"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"
Глава XLII
О церковной власти
Глава XLIII
О том, что необходимо для принятия человека в Царство Небесное
Томас Гоббс
Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского
(ОКОНЧАНИЕ)
Глава XLII
О церковной власти
Для понимания того, что такое церковная власть и кому она принадлежит, следует различать с момента вознесения нашего Спасителя два периода: один – до обращения в христианство королей и лиц, облеченных верховной гражданской властью, и второй – после их обращения. Ибо много времени протекло с момента вознесения до того, как какой‑либо король или гражданский суверен принял и разрешил публично проповедовать христианскую религию.
О Духе Святом, снизошедшем на апостолов. Что касается промежуточного между ними времени, церковная власть, очевидно, находилась тогда в руках апостолов, а после них – в руках тех, кого апостолы назначили, чтобы проповедовать Евангелие, обращать людей в христианство и направлять обращенных по пути спасения; а после них церковная власть опять была передана другим назначенным их предшественниками, причем это делалось путем возложения рук на тех, кто был назначен. Возложением рук обозначалось наделение Святым, или Божиим, Духом тех, кого посвящали в сан служителей Бога, призванных ускорить Его Царство. Возложение рук, таким образом, означало лишь удостоверение данного им поручения проповедовать Христа и распространять Его учение. А наделение Святым Духом путем церемонии возложения рук было лишь подражанием тому, что сделал Моисей. Ибо Моисей употребил ту же церемонию по отношению к своему служителю Иисусу Навину, как мы это читаем (Втор. 34,9): …потому что Моисей возложил на него руки свои. Наш Спаситель поэтому в промежутке между своим воскресением и вознесением дал свой Дух апостолам (Иоан. 20, 22), дунув на них и сказав: примите Духа Святого, а после своего восшествия (Деян. 2, 2, 3), послав на них сильный ветер и разделяющиеся огненные языки, а не возложив руки на них, точно так же как и Бог не возложил своих рук на Моисея. Апостолы же впоследствии передавали тот же Дух путем возложения рук по образу того, как это делал Моисей по отношению к Иисусу Навину. Таким образом, отсюда ясно, в чьих руках преемственно оставалась церковная власть в те времена, когда не было никакого христианского государства, а именно в руках тех, кто принял эту власть из рук апостолов путем преемственного возложения рук О Святой Троице. Мы имеем здесь лицо Бога представленным в третий раз. Ибо, подобно тому как Моисей и первосвященники были представителями Бога в Ветхом завете, а сам наш Спаситель – как человек в период его земного странствования, точно так же представлял Бога с тех пор Святой Дух, т. е. апостолы и их преемники в проповедовании и распространении учения Христа, получившие Святой Дух. Но лицом является (как я показал раньше, в главе XIII) тот, кого представляют, и так часто, как часто его представляют; поэтому о Боге, который был трижды представлен (т. е. олицетворяем), можно с полным основанием говорить, что Он в трех лицах, хотя ни названия лица, ни названия Троицы не приписывается ему в Библии. Апостол Иоанн, правда, говорит (1 Иоан. 5, 7): Три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святой Дух, три суть едино. Но это не расходится, а вполне согласуется с тремя лицами согласно собственному смыслу слова «лицо», обозначающего того, кто представляется другим. Таким образом, Бог‑Отец, представляемый Моисеем, есть одно лицо, а представляемый его Сыном – другое лицо, а представляемый апостолами и отцами церкви, учившими на основании полномочий, полученных от апостолов, – третье лицо, и тем не менее каждое лицо здесь есть лицо одного и того же Бога. Но кто‑нибудь спросит здесь: о чем свидетельствовали эти трое? Поэтому апостол Иоанн говорит нам, что свидетельство это состояло в том, что Бог даровал нам жизнь вечную в Сыне своем. Опять если бы кто‑нибудь спросил, чем Бог засвидетельствовал это, то легко ответить, ибо Бог удостоверил это чудесами, творимыми Им сначала через Моисея, затем через своего Сына и, наконец, через своих апостолов, исполнившихся Святого Духа, ибо все они каждый в свое время представляли лицо Бога, или пророчествовали, или проповедовали Иисуса Христа. Что касается апостолов, то основная задача апостольства у двенадцати первых и великих апостолов заключалась в том, чтобы свидетельствовать о воскресении Христа, как это ясно видно из тех слов, которые употребляет апостол Петр, когда надо было выбрать нового апостола на место Иуды Искариота (Деян. 1, 21, 22): Надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная or крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. Эти слова объясняют, в чем заключается то свидетельство, о котором говорит апостол Иоанн. В том послании Иоанна упоминается другое тройное свидетельствованис па земле. Ибо он говорит (1, 5, 8): Три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь, и сии три об одном, т. е. благодать Духа Божиего и два таинства, крещение и тайная вечеря, которые свидетельствуют об одном, чтобы внушить верующим уверенность в вечной жизни. Об этом свидетельстве тот же апостол говорит (ст. 10): Верующий в Сына Божия имеет свидетельство в себе самом. В этой Троице на земле единство не заключается в самой вещи, ибо дух, вода и кровь не являются той же субстанцией, хотя они свидетельствуют об одном. Но в небесной Троице лица суть лица одного и того же Бога, хотя и представленного в три разных периода и в трех разных случаях. Заключаем. Учение о Троице, поскольку его можно вывести непосредственно из Писания, сводится по существу к тому, что Бог, который всегда один и тот же, был лицом, представленным Моисеем, лицом, представленным его Сыном во плоти, и лицом, представленным апостолами. Представленный апостолами Бог есть тот Святой Дух, которым они говорили; представленный своим Сыном, который был Богом и человеком. Бог есть Бог‑Сын, а представленный Моисеем и первосвященниками Бог есть Отец, т. е. Отец нашего Господа Иисуса Христа. Из сказанного можно понять, почему имена Отец, Сын и Святой Дух никогда не употребляются в Ветхом завете для обозначения божества. Дело в том, что они являются лицами, имена которых обусловлены представительством, чего не могло быть до того, пока разные люди не представляли лицо Бога в управлении, или руководстве, под его владычеством.
Таким образом, мы видим, что наш Спаситель оставил церковную власть апостолам и что последние в целях лучшего осуществления этой власти были наделены Святым Духом, который поэтому называется иногда в Новом завете paracletus, что означает помощник, хотя обыкновенно переводится словом утешитель. Рассмотрим теперь, в чем заключается сама эта власть и над кем она осуществляется. , Церковная власть является лишь властью поучать. Кардинал Беллармин в своей третьей книге, посвященной общим спорным вопросам, затрагивает очень многое, .касающееся церковной власти римского папы, и начинает с обсуждения того, должна ли эта власть быть монархической, аристократической или демократической. Все эти виды власти суть власть верховная и принудительная. Если же теперь оказалось бы, что нашим Спасителем не оставлено апостолам и их преемникам никакой принудительной власти, а лишь власть провозглашать Царство Христа и убеждать людей подчиниться ему и правилами и добрыми советами учить людей, признавших Царство Христа, тому, что они должны делать, чтобы быть принятыми в Царство Божие, когда оно наступит, – одним словом, если оказалось бы, что апостолы и другие служители Евангелия являются нашими учителями, а не нашими повелителями, а их правила являются не законами, а спасительными советами, тогда весь этот спор оказался бы беспредметным.
Довод в пользу этого – характер власти самого Христа. Я уже доказал (в предыдущей главе), что Царство Христа не от мира сего. Поэтому никто из его служителей, если он не король, не может требовать повиновения его именем. Ибо если верховный царь не имеет царской власти в этом мире, то по какому же праву могут требовать повиновения его чиновники? Я посылаю вас так, как послал меня Отец (так говорит наш Спаситель). Но до Судного дня наш Спаситель был послан не с тем, чтобы царствовать во всем своем величии, и не как наместник его Отца, а лишь с тем, чтобы убедить евреев вернуться в Царство его Отца и пригласить язычников принять это Царство.
Название: не царствование, а возрождение. Время между восшествием Христа и всеобщим воскресением названо не царствованием, а возрождением, т. е. приготовлением людей ко второму пришествию Христа во славе в день Суда, как это явствует из слов нашего Спасителя (Матф. 19, 28): вы, последовавшие за Мною,– в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах, и апостол Павел (Ефес. 6, 15): и обув ноги в готовность благовествовать мир.
Сравнения: с рыболовством, закваской, сеянием. И дело апостолов сравнивается нашим Спасителем с рыболовством, т. е. их дело заключается в том, чтобы побудить людей к повиновению не принуждением и наказанием, а убеждением. И поэтому наш Спаситель говорит своим апостолам, что он их сделает не нимвродами – охотниками людей, а рыболовами людей. Он сравнивает их дело также с заквашиванием, с сеянием семян и с умножением горчичных зерен. Все эти сравнения исключают всякое представление о принуждении, и, следовательно, для указанного времени не может быть речи о действительном царствовании. Дело служителей Христа есть благовество‑вание, т. е. провозглашение Христа и подготовление к его второму пришествию, как благовествование Иоанна Крестителя было подготовлением к его первому пришествию.
Сама природа веры. Кроме того, задача служителей Христа в этом мире – побудить людей верить и иметь веру в Ариста. Вера же не имеет отношения к принуждению и приказаниям и зависит совершенно не от них, а исключительно от достоверности или вероятности аргументов, исходящих из разума или выведенных из того, во что люди уже веруют. Вот почему служители Христа в этом мире на основаниисвоего титула не имеют никакой власти наказывать людей за неверие или за то, что они противоречат их словам. Я говорю, что они не имеют права наказывать их на основании своего титула служителей Христа, но, если служители обладают верховной гражданской властью на основании государственно‑правового установления, тогда они действительно имеют право наказывать за всякое противодействие их законам. И апостол Павел определенно говорит о себе самом и о других тогдашних проповедниках Евангелия (2 Коринф. 1, 24): …будто мы берем власть над верою вашею; но мы споспешествуем радости вашей Верховную власть Христос оставил гражданским государям. Другим аргументом в пользу того, что служители Христа не имеют права приказывать в существующем ныне мире, может служить то обстоятельство, что Христос признал законной власть всех суверенов, как исповедующих христианскую религию, так и не исповедующих ее. Апостол Павел говорит (Колос. 3, 20): Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу. л также (ст. 22.): Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человеко‑угодники, но в простоте сердца, боясь Бога. Это говорится тем, чьи повелители не были верующими, и тем не менее им приказано подчиняться повелителям «во всем». И опять увещевая быть покорными высшим властям, апостол Павел говорит (Рим. 13, первые шесть стихов): существующие же власти от Бога установлены, и надобно повиноваться им не только из страха наказания, но и по совести. Об этом же говорит и апостол Петр (1 Пет. 2, 13‑15): Итак, будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения Шлющих добро; ибо такова есть воля Божия. И опять увещевая Павел (Тит 3, 1): Напоминай им повиноваться и покоряться начальству и властям. Все эти цари и власти, которых говорят апостолы Петр и Павел, были неверными. Тем более обязаны мы повиноваться тем христианам, которых Бог установил суверенами над нами. Как же мы можем в таком случае быть обязанными повиноваться какому‑нибудь служителю Христа, который приказал бы нам делать нечто противоречащее повелению монарха или какого‑нибудь другого верховного представителя государства, членами которого мы являемся и от главы которого мы ждем защиты? Ясно поэтому, что Христос не предоставил своим служителям в этом мире никакой власти приказывать другим людям, за исключением того случая, когда эти служители облечены также гражданской верховной властью.
Как могут поступать христиане, чтобы избежать гонений. Но как быть в том случае (может кто‑нибудь возразить) , если какой‑нибудь царь, или сенат, или другой суверен запретит нам верить в Христа? На это я отвечаю, что такое запрещение останется безрезультатным, ибо вера и безверие никогда не следуют человеческим приказаниям. Вера есть дар Божий, которого никто не может ни дать, ни отнять обещанием награды и угрозой пыток. И если дальше спросят: а как быть, если наш законный суверен прикажет нам сказать вслух, что мы не верим в Христа, обязаны ли мы повиноваться этому приказанию? На этот возможный вопрос я отвечаю следующее: исповедание языком есть лишь внешнее действие и имеет значение не больше, чем всякий другой жест, которым мы выражаем свою покорность и в отношении которого христианин, непоколебимо верующий в Христа, имеет ту же свободу, которую пророк Елисей предоставил сириянину Нееману: Нееман признал в душе Бога Израиля, ибо он говорит (4 Цар. 5, 17, 18): Не будет впредь раб твой приносить всесожжения и жертвы другим богам, кроме Господа; только вот в чем да простит Господь раба твоего: когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и опрется на руку мою, и поклонюсь я в доме Риммона, то да простит Господь раба твоего в случае сем. И это пророк одобрил и сказал ему; Иди с миром. Тут Нееман уверовал в душе своей, но, поклоняясь идолу Риммону, он фактически отрицал истинного Бога, как если бы он отрекся от него устами. Но как быть тогда со словами нашего Спасителя: Всякого отринувшего меня перед людьми я отрину перед моим Отцом, который на небе? На это мы можем сказать, что все, что подданный, каким был Нееман, вынужден начать из повиновения своему суверену, и все, что он делает не но собственному побуждению, а повинуясь законам своей страны, – всякое такое деяние является деянием не подданного, а его суверенов, и не подданный отрицает в этом случае Христа перед людьми, а его правитель и закон его страны. И если кто‑нибудь бросит мне обвинение в том, что это учение противоречит истинному и неподдельному христианству, то я спрошу его, как должен был бы поступить, по его мнению, подданный христианского государства, исповедующий в душе магометанскую религию, в том случае, если бы его суверен приказал ему под угрозой смертной казни присутствовать при богослужении в христианской церкви? Думает ли мой воображаемый противник, что магометанство обязывает по совести этого подданного претерпеть, скорее, смерть, чем повиноваться приказанию его законного суверена? Если он скажет, что указанный подданный должен, скорее, претерпеть смерть, то он этим дает право всем частным лицам не повиноваться своим суверенам в тех случаях, когда приказания этих суверенов сталкиваются с интересами их религий, истинных или ложных. Если же мой обвинитель скажет, что подданный в приведенном случае обязан повиноваться, он признает за собой право, которое отрицает за другим, что противоречит словам нашего Спасителя: Поступайте по отношению к другим так, как вы хотели бы, чтобы они поступали по отношению к вам, – и противоречит также естественному закону (который есть несомненный вечный закон Бога), гласящему:
Не делай другому того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе.
