним?

– Ага. Она у него вышибала – на случай, если кто‑то попытается выбить из него рецепт.

– Тоже известная личность.

– Пожалуй, что да. Смотри, если бабок нароешь, могу к нему смотаться прямо сейчас, а потом вернусь к тебе. Я покачал головой и улыбнулся…

– Пойду с тобой и подожду на улице. Но сперва надо найти комнату и забросить барахло. Он кивнул.

– Стремный тут район. По улицам лучше не шляться. –Он посмотрел на мой портфель, размышляя, что там внутри. Я встал.

– Встретимся здесь через полчаса.

Отель «Глобус» в переулке под американскими горками, не работающими, похоже, уже несколько лет. Старый китаец взял у нас деньги и выдал ключ. Комната точно такая, какую ожидаешь увидеть в подобном месте: двойная кровать, умывальник, шкаф, зеленые ставни. Мы припрятали пистолеты и патроны под ванну в общей ванной комнате. Под раковиной я обнаружил завернутые в коричневую бумагу инструменты джанки и вытряхнул засевшего внутри таракана. Давно тут лежат. Я запихнул сверток назад. Понадобится позже.

Джанки ждал в кабаке у Джо. Он был слегка нездоров, глаза слезились. Он пошел вперед по улицам, занесенным песком. Иногда дорогу перебегал лалоу (зверек, похожий на опоссума).

– Будь осторожен, – предупредил меня джанки. – Укусит тебя такой уебок, сразу заразишься… Ну вот мы и пришли. Постарайся, чтобы он не заметил, что ты тут ждешь.

В подъезде я вытащил складной телескоп и подсмотрел, куда джанки пошел и на какой звонок нажал. Попозже я нанесу профессиональный визит доктору Бану и Элен. Что‑то коснулось моей ноги. Взглянул вниз, я увидел лалоу. Зверек щелкнул зубами и вцепился мне в штанину. Я повернулся и наступил ему на шею. Минут через пятнадцать вышел джанки. Я догадался, что он пытался сбить у Вана цену. Ясное дело, с Ваном такой номер не прошел. Мы разделили тридцать кубов в подъезде над дохлым лалоу Вернувшись в отель, я вытащил заначку из ванной, интуитивно почувствовав, что оружие тоже пригодится. Никогда не знаешь, сколько понадобится для путешествия во времени. Лучше поберечься. Слишком много – может меня замедлить. Я решил взять три кубика и угадал. Я растянулся на кровати, откинул голову на подушку и задумался. Элен и Ван… аборты и наркотики всего лишь прикрытие для этих двух пташек. Ван: по происхождению канадец… 57 лет… специалист по транссексуальным операциям и трансплантации… Он может незаметно пересадить тебе ногу прокаженного… отстранен от практики в различных городах под разными именами… всегда выходил сухим из воды… должно быть, глубоко залег с этими фальшивыми рецептами. Элен: австралийка…. 60 лет… феноменальная сила рук… массажистка… делает аборты… эксперт по пыткам… ворует драгоценности… на ее счету гора трупов. Я собирался разобраться с двумя старыми профессионалами… надо быть предельно осторожным. Конечно, дверь на цепочке и обита железом. Нужно придумать, как подобраться.

Быстро вошел Фишка, захлопнул дверь.

– У нас гости в холле… Легавый шел за мной от Джо.

– Один?

‑Угу.

Мало‑помалу я придумал, как все проделать – способ из рассказа в старом бульварном журнале, который я читал много лет назад. Наемный убийца спрятался от преследующей его банды. Входит некто с фальшивыми бакенбардами, убийца берет эти бакенбарды, чтобы смыться. Вот и у меня появились бакенбарды…

Когда Одри вышел в холл, легавый сделал вид, что разглядывает табличку на двери другой квартиры. Коротко стриженный, темные очки, синий костюм.

– Могу я помочь вам, мистер? Когда агент повернулся, Одри выхватил пистолет и произнес:

– Вверх.

Только одно слово тихим голосом, но Одри знал, как это произнести, чтобы звучало убедительно. Он медленно провел пистолетом по животу агента вверх‑вниз. Тот облизал губы и задрожал. Убийственная лихорадка, вот что это такое. От Одри исходил запах сырой крови. Убийственная лихорадка, и легавый это знал. Он не собирался спорить.

– Руки за голову.. Сюда. – Одри указал пистолетом. Фишка открыл дверь. В руке у него тоже был пистолет.

– Садись сюда. Теперь расстегни пиджак… медленно двумя пальцами вытаскивай пушку и бросай на кровать…

Агент повиновался. Теперь на него были направлены два ствола.

– Давай бумажник с полицейской бляхой. Агент выполнил приказание.

– Теперь вставай.

Фишка дал ему по морде. Потом я сделал ему укол, чтобы он отрубился на двенадцать часов. Я надел темные очки и встал перед тусклым зеркалом шкафа. Все шло так безупречно, что это меня пугало. И Фишка великолепен в роли моего итальянского партнера по закупкам. Ахерн и Барразини… В бумажнике чистый бланк ордера на обыск. Я заполнил его. «Не беспокоить» на дверь, и мы вышли.

Вот этот дом. Я позвонил условленным звонком, который засек, когда следил за джанки. Три длинных, два коротких, один длинный. Изнутри ни звука. Толстая дверь. Наконец, открылась на шесть дюймов цепочки, выглянула Элен… Холодные серые глаза, черные крашеные волосы. Точно открылась дверца холодильника. Я показал ей золотую бляху. В холодильнике похолодало.

– А ордер есть?

Я показал ордер.

Она посмотрела. Затем скинула цепочку. Она не беспокоилась. Ван не станет хранить наркоту дома. Да и не наркоту я искал. Как только мы вошли, я дважды пальнул ей в шею, забрызгав стену ее позвоночником. Через прихожую в операционную Вана. Увидев меня, он позеленел. Это был узкоплечий человек с широкими бедрами, череп покрыт зеленоватым пушком, лицо розоватое, точно набальзамированное – такой цвет появляется, если колешься Соком Времени. Я пальнул ему в голову.

Теперь надо искать то, ради чего мы пришли. Должно быть, в стенном сейфе. Все инструменты у нас были. Заняло это секунд тридцать. Сирены на улице. Должно быть, прослуш‑ка. Через черный ход, такси до аэропорта. Надо срочно при– думать, как угнать самолет. Когда‑то это было просто, но теперь перекрыли по всем направлениям. Можем натолкнуться на металлоискатели, охранников, все такое. Вот мы на месте; как я и ожидал, аэропорт семидесятых годов. Но теперь мы оба – школьники на каникулах.

В баре замечаю Дэви Джонса и Карла. Бармен не хочет нас обслуживать, мы поднимаем шум, чтобы Карл :; Джонс нас подогрели, и получаем билеты на тот же самолет. Рейс 895 в Детройт, вылетает через сорок пять минут. В сортире мы вкалываем себе Супер‑П. Этот наркотик дает сверхчеловеческую силу и проворство часов на шесть. Чувствую, как наркотик тяжело движется, покалывая, по всему телу. Могу при желании прошибить кулаком стенку кабинки в сортире. И туг же придумываю способ протащить пистолеты в самолет: пусть их пронесут для нас охранники, а мы, когда все будет готово, заберем.

В зале ожидания видим летящую нашим рейсом пару средних лет с сумками, набитыми кокосовыми орехами и чучелами аллигаторов, и подсовываем им пистолет. Так мы засечем охранников. Мы проходим без проблем, но, когда рамку минует пара, поднимается звон на весь аэропорт. Они суетятся, визжат; охранники решают, что они прячут оружие, и устраивают обыск. Вылет задерживается на полчаса. Зато теперь мы знаем, кто охрана и где сидит.

За полчаса до подлета к Детройту Фишка и ваш покорный слуга проходят в головную часть – самолет встряхивает, и мы едва не приземляемся охранникам на колени. Те отрубаются. Пистолеты уже у нас в руках, а охранники так и не просекли, что их настигло. Остаются еще двое с четырьмя пушками, а глядя, как Супер‑П сияет в глазах, любой поймет, что самолет захвачен. Мы приковываем охранников наручниками к сиденьям, а Дэви Джонс идет пасти пассажиров.

Оглянувшись, капитан Кук увидел пистолет в руке Одри и испуганное лицо стюардессы.

– Господи, неужели опять, неужто нельзя заработать деньги попроще?

– На этот раз все немножко по‑другому Сообщите в Детройт, что у вас проблемы. Но ни слова про захват самолета, доперли? Этому пистолету такое не понравится.

– Двойное Эхо вызывает Форд‑Т… прием.

– Форд‑Т отвечает Двойному Эхо… Вас слышу

– Кажется, у нас проблемы…

– Вырубай. – Одри показывает пальцем на Карла. – Вот ваш новый штурман…

Карл раскладывает карту

– Полетим вот сюда.

– Как я и говорил: на этот раз все слегка по‑другому..

– Не получится без дозаправки…

– Тогда подлетайте как можно ближе. Капитан пожимает плечами.

– Рад стараться.

– Отлично. А мы рады, когда для нас стараются. Через час от Детройта мы ловим хвост урагана как попутный ветер.

– Господь – наш второй пилот. Теперь справимся.

– Слышали про обледенение плоскостей?

– Попробуй наладить радиоконтакт, Карл.

– Телепорт к Фриско… прием… – Потрескивания, слабый прерывистый голос… – Фриско телепорту. Слушаем вас…

– К цели… еще час… обледенение плоскостей…,

– Вас понял… крылья… радиус четыреста….

– Может, получится…

– Сейчас идем на посадку..

– Радиопозиция. Держитесь курса… Впереди только снег.

– Видимость ноль.

Они смотрят, как падает альтиметр… 300… 200… самолет погружается…. 50… коснулся… длинный тошнотворный пробег… треск… стоп. Самолет на боку, одно крыло оторвано…

– Радиопозиция… должно быть, топлива хватит, чтобы взорваться.

Через пятнадцать минут приземлился двухмоторный самолет с пропеллерами. Назад на базу Оборудование телепорта, Оборудование телепорта и технику для воссоздания физического тела может смастерить любой мальчишка‑механик в своей мастерской в подвале. Смотри сочинения Вильгельма Райха и «Путешествия за пределы тела» Роберта А Монро (Первая книга трилогии Роберта А. Монро (1915‑1995), бизнесмена из Виргинии, описавшего свои путешествия к далеким мирам во «втором теле». В 1974 г. был основан институт Роберта Монро, занимающийся изучением опытов выхода из физического тела). Грубо говоря, оборудование состоит из намагниченного железа, покрытого снаружи органическим материалом. Простейшее устройство для путешествий во втором теле, описанных Монро, – продолговатый ящик, выложенный намагниченным металлом. У вас шесть поверхностей, четыре стороны, верх и низ. Все устроено так, что часть намагниченных поверхностей отталкивает, а другая – притягивает. Например, дверца и задняя часть – отталкивающие поля, правая и левая стороны – притягивающие, низ и верх – отталкивающие. Описанный Монро круг вибраций, проходящих вверх и вниз сквозь тело, предполагает более сложные модели с подвижными частями. Например, попеременно отталкивающий и притягивающий цилиндр, состоящий из ряда дисков, которые можно вращать в разных направлениях. Эта модель подходит для настоящей телепортации, в отличие от перемещений в физическом теле. Испытуемый стоит в центре цилиндра, управляя движением и контролируя перемещения выключателем. Горизонтальные модели также бывают эффективны, но телепортацию лучше начинать стоя, ясно вам, молокососы?

Одри начинает – поначалу медленно, затем постепенно увеличивая скорость. Терпкий металлический привкус, эрекция, и потом такое ощущение, точно мясо слезает с костей со сладкой, похожей на зубную, болью. Потом картинки… он стоит на холме в Лос‑Аламосе, и ветер сметает его со склона в потоке осенних листьев. Он оглядывается и видит на горе сидящих в вигвамах мальчиков… Он идет назад против ветра и ловит одного из падающих мальчишек, – дух, точно пчелка из «Дьявола и Дэниэла Уэбстера» (Рассказ Стивена Винсента Бене (1898‑1943)).

Теперь он стоит на металлическом балконе. В тысяче футов под ним город с красными кирпичными домами, голубыми каналами и железной дорогой. Рядом на балконе Дэви Джонс. Они прыгают вместе и приземляются на дороге в Лос‑Анджелесе. В бунгало происходит дикая оргия поц мелодию:

Разве негоже Содрать с себя кожу И в костях танцевать…

Голые люди танцуют, кружатся, плоть слетает с них серпантином:

Как услышишь ты маримбу Музыка начнет стонать Разве негоже Содрать с себя кожу И в костях танцевать…

БЫСТРЕЕ БЫСТРЕЕ КРУЖИТЕСЬ КРУЖИТЕСЬ

Его отец показывает в ночном небе Бетельгейзе, крутящуюся в космосе за дрожащей Медведицей…. Холм над Лимой… он парит над пляжем, а голые мальчишки с розовыми гениталиями поворачиваются, смеются, глядя на него… отблески солнца на воде, пальмы, робкий едва слышный голос школьника…

– Конец – это вам не Южный бульвар на Сияющем полуострове.

Он лежит на пляже, тяжело дышит, рядом с ним Дэви Джонс. Антилы, 1845… Он оглядывается – там другие мальчи– Текст песни Эдгара Лесли.

ки. Слабые и истощенные, они едва шевелятся. Один подносит к губам кокосовый орех и пьет молоко. Теперь он на носилках… призрачный запах рвоты, больничная палата…

Через неделю мальчики поправляются, они лежат на пляже в своем островном раю…

– Я же сказал – пересидим…

– Да, нечего высовываться.

Старый Сержант: – Вы, молокососы, напоминаете мне старого еврея из анекдота… Тонет корабль и стюард стучит в каюту: «Господин Соломон… Судно тонет». «А нам то фто, это ведь не наше шудно».

Смотрите, вы сейчас в прошлом. Видите взлетную полосу, ведущую в настоящее?

– Но, Сержант, мы ведь меняем весь ход истории. Так сейчас не выйдет.

– У них в настоящем еще хватает атомных бомб, чтобы выбить нас из прошлого. Они скопили сотню лет, даже если нам удастся задушить Эйнштейна в колыбели, прежде чем он вытащит Моисея из тростников…

ДЕНЬ‑ДЕНЬСКОЙРАБОТМЯ НАЖЕПЕЗНОЙДОГОГЕ Четверг, «Мария Челеста» 9, 1970 Сто лет назад мощеные улицы кончались здесь. Тут небольшой овраг и редкие деревья. Одри с Питером Уэббером – они могут подниматься на тридцать футов и летать над невысокими деревцами.

Одри возвращается в отцовский дом – большое квадратное здание на холме. На втором этаже – балкон. Он встречается с отцом в комнате на втором этаже, которую тот оборудовал под мастерскую; на стенах – несколько полотен, в основном – пейзажи. Одри рассказывает отцу, что научился летать. Отец печально произносит: «Нет у нас таких сил, сынок».

Они выходят на балкон. Солнце садится, и сумерки голубой пылью опускаются на долину, протянувшуюся до железной дороги на морском берегу. Медленно проплывают «Мария Челеста» и «Копенгаген». Проезжает поезд, свистит. В открытой кабине локомотива один негр‑кочегар трахает другого в жопу На лице Одри вспыхивает улыбка, он машет поезду. Все это – немножко скрипучее и точно из папье‑маше, но лучше его отец сделать не может.

Он словно отряхнул пальцы и я почувствовал как дождь маленьких камешков света посыпался мне на руку пробежал по телу мягким электрическим жаром. Часть подвала была отделена перегородкой. Он открыл дверь.

– Иногда я тут сплю.

Мои коньки на стене холодные потерянные мраморные шарики в комнате гвозди ки три ампулы морфия.

Повар‑китаец нетороплив, стар и безучастен. Малыш из Фриско бледный и отчужденный.

15 октября 1972 г. По пути в ресторан «Энгус», когда мы шли по Сент‑Джеймс‑сквер, Джон Б. нашел крышку от бензобака, еще вонявшую бензином, и я вспомнил свой план отрывка из «Диких мальчиков», где Мертвый Ребенок убивает агента ЦРУ, отвинчивая крышку бензобака его машины – кусты вспыхивают по краям ухабистой дороги.

Это была маленькая комната, синий линолеум на полу, стены из сосновых досок, струганных и пропитанных олифой. Кровать с сосновой тумбочкой, стол, латунная лампа, книжки на сосновом стеллаже, встроенном в стену.. «Книга знаний», Стивенсон, «Моби Дик», номера «Удивительных историй» и «Странных сказок». Две картины на стене; одна, с волком, воющим на фоне зимнего пейзажа, называлась «Одинокий волк». На другой были сани, за которыми гонится волчья стая. В санях сидела женщина в шубе, слуга целился в волков из пистолета с длинным дулом, а кучер подгонял лошадей.

Тени под железнодорожным мостом горлицы воркующие вдалеке над ручейком яйцо взрывается распространяя неведомый запах который сжигает плоть до кости в порывах неба за окном цветов и мха.

– Вы уже познакомились с капитаном?

Развалившееся поместье в Мексике, горный оплот некогда влиятельного семейства Де Карсон. Дядюшка Матэ, семейный стрелок, приглашен к молодому дону.

– Займись беспокойной семьей Вестериори и можешь улыбнуться, когда она станет совершенно спокойной…

– Они должны выбросить женщину, – сказал я и прыгнул, потому что, кажется, это вылетело совершенно необдуманно.

– Они это сделают, если ты им скажешь. Ты лишь должен произнести слово.

Дядюшка Матэ улыбается.

Затхлый запах все резче красный приторный волосы на ветру живописный городок исчезает в синей тени булыжника напротив разрушенного двора Le Comte разражается резким холодным смехом.

Когда его родители умерли от скарлатины, Джерри Тайлер сбежал из дома, чтобы устроиться в цирк. Его подхватила толпа, и он увязался в потоке за каретой с рекламой: метатель ножей, швыряющий ножи в мальчика. Молодой мексиканец спрыгнул с подножки кареты. Ему было лет двадцать, в штанах и рубашке хаки и кожаных мокасинах.

– Ты что, спятил – разгуливать тут один?

Он подошел поближе, положил руки на плечи Джерри, оглядел его с ног до головы, понимающе улыбаясь. Джерри вспыхнул и почувствовал, что у него встает.

Мексиканец взглянул на его штаны с оттопыренной ширинкой.

– У тебя эта штука как медуза chico (Пацан). Нужна скорлупа. Aclentro (Входи).

– Выжившие усвоили этот простенький урок. Они могут пригодиться.

Он зажег керосиновую плитку. Потом раскурил благовония и опустил на окошке красную занавеску с розами. Повернулся, посмотрел на меня, и я почувствовал легкое покалывание в паху – у меня опять вставал.

– Давай разденемся.

– Конечно.

Мы сели на постель, сняли ботинки. На стене были деревянные крючки. Мы подошли, сняли куртки и свитера. Скинули брюки и трусы и застыли глядя друг на друга у обоих стоял и я заметил что у него точно такой же как у меня и почувствовал как жемчужная капля выскользнула у меня и такая же капля появилась на его залупе. Я смотрел сквозь нее точно в линзу и видел, что у него кончик чуть‑чуть приоткрыт как бывает когда ты на самом деле очень хочешь.

Яйцо из мошонки треснуло. Младенец умер проверка паспортов. Мы спустились в долину белые цветы прильнули к синим очень далеким землям и я шел в голубой дымке срывая цветы повсюду тяжелые папоротники деревья разбухшие растения и везде вода и лягушки и в воде жила злобная тварь пожиравшая нашу рыбу и купавшийся мальчик однажды исчез один раз ночью я видел как она поднялась на поверхность с клешнями и крутила слепым носом почуяв мой запах струящийся в воздухе я убежал от воды и вскоре наступили холода.

Он помог Джерри забраться на подножку и открыл, цу кареты. Джерри юшел, мексиканец закрыл на щеколду дверь, покрытую тяжелыми стальными пластинами. Это была длинная узкая комната с умывальником, одеждой на крючках, сундуком, дровяной печкой. На одной стенке висела деревянная мишень, из которой торчали ножи.

Мексиканец рванул рубашку Джерри.

– Desnudate chico (Раздевайся, пацан)… догола…

Дрожа, Джерри разделся. Мексиканец раздевался быстрыми точными движениями. Джерри тяжело дышал, все его тело покраснело, сердце стучало. Мексиканец подвел его к постели, опрокинул на спину, подложив подушку под ягодицы, развел ему ноги. Джерри глубоко вздохнул, и его жопа раскрылась розовым моллюском.

Глядя в череп он видит стрелу звезд в небе… копье также может означать нехватку, отсутствие… гмммм да в присутствии отсутствия… а если попробовать прекратить пополнение гммм мужских особей?

Потом он сказал что у него для меня есть новости вытащил лист бумаги и пока он держал его в руках я разглядел что это мое мексиканское свидетельство о рождении. Потом он разорвал его взглянул на меня и его лицо почернело и гадко скривилось. Я смотрел на него на то как вспыхнули кусты вдоль дороги.

Мы подошли поближе друг к другу и дотронулись кончиками и через меня точно пробежал мягкий жидкий огонь. Он прижался ко мне поцеловал в губы. Потом провел рукой мне по позвоночнику, ощупывая позвонки, между ягодицами, и средним пальцем стал легонько тереть мне задницу вверх и вниз и я вспоминал туалеты в подвалах и уличные нужники зимой и тот раз когда я делал это в лесу на корточках я видел топкую дельту вспыхнувшую в летнем небе.

Хорошенький голубоглазый подросток.

Передай: плоть и кости слишком долго держали последний абрис дерьма… Точно каноэ поднялось торнадо в урожай тропические насмешки из Панамы.

Медленно мексиканец вошел в него Джерри корчился наконец тот пробился вверх проник в живот проталкивая член все дальше точно в жидкий розовый студень он обволок мексиканца утонул в нем тяжело дыша задыхаясь когда они оба кончи– ли его лицо точно плыло на розовом извивающемся осьминоге тела дергающемся выворачивающемся наизнанку в жемчужных спазмах. Наконец он обмяк в объятьях мексиканца мягкая студенистая хватка медленно ослабла когда мальчик уснул его рыжие волосы слиплись от пота. Мексиканец встал, сел на белый стул, скрутил косяк, разглядывая спящего мальчика, глаза его сузились, он подсчитывал. Пока он смотрел, мальчик становился моложе. Неожиданно Джерри улыбнулся и открыл глаза. Он выглядел лет на двенадцать. Мексиканец закурил косяк, прилег, обнял мальчика и передал ему сигарету. Джерри затянулся и закашлялся. Вскоре он стал бесбессмысленно хихикать.

– Знаешь что? Я умею писать буквы ногой. – Он поднял ногу и согнул пальцы.

– А ножи кидать пальцами умеешь?

– Попробую. Дай‑ка нож.

Сладкий терпкий запах исходит от нерепа, азотистый озоновый запах, терпкий сухой запах заброшенных нужников и пустых раздевалок

– Хочу засадить тебе, Питер. Знаешь, что это такое?

Я кивнул. Я знаю. Это случилось в конце прошлого лета. Его отец ловил карпов. Они приезжали на лето, чтобы поймать самого большого карпа – те бывали до пятидесяти фунтов весом. Ходили слухи, что карпов консервируют и продают под видом лосося. Я часто пытался поймать карпа на наживку из теста, но ни один так и не клюнул. Мальчишка был худой, смуглый и прыщавый, большеротый, с торчащими зубами, Он жил в маленькой белой времянке прямо напротив мола.

Мексиканец вытащил три ножа из деревянной мишени и положил на кровать у ног Джерри. Джерри приподнялся, посмотрел на ножи, измеряя расстояние до цели. У него снова встал. Он зажал нож пальцами ноги, размахнулся. Плавным движением выпрямил ногу, и нож вонзился в дерево. Он швырнул еще два ножа, все попали в мишень.

– Л теперь трахни меня еще раз.

– Слушай ты, пидарюга, хочешь вернуться в исправительную школу? Хочешь, чтобы тебя выебли гуртом, и твоя жопа треснула? А?

Дядюшка Матэ улыбается.

– Трахни меня в жопу.

Торчащие зубы он жил в маленькой белой времянке прямо напротив мола. Достал вазелин из ящика лег на живот раздвинул ноги я оседлал его глядя на его жопу потер ее медленно брюки корчащиеся туалеты и уличные нужники сжались у меня внутри.

– Хочу засадить тебе, Питер. Он вздыхал и корчился очень возбужденный раздвинул мне ноги пот дрожа то что это значит лег на постель на живот.

Мексиканец стал его щекотать, и Джерри смеялся, пока не обоссался, катаясь по постели. Мексиканец спихнул его с кровати и перегнул через белый стул. Он вложил ему в руку нож.

– Кинешь, когда будешь кончать.

Когда мальчик кончал, мексиканец выпрямил его, нажав рукой на живот. С резким звериным криком Джерри швырнул нож и попал точно в яблочко.

Так Джерри устроился в цирк помощником метателя ножей. Мексиканец научил его драться с ножом и голыми руками, и Джерри больше ничего не боялся.

Мальчики окружают череп и приступают к занятиям. Запах черепа сперва ускоряет сексуальное бешенство. Мальчики срывают с себя одежду эякулируя сыпь красного черепа горит на губах сосках в паху и заднице а череп нюхает испарения их тел. Они научатся рисовать, целиться и стрелять во время оргазма, метать ножи, стрелять из ружья и автомата. Они научатся планировать будущее в этот момент. Они поймут, что секс – это сила.