О мучениках (martyrs). Но что мы тогда скажем о тех мучениках , о которых читаем в истории церкви, неужели что они без всякой нужды пожертвовали своей жизнью? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны среди людей, преданных смерти за их верования, различать тех из них, которые были призваны открыто проповедовать и исповедовать Царство Христа, и тех, которые не имели такого призвания, и от них требовалось не больше чем их личная вера. Первая категория мучеников, в тех случаях когда они предавались смерти за свидетельство о том, что Иисус Христос воскрес из мертвых, были истинными мучениками. Ибо мученик (если давать правильное определение этому слову) есть свидетель воскресения Иисуса‑мессии, таковыми могли быть лишь общавшиеся с ним на земле видевшие его воскресшим. Ибо свидетель должен был видеть то, о чем свидетельствует, в противном случае его свидетельство несостоятельно. А что только такие могут быть, собственно, названы свидетелями о Христе, явствует из слов апостола Петра (Деян. 1, 21, 22): Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная с крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. Отсюда мы можем заключить, что свидетелем истинности воскресения Христа, т. е. истинности основного догмата христианской религии, а именно что Иисус есть Христос, может быть лишь ученик, общавшийся с Христом и видевший его до и после воскресения; следовательно, может быть лишь один из его первоначальных учеников, между тем как те, кто не обладает этими данными, могут лишь свидетельствовать то, что говорили их предшественники, и являются поэтому лишь свидетелями свидетельства других людей и посему лишь мучениками второй степени, или мучениками свидетелей о Христе.
Тот, кто наперекор законам или власти гражданского государства поддерживает учение, которое он или сам создал на основании истории жизни нашего Спасителя или деяний и посланий апостолов, или принял на веру, подчинившись авторитету частного лица, очень далек от того, чтобы быть мучеником Христа или мучеником его мучеников. Есть лишь один догмат – принятие смерти, за который заслуживают почетное имя мученика, и этот догмат есть то, что Иисус есть Христос, т. е. тот, который искупил нас и придет снова, чтобы дать нам спасение и вечную жизнь в своем Царстве Славы. Не требуется умирать за всякий догмат, служащий честолюбию или выгоде духовенства. И не смерть свидетеля, а само свидетельство делает мученика. Ибо это слово означает лишь человека, который свидетельствует независимо от того, предан ли он смерти за свое свидетельство или нет.
Точно так же не обязан претерпеть смерть за свое дело человек, который не послан проповедовать основной догмат христианства, а берет это на себя по своей собственной инициативе, хотя бы он был свидетелем и, следовательно, мучеником или самого Христа, или его апостолов, учеников или их преемников, ибо так как он не был призван к этому, то от него этого и не требуется, и он не должен жаловаться, если теряет награду, ожидаемую от тех, кто никогда не поручал ему дела. Не могут быть поэтому мучениками ни первой, ни второй степени те, кто не имеет полномочий проповедовать пришествие Христа во плоти, т. е. никто, кроме тех, кто послан, чтобы обратить неверных. Ибо никто не может быть свидетелем для того, кто уже верит, а потому и не нуждается в свидетеле, а лишь для того, кто отрицает, или сомневается, или не слышит того, о чем свидетельствуют. Христос послал своих апостолов и семьдесят учеников, дав им полномочия проповедовать, но он не послал всех верующих. И он послал апостолов и учеников к неверующим. Я посылаю вас, – говорит он (Лук. 10, 3),– как агнцев среди волков, а не как агнцев к другим агнцам.
Доказательство на основании пунктов их поручения. Наконец, в пунктах их поручения, как они ясно изложены в Евангелии, нигде не говорится о власти над собранием верующих.
Проповедовать. Мы читаем прежде всего (Матф. 10, 67), что двенадцать апостолов были посланы к погибшим овцам дома Израилева и что им указано было проповедовать, что приблизилось царство небесное. Однако в своем первоначальном значении слово проповедь означает действие глашатая, герольда или другого должностного лица при провозглашении короля. Но глашатай не имеет права приказывать кому‑либо. И семьдесят учеников были посланы, ибо жатвы много, а делателей мало (Лук. 10, 2), и им было приказано говорить (ст. 9): Приблизилось к вам Царство Божие. Под Царством же тут подразумевается не Царство Благодати, а Царство Славы, ибо им приказано было предсказать (ст. 11, 12) в качестве угрозы тем городам, которые не примут их, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу такому. И (Матф. 20, 28) наш Спаситель говорил своим ученикам, добивавшимся первенства, что они должны быть слугами, так как и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить. Задача проповедников, таким образом, не властвовать, а служить: и не называйтесь наставниками,– говорит наш Спаситель (Матф. 23, 10),– ибо один у вас Наставник – Христос.
И учить. Второй пункт их поручения – учить все народы согласно тому, как говорится в Евангелии от Матфея (28, 19), или в Евангелии от Марка (16, 15): Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Учение и проповедование поэтому есть одно и то же. Ибо те, кто провозглашает пришествие царя, должны одновременно (если желают, чтобы люди подчинились ему) объяснить, по какому праву он приходит. Так апостол Павел поступил по .отношению к фессалоникским евреям, когда он (Деян. 17, i2, 3) три субботы говорил с ними из Писания, открывая и доказывая, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что сей Иисус есть Христос. Но учить на Основании Ветхого завета, что Иисус есть Христос, т. е. Царь, и воскрес из мертвых, – не значит сказать, что люди, поверившие этому, обязаны повиноваться тем, кто говорит им так вопреки законам и повелениям их суверенов. Наоборот, это значит, что уверовавшие в Христа поступят разумно, если будут с терпением и верой ждать следующего пришествия Христа, повинуясь пока своим нынешним властям.
Крестить. Следующий пункт их поручения есть крещение во имя Отца, Сына и Святого Духа. Что такое крещение? Погружение в воду. Но что значит погрузить человека в воду во имя чего‑нибудь? Смысл этих слов следующий: тот, кто крещен, погружается или омывается в знак того, что он стал новым человеком и верноподданным того Бога, чье лицо в древние времена, когда он царствовал над евреями, было представлено Моисеем и первосвященниками, а также подданным его Сына – богочеловека Иисуса Христа, который искупил грехи наши и после воскресения будет представлять в своей человеческой природе лицо своего Отца в его Вечном Царстве. Обряд крещения означает также, что крещеный признает единственным и верным путем в Царство Божие учение апостолов, которые, исполненные Святого Духа Отца и Сына, были оставлены в качестве руководителей, чтобы привести нас туда. Так как это наше обетование при крещении и так как власть земных суверенов не должна быть упразднена до Судного дня (ибо это ясно утверждается апостолом Павлом в 1 Коринф. 15, 22‑24): Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу, – то отсюда ясно, что мы обрядом крещения не устанавливаем над собой другой власти, долженствующей управлять нашими внешними действиями в этой жизни, а обещаем принять учение апостолов как руководство по пути к вечной жизни.
И прощать, и отпускать грехи. Власть отпущения и неотпущения грехов, называемая также властью разрешать и связывать, а иногда – ключами Царства Небесного, является следствием власти крестить или отказать в крещении. Ибо крещение есть таинство, символизирующее верноподданство тех, кто должен быть принят в Царство Божие, т. е. в вечную жизнь, т. е. получить отпущение грехов. Ибо, подобно тому как вечная жизнь была утеряна из‑за грехопадения, она должна быть снова найдена путем отпущения грехов. Целью крещения является отпущение грехов. Поэтому, когда те, кто был обращен проповедью апостола Петра в день Пятидесятницы, спросили его, что им делать, он посоветовал им (Денн. 2, 38) покаяться и быть крещенными во имя Иисуса ради отпущения грехов. Так как крестить означает объявить о принятии людей в Царство Божие, а отказать в крещении – значит объявить об их исключении, то отсюда следует, что власть объявить людей извергнутыми из Царства Божия или оставленными в нем была дана тем же самым апостолам, их заместителям и преемникам. Вот почему, после того как наш Спаситель дунул на них, сказав (Иоан. 20, 22, 23): Примите Духа Святого, он прибавляет: Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся. Этими словами не пожалована безоговорочная и абсолютная власть прощать и оставлять грехи так, как прощает и оставляет их Бог, ведающий сердце человека и правду его покаяния и обращения. Этими словами дается апостолам лишь условная власть отпускать грехи покаявшимся. И это прощение или отпущение без всякого особого действия или решения отпускающего становится недействительным и не влечет за собой никакого спасения, а, наоборот, усугубляет грех в том случае, когда покаяние прощенного было притворным. Поэтому апостолы и их преемники должны сообразовываться с внешними проявлениями раскаяния. Если есть такие внешние проявления, они не имеют права отказать в отпущении грехов; если же таких признаков нет, они не имеют права отпускать. То же самое надо сказать и относительно крещения. Ибо обращенному еврею или язычнику апостолы не имеют права отказать в крещении, но они не имеют права крестить не покаявшегося. Однако ввиду того что человек может судить об искренности покаяния другого человека лишь по внешним признакам, а именно на основании его слов и действий, которые могут быть лицемерными, то возникает другой вопрос, а именно: кто же установлен судьей этих признаков? И этот вопрос решен самим нашим Спасителем (Матф. 18, 15‑17): Если же согрешит против тебя брат Е твой, – говорит он, – пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего. Если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, [дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе как [язычник или мытарь. Из приведенных слов видно, что право судить об искренности или лицемерии покаяния принадлежало не отдельному человеку, а церкви, т. е. собранию верующих, или тем, кто имел полномочия быть их представителями. Но кроме суждения необходимо еще произнесение приговора. Это право всегда принадлежало апостолу или какому‑нибудь пастырю церкви как председателю собрания. Об этом председателе наш Спаситель говорит (ст. 18): Что вы. свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. В соответствии с этим находится практика апостола Павла (1 Коринф. 5, 3‑5): А я, отсутствуя телом, но присутствуя у вас духом, уже решил, как бы находясь у вас: сделавшего такое дело, в собрании вашем во имя Господа нашего Иисуса Христа, обще с моим духом, силою Господа нашего Иисуса Христа, предать сатане во измождение плоти, т. е. изгнать его из церкви как человека, чьи грехи нельзя простить. Приговор об исключении из церкви грешника произносит апостол Павел, но собрание должно было предварительно слушать дело, так как апостол Павел отсутствовал, и, следовательно, признать грешника виновным. А что суд в таких вопросах был делом собрания верующих, еще более ясно выражено в 11‑м и 12‑м стихах той же главы: Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе. Ибо, что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Таким образом, приговор, согласно которому человек исключался из церкви, произносился апостолом или пастырем, но суждение о том, заслуживает ли подсудимый подобного наказания, имела церковь, т. е. (так как это было еще до обращения в христианство царей и людей, имевших верховную власть в государстве) собрание христиан, живущих в том же самом городе, например в Коринфе – собрание христиан Коринфа.
Об отлучении. Эта часть власти иметь ключи от Царства Божия, которой люди извергались из этого Царства, есть то, что называется отлучением от церкви, а отлучение от церкви в греческом оригинале обозначается словами «выбросить из синагоги», т. е. из места, посвященного богослужению. Слово это позаимствовано из обычая евреев исключать из синагог тех, чьи порочные нравы или преступное учение они считали заразительными, подобно тому как прокаженные изымались по закону Моисея из собрания Израиля на все время, пока священник не объявит их чистыми.
Практика отлучения без помощи гражданской власти. Практика и последствия отлучения от церкви, пока это отлучение не сопровождалось еще карами гражданской власти, заключались лишь в том, что те, кто не был отлучен, должны были избегать всякого общения с отлученными. Недостаточно было считать таких отлученных как бы язычниками, никогда не бывшими христианами. Ибо с язычниками христиане могли пить и есть вместе, между тем как с отлученными они этого не могли делать, как это явствует из слов апостола Павла (1 Коринф. 5, 9, 10 и далее) , где он говорит им, что он раньше запретил им общаться с блудниками, но, так как этого нельзя было выполнить, не выходя из мира сего, он оставляет это запрещение по отношению к таким блудникам и порочным лицам, которые принадлежат к числу братьев. С таким они не должны общаться и даже есть вместе. И это не больше того, что говорит наш Спаситель (Матф. 18, 17): То да будет он тебе как язычник или мытарь. Ибо мытари, что значит откупщики и сборщики государственных доходов, были так ненавидимы и презираемы евреями, которые должны были платить им, что мытари и грешники были для них одно и то же; и когда наш Спаситель принял приглашение мытаря Закхея, то Ему это было вменено в преступление, хотя приглашение было принято с целью его обращения. Поэтому когда наш Спаситель к слову язычник прибавляет мытарь, то это значит, что Он запретил им есть вместе с отлученным человеком.
Однако запретить вход в синагогу, или место для собраний, мог только владелец этого помещения независимо от того, был ли это христианин или язычник. А поскольку по праву все помещения находились в верховной собственности государства, то как отлученные, так и некрещеные могли войти в них по поручению гражданской власти. Так, например, апостол Павел (Деян. 9, 2) до своего обращения входил по поручению первосвященника В синагоги в Дамаске, чтобы хватать христиан, мужчин в женщин, и, связав, отводить в Иерусалим.
Отлучение недейственно по отношению к вероотступнику. Выходит, таким образом, что в тех местах, где гражданская власть преследовала церковь или не оказывала ей содействия, отлучение от церкви не влекло за собой никакого вреда в этом мире и не имело ничего устрашающего для вероотступника. Ничего устрашающего, ибо такой вероотступник больше не верил; и никакого ущерба, ибо такие отступники вновь приобретали благоволение мира, а в грядущем мире они не должны были быть в худшем положении, чем те, кто никогда не был верующим. Ущерб скорее получала церковь, побуждая отлученных к более открытому выявлению своих преступных намерений.
Но только по отношению к верующим. Отлучение от церкви поэтому оказывало свое действие лишь на тех, кто верил, что Иисус Христос должен прийти снова во славе, чтобы царствовать и судить как живых, так и мертвых, и что он поэтому не допустит в свое Царство тех, чьи грехи были оставлены, т. е. тех, кто был отлучен от церкви. Вот почему апостол Павел обозначает отлучение от церкви как передачу отлученного лица сатане. Ибо все другие царства, помимо Царства Христа, после Судного дня обозначаются общим именем царства сатаны. Вот чего боялись верующие все время, пока они были отлучены, т. е. пока они были в таком состоянии, когда их грехи не были отпущены. Отсюда мы можем заключить, что в то время, когда христианская религия еще не была признана гражданской властью, отлучение от церкви применялось исключительно для исправления нравов, а не ошибочных мнений. Ибо отлучение является наказанием, чувствительным лишь для верующих и ожидающих второго пришествия нашего Спасителя, чтобы судить мир; а те, которые и так верили, нуждались для своего спасения не в другом мнении, а лишь в праведной жизни.
За какие прегрешения накладывается отлучение от церкви. Основанием для отлучения от церкви служили: во‑первых, учиненная кому‑нибудь несправедливость, так, например (Матф. 18, 15), если согрешил против тебя брат твой, обличи его между тобой и им одним, затем – при свидетелях, наконец, скажи церкви, и если он и тогда не послушает, тогда будет он тебе как язычник и мытарь; во‑вторых, порочная жизнь, так, например (1 Коринф. 5, 11), если кто, называясь братом, остается блудником или лихоимцем, или идолослужителем, или пьяницей, или хищником, с таким даже и не есть вместе. Но для отлучения от церкви человека, признающего основной догмат, а именно что Иисус был Христом, за инакомыслие в других пунктах, не затрагивающих этого основного догмата, Писание не дает никакого основания, и мы не находим у апостолов подобного примера. Правда, имеется место у апостола Павла (Тит 3, 10), которое как будто говорит против нашего утверждения: Еретика после первого и второго вразумления отвращайся. В самом деле, еретик – это тот, кто, будучи членом церкви, тем не менее проповедует некие частные взгляды, запрещенные церковью, и от такого человека апостол Павел советует Титу отвращаться после первого и второго вразумления. Но отвращаться (здесь) – значит не отлучать от церкви, а перестать его вразумлять, оставить его одного, перестать спорить с ним как с человеком, который лишь сам может убедиться в ошибочности своих взглядов. Тот же апостол говорит (2 Тим. 2, 23): От глупых и невежественных состязаний уклоняйся. Глупые же состязания могут быть прекращены без всякого отлучения. И опять (Тит 3, 9): Глупых состязаний удаляйся равнозначно прежнему отвращайся. Нет другого места, которое можно было бы использовать с таким, казалось бы, успехом в пользу отлучения от церкви верующих людей, признающих основной догмат христианства, лишь за отдельную собственную надстройку, к которой, может быть, побуждает их искреннее благочестие. Однако, напротив, все такие места, повелевающие избегать подобных споров, написаны как предписания пастырям (каковыми были Тимофей и Тит) не устанавливать новых догматов веры, не давать решения по всякому мелочному спору, ибо это повело бы к бесполезному обременению совести людей или к церковному расколу. Это предписание сами апостолы строго соблюдали. Между апостолом Петром и апостолом Павлом (как это можно прочесть в Гал. 2, 11) существовали большие расхождения во взглядах, и, однако, они не отлучали АРУ Друга от церкви. Тем не менее уже во времена апостолов были другие пастыри, которые не соблюдали этого предписания. Так, например, Диотреф (3 Иоан. 9 и далее), любивший первенствовать, не принимал в церковь тех, кого сам апостол Иоанн считал должным принимать. Так рано проникли тщеславие и честолюбие в церковь Христа.
О лицах, подвергнутых отлучению от церкви. Для того чтобы человек мог быть подвергнут отлучению, требуются многие условия. Во‑первых, он должен быть членом какой‑нибудь общины, т. е. какого‑нибудь законного собрания, иначе говоря, какой‑нибудь христианской церкви, имеющей право суда по тому делу, за которое он должен быть отлучен. Ибо там, где нет общины, не может иметь места отлучение, а там, где нет права суда, нет права вынесения приговора.
Отсюда следует, что одна церковь не может быть отлучена другой. Ибо, если обе церкви имеют одинаковую власть отлучать друг друга, тогда отлучение является не наказанием и не действием власти, а расколом и прекращением милосердия. Если же одна из этих церквей подчинена другой так, что они вместе имеют один голос, тогда они составляют одну церковь, и отлученная часть не является больше церковью, а представляет собой разрозненное число отдельных лиц.
Так как приговор об отлучении означает совет не общаться и даже не есть вместе с отлученным, то, если отлученным является суверенный монарх или суверенное собрание, приговор недействителен. Ибо все подданные обязаны в силу естественного закона быть в обществе и в присутствии своего суверена, когда он этого требует, и не могут законным образом изгнать его из какого‑либо обычного или священного места его владений, да и сами не могут без его разрешения оставить пределы его владений, и тем менее могут они отказаться есть вместе с ним, если он окажет им честь таким приглашением. А что касается других государей и государств, то они не принадлежат к той же пастве, что и отлученное государство, не нуждаются в особом приговоре, чтобы воздержаться от общения с ним. Ибо само установление государства таково, что, объединяя много людей в одно общество, оно в то же время изолирует одно сообщество от другого, так что не требуется никакого отлучения для того, чтобы разные короли и государства держались врозь, и ничего нового такое отлучение не вносит в существующие отношения между государствами, разве только подстрекает королей к войне друг против друга.
Отлучение не имеет также никакого значения для подданного христианина, повинующегося законам своего суверена, независимо от того, является ли последний христианином или язычником. Ибо если этот подданный верует, что Иисус есть Христос, от Бога рожден (1 Иоан. 4, 1), то и Бог пребывает в нем, и он в Боге (4, 15). Но тому, кто исполнен Духа Божия, кто пребывает в Боге и в ком пребывает Бог, отлучение от людей не может причинить никакого вреда. Поэтому, кто верует, что Иисус есть Христос, свободен от всех опасностей, угрожающих отлученным лицам. Тот же, кто не верует, не христианин. Поэтому истинный и непритворный христианин не подлежит отлучению. Точно так же не подлежит отлучению тот, кто лишь с виду исповедует христианство, до тех пор пока его лицемерие не обнаружится в его нравах, т. е. пока его поведение не окажется в противоречии с законами его суверена, которые суть правила поведения и повиноваться которым заповедали нам Христос и апостолы. В самом деле, церковь может судить о нравах человека лишь по его внешним действиям,
–а эти действия лишь тогда противозаконны, когда они противоречат закону государства.
Если отлучению подвергаются чьи‑либо отец, мать или хозяин, то детям не может быть запрещено общаться с ними и есть с ними вместе, ибо в большинстве случаев это значило бы обязать их вообще не есть вследствие отсутствия собственных средств к существованию; кроме того, это значило бы поощрять их к неповиновению своим родителям и хозяевам, что противоречит правилу апостолов.
Короче говоря, сила отлучения от церкви не простирается дальше той цели, ради которой апостолы и пастыри церкви получили свои полномочия от нашего Спасителя. Эта цель состояла в том, чтобы вести людей по пути спасения в грядущий мир не приказаниями и средствами принуждения, а поучением и руководством. Подобно тому как учитель какой‑нибудь отрасли знания может оставить своего ученика, когда тот упорно пренебрегает преподанными ему правилами, но не может его обвинить в несправедливости, так как он никогда не обязывался ему повиновением, точно так и учитель христианства может оставить тех своих учеников, которые упорно ведут нехристианский образ жизни, но он не может сказать, что эти ученики совершают по отношению к нему несправедливость, ибо они не обязаны повиноваться ему. Учителю, который жалуется на такое поведение своих учеников как на несправедливость, можно ответить словами, которыми Бог ответил на аналогичную просьбу Самуила: Не тебя они отвергли, но отвергли Меня (1 Цар. 8, 7). Если поэтому отлучение от церкви не влечет за собой никаких кар со стороны гражданской власти, как, например, в случаях отлучения христианского государства или государя какой‑нибудь иностранной властью, то оно безрезультатно и, следовательно, не должно оказывать никакого устрашающего действия. Слова fulmen excommunicationis (молния отлучения от церкви) впервые употреблены римским епископом, вообразившим себя царем царей, подобно Юпитеру, которого язычники сделали царем богов и изображали его в своих поэмах и картинах с молнией в руке, которой он поражает и наказывает гигантов, осмеливающихся отрицать его власть. Указанное представление было основано на двух его заблуждениях. Первое заключалось в утверждении, будто Царство Христа от мира сего, что противоречит словам нашего Спасителя царство Мое не от мира сего. Второе заблуждение заключалось в мнении, будто он является наместником Христа, имеющим власть не только над собственными подданными, но и над всеми христианами мира; для этих притязаний в Писании нет никакого основания, обратное же будет нами доказано в надлежащем месте.
О толкователе Писания до того, когда гражданские суверены приняли христианство. Апостол Павел, придя в Фессалоники, где была еврейская синагога (Деян. 17, 2, 3), по своему обыкновению вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус, которого я проповедую вам. Писаниями, о которых здесь говорится, были писания евреев, т. е. Ветхий завет. Люди, которым апостол Павел должен был доказывать, что Иисус есть Христос и воскрес из мертвых, были также евреями, которые уже верили, что эти писания есть Слово Божие. После этого некоторые из них уверовали (как это видно из ст. 4), а некоторые нет (как это видно из ст. 5). Но раз все они верили в писания, то почему они не все одинаково уверовали, а одни одобрили толкование апостолом Павлом цитируемых им писаний, другие же не одобрили, толкуя их каждый по‑своему? Причина этого была следующая. Апостол Павел пришел к ним без официального поручения, и не с тем, чтобы повелевать, а дабы убедить. Для успешного выполнения этой задачи ему необходимо было или совершать чудеса, дабы Господними делами доказать слушателям свою божественную миссию, подобно тому как это делал Моисей перед израильтянами в Египте, или же умозаключением из уже принятого Писания доказать истину своего учения на основании Слова Божия. Но всякий, кто убеждает путем умозаключений из писаных принципов, делает того, кого он убеждает, судьей как смысла этих принципов, так и логической силы умозаключений из них. Если фессалоникские евреи не были этими судьями, то кто же другой мог быть судьей того, что апостол Павел выводил из Писания? Если сам апостол Павел, то зачем ему было приводить цитаты из Писания, чтобы доказать свое учение? Ему достаточно было бы в этом случае сказать: я нахожу то‑то и то‑то в Писании, т. е. в ваших законах, толкователем которых я являюсь как посланник Христа. Не было поэтому в данном случае такого толкователя Писания, толкование которого фессалоникские евреи обязаны были принять, и всякий мог верить или не верить в зависимости от того, насколько доводы казались ему соответствующими или не соответствующими смыслу цитируемых мест. И вообще во всех случаях тот, кто доказывает что‑нибудь, делает судьей своих доводов того, к кому он обращается с речью. А что касается, в частности, евреев, то им определенно (Втор. 17) было вменено в обязанность обращаться за решением всех трудных вопросов к священникам и судьям в Израиле, которые будут в те дни. Но здесь речь идет о евреях, которые еще не были обращены.
Для обращения язычников бесполезно было ссылаться на писания, в которые они не верили. Апостолы поэтому старались доводами разума доказать им нелепость идолопоклонства, а затем рассказами о жизни и воскресении Христа склонить их к вере в него. Так что здесь не могло быть никакого вопроса насчет полномочий в отношении толкования Писания, ибо никто из неверных, пока он неверный, не обязан следовать чьему бы то ни было толкованию какого‑нибудь писания, за исключением толкования сувереном законов своей страны.
Рассмотрим теперь само обращение и посмотрим, что в нем было такого, что могло бы служить основанием такого обязательства. Обращаясь, люди склонялись лишь к вере в то, что проповедовали апостолы. А апостолы проповедовали лишь, что Иисус есть Христос, т. е. тот царь, который должен был спасти их и царствовать над ними вовеки в грядущем мире, и что он, следовательно, не мертв, а воскрес снова из мертвых, взошел на небо и придет снова в один день, чтобы судить мир (который также опять воскреснет, чтобы быть судимым) и воздать человеку по его делам. Никто из них не проповедовал, будто он сам или какой‑нибудь другой апостол является таким толкователем Писания, что все те, кто стали христианами, обязаны принять их толкование как закон. Ибо толковать законы – значит принимать участие в управлении существующим царством, апостолы же управления не имели. Они тогда молились, и все другие пастыри церкви с тех пор молились: Да придет царствие твое – и увещевали своих новообращенных повиноваться своим князьям‑язычникам. Новый завет еще не был тогда опубликован одной книгой. Каждый из евангелистов был истолкователем собственного Евангелия, и каждый апостол – собственного послания. А о Ветхом завете наш Спаситель сам говорит евреям (Иоан. 5, 39): Исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне. Если бы он не думал, что им следует толковать писания, он бы не предлагал им почерпать оттуда доказательство того, что он есть Христос, и он или сам истолковал бы им писания, или же отослал бы их к толкованию священников.
Когда возникала какая‑нибудь трудность, апостолы и старейшины церкви собирались и решали, что следует проповедовать, чему учить и как следует истолковать Писание народу, но они не отнимали у народа свободу самому читать и толковать Писание. Апостолы посылали всякого рода письма церквам, а также послания в целях их наставления, что было бы бесцельно, если бы они не позволяли им толковать эти послания, т. е. доискиваться их смысла. И такое положение дел, какое существовало во времена апостолов, должно остаться до того времени, пока не будет пастырей, которые могли бы дать такие полномочия толкователю, в силу которых его толкование должно было бы стать общеобязательным. Но это могло бы быть лишь тогда, когда короли стали бы пастырями или пастыри королями.
О власти объявлять Писание законом. Когда мы говорим, что какое‑нибудь сочинение объявлено каноническим, то это имеет двоякий смысл. Ибо канон означает правило, и именно правило, которым человек должен руководствоваться в каком‑нибудь действии. Такие правила, даже в тех случаях, когда дающий их не имеет власти заставить следовать им того, кому он их дает, как, например, когда учитель преподает их своему ученику или советчик – своему другу, все же есть каноны, так как они являются правилами. Но если они даются кем‑нибудь, кому тот, кто их получает, обязан повиноваться, тогда такие каноны становятся не только правилами, но и законами. Тут‑то и встает вопрос, кому принадлежит власть объявить писания, являющиеся правилами христианской веры, законами.