Я уже придумал, что буду делать, но решил для виду с ним поспорить, чтобы он ничего не заподозрил… такой уж он был, умел читать чужие мысли.

Тело внутри меня корчится стремясь на поверхность и неожиданно глаза вспыхивают и он входит все глубже его лицо в моем и его член касается моего и я кончаю в синих вспышках света. Теперь я стою над кроватью оглядываюсь и вижу, что картина с волком оживает. Пока я смотрел, слуга и его сын внезапно схватили женщину, содрали с нее шубу и скинули визжащую госпожу с саней. Мальчик надел шубу, и теперь я стал им, чувствуя мех на своем теле и глядя как волки окружают женщину там на окровавленном снегу.

Али ждет. Сильно задержался.

Пусть ветер продует тебя поле света в моих ногах через поле через холодное синее мичиганское небо лето у меня в паху мой член вставал дверь открылась и я повернулся глядя как торчит из ширинки мое тело взорвалось забор с калиткой.

Агент ЦРУ померк в зеркале. Али у двери. Синие звезды на небе.

– Скоро туда поедешь?

ВСТРЕТИМСЯ В СЕНТ‑ЛУИСЕ ЛУИ

Шестнадцатилетний Одри Карсонс во многом был старше своих лет. Ему уже были знакомы писательская уверенность в себе, отвращение к себе и вина Создателя, которую все писатели чувствуют, когда творят. Во всем остальном он был моложе шестнадцати. Ему, к сожалению, недоставало светских манер и жизненного опыта. Он не умел танцевать, не знал игр, не мог поддержать легкую беседу. Он был болезненно застенчив, знания о сексе почерпнул из «Взросления на Самоа» и книги под названием «Секс и брак». На его лице отпечатались мучительные душевные травмы, в нем не было юности. В то же время он был страшно инфантилен. Это сочетание было малоприятным, поскольку сопровождалось тошнотворным презрением к себе, страхом и бессильной яростью. Он был похож на отчаявшегося и безнадежно неудачливого фокусника, пойманного с картами, вылетающими из рукава. От него исходил жуткий неясный запах замороженной мумии, оттаивающей в зловонном болоте.

– Ты просто ходячий труп, – передала ему миссис Гринфилд через знакомого. Она не сомневалась, что тот повторит ее приговор. Так она всегда поступала. Много лет спустя, узнав, что она умерла, Одри почувствовал, что отмщен. Так поступают писатели.

– Не всякий труп умеет ходить.

– Он похож на овчарку, убивающую овец, – вынес приговор полковник Гринфилд, благообразный старик с подстриженными серыми усами.

И снова Одри почувствовал, что отмщен, когда ему сообщили о смерти полковника от инсульта.

Мельницы писателя мелют медленно, но перемалывают прекрасно. Одри чувствовал, что его словно заперли на пыльном чердаке, когда беспомощно наблюдал, как продавцы дают сдачу, не поблагодарив. Бармены бросали один взгляд на его лицо и говорили:

– Нам тут таких не надо.

Эти мелкие уколы были точно соль на раны. Одри казалось, что такие, как он, не нужны никому и нигде. Он читал журнал «Приключения» и воображал себя в пробковом шлеме и хаки, «уэбли» за поясом, рядом верный слуга‑зулус. Эти мечты были банальными и инфантильными даже для его возраста и состояли, в основном, из перестрелок, в которых Одри всегда побеждал. Поскольку о приключениях в матриархате среднего запада нечего бьио и думать, он тешил себя бумажными мечтами, ностальгией по XIX веку. Больше всего на свете он надеялся вырваться из запятнанной шкуры, совершив какой‑нибудь героический поступок.

Одри был единственным стипендиатом в привилегированной «Академии Пойндекстера». Он читал «Приключенческие рассказы» и «Короткие истории» и воображал себя Майором, джентльменом‑авантюристом и НСБ (Незаконным Скупщиком Брильянтов)… ради благих целей, конечно. Он читал «Удивительные истории», чувствовал себя первым человеком, высадившимся на луне, и рисовал схемы ракет. Он решил стать писателем и создавать собственных Майоров, Зулусов‑Джимов, Снежных Джо и Карлов Крэнберри. Его первое сочинение «Автобиография волка» было написано под влиянием «Биографии медведя‑гризли» (Книга американского писателя‑натуралиста Эрнста Сетона‑Томпсона (1860‑1946))… Снег под ногами, горящие глаза, клыки, кровь, которую он слизывал с морды своего дружка волка Джерри. Одри смутно представлял отношения полов и не понимал, отчего он не может сделать Джерри, рыжего волка, своим дружком. Позднее он выбрал другого приятеля, нежного волка‑альбиноса с голубыми глазами, который насмерть замерз в метели. Снежок был очень нежным волком. Когда Джерри отравился, харкал кровью на снег и умер, Одри так ослаб от горя, что его загрыз медведь‑гризли, наказав за плагиат.

Семья его была небогатой. Ему было стыдно появляться на занятиях в синем костюме с заплатами – жалкими заплатами, а не роскошными кожаными нашивками на рукавах поношенного пиджака от «Братьев Брукс». На какие‑то вечеринки его все же приглашали, и находились мамаши, пытавшиеся его приободрить. «Такой милый тихий мальчик Карсонс», – сказала миссис Кайндхарт. Ее доброта была, конечно же, смертельным ударом под холодным взглядом миссис Уордли.

Героем его рассказов был юный аристократ, надменно развалившийся за рулем «штуц‑бирката», ощущащующий droit de seigneur (превосходство) над провинциальной знатью Сент‑Луиса. Выяснилось, что у него связи с криминальным миром, – возможно, он занимался нелегальной скупкой брильянтов, торговлей белыми невольниками и контрабандой опиума. Когда в середине сентября в Академии начались занятия, такой герой появился на самом деле, замкнутый и таинственный; о его прошлом ничего не было известно. Одри он казался Фламондом из стихотворения Эдварда Арлингтона Робинса:

Фламонд бог весть оттуда Уверенность манер и иностранный лоск Ходили слухи о Танжере, Париже, Лондоне, Нью‑Йорке, школе в Швейцарии, где ребята принимали наркотики. Звали его Джон Хемлин, он жил с родственниками в огромном мраморном особняке на Портленд‑плейс. Ездил на потрясающем «дузенберге». Одри написал: «Ясно, что он много путешествовал. Всюду следы странствий, и даже знаки эти необычны… запонки из странного тусклого металла, словно поглощающие свет, широко расставленные большие зеленые глаза, рыжие волосы отливают золотом, прямой нос, прекрасные, изогнутые, как лук амура, губы…» – Он зачеркнул «прекрасные» –слишком приторно – и заменил на «безупречные». Новичок с симпатией относился к Одри, отвергая при этом приглашения богатых сынков.

– Скучно мне с ними, – сказал он Одри, и тот вспыхнул от удовольствия. Внимание Хемлина льстило и в то же время смущало Одри. По дороге домой он со стыдом вспоминал мучительные заикания и неуклюжие попытки показаться умным, в уверенности, что Хемлин наверняка его презирает. Но Хемлин – в своей отстраненной манере – оставался дружелюбен. И Одри продолжал долбить по клавишам машинки, исправляя свои неуклюжие разговоры с Новеньким, пока они не начинали блистать остроумием.

Был вечер вторника, 23 октября 1928 года – ясный светлый день, падали листья. Голубое октябрьское небо. Одри подошел к перекрестку Першинг‑авеню и Уолтон. Он размышлял о новом рассказе, главным героем которого станет Джон Хемлин. Это был рассказ о призраке, таинственной встрече на Харбор‑Бич, где его семья проводила лето.

– Я так и не смог отыскать эту дачу. Но когда я описал мальчика своему отцу, тот сказал: да, был такой Джон Хемлин среди дачников, но погиб в автокатастрофе под Сент‑Луисом.

В двух шагах спокойный голос: «Привет, Одри. Хочешь прокатиться?» Хемлин за рулем «дузенберга». Он открыл дверцу, не дожидаясь ответа. Одри сел в машину. Хемлин переключил скорость, и «дузенберг» рванулся вперед так, что дверца захлопнулась сама. Поворот направо на Тейлор‑стрит – пронеслись деревья и красный кирпич католической школы, Одри мельком увидел золотой церковный купол, блестевший в холодных лучах. Поворот на бульвар Линделл, дорога на запад, дома и деревья, красно‑зелено‑желтые пятна, «дузенберг» набирает скорость. Скинкер… окраина. Улицы странно пусты.

Хемлин ехал молча, не спуская глаз с дорога. Когда они миновали Клейтон, он вдавил педаль до пола. Казалось, машина оторвалась от земли в вихре опавших листьев. Должно быть, Одри задремал. Машина медленно катилась по проселочной дороге, но все вокруг совсем не было похоже на Миссури. Местность плоская и пыльная, на обочине стояли люди в белых одеждах. Неожиданно шестеро мальчишек – почти голых, только разноцветные плавки – преградили…

ВСТРЕШМСЯНАЯРМАРКЕ …им путь. Командир отряда держал «маузер», насаженный на ложу винтовки. Одри узнал оружие из «Библии стрелка», каталога фирмы «Штегер», который он читал с религиозным благоговением, изучая каждую модель и размышляя, что выбрать, когда он станет джентльменом‑авантюристом. Одри знал калибр этого пистолета, девять миллиметров, но патроны – не как у «люгера». Знал, что деревянная ложа также служит кобурой, а магазин, находящийся не в рукоятке, а перед нею, – опорой при стрельбе, и в нем девять патронов. Командир подошел к машине. Хемлин что‑то коротко произнес на незнакомом Одри языке, и командир кивнул.

– Оставим машину здесь, – сказал Джон.

Одри вылез. Они были на окраине какой‑то гигантской ярмарки – всюду павильоны, сверкавшие огнями в желтоватых сумерках. Одри решил, что следует вести себя беззаботно и не задавать вопросов. Он двинулся за Джоном через площадь, где давали несколько представлений, вокруг каждого толпились зрители. Представления он видел только мельком, потому что Джон шагал очень быстро, точно торопился на свидание.

– Прекрасен лес, дремуч, глубок, но должен я вернуться в срок, и путь до дома еще далек, – стихи крутились у Одри в голове.

В одном кружке два мальчика занимались джиу‑джитсу. Однажды Одри заказал по почте в висконсинской фирме книгу о джиу‑джитсу Инструкции и схемы показались ему непонятными… «Схватите противника левой рукой за правый рукав и резко тяните вниз, придерживая при этом правой рукой за левый лацкан. В то же время левой ногой быстро подсеките ему правую ногу. Выпрямитесь рывком вправо. Ваш противник рухнет на землю». Он увидел, как один мальчик откинулся, уперевшись ногой о живот другого. Выпрямил ногу каждый мускул очерчен, точно мрамор в лучах умирающего солнца, – и вот он уже летит через головы зрителей и приземляется на ноги, как кот.

Были и совсем загадочные представления. В одном кружке мальчики одевались и раздевались с головокружительной скоростью. Одри миновал кружок, в котором странная косматая обезьяна нападала с ножом на манекен, а стоявший за нею дрессировщик беззвучно подавал сигналы. Не видно шумящих детей или семейных пар. Люди, мимо которых он проходил, были в разноцветных или кожаных плавках, шортах до колен или арабских одеждах. В основном, подростки, лишь изредка встречались взрослые. В фиакре проехал седовласый человек. Площадь окружали постоялые дворы, кафе, турецкие бани и дощатые помосты. Одри почувствовал морской бриз. От площади отходили улицы и переулки. Мальчики сидели и стояли в дверных проемах.

По дороге Одри заметил сцены, от которых кровь запела у него в ушах и застучала в паху Да, некоторые мальчики потеряли над собой контроль (так Одри называл эрекцию) и кое‑чем занимались вместе. Он чувствовал, что у него встает. Джон свернул на заросшую травой мощеную улицу – синие сумерки и деревья впереди – снова похоже на Сент‑Луис. Появился старый фонарщик Ага, вот и пришли. Дом из красного кирпича на углу Лужайка заросла сорняками, потрескавшаяся дорожка к дому усыпана листвой. Джон открыл боковую дверь под портиком.

– Это дом моего отца. Заходи.

Темная лестница на верхний этаж. Джон открыл дверь, включил свет. Чердак с медной двуспальной кроватью, умывальником, блестящим медным тазом и кувшином, На стенах Одри заметил несколько гравюр цвета сепии, – похоже, нарисована та самая ярмарка, где они только что побывали. Книжный шкаф с томами в кожаных переплетах и с золотыми обрезами. Джон снял пиджак, галстук и рубашку, налил в таз воды, вымыл лицо и шею. Вытерся синим полотенцем, сел на край постели, снял ботинки и носки.

Потом лег на постель, согнул колени, откинул голову на подушку, взял апельсин из стоящей на тумбочке корзины с фруктами. Очистил его, и запах апельсина наполнил комнату Он ел апельсин, заливая соком голую грудь. Одри мылся, не сняв рубашки, только отогнул воротник.

– Кинь‑ка мне полотенце, Одри. Джон вытер с груди апельсиновый сок, облизал пальцы. Закурил сигарету, взглянул на Одри сквозь дым.

– Я бы хотел посмотреть на тебя голого, Одри. Холод в животе развязал шнурки ботинки упали на пол сложил брюки на стуле. Встал.

– И трусы снимай.

Трусы зацепились сильно смутив его упали кинул на стул его нагота рука Джона втирающая смазку и серебристые вспышки в глазах. Голова взорвалась картинками. Казалось, он жил в этой комнате очень долго потолок пересеченный огнями машин с улицы двери открываются и закрываются эта лестница…

– Мы ведь оба пользуемся блестящим медным тазом на чердаке теперь спинку Джонни.

Зыбучие пески, запахи рыбы, мертвые глаза в подъездах, нищие кварталы забытого города. Постепенно вспоминаю ломбарды, пистолеты и медные кастеты в витринах, мексиканские рестораны, дешевые меблированные комнаты, холодный ветер с моря. Мертвые глаза, казалось, смотрели куда‑то вдаль, понемногу вспоминаю мальчика, старый каток… теперь в любую минуту.. Кто сказал Атлантик‑сити?.. ржавая проволока вокруг зазубренных дыр… Операционная Вана… рецепты лепилы… Отель «Глобус»… Грандиозная катастрофа в Атлантике… имя адрес отель верно?., номер… впереди шеренга полицейских обыскивает семерых парней у стены. Слишком поздно поворачивать назад, нас засекли. И туг я увидел фотографов – гораздо больше, чем при обычном обыске. Я вытащил киногранату Перед нами возник легавый. Я дернул чеку, размахнулся, швырнул гранату. Черный взрыв затмил все вокруг, и мы помчались по темной улице к барьеру Город за нами разлетелся на куски.

ГРАНДИОЗНАЯ КАТАСТРОФА В АТЛАНТИКЕ… ВСЕ ПОДРОБНОСТИ.

Мы бежали и, наконец, вырвались из черного серебристого тумана под лучи заходящего солнца на окраинной улице, растрескавшиеся тротуары, резкий запах водорослей.

– Мальчики‑роллеры очень близко. – Фишка щупал колонны и фонарные столбы. Он показал на здание с осыпавшейся штукатуркой, занимавшее половину квартала. – Вон там, на старом катке.

Каток был заколочен и казался заброшенным. Фишка постучал в боковую дверь, она беззвучно открылась на смазанных петлях. В дверях появился высокий юный блондин в синих плавках. Подмышкой у него был автомат. Он посмотрел на меня серыми металлическими глазами.

– Входите, – пропустил он нас. Я оглянулся, но Фишка исчез.

– Он пропал.

– Naturlich (Разумеется). Это его работа.

В центре катка несколько мальчиков в синих плавках катались на роликах. Солнце пробивалось сквозь разбитый купол из армированного стекла. Ржавая проволока вокруг зазубренных дыр, пробитых, как мне показалось, пушечными ядрами или гранатами. Повсюду матрасы, сидевшие на них голые мальчики курили гашиш и пили чай, вдоль одной стены – верстаки, где мальчики точили ножи, смазывали роликовые коньки, чинили велосипеды; рядом длинная стойка для велосипедов. Четверо мальчишек на мате упражнялись в дзюдо и карате. Другие метали ножи в мишень. Сцена из немого фильма. Ни смеха, ни криков, ни возни. Когда я проходил, мальчики оборачивались, лица хмурые, глаза холодные и настороженные. Все движения осмысленные и сдержанные. Ни один не слонялся и не стоял бесцельно. Парень с пистолетом отвел меня в контору катка. Она была похожа на зал заседаний: усеянные булавками карты на стенах.

– Оружие есть? – спросил он.

Я положил на стол коробку с пятьюдесятью патронами.

– Это мы раздадим. У нас тут пять пистолетов тридцать восьмого калибра… – Пять патронов он вернул мне.

Он шагнул к двери и что‑то произнес на непонятном языке. Худой смуглый мальчик, лицо в подростковых прыщах, отошел от верстака. На нем были только синие плавки. Показал, что я должен следовать за ним. Пыльное заколоченное окно, мальчики за столом чистили картошку и резали мясо. Мой проводник пролез за стойку, – в прежние времена тут раздавали коньки шумным посетителям‑подросткам. Измерил меня взглядом и бросил на стойку одежду – свитера, джинсы, синие плавки, носки. Протянул мне восемнадцатидюймовый охотничий нож с потертым черным ремешком и ножнами. Я взвесил нож в руке. Рукоятка с изгибами для пальцев увенчана медной шишкой. Прекрасно сбалансированный боевой инструмент, заточенный, как бритва.

– Найди пустой шкафчик и переоденься.

Я засунул одежду в шкафчик, натянул джинсы и свитер.

– Тебе подберут коньки, защитный шлем и щитки.

В пыльной комнате сидел старик‑сапожник, на длинном столе разложены инструменты и кожа. Он окинул меня взглядом тусклым, как бледное небо. Со стариковской неторопливостью измерил мне ноги, голову и руки. Мальчик, прислонившись к косяку наблюдал. Сапожник закончил измерения и кивнул.

– Ванну? – предложил мальчик. Следуя за ним, я заметил прыщ там, где смыкались его голые ягодицы и еще один на левой половинке. Мальчик почувствовал, что я на него смотрю, остановился, бросил взгляд через плечо. Я нежно потрогал прыщи кончиками пальцев. Он чуть вздрогнул и потер плавки пыльные окна заколочены деревянные скамьи запах пота и влажные трусы несколько мальчиков переодевались. Мой проводник сел на скамейку, стянул плавки, бросил в шкафчик. У него приподнялся. Он смотрел, как наливается его член.

– Раздевайся.

Я снял одежду. Он посмотрел на меня, хмуро оценивая.

– Сейчас ты меня выебешь, – решил он.

Он прошел в зеленую дверь. Душевая с зеленым плиточным полом была переделана в парную. Какой‑то мальчишка вылил на себя ведро воды, повернулся ко мне, член торчком, вытер капавшую в глаза воду, сравнивая свое тощее смуглое тело с моим. Потом медленно поднял ногу, дотронулся ею до моей лодыжки и сказал что‑то моему проводнику Трое юношей сидели на скамье, сравнивая эрекции. Мальчик наполнил ведро, вылил на меня половину, вторую на себя. Мы передавали друг другу кусок карболового мыла. Один мальчишка дал нам полотенце, мы вытерлись. На полке лежал тюбик смазки. Я взял его. Мальчик наклонился, раздвинув ягодицы. Я потрогал его прыщи, смазал ему жопу, пропихивая палец поглубже, и, обняв за бедра, подтянул к себе, проникая в электрическое тепло его корчащегося тела в спазмах, точно доишь корову Другие мальчики окружили нас и безмолвно смотрели, пока оргазм не вылетел легким вздохом из приоткрытых губ. Голые, мы вышли на каток Вечерело, края катка погрузились в тень. Одни мальчики готовили еду и заваривали чай, другие занимались групповыми сексуальными упражнениями. Я увидел мальчиков, сидевших кружком на мате для карате и смотревших друг другу на гениталии, сосредоточенно и безмолвно. Вот у одного стал подниматься. Мальчик вышел в центр круга, трижды повернулся на месте и сел, обняв колени и переводя взгляд с одного лица на другое. Его глаза застыли на другом мальчике, между ними пробежал ток. Раздался щелчок, точно сделали снимок. Тот, что был в центре круга, раздвинул ноги и лег на спину, откинувшись на кожаную подушку. Капелька смазки появилась на кончике его фаллоса, мальчик изогнулся и затрепетал. Избранник встал перед ним на колени и стал рассматривать его гениталии. Сжал головку, заглянул внутрь сквозь линзу смазки. Ласково, точными движениями, точно настраивая деталь механизма, повертел тугие яйца, поднял фаллос, как драгоценный инструмент, медленно провел по стволу пальцем вверх и вниз, втирая смазку, лаская чувствительные места на головке. Мальчики сидели в кружке молча, губы приоткрыты, поглощенные зрелищем лица неподвижны до бритвенной остроты. Мальчик, которому дрочили, откинулся, прижав ноги к груди. Лицо его, дрожащее в экстазе, расплылось. Он свалился без чувств. Два мальчика уложили его на матрас и укрыли синим одеялом. Другой мальчик занял его место в центре круга.

Я устал и проголодался. Какие‑то мальчики пригласили меня сесть, дали тарелку тушенки и ломоть темного арабского хлеба. Поужинав, я отыскал матрас и уснул. Когда я проснулся, весь каток был залит желто‑серым светом. Мальчик, опершись на локоть, смотрел на меня. Это был тот, что потрогал меня ногой в сауне. Наши глаза встретились. Щелчок у меня в голове слабость в желудке на руках коленях обруч стискивает голову туже туже металлический привкус во рту Я смотрел вниз с потолка из разбитого купола выписывая восьмерки в утреннем небе.

Здесь человек тридцать мальчишек всех рас и национальностей: негры, китайцы, мексиканцы, арабы, датчане, шведы, американцы, англичане. Но при этом они заметно отличаются от типичных негров, мексиканцев, датчан и американцев. По всей видимости, эти мальчики – новая раса.

Позавтракав хлебом и чаем, шестеро мальчиков надели плавки, защитные шлемы и коньки, прицепили ножи, готовясь идти на разведку. Блондин с автоматическим пистолетом возглавит патруль. Другие принялись за работу у верстаков – точить ножи, смазывать коньки, чинить велосипеды, изобретать оружие. Есть устройство вроде арбалета с крепкими резинками вместо лука. Когда наводишь пистолет, оттягивая резинки, свинцовые пули поступают сверху из магазина и попадают в прорезь. Самодельные ружья на удивление точно бьют на расстоянии в двадцать ярдов, пули впиваются в мягкое дерево. Смертоносный тесак из свинцовых грузил на концах велосипедной цепи. Мальчики постоянно практикуются с такими штуками.

С папкой в руках подошел прыщавый мальчик в синих джинсах. Если бы не холодный взгляд, настороженный и бесстрастный, его можно было бы принять за обычного американского школьника. Он обратился ко мне на странном механическом английском.

– Я учить тебя язык картинок, – он постучал по папке. –Нехорошо говорить старый язык. – Он расчистил место на верстаке и раскрыл папку. Письменный язык – это упрощенное письмо, очевидно происходящее от египетского. Картинки транслитерируются в вербальные частицы. Любая картинка может быть произнесена различными способами, в зависимости от контекста. Мы занимались пять дней по десять часов. Прежде я изучал египетские иероглифы, и это изрядно помогло в занятиях, теперь я вполне свободно могу объясняться. Картинки возникают из слов. Я изучаю историю и обычаи диких мальчиков. Раз в год все они собираются вместе, сравнива– ют оружие и боевые техники и устраивают коллективные оргии. Этот фестиваль называется «Время Ксолотля» (Ксолотль – бог перерождений в пантеоне индейцев майя).

– Много разных мальчик некоторые совсем как рыба жить всегда в воде с тех пор как началось.

Я спросил, что он имеет в виду под началом – рождение?

– Дикий мальчик не рождаться. Сначала его делать из кусочек жопы другого мальчика вырастать новый. Кусочек вырезать из мальчика когда его ебать. Растет новый мальчик и потом тот кто дал кусочек забирать его себе в племя. Мальчик вырастать такой не похож на мальчика из пизда. Мальчик вырастать из кусочка очень разный. Один мальчик не говорить делать картинки в голове. Мальчик кричать убить убить его вон там. – Он показал на каток. – У других электричество в теле. Мальчик жить далеко на юг теплое мокрое место очень сладкий очень гнилой внутри. Одеваться как женщина убить много солдат.

– (Мальчики, которых называют бубу выделяют из ануса и гениталий субстанцию, от которой эрогенные язвы проедают плоть до костей). – Ты чесать тебе хорошо чесать еще тебе лучше скоро весь себя счесать остаться одни кости. Другой мальчик светиться в темноте. Подошел близко ты скоро умереть. Подошел к нему днем все в порядке. Очень хорошо ебать. Очень теплый внутри. Он смотреть на других все кончать в штаны. – И опасные «смеющиеся мальчики». – Ты смеяться до икоты смеяться кишки наружу. – («Смеющиеся мальчики» также распространяют смертельные приступы насморка, кашля и икоты). – Другие жить в синем месте в горах поднялся выше слышать синий звук все время тебе нужен ты подсел. Еще мальчик с ядовитые зубы как змея. Мальчик‑ящерица жить на скалах рука такая сильная давить кости. – Мальчиков со встроенным оружием называют биологиками. Другие с относительно нормальными физическими чертами специализируются на каком‑то типе оружия… мальчики‑пилоты, метатели ножей, лучники, стрелки из рогаток и трубок с отравленными стрелами. – У них стрелы разной длины есть маленькие ты думать тебя кусать комар потом стать синим и умирать. – Одно племя специализируется на музыкальных инструментах. – Музыка такая красивая человек прыгать со скалы. Звук ломать стены выдирать кишки… Много мальчик приезжать на Время Ксолотля всегда разные все больше разные. Теперь не надо брать кусочек. Мы делать мальчик‑зимбу. Делать много зимбу во Время Ксолотля. Я спросил, когда проходит этот фестиваль.