О десяти заповедях. Впервые законом стала часть Писания, содержащая десять заповедей, написанных на двух каменных скрижалях, переданных самим Богом Моисею и объявленных им народу. До этого времени не было никакого писаного закона Бога. Ибо Бог до того времени не избрал никакого народа в качестве своего особого царства и не дал людям никакого закона, кроме естественного, т. е. кроме правил естественного разума, начертанных в сердце каждого человека. Из этих двух скрижалей первая содержит закон суверенитета: 1. Не повиноваться и не поклоняться богам других народов, что сформулировано в следующих словах: Non habeleis deos alienos coram me, т. е. да не будут у тебя богами, кроме Меня одного, боги, которым поклоняются другие народы. Этой заповедью евреям запрещалось повиноваться или поклоняться какому‑либо другому Богу как своему царю и управителю, кроме Бога, который говорил с ними тогда через Моисея, а впоследствии через первосвященников. 2. Не делать себе никакого образа, представляющего Бога, т. е. они не должны были себе избрать ни на небе, ни на Земле никакого представителя по своему собственному измышлению, а повиноваться Моисею и Аарону, которых Бог определил для этого служения. 3. Не произносить имени Господа всуе, т. е. они не должны опрометчиво говорить о своем царе и не оспаривать ни его права, ни полномочия наместников Бога – Моисея и Аарона. 4. Каждый седьмой день почить от обычной работы, посвящая этот день публичному богослужению. Вторая скрижаль содержит обязанности одного человека по отношению к другому: почитать родителей, не убивать, не прелюбодействовать, не красть, не способствовать неправедному судебному приговору лжесвидетельством и, наконец, не замышлять в сердце своем никакого зла против своего ближнего. Вопрос теперь в том, кто же придал этим скрижалям обязательную силу законов. Нет никакого сомнения, что они были объявлены законами самим Богом. Но так как закон может быть обязательным и быть законом лишь для тех, кто признает его актом суверена, то как мог обязаться повиноваться всем законам, возвещенным ему Моисеем, народ израильский, которому было запрещено приближаться к горе, где он мог бы услышать, что Бог сказал Моисею? Некоторые из этих заповедей, как, например, все содержавшиеся во второй скрижали, были действительно естественными законами и должны были быть поэтому признаны законами Бога не только израильтянами, но и всеми народами. Но по отношению к тем заповедям, которые были адресованы исключительно израильтянам, как, например, к тем, которые содержались в первой скрижали, наш вопрос остается в силе. И единственным ответом на него может быть лишь то, что израильтяне обязались повиноваться Моисею немедленно по возвещении им десяти заповедей следующими словами (Исх. 20, 19): Говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть. Таким образом, только тогда один Моисей, а после него первосвященник, которого Бог через Моисея назначил управлять его особенным царством, имели на земле власть объявить эти десять заповедей законами в государстве Израиля. Но Моисей и Аарон и последующие первосвященники были гражданскими суверенами. Из этого, таким образом, следует, что право канонизации и объявления Писания законом принадлежит гражданскому суверену.
О законе судей и левитов. Судебный устав, т. е. законы, предписанные Богом должностным лицам Израиля в качестве правил, которыми они должны были руководствоваться при отправлении правосудия и при произнесении приговоров и судебных решений в тяжбах между людьми, а также левитский устав, т. е. предписанные Богом правила относительно обрядов и церемоний священников и левитов, были сообщены им лишь Моисеем, и поэтому они стали законами в силу того же обета израильтян повиноваться Моисею. Из текста Писания не видно, были ли эти законы писаны иди лишь устно продиктованы народу Моисеем после его сорокадневного пребывания с Богом на горе, но все они были положительными законами и равноценными Священному писанию и сделаны были каноническими Моисеем как гражданским сувереном.
Второй закон. Когда израильтяне пришли в землю Моавитскую против Иерихона и уже готовы были вступить в обетованную землю, Моисей к прежним законам прибавил разные другие, которые поэтому называются Второзаконием, т. е. вторыми законами. И это (как сказано во Второзаконии 19, I): слова завета, который Господь повелел Моисею поставить с сынами Израилевыми, кроме завета, который Господь поставил с ними на Хориве. Ибо, изложив в начале книги Второзакония те первые законы, Моисей, начиная с 12‑е главы и до конца 26‑й главы той же книги, прибавляет к ним другие. Именно эти законы (Втор. 27,3) им было приказано написать на больших камнях, обмазанных известью, при переходе через Иордан. Эти законы были также вписаны самим Моисеем в книгу и переданы священникам и старейшинам Израиля (Втор. 31,9), и им поведено было (ст. 26) положить эту книгу одесную ковчега завета, ибо в самом ковчеге были лишь десять заповедей. Относительно именно этого закона Моисей (Втор. 17,18) повелел, чтобы цари израильские сделали себе копию, и это тот самый закон, который был долгое время потерян, снова найден потом в храме в царствование Иосии и властью последнего объявлен законом Бога. Но Моисей, записавший этот закон, и Иосия, открывший его снова, оба обладали гражданской верховной властью. Отсюда поэтому следует, что право объявить Писание каноническим принадлежало гражданской верховной власти.
Кроме этой книги Закона, никакая другая не считалась у евреев законом Бога на протяжении периода, протекшего со времени Моисея до времени после плена. Ибо пророки, за исключением немногих, жили в эпоху плена или незадолго перед, ней, и их пророчества не только не считались законом, но даже они сами преследовались отчасти лжепророками, отчасти царями, совращенными этими лжепророками с пути истины. И сама эта книга, утвержденная Иосией как закон Бога, а с ней вся история дел Господних была потеряна во время плена и разграбления города Иерусалима, как это явствует из 3‑й книги Ездры (14, 21):
Закон твой сожжен, и оттого никто не знает, что сделано тобой или что должно им делать. А перед пленом, между временем, когда закон был утерян (точно время в Писании не указывается, но можно предполагать, что это было в царствование Ровоама, когда (3 Цар. 14, 26) царь египетский Сусаким разграбил храм), и временем Иосии, когда он был снова найден, евреи не имели писаного Слова Божия, а руководствовались своим собственным усмотрением или подчинялись руководству тех, кого каждый из них считал пророком.
Когда Ветхий завет стал каноническим. Отсюда мы можем заключить, что писания Ветхого завета, которые мы имеем сейчас, не были каноническими, а также не были законом у евреев до возобновления их завета с Богом по возвращении из плена и восстановлении их государства при Ездре. Начиная же с этого времени они считались у евреев законом и как таковой были переведены на греческий язык семьюдесятью старейшинами Иудеи, помещены в библиотеку Птолемея в Александрии и признаны Словом Божиим.. Ввиду того что Ездра был первосвященником, а первосвященник был гражданским сувереном, то очевидно, что писания во все времена объявлялись законом исключительно лишь верховной гражданской властью.
Новый завет стал каноническим под властью христианских суверенов. Из писаний отцов церкви, которые жили в эпоху до признания государством христианской религии и писания которых были санкционированы императором Константином, мы знаем, что книги Нового завета, которые мы сейчас имеем, считались христианами того времени (за исключением немногих, которые ввиду своей малочисленности были объявлены еретиками, тогда как все остальные считались верными сынами католической церкви) наставлениями Святого Духа и, следовательно, каноном, или правилом веры. Тогдашние христиане ценили и уважали своих учителей так же, как обычно ученики уважают своих первых учителей, от которых они восприняли какое‑нибудь учение. Поэтому нет сомнения в том, что когда апостол Павел направлял свои послания тем церквам, которые он обратил, или когда какой‑нибудь другой апостол или ученик Христа посылал послания тем, кто тогда уверовал в Христа, то эти послания воспринимались теми, кому они были адресованы, как истинное христианское учение. Но так как в то время не власть и полномочия учителей, а вера самих слушателей побуждала их воспринимать указанным образом слова учителей, то это значит, что не апостолы делали свои собственные писания каноническими, а каждый обращенный делал их таковыми для себя.
Однако вопрос здесь не в том, что какой‑либо христианин сделал законом, или каноном, для себя (он может это снова отвергнуть по тому же праву, по которому принял), а в том, что было сделано каноном для христиан так, что они, не совершая беззакония, не могут ничего совершать против этого. Предположение о том, что Новый завет может в этом смысле быть каноном, т. е. законом, там, где закон государства не сделал его таковым, противоречит естественному закону. Ибо закон, как уже было показано, есть постановление человека или собрания, которым мы дали верховное право издавать такие правила для руководства нашими действиями, какие они сочтут разумными, и наказывать нас, когда мы делаем что‑либо против них. Если поэтому кто‑либо иной предложит нам правила, которых верховный правитель не предписал, то такие правила являются лишь советом, и, хорош ли он или плох, тот, кому этот совет дается, не может, не совершая беззакония, отказаться соблюдать его. А если этот совет противоречит уже установленным законам, то тот, кому он дается, не может, не совершая беззакония, соблюдать его, каким бы разумным он ни считал его. Я говорю, что он не может в этом случае руководствоваться им в своих действиях и в разговоре с другими людьми, хотя он может, не совершая этим ничего предосудительного, верить своим частным учителям и желать, чтобы они имели свободу осуществить свой совет и чтобы этот совет государство объявило законом. Ибо внутренняя вера по самой своей природе невидима и изъята из человеческой подсудности, между тем как проистекающие из нее слова и действия, являющиеся нарушением нашей обязанности гражданского повиновения, представляют собой беззаконие по отношению к Богу и человеку. Принимая во внимание, что Спаситель объявил свое Царство не от мира сего и заявил, что пришел не для того, чтобы судить, а для того, чтобы спасти мир, он не подчинил нас никаким иным законам, кроме законов государства, т. е. евреев – законам Моисея (о которых он говорит (Матф. 5, 17), что пришел не разрушать их, а исполнять), другие народы – законам их различных суверенов, а всех людей – естественным законам. Соблюдение законов государства сам наш Спаситель и Его апостолы рекомендовали нам в своем учении как необходимое условие, чтобы быть допущенными им в последний день в Его Вечное Царство, где будет защита и вечная жизнь. Ввиду того что как Спаситель, так и Его апостолы оставили не новые законы, которые обязали бы нас в этом мире, а новое учение, имеющее целью подготовить нас к грядущему миру, то книги Нового завета, содержащие это учение, не являются обязательными канонами, т. е. законами, до тех пор, пока повиновение им не сделано обязательным благодаря постановлению тех, кому Бог дал на земле власть быть законодателями, а до этого они являются лишь добрыми и спасительными советами для направления грешников на путь спасения, – советами, которые всякий человек, не совершая беззакония, может на свой страх и риск принимать или отвергать.
Кроме того, миссия, возложенная нашим Спасителем Христом на своих апостолов и учеников, заключалась в том, чтобы провозглашать Его не настоящее, а грядущее Царство и учить все народы, и крестить их, чтобы они уверовали, и входить в дома тех, кто примет их, а там, где они не были бы приняты, отряхнуть прах с ног своих, но не призывать на них небесный огонь, чтобы погубить, и не принуждать их к повиновению силой меча. Во всем перечисленном нет ничего, что говорило бы о власти, а все говорит лишь об убеждении. Он послал их, как овец к волкам, а не как царей к своим подданным. Они были уполномочены не издавать законы, а лишь повиноваться и учить повиновению существующим законам, и, следовательно, они не могли сделать свои писания обязательными канонами без помощи верховной гражданской власти. Поэтому писания Нового завета лишь там имеют силу закона, где законная гражданская власть сделала их таковыми. Король, или суверен, делает это законом также и для себя, причем этим законом он подчиняется не пастырю или апостолу, который его обратил, а непосредственно, как и апостолы, самому Богу и его Сыну Иисусу Христу.
О власти соборов объявлять Писания законом. Некоторую видимость, будто во время и в местах преследования христиан Новый завет имел силу закона для тех, кто принял христианское учение, могут породить постановления, изданные христианскими синодами. Ибо мы читаем (Деян. 15, 28), что собор апостолов, старейшин и всей церкви выражается в таком стиле: Угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого, что говорит как будто о власти возлагать бремя на тех, кто принял их учение. Но возлагать бремя на другого есть как будто то же самое, что обязать, и поэтому может казаться, что постановления этого собора были законами для тех христиан. И однако они были не в большей мере законами, чем другие правила: покайся, крестись, соблюдай заповеди, веруй в Евангелие; придите ко мне; продай все, что имеешь; раздай это бедным и следуй за мной. Эти правила являются не повелениями, а приглашениями и призывами к людям принять христианство, подобно призыву Исайи (4,1): Жаждущие, идите все к водам; …покупайте без платы вино и молоко. Прежде всего власть апостолов не была иной, чем власть нашего Спасителя, а это была власть приглашать людей принять Царство Божие, которое они сами считали Царством не настоящего, а грядущего, и так как они не имели царства, то не могли составлять законы. И во‑вторых, если бы постановления собора апостолов были законами, они не могли бы быть нарушены без греха. Однако же мы нигде не читаем, чтобы те, кто не принял учения Христа, совершали этим грех, а лишь читаем, что они умирали в своих грехах, т. е. что грехи против законов, которым они обязаны повиноваться, не были прощены. Этими законами были естественные и гражданские законы государства, которому всякий христианин подчинил себя договором. Поэтому под бременем, которое апостолы могли возложить на обращенных, следует понимать не законы, а условия, предложенные тем, кто искал спасения. Последние могли на свой страх и риск принять или отвергнуть эти условия, не совершая во втором случае нового греха, хотя не без опасности быть осужденными и исключенными из Царства Божия за их прошлые грехи. Вот почему апостол Иоанн (Иоан. 3, 36) не говорит о неверующих, что они навлекут на себя гнев Божий, а что гнев Божий пребывает на них, не говорит он также (Иоан. 3, 18) о них, что они будут осуждены, а что они уже осуждены. Точно так же нельзя себе представить, что благодетельный результат веры есть отпущение грехов, не представляя себе одновременно, что вред неверия есть оставление тех же самых грехов.
Однако для какой же цели (спросит, пожалуй, кое‑кто) апостолы, а после них другие пастыри церкви стали бы собираться и договариваться о том, какое учение следует установить как в отношении веры, так и образа жизни, если бы никто не был обязан соблюдать их постановления? На это можно ответить, что апостолы и старейшины этого собора уже в силу факта своего вступления в него были обязаны пропагандировать то учение, которое на нем было установлено и решено распространять, поскольку это не шло вразрез с более ранним законом, которому они обязаны были повиновением, но это не значит, что все другие христиане были обязаны соблюдать то, чему эти соборы учили. Ибо, хотя они могли обсуждать, чему каждый из них должен учить, они, однако, не могли обсуждать, что другие должны делать, поскольку их собрания не имели законодательной власти, которую могут иметь лишь гражданские суверены. Действительна, хотя Бог есть суверен всего мира, мы не обязаны принимать за Его закон все, что кто‑либо предложит от Его имени, а также не можем мы считать законом Бога ничто противоречащее гражданскому закону, которому Бог определенно заповедал нам повиноваться.
Если постановления апостольских соборов были не законами, а советами, то еще в меньшей мере являются законами постановления других учителей церкви или соборов, имевших место с тех пор, если они собирались без полномочий гражданского суверена. И следовательно, хотя книги Нового завета содержат самые совершенные правила христианского учения, они все же не могут быть сделаны законами какой‑либо другой властью, кроме власти королей и верховных собраний.