– Разное время место каждый год. Думаю в этот раз на юге на море точно не знать за две недели все мальчики перестать ебаться дрочить приезжать туда горячие как огонь.

Разговорный язык отличается колоссальной гибкостью и необычайной наглядностью благодаря мгновенным зрительным ассоциациям. Если ты этого не видишь, не можешь и сказать. Происхождение языка мальчик объясняет неуверенно:

– Много лет назад дикие мальчики писать книгу с картинками. Это называться «дыхательная книга». Один человек придти показать нам отрывок книги.

У диких мальчиков нет чувства времени, и все расчеты начинаются с 1969 года, когда сформировались первые их отряды.

Теперь у меня есть коньки, защитный шлем, кожаные щитки для рук, все отлично подогнано, точно продолжения моего тела. Ролики можно поставить на замок и приделать резиновые заглушки, чтобы подниматься в гору. Завтра меня возьмут в патруль. Патрули состоят из шести мальчиков на коньках и одного на велосипеде. Велосипедист – командир патруля. Задания меняются поочередно, лидерство неформальное. Задача командира – координация действий патруля и сбор информации. Помимо стандартного охотничьего ножа, он носит пистолет и полевой бинокль.

Мы двинулись на рассвете по разрушенным предместьям, серп луны в фарфоровом утреннем небе. Командир патруля – высокий худой негритенок, уши прижаты к маленькой голове, в глазах – далекая саванна. Мальчики катились вереницей, положив друг другу руки на плечи. Мы добрались до перекрестка – большой площадки с растрескавшимся, заросшим сорняками асфальтом. Командир помчался на велосипеде на вершину холма и стал изучать окрестности в полевой бинокль. Вернувшись, он произнес одно слово, означавшее землю, пустую до небес. Мальчик потер плавки, и тут же все согласно сели, стаскивая трусы прямо через коньки. Затем стали медленно кружиться на коньках, и, проезжая мимо, гладили друг друга по гениталиям и ягодицам.

Один мальчик подъехал ко мне, положил мне руки на плечи и подкатил меня к обвалившейся стене. Мы втроем обнимаемся у стены потом трясемся кругами вертя луну и небо разбрызгивая сперму на потрескавшийся асфальт.

Ближе к вечеру проезжаем разрушенное здание. Консульство США. На склоне холма, где гуляет ветер, замечаем стадо коз. Пастушонок машет рукой, бежит к нам, его рваная джеллаба развевается на ветру. Мальчику, изображающему пастуха, лет тринадцать. Он говорит, что грузовик американских солдат проехал сегодня мимо консульства, и его спрашивали, где прячутся дикие мальчики.

– Американцы очень бор‑бор. Давать мне сигареты, шоколад, тушенку. Поверить всему, что я сказал.

Палочкой чертит на земле карту с неправильным маршрутом, который он показал американцам. Лидер изучает карту, перерисовывает в блокнот, показывает и задает вопросы. Убедившись, что карта точна, дает мальчику гашиш и выкидной нож. Мальчик открывает нож и рассекает воздух.

– Когда‑нибудь убью сукина сына мериканца.

Я глажу мальчика по затылку Он изгибается под моей рукой, точно собака, выскальзывает из джеллабы и стоит голый на ветру, ветер смял волосы на лобке. Он изгибается, и я дрочу ему., ветер разбрызгивает сперму по плоскому смуглому животу Вечером мы решаем устроить засаду на грузовик. Наши агенты, работающие поварами, кондукторами автобусов, официантами, поставляют американским военным бор‑бор. Этот наркотик, к которому дикие мальчики относятся с отвращением и используют только как средство против врагов, погружает человека в состояние вялого самодовольства и благодушия, возникает теплое доброе чувство, что для американцев все закончится хорошо.

– Мы любим яблочный пирог и любим друг друга, вот и все тут.

Трясясь в грузовике…

– Ох, Боже, ведь мама – замечательный человек. У нее самые лучшие качества, – бормоча, дергаясь, внезапно затягивая сентиментальную песню:

Мама твоя и моя… Сколько доверия в сердце…

– Вот бы трахать ее два раза в месяц нет на свете ничего лучше ну разве что наш старый добрый полковник. Когда помру, похороните меня в одном гробу с этим славным голубоглазым парнем, он всегда нам руки на плечи клал и называл сынками и плакал, как ребенок, над погибшими и ранеными, прирожденный скаут.

Грузовик крутых вояк, напевающих, плачущих, бормочущих, улыбающихся, изгибающихся, точно дворняжки, которых гладит любимый хозяин. Член совета сайентологов вскакивает и начинает вопить: СПАСИБО РОН1 СПАСИБО РОН СПАСИБО РОН!..

Другой солдат заключает в объятья еврея из Бруклина:

– Вы, евреи, такие добрые и отзывчивые!

Третий всхлипывает: – Все черномазые пла‑а‑ачут, что хозя‑я‑яин в холодной сырой могилке…. – Он хоронит хорошего черномазого и дохлую собаку..

– Заплакали как младенцы прямо друг перед другом –что ж стесняться надо открыть свое сердце сынок сказал старый мудрый священник и я зарыдал прямо на груди этого славного мужика и полицейский обнял нас своими лапами и мы плакали все втроем.

Мама и американское знамя, добрые священники, славные полицейские, очаровательные тюремные надзиратели в объятьях бор‑бора…

Тонкая щепка луны в иссиня‑черном небе. От ночного холода все тело в мурашках. По крутому склону мы катим стальной телеграфный столб тридцать футов в дайну, поддерживая его с двух сторон цепями, он тянет нас за собой все быстрее, точно комета – столб врезается в грузовик, переворачивает его, размазывая бор‑борные головы по холодной сырой земле. Мы налетаем со всех сторон и разделываем солдат на звезды и полосы. Под грубым крестом из насаженного на шампур грузовика мы, проломив тонкий лед в фонтане, смываем с себя кровь. Теперь у нас есть запас огнестрельного оружия для следующей операции.

Мальчики на роликах сворачивают на обрамленный пальмами проспект в дикий ураган автоматных очередей… жужжащие мальчики: вибрации, от которой ноют зубы, а мозг точно пронизывают циркулярные пилы… послания, просвистанные на холодных аллеях и подхваченные собачьим лаем, достигают отдаленных коммун через несколько часов… он спускался по охваченным ветром улицам, белые шорты развеваются, рот раскрыт, волоски на сладко гниющих ногах от первого дуновения встают дыбом, они закидывают головы и воют на ветру, волоски на жопе встают – мальчики‑растения, знающие сорняки и лианы, марихуану за позициями противника, сенная лихорадка подхвачена ветром, кувшинки запутывают лопасти лодочного мотора, конопля обволакивает казармы, шипы царапают сапоги полковника, мальчики, умеющие вызывать саранчу и мух, чудесный заразный маль‑чик‑бубу стоит у черной лагуны, хрупкие мальчики‑сновидцы из тенистого рассвета ждут у чердачных окон на потерянной улице черепичных крыш и кирпичных дымоходов, мальчики‑шаманы, юные лица темны от смерти, молодой рыжеволосый солдат, его уши дрожат, он взвизгивает, кончает странными улицами влажными школьными туалетами ветром на поле для гольфа голый семя заливает робких призраков в мире теней мальчик трогает плечо под одеялами вздыхая а другой сжимает его колени спину худые ягодицы анус мокрая утренняя брусчатка капли дождя на паутине голубая пустыня тот кто жив может вдохнуть эти призрачные розовые заросли тела холодные спины его мелкие зубы кричит и взвизгивает мальчики прижимаются друг к другу стонут во сне, голый мальчик спиной к Одри трется о соседа, мальчик поворачивается и ухмыляется Одри. Предзакатный свет я трогаю море стены камень лианы вижу свое тело и песок лицом вниз тощая бледная спина два мальчика смеются синяя юность в их глазах солнечно дом за ним смутно ясно я мальчик словно младенец и это я лежу голый на его нижнем белье дрочу моя комната и я там он улыбается смотрю как он это делает перепрыгнул сверкающее пустое небо я чувствую незнакомую руку апельсин в сарайчике давным‑давно о как давно небеса развалились прах мертвецов в его глазах в его яйца глубже глубже я кончил в разрушенный двор запах овса.

Там в Мехико человек, который был отцом мальчика, пытался собрать деньги, чтобы вернуться и еще покопаться в руинах, но мексиканские власти сказали, что он не имеет права это делать, забрали у него то, что он нашел, и послали в развалины каких‑то мексиканцев. Он опять стал колоться морфием, и я почти все время проводил на улицах, чтобы не возвращаться домой. Помню, американец из Техаса с тюремными тенями в глазах заговорил со мной в парке, и я пошел с ним к нему в квартиру Прошло какое‑то время, в клубе появился человек и выбрал меня подавать мячи для гольфа. Он был не такой старый, лет тридцать, с бледно‑серыми глазами… толстый, но я заметил под жиром мускулы и почувствовал, что он хочет от меня чего‑то особенного, когда мы ушли с поля. Сначала он сказал мне, что я не должен вот так шляться по Мехико, что мне нужно жить в Америке, потому что я американец, и он может это устроить, но сначала я должен сделать то, что он хочет, чтобы «быть готовым к битве», как он выразился. Потом сказал, что «свободный мир» борется за выживание, и я могу помочь. Был какой‑то человек, который, как они считали, сотрудничает с коммуняками, и они хотели его сцапать. Я уже встречал этого человека, он купил мне бутерброд и апельсиновый сок… и теперь мне нужно было сделать так, чтобы этот человек что‑то начал со мной, ну понятно что, и тут‑то они его и поймают, ют и все, – после этого я смогу поехать в Америку, жить в приличной семье и ходить в школу, ну и что я на это скажу? Я ответил, что родился в Мексике и не хочу в Америку, здесь мои родители, я должен зарабатывать и помогать им. Тут он схватил меня за руки, и я заметил, что у него тупорылый пистолет 38‑го калибра в кобуре подмышкой.

– Ну‑ка смотри мне в глаза, когда со мной говоришь, и кончай врать. Я все про тебя знаю. Твой отец наркоман, мать – пьянчужка, а ты уже целый год торгуешь жопой в Аламеде (Парк в Мехико)…

Я сказал, что мексиканцы, не позволят ему забрать меня в Америку. Он вытащил листок бумаги, подержал в руках, и я увидел, что это мое мексиканское свидетельство о рождении. Он разорвал его, посмотрел на меня, и его лицо почернело и гадко скривилось. Я смотрел мимо него, на горящие кусты вдоль дороги.

– Слушай ты, пидарюга, хочешь вернуться в исправительную школу? Хочешь, чтоб тебя выебли гуртом, и твоя жопа треснула? А? Хочешь, я подпишу судебную повестку, и тебя посадят в федеральную колонию в Техасе, ты даже перднуть не успеешь.., Я сказал, что сделаю все, что он хочет, и он показал мне место у пруда.

– Вот здесь, где твой дружок трахал тебя в жопу. После такого снимка твоих предков лишат родительских прав…

Я уже знал, что нужно делать, но решил для виду с ним поспорить, чтобы он ничего не заподозрил – он был такой, умел читать чужие мысли – так что я спросил, могу ли я остаться в Мексике, если сделаю все, что он просит, и он ответил, да, если я так хочу, но я знал, что он врет, или, если я останусь, он захочет, чтобы я снова выполнял такие задания для него, но я сделал вид, что поверил. Все было назначено на послезавтра, пятницу.

Когда я вернулся в сарайчик, где мы переодевались, там был только Джоши, и я рассказал ему, что случилось, и какой у меня план. Мы пошли на стоянку, и Джонни отвинтил крышку бензобака у машины того мужика, теперь она едва держалась, и могла слететь на первом ухабе. Мы не сомневались, что нас заподозрят, так что мы спрятались у дядюшки Матэ на севере Мексики в маленьком городке, окруженном опиумными плантациями. Если кто спросит, нас туг нет. Мы прочитали об этом в газетах на следующий день, но все прошло не так, как мы ожидали, потому что кто‑то нас опередил, приделал к бензобаку бомбу, разработанную в самом ЦРУ. Так что они, разумеется, заподозрили профессионалов или агентов врага в своих рядах.

ЧТОБЫ ВРЕМЯ СКОРОТАТЬ

Брэд и Грэг работали над чем‑то страшно секретным по космической программе, их вызвали и выгнали взашей. Это было жутко нечестно – они так хорошо трудились, и все оттого, что какой‑то мудак из уголовного розыска принялся чего‑то вынюхивать в Танжере, где они проводили отпуск. Случилось это три месяца назад, и теперь они работают на частную организацию. Занимаются созданием нового человека из срезов ткани. Клиника у них современная, доноры поступают по тайным каналам.

Первые двое прикатили на роликовых коньках в одних только синих плавках. Грэг и Брэд чуть в обморок не упали, когда их увидели. Один – худой смуглый парнишка лет шестнадцати, слегка прыщавый, а это бывает дико привлекательно, сами знаете, и Брэд подумал «Да это ж вылитый я!». У другого

– монголоидные черты, тело гладкое и крепкое, как тиковое дерево, синие татуировки на жопе, и Грэг подумал «Да это ж вылитый я!».

Так что мы привели этих божественных мальчиков в смотровую и сказали, что возьмем небольшой срез прямой кишки, совсем крошечный и безболезненный, и чем больше они будут радоваться, когда мы будем брать срез, тем больше шансов, что получится… Тут все по науке – сперва надо сделать замеры. Они только кивнули, как ни в чем не бывало скинули плавки, и тут же у них встали хуи, словно они умели это контролировать. Тот, что был помоложе, стоял, жуя жвачку, пока я его измерял. Потом мы отвели их в операционную с магнитофонами, кинокамерами, оргонными колоколами и съемочными площадками.

Декорации этого фильма – заброшенный спортзал, пыль в воздухе, заплесневелый мат. Маленький прыщавый мальчик стоит на четвереньках, другой наготове. Я велел татуированному подождать и вставил режущую трубку. Это пластик с перфорацией в виде крошечных отверстий, внутри вращается электрический нож, – когда сфинктер сжимает трубку, ткань втягивается в дырочки, и нож ее срезает. Трубки бывают разных размеров, на этот раз я беру не толще карандаша – парень очень тугой. Маленький мальчик выплевывает жвачку, и они начинают, совершенно не обращая на нас с Брэдом внимания. Как только татуированный кончает, и у меня готова нарезка, я шлепаю его по заднице и беру срез у другого мальчика, который все еще корчится, тяжело дыша. Мальчики принимают душ в заброшенной раздевалке, и я говорю им, чтобы снова пришли в субботу. Хочу сделать отдельный срез у маленького мальчика в момент, когда он кончит. Возьму трубку точного размера по параметрам его дружка.

В субботу они оба приходят, и его друг смотрит, как мы кладем мальчишку на постель, задираем ноги, пристегиваем их резинками к стене, чтоб не дергался, и накладываем оргонный колокол на его задницу, яйца и член. Он извивается, скаля острые зубки, я вставляю трубку, врубаю вибратор, мальчишка весь трепещет и кончает до подбородка, и тут я говорю Брэду: «Боже мой, вот с этим получится».

Приходят еще много таких же парней – симпатичных, на вид нормальных. У многих есть навыки, которые они хотят передать, и мы делаем срезы у мальчишек, которые демонстрируют свое мастерство: метают ножи, стреляют, парят на планерах, катаются на коньках.

Двое парней‑каратистов. Один ебет другого стоя. Кончает с криком «Ки‑я!», вдребезги разбивает окно и раскалывает стопку кирпичей.

Два юных грабителя банка в гороховых костюмах и серых фетровых шляпах. Дешевый отель, по постели раскиданы деньги. Они раздеваются, смазываются вазелином и катаются по банкнотам. Потом тянут карту – выбрать, кто кого выебет. Выигрывает туз пик – он ебет сюего дружка, стоящего на четвереньках, и тут вваливают легавые, глаза у них чуть не лопаются, когда они видят, чем занимаются мальчишки. Все еще слепленные вместе парни хватают два автоматических «вальтера» с глушителями. Волосы встают дыбом, когда они кончают ЧПОК ЧПОК ЧПОК – сперма, ректальная слизь и бездымный порох Легавые валятся под градом беззвучных пуль.

Мальчики‑циркачи тренируют зверей для убийств и саботажа. Пушистая обезьянка залезает в генеральскую палатку с кривым ножичком. Разумные куницы знают все главные артерии. Тигры‑людоеды смакуют белое мясо. Цирк разбивает лагерь возле нашей клиники, мы берем срезы, а они устраивают представление. Циркачи знают частоты звериных языков, умеют их включать и выключать. Могут устроить паническую давку или разъярить животных. Мальчики рычат, рявкают, мурлычут, повизгивают, скалят друг на друга зубы, точно собаки. Ебутся, широко разевая рты, воют и скулят, и видно как волоски встают сначала у них на лодыжках, потом рябь идет вверх, точно гусиная кожа, даже на жопе волосы встают, и от шеи до макушки. Они закидывают головы и воют, а рядом подвывает стая волков.

Пим‑Пам, мальчик‑слон, рост пять футов, один глаз черный, другой зеленый. Он ничего не говорит, но испускает колебания, которые чувствуешь внутри. Нам приходится взять его срезы на природе, там, где бродят слоны – большое стадо в трех сотнях ярдов перед нами. Несколько сот голых новобранцев Биафры (Война за независимость Биафры (восточных областей Нигерии) продолжалась с 1967 по 1970 гг., затем мятежники капитулировали) окружили нас и внимательно наблюдают. Пим‑Пам наклоняется, руки на коленях, я ввожу режущую трубку в его худую тугую задницу и включаю вибратор. Он начинает дрожать всем телом, качает головой, паза излучают панику Когда он кончает, паника выпрыгивает из него, проносится по траве и бьет слонов. Слоны задирают хоботы и стадом, так, что трясется земля, несутся к английскому консульству. Я спрашиваю мальчика, как это у него получается, и он пишет на грифельной доске: «Я вижу то, что мне хочется, и, когда кончаю, это происходит».

Мальчики‑гангстеры двадцатых годов, пистолет‑пулемет, черный «кадиллак». Они устраивают стриптиз под «Звездную пыль». Один садится на заднее сиденье. Мальчик‑гангстер, корчась, присаживается на своего дружка – тот точно раскрывается – чувствуешь напор в его яйцах прорывающихся по пустым улицам закусил губу глаза сияют. Вот они на углу, три стрелка со Среднего запада. Он разбрызгивает вокруг малафью пустые гильзы градом осыпают его тело все перебиты.

Мальчики‑шаманы разыгрывают представления, от которых враги начинают чихать, смеяться и икать. Двое ебутся стоя, они не переставая смеются, потоки хохота, и смех забирается прямо вам внутрь. Ебутся на четвереньках, встают на дыбы, и со спермой вылетает АПЧХИ АПЧХИ АПЧХИ – они могут метать ее на пятьдесят футов. Один корчится у другого на коленях, оба начинают икать, поначалу медленно, но потом все быстрее и быстрее, выплевывая икоту, точно пули. Другие мальчики умеют вызывать ветер и землетрясения голые на холме по колено в траве плавно покачивая бедрами простирают руки «Ветер Ветер Ветер» и ветер поднимается свистит вокруг их тел сдувая сперму. Тут шарашит ураган. Сейсмические мальчики ебутся медленно и грузно семьдесят тонн на квадратный дюйм ты чувствуешь как оно зарождается под земной корой здания рушатся люди бегут мальчики кричат и грохочут и вертят бедрами а по земле ползут трещины.

Музыкальные мальчики с флейтами, барабанами и цитрами сплетают из шерсти, струн и проводов сети, извлекающие музыку ветра. Русый мальчишка волчий Пан синие глаза распят на резинках черный пацан забирается ему между ног и вгоняет вибратор. Мальчик‑Пан играет на флейте все быстрее и быстрее и когда он кончает мы с Брэдом летим на пол. Мальчик, черный и сияющий, как обсидиан, встает на колени с барабаном между ног, другой, пристроившись сзади, и трахает его под барабанную дробь. Мальчики изображают голую восьмерку под рокот барабана, один застыл в центре. Это помесь китайца и южно‑американского индейца, прямые черные волосы, кожа гладкая как фарфор с нежным розоватым отливом. Из кожаного футляра достают инструмент, похожий на колокол со склоненным к раструбу глушителем, и приделывают к режущей трубке. Взглянув на колокол, парень опускает глаза, кусает губы. Два мальчика несут его на операционный стол, встают по бокам, задирают ему ноги. Они вставляют трубку, колокол торчит наружу Один мальчик, очень высокий и худой, стоит перед колоколом и дует в огромный рожок из тончайшей меди, изогнутый, точно ракушка. Звука не слышно, только колебания, сотрясающие мальчика изнутри – и вот уже две половины его тела ходят ходуном на костях кажется он сейчас развалится пополам и он кончает до подбородка еще и еще раз.

Зеленый парень в узких кожаных плавках стоит улыбаясь и медленно трет хуй пальцем. Маленький черный мальчик объясняет: «Это – мальчик‑ящерица. Думать очень медленно. Много не говорить». В таком темпе это занимает у него три часа, и в оргазме он изгибает железную кровать и завязывает ее узлом.

Два змеиных мальчика со скошенными подбородками и иссиня‑черными глазами в плавках из рыбьей чешуи. У них шипящий язык, от которого ноют зубы. Мы ведем их в операционную и вставляем трубки. Они лежат, глядя друг на друга немигающими змеиными глазами. Потом один открывает рот, выскакивает клык в дюйм дайной, впиваясь в другого. Оба кусаются, шипят и заливают простыни желтой спермой. Они торчат на укусах – извиваются от головы до пят, чтобы избавиться от яда. Позднее мы исследуем яд. Похоже на цианистый калий

– убивает за считанные секунды. У мальчиков‑змей к нему иммунитет.

Как‑то вечером в сумерках я перечитывал «Питера Пэна» и вдруг почувствовал этот запах, это было нечто, скажу я вам, как гниющий сексуальный труп, и я знаю, что это мальчики‑бубу. Они носят розовые, багровые и желтые рубашки в тон своим язвам. Стоят утомленно, чешут друг друга и покуривают маленькие трубки. Все это розовато‑лиловое, перезревшее, тошнотворно сладкое. Мы натягиваем резиновые перчатки и маски. Когда они раздеваются для обследования, никто не снимает одежду сам, за него это делает другой мальчик, а потом его раздевает приятель. Они все делают так – кормят друг друга, прикуривают друг другу трубки, чешут язвы, вытирают друг друга. Язвы сами по себе интересны: эрогенные, набухшие, гноящиеся. Один мальчик демонстрирует, как язва ползет по его телу и перебирается на соседа. Так они и стоят, перекидываясь язвами. Один показывает на оптометрическую таблицу и струйкой лилового гноя через всю комнату попадает в маленькую букву «г». Они умеют стряхивать с язв мелкую пыльцу, которую разносит ветер, заражая все на много миль вокруг.

Тут Брэд, точно плохой католик из романа Грэма Грина, кричит: «Грэг, у меня угрызения совести». Я говорю, чтобы не глупил – разве это хуже ядерной бомбы? Мы должны взять сыворотку из язв, чтобы использовать против врага, лезущего в чужие дела – своих осталось не больше, чем у оспы – тягучие страдающие запором жрущие тушенку христиане прыгают на честных индейцев с вертолета, оплаченного МПВ (МПВ («Моральное Перевооружение») – консервативная религиозная организация, основанная в Оксфорде в 1920‑х гг)… «Привет, ребята»… Ну привет привет ты мерзкая падаль – и водяной пистолет прямо ему в гнилые серые зубы. От этих язв люди Уоллеса (консервативный политик, организатор массовых акций в защиту «традиционных ценностей» и нравственности.) прогниют до костей за полминуты.

Когда мы воткнули одному трубку, волосы у него ш лобке и жопе встали дыбом. Зудящие волосы – так они их называют –пропитаны сексуальными ядами от них сходишь с ума и загниваешь и тут Брэд совсем спятив завопил: «Плевать если я и сгнию я буду трогать зудящие волосы пусть это будет мой последний день на свете». Мне приходится нокаутировать его игрушечной режущей трубкой в три фута длиной ох это уже не смешно и боже мой что делают эти язвы когда я включаю вибратор для глубокого массажа – они взрываются по всему его телу оставляя маленькие кратеры эрогенной плоти похожие на анусы от головы до пят мальчики запихивают в язвы пальцы в оргазме он изгибается и взлетает к потолку его кожа лопается от паха до подбородка. Мальчики сдирают ее лоскутьями и снизу появляется новая, белая как мрамор. Они стаскивают кожу с его члена под нею появляется новый и дергается извергая струи. В этом состоянии после линьки они так чувствительны что могут свалиться в обморок от глотка свежего воздуха.