О первом соборе, объявившем каноническими имеющимся у нас теперь Писания, не сохранилось никаких известий. Ибо собрание канонов апостолов, приписанное первому после апостола Петра епископу Рима Клименту, являются сомнительным. Дело в том, что хотя в этом собрании подведены итоги каноническим книгам, однако слова sint obis omnibus clericis et laicis libri venerandi, etc. содержат разделение христиан на духовных лиц и мирян, не имевшее места в практике эпохи, столь близкой апостолу Петру. Дервым известным собором, установившим каноническое Писание, является Лаодикийский собор (канон 59), запретивший чтение других книг, кроме тех, которые были объявлены им каноническими. Это предписание было адресовано не каждому христианину, а лишь тем, кто имел полномочия читать что‑нибудь публично в церкви, т. е. только духовенству.
О праве устанавливать церковные должности во времена апостолов. Из должностных лиц церкви во времена апостолов некоторые имели наставнические функции, другие – чисто служебные. В задачи первых входило благовествование Царства Божия неверующим, совершение таинств и богослужения и наставление новообращенных в правилах веры и поведения. Служебными были должности дьяконов, т. е. тех, кто был назначен заботиться о мирских потребностях церкви в такое время, когда весь клир жил на общие средства, собранные из доброхотных пожертвований верующих.
Среди наставнических должностных лиц первыми и главными были апостолы, которых было вначале двенадцать. Они были избраны и поставлены самим нашим Спасителем. В их задачи входило не только проповедовать, учить и крестить, но также быть Свидетелями воскресения нашего Спасителя. Это свидетельство было специфическим и существенным признаком, которым апостольство отличалось от всякой другой духовной должности. Ибо апостолом мог быть лишь тот, кто или видел нашего Спасителя после Его воскресения, или общался с Ним до этого и видел Его дела и другие доказательства Его божественности, и только при всех этих условиях он мог считаться достаточным свидетелем. Поэтому при выборе нового апостола на место Иуды Искариота апостол Петр говорил (Деян. 1, 21, 22): Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. Слово надобно подчеркивает здесь как необходимую особенность апостола факт его общения с первыми и избранными апостолами в то время, когда наш Спаситель открылся во плоти.
Назначение Матфея апостолом явилось актом собрания. Первым апостолом из тех, кто не был назначен Христом во время его пребывания на земле, был Матфей, избранный следующим образом. В Иерусалиме собралось около ста двадцати христиан (Деян. 1, 16). Они наметили двух – Иосифа, прозванного Иустом, и Матфея (ст. 23) – и бросили жребий; и выпал жребий Матфею, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам (ст. 26). Таким образом, мы здесь видим, что назначение этого апостола было актом собрания, а не апостола Петра, и все одиннадцать апостолов участвовали в этом избрании лишь как члены собрания.
Павел и Варнава были утверждены апостолами церковью в Антиохии. После Матфея никто не был назначен апостолом, кроме Павла и Варнавы, назначение которых (как мы читаем в Деян. 13, 1‑3) произошло следующим образом: В Антиохии в тамошней церкви были некоторые пророки и учители: Варнава, и Симеон, называемый Нигер, и Луции Киринеянин, и Манаил, совоспитанник Ирода, четвертовластника, и Савл. Когда они служили Господу и постились. Дух Святый сказал: Отделите Мне Варнаву и Савла на дело, к которому Я призвал их. Тогда они, совершив пост и молитву и возложив на них руки, отпустили или из этой цитаты видно, что хотя Варнава и Савл были призваны Святым Духом, однако это призвание было им объявлено и их миссия была утверждена местной церковью Антиохии. А что их призвание было к апостольству, видно из того, что они оба названы (Деян. 14, 14) апостолами. А что они стали апостолами именно в силу этого решения антиохийской церкви, ясно видно из того факта, что апостол Павел (Римл. 1, 1) употребляет те слова, которые употребил Святой Дух при его призвании. Ибо он величает себя апостолом, избранным к благовестию Божиему, намекая на слова Святого Духа отдели мне Варнаву и Савла, и т. д. Однако, ввиду того что делом апостола было быть свидетелем воскресения Христа, кое‑кто может спросить здесь, каким же образом апостол Павел, не общавшийся с Христом до его страстей, мог знать о его воскресении? На этот вопрос легко ответить, что сам наш Спаситель явился после своего вознесения к нему с неба на пути в Дамаск ; и избрал его сосудом чтобы возвещать имя его перед язычниками и царями и сынами Израилевыми, и, следовательно (так как он видел Господа после Его страстей), он был .полноправным свидетелем Его воскресения. Что касается Варнавы, то он был учеником до периода страстей Господних. Поэтому ясно, что Павел и Варнава были апостолами, В, однако же, они были избраны и уполномочены не одними первыми апостолами, а церковью в Антиохии, подобно тому как Матфей был избран и уполномочен церковью в Иерусалиме.
Какие церковнослужители являются наставниками.
Епископ – слово, означает «надсмотрщик», или «надзиратель», какого‑либо дела, и в частности «пастырь» или «пастух», и отсюда метафорически стало употребляться не только среди евреев, бывших первоначально пастушеским народом, но также и среди язычников для обозначения сана царя, или другого правителя, или вождя народа, все равно, правил ли он посредством законов или посредством учения. Таким образом, апостолы были первыми христианскими епископами, назначенными самим Христом, и в этом смысле апостольство Иуды названо (Деян. 1, 20) его епископством. Впоследствии, когда были назначены старейшины в христианских церквах, на которых было возложено учением и советом руководить христианской паствой, эти старейшины были также названы епископами. Тимофей был старейшиной (слово старейшина в Новом завете обозначает как должность, так и возраст), и, однако же, он был также епископом, т. е. епископы были тогда равнозначны старейшинам. Мало того, сам апостол Иоанн, любимый апостол нашего Господа, начинает свое второе послание следующими словами: Старец – избранной госпоже. Из всего этого видно, что епископ, пастырь, старейшина, доктор, т. е. учитель, были в эпоху апостолов лишь различными наименованиями одной и той же должности. Ибо тогда в христианской церкви не было никакой принудительной власти, а лишь руководство учением и убеждением. Царство Божие должно было еще прийти в мир грядущий, так что ни в какой церкви не могло быть принудительной власти, до тех пор пока государство не признало христианской веры, следовательно, не было в церкви разнообразия властей, хотя и было разнообразие должностей.
Кроме этих наставнических должностей в церкви, а именно апостолов, епископов, старейшин, пастырей и учителей, призванных благовествовать Христа евреям и язычникам и направлять и учить тех, кто уверовал, мы не находим в Новом завете никаких других должностей. Ибо под именем евангелистов и пророков обозначается не какая‑нибудь должность, а различные дарования, благодаря которым те или другие люди были ценны для церкви; так, например, евангелисты были ценны тем, что они описывали жизнь и деяния нашего Спасителя. Такими евангелистами были и апостолы Матфей и Иоанн, и ученики Марк и Лука, и все те, кто писал на ту же тему (как, например, апостолы Фома и Варнава, хотя церковь не получала книг, авторство которых приписывалось бы им). Пророки же были ценны тем, что обладали даром толковать Ветхий завет, а иногда возвещали церкви свои особые откровения. Ибо ни эти дарования, ни способность говорить новыми языками, ни дар изгонять бесов или лечить другие болезни – и вообще ничто, кроме правильного призвания и избрания на должность учителя, не давало основания быть должностным лицом в церкви.
Рукоположение учителей. Подобно тому как апостолы ; Матфеи, Павел и Варнава не были назначены апостолами ; самим нашим Спасителем, а были избраны церковью, т. е. собранием христиан, а именно Матфей – иерусалимской церковью, а Павел и Варнава – антиохийской церковью, точно так же пресвитеры и пастыри в других городах избирались церквами этих городов. Для доказательства этого посмотрим прежде всего, как апостол Павел поступает при рукоположении пресвитеров в тех городах, где он обратил людей в христианскую веру непосредственно после того, как он и Варнава получили апостольство. Мы читаем (Деян. 14, 23), что они рукоположили пресвитеров в каждой церкви. Это с первого взгляда может быть принято как доказательство того, что они сами избирали и уполномочивали. Однако если посмотрим текст греческого оригинала, то станет очевидным, что они уполномочивались и избирались собранием христиан в каждом городе. Ибо в греческом оригинале сказано: рукоположив их старейшинами поднятием рук в каждом собрании. Но хорошо известно, что во всех тех городах должностные ли чиновники избирались голосованием, и – так как обычно поднятие рук было признаком утвердительного голосования в отличие от отрицательного – назначить какое‑нибудь должностное лицо в одном из этих городов означало лишь собрать вместе народ и избрать это должностное лицо большинством голосов, причем это большинство выражалось; поднятием рук, голосованием шарами, способами или камешками, которые каждый клал в один из сосудов, назначенных для утверждения или отрицания, ибо В разных городах были различные обычаи на этот счет, каким образом, своих старейшин избирало собрание. Апостолы были лишь председателями собрания, на обязанности которых лежало созвать собрание для таких выборов, объявить имена избранных и дать им свое благословение, называемое в наше время посвящением. По этой причине, кто были председателями собраний, а ими были в отсутствие апостолов пресвитеры, назывались – antistites. Слово это означает главное лицо собрания на чьей обязанности лежали подсчет голосов и объявление избранных, а там, где голоса разделялись поровну, – решение обсуждаемого вопроса прибавлением своего голоса, что является обязанностью председателя собрания. И так как все церкви избирали своих пресвитеров одним и тем же способом, то там, где употребляется слово поставить (как, например, Тит 1,5): для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты поставил по всем городам пресвитеров), это следует понимать согласно вышеизложенному, а именно что Тит должен был созвать верующих и избрать им пресвитеров большинством голосов. Было бы странно, если бы в городе, где люди, может быть никогда не видевшие должностного лица, избранного иначе, чем на собрании, став христианами, стали вдруг себе мыслить иной способ избрания своих учителей и руководителей, т. е. своих пресвитеров (иначе называемых епископами), чем избрание большинством голосов. Точно так же не было иного способа избрания епископов (до того как императоры сочли необходимым регулировать эти выборы в целях сохранения мира), как лишь собраниями христиан в каждом городе.
То же самое подтверждается продолжающейся и поныне практикой избрания епископов Рима. Ибо если епископ, покидая какое‑нибудь место, чтобы перенести свое пастырское служение в другое место, имел бы право назначить своего преемника в пастырском служении, то тем паче он имел бы право назначить преемника в том месте, где он служит вплоть до смерти. Однако же мы никогда не находим, чтобы какой‑нибудь епископ Рима назначал своего преемника. Ибо на протяжении долгого периода они избирались народом, как это доказывает мятеж, вспыхнувший по поводу этих выборов, когда шла борьба между двумя кандидатами – Дамазом и Урсицином. Сила этого мятежа была так велика, что, по свидетельству Аммиана Марцеллина префект Ювентий, оказавшись не в силах водворить мир между ними, вынужден был уйти из города. В самой же церкви было найдено около ста убитых по этому случаю. И хотя позже римские епископы избирались сперва всем римским духовенством, а затем кардиналами, однако никогда преемник не назначался своим предшественником. Поэтому если римские епископы никогда не претендовали на право назначать своих преемников, то я считаю себя вправе заключить, что они без нового расширения своей власти не имели права назначать преемников другим епископам, а эту добавочную власть мог отнять у церкви и отдать им лишь тот, кто имел законную власть не только учить церковь, но и повелевать ею, а это мог быть лишь гражданский суверен.
Кто является служителем церкви. Слово служитель, означает человека, добровольно заботящегося о делах других. Служитель отличается от слуги только тем, что слуги обязаны в силу своего положения исполнять все, что им прикажут, между тем как служители обязались лишь постольку, поскольку добровольно взяли на себя определенную задачу, и поэтому они ни к чему большему не обязаны. Таким образом, служителями были как те, кто учил Слову Божию, так и те, кто заботился о мирских делах церкви, но они были служителями различных лиц. Ибо пастыри церкви, названные (Деян. 6, 4) служителями слова, являются служителями Христа, ибо это слово Его. Служение же дьякона, названное (ст. 2) обслуживанием столов, есть служение церкви или собранию. Таким образом, никто в отдельности и ни вся церковь не могли сказать о своем пастыре, что он является их служителем. О дьяконе же независимо от того, взял ли он на себя заботу о столах или о распределении средств существования среди христиан, в то время когда христиане в каждом городе жили в общности имущества или на средства доброхотных жертвователей, как это было в первое время, или он взял на себя заботу о молитвенном доме, или о доходах, или о других делах церкви – во всех этих случаях все собрание имело основание называть его своим служителем.
Дело в том, что основным занятием дьяконов было обслуживание собрания, хотя они не упускали случая также проповедовать Евангелие и распространять учение Христа каждый в соответствии со своими дарованиями, как .это делал Стефан, или проповедовать и крестить, как это делал Филипп. Ибо тот Филипп, который проповедовал Евангелие в Самарии и крестил (Деян. 8, 38) евнуха, был Филипп‑дьякон, а не Филипп‑апостол. Это видно из того (ст. 1), что, когда Филипп проповедовал в Самарии, апостолы были в Иерусалиме и (ст. 14), услышав, что Самаряне приняли Слово Божие, послали к ним Петра и Иоанна, которые возложили руки на тех, кто был крещен (ст. 15), и те приняли Духа Святого, которого они раньше от крещения Филиппа не приняли. Ибо для сошествия Святого Духа необходимо было, чтобы их крещение было совершено и подтверждено служителем слова, а не служителем церкви. Поэтому для подтверждения крещения тех, кого крестил дьякон Филипп, апостолы послали из Иерусалима в Самарию из своей среды Петра и Иоанна, пожаловавших тем, кто был раньше только крещен, те духовные блага, которые были знамениями Святого Духа и которые в то время сопровождали всех истинно верующих. А в чем эти блага состояли, можно понять из следующих слов апостола Марка (16, 17, 18): Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем. Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы. Этим Филипп не мог их наделить, а апостолы могли и, как видно из этого места, действительно наделяли всякого человека, который искренне уверовал и был крещен служителем самого Христа. А что касается нашего времени, то или служители Христа не способны теперь наделять людей этой властью, или теперь имеется очень мало искренне верующих, или Христос имеет очень мало служителей.