Когда мы заканчиваем, все уже скинули гниющую кожу, и мы укладываем их спать в темной комнате. Сброшенную кожу мы оставляем себе и перемалываем в тончайшую пудру, точно слезоточивый газ… после пары бомб с сушеной кожей бубу, сброшенных на Нью‑Йорк, ядерный взрыв покажется милым пустячком. Представьте, как десять миллионов человек сгнивают за считанные секунды – одна вонь чего стоит. Проснувшись, мальчики выглядят, как греческие статуи. Они гуляют голые, взявшись за руки, среди мраморных портиков и фонтанов. Но очень быстро снова начинают гнить, и раз в месяц должны полностью полинять. Запасы сброшенной кожи все растут. Это вроде могильника радиоактивных отходов. У нас ее целые бочки, и один из многочисленных способов распространять заразу – через птиц, обладающих иммунитетом. Насыпьте пыль в их перья, и пусть себе летят, разнося подарки с солнечного юга.

Мальчики‑сирены – белые, точно жемчуг, они мягко переливаются рябью огоньков. Когда мы раздвигаем одному ноги, его жопа – розовый моллюск, вращающийся в экстатическом движении – расступается и всасывает режущую трубку. Я включаю вибратор – мальчик розовеет потом краснеет становится темно‑багровым на это стоит взглянуть – и вот он дрожит а по телу пробегают цвета – небесно‑голубой розовый как лосось северное сияние. Его губы приоткрываются, доносится пронзительный дрожащий звук, теребящий нервы и железы внутри. Существо кончает с последним пронзительным визгом экстаза. Медленно краски выцветают до жемчужно‑белого. Я изучаю существо, лежащее теперь в глубокой коме, и вижу, что у него внутри моллюски в раковине из мягкого песчаника. Это гермафродиты, способные менять мужские гениталии на женские. Мальчики‑сирены создавались как биологическое оружие, уничтожающее солдат и агентов противника. Прикоснулся к сирене – тебе каюк. Сирена медленно всем своим телом поедает врага. Только самые опытные мальчики из Института Передовых Сексуальных Исследований обладают иммунитетом к сиренам.

Вы уже поняли, что мы не просто делаем срезы, мы собираем сложнейшее вооружение. У нас есть все записи и снимки. Люди Уоллеса собираются у телевизора на Послание президента к нации, а во весь экран бубу ебет сирену под дробь музыкальных мальчиков. Жирный сенатор‑южанин глядит и не верит, его глаза вьиезают и лопаются, заливая весь экран. Их оружием было негодование они были ПРАВЫ ПРАВЫ ПРАВЫ. Ну так пусть подавятся. Бубу пришли на их зов. Пригласили вас на церковный ужин и кадриль – вертитесь вертитесь быстрее быстрее ну так как там дела в государстве? Мальчики‑циркачи с торчащими хуями корчатся скалят зубы как дикие псы снимай штаны и бросай их в угол оставайся на ночь и еще немного жуй кокаин и сплюнь на стену почему бы тебе не остаться еще немного.

Уолтер Хьюстон из «Дьявола и Дэниэла Уэбстера» играет на скрипке…

Меняй партнеров по кругу по кругу Оставайся на ночь и еще немного Снимай штаны и бросай их в угол Чего ж не остаться еще немного… МЕНЯЙ ПАРТНЕРОВ ПО КРУГУ ПО КРУГУ БЫСТРЕЕ БЫСТРЕЕ ПО КРУГУ ПО КРУГУ Жуй кокаин и сплюнь на стену Смажь жопу и трахайся в зале Чего ж не остаться еще немного… БЫСТРЕЕ БЫСТРЕЕ ПО КРУГУ ПО КРУГУ МЕНЯЙ ПАРТНЕРОВ ПО КРУГУ ПО КРУГУ Голда Меир и Эзра Паунд Ради экологии посри на землю Чего ж не остаться еще немного Сними свое имя и брось его в угол Отсоси у дружка и сплюнь на стену Снимайте гондоны для венерических танцев Чего ж не остаться еще немного БЫСТРЕЕ БЫСТРЕЕ ПО КРУГУ ПО КРУГУ МЕНЯЙ ПАРТНЕРОВ ПО КРУГУ ПО КРУГУ Сорви с древка знамя швырни его в угол Схавай библию харкни на стену Дьявол и Уэбстер пришли на зов Чего ж не остаться еще немного…

МЕНЯЙ ПАРТНЕРОВ ПО КРУГУ ПО КРУГУ Сверхсекретная картотека… Брэд читает досье и присвистывает он похож на мальчишку в этой правительственной конторе мальчишку который холодно смотрит вслед… Тут‑то их и вызвали, предложив немедленно уволиться…

– Просто распишитесь вот тут.

Полковник курит трубку, отвернувшись… два мрачных серых человека из военной разведки… бумага на столе… ручка…

И все потому, что какие‑то мудаки из уголовного розыска принялись вынюхивать в Танжере, где они проводили отпуск…

Человек из угрозыска показывает фотографию арабскому мальчишке, тот смотрит на нее с каменным лицом. Агент протягивает ему банкноту.

– Дааааа… – Мальчишка взад‑вперед крутит пальцем в кулаке… – Любит большииие…

– Хотите, чтобы мы показали инфракрасные снимки?

– Да я всего лишь угостил этого ублюдка выпивкой в «Параде», – ахает Грэг…

Мальчик изучает фотографию.

– Да… любит вечеринки три‑четыре мальчика много гашиша выгнали из отеля «Континенталь»… Одного поймали в караульной будке.

– Показать инфракрасные службе охраны?

– Проведите этих людей через проходную, сержант.

Каменные лица охранников, еще два часа назад говоривших «Доброе утро, сэр». Старый сержант произносит, не разжимая губ.

– Я бы попробовал Передовой Институт….

И вот они на вилле у моря. Это клиника, очень современная и хорошо оборудованная. Поясню, что теперь наши лаборатории круглосуточно работают над проектом клони‑рования, но мы по‑прежнему зависим от младенцев мужского пола из приграничных городов, где, несмотря на периодические облавы, процветает черный рынок спермы и детей. Можешь отнести семя своего любовника в город, выстроить пятьдесят надежных арабских девушек и потом забрать мужской приплод обратно в свою деревню.

Вот наш агент, переодетый молодым священником. Легавые устроили облавы на сперму по всему городу – приходится быть начеку.

Мустафа принимает его спокойно.

– Садись, мой друг, выпей чаю. Первоклассный товар сэр… настоящие бедуинские девушки.

– Похожи на отстой из «Черной кошечки».

– У меня есть только честное слово, и я его даю…

– Ага, а помнишь девку, которая при родах умерла от бешенства, и нам прикатили в коляске оборотня из фильма ужасов… Ладно, тащи сюда товар, доктор Моннихэм проведет осмотр.

Доктор – тощий человечек лет пятидесяти, ноги скрючены после вражеских пыток, и память об истязаниях сохранилась в его глазах, – они точно черные озера, в которых угас страх. Он безо всякого выражения смотрит на голых девушек.

– Сухотка спинного мозга, последняя стадия…. наркомания… лейкемия… лучевая болезнь…

Спокойные юные лица на рассвете перед творением. Древние фаллические боги и ассасины Аламута все еще бродят, точно печальные пилоты, по марокканским холмам, собирают уцелевших, напев флейты скользит по улице Сент‑Луиса вслед за опавшими листьями. Легенда о диких мальчиках растет, и по всему миру мальчишки бегут из дома, чтобы вступить в их отряды. Скоро дикие мальчики начнут борьбу за выживание… В горах Северной Мексики – джип операции «Перехват». Двое мексиканских федеральных агентов с карабинами, двое американцев из департамента по борьбе с наркотиками. Узкая горная дорога, пропасть с черными металлическими скалами в тысяче метров внизу. Горный склон взрывается – камни, земля и деревья летят на визжащих легавых. Появляются дикие мальчики, смотрят вниз, пыль окутывает их лица, замороженные в изваяния майя.

Оружия много, и мальчики с раннего детства учатся им владеть. Вот пульверизатор с цианистым калием для борьбы в тылу врага. Он может выпустить поток цианида на десять футов, точно плюющаяся кобра. В разведывательной сети диких мальчиков – официанты, кондукторы, коридорные, чистильщики обуви… Агент ЦРУ дает мальчишке‑чистильщику монетку…

– О, спасибо, сэр.

Он поглубже втыкает иглу в икру агента и давит на поршень… Агент валится на стол, переворачивая стакан виски, а мальчишка спокойно уходит прочь…

– Да вы в жопу пьяный, мииистер…

Всюду дикие мальчики высматривают и поджидают… ЛСД в пунше полковника, пиранья в бассейне, «черные вдовы» в сортире.

Полицейские в истерике расстреливают школьников из автоматов, приняв волчок за гранату.. Теперь полицейские становятся вне закона.

Посмотрите на этих парней, никогда не видевших женского лица и не слышавших женского голоса. Прислушайтесь к их безмолвию. Дикие мальчики будут защищать свои земли. Они изучают древнюю магию ветра и дождя, учатся управлять змеями, собаками и птицами.

Магия колдунов джуджу убивающих врагов по их отражению в калебасе с водой, погодные мальчики, гонящие ураган по неистовому небу, летучие мальчики на широкой равнине, окруженной высокими черными горами, они живут на уступах скал, мальчики‑роллеры с крыльями и пропеллерами парят над долинами, мальчики‑сновидцы, обитающие в пустынях безмолвия и воздушных вратах, поющие мальчики‑шаманы с чертами темными от смерти, простое желание убивать пылает на их лицах. Смерть захватчикам.

Роллеры прибывают в долину летучих мальчиков они сгоняют птичье племя к песчаной дюне мальчики сплетаются вместе птичий народ чирикает вой ветра на крыльях и проводах крик ястреба кряканье дикого гуся птицы космические ракеты и вертолеты вырастают из их тел над обычными синицами и малиновками несутся опасные вертолеты над голубым ущельем белая лодка привязанная к дирижаблю плывет по небу с призрачными космонавтами‑стажерами из покинутого Копенгагена… Синий ястреб проносится по небесам хрупкий космический корабль ракеты из света быстро мчатся точно блуждающие огоньки наше мальчики собирают урожай и разводят рыбу в окраинном мирном районе где нет женщин плещутся в каменных прудах и резвятся нордические юноши купаются в мертвом лунном свете печальный датский ресторан…

– Брэд и Грэг, – обратился он. – Пожалуйста, поверьте мне.

Возможно, где‑то так и принято, но мне следует помнить о любви и терпимости. Полковник взглянул на меня холодно.

– Вонища до самой Калифорнии.

Вот мальчики готовят еду у костров тихая долина возле горного водопада. Они вступили в рассвет до начала творения. Ни одной женщины не создано из их плоти, вспыхивающей желтым светом в лучах восходящего солнца. Фаллические боги Греции, ассасины Аламута и сам Старец (Хасан ибн Саббах, Горный Старец, предводитель секты ассаси‑нов в Персии XI ), изгнанные поколениями завоевательниц, все еще бродят по марокканским холмам в надежде подобрать уцелевших мужчин… холодный и далекий напев флейты скользит по улицам Сент‑Луиса вслед за опавшими листьями.

Призываем всех мальчиков мира – мы научим вас тайнам магического контроля над ветром и дождем. Дарители ветра – так зовут нас. Мы научим вас управлять ураганами сгибать до земли пальмы сбрасывать высоковольтные провода на полицейские машины. Мы научим вас управлять животными птицами и рептилиями проникать в их тела и использовать их как нож. Мы научим вас сексуальной магии превращающей тело в свет. Мы навсегда избавим вас от матки.

Тропа в южноамериканских джунглях… Агент ЦРУ с патрулем правительственных войск. Мусоля во рту сигару он разглядывает карту.

– А это что за район?

– Страна диких мальчиков, сеньор.

– А эти дикие мальчики политикой занимаются?

– Не особенно… У нас мирный договор с этим племенем. Вторжение на их территорию будет нарушением договора, сеньор.

– А какие у них отношения с партизанами?

– Помогают иногда, конечно, ведь все они вне закона.

– Кодекс чести воров и головорезов, а? Помогают, прячут, служат проводниками, верно? Ну‑ка посмотрим.

Крупным планом лицо агента… его голова усыхает до размеров апельсина, крошечная деревянная сигарка торчит из уголка губ…

В Марокко живут мальчики‑велосипедисты и мальчики‑роллеры, оккупировавшие огромные пустые пригороды Касабланки; вот старый каток, крыша разбита, дневной свет… Мальчики за длинным верстаком чинят крошечные моторчики для коньков, совершенствуют луки и ножи. Вот один мастерит охотничий нож с восемнадцатидюймовым лезвием. Прикрепляет его к рукоятке из железного дерева со стальным наконечником. Нож острый, как бритва, отлично сбалансирован. Мальчики молча окружили мастера. Нож переходит из рук в руки.

Сосредоточенные юноши в джунглях, заброшенных подвалах, горных пещерах куют, шлифуют и закаливают восемнадцатидюймовые лезвия. Нож становится стандартным вспомогательным оружием всех диких мальчиков. Его создатель надевает коньки с моторчиком, выходит на середину катка и вращается все быстрее и быстрее… вокруг катка на столбах висят мускусные дыни. Не колыхнув ни одной дыни, он разрезает их пополам, потом спиралью возвращается на середину катка, высоко подпрыгивает в воздух, и, размахивая ножом в диком танце дервиша, испускает победный клич.

Дикие мальчики мчатся в атаку по склону холма.

В каждой группе одинаковое количество диких мальчиков, – они занимаются разведкой и выполняют задания по убийствам и саботажу в тылу противника. Мальчики чередуют разведку и работу на передовой. Официант кондуктор лифтер носильщик повар – юные разведчики делают агенту ЦРУ бутерброд с трупным ядом.

Мальчики‑роллеры нападают из засады на грузовик с солдатами, спуская шестидесятифутовый телеграфный столб на цепях – он летит с холма, сбивает грузовик, переворачивает его, проносится по кузову, превращая солдат в кровоточащие брызгающие кровью обрубки. Я обхожу бьющую из головы струю крови и вытаскиваю сорокапятку, чтобы пристрелить раненого, но лидер, блондин‑датчанин, говорит:

– Не трать зря боеприпасы. Пользуйся ножом.

Головы катятся, туловища дергаются и замирают. Мы собираем оружие.

На экране старая книга с золотым обрезом… золотые буквы на обложке: Дикие мальчики… холодный весенний ветер перелистывает страницы… вылетают рисунки…

Мальчик в синих плавках мчится вниз по горной дороге на краю обрыва, крылья с пропеллером на плечах… он бросается в пустоту и медленно парит над туманной долиной к звукам бегущей воды и собачьему лаю…

Летящие мальчики с маскировочными крыльями взмывают в розово‑золотой закат в руках синие лазерные пушки извергающие стрелы света….

Мальчик‑роллер, голый, в одном только электронном шлеме из синей стали, откидывается на спину, прижав колени к груди. Его анус превращается в пульсирующую розу плоти, все тело прозрачное, нежно‑желтая коралловая линия вдоль хребта, видны пульсирующие жемчужные железы… Теперь мальчик ярко‑голубой синий краски все темнее он багровеет все цвета радуги проносятся по телу когда он кончает фонтаном…

Два маленьких пустынных мальчика тощих как песчаные лисы на четвереньках в свете костра. Они воют и лают их уши трепещут они кончают в темно‑синее небо с увядшими гардениями звезд… Мальчики‑роллеры слетают с холма в поток пуль свистящих на улицах мимо их ушей… восемнадцатидюймовые ножи и стальные шлемы сверкают на солнце… губы приоткрыты глаза блестят…

Красивые больные мальчики‑бубу стоят у черной лагуны….

Мальчики‑сновидцы в фильме двадцатых годов, штаны спущены на пустыре… хрупкие дети тенистого рассвета…

Как я вам уже говорил, уцелевшие в терроре полковника Дрисса сформировали первую коммуну диких мальчиков.

Они прятались в разрушенных полицейских казармах без крыши, и каждый день на рассвете и закате дрочили на висящие на стенах фотографии красоток. В один прекрасный день во дворе казармы появился новый мальчик. Он был в синих плавках, на роликовых коньках с моторчиком и крылышками Меркурия. Застигнутые во время мастурбационной церемонии, мальчики обернулись, зажав в руках хуи, нежные слова застыли на губах. Он посмотрел на них бесстрастно и умчался прочь. Сильный ветер взметнулся за его спиной, сорвав картинки с выщербленных кирпичных стен и одежду с бельевых веревок во дворе. Мы тыкали пальцами в небо, где штаны почти поймали «Нудистку из Швеции». Мы смеялись и аплодировали, пока не свалились, изнуренные приступами хохота.

С того самого дня дикие мальчики изгнали женщин из умов и плоти. Тот, кто присоединялся к ним, должен был отказаться от женщин. Это не клятва. Это твердая убежденность, которая должна у юс быть, если вы хотите стать диким мальчиком. Согласно легенде, злой старый доктор, считавший себя Богом, а нас подопытными кроликами, создал первого мальчика по своему подростковому образу. Мальчик населил сад мужскими призраками, росшими из его эякуляций. Это разозлило Бога, понемногу старевшего. Он решил, что это угрожает его статусу ТВОРЦА. Тогда он незаметно подкрался к мальчику, усыпил его и создал Еву из его ребра. С тех пор и приходится появляться на свет по женским каналам. Но некоторые фантомы Адама отказались подпускать к себе Бога. Спустя тысячелетия эти холодные далекие духи поселились в диких мальчиках, не желавших покориться игу женской плоти. И тот, кто присоединялся к ним, должен был забыть о женщинах навсегда.

Два фотографа из журнала «Лайф» две недели бродили, искусанные блохами, по Рифу (Горная область в Марокко) и в конце концов заставили уличных мальчишек, рычащих и размахивающих ножами, позировать на окраине Танжера. Подделка была вскоре разоблачена, как и знаменитый мальчик‑газель (Мальчик‑газель, якобы обитавший в Испанской Сахаре, описан в трудах французского антрополога Жана‑Клода Оже), которого якобы поймали, гнавшись за ним на джипе со скоростью 50 миль в час, – впоследствии он объявился в Голливуде, жил с кинопродюсером и снимался в фильмах о Тарзане.

– Итак, насколько я понимаю, – рявкнул старший редактор, – дикие мальчики – это миф.

Миф распространялся, и племена диких мальчиков появились повсюду. В горах северной Мексики, в болотах на юге Панамы, в обширном бассейне Амазонки и джунглях юго‑восточной Азии. У них был собственный язык, и они обменивались товарами через широкую сеть агентов.

Вот Брэд подарил Грэгу на Рождество сандалии с крылышками Меркурия они несутся взявшись за руки сзади разлетаются искры смеются над лохом в горящем костюме весь в жирных черных дырах…

Вот они прикатили в клинику Мальчики стоят в очереди, смеясь, сравнивая, дроча в пробирки. Вот мальчик в операционной. Ноги у него растянуты резинками, Брэд направляет синюю оргонную лампу на его анус и гениталии, Грэг вводит режущую трубку.

Волосы на лобке у мальчика потрескивают, он вспыхивает синим и становится прозрачным – видно, как сперма скапливается и пульсирует в жемчужных железах точно яйцо все туже туже яйцо взрывается выстреливая пучками теплого света до самого подбородка… Комната забита зародышами в банках с питательными трубками… Брэд и Грэг ходят вокруг, настраивая приборы, а рядом пятьдесят мальчиков – одни склонились, вцепившись в колени, другие на четвереньках или лежат, задрав ноги… Брэд включает рубильник. Мальчики дергаются и стонут, призрачные фигурки пляшут на их телах, скользят взад‑вперед по пульсирующим членам, забираются в яйца и выпрыгивают…

ВИИИИИИИИИИ Они взлетают к потолку верхом на режущей трубке, забираются в яйца сжимая туже и туже – летучие мальчики кончают малиновками и синицами.

Согнув колени, он понесся с холма на коньках – быстрее – быстрее – и вот очутился в воздухе. Он кружился, выписывал виражи, поворачивался, крылья ожили и точно приросли к нему, он взмыл, приземлился, коснувшись земли, снова взмыл, проносясь по холму, точно камешек по глади озера. Каждый планер сделан по индивидуальному проекту, крылья и фюзеляжи всех цветов, мальчики парят на закате на красных крыльях, точно стая фламинго, вот лучники на педальном аэроплане, кто‑то врубает звуковые эффекты в электронных шлемах – барабанщики гнауа (Североафриканский музыкальный стиль – смесь арабских религиозных песнопений и африканских ритмов) танцуют в самолете в крутом пике, какие‑то немецкие лохи напялили костюмы скелетов и появились под похоронные марши, а безумные трансвеститы сформировали эскадрон валькирий. Следующим номером был планер Близнецов. Сразу после взлета затарахтели синапсы затем он утверждается и крылья говорят друг с другом, перекидывая ветер и воздушные потоки, а вот и трехместный корабль, за штурвалом навигатор, а два лучника высматривают цель. Крылья, закамуфлированные под цвет заката, плывуг по западному ветру и сыплют с небес дождь отравленных стрел. Гуси сбивают самолет, перевозящий солдат. Дикие мальчики всегда скрываются в цветах, которые никто не видит, в местах, куда невозможно попасть…

Замаскированные планеры разрисованы птицами, облаками, закатами и пейзажами, они плывут по небу опавшими листьями, серыми тенями в сумерках, чудесными зелеными кораблями травы и ручьев, музыкой над полем для гольфа, далекими свистками поездов, поливалками на лужайках. Старый финансист, дремавший на балконе, поднял глаза и увидел пейзаж в небе. Это напомнило ему древнюю книгу с картинками, и он заметил мальчика, стоящего в ручье. Пока старик смотрел, мальчик вытащил из колчана серебряную стрелу и поднял лук. Порыв воздуха ударил старика в лицо, и он испустил дух. Танцоры гаауа выплясывают в небе, направляя самолеты вниз к Джемаль‑фна (Площадь в Марракеше), черные лучники оставляют на площади десять трупов. У них есть свой список, и они выполнят его где угодно… стучат барабаны смерти, стрелы летят вниз, никто не знает отчего, никто не видел список.

Старый газетный магнат, не любящий слышать слово смерть, сидел на палубе, запахнув халат, в черных очках. Он пришел в ярость, услышав, как детские голоса поют:

Черви заползают и черви выползают Ползут по груди и в рот тебе залезают Он поднял взгляд и увидел, что небо полно некрологов, на которых в костюмах скелетов сидят бойскауты с однозарядными ружьями двадцать второго калибра. Ружья слились в залпе, и у каждого вспышка фотоаппарата шарахнула в небе фейерверком…

Старый джентльмен стоял у камина. Когда он увидел меня, его худое аристократическое лицо озарилось пламенным обаянием.

– Ахххх наш молодой американец… Как я рад этой встрече с вами… вы должны вы непременно должны попробовать наш лучший коньяк… лучший коньяк в доме… Пьер.

Незаметно приблизился слуга.

– 69 пожалуйста.

Что‑то склизкое и злобное переползало от мастера к слуге.

– Le 69, monsieur Le Comte?

– Oui Pierre, le 69.

– Le vrai 69, monsieur Le Comte? – промурлыкал он, точно развратный старый котяра.

– Le vrai 69, Pierre1 (69, господин граф? – Да, Пьер, 69. – Настоящий 69, господин граф? – Настоящий 69, Пьер, (фр.)), – мурлыкнул в ответ граф, глаза сузились до серых щелочек. Пьер откланялся и ретировался. Старый граф взял меня за руки.

– Вы должны погостить у нас с графиней в старом шато…

– Enchante charme oui oui.

– Вы должны должны должны…

– Oui oui о да очень рад enchante…

– Вы должны вы непременно должны… – он глубоко заглянул мне в глаза со спокойным уверенным обаянием.

– О да да о да приеду приеду приеду приезжайте приезжайте непременно непременно приезжайте да приеду о да oui oui….

Тут на моей тарелке появился тушеный заяц, совершенно разложившийся, черный, окостеневший и омерзительный. Старый граф, точивший зазубренный нож, чтобы отрезать тончайшие, как бумага, кусочки местной пикантной ветчины, бросил на меня взгляд через стол, глаза проницательные и насмешливые. Красивые старые руки порхали под мигающими свечами, ясный и холодный голос.

– Наш рецепт тушеного зайца восходит еще ко временам крестовых походов, в семейных архивах сохранилась любопытная история. Уверен, что юному американскому гостю будет интересно ее услышать, пока он наслаждается нашим скромным деревенским зайцем…

Я чувствовал, что его крепкие лакеи подходят ближе. Глаза графа остекленели, и он игриво показал на меня зазубренным ножом.

– Может быть, наш юный американский гость привык к буйволиному мясу и скромный непритязательный зайчик ему не по вкусу???

Три лакея дышали мне в затылок, и я с трудом проглотил тухлую массу мертвой звериной плоти, прилипавшую к зубам, как гнилая смола. Вот уж влип.

У этого склизкого старого Графа де Гнусь было поместье на мусорном острове в нефтяной лагуне. Наши мальчики‑рыбы расправились с ним, заложив глубинные бомбы. Мы научились дышать под водой, очень быстро научились, мы всему учимся быстро, нас называют «биологически адаптированными». Ты попадаешь в невыносимые течения под этими гнусными нефтяными водами, размножающийся мир слякоти, заговоров, армий – невидимые, беззвучные, юпиющие о свете и звуке, они остаются позади, точно серые тени. Главное – двигаться. Это на самом деле совершенно не похоже на подводное плавание, скорее, это нежная черная пыль, нужно позволить ей кружиться, чтобы она тебя пропустила. Этот старый граф продавал зараженных лемуров‑зимбу, многие из которых умирали при транспортировке. Будущие поколения зимбу – надежда нашей партии, и любое нападение на зимбу – удар нам по яйцам.