И как их избирают. Что первые дьяконы были избраны не апостолами, а собранием учеников, т. е. христианами всякого сорта, видно из Деяний, где мы читаем, что, когда умножилось число учеников, двенадцать апостолов созвали их и, сказав, что нехорошо апостолам, оставив Слово Божие, заботиться о столах, велели следующее (6, 3): Братия, выберите из среды, себя семь человек изведанных, исполненных Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту службу. Отсюда видно, что хотя апостолы объявили их избранными, однако избирало их собрание. И это (ст. 5) еще более ясно видно из дальнейшего, где написано, что это предложение было угодно всему собранию, и оно выбрало семь человек.
Церковные доходы по закону Моисея. В эпоху Ветхого завета одни только представители колена левитов допускались к священству и другим низшим церковным должностям. Земля была разделена между другими коленами (за исключением левитов), которых благодаря подразделению колена Иосифа на два подколена, Ефраима и Ионассии, оставалось двенадцать. Левитам были назначены определенные города для их жительства с предместьями для их скота. Вместо удела же левиты должны были получать десятину от плодов земли их братьев. Содержание же священников составлялось из десятины этой десятины вместе с долей от жертвоприношений. Ибо Господь сказал Аарону (Чис. 18, 20): В земле их не будешь иметь удела, и части не будет тебе между ними; Я часть твоя и удел твой среди сынов Израилевых. Так как Бог был царем и избрал себе колено левитов в качестве своих государственных служителей, то он назначил им в качестве содержания государственные доходы, т. е. ту часть, которую Бог выделил для самого себя. А эта часть состояла из десятин и жертвоприношений. И в этом смысле следует понимать слова Бога твое наследство. Поэтому к левитам может быть с полным основанием применено название «клир», означающее жребий или наследство. Это не значит, конечно, что они были больше, чем другие, наследниками Царства Божиего, а лишь то, что наследство Бога было их уделом. Но так как Бог сам был их царем в это время, а Моисей, Аарон и последующие первосвященники были его наместниками, то отсюда явствует, что право на десятины и жертвоприношения было установлено гражданской властью. После того как израильтяне отвергли Бога, потребовав себе царя, левиты продолжали пользоваться теми же доходами. Но их право на это производилось из того обстоятельства, что цари никогда не отнимали его у них. Ибо государственные доходы были в распоряжении того, кто представлял лицо государства, и этим представителем до плена был царь. А также по возвращении из плена они по‑прежнему платили свои десятины священникам. Следовательно, до этого времени доходы церкви определялись гражданским сувереном.
Во времена нашего Спасителя и после него. О средствах к жизни нашего Спасителя и его апостолов мы читаем лишь, что они имели суму (которую носил Иуда Искариот), и что те апостолы, которые были рыбаками, иногда занимались своим промыслом, и что, когда наш Спаситель послал двенадцать апостолов проповедовать, он запретил им (Матф. 10, 9, 10) носить в своих сумах золото, серебро и медь, ибо трудящийся достоин пропитания. Отсюда с вероятностью можно заключить, что их доходы не были в несоответствии с их занятием. Ибо их занятие состояло (ст. 8) в том, чтобы даром давать, поскольку они даром получали, и их средства к жизни составлялись из доброхотных даяний тех, кто верил в разносимую апостолами благую весть о приходе Мессии и Спасителя. К этим даяниям мы можем прибавить благодарственные приношения тех, кого наш Спаситель исцелил от болезней (Лук. 8, 2, 3): некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мариян, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, дочь Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему именем своим.
После вознесения нашего Спасителя христиане в каждом городе жили в общности имущества (Деян. 4, 34), на деньги, вырученные от продажи земель и владений и положенные к ногам апостолов не по обязанности, а добровольно, ибо сказал Анании апостол Петр (Деян. 5,4): чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось. Эти слова показывают, что Анании незачем было утаивать из своих земель и денег, когда он клал их к ногам апостолов, так как он вообще не обязан был вносить что‑нибудь, а на то была его добрая воля. И как во времена апостолов, так и вплоть до эпохи Константина Великого включительно мы найдем, что доходы епископов и пастырей христианской церкви составлялись из добровольных взносов верующих. О десятинах еще нигде не говорится в течение этого периода, но любовь христиан к своим пастырям была так велика в эпоху Константина и его сыновей, что Аммиан Марцеллин, описывающий мятеж во время борьбы между Дамазом и Урсицином за епископство, говорит, что было за что бороться, так как епископы того времени благодаря щедрости паствы, и особенно знатных дам, жили в роскоши, разъезжали в каретах и роскошествовали в пище и одежде.
Служители Евангелия жили от щедрот паствы. Но тут может кто‑нибудь спросить: разве пастыри церкви были обязаны тогда жить на добровольные пожертвования, как на милостыню? Ведь говорит апостол Павел (1 Коринф. 9, 7): какой воин служит когда‑либо на своем содержании?.. Кто, пася стадо, не ест молока от стада? И дальше (ст. 13): Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?, т. е. содержанием им служит доля от того, что приносится в жертву. И затем (ст. 14) он кончает следующими словами: Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования. Эти слова действительно говорят о том, что паства была обязана содержать своих пастырей церкви, но не о том, что пастыри могли определять размер и род своего содержания и быть полными его распорядителями. Их содержание поэтому должно было или зависеть от благодарности и щедрости каждого отдельного представителя их паствы, или устанавливаться всем собранием. Однако всем собранием оно не могло быть установлено, ибо решения собраний не были тогда законами. Поэтому доходы пастырей церкви, до того как императоры и гражданские суверены стали регулировать их законами, составлялись лишь из добровольных пожертвований. Служащие жертвеннику жили тем, что жертвовалось. Так и пастыри церкви могли брать то, что жертвовала им их паства, но не могли требовать того, что не жертвовалось. В каком суде могли бы эти пастыри, не имевшие трибуналов, предъявить свой иск? Или, если бы они имели третейские суды в своей среде, кто стал бы приводить их судебные решения в исполнение, раз они не имели тогда власти вооружать своих должностных лиц? Приходится поэтому полагать, что определенные доходы могли быть назначены пастырям церкви лишь всем собранием и лишь тогда, когда постановления этих собраний имели силу не только канонов, но и законов, и эти законы могли быть изданы лишь императорами, королями или другими гражданскими суверенами. Право десятины, установленное законом Моисея, не могло быть применено тогда к служителям Евангелия, так как Моисеи и первосвященники были гражданскими суверенами народа под верховным владычеством Бога, чье Царство среди евреев было действительно существующим тогда, между тем как Царство Божие должно еще прийти через Христа.
До сих пор было показано, кем являются пастыри церкви; каковы их полномочия (а именно что они должны были проповедовать, учить, крестить и председательствовать в различных собраниях); в чем заключается церковное наказание, т. е. отлучение от церкви (а именно что там, где христианство было запрещено гражданскими законами, оно заключалось в том, что христиане должны были избегать общества отлученного, а там, где христианство было предписано гражданским законом, отлученный исключался из собраний христиан); кто избирал пастырей и служителей церкви (а именно собрание); кто посвящал и благословлял избранных (а именно пастырь); каковы были установленные доходы пастырей церкви (а именно что они составлялись лишь из того, что приносили им их собственные владения, из того, что они добывали трудами рук своих, и из добровольных пожертвований благочестивых и благодарных христиан). Нам остается теперь рассмотреть, какова роль в церкви тех лиц, которые, будучи гражданскими суверенами, приняли христианскую веру.
Гражданский суверен, будучи христианином, имеет право назначать пасторов. Прежде всего нам надлежит помнить, что право судить о том, какие учения благоприятствуют миру и должны распространяться среди подданных во всех государствах, неотделимо от гражданской верховной власти (как это уже было доказано в главе XVIII), все равно, является ли ее носителем один человек или собрание людей. Ибо для всякого мало‑мальски здравомыслящего человека очевидно, что человеческие действия управляются теми мнениями, которые люди имеют о благе или зле, могущих проистекать для них из этих деяний, и что если люди, у которых раз сложилось мнение, что их повиновение суверенной власти для них будет более вредно, чем неповиновение, не будут повиноваться законам, этим они опрокинут государство и внесут хаос и гражданскую войну, для избежания которой и установлено всякое гражданское правление. И вот почему во всех государствах язычников суверены носили имя пастырей народа, так как ни один подданный в этих государствах не мог учить чему‑либо народ без их разрешения и полномочий.
Нельзя думать, что короли‑язычники лишаются этого права при своем обращении в веру Христа, который никогда не предписывал, чтобы уверовавшие в Него короли были низложены, т. е. подчинены кому‑нибудь помимо Него самого, или, что то же самое, лишены власти, необходимой для сохранения мира среди их подданных и защиты последних от иноземных врагов. Поэтому короли‑христиане остаются верховными пастырями их народа и имеют власть назначать каких им угодно пастырей, чтобы учить церковь, т. е. учить народ, порученный их заботе.
Мало того, если даже предположим, что право избрания своих пастырей остается, как до обращения королей, за церковью, ибо так было в эпоху самих апостолов (что уже было показано в этой главе), то и в этом случае право будет принадлежать гражданскому суверену‑христианину. Ибо, исповедуя христианство, суверен тем самым определяет, чему следует учить, а так как он суверен (что означает то же, что лицо, представляющее церковь), то избранные им учителя избраны церковью. И если собрание христиан в христианском государстве избирает своего пастыря, то его избирает суверен, ибо избрание совершено по его полномочию; точно так же как когда город избирает своего старосту, то это избрание является актом того, кто имеет верховную власть, ибо всякое совершенное действие является действием того, без чьего согласия оно недействительно. Вот почему, какие бы примеры ни приводились из истории относительно избрания пастырей – народом или клиром, – эти примеры не есть доказательства против права какого‑либо гражданского суверена, ибо кто бы ни избрал пастырей, он делал это на основании полномочий суверена. Как во всяком христианском государстве гражданский суверен есть верховный пастырь, чьей заботе поручена вся паства его подданных, и, следовательно, все другие пастыри назначаются по его полномочию и от него получают свою власть учить и совершать всякое другое пастырское служение, то отсюда следует также, что только от гражданского суверена все другие пастыри получают свое право учить, проповедовать и совершать все другие функции, относящиеся к этой должности, и что они являются лишь служителями суверена в той же мере, в какой его служителями являются должностные лица в городах, судьи – в судах и командиры – в армиях, ибо гражданский суверен всегда есть должностное лицо всего государства, судья всех тяжб и командующий всем войском. И это не потому, что те, кто учит, являются подданными суверена, а потому, что его подданными являются те, кого следует учить. Ибо если мы предположим, что какой‑нибудь христианский король перепоручает власть назначать пастырей в его владениях другому королю (как, например, многие христианские короли доверяют эту власть папе), то он этим не ставит пастыря над собой, а также верховного пастыря над своим народом, ибо это означало бы для такого короля лишить себя гражданской власти. В самом деле, так как власть суверена зависит от того мнения, которое люди имеют о своем долге по отношению к нему, и от их страха наказания в загробном мире, то в нашем случае власть короля зависела бы также от ловкости и лояльности учителей, которые не меньше других людей подвержены не только честолюбию, но и невежеству. Так что там, где иностранец имеет право назначать учителей, это право ему дано сувереном того государства, где они должны учить. Христианские пастыри являются нашими учителями христианства, короли же являются отцами семейств и могут брать школьных наставников для своих подданных по рекомендации иностранца, но не по его приказанию, особенно в тех случаях, когда тот, кто их рекомендует, может извлечь явную и большую выгоду от плохого обучения учителями тех подданных, для которых они предназначены; точно так же короли не обязаны держать учителей дольше, чем это совместимо с благом государства, о котором короли обязаны заботиться все время, пока они сохраняют какое‑нибудь другое существенное право верховной власти.
Пастырскую власть только суверены имеют jure divino, другие пастыри – jure civili. Если поэтому кто‑нибудь спросил бы пастыря при исполнении им обязанностей, как первосвященники и старейшины народа спросили нашего Спасителя (Матф. 21, 23): Какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть?, то единственным правильным ответом, который пастырь мог бы дать на этот вопрос, был бы ответ, что он делает это властью государства, данной ему королем или представляющим государство собранием. Все пастыри, за исключением верховного, исполняют свои обязанности по праву, т. е. по полномочию гражданского суверена, т. е. jure civili. Король же и всякий другой суверен исполняет свои обязанности верховного пастыря по непосредственному полномочию от Бога, т. е. по божественному праву, или jure divino. Вот почему никто, кроме королей, не может вставить в свой титул как признак подвластности одному Богу Dei gratia rex и т. д. О своих полномочиях епископы обязаны сначала сказать: милостью королевского величества епископ такой‑то епархии или, как гражданские служители, именем его величества. Ибо когда они пишут: Divina providentia, что означает то же, что и Dei gratia, они этим, хотя и в завуалированной форме, отрицают, что получили свою власть от гражданского государства, и лукаво сбрасывают с себя узы гражданского подданства, что противоречит интересам единства и защиты государства.
Христианские короли обладают властью исполнять все виды пастырских функций. Но если всякий христианский суверен является верховным пастырем своих подданных, то выходит, что он имеет также власть не только проповедовать (чего, может быть, никто не будет отрицать), но также крестить и совершать таинство тайной вечери, освящать храмы и рукополагать пастырей на служение Богу, что большинство людей отрицает отчасти потому, что суверены обычно не занимаются этим, а отчасти потому, что совершение таинств и посвящение лиц и освящение мест для святых целей требует возложения рук таких людей, которые путем такого возложения рук со времени апостолов преемственно назначались для подобного рода служения. Поэтому для доказательства того, что христианские короли имеют власть крестить и посвящать, я должен объяснить как то, почему суверены обычно не занимаются этим, так и то, каким образом им дано право делать это, если они хотят, без обычной церемонии возложения рук.
Никто не станет сомневаться в том, что король, искусный в знаниях, по тому же праву своего сана, по которому он уполномочивает других читать лекции в университетах, может и сам читать их. Тем не менее, так как забота об общих делах государства отнимает все его время, ему лично не подходит заниматься этим специальным делом. Король мог бы также, если бы ему угодно было, сидеть в суде, слушать и решать всякого рода тяжбы по тому же праву, по которому он уполномочивает других делать это, однако лежащая на нем обязанность повеления и управления заставляет его быть непрерывно в шлеме и поручать служебные должности другим под его верховным руководством. Таким же образом и наш Спаситель, который, наверное, имел право крестить, никого не крестил (Иоан. 4, 2) сам, а посылал своих апостолов и учеников. Точно так же и апостол Павел, вынужденный проповедовать в различных и отдаленных местах, крестил немногих. Из всех коринфян он крестил лишь (1 Коринф. 1, 14, 16) Криспа, Гайя и Стефана. Причина этого в том, что его основной обязанностью было проповедовать. Из этого ясно, что выполнение более сложной обязанности, как, например, управление церковью, освобождает от выполнения менее сложной. Причина, по которой христианские короли не крестят, очевидна, и это та же причина, по которой в наше время очень немногие бывают крещены епископами и еще меньше того – папой.
А относительно возложения рук, насколько оно является необходимым условием права королей крестить и посвящать, мы можем сказать следующее.
Возложение рук – древняя общепринятая среди евреев церемония, посредством которой обозначалось и указывалось лицо или какой‑нибудь предмет, являвшийся объектом человеческой молитвы, благословения, жертвоприношения, посвящения, осуждения или другого действия. Так, например, Иаков, благословляя детей Иосифа (Быт. 48, 14), простер правую руку свою и положил на голову Ефрему, хотя сей был меньший, а левую на голову Манассии. И это он сделал с намерением (хотя они так были подведены к нему Иосифом, что для выполнения своего намерения Иаков был вынужден простирать руки накрест) обозначить, кому он хочет дать большее благословение. Точно так же было поведено Аарону (Исх. 20, 10) при принесении жертвы возложить его руки… на голову тельца (ст. 15), возложить его руки на голова овна. То же самое говорится в книге Левит (1, 4 и 8, 14). Тоже – при назначении Моисеем Иисуса Навина начальником израильтян, т. е. при посвящении его в служители Бога (Чис. 27, 23): и возложил на него руки свои и дал ему наставление, определяя и указывая точно, кому они должны повиноваться в войне. И при посвящении левитов (Числ. 8, 10) Бог приказал, чтобы возложили сыны Израилевы руки свои на левитов, и при осуждении совершившего богохульство (Лев. 24, 14) Бог повелел: все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями. Почему же должны были положить только слышавшие, а не священник, левит или какой‑нибудь другой служитель правосудия, если не потому, что никто другой не был способен обозначить и показать перед глазами всего общества, кто именно совершил богохульство и заслуживает смерти? А при обозначении человека или какого‑нибудь предмета руками ошибки для глаза менее возможны, чем при произнесении их наименования вслух.
Эта церемония столь строго соблюдалась, что при благословении всего собравшегося народа, которое нельзя было сделать возложением рук, Аарон (Лев. 9,22), однако, поднял… руки свои, обратившись к народу, и благословил его. Мы читаем также о подобной церемонии у язычников при освящении храма, а именно что священ ник клал руку на какой‑нибудь столб храма и держал ее так, пока произносил слова освящения. При публичном богослужении, очевидно, считалось более естественным обозначить какую‑нибудь отдельную вещь руками, чтобы удостоверить глаз, чем обозначать ее словами, удостоверяющими лишь ухо.
Церемония эта поэтому не была новшеством во времена нашего Спасителя. Так, Иаир (Марк 5, 23), у которого была больна дочь, умолял Бога не лечить ее, а возложить на нее руки, чтобы она выздоровела. И тогда (Матф. 9, 13) приведены были к Нему дети, чтобы Он возложил на них руки и помолился.
В соответствии с этим древним обрядом апостолы, пресвитеры и само собрание пресвитеров клали руки на тех, кого они назначали пастырями, и одновременно молились, чтобы на них снизошел Святой Дух. Эта церемония совершалась не однажды, а иногда – несколько раз, по мере того как представлялся новый повод. Но цель была одна и та же, а именно точное и добросовестное обозначение лица, назначенного или для пастырского служения вообще, или для какой‑нибудь специальной миссии; так, например, апостолы, помолившись, возложили руки на семь дьяконов (Деян. 6, 6), что было сделано не для того, чтобы дать им Святой Дух (ибо Святого Духа, как видно из предыдущего ст. 3, они были преисполнены до своего избрания), а чтобы предназначить их для указанного служения. А после того как Филипп‑дьякон обратил некоторых людей в Самарии, Петр и Иоанн отправились туда (Деян. 8, 17) и возложили руки на них, и они приняли Духа Святаго. И это право имел не только апостол, но и пресвитер. Ибо апостол Павел говорит Тимофею (1 Тим. 5, 2): Рук ни на кого не возлагай поспешно, т. е. никого не определяй поспешно к пастырскому служению. В 1‑м Послании к Тимофею (4, 14) мы читаем, что все собрание пресвитеров возложило руки на Тимофея, но это следует понимать так, что кто‑то сделал это по поручению собрания, вероятнее всего их председателя собрания, каковым, может быть, был сам апостол Павел. Ибо в своем 2‑м Послании к Тимофею (1,6) он напоминает ему возгревать дар Божий, который в тебе через мое рукоположение, из чего, между прочим, видно, что под Святым Духом подразумевается не третье лицо в божественной Троице, а дарования, необходимые для пастырского служения. Мы читаем также, что на апостола Павла были дважды возложены руки: один раз – Ананием в Дамаске (Деян. 9, 17, 18) при крещении Павла, а второй раз (Деян. 13, 3) – в Антиохии, когда он впервые был послан проповедовать. Применение этой церемонии при назначении пастырей имело целью обозначить то лицо, которому давалось соответствующее право. Но если бы какой‑нибудь христианин имел право учить раньше, еще до своего перехода в христианство, то его крещение не давало ему никакого нового права, а лишь побудило бы его проповедовать истинное учение, т. е. правильно использовать свое право, и поэтому возложение рук было бы не нужно, так как для этого достаточно было одного крещения. Всякий же суверен еще до принятия им христианства имел власть учить и назначать учителей, поэтому христианство не давало ему никакой новой власти, а лишь наставляло его на путь обучения истине. И следовательно, суверены не нуждались в специальном возложении рук (помимо возложения рук при крещении), которое уполномочивало бы их выполнять какую‑нибудь часть пастырских функций, как крещение и посвящение. И если в эпоху Ветхого завета, пока верховная власть находилась в руках первосвященника, только он один имел право посвящать, то дело обстояло иначе, когда верховная власть Перешла к царям. Ибо мы читаем (3 Цар. 8), что Соломон благословил народ, освятил храм и произнес ту публичную молитву, которая служит образцом для подобных молитв при освящении христианских церквей и часовен, из чего явствует, что он обладал не только правом церковного управления, но и правом исполнять церковные функции.
Гражданский суверен, если он христианин, – глава церкви в своих владениях. Из этого соединения в лице христианских суверенов политических и церковных прав вытекает, что христианские суверены имеют над своими подданными всю ту власть, которая может быть дана человеку, дабы он управлял внешними действиями людей как в области политики, так и в области религии, и что эти суверены могут издавать такие законы, какие они сами сочтут наиболее целесообразными для управления своими подданными, поскольку они образуют церковь, ибо как государство, так и церковь образуют одни и те же люди.
Поэтому, если этим суверенам угодно, они могут (как это и делают сейчас многие христианские короли) поручить управление своими подданными в делах религии папе, но тогда папа подвластен в этих вопросах им, и он выполняет это поручение на чужой территории jure civili, т. е. именем гражданского суверена, а не jure divino, т. е. именем Бога, и он поэтому может быть освобожден от этой должности, когда суверен сочтет это необходимым для блага своих подданных. Точно так же, если суверенам угодно, они могут поручить заботу о религии одному верховному пастырю или собранию пастырей и дать им ту власть над церковью или одному над другими, какую они сочтут наиболее подходящей, и жаловать им по своему усмотрению почетные титулы епископов, архиепископов, священников или пресвитеров, и устанавливать для них источники доходов, будь то десятины или другие источники, какие им будет угодно, ибо все, что они делают, делают по указаниям своей совести и отвечают за это лишь перед Богом. Только гражданскому суверену принадлежит право назначать судей и толкователей канонических писаний, ибо только он один придает им силу законов. Точно так же только он придает силу отлучениям, которыми пренебрегали бы, если бы они не сопровождались такими законами и наказаниями, которые способны смирить упорных отступников и заставить их объединиться с остальной церковью. Короче говоря, гражданский суверен имеет верховную власть во всех делах, как церковных, так и гражданских, поскольку дело касается действий и слов, ибо только они одни известны и могут быть предметом обвинения, а над тем, что не может быть предметом обвинения, нет судьи, кроме Бога, ведающего сердцами. И эти права неотъемлемы от верховной власти как монархов, так и верховных собраний, ибо те, кто являются представителями христианского народа, суть представители церкви, так как церковь и христианское государство одно и то же.
Рассмотрение книги кардинала Беллармина «De summo pontifice». Хотя то, что я сказал здесь и в других местах этой книги, достаточно ясно обосновывает верховную власть христианских суверенов, однако так как общее притязание римского папы на эту власть было поддержано главным образом и, я думаю, так сильно, как только это возможно, кардиналом Беллармином в его полемическом сочинении «De summo pontifice»,то я счел необходимым подвергнуть разбору, по возможности кратко, его основания и силу его рассуждения.
Книга первая. Из пяти книг, написанных им на эту тему, первая содержит три вопроса. Сначала разбирается вопрос о том, какая из форм правления – монархическая, аристократическая или демократическая – является наилучшей, причем автор приходит к заключению, что наилучшей является не какая‑либо одна из них, а лишь смешанная из всех трех. Вторым разбирается вопрос о том, какая из этих форм правления является наилучшей для церкви, причем автор высказывается за смешанную, по более приближающуюся к монархии. В‑третьих, обсуждается вопрос о том, занимал ли апостол Петр в этой смешанной монархии место монарха. Что касается первого вопроса, то я уже достаточно доказал (в главе XVIII), что все правительства, которым люди обязаны повиноваться, являются неразложимыми и абсолютными. В монархии верховная власть принадлежит лишь одному человеку, и все другие люди, имеющие какую‑нибудь власть в государстве, имеют ее лишь по его полномочию и пока ему угодно и осуществляют ее его именем. При аристократии же и демократии имеется лишь одно верховное собрание с той же властью, которая в монархии принадлежит монарху и является не смешанной, а абсолютной верховной властью. Там же, где одна из форм правления уже установилась, не приходится рассуждать о том, какая из трех форм правления наилучшая, а всегда следует предпочитать, поддерживать и считать наилучшей существующую, ибо делать что‑нибудь, что может привести к ниспровержению существующей формы правления,– значит противоречить как естественному, так и положительному Божественному Закону. Кроме того, вопрос о том, какая форма правления наилучшая, не имеет никакого отношения к власти пастыря (за исключением того случая, когда он обладает гражданской верховной властью), ибо пастыри призваны не управлять людьми приказами, а лишь учить их и убеждать доводами, предоставляя своим слушателям решать, принимают они или отвергают преподанное им учение. Действительно, монархия, аристократия и демократия обозначают для нас три вида суверенов, а не три вида пастырей, или, как мы можем сказать, три вида отцов семейств, а не три вида школьных учителей их детей.
Поэтому второе заключение относительно лучшей формы правления церкви не имеет никакого отношения к вопросу о власти папы вне его собственных владений, ибо во всех других государствах его власть (если он вообще имеет какую‑либо) есть лишь власть школьного учителя, а не власть отца семейства.
В качестве основного аргумента в пользу своего третьего заключения, а именно что апостол Петр был монархом в церкви, он приводит место из апостола Матфея (16, 18, 19): Ты – Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою и т. д. И дам тебе ключи Царства Небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах. Однако при ближайшем рассмотрении это место доказывает, что церковь Христа имеет своим фундаментом один лишь догмат, а именно тот, который, будучи признан Петром от имени всех апостолов, дал повод нашему Спасителю произнести цитированные выше слова. Чтобы ясно понять, о чем идет тут речь, мы должны принять во внимание, что Спаситель самолично через Иоанна Крестителя и своих апостолов проповедовал лишь один догмат веры, что он есть Христос, так что все другие догматы веры являются таковыми, лишь поскольку они зиждутся на этом фундаменте. Первым начал Иоанн (Матф. 3, 2), проповедуя лишь: Приблизилось Царство Небесное, затем проповедовал то же самое наш Спаситель (Матф. 4, 17). И в заповеди, данной Иисусом своим двенадцати апостолам (Матф. 10, 7), говорится о проповедовании лишь этого догмата. Это был основной догмат, т. е. фундамент церковной веры. Впоследствии, когда апостолы вернулись к Иисусу, он спросил их всех (Матф. 16, 13, 14), а не одного лишь Петра, за кого люди почитают Меня, и апостолы ответили, что одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков. Тогда Иисус снова спросил их всех (не только Петра): А вы за кого почитаете Меня? На это апостол Петр ответил за них всех: Ты – Христос, Сын Бога живого, что является, как я сказал, основой веры всей церкви. Это дало повод нашему Спасителю сказать: На сем камне Я создам церковь Мою. Из этого очевидно, что под краеугольным камнем церкви подразумевается основной догмат церковной веры. Но почему же, возразит кто‑нибудь, наш Спаситель вставляет слова ты – Петр? Если оригинал этого текста был бы переведен дословно, то легко было бы видеть основание указанной вставки. Мы должны принять во внимание, что апостол Симон имел прозвище Камень (что по‑сирийски будет Cephas). Наш Спаситель поэтому после признания Петром основного догмата сказал, намекая на имя последнего, следующее: Ты – Камень, и на этом Камне я создам церковь Мою. Это все равно как если бы он сказал: этот догмат, что я есмь Христос, есть основа всей той веры, которую я требую от всех тех, кто должен стать членами моей церкви. Такой намек на имя собеседника не является необычным в обиходной речи. Однако странной и неясной выглядела бы речь нашего Спасителя, если бы он, намереваясь воздвигнуть свою церковь на личности апостола Петра, сказал бы: «ты – Камень, и на сем Камне я создам церковь мою», когда следовало ясно и недвусмысленно сказать: «на тебе я создам церковь мою»,– при этом обороте намек на имя Петра все еще сохранялся бы. А что касается следующих слов: Я дам тебе ключи царства небесного и т. д., то это не больше того, что наш Спаситель дал также остальным своим ученикам (Матф. 18, 18): Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Однако, как бы мы ни толковали эти тексты, несомненно, что пожалованная здесь власть принадлежит всем верховным пастырям, а таковыми являются все христианские гражданские суверены в их собственных владениях. И это в такой степени верно, что, если бы апостол Петр или сам наш Спаситель склонил кого‑нибудь из суверенов к тому, чтобы уверовать в него и признать его Царство, то, ввиду того что его Царство не от мира сего, он предоставил бы верховную заботу об обращении своих подданных одному лишь этому суверену или же должен был бы лишить его верховной власти, неотделимой частью которой является право учить. И этого достаточно для опровержения выводов первой книги, где Беллармин стремится доказать, что апостол Петр был всеобщим монархом церкви, т. е. монархом всех христиан мира.