Граф принимал американского торговца бор‑бором, одного из наших тайных агентов. Он знал, как страстно этот человек желает заключить сделку, и на несколько часов оттянул обед…

– Не хотите ли посмотреть галерею наших портретов? Конечно, хотите… Как это я неразумно не предложил вам во время этого несколько затянувшегося перерыва – понимаете, слуги всегда должны поесть первыми… Это семейная традиция еще со времен крестовых походов… Любопытная история связана с этим…

Через пять часов за коньяком и сигарами, граф слушает, настороженный и злобный, как старый стервятник.

– Понимаете, это идеальный наркотик. Кладете его в еду, конфеты, напитки. Определить его невозможно, и он приспосабливается к любой стране. Потому что это просто самая глупая мелодия этой страны. Она подчинит себе любой регион.

Бор‑бор всегда завоевывает большинство. Скажите мне, какой сорт бор‑бора продается в каком‑то месте, и я вам скажу, что именно люди думают, чувствуют, слышат и видят. Так вот, мы ищем итальянского распространителя… Как раз вы‑то нам и нужны…

Медленно старый граф взмывает в воздух, а стены его замка рушатся, когда взрывается наша глубинная бомба.

[ДЕНЬ Злосчастная экспедиция фанатичных 80‑х… Элитное подразделение лесбийского спецназа под названием Дорогуши. У каждого офицера телохранительница полицейская и пассивные томные лесбиянки связные и адъютанты. На частные средства они высадились на побережье и продвинулись вглубь страны диких мальчиков. Но ни одного дикого мальчика не увидели… еще не остывшие кострища… издевательские фаллические рисунки на стенах пустых казарм…

ЛЮБИШЬ БОЛЬШОООЙ ДОРОГУША?

Дорогуши на каменистых холмах возле Касабланки… воют собаки. Они спускаются в узкое ущелье.

ВЫХОДИТЕ НА БОЙ ГРЯЗНЫЕ ТВАРИ!

Двойное эхо отражается от каменистых склонов…

ВЫХОДИТЕ НА БОЙ ГРЯЗНЫЕ ТВАРИ! Выходите на бой грязные твари…

На старой сигнальной башне собрались дикие мальчики. Они закидывают головы и воют, вой перетекает в рык, от которого склоняются головы, зубы сверкают, глаза вспыхивают, и по всей округе псы возбуждаются, ощетиниваются, сбиваются в стаи. Они обрывают цепи и перепрыгивают через стены вилл. Они выскакивают из пещер и подвалов. Вот собачий поток хлынул в ущелье. Дорогуши встречают их автоматным огнем, и гранатами, но собак все больше – волна за волной, они вгрызаются в горла и лица, подползают вперед на сломанных задних лапах, стараясь перекусить сухожилие… Дорогуши разодраны на жалкие лоскутки.

Пятьдесят мальчиков садятся на корточки в песке и рычат, как леопарды. Их глаза вспыхивают, губы кривятся, обнажая сверкающие клыки… вот леопарды спрыгивают со скал и деревьев, огромная цепь леопардов мчится вперед, мальчики дрожат, рычат, несутся – это называется «оседлать кошку». Неожиданно девочки видят огромную стаю леопардов, летящую на них по склонам каньона с двух сторон. Они стреляют из автоматов, но леопардов все больше – перепрыгивая упавших товарищей, они раздирают Дорогуш на клочки… Леопард рычит над женской задницей, отгоняя другого леопарда. Насытившись, они вылизывают друг другу окровавленные морды.

Мальчики атаковали из засады полк солдат. Мертвые солдаты лежат штабелями в лунном кратере. Вот дикие мальчики появились на краю кратера с ружьями, позади вспыхивает северное сияние. Одри тычет пальцем:

– Смотри‑ка, тут одни мертвяки. Мальчики сдирают плавки и катаются по трупам солдат, точно собаки по падали.

– Есть печеночный нож? – спрашивает дикий мальчик.

Он берет изогнутый ножичек и вырезает печень у самых молодых и здоровых на вид солдат, проверяя им глаза – нет ли гепатита. Мальчики едят сырую печень. Они делают вид, что заразились туберкулезом, кашляют, плюются друг на друга кровью и умирают, обнявшись. В конце концов, все изображают, что умерли, кроме одного мальчика, играющего отбой.

Пятница, Беяьвю 8, 1970… Я решил сформулировать концепцию обратной эволюции. Человек не возвысился из животного состояния, это пресловутые Пятые Колонисты опустили его чтобы он стал животным стал животными стал телом стал телами. Животные могли бы вполне безболезненно эволюционировать до духовных призраков‑лемуров на острове болотного кипариса, антилоп, мчащихся со скоростью 200 миль в час, хрустальных саламандр в глубоких чистых прудах, радужных хамелеонов и невозмутимо прекрасных ящериц‑гуркх, мудрых старых крокодилов с терпением болот и рек в сонных глазах, крошечных нежных лягушек, страстных моллюсков, переливающихся жемчужными огоньками на мелководье лагун, гигантских синих воронов, улыбающихся диких собак… В этом райском саду на сломанном космическом корабле приземлился первый человек Он жил там с животными, ожидая, что его заберут. Но прибыли Пятые Колонисты. Как‑то раз, когда первый человек трахался с робким молодым лемуром, его шлепнул по спине жирный легавый. Полицейский доктор вырезал ребро. Пьяный поп побормотал над ребром, и оно превратилось в полицейскую‑лесбиянку завопившую на ошеломленного Адама:

– ЧТО ЭТО ТЫ ВЫТВОРЯЕШЬ НА ГЛАЗАХ У ПОРЯДОЧНЫХ ЛЮДЕЙ?

Все началось с приема в саду, устроенного графиней де Гнусь в Марракеше. А. Дж прибыл в костюме генерала времен Гражданской войны: серый китель и синие брюки.

– Снова все собрались, а, генерал?

– Не совсем так А. Дж. вытащил из ножен кавалерийскую саблю и одним ударом обезглавил афганскую борзую графини. Голова, жутко рыча, покатилась по террасе. Электрик, крутивший в углу благотворительный лототрон, послал вихри короткого замыкания по всему саду. Стаканы и чаша для пунша разбились, подносы взлетали в воздух и сыпались на гостей. Мистер Хайслоп привел огромного серого жеребца и помог генералу забраться в седло. Генерал поднимает окровавленную саблю. Китайцы выбегают из кухни с мясницкими ножами. Оркестр наяривает «Боевой гимн республики» (стихотворение американской писательницы и феминистки Джулии Уорд Хау (1819‑1910), позже было положено на мелодию «Слава, слава, аллилуйя», приписываемую Уильяму Стеффи).

– Мечом посылая молнии, Господь наш спускается с неба.

– ВЫПУСТИТЕ НАС! – вопят Тли‑Стражники. Они штурмуют двери в водовороте отрубленных конечностей и подпрыгивающих голов.

– Он попирает пажити, где зреют гроздья гнева…

В резиновых сапогах и пиратском костюме с повязкой на одном глазу, другой сверкает синевой, мистер Хайслоп размахивает абордажной саблей, шагая по колено в крови…

– Йо‑хо‑хо и бутылка рома.

Он поднимает «Веселый Роджер», а рычащие сторожевые псы вылупливаются из порванной кинопленки.

А. Дж стоит на пьедестале на фоне вечернего неба, знамена хлопают на ветру. Он поднимает горн…

– Трубный зов раздается, созывая на битву.. Небеса озаряются голубой вспышкой, медленно темнеет, а дикий мальчик играет отбой…

– Кончен день Пала тень На озера, холмы и леса Храбр солдат рядом Бог в небесах…

А Дж. стоит в дверях, озирая двор своего замка в Марракеше.

– Да где ж моя кобра, черт подери? Вбегает мальчик и тычет кобру ему в лицо.

– Вот ваша кобра миииистер.

– Мне не нужна тут эта сучья тварь. Отпусти в саду.

Я прохожу мимо него через прихожую на слепящее солнце. Слишком поздно я сообразил, что забыл свой блокнот. На рынке становится все темнее и темнее, тяжелая густая тьма, как недопроявленная пленка, я теряю сознание.

Я стою в военно‑морской форме на палубе отплывающего корабля.

– Поднимите апсели на бизань‑мачте и держите по правому борту, вы, дети морских собак, – проревел я во всю глотку и подозвал первого помощника.

– Отправьте людей, чтобы законопатили трап и вычерпали воду из трюма.

Я повернулся на каблуках и вошел в каюту Мистер Пайк, первый помощник, последовал за мной. Он нахально уселся в мое кресло и плеснул себе рома из стоявшей на столе бутыли.

– Надо признать, сэр: думать в ураган о том, чтобы все блестело…

Все разлетелось в щепы, волны хлынули через пробоину в корпусе и вынесли меня на палубу.

– Покидайте корабль, черт побери… Каждый за себя.

СУДОВОЙ ЖУРНАЛ КАПИТАНА Дирижабль цвета черной туши пришвартован на поле мокрой травы на фоне сиреневого неба… Дрожащие бело‑жемчужные мальчики извергают опаловые стружки и белые облачка. Жемчужные лабиринты, изумрудные рыбы, желтый свет точно мед в моих ладонях….

«Танец комнат танец лиц», – это из «Великого водоворота» Конрада Айкена (Поэма «Великий круг» (1933) американского писателя Конрада Поттера Айкена (1889‑1973)).

– Я прошел долгий путь.

– Обслуживаете моряков дальнего плавания, верно, миссис Мэрфи?

– Он снял комнату с другим джентльменом. Это было очень давно.

– Это комната уже несколько лет заперта.

– У меня есть ключ, миссис Мэрфи. Вы что, не помните меня, миссис Мэрфи? Джонни вернулся, и я знаю, как пройти. Ах вот где, лестница за ним… Свежо сегодня… А тут и фургон «Коннелли»…

Меблированные комнаты миссис Мэрфи… все старые выкрутасы…

Сухие и хрупкие как осенние листья разведчики взобралась на холм, и там был наш резервный поезд, полупогребенный в песке… тысяча миль в час, такие здесь ветры…

Путешествуй, поблекни, невидимы двери к смерти и за ее пределы…

Эти юноши образов и ассоциаций готовятся выйти на проспект…

Когда мистер Уилсон, американский консул, приехав на службу, обнаружил, что в приемной сидит молодой человек, он понадеялся, что им займется вице‑консул, мистер Картер.

Секретарь в приемной поздоровался и передал ему сложенную регистрационную анкету Мистер Уилсон слегка нахмурился – молодой посетитель упорно смотрел в другую сторону – и поднялся к себе в кабинет, не глядя на бумагу. Был понедельник, на столе скопились письма. Он развернул анкету Зазвонил телефон. Запрос из английского консульства… «Да… гм… Не вполне понимаю, что… да… гм… да… нет, не по туристической визе…». Он взглянул на карточку Имя: Дж. Келли. «Нет, только по виду на жительство». Цель посещения: «Личность». Что это, черт возьми, значит? Боже, только не потерянный паспорт. «Не стоит благодарности». Он повесил трубку и нажал кнопку селектора.

– Я приму мистера Келли.

– Да, мистер… – консул взглянул на бумагу, хотя, конечно, запомнил имя – …мистер эээ Келли… чем могу вам помочь?

У сидевшего напротив человека было загорелое лицо и очень бледные голубые глаза. «Моряк торгового флота, – решил консул, – потерял деньги и паспорт в борделе».

– Кажется, это вы хотели меня видеть.

– Я… – Консул растерялся. Что‑то было такое о паспорте, оставленном в залог – Келли, кажется так Он поискал бумагу в коробке для писем и сразу нашел: Паспорт No 32, США, оставлен в залог… Отель «Мадрид»… Теперь консул заговорил холодно.

– Могу я взглянуть на ваш паспорт?

К его удивлению, молодой человек немедленно протянул паспорт, который, по‑видимому, все это время держал под столом. Консул изучил паспорт. Это было удостоверение моряка, No 18… «Гм… такие маленькие цифры… год рождения –1944. Сан‑Франциско…». Консул поднял взгляд.

– Это ошибка. Я приглашал другого Келли. Молодой человек кивнул.

– Я знаю. Моего брата.

– Ах, так вы знали? Зачем же пришли вместо брата?

– Мой брат Джо Келли умер.

– Умер? Но когда? Почему не известили консульство?

– Он умер пять лет назад.

Консул гордился своей невозмутимостью. Он изучил бумагу, вспоминая, что она попала к нему в пятницу вечером, когда он уже уходил…

– Ну, мистер Келли, похоже, тут сплошные ошибки. В конце концов, это довольно распространенная фамилия. А почему вы решили, что повестка предназначена вашему брату?

– А там дата стоит?

– Дата? Но ведь она только в пятницу вечером пришла.

– Да, но дата там стоит?

Консул посмотрел на бумагу. Дата смазанная, неразборчивая. На самом деле, консул вынужден был признать, что в повестке было что‑то странное. Казалось, это фотокопия, точно старый документ из заброшенного чердака; говорилось только, что паспорт No 32, выданный некоему Джо Келли, родившемуся 6 февраля 1944 года, Сан‑Франциско, Калифорния, хранится в отеле «Мадрид» в связи с неоплаченным счетом за проживание (сумма не указана), подписано менеджером Дж. П. Бужурлаем. Консул поджал губы и поднял телефонную трубку

– У меня тут повестка, – он прочитал повестку по телефону. – Когда она пришла? В пятницу., в котором часу?., а кто ее принес? Гммм. – Повесил трубку.

– Да, очень странно. Похоже, секретарь вышел на минутку и обнаружил повестку на столе, когда вернулся…. Мистер Келли, вы можете рассказать, при каких обстоятельствах умер ваш брат?

– Сухогруз «Панама» из Касабланки в Копенгаген – утонул, все погибли.

По совпадению, консул коллекционировал кораблекрушения – он хранил альбом с вырезками. «Мария Челеста», «Великая Пасха», «Замок Морро». Но эту он пропустил – незначительная, должно быть, – небольшое грузовое судно, хотя в такой истории – он взглянул на повестку – похоже, есть смысл покопаться. Впервые улыбнувшись, он вытащил пачку «Плейере» и протянул посетителю. Молодой человек взял сигарету, равнодушно поблагодарил. Есть нечто, решил консул, скажем так, примечательное в его холодных голубых глазах, словно смотрящих на что‑то очень далекое и давно прошедшее. «Глядит в телескоп», – решил консул с удивившей его самого уверенностью.

– Я правильно понял, ваш брат был членом экипажа?

– Да. Третьим помощником.

– Пассажиры были?

– Один. Юный датчанин Лиф. Кончились деньги – «пустой», как говорят датчане – он был, как говорят датчане, «пустой». Консул отправил его на родину.

– Не совсем.

– Не совсем? Да, не совсем – тот не доплыл примерно пятьдесят морских миль.

Консул напомнил себе, что понедельник – тяжелый день.

– Пожалуй, нам стоит сегодня зайти в отель «Мадрид». –Он перелистал календарь. – Можем встретиться в четыре часа?

Солнечный осенний день. Невооруженным взглядом видны башни на Скале. Телескоп направлен на башни. В телескопе они дрожат точно в жаркой дымке. Я делаю снимок телескопа и бассейна, стараясь, чтобы в объектив не попали пальмы. Да, сад мог бы Свит‑Мидоуз, 1, 4 ноября 1970 г.

Избранные посетители Пуэрто‑де‑лос‑Сантоса на Отдаленных островах, ожидающие постоянного жилья, обычно останавливаются в Хэмптон‑хаусе. Это похожие на казармы деревянные строения на террасах и утесах спускаются от тысячи футов до уровня моря. Питание в Хэмптон‑хаусе хорошее, и что постоялец делает в номере никого не волнует. Гуляя по улицам, я был поражен яркой синевой моря, цветущими деревьями и кустами. Аборигены ходят в ярких одеждах и широко улыбаются, но мне почудилось в них нечто мерзкое. Температура здесь 80° по Фаренгейту (+27°С), и я заметил совершенно голых прохожих. В целом, место казалось приятным, но я слышал, что найти квартиру сложно, и будто бы некоторые люди так и состарились в Хэмптон‑Хаусе в ожидании. Здесь оказался Иэн (Иэн Соммервиль, математик, друг У. Берроуза) – так он нашел нечто абсолютно великолепное на следующий же день после приезда.

Он показал мне дом. У самого моря, настоящий камень, всюду балконы, персидские ковры, парковка.

– Как тебе удалось?

– О, – сказал он, – устроил через консула…

Я познакомился с консулом в аэропорту, и этот тип мне сильно не понравился. Потрепанный рябой человечек в грязном зеленом костюме тыкал себя большим пальцем в грудь.

– Я есть ваш консул миииистер. Что‑то надо – приходить ко мне. Много негодяев тут.

Он протянул мне грязную визитку: «Филипе Гарденас Инфанта, почетный американский консул». А теперь Иэн говорит, что дал этому типу шестьсот долларов за какое‑то смутное обещание аренды, которую тот, возможно, и не имеет права обсуждать – и это Иэн, всегда такой дотошный в подобных делах. Возможно, это климат действует расслабляюще. Нас несколько смутило, что когда мы сидели на балконе в аромате цветущих деревьев и смотрели на бухту, местные были повсюду: шли под балконом по мостовой, сидели на деревьях, карабкались по крышам. И все же климат превосходный.

В самой высокой точке острова, около трех тысяч футов, огромное ущелье тянется к морю. На его краю утес из песчаника обрывается на тысячу футов…

По воскресеньям студенты, изучающие левитацию, прыгают с этой платформы из натурального камня, плавно скользят вниз и приземляются на пляже, махая своим компаньонам в воздухе. Они голые или в купальниках, радужных плавках, костюмах супермена и сандалиях Меркурия – вид потрясающий, и время от времени espontaneo (спонтанно) какой‑нибудь зевака пробует свои крылья. Некоторым удается взлететь. Нужно только быть полностью в себе уверенным, вы понимаете… и вот дом Иэна, у самого моря, персидские ковры, стоянка, цветущие деревья и кусты, яркие цвета, широкие улыбки… так роскошно уровень моря еда в Хэмптоне он показывал мне свою комнату его дело камень балконы все вокруг синее скала у моря… Как тебе это удалось? Не мог совсем уж проигнорировать потрепанного рябого человечка… «Я есть ваш консул миииистер… Вам нужна крыша над головой».

ХРАБРСОДЦАТ

Окраины Сингапура… Рикша останавливается у задрипанного бара: БАР НОМЕР ОДИН. Вылезает молодой человек. Он рыжий, в желтом шелковом костюме. Помятое морщинистое лицо, глаза настороженные, зрачки крошечные от морфия. Небрит, костюм грязный. Платит мальчишке и входит.

Занят только один столик. Сидящие за ним оборачиваются и смотрят на вошедшего. Тот подходит к бару бармен тоже смотрит, безмолвный и безучастный.

– У меня правильный адрес? Это «Кантина де лос Сантос»?

– Название сменилось, – произносит бармен. Седой краснолицый человек встает из‑за стола.

– Правильный у тебя адрес, дружище, добро пожаловать. Это Родригес, водитель автобуса.

Флэшбэком – сцена с горящим автобусом.

– А это Джимми‑пилот.

Сцена с пилотом, выпрыгивающим из пассажирского самолета.

– А это доктор Ли… Ему не хватает рабочих рук на стройке и он не очень‑то привередлив с персоналом… Верно, док?

– Точно… Я и о своем прошлом кое‑что хотел бы забыть.

– А я… – говорит молодой человек. – Я был третьим помощником на «Титанике». Сбежал в первой же шлюпке, переодевшись женщиной. Чуть пришлось повозиться, когда бабы меня опознали, но с божьей помощью и с автоматом я все уладил…

РЯДОМ БОГ

– Я разбил лагерь в верховьях реки в Малайе с группой из сотни кули, которые под моим руководством якобы прокладывали железную дорогу., в конце концов, дорогу так и не построили…

Под комментарий рассказчика проходит сцена: он распаковывает вещи в бунгало, рядом – нежный малайский мальчик. Джеймс Ли открывает саквояж с наркотиками, несессер врача, раскладывает пузырьки, трубки и шприцы на столе, Али тем временем разбирает одежду, противомоскитные сетки, ружья и консервы.

– В ту пору я перешел на идеальный режим: четыре инъекции морфия, смешанного с кокаином, шесть трубок опиума перед сном и целый день гашиш, чтобы поддерживать аппетит и сексуальные силы. Такой же режим соблюдал Али, мой мальчик‑слуга… – Ли и мальчик раздеваются и трахаются после серии рассчитанных инъекций.

– Кули поселились в бонгзале – большом помещении вроде цирка‑шапито с койками, палатками, перегородками, матами и полевыми кухнями. Поскольку в радиусе ста миль не было ни единой женщины, немудрено, что изобиловали другие пороки.

На экране – инспектирующий бонгзал Джеймс Ли, клубы дыма от гашиша и опиума.

– Я обнаружил, что мальчики порабощены кликой татуированных гангстеров из Сингапура, которые продавали их и разыгрывали в карты, так что они переходили из рук в руки.. Я решил покончить с этой зловредной практикой.

Сцены разыгрывания мальчиков в карты и т.д.

– Когда в деревню прибыл странствующий палач, я заплатил ему изрядную сумму, выдвинул обвинения против главарей банды, и их обезглавили на месте…

Мальчики выбегают и купаются в крови.

Освобожденные от рабства мальчики стали хозяевами, и еженощно в бонгзале устраивались оргии. После рабочего дня и купания в реке кули собирались там – готовили, стирали одежду, курили опиум и гашиш. Вскоре мальчики начинали раздеваться…

Мальчик, ослепительно голый, пляшет под звуки барабанов и флейт.

– Когда мы с Али вошли, сцена была неописуемая… В бонгзал входит Джеймс Ли с саквояжем.

– Пока я пробирался сквозь толпу голых мужчин и мальчиков, с меня дружелюбно стащили всю одежду, но я отказался оставить1 саквояж с наркотиками, и вскоре он мне весьма пригодился, Я заметил двух мальчиков, совокупляющихся, но неспособных достичь оргазма из‑за того, что они перебрали опиума. Зрители уже начали ерзать и оглядываться по сторонам, но тут подоспела моя панацея. Я вколол полграна кокаина в ягодицу одному мальчику, а другому в ту часть задницы, до которой смог дотянуться…

Мальчики оживают. Зрители в восторге. Мальчик с головы до ног заливает спермой Джеймса Ли, сидящего на плетеном стуле и открывающего чемоданчик с наркотиками.

‑•132‑

– Потом я раздал конфетки с яхе, привезенные из Бразилии, и гашиш с раздражающими добавками, провоцирующими эрогенную чесотку в гениталиях и анусе; сексуальные видения, проносящиеся в мозгу, охлаждаются синим спокойствием яхе. Вскоре мальчики стали метаться, как звери, совокупляясь тут и там в окружении мастурбирующих зрителей. Меня тоже затащили, поставили на четвереньки, и рыжеволосый малайский мальчик, явно с моряцкой кровью в венах, выебал меня. Глядя на улыбающегося моряка, я кончил перед сотней моих кули в ясном бесстрашном синем пламени яхе, приправленного гашишем, охлажденного и укрощенного опиумом и выпущенного на волю кокаином.

Меня признали святым, и в бонгзале воцарился мир. Если начинались драки, я безотлагательно прописывал участникам морфий. К тому времени мы уже наладили очистные установки для производства кокаина и морфия. Мы с Али перенесли кровать и прочую мебель в бонгзал и устроили маленький английский уголок с моими семейными фотографиями и школьным знаменем. Бонгзал был похож на городок под одной крышей – с закоулками, кухнями, ярусами коек, гамаками, ручными попугаями, обезьянами и шакалами.

Я позаботился о расписании смен. Бывали прохладные голубые ночи яхе с музыкой флейт и нежными отстраненными совокуплениями. Случались и дикие ночи с гашишем и кокаином, сотрясавшие весь бонгзал, когда под бешеную музыку выстраивались ебливые хороводы. Бывали и спокойные рассудительные ночи на втором номере, опиуме – тогда каждый делал, что хотел.

Итак, вы видите, моя система основана на чередовании наркотиков, и тот же принцип применим к любой деятельноста. Тот, кто постиг вершину сексуального наслаждения, постарается все повторить при первой же возможности и, стало быть, скоро выдохнется, а ощущения, которые он испытывает, притупятся. Так что на следующий день после бешеной оргии я вколю каждому большую дозу морфия и буду повторять инъекции несколько ночей, постепенно смягчая кокаином, чтобы предотвратить запоры и вялость, а затем подлечу гашишем, пока люди снова не придут в норму.

Так мы прокладывали железную дорогу пять лет, и до чего ж веселые это были годы.

В детстве Джерри был трусом. Он просто не может вынести малейшей боли. Он вдвойне уязвим из‑за того, что во всем себе потакает. Он любит сладкое, мороженое и вообще хорошо поесть, и если еду задерживают хоть на пятнадцать минут, у него начинается противно выделяться слюна, а в животе громко бурчит. В ранней юности его эрекции бесконтрольны и зачастую доставляют ему немало беспокойства. Беспокойство это иногда сменяется изысканным наслаждением спонтанного оргазма.

В первый раз это произошло с директором Академии, в которой он учился. Директор пришел в дом Клейтонов на обед. Родители Джерри ушли. Он сидит с директором в гостиной, чувствуя себя очень неловко и пытаясь поддержать беседу. Директор молча смотрит на него и, наконец, произносит:

– Хочу посмотреть, как ты раздеваешься, Джерри. Джерри охватывает внезапная слабость. Неужели это случилось? Он всегда знал, что это произойдет.

– О, ну ладно… Поднимемся ко мне?

Он поднимается по лестнице, директор следом. Джерри тяжело дышит, сердце стучит. В его комнате ружье двадцать второго калибра на стене, ракушки в аквариуме, розовые обои. Директор расспрашивает его об учебе, Джерри тем временем снимает галстук и пиджак. Он старается делать это, не размышляя, – может, все и получится. Он продолжает говорить, расстегивая и снимая рубашку. Со стуком скидывает на пол ботинки. Он встает, а директор его разглядывает.

– Иди‑ка сюда, Джерри.

Джерри неуклюже подходит и встает перед ним. Директор расстегивает ему ремень спускает брюки и трусы они падают на пол Джерри чувствует как наливается тяжесть в паху он переступает брюки и трусы и стоит совсем голый только коротенькие носочки. Директор гладит Джерри по спине и груди…

– Стой ровно… вот так…

Директор смотрит вниз на его тело и вот это происходит он не может остановить… Он заливается краской и кусает губу тихо постанывая.

– Твоя пиписька встает…

Джерри понимает, что все в порядке и его смущение сменяется удовольствием, когда директор поворачивает его, гладит и выправляет ему осанку.

– Садись, Джерри…

Джерри садится рядом с ним на кровать,

– А ты играл со своей пиписькой, Джерри? Джерри вспыхивает.

– Ну, иногда я ее трогаю… – На самом деле, он никогда не дрочил, хотя несколько раз в неделю у него были поллюции.

– А ты когда‑нибудь играл с ней так, чтобы она спустила?

Капля смазки появляется на кончике члена Джерри.

– Спустила? Вот так? – Он показывает на жемчужную капельку.

– Нет, Джерри, не так Это иногда бывает, когда ты играешь с ней…

Заботливо он трогает член.

– Ты обрезан, Джерри?

Он наощупь проверяет обрезан член или головка вылезет из длинной крайней плоти… От его прикосновений Джерри чувствует как в яйцах проносится сперма задыхаясь закинув голову он кончает.

Джерри – странное существо, точно выброшенный на берег моллюск. Он быстро краснеет, а, если его испугать, становится бледно‑зеленым. Однажды он ехал на заднем сиденье отцовского «доджа» и кончил в штаны на ухабе. После этого у него всегда вставал, когда он ехал в машине, и зачастую это было весьма неприятно. Вот он вылезает из автомобиля, запихнув руки в карманы, чтобы прикрыть эрекцию.

Как только его отец и старший брат уехали, Джерри помчался по лестнице, через отцовский кабинет в свою комнату, вытащил из‑под кровати полученную утром посылку и открыл дрожащими руками. Это был вибратор с округлой головкой из красной резины. С сухим ртом стучащим сердцем он скинул мокасины содрал рубашку сбросил брюки и трусы. Член стоит и смазан Джерри вытащил банку вазелина из ящика лег на кровать задрав ноги смазал вибратор вазелином и вставил в жопу открывшуюся и словно всосавшую вибратор. Он глубоко вздохнул нажал на кнопку брыкаясь ногами в воздухе чувствуя напряжение поллюции в паху и уже кончая увидел отца и брата стоящих у постели. Джерри ярко покраснел с головы до пят он сжимал вибратор не мог остановиться и залился спермой до подбородка задыхаясь в красном тумане его ноги тряслись в конвульсиях серебристые пятна крутились перед глазами он потерял сознание.

Очнувшись, он увидел, что отец растирает ему лицо мокрым полотенцем, а брат улыбается и расстегивает рубашку.

Сексуальная связь с отцом и братом стала для Джерри огромным облегчением. Он начал заниматься джиу‑джитсу и постепенно преодолел физическую трусость. Но собирались грозовые тучи. Бизнес у отца шел неудачно.

– Пришла беда, отворяй ворота.

Им пришлось расстаться с большим домом на холме и переехать в маленькую квартирку с тонкими стенами и соседями‑хамами. Брат Джерри погиб в автокатастрофе. Год спустя родители умерли от скарлатины. Джерри отправили к дяде, который хотел сделать из него мужчину, отдав учиться в военную школу Так что Джерри решил сбежать и устроиться в бродячий цирк.

ОХ ОХ ДА В ЧЕМ ЖЕ ДЕЛО?

Жуткий холод на верфи в Галифаксе, ясный солнечный день. Свежий морской бриз утих, когда Джон Хемлин добрался до «Марии Челесты». Его взяли третьим помощником капитана. Поднявшись на палубу, он увидел мальчика, – тот стоял примерно в десяти футах от трапа и словно приветствовал его на борту Мальчик был лет шестнадцати, с бледным нездоровым лицом, зелеными глазами и взъерошенными каштановыми волосами. По его левой скуле тянулся полузаживший зазубренный шрам, пылавший в красных лучах заходящего солнца. Мальчик был в синей рубашке и драной серой куртке, но, казалось, не замечал холода. Он взглянул на Джона, и губы его раскрылись от радости узнавания. Глаза загорелись, он улыбнулся, как зверь, облизываясь, – откровенная непорочная похоть на юном лице. Чайка уронила кусочек хлеба к его ногам. Он подошел поближе, точно осторожная бродячая кошка, грустная и соблазняющая. Кисло‑сладкий гнилой и едкий запах донесся из его приоткрытого рта. Джон подумал, что мальчик, должно быть, ненормальный. Он улыбнулся и протянул ему руку

– Я – Джон, третий помощник Протянутая в ответ ладонь оказалась гладкой, узкой, холодной.

– Я – Одри юнга только я очень болен и не могу работать по‑настоящему или спать на полубаке вы понимаете конечно так что мы будем в одной каюте если вы хотите чтобы я был вашим юнгой…

Голос сорвался, мальчик закашлялся, отвернувшись к садящемуся солнцу, прикрыл лицо синим платком, все его тело тряслось. Джон положил руку ему на плечо, чувствуя кости, точно у голодной кошки. Наконец мальчик перестал кашлять и спрятал платок в карман. Он посмотрел на Джона губы в пятнах крови улыбаясь облизывая кровь в последних красных лучах заходящего солнца его лицо вспыхнуло как комета и растворилось когда солнце утонуло в туче над Галифаксом.

note 2 Ночная тень легла на лицо мальчика, мачты и кружащих чаек Джон почувствовал холод пустоты. Лицо мальчика покрывала белая корка изморози, и крупинки льда сверкавшие ю взъерошенных волосах казались жуткими и призрачными в полумраке…

– Надеюсь, кашель не помешает вам спать…

Джон отыскал дверь, вошел в каюту. Свет керосиновой лампы выхватил две койки, шкафчики, умывальник с зеркалом, банку с водными гиацинтами на полке. Гиацинты наполнили маленькую каюту сладким цветочным ароматом, в котором плавал едкий кислый запах дыхания мальчика.

– Можно я закурю, сэр?

Не дожидаясь ответа, мальчик скрутил сигаретку и прикурил. Казалось, за дымом прячется улыбка нахальной уличной шпаны, выискивающей, с кем бы подраться.

– Если позволите, сэр, здешняя команда – жуткие люди. Быть беде в этом плаванье, сэр. Я только хочу сказать, что вы можете на меня полагаться… как на друга, сэр.

– Не сомневаюсь в этом, Одри. Давай этим и ограничимся, ладно?

– Могу вам рассказывать все, что творится на полубаке, сэр… хотя доя меня очень опасно толковать с вами откровенно…

– Тогда, может, тебе лучше держать рот на замке. Одри потер ногти о лацкан куртки и оглядел их.

– Не хотите ли опиума, сэр? Помогает не думать о бабах, сэр. Джон не обратил внимания на его предложение и принялся распаковывать вещмешок.

– Пахнет, как в цветочной лавке. Кто принес цветы в каюту?

– Ох, это, скорей всего, Джерри, сэр. – Одри снова стал рассматривать ногти. – Он такой пидор. Я их терпеть не могу, сэр, а вы?

‑Нет.

– Понимаю о чем вы, сэр… Я тоже об этом думал… –Одри облизал губы и потер между ног.

– Заткнись. Заткнись и принеси мне кофе.

Лицо мальчика скривилось, он внезапно залился слезами.

– Вы что, не понимаете, кто я такой?

Джон с холодной дрожью догадался… «Одри‑ледяной мальчик».

Изморозь на его лице кусочки льда сверкающие в волосах невинная похоть голый в последних красных лучах кусочек хлеба у ног мальчика. Мальчик растворился в мачтах и кружащих чайках…

– Я Одри твой холод межзвездных пространств Джон. Твоя каюта там его взъерошенные волосы в каюте больное лицо левая скула… разбитая бутылка…

– Эй смотри‑ка, тут одни мертвяки…

Похоже, не чувствовал холода, когда Одри указал левой рукой. Его глаза вспыхнули, точно по верхушкам деревьев пробежал пожар. Улыбнулся как невинный зверек из далеких мо‑

‑141– рей прошлого грустный жалобный выживший терпкий запах поплыл от его дыры ждал этого много лет.

– Я Джон.

Ветер по лицу мальчика бледному на пристани. Закашлялся в носовой платок.

– Это туберкулез, сэр… Двух моих братьев сгубил… Позвольте, я расскажу вам про команду… Тут есть Джонни‑Цианид показывал на ярмарке фокусы глотал цианистый калий… И огонь тоже глотал…

Сцена на ярмарке…

– Эй, вы, лохи.

Джонни набирает в рот бензин и харкает огнем в толпу, опаляя волосы и поджигая одежду., сжигая цирковой шатер…

– Он мог сырую картошку раздавить в кулаке или проткнуть ее пальцем… И устраивал висельный номер с Джерри на это стоит посмотреть, сэр… – Одри почесал между ног, склонил голову влево и щелкнул языком. Джон холодно взглянул на него, и он быстро продолжил.

– Есть еще Хуанито Мост‑Пекос1, метатель ножей…

Голый Хуанито сидит на стуле, бросает нож и разрубает пополам скорпиона на стене… Лунный свет на пыльной улице маленький городок в Техасе. Шептун Том Мэйфилд с двадцатью глубокими насечками на стволе выходит из дверей…

– Ну‑ка сраный мексиканец стой на месте. Хуанито сжимает руки за головой поворачивается сначала медленно потом вдруг рывком швыряет нож спрятан– 1 Кличка в честь моста через реку Пекос в штате Техас, построенного в 1892 году и долгое время бывшего самым высоким железнодорожным мостом в США.

ный в ножнах на затылке. Он попадает шерифу в кадык, и тот валится, точно подбитый канюк.

– И его помощник Джерри, метающий ножи ногами…

Голый Джерри Тайлер, щуплый рыжеволосый мальчик, ровесник Одри, лежит на спине, подогнув колени. Он на мягкой арене. Зажав руками опору, вытаскивает пальцами правой ноги нож из мешка. Сгибает ногу. Губы расходятся, обнажая зубы. Когда он выпрямляет ногу, у него встает хуй и торчит вверх. Нож втыкается в говяжий бок, когда мальчик кончает.

– А есть еще Дэви Джонс… Его невозможно описать сэр… Зал суда в Сент‑Луисе. Слушается дело Дэви Джонса. Он стоит перед судьей, безразличный и хладнокровный.

– Китайский повар и его подручный Малыш из Фриско…

Призрачная сцена на камбузе. Повар‑китаец нетороплив, стар и безучастен. Малыш из Фриско бледный и отчужденный…

– Есть еще филиппинский мальчик, он никогда не говорит… У него сон в глазах, сэр…

Ставни лавок захлопываются на восточном базаре…

– AMOK AMOK AMOK..

– И Фрэнсис Джонс как он себя называет… Самый сладкий голос на свете… Смотрите, что я нашел у него в рюкзаке…

Одри держит плакат «Разыскивается полицией»:

«Фрэнк известный также как Фрэнсис или Кристофер Джонс»… снимок моложавого человека с нафабренными усами и гладким пухлым лицом… «Разыскивается по обвинению в грабеже и убийстве»…

Банк 1918 года… Входят Джонс и с ним еще трое. Сладкий голос эхом раздается в зале…

– Будьте любезны, поднимите‑ка руки вверх.

Кассир тянется за пистолетом. Джонс дважды стреляет ему в грудь, и кассир валится, харкая кровью, а гладкое нафабренное лицо Джонса сияет жутким злорадством.

– И три шведских братца, они следят за полубаком и издеваются, сэр…

Три шведа крушат бар, как торнадо.

– И не забудьте о грузе, сэр… алкоголь, сэр… Как же этим шведам сюда не встрять… Вы уже познакомились с капитаном, сэр?

‑Да.

Во флэшбэке капитан с худым немецким лицом и зелеными глазами протягивает Джону ручку Произносит с легкой иронией, глядя на подпись:

– Вы приняли мудрое решение эээ Джон.

– В деле он известен как Опиум Джонс, сэр… опиум, белые невольники, Опиум Джонс согласен на любую мерзость… И страшно жадный к тому же… За то, что я вам это говорю, сэр, я могу поплатиться жизнью… Вот только сегодня утром один из этих шведов схватил меня за шкирку вот такого больного ударил по лицу сэр и сказал… «Ах ты маленький стукач»… Мне нужно как‑то защищаться, сэр… Вот если бы вы дали мне револьвер…

– Еще чего. Я сам разберусь, кто есть кто в команде. Одри чистил ногти, не поднимая глаз…

– Может, все выйдет совсем наоборот, сэр? В следующей сцене корабль плывет…. Один из шведов смотрит вслед Джону и сплевывает на палубу.

– Еще один педрила на этой чертовой посудине. Джон встречается с первым помощником, у того в руках обрез. Помощник улыбается, глаза сверкают как лед на солнце.

– Я уверен, Джон, мы с тобой друзья.

ДЖОННИ ТАК ДОЛГО НА ЯРМАРКЕ

Карнавальные флэшбэки… Джонни‑цианид, плюющийся огнем и глотающий шпаги, умеет выплюнуть шпагу и воткнуть в цель. Он может расколоть деревянный брусок ребром ладони, разорвать пополам две колоды карт, раздавить в кулаке картошку или проткнуть ее пальцем. Хуанито метатель ножей, умеющий кинуть нож и разрубить пополам ползущего таракана, и его помощник Джерри Тайлер, бросающий ножи пальцами ног.

Морфинист‑альбинос Энди‑Висельник в костюме с розовыми блестками показывает трюк с повешением на прорезиненной веревке. От морфия его лицо стало серо‑зеленого цвета, точно подземный гриб. Зрелище, когда он качается, дрыгая ногами и закатив розовые глаза, довольно мерзкое, и посмотреть набивается туча народу. В Сент‑Луисе у него кончилась наркота, он забыл проверить веревку, рухнул, сломал шею и кончил в свои розовые блестки в луче прожектора –крутой был видок. Джонни вытащил Энди из петли, но ночью тот умер. Так что Джонни сам стал показывать этот трюк. Потом он взял Джерри своим помощником, чтобы тот изображал юного ковбоя, пойманного за клеймлением чужих коров.

Джонни‑цианид и Джерри на виселице. Внезапно вваливает толпа пьяных скотников и углекопов.

– СЛЕЗАЙТЕ С ВИСЕЛИЦЫ ЕБАНЫЕ ПИДАРАСЫ НЕ ТО ВЗАПРАВДУ ВАС ВЗДЕРНЕМ.

– ЭЙ, ЛОХИ!

Джерри расстегивает наручники зажатым в зубах ключом, спрыгивает с виселицы, открывает задвижку и выпускает стаю тигров.

ТОЛЬКОНЕТАМ Флэшбэки Сент‑Луиса… Как‑то раз в кафе Массеранга миссис Гринфилд угостила меня шоколадным напитком, и тут я увидел ее в действии. Энергичная еврейка подваливает к столику

– О, миссис Гринфилд… Я так рада вас видеть…

Миссис Гринфилд склоняет голову и сияет ледяной улыбкой. Еврейка заводит разговор о вечеринке, на которую ее пригласили, и миссис Гринфилд произносит: «Вы ведь были очень счастливы, правда?» – поднимает ее за шкирку, и та извивается, точно большой бурый карп, тщетно умоляя о пощаде.

Муж миссис Гринфилд, полковник, был одним из величайших зануд на свете. Постоянно рассказывал, как в Первую Мировую служил лейтенантом в Париже. «Женщина была такая красивая, настоящая богиня, однажды я целую ночь проспал у ее двери. Думаю, любой настоящий южный джентльмен меня поймет».

Как‑то раз он заставил меня выслушать историю о том, как ночью после вечеринки к нему пристал французский педик. «Была холодная ночь, лил дождь, и у него не было ни плаща, ни ботинок. Так что я сделал вид, что его предложение меня устраивает, и, когда мы добрались до моего дома, я столкнул его в канаву, где ему было самое место, и захлопнул дверь».

– Ну, – сказал я, – кажется, это слишком… Все‑таки обычаи страны, сами знаете…

– Да если б мой родной сын стал пидором, я бы убил его собственными руками. И если б узнал, что сын моего друга –пидор, я бы и его убил…

Поскольку я был в группе бойскаутов и нас для защиты от растлителей малолетних учили карате, я без лишних разговоров врезал ему коленом по яйцам и всадил ладонь в багровую шею. Он рухнул на пол, и я прикончил его скаутским ножом. Трижды я протащил его тело вокруг квартала, привязав к красному фольксвагену‑жуку.

– Он меня домогался, – сказал я легавым, по‑мальчишески всхлипнув. И меня наградили Красным Крестом за мужество.

Школьные флэшбэки… Такси останавливается чуть впереди под фонарем, вылезает мальчик с чемоданом, худенький паренек в школьной форме… знакомое лицо сказал себе Святой Отец напоминает мне что‑то давно забытое мальчик шарит в кармане брюк, ищет деньги заплатить за такси…

Бледный мертвый мальчик я шел за твоим старым цветочным запахом юных ночей на пыльных шторах пустая школьная форма все дальше и дальше. Подойди поближе. Слушай через задние дворы и жаровни с золой. Печальные человеческие бумаги я несу Я ждал там…

Задница восход солнца на улице сент‑луисское утро стоял надо мной голый потный носок на одной ноге дрочил мне хуй.

– Хочу трахнуть тебя в жопу, Билли. Вздохнул изогнулся раздвинул мне ноги потея корчась что это значит вниз на кровать на живот.

Мальчики стоят перед комодом. Одри – худенький бледный блондин с большим прыщом там, где сходятся ягодицы. Джон – рыжий с зелеными глазами.

– Покажу тебе кое‑что, Одри.

Он открывает ящик, а там вибратор с округлой красной резиновой головкой. Одри мгновенно понял, что это такое. Во рту у него пересохло, сердце застучало, серебристые пятна вскипели перед глазами. Он подошел к кровати, лег на спину, подтянув колени к животу Вот Джон склоняется у него между ног. Смазывает вибратор и медленно вставляет.

– Ну вот так, Одри.

Он нажимает кнопку. Одри чувствует как мягкий розовый моллюск корчась пробирается по его телу и вдруг видит что стал прозрачным простата пульсирует огромной жемчужиной в экстазе корчащийся прыщ взмахи ног теплый день двадцатых годов а тело переливается всеми цветами… красные растворяют его до желе он освежеван задыхается в красном тумане желтые бурые и оранжевые цвета внутренностей испаряются от тела серебристые огоньки вспыхивают в глазах и он изливается мягкими теплыми комками.

Тема урока в школе: зрение всем телом.

Джерри наклоняется, сжимает лодыжки и ухмыляется, глядя между ног. Мальчики окружают его, каждый останавливается посмотреть. Вот на него смотрит мексиканский мальчишка, и тут это происходит. Джерри видит его жопой и ляжками. Он дрожит, ярко краснеет с ног до головы, покрывается гусиной кожей, его жопа потрескивает, и мексиканец видит его своим вставшим хуем, бедрами и животом. Кики подходит ближе и вставляет. Два тела корчатся вместе точно держась за высоковольтный провод дрожа с ног до головы тяжелый багровый запах озона исходит от них. Запах действует на мальчишек точно валерьянка на котов. Они катаются по полу дрыгая ногами пинаясь ебясь вылизывая друг другу жопы хохоча раздался звук точно выстрелили из автомата когда он кончил.

Тема урока в школе: использование сексуальных лучей.

В оргонной комнате выложенной намагниченным железом мальчики сдирают с себя нижнее белье «Расюрель» в ливнях голубых искр. Медленно безмолвно пряный цветочный запах юных хуев наполняет комнату. Во рту Одри сладкий металлический вкус который покалывая расползается по телу когда он наклоняется взявшись за лодыжки и выпятив жопу маленькие голубоглазые сумеречные ухмылки у него между ног. Мальчик берет маленький аккумулятор вроде лучевого пистолета и указывает им на жопу Одри. Словно мягкие пузырьки света потрескивая вибрируют у него в жопе. Другой мальчик стоит перед Одри и направляет луч ему в пах. Яйца потрескивают и напрягаются легкие синие искорки пробегают по волоскам. Другой мальчик бросается на кровать раздвигает ноги задирает их и луч бьет ему в жопу яйца и хуй его тело сокращается в жидком спазме извергая сперму до подбородка. Все тело Одри вибрирует расплывается волосы на голове встают дыбом он ухмыляется скаля зубы как дикий пес. Пряный синий озоновый запах исходит от него когда он кончает млечным путем…

Мальчики стоят в синих сумерках повторяя школьную клятву:

– Дикий Мальчик гнусен, коварен, вял, порочен и похот– лив.

Патруль приближается к полицейскому посту.. Часовой мертв… отравленный дротик… в будке три солдата, горла разрезаны до хребта… стойка для ружей пуста… Взгляните на это устройство… В кожаную полоску вшиты бритвенные лезвия, к одному концу приделан свинцовый груз, деревянная ручка с другого… захлестывает шею сзади, а вот гаррота с зажимом вроде тех чемоданов которые набиваешь барахлом а потом садишься сверху, освободить можно только нажав на зажим.

В болотистых прибрежных городах двуполые мальчики‑сирены которые могут принимать женский образ заманивают солдат и доводят до экстатической смерти покрывая их тела гниющими эрогенными язвами…

Мальчики на высоких башнях поднимают руки… ВЕТЕР ВЕТЕР Ветер поднимается, и вот мальчики уже в небе, оседлали ураган, швыряют волны на дамбу, смотрят, как поддаются и ломаются деревья, дома взлетают точно спичечные коробки, реки выходят из берегов…

ВЕТЕР ВЕТЕР ВЕТЕР Трясущееся черное бешенство торнадо затмевает его юное чело крутится вокруг него давя мотели и супермаркеты переворачивая на бок грузовики…

ВЕТЕР ВЕТЕР ВЕТЕР Проносится по темному небу..

Летучие велосипеды, планеры, запущенные конькобежцами и лыжниками, странные воздушные корабли с парусами и пропеллерами… синий ястреб вырывается из головы мальчика, прочерчивая небо, из тел вылетают стаи малиновок и синиц, цапель и диких гусей…

А вот мальчики‑сновидцы, спящие наяву, их сны висят точно призраки в неподвижном воздухе, и мальчики‑молчуны, не произносящие ни слова и живущие там, где слова невозможны. Лишь немногие способны там дышать.

Патруль диких мальчиков разбил лагерь на краю Голубой Пустыни, где обитают крошечные пустынные мальчишки, робкие и игривые, как песчаные лисы с дрожащими ушками, глаза горят, когда они жадно бродят вокруг лагеря. Парень держит кусочек мяса, и один пустынный мальчик подходит ближе. Парень берет его за запястье и прижимает к груди. Пустынный мальчик несколько секунд сопротивляется, потом замирает, тяжело дыша, с него срывают набедренную повязку и, схватив за ноги, дрочат ему, засунув палец в жопу, он дрожит, повизгивает и кончает….

Другие пустынные мальчишки пришли в лагерь, и вот уже двое ебутся на четвереньках, уши дрожат, они обнимаются, глядя на пески, скаля острые зубки, повизгивая, урча и лая. Вот пустынные мальчишки под одеялами сворачиваются калачиком на их телах, постанывая во сне… сонные совокупления в заброшенной каменоломне, сперма летит на ржавый песчаник Комната в Мексике, за окном синее небо, грифы кружат над бескрайней пустой долиной. Стены выкрашены темно‑синей краской. Два мальчика сидят на медной кровати. В центре комнаты кресло‑качалка из светлого дуба с кожаной подушкой. Мальчики смотрят на кресло, которое чуть покачивается от ветра. Они смотрят, облизывают губы, у них встает. Кики подходит к креслу, садится. Он делает знак Одри, худенькому бледному мальчику с русыми волосами. Одри забирается Кики на колени лицом к нему и медленно садится на его член. Мальчики начинают раскачиваться взад‑вперед фаллические тени на синей стене скачут все быстрее. Внезапно ноги напрягаются мальчики корчатся вместе безмолвные лица спокойные сосредоточенные и синие искры летят из глаз.

Другая комната с желтыми обоями. Кики сажает Одри себе на колени. Они качаются взад‑вперед крепкие темные яйца Кики под яйцами Одри изгибаются в русых волосах розовые шторы слегка колышутся на ветру мальчики несутся вместе жопы хуи и тугие яйца расплываются в хула‑хупах света скачущего по их телам комната вибрирует и трясется стены трескаются и мальчики мчатся на кресле‑качалке по небу.

Где‑то очень давно закончилось лето. Старые бульварные журналы на белых ступенях. Заскорузлые штаны стояли стоймя даже пятна. Последний раз вместе последний прах надежды где‑то там в синем полете отрочества на пути Незнакомца. Помнишь, кем был Незнакомец, вдыхающий писательскую уверенность в себе и вину Создателя? Помнишь, кем был Незнакомец вдыхающий листья в рыжих волосах твой запах орехов в его ладони? Грязное слово нацарапанное на дальнем берегу давным‑давно. Холодный прах мертвого мальчика последняя поездка домой над сияющими пустыми небесами кусочки пустых слов ты будешь его последней экспедицией. Давным‑давно о как давно в потерянном городке кажется он был мальчиком подающим мячи для гольфа гораздо позже.

НА ОЗЕРА, ХОЛМЫ

Харбор‑Бич – живописный городок на озере Гурон. От озера на невысокие холмы поднимаются аккуратные белые домики, тянутся крутые продуваемые ветром улицы. Летом холмы покрыты буйной зеленью, вокруг лужайки, поля, речки с каменными мостиками, дальше – дубовые, сосновые и березовые леса. У дачников здесь коттеджи, летом весь город принадлежит им, и почти все обедают в общественной столовой, куда их созывает колокол. Любимое развлечение детей дачников – неурочно звонить в колокол и опустошать ле' дники с имбирным элем, виноградным соком и напитком «Свисток». Есть здесь и окруженные стенами виллы с уединенными садами, там живут старые миллионеры. Порой удается подсмотреть, как с помощью шофера они садятся в машину –закутанные в пледы, с брюзгливым порочным видом.

Харбор‑Бич был основан семьей Бринков. Старый Бринк не любил говорить и не терпел болтунов. Он открывал рот только в крайней необходимости, и у того, кто к нему обращался, должна была быть веская на то причина. Вроде бы я был городским. Кроме рыбалки, в Харбор‑Бич ничего не было, только дачники. Так что осенью, зимой и в начале весны заняться нечем. Большинство из нас откладывали достаточно денег и могли не беспокоиться. Мы наебывали дачников, тайно завышая цены, – весь город этим занимался. Обычно в подобных ситуациях, когда людям почти не о чем говорить, все страстно обсуждают пустяки. Но Старый Бринк установил Тишину на три зимних месяца. Никто вообще не разговаривал. Поначалу общались на языке глухонемых или рисовали картинки, а кое‑кто даже научился чревовещанию, но спустя некоторое время мы просто потеряли нужду в разговорах, и на Харбор‑Бич опустилась тишина, похожая на плотные сугробы, заглушавшие наши шаги.

Шестеро мальчиков, в том числе и я, оккупировали заброшенный маяк на мысе над озером и устроили на башне обсерваторию. На первом этаже мы построили сауну Той зимой мне исполнилось пятнадцать. Была ясная ночь, звездный свет на снегу, полумесяц в небе.

Я прошел по дорожке – по одежде на крючках в прихожей сразу можно определить, кто внутри. Вошел в сауну, все сидели бок о бок на деревянной скамейке… Кики‑мексиканец, рыжий по кличке Пинки и португальский мальчишка с негритянской кровью, сын ловца карпов. У черного португальца было красивое тело, темно‑багровое с розовым отливом, как гладкая дыня или кабачок, глаза

– точно обсидиановое зеркало с пытливой бесстрастностью рептилии. Пинки, задрав ногу, стриг ногти. Мексиканец откинулся назад, его член привстал. После сауны мы, голые, поднялись в обсерваторию. Сели в кружок в звездном свете и переводили взгляд с одного лица на другое ожидая что пробежит ток и вот между мной и португальцем возник электрический разряд у меня и у него встал и я почувствовал как стучит кровь в голове. Мы выхолим в центр круга и он ебет меня стоя чувствуя охотников с головами оленей и Козлиных Богов и карлика с горящими голубыми глазами сжимающего нам яйца мягкими электрическими пальцами когда мы проносимся по ночному небу точно падающие звезды как мягкая бесстрастность рептилии и он ебет меня стоя здрав одну ногу на скамейке Козлиный Бог откинулся его член привстал наши яйца под звездным светом по ночному небу цветной электрический ток встает и тишина опустилась на Харбор‑Бич и зима заглушавшая наши шаги мне было пятнадцать звездный свет на снегу и тишина на тропинке толстые сугробы. Живописный городок на озере Гурон. Вроде бы я был городским. Существовало несколько категорий городских. Прыщавая безжалостная молодежь, тусовавшаяся у красно‑кирпичного бассейна: сыновья ловцов карпов. Дети дачников очень боялись этих парней. В суеверных незрелых детских умах городские вырастали до мифических чудовищ, внушавших ужас и трепет. Этот образ передал мне много лет спустя один дачник, с которым я завел странную дружбу Он рассказал мне, как его старший брат показал на говно, лежавшее у каменной ограды, и произнес:

– Городские всякий раз срут, когда тут проходят.

– Как же это они могут срать, когда им вздумается? –спросил младший брат.

– Городские могут, – мрачно подтвердил старший.

И, конечно, худшее, что могло случиться с маленьким дачником, это оказаться в кольце рыбацких сынков, кривляющихся похабно…

– Ну‑ка, посмотрим, что у тебя в штанах, пацан. Однажды я видел, как они раздели под мостом визжащего мальчишку лет четырнадцати и отдрочили ему в речку Мое отношение к дачникам было столь же мифологическим. Помню молодого человека, сидевшего за рулем «дузенберга» с таким жестоким и тупым восторгом от собственного богатства, что мне чуть не сделалось дурно. И еще были странные раздражительные кислые старики‑миллионеры, обитавшие в больших поместьях и никогда не появлявшиеся в общественной столовой. Иногда можно было увидеть, как их вытаскивают из инвалидных кресел и сажают, накрыв колени пледом, на задние сиденья роскошных черных лимузинов. Однажды я стоял на обочине, а одного из этих сморщенных старых демонов провозили мимо. Я заметил злобную красную харю шофера в отметинах от фурункулов, а потом сам Старец взглянул на меня, и что‑то черное и мерзкое брызнуло из его глаз. Я внезапно почувствовал себя плохо, меня слегка поташнивало, – ощущение, которое позднее я связывал с легкой формой лучевой болезни. Я и очень многие другие.

Кем я был?

Помню горлиц прилетавших на рассвете из леса, довольно густого изрезанного ручьями леса, с дубами, буками и березами…

Помню как наткнулся на юных дачников – они купались голые в пруду, точно фаллические божки, показывали друг другу торчащие штыри…

Помню желтого окуня, бьющегося на пирсе, застойную воду за волноломом, где обитали карпы. Порой карпы бывали футов под пятьдесят, и рыбаки вытаскивали их сетями. На удочку мне ни одного не удалось поймать.

И длинные холодные зимы взаперти, когда люди большую часть времени сидели на кухне и иногда погружались в то, что мы называли Тишиной. Так они, сто раз перебрав банальности, вдруг обнаруживали, что сказать больше нечего, замолкали, и комната словно наполнялась безмолвным гулом – чувство, которое иногда возникает в лесной глуши или в тихих городских закоулках. А порой в Тишину погружался весь городок.

Кем я был?

Незнакомец был шагами в снегу давным‑давно.

Мальчики устроили дрочильный клуб, и мы встречались над гаражом, где мой отец держал старый ветхий «форд‑Т». Отец был ветеринаром и всю жизнь посвятил животным. Его не волновало, что творится вокруг. Мы собирались после ужина, зажигали свечи, пили кофе, а потом начиналась церемония…

Берт Хенсон, швед с русыми волосами и ясными голубыми глазами, его отец делал лодки и продавал дачникам…

Клинч Тодд, сын ловца карпов, сильный парень с длинными руками, было что‑то сонное и невозмутимое в его прыщавом лице и карих глазах, испещренных точками света…

Пако – португалец, сын местной колдуньи и повивальной бабки. Его отец, рыбак, утонул, когда Пако было шесть лет.

Был еще Джон Брэди, сын полицейского, ирландец с негритянской кровью – с черной курчавой шевелюрой и живой проворной улыбкой. Он легко управлялся кулаками или разбитой бутылкой, если возникала нужда – настоящий вор, игрок и жулик.

Мы так хорошо знали тела друг друга, что у нас не было обычного подросткового «Что, слабо тебе?..»

– Я буду, если ты будешь… – Смешки, ухмылки, и вот уже штаны скинуты и выскакивают торчащие хуи.

То, чем мы занимались, как сейчас кажется издалека, было похоже на спиритический сеанс. Мы находились в Тишине, так что никто не разговаривал. Мальчики раздевались, садились в кружок, и тут появлялись картинки… отблески других времен и стран…

Люди‑козлы, скачущие на ясном солнце.

Карлик‑Агучи два фута ростом, сжимающий наши яйца в момент оргазма.

Нордический дух с горящими ушами и длинными русыми волосами.

Медленно беззвучно гиацинтовый запах молодых хуев заполняет комнату., другие запахи тоже… Едкая озоновая вонь Агучи вонь сырых козлиных шкур и немытой зимней плоти под северным сиянием…

Порой мы одержимы духами животных, скулим, мурлычем и подвываем, чувствуем, как волосы встают дыбом, лица восторженные и пустые, кончаем в столб света, поднимающийся в синее электрическое небо над погребенном в снегу городком.

Джонни Конь был зачат 6 августа 1816 года, Холодным Летом, и в тот же день его отец повесился в амбаре. Миссис Конь обрезала веревку. Девять месяцев спустя, 7 мая 1817 года, родился Джонни. Через каждую секунду на его месте в книжке появляется конь. Чувствуешь, чем пахнет конь? Это подразумевает имя. Незнакомец был шагами в снегу давным‑давно… холодные аллеи в небесах…

Холодное лето 1816 года… «Джеймс Винчестер замерз насмерть в сильном снежном буране 17 июня этого года…»

«Что произойдет, – задавался праздным вопросом журнал «Норт‑Америкэн Ревью» в том году, – если солнцу надоест освещать эту мрачную планету?»

Джонни Конь был тихим мальчиком с безжизненными зелеными глазами. Почти все время он проводил, рыбача в ручьях и у волнореза, осенью и зимой охотился.

В свой шестнадцатый день рождения Джон взял новую удочку и банку червей и отправился на рыбалку., то тут, то там заплатки снега… холодный ветер с озера. Он прошел по железнодорожным путям к мосту, насадил наживку на крючок и забросил удочку. Присел на корточки и бессмысленно смотрел на воду.

– Не холодно ловить?

Джонни обернулся и увидел Билли Нортона. Он узнал его: один из дачников, что обычно приезжают в конце июня. Летом Джонни подавал им мячи для гольфа.

– Рыбу можно и подо льдом ловить.

– Да, но не весной, когда так холодно и ветер дует. Пошли ко мне на дачу, выпьем чаю с тортом.

Джонни вытащил леску и содрал червяка. Вымыл руки холодной водой, вытер синим платком. Воткнул крючок в пробковую рукоятку. Они с Билли Нортоном двинулись назад по шпалам. Лужайка с редкими деревьями спускалась от железной дороги к коттеджам дачников, окруженным соснами, березами и буками. Билли провел его по тропинке, крутившейся по лужайке, а потом через мост. Калитка со скрипом открылась.

На заднем крыльце – ледник из мореного желтого дуба. Дверь на кухню. Билли кипятит чайник на керосинке и дает Джонни кусочек карамельного торта. Торт в дыхании Джонни, когда Билли целует его и ведет в свою комнату… синие обои с морскими сценами, модель корабля в бутылке, полка с ракушками, чучело восемнадцатифутовой форели на стене. После этого Джонни несколько раз пытался найти дорогу к коттеджу в надежде, что Билли окажется там, но ему не удавалось отыскать нужную тропинку, и ни один коттедж не был похож на дачу Билли.

Тем летом я работал на ярмарке. Когда я вернулся в сентябре было все еще очень тепло бабье лето горлицы рано утром ворковали в лесу однажды я гулял по шпалам перед завтраком и тут увидел тропинку и вдалеке коттедж.

Дачники уже уезжали. Вряд ли там окажется Джон Хемлин. Я пересек мост над маленьким ручьем. Калитка скрипела на утреннем ветерке. Коттедж казался заброшенным, дверь на заднем крыльце открыта. Я поднялся по ступенькам, и постучал в открытую дверь.

– Есть кто‑нибудь дома?

Я вошел на кухню. Плитка была на месте, но стол, стулья и посуда исчезли. Я поднялся по крутым ступенькам в маленький коридор, и вот эта комната. Дверь закрыта, но не заперта. Медленно поворачиваю ручку, толкаю дверь и вхожу. Комната пуста – ни кровати, ни стульев, только синие обои с морскими сценами и деревянные крючки, на которые мы вешали одежду. Окна без занавесок, и на раме дырка от выстрела из духового ружья. Ничего, никого здесь. Стоял там у окна, глядел вниз на мох и поздние незабудки. Русые волосы на ветру ветер стоял у окна, воркование горлиц, квакающие в ручье лягушки, церковный колокол, живописный городок, растворяющийся в синем озере и небе…

Среда, Харбор‑Бич 17, 18 марта 1970 г.

После этого я несколько раз пытался найти коттедж, но всегда пропускал тропинку и, петляя, оказывался у чужого крыльца. Все дома были заколочены. Тем летом я уехал в Детройт и поступил на военный завод. Когда я вернулся в сентябре было еще очень тепло бабье лето горлицы ворковали по утрам в лесу Однажды я гулял по шпалам перед завтраком и тут увидел тропинку и вдалеке коттедж.

Дачники уже уезжали. Вряд ли там окажется Джон Хемлин. Я пересек мост над маленьким ручьем. Калитка скрипела на утреннем ветерке. Коттедж казался заброшенным, дверь на заднем крыльце распахнута. Я поднялся по ступенькам и постучал в открытую дверь.

– Есть кто‑нибудь дома?

Никакого ответа из безмолвного домика. Я чувствовал, что он пуст. Распахнул дверь и вошел на кухню. Керосиновая плитка была на месте, но стол, стулья и посуда исчезли. Я поднялся по крутым ступенькам в маленький коридор, и вот эта комната. Дверь закрыта, но не заперта. Медленно поворачиваю…

И ЛЕСА ручку, толкаю дверь и вхожу. Комната пуста – ни кровати, ни стульев, только синие обои с морскими сценами и деревянные крючки на стене. Окна без занавесок и на раме дырка – очевидно, от выстрела из духового ружья. Стоял там у окна, глядел вниз на мох и поздние незабудки комната скована отсутствием ничего и никого там нет.

Внезапно я и сам исчез вопрос «Кто я?», расплывающийся в синем небе, цветы и мох, воркование горлиц, лягушки, квакающие под железнодорожным мостом, желтый окунь, бьющийся на пирсе, русые волосы на ветру, едкий азотистый запах ректальной слизи, вонь канализации, моча во мху, вкус листьев грушанки, обеденный колокол, церковный перезвон, живописный городок.

Харбор‑Бич 17… Ветер в промозглых небесах над Лондоном мертвый мальчик на призрачной подушке губы потрескались прерывистый свет мелькание Джермин‑стрит бледный полумесяц призрачных денди за его головой холодное темное ветреное вечернее небо омытое ветром и дождем прерывистые сны в воздухе.

У МЕНЯ БЫЛ ПЕС ПО КЛИЧКЕ БИЛЛ1 Квартира в доме на калле Кук, где умер мальчик. Двор большой и окружен пятнами тьмы, – тьма, точно недопроявленная пленка над всею сценой. Ночь, во дворе горит свет. Во дворе раненый зверь. Поначалу кажется, что это собака, но потом я вижу мальчика. Очень медленно мальчик встает и подходит к двери. Теперь я вижу, что двор завален старыми банками с краской и козлами для пилки дров, а комната вокруг него развалилась. Я стою в дверях, а он идет в мою сторону, странная грустная улыбка на его лице, не заискивающая, но полная непонятной надежды. На секунду мне кажется, что он опасен, и я делаю шаг назад. Теперь ясно различаю его лицо. Он проделал долгий путь. Он тяжело ранен, едва может идти. Он проделал долгий путь, чтобы здесь умереть. Укладываю его в постель и стою рядом, глядя на его лицо. Он по‑прежнему улыбается. Замечаю, что он в серой рубашке и серых шерстяных брюках. От него воняет немытой плотью, грязной одеждой, это запах лихорадки, серый металлический запах. Я сдираю с него рваные ботинки и присохшие клочки истлевших носков. Подошвы в дырах. Расстегнув рубашку, замечаю ножевую рану в груди, на рубашке запеклась кровь. Очень медленно его руки ползут вниз, большими пальцами он цепляет ремень на брюках. Слегка поворачивается на кровати, словно всматриваясь в дверной проем. Он улыбается кому‑то, стоящему перед ним, на секунду его лицо озаряется и тут же бледнеет.

Печальное высохшее лицо. Ночью он умер. Умер совсем несчастный.

БЛЮЗ МЕРТВЕЦА

Академия Смерти, основанная Одри Карсонсом, была задумана как программа для выработки всеобщего иммунитета к смерти. Вакцина против смерти, короче говоря. Иммунитет – по‑прежнему самое надежное оружие против вируса, а смерть – вирус, имеющий множество форм. Иммунитет к одной разновидности не означает иммунитета к другим. Учащиеся должны испытать различные виды смерти, чтобы приобрести полный иммунитет. Означает ли это, что после расстрела выпускник останется невредимым, оказавшись перед настоящей расстрельной командой? Смысл в том, что, если у него есть иммунитет к этой форме смерти, его никогда не будут расстреливать. Смерть – всегда твоя смерть. И, подобно любому вирусу, она должна стать неожиданностью для хозяина, чтобы получить право на вход. Если он уже знаком с этой формой смерти, она не сможет войти в дверь. Как же мы передаем опыт смерти, не умирая физически? Мы делаем это электронным способом, вызывая у испытуемого мозговые волны и телесные ощущения необходимой нам разновидности смерти. Продолжается это до остановки сердца. Поскольку физическая травма не нанесена, пробуждение и выздоровление проходят с легкостью. В то же время, опыт смерти полностью воспроизведен. Думаю, все вы согласитесь, как только мы начнем настоящие занятия, что это невыносимое, в буквальном смысле невыносимое ощущение достигает предела, когда его постепенно перестаешь воспринимать, и мало‑помалу исчезает. Обычно сразу после оживления испытуемые приходят в себя, они бодры и энергичны. Так называемые естественные смерти легче воспринимаются начинающими, их также проще фиксировать и воспроизводить… удавалось ли ей когда‑нибудь установить контроль над фантазиями нет ты врешь он просто сказал да на самом деле ее очень трудно держать под контролем. В конце концов я хозяин банка подлинное эго и фальшивое эго пока вы еще со мной со всякими оговорками все кажется идет неплохо но в любой момент пуф! это словно пробиваться сквозь дно пруда в конце концов водоворот затащит тебя куда? Ты создаешь мистическую гору из гальки синей тени валуна.

Полуповешенный Смит оставил интересное описание ощущений висельника. Смит, бывший солдат, был повешен за грабеж в 1905 году Он болтался пятнадцать минут, когда подоспело помилование, которое устроили друзья Смита, сославшись на его блестящую военную службу Смита быстро вытащили из петли, и вскоре он выздоровел. Когда его спросили, что испытывает висельник, он ответил: «Поначалу я почувствовал очень острую боль из‑за тяжести моего тела, а мои душевные силы в странном смятении бурно устремились вверх. Когда они достигли головы, я увидел яркую вспышку, точно выскочившую из моих глаз. Тут я совсем перестал чувствовать боль». Тем, кто убежден, что наказание сдерживает рост преступности, нелегко будет объяснить реакцию Смита на чудесное спасение. Он продолжал грабежи и вновь был арестован. Судья выпустил его, поскольку Смит был так знаменит. Смит продолжал в том же духе, и его арестовали в третий раз. И снова он спасся, потому что прокурор скоропостижно скончался во время суда… («История пыток» Дэниела П. Манникса).

Смерть поверяет свои тайны тем, кто ее пережил. Полуповешенный убивает прокурора вспышкой. Вспышкой Смерти. Так что выпускники Академии Смерти не только приобретают иммунитет к формам смерти, которые они испытали во время тренировок, но и способны передавать эти формы противникам с помощью Смертельной Вспышки Висельника…. последний всхлип тонущего, паралич от кураре, удушье мозга от цианида. Они также интенсивно изучали все приемы рукопашного боя и все виды оружия. Они сформировали элитную гвардию смертоносных посланцев Центра Мужской Мутации. Возникают мутанты, повсюду открываются Академии Смерти. Практикуются самые изысканные способы. Вот появляется одержимый персонаж с огромным зазубренным шрамом внизу живота, – он выжил после харакири. Не пытайся направить на него свою вспышку – закончишь с кишками наружу А вот крутые синие цианистые мальчики с душком горького миндаля и падали. У каждой разновидности смерти собственный запах… сладкий гнилостный красный терпкий запах повешенных и удушенных… промозглый водорослевый запах утопленников… пронзающая легкие озоновая вонь убитых электрическим током… эфирный больничный душок смерти на операционном столе…

Старый Сержант: – Поднимайтесь, задроты. Тема сегодняшней лекции – предельное оружие по имени смерть. Вот смерть совершенно беспомощна, буквально умирает перед тотальным врагом по имени смерть. Это формула Смерти. ФС, не забывайте, парни. Вы будете совершенно беспомощны в руках врачей, которые вернут вас обратно к жизни. Смерть становится вашим другом, и, точно крысята Уилларда (Персонаж романа Стивена Гилберта «Дневники крысолова», экранизированного Дэниэлом Манном («Уиллард», 1971, ри‑менк – 2002)), сделает для вас что угодно. Смерть – это вирусный организм. Прививка мертвого или ослабленного вируса даст вам иммунитет именно к этой разновидности. Видите, иммунитет появляется в каждой клетке. Но не лезьте на рожон ради черепа с костями. Смотрите, одержимые бродят вокруг с отрезанными головами… прививки смерти опасны и должны проводиться постепенно.

Первым делом начнем со Смертельной Оргонной Радиации, СОР, описанной в сочинениях Вильгельма Райха. Задача СОР – атаковать слабейшую точку и стимулировать иммунитет в пораженном органе. Через несколько месяцев после этого начнется ваше первое путешествие к смерти. В течение этих месяцев вы будете тренироваться в боевых искусствах и использовании оружия. Это укрепит ваш союз со смертью и поможет ослабить ее до появления вакцины. Никаких девок. Никакого алкоголя, никакого табака. Другие наркотики станут частью ваших тренировок с доном Хуаном. Он учит, что вы никому не должны сдаваться, даже смерти.

«До какой степени ты можешь ошибаться? До смерти», –говорил комендант Бухенвальда, захлопывая двери газовых камер. Потом его повесил Нюрнбергский Палач, которого, в свою очередь, отправили в Самоа и приказали настраивать электрический стул. Да, приказы есть приказы, но старая веревка и дверца‑ловушка прекрасно его устраивали. От тоски он стал невнимательным и сгорел дотла.

Старый Сержант глядит на тлеющие, забрызганные говном останки.

– Вешать американских солдат за изнасилование мирных жителей???? А НА КАКОЙ ТОГДА ХУЙ НУЖНЫ МИРНЫЕ ЖИТЕЛИ?

Старый Сержант сдирает трусы и танцует хула‑хулу под идиотскую гавайскую музыку Спайка Джонса: «Хочу я посмотреть на Самоа….

Доктор Курт Унрух фон Штайнплац: Задача всех проектов – перевести мутантов в благоприятную среду. Отказаться от женщин это отказаться страха, hein? Мы теперь делать много экспериментов с джунглированием пробирок. Раньше у нас были настоящие женщины которых мы ошюдотворяль и дер‑жаль здесь пока она производила мужское потомство. Но мы всякого натерпелись с женщина, что сидель целый день, гоготаль, жраль шоколад и лесбиянничаль. Так что теперь у нас пробирки. От этого получится новое животное, hein? Биологическое оружие мутаций: мутанты запрограммированы выжить в измененных условиях, вызванных их присутствием, одно из которых – запах этих мутантов. Запах, который они вырабатывают под кожей, бьет тонкой струйкой из подмышечных желез, выдыхается, выпердывается и вытекает во время сексуальных оргий, к которым их тянет половой экстаз мутаций.

Маленький южный городок субботним вечером. Бледно‑голубые испепеляющие негров глаза на центральной площади – жаркий, душный августовский день – электричество в воздухе. Внезапно из грузовика выпрыгивают пятеро рыжеволосых мальчишек, у них на поводках пять рыжих волков. Мальчишки с длинными рыжими волосами абсолютно голые. Они целуют своих волков, и волчья шкура сползает – хвосты прячутся в позвоночники в дожде красных искр – воя, постанывая, эякулируя, мальчишки катаются по траве на городской площади, страшно воняя. Городские ярко багровеют и валятся задыхающимися засраными грудами, сосуды лопаются, как хлопушки.

Но все пугливые и нежные зверьки любят этот запах. Появляются маленькие горностаи, робкие кошечки и котята и трутся о мальчиков.

Потенциал запаха как оружия – идея очевидная… мальчики‑ящерицы, издающие сухой красный звериный запах… смертельная вонь мальчиков‑змей точно падаль и протухший озон… сырой горячий назойливый кровавый смрад мальчиков‑лис и мальчиков‑волков… запахи, которые способны выносить только мутанты.

Пальцы и ладони Одри покрыты крошечными кружочками с рыжими волосками они потрескивают испуская азотистый пар… два пальца сливаются в пенис выделяющий клейкую субстанцию вроде красной лягушачьей икры он растирает ее формируя человеческую жопу покрывая ее рыжими волосками другая рука выделяет жемчужную смазку сдирающую и растворяющую звериную шкуру на тугих яйцах нежными движениями лепит идеальный хуй а волчий член мнется в его руках точно влажная глина последний штрих и сперма вылетает горячими жемчужными комками мальчик ярко багровеет волчья шкура сползает с его тела и падает на пол растворяясь в едком дыме горящей фотопленки… Он обдирает голову в ливне красных искр лицо Джерри слабое и перепуганное выглядывает с недоверием… Одри сдирает переднюю лапу появляются руки пальцы склеены он разлепляет пальцы и обняв его сдирает шкуру на груди и ниже пупка. Одри обволакивает тело Джерри энергетическим лучом и крутит его точно колесо горшечника придерживая за бока останавливает нажимая на точки под пупком и на копчике Джерри жадно ловит ртом воздух а его позвоночник вытягивается всасывая хвост в ливне синих искр запах озона и мускуса исходит от тела Джерри руки Одри лепят ягодицы его пальцы покрыты крошечными алыми ртами с облизывающимися язычками а длинные жемчужные щупальца протыкают плоть ласкают изнутри массируют жемчужину простаты лепят человеческую жопу запах юных ночей комната над цветочной лавкой.

Мальчики ебутся сосут лижут жопы в желтом тумане запахе горящей фотопленки дыра во времени они уменьшаются становятся крошечными лисятами на залитой лунным светом равнине под нежно‑голубым электрическим небом перечеркнутым плавно падающими звездами кончают жемчужинами спермы скалят острые зубки и мчатся прочь… Руки Одри на его ягодицах лепят их наклонные человеческие разделяют половинки его пальцы внутри делают человечий анус от общих комнат пердежа и отрыжки руки сдирают шкуру член и яйца выскальзывают наружу пылающие красные неоновые врежь в эту преграду кулаками чтобы раскрылась рождение неона странный запах больной голос мускусный едкий озон дрожащее розовое кольцо жаркая вонь…

Фигура размытая в летнем воздухе его сонное неподвижное лицо безмолвные псы ветер этого одинокого города темная комната голый рыжеволосый на постели точно коты раздвинул ноги запах наполняет комнату кашель ебля последний поезд гудит ждет очень долго. Сдвигает биологические позиции один ящик. Скажи прощай своей старой стоянке. Мальчик ежится его ширинка топорщится сменились на звериный туз когда подступила толпа линчевателей. Звери в стене. Кончают зубы оскалены а рыжие звериные волоски выступают между ног. Билли багровеет ебется с диким восторгом зубы оскалены этот запах задыхаясь в песчаных лисицах…

Я ОСТАЛСЯ А ОН СПЛЫЛ

Джерри бьется обсираясь в синих глюках эта вонь из дрожащей жопы срывает его с тормозов. И вот волосы покрывают его тело а мальчики гладят его по спине и вытягивают из позвоночника хвост он кончает в едком тумане тело пылает светящееся утро на голом бедре колокола в гавани расплывчатый рассветный берег мерцающий серебристый рассвет пустые ступени… Ожидал любых новостей из далеких краев. Мальчик мечты прежде жил на моей улице. Он пел вчера. Он не поет сегодня. Adios отметил этот адрес…

РАБОТАЮ НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ Пришла мне пора покинуть мальчиков‑роллеров. Пришло время уезжать. Одри уже почти выбрался из лабиринта…

Короткие сцены из окна поезда:

Два мальчика ебутся на высоком холме, по колено в траве… Тот, что впереди, поднимает руки…

‑ВЕТЕР ВЕТЕР ВЕТЕР.

Ветер свистит вокруг их тел, раздувая сперму как паутину..

Томные мальчики‑бубу корчатся вместе, колкие сексуальные волоски переплетаются, и сад плоти корчится с ними в овощной похоти…

В розовом гроте жемчужные мальчики‑сирены мягко переливаются блуждающими огоньками. Двое слились воедино меняют цвет розовый красный темно‑багровый глядите как цвета проносятся сквозь них небесно‑голубой розовый точно лосось мерцающие радуги губы приоткрыты в стоне заглушаемом гудком паровоза… Пришла мне пора уезжать. Крик «Прощайте» утонет в паровозном гудке…

За окнами громоздятся иссиня‑черные скалы, покрытые мхом и лианами. Хрупкие деревушки облепили уступы. Мы въезжаем в долину сна, от которого нет пробуждения… Книга взрывается лунными кратерами и кипящими серебристыми пятнами… синие долины… купол, храм…

Два мальчика дрочат на пустыре конец улицы в предместье живописные домики зыбучие пески…

Расплывчатый лесной мост над синей рекой его мокрая голова блестит как стекло.., Пустая прибрежная дорога под тусклой луной и тусклыми звездами где‑то вдали собака лает в саду виллы…

Яркий ветер на безлюдных рынках… Пленка обрывается… Я стою на заросшей сорняками лужайке возле верстака тусклая трясущаяся пленка звезды мальчик сидит за столом напротив звезды уносятся прочь…

По течению реки прибыли в потерянный город под луной, расплывчатый ночной рынок…. Трясущийся фильм смещается… Далекий вечер уютная недостача морской ветер на моем лице вспоминая тени я повернулся и пошел назад к пустому рынку.. Удивительно, какие вещи можно отыскать в старых бульварных журналах… серебристые пятна от бассейна сад виллы наши тела отражают… дорожка на заднем плане дом 1920‑х годов… комната под черепичной крышей мятые брюки нижнее белье пес лает в саду..

Пересядем здесь на машину.. Дорога очень крутая поднимается мимо деревни в синих тенях. Минуем перевал и вот впереди на широком плато космический корабль Диких Мальчиков… Пустынная дорога…

БЕСАХ

Мчимся вверх мимо деревень собака лаяла на перевале и вот впереди последний поворот…

Сбивчивое далекое дыхание его жизни замерзло на стекле этот ключ откроет дверь запах смутных прелых штор на его бедрах встает голый хуй торчком смотрит между ног показывает левой рукой ящик застрял шепчущая фаллическая тень пустое небо ливень звезд. Давным‑давно я был ребенком ждущим там бледные руки открыл дверь корабль гудящий в гавани я смотрел на свое лицо 1920 комната на чердаке.

На улице летней ночью совокупляются двое нежных мальчиков‑летучих‑мышей с длинными тонкими ногами один на другом крылья бьют все быстрее они мчатся в ночи острые зубки поблескивают в лунном свете резкий пронзительный крик ведет их по домам безлюдного города. Мальчики‑лету‑чие‑мыши едят фрукты в заброшенных садах запах гниющих яблок валяющихся на траве сок капает из губ маленькие кровососущие мальчики‑летучие‑мыши режут дикий скот невидимыми зубами и лакают теплую кровь.

Пустая комната копье звезд в небе мы сидим на корточках колени соприкасаются мертвецы вокруг точно певчие птицы шепчутся над долиной. Мексиканский мальчик вставляет и вынимает палец в крепкий смуглый кулак пятна травы на голых коленях синие тени на Улице Удачи. Ключ откроет пустой город ест фрукт штора на его бедрах запах яблок пустое небо ливень звезд на моем лице 1920 комната на чердаке синие тени на улице острые зубки поблескивают дыхание его жизни смутный туманный в заброшенных садах шепчущий фаллический ребенок ждущий теплой крови трогающий мертвецов. А вот живописный мир ручьев веснушчатые мальчишки маленькие синие нужники увитые вьюнком где мальчики дрочат друг другу в июле осенние листья холодное солнце на худеньком мальчике с веснушками и холодная вода в ручье. Мальчики дрочат в радуге и тают в сверкающем пустом небе один обернулся дразнит его улетают все дальше и дальше два голых мальчика в шалаше на дереве обнимают колени дикие мальчики атакуют старый полк Одри не надо думать сцены сдвигаются и меняются вот Джон голый на постели задрав ноги читает «Удивительные истории» ест яблоко вот форт из «Beau Geste» («Красавчик Жест», роман Парсифаля Кристофера Рена, трижды экранизировался. Вероятно, имеется в виду фильм 1939 года с Гэри Купером) это бьи безмолвный мир и сейчас весь зал погрузился в тишину Одри знал что все мальчики лежат там глядя на звезды и лунный свет и солнечные дни и маленькие пип‑шоу повсюду поблескивали серебристыми надписями и другие с яркими цветами и запахами и чувствительной голой плотью тугие яйца ссыхаются как осенние листья изливая млечный путь. Его отец показывает на Бетельгейзе в ночном небе над Сент‑Луисом. Склон с металлическими ступенями и террасами… комета медленно проплывает по темно‑желтому небу роняя сети горящих металлических осколков разлетающихся багровой пылью сверкающих металлических осколков падающих медленно с мягкими взрывами на Сент‑Луис, Париж, Лондон, Танжер, Марракеш. В комнате слабый затхлый запах пылающих облаков на металлических склонах тяжелый багровый аромат благовоний и озона прямые кишки меркнут в облачках багровой пыли… дверь выходит на террасу холодные далекие туалеты сирены и за багровым небом меблированная комната. Я ждал что кто‑то постучит. Входит в дверь штаны хаки порыв воздуха аромат тела озона и затхлый запах мягкой кожаной куртки, ректальной слизи, гиацинтовый запах юных стоящих хуев, тел распаренных после душа, пыли на волосках голых ног обрывков хуев и задниц рассыпающихся в пыль его пах растворяется в мягком взрыве по пути разлетается Марракеш на кусочки тонущие на ступнях и столе арабского дома увитого плющом сигаретный пепел на голом бедре звезды очень яркие на блестящих волосках между ног. Я сижу за столом из черного дуба арабский дом стеклянная дверь выходит на террасу бамбуковый пол побеги плюща багровое небо несколько звезд очень ярких. Я ждал, что кто‑то постучит. Арабские голоса Али входит в дверь штаны хаки мягкая кожаная куртка от которой исходит затхлый озоновый запах взрывающихся облаков. Он безучастно раздевается и стоит голый его пах растворяется в багровом тумане. Туман обволакивает меня я поднимаюсь по металлическому склону внутри разлетаются искры взрывая прямую кишку на пылающие кусочки тонущие на ступенях и исчезающие в порывах багровой пыли. Все вокруг рассыпаясь улетает прочь пока я иду.. Холодные далекие туалеты звуки сирены на улице сигаретный пепел на голом бедре в меблированных комнатах голубой туман на волосках между ног рассыпается в пыль пока я иду.

Мальчик‑игуана сидит в тени огромного черного камня. Он в кожаной набедренной повязке и сандалиях. У него гладкая зеленая кожа, золотые глаза с сиреневыми зрачками. Он принюхивается, почуяв звериный след, запах сухой прямой кишки, сухой и затхлый, никаких экскрементов, никакой мочи в этом запахе и все же это сексуальный запах. Мальчик смотрит не отрываясь со спокойствием рептилии. Звериный запах доносится откуда‑то снизу, со склона, усыпанного черными булыжниками. Мальчик поднимает странный лук из полупрозрачного металла и спускается, стрела наготове. Запах становится сильнее, сухой и красный. Тело мальчика внезапно покрывается алыми бляшками. Он останавливается и оглядывается. На камне перед ним хрупкое красное существо с человеческим лицом и сухими кожаными крыльями оно поднимается балансируя на камне крылья слегка покачиваются глаза брызжут пылающей синевой. Мальчик‑игуана опускает лук. Он медленно ступает вперед взбирается на камень и встает перед мальчиком‑птицей. Красный сухой затхлый дымок тянется между ног…

Я вижу рыжеволосого мальчика в кольце зевак, склоненного, руки сжимают колени. Голый арабский мальчик подходит с кожаным ремнем. Поднимает ремень, измеряя ягодицы мальчика и хлещет его. С первым ударом задница краснеет потом все тело вспыхивает и каждый удар пульсируя проносится по телу вверх от напряженных ягодиц его член вздымается мальчик встает голова закинута а ремень подгоняет стучащую кровь его пах и губы и глаза купаются в исходящем от него красном тумане араб хлещет все быстрее и вот с последним ударом рыжеволосый мальчик вздрагивает в последнем вывихивающем кости спазме его член подскакивает к животу Все остальные выстроились в длинную линию на четвереньках и каждый мальчик воткнул смазанный палец в жопу стоящего перед ним. Цепь тряслась и дрожала руки нежно ласкали яйца и член стоявшего впереди пальцы крутились в жопах вся вереница откинула головы оскалила зубы вдыхая запах спермы и ректальной слизи окруживший туманом корчащиеся тела. Одни мальчики легли на спину согнув колена другие мастурбировали их нежными точными пальцами лаская анус и напряженные яйца новые мальчики тряслись в экстазе, краски проносились по их телам и они кончали вспышками радуг. Потом они достали коврик в форме свастики с рисунком в виде четырех мальчиков каждый лизал жопу и дрочил мальчику перед ним. Увидев коврик мальчики стали ходить друг вокруг друга точно коты обнюхивая мурлыча рыча и постанывая лица налились кровью зверский вид зубы точно у диких псов мальчики сгрудились вокруг свастики облизывая щупая становясь на корточки и дроча они выстроились в ебливую цепь в этом упражнении трюк в том чтобы не менять выражение лица просто стой на месте сосредоточенные лица пилотов несутся по гидравлическому туннелю корчащейся изгибающейся плоти лица взрываются от напряжения верхом на гарцующих чреслах.. Это упражнение на целенаправленное отстранение. Следующая ступень – СОН: то, во что входишь медленно. Помню мы разбили лагерь у ручья я проснулся на рассвете в молочном тумане мальчики с сонными эрекциями вставали точно мертвецы и искали своих сонных партнеров… (Известно, что сны у мужчин сопровождаются эрекцией, даже если их содержание несексуально). Стадия Сна означает что сонная эрекция может быть вызвана усилием воли в состоянии бодрствования или еще точнее С. С. достигается когда состояния сна и . бодрствования объединяются напоминая предварительное упражнение Обнажения, состоящее в том что ты плывешь по волнам похоти и при это держишь хладнокровную руку пилота на рычагах управления. Помню одно особенно невыносимое упражнение вроде расчесывания горящей язвы все тело распухает кипит извергает горячее семя. Мальчики склонялись друг над другом вставляя пальцы в жопу трясясь и щупая мальчика впереди нежно гладя тугие напряженные яйца и тело само размывается в волнах тяжелого красного света точно желатин сжимает тебя изнутри и потом мальчики кричат вопль такой словно что‑то вырывается из них опустошая меня и я рыдаю и тишина наваливается после этого крика как раскат грома мы все валялись в обмороке часами а вот еще один отрубился от анальных вибраторов в синей оргонной комнате синие сумерки и вибраторы вспыхивают у тебя внутри ты трясешься выходя из тела впереди тебя и протискиваясь обратно и потом видишь взрыв синего света выбивающий ТЫ и Я из твоей головы и ебливые очереди на роликовых коньках. лица пустые в дневном свете.

Но мы еще не были готовы к тишине в пустынях безмолвия нет звуков твое тело ничего не издает слышного снаружи это точно немое кино и приходится долго обходить пустыню пока не найдешь путь во времени назад к Обнажению свастика затягивает красные лица в торнадо похоти. Выгляни из окна поезда вот прямо перед тобой мальчик с монголоидными чертами и синими татуировками на ягодицах проводит пальцами по прыщам на заднице Одри ют рыжеволосый мальчик наклоняется и Одри видит розовую ректальную плоть прямо перед глазами они начинают под барабанный бой барабаны бьют у них внутри облизывая просовывая язык глубже и глубже чувствуя как сфинктер расступается под языком зудящие складки его рука на красных яйцах и хуе чувствуя как острый язык скребет и он корчится открываясь вот они оба кончают вместе ступни сжаты тяжело дыша изгибаясь тела растворяются в свете вспоминаю как я выкурил косяк и воткнул себе в жопу полицейскую дубинку и тот раз когда я лежал в холодной темной комнате голый в тусклом синем свете и услышал как открылась боковая дверь и шаги по задней лестнице все ближе я знал кто это соседский мальчик озорной маленький рыжик я лежал делая вид что уснул вот он в дверях и видит мое тело сразу узнаешь этот острый вздох быстрый звериный и затем металлический запах сексуального пота. Он садится на постель трогает меня и что‑то пробегает у меня внутри точно золотая река и я испускаю облака с золотистыми краями. Это разорвало меня изнутри и когда я открыл глаза он смотрел на меня лицо бесстрастное стоял голый его член раскачивался и твердел я поднялся и посмотрел на него чувствуя как что‑то красное и горячее изливается из меня коснулся его красного тела нежно повернув его и наклонив руки на коленях когда я протиснулся в него почувствовал что загораюсь изнутри розовым цветом и мы корчились вместе сцепляясь и расцепляясь.

Вот мальчики надевают на хуи медные наконечники с выгравированной свастикой затхлый запах тугих яиц и ректальной слизи мальчики бродят щупая друг друга и разговаривая глубокими утробными рыками и мурлыканием и стонами которые растрясают пах до желе и заставляют горячую как огонь слизь вскипать в жопе я чувствую жидкое пламя внутри и рядом мальчик с египетскими подрисованными глазами вековая похоть брызжет из его темных глаз и я знаю что именно он будет делать это со мной и вижу как рыжеволосый мальчик вспыхнул радугами заметив мой взгляд смотрел на розовую ректальную плоть яйца сжимались а синие человечки закручивали болты все крепче и крепче испуская тонкие струи красного света вдыхая запах и трогая синие татуировки на ягодицах обнял колени голая задница красная и дрожащая мурлычет и вибрирует палец вверх под бой барабанов глубже глубже Одри лежит на боку пробираясь в зудящие складки нежными пальцами чувствуя острый язык у себя в жопе кончая сморщенные яйца задыхаясь тела в пульсирующей слизи корчась в диких собачьих танцах два мальчика вибрируют вместе другие сидят на корточках друг против друга в очередях пальцы друг у друга в жопах они трясутся и кончают и валятся на бок тесное обнажение дроча мальчика жестикулирующего перед ним облизывая зубы точно дикий пес сфинктер поддастся под его языком ягодицы раздвинуты его рука на красных яйцах проводит круг чтобы открыть его задыхающегося в запахе ректальной слизи.

Часовых время от времени меняли и они присоединялись к оргии. Внезапно часовой поднимает тревогу.

– ПРИБЛИЖАЕТСЯ ПАТРУЛЬ.

Мальчики натягивают штаны и хватаются за ножи. Мальчики невероятно ловко владеют оружием за счет постоянных тренировок и групповых взрывов энергии дающих ослепительные результаты. Эти боевые демонстрации часто завершаются коллективными сексуальными оргиями. Мальчики также практикуют сексуальное упражнение под названием «Секс во сне». Два мальчика спят вместе, один за другим, так что, когда у одного эрекция во сне, его фаллос попадает в жопу соседу, или же они лежат лицом к лицу, обнявшись, гениталии соприкасаются. Проснувшись, они сравнивают сны. В этот раз сонным дружком Одри был рыжеволосый мальчик. Как только у тебя появляется сонный дружок un amigo de suenos ты меняешься с ним именами так что рыжик бьш Одри, а Одри был Пинки. Целый день они оба патрулировали возвращались на каток уставшие и сразу ложились лицом к лицу. Для таких встреч у мальчиков были специальные койки с подбитыми мягким стенками, чтобы тела прижимались друг к другу Одри мгновенно задремал там был городок за речкой в багровых сумерках как на открытке. Потом он оказался в странной комнате. В сером рассветном свете в ногах кровати стоял мальчик. Мальчик не говорил. Он подошел ближе залез на постель, встал на колени. Он бьш голый, в глазах – холодные дали межзвездных пространств. За ним Одри видел пылающее пустое небо, далекую пыльцу звезд. Он дотронулся до ноги мальчика и тот лег рядом. Одри очень нежно потрогал член мальчика уже стоящий. Мальчик посмотрел на него безмолвно. Одри проснулся чувствуя теплую сперму Пинки.

НЕ ГОВОРИ ЧТО ОГНИ СИЯЮТ Пинки снилось, что он укладывает вещи. Его чемоданы были набиты, и каждый ящик, который он открывал, был полон книг и одежды.

Корабль гудит в гавани.

Он открыл еще один ящик… пижамы, ночная рубашка, свитера, плавки…

Корабль гудит в гавани.

Напряжение нарастает у него в паху..

Корабль гудит в гавани.

Он проснулся от поллюции.

Одри знал, что этот мальчик – его подростковый двойник, пришедший издалека сквозь немыслимую боль и печаль.

Выглянул из окна поезда. Время Ксолотля было похоже на всемирную выставку, расположившуюся на огромной площади, где обмениваются оружием, сексуальными и боевыми техниками.

Шприц с цианистым калием на отраву бубу Лазерная пушка на секс‑лучи Мальчик‑сирена на тигра‑людоеда Планер на коньки с мотором А здесь составляют планы и ведут неформальный обмен.

ГДЕ УГОДНО ТОЛЬКО НЕ ТУТ

Чихающие мальчики для митинга Уоллеса Мальчики‑сирены для американской военной базы Смеющиеся мальчики для телепередачи Всюду вокруг площади рестораны на открытом воздухе, увитые виноградом шпалеры, бани и укромные местечки для секса. Мальчики бродят по площади, делая предложения и сравнивая гениталии. Академические мальчики обсуждают военные теории и контроль рождаемости. Как внедрить противозачаточные средства и направлять ненависть. Как организовывать эпидемии, ураганы, землетрясения. Как обрушивать валюты. Финальная стратегия – оставить мир, игнорировать и позабыть врага, как больше не существующего. Теперь нам не нужны ножи и тесаки, лазерные пушки, рогатки, луки, трубки с отравленными стрелами, болезни и вирусные культуры. Барьер уже почти герметичен. Врагам все сложнее и сложнее его преодолеть. А те, кто пролезает, долго на нашей земле не продержатся. Мы уходим все дальше и дальше. Никакие войска не смогут миновать Пустыни Безмолвия, а за ними есть еще Блокада Голубого Света. Нам больше не нужны враги. Здания и звезды недвижно лежат на складе. В последнем балагане задернут занавес. Все ушли. Теневые Американцы ищите где хотеть. Это не есть хорошо. No bueno. Плиходи пятнису – И ОЧЕНЬ ДАЛЕКО «Дузенберг» Джона Хешина проезжает мимо женщины с детской коляской. Джон Хемлин и Одри Карсонс высовываются ИЗ ОКОН И ВОПЯТ:

‑ВОТ ТЕБЕ НАГРАДА ЗА ЕБЛЮ.

Крик новорожденного перехрюкивается в грохот смер‑ти и хрустального черепа.

«Дузенберг» прибавляет скорость на живописной до‑роге 1920‑х годов.

Не забывайте люди, Вот что бывает люди Когда вы делаете о‑го‑го Джесси Джеймс (Джесси Джеймс (1847‑1882) – американский гангстер) смотрит на картину: Смерть Джексона Каменной Стены (Джексон Каменная Стена (Томас Джексон) (1824‑1863) – бригадный генерал армии конфедератов в гражданской войне).

Джесси Джеймс: «Картинка чертовски пыльная».

Он вытаскивает пистолеты. Боб Форд (гангстер, убийца Джесси Джеймса) облизывает губы.

Не забывайте люди, Вот что бывает люди Когда вы делаете о‑го‑го Билли Кид входит в темную комнату, видит Пэта Гарретта (Билли‑Кид (Генри Маккарти) (1859‑1881), гангстер, убит шерифом Пэтом Гарреттом (1850‑1908)).

Билли Кид: «Quien es?» (Кто это?) Не забывайте люди, Вот что бывает люди Когда вы делаете о‑го‑го Пэт Гарретт стоит, высокая костлявая фигура, его лицо искажается от ярости, когда он смотрит на Бразилию.

Клянусь, Вернусь –В Бразилию.

Пэт Гарретт: «Черт возьми, если я так не могу прогнать тебя с моей земли, попробую по‑другому».

Он лезет под дилижанс за дробовиком. Но проворный старый стрелок все же не так быстр. Бразилия выдергивает револьвер и стреляет дважды. Первая пуля попадает Гарретгу в переносицу. Вторая навылет пробивает ему грудь.

Не забывайте люди, Вот что бывает люди Когда вы делаете о‑го‑го Голландец Шульц ((Артур Флегенгеймер, 1902‑1935), гангстер) на смертном одре.

Голландец: «Я хочу заплатить. Пусть меня оставят в покое. Он умер через два часа, не произнеся больше ни слова.

Не забывайте люди, Вот что бывает люди Когда вы делаете о‑го‑го «Дузенберг» исчезает за холмами несется все дальше… расплывающиеся улицы далекие небеса…

---

Note1

 Вставка: Взрыв Галифаксе 1910 (При взрыве военного корабля в гавани Галифакса б декабря 1917 г. погибло около 2000 человек)

Note2

 Вставка: взрыв в Галифаксе 1910