Книга вторая. Вторая книга содержит два заключения, а именно что апостол Петр был епископом Рима и здесь умер и что римские папы являются его преемниками. Оба этих положения оспаривались другими исследователями. Но предположим, что они оба верны. Однако если под римским епископом следует разуметь или монарха церкви, или верховного пастыря ее, то епископом был не Сильвестр, а Константин, который был первым императором‑христианином. Подобно Константину, все другие императоры‑христиане были по праву верховными епископами Римской империи. Я говорю, Римской империи, а не всего христианства. Ибо все другие христианские суверены имели то же право как право, неотделимое от их верховной власти на их различных территориях. И это служит ответом на его вторую книгу.
Книга третья. В третьей книге Беллармин обсуждает вопрос о том, является ли папа Антихристом. Я со своей стороны не вижу никаких доводов за то, чтобы папа был Антихристом в том смысле, в каком Писание употребляет это слово, и не желаю пользоваться аргументом от качества антихриста, чтобы оспаривать власть, которую осуществляет или осуществлял папа во владении другого монарха или государства.
Ясно, что пророки Ветхого завета предсказывали, а евреи ждали прихода мессии, т. е. Христа, который восстановил бы среди них Царство Божие, отвергнутое ими во время Самуила, когда они потребовали царя, как у прочих народов. Это ожидание подвергало евреев опасности поддаваться обману таких людей, которые обладали как достаточным честолюбием, чтобы пытаться приобрести это Царство, так и достаточной ловкостью, чтобы обмануть народ кажущимися чудесами, ханжеством или правдоподобными речами и учением. Вот почему наш Спаситель и его апостолы предостерегали людей от лжепророков и лжехристов. Лжехристами являются те, кто выдает себя за Христа, не будучи таковым, подобно тому как, когда вследствие раскола в церкви выбирают двух пап, каждый называет другого антипапой или лжепапой. Поэтому антихрист в собственном значении слова имеет два существенных признака: один – что он не признает Иисуса Христом, а другой – что он признает Христом себя. Первый признак указан апостолом Иоанном в его 1‑м Послании (4, 3): всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста. А второй выражен в словах нашего Спасителя (Матф. 24, 5): многие придут под именем Моим, и будут говорить: «я Христос»; и опять (ст. 23): если кто скажет вам: «вот, здесь Христос, или там»,– не верьте. Поэтому антихрист должен быть лжехристом, т. е. одним из тех, кто будет выдавать себя за Христа. Из этих двух признаков, а именно непризнания Иисуса Христом и выдавания себя за Христа, следует, что антихрист должен также быть противником истинного Христа Иисуса, что является другим обычным значением слова «антихрист». Но среди этих многих антихристов имеется один особый – Антихрист как определенное лицо, а не неопределенный некий антихрист. Однако, ввиду того что римский папа не выдает себя за Христа и не отрицает, что Иисус есть Христос, я не понимаю, как можно его называть Антихристом, ведь под этим словом подразумевается не тот, кто ложно выдает себя за главного наместника Христа, а лишь тот, кто выдает себя за Христа. Имеется еще указание на время, в которое должен объявиться этот особый Антихрист, как, например (Матф. 24, 5), что тогда этот мерзкий опустошитель, реченный через пророка Даниила (Дан. 9, 27), будет стоять на святом месте, и будет великая скорбь, какой не было с начала мира и не будет, так что, если бы не сократились те дни, не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни (Матф. 24, 22). Но эта скорбь еще не пришла, ибо непосредственно за ней (ст. 29) должны померкнуть Солнце и Луна, и звезды должны падать с неба, и поколебаться небеса, и должен прийти снова на облаках со славой наш Спаситель. Следовательно, Антихрист еще не пришел, между тем как многие папы уже приходили и уходили. Ц Правда, присваивая себе право давать законы всем христианским королям и народам, папа незаконно захватывает царство мира сего, чего Христос не брал на себя. Однако папа делает это не как Христос, а за Христа, что не является признаком антихриста Книга четвертая. В четвертой книге Беллармин выставляет три положения в доказательство того, что папа есть верховный судья во всех вопросах веры и нравственности (что означает то же, что сказать, будто он является абсолютным монархом всех христиан мира). Первое положение – решения папы непогрешимы; второе – папа имеет власть издавать законы и наказывать тех, кто их не соблюдает; третье – наш Спаситель перенес всю церковную юрисдикцию на папу римского.
Тексты относительно непогрешимости папских суждений в вопросах веры. В пользу непогрешимости суждений папы Беллармин цитирует писания, прежде всего Луку (22, 31, 32): Симон! Симон! се Сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.
Согласно толкованию Беллармина, это место будто бы говорит за то, что Христос дал здесь Симону‑Петру две привилегии: одна – что ни его вера, ни вера кого‑либо из его преемников не оскудеет; другая – что ни он, ни кто‑либо из его преемников никогда не вынесут ошибочного решения по вопросам веры или нравственности, а также решения, противоречащего решению предыдущего папы, что является странным и натянутым толкованием. Однако тот, кто внимательно прочтет эту главу, найдет, что нет другого места во всем Писании, которое бы так говорило против власти папы, как именно это. Первосвященники и книжники хотели погубить нашего Спасителя в праздник Пасху, и Иуда уже носился с мыслью о предательстве. И вот настал день, когда надлежало заколоть пасхального агнца и наш Спаситель справлял праздник вместе со своими апостолами, которым Он сказал, что уже не будет это делать до прихода Царства Божия, и одновременно Он сказал им, что один из них предаст Его. И они начали спрашивать, кто из них сделает это, и одновременно (ввиду того, что следующую Пасху их учитель намеревался справлять, когда Он будет царем) начался между ними спор, кто тогда должен первенствовать. Поэтому наш Спаситель сказал им, что цари народов господствуют над своими подданными и называются именем, означающим (по‑древнееврейски) благодетелей, но Он не может быть таким к ним, и они должны стараться служить друг другу. Дальше (ст. 29) Он продолжает: Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, да ядите и пиете за трапезой Моею и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых. И после этого (ст. 31, 32), обращаясь к апостолу Петру, Он говорит: Симон! Симон! се Сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись (заметьте это), утверди в этой вере твоих братьев. На это апостол Петр ответил (как тот, кто не ждет власти в этом мире): Господи! С Тобою я готов и в темницу и на смерть идти. Из всего этого очевидно, что апостолу Петру не только не было дано никакого права судопроизводства в этом мире, но, наоборот, ему было дано поручение учить других апостолов, что они также не должны иметь такого права. А что касается непогрешимости окончательных приговоров апостола Петра в вопросах веры, то на основании приведенного текста можно лишь вывести, что Петр и впредь сохранит свою веру в этом пункте, а именно что Христос снова придет и будет обладать Царством в день Суда, причем этот дар не был дан этим текстом всем его преемникам, ибо мы видим, что они претендуют на царство в существующем ныне мире.
Второй текст, на который ссылается Беллармин,– это Матфей 16, 18: Ты – Петр, и на сем камне Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее, чем лишь доказано (как я уже показал в этой главе), что врата ада не одолеют признания Петра, давшего повод к этой речи, а именно признания, что Иисус есть Христос, сын Бога.
Третий текст – это Иоанн 21, 17: Паси овец Моих –содержит лишь поручение учить, и, если мы примем, что все остальные апостолы подразумеваются под словом «овцы», тогда это – верховное право учить. Но это было для того времени, когда еще не было христианских суверенов, ужо имевших это верховное право. Однако я уже доказал, что христианские суверены являются в своих владениях верховными пастырями, установленными для этого в силу своего крещения, хотя и без специального возложения рук. Поэтому возложение рук как церемония для обозначения лица, уполномоченного учить, чему ему угодно, не нужна, когда это лицо уже обозначено тем, что отмечено абсолютной властью над своими подданными. В самом деле, я уже раньше показал, что суверены в силу своего сана являются верховными учителями, и поэтому они своим крещением обязываются учить христианству. И если они терпят, чтобы другие учили их народ, то они это делают, рискуя своей собственной душой. Ибо именно от главы семейства Бог будет требовать отчета в том, как он наставлял своих детей и слуг. Именно об Аврааме, а не о его наемнике Бог говорит (Быт. 18, 19): Я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя ходить путем Господним, творя правду и суд.
Четвертое место, на которое ссылается Беллармин,– это Исход 28, 30: На наперсник судный возложи урим и туммим. Последние слова, говорит Беллармин, истолкованы в Септуагинте как очевидность и истина. Отсюда он заключает, что Бог дал первосвященнику очевидность и истину (что почти равно непогрешимости). Но все равно, говорит ли этот текст за то, что священнику даны были сама очевидность и истина, или этот текст является лишь напоминанием ему о том, что он должен точно все знать и праведно судить, – все же, раз это дано первосвященнику, значит, это дано гражданскому суверену. Ибо именно гражданским сувереном под верховным владычеством Бога был первосвященник в государстве Израиля. Следовательно, этот текст является доказательством в пользу того, что даром очевидности и истины, т. е. верховной властью над своими подданными в церковных делах, обладают гражданские суверены, т. е. этот текст говорит против притязаний папы на эту власть. Таким образом, мы рассмотрели все те тексты, которые Беллармин приводит в пользу непогрешимости суждений папы в вопросах веры.
Тексты относительно непогрешимости суждений папы в вопросах нравственности. В пользу непогрешимости суждений папы в вопросах нравственности Беллармин ссылается на текст из Иоанна 16, 13: Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину, где, говорит Беллармин, под всякой истиной подразумевается, по крайней мере, всякая истина, необходимая для спасения. Но этим ограничением он приписывает папе не больше непогрешимости, чем любому человеку, исповедующему христианство и не заслуживающему осуждения. Ибо если человек ошибается в каком‑нибудь пункте, не ошибаться в котором – необходимое условие спасения, то он не может спастись, так как необходимым условием спасения является лишь то, без чего невозможно спастись. Каковы эти пункты, я выясню в следующей главе на основании Писания. Здесь я лишь скажу, что, если бы мы и допустили, что папа абсолютно не может учить чему‑нибудь ошибочному, из этого еще не следовало бы, что это дает ему право судопроизводства во владениях другого монарха; разве только мы полагали бы, что человек обязан по совести поручать всякое дело лучшему мастеру даже и в том случае, когда он уже предварительно обещал эту работу другому.
Помимо ссылок на тексты Беллармин рассуждает и доказывает следующим образом. Если бы папа мог ошибаться в том, что необходимо для спасения, то это значило бы, что Христос недостаточно позаботился о спасении церкви, ибо он заповедал церкви следовать руководству папы. Однако этот довод был бы убедителен лишь в том случае, если бы автор показал, когда и где Христос заповедал это или вообще упоминает о папе. В самом деле, если бы мы даже допустили, что все, что было дано апостолу Петру, дано папе, нельзя, однако, считать закономерным повиновение папе в тех случаях, когда его повеления противоречат постановлениям законного суверена повинующегося, так как в Писании никому не заповедано повиноваться апостолу Петру.
Наконец, ни церковь не объявила, что папа является гражданским сувереном всех христиан мира, ни сам папа не провозгласил себя таковым, поэтому не все христиане обязаны признавать его право суда в вопросах нравственности. Ибо гражданская верховная власть и высшее право суда но вопросам нравственного поведения суть одно и то же. А творцы гражданских законов не только объявляют, но и устанавливают то, что соответствует и что не соответствует законам в человеческих действиях. Ибо правильность и неправильность человеческих нравов зависят исключительно от того, соответствуют или не соответствуют они закону суверена. И поэтому, когда папа притязает на верховенство в вопросах нравственности, он учит людей неповиновению их гражданским суверенам, что является ошибочным учением, противоречащим многим переданным нам в Писании правилам нашего Спасителя и его апостолов.
В доказательство того, что папа имеет власть издавать законы, Беллармин ссылается на многие тексты. Прежде всего на Второзаконие (17, 12): А кто поступит так дерзко, что не послушает священника, стоящего там на служении перед Господом, Богом твоим, или судьи… тот должен умереть,– и так истреби зло от Израиля. В ответ на это мы должны напомнить, что первосвященник (вслед и непосредственно за Богом) был гражданским сувереном и все судьи должны были быть установлены им. Приведенные слова поэтому имеют следующий смысл: человек, который поступит так дерзко, что не послушает гражданского суверена, который будет в те дни, или кого‑нибудь из его чиновников при исполнении его обязанностей,– этот человек должен умереть и т. д., что говорит определенно в пользу гражданской верховной власти против всемирной власти папы.
Во‑вторых, он ссылается на Матфея (16): и что свяжешь и т. д., причем Беллармин это связывание толкует в том смысле, в каком говорится (Матф. 23, 4) о книжниках и фарисеях: Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, и под этими словами, говорит Беллармин, подразумевается создание законов, и отсюда он заключает, что папа может издавать законы. Но этот текст тоже говорит в пользу законодательной власти гражданских суверенов, ибо книжники и фарисеи сидели на Моисеевом седалище, а Моисей непосредственно под Богом был сувереном народа израильского. Поэтому наш Спаситель заповедал делать все то, что они прикажут, но не все то, что они будут делать, т. е. повиноваться их законам, но не подражать их делам.
Третий текст, на который ссылается Беллармин,– это Иоанн 21, 17: Паси овец Моих. Но это не вручение законодательной власти, а лишь повеление учить. Составлять законы есть дело главы семьи, который выбирает домашнего священника по своему усмотрению, точно так же как по своему усмотрению он выбирает школьного учителя для своих детей.
Четвертый текст, на который Беллармин ссылается, а именно Иоанн 20, 21, говорит прямо против него. Ибо там сказано: Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас. Но наш Спаситель был послан, чтобы искупить своей смертью грехи тех, кто уверует в него, и своей проповедью и проповедью своих апостолов приготовить верующих к вступлению в Царство Божие, о котором он сам говорит, что оно не от мира сего, и о будущем пришествии которого он учил нас молиться, хотя отказывался (Деян. 1, 6, 7) говорить своим апостолам, когда оно придет, и по пришествии которого двенадцать апостолов будут сидеть на двенадцати тронах (каждый из которых, может быть, будет так же высок, как трон апостола Петра), чтобы судить двенадцать колен израилевых. Так как Бог‑Отец послал нашего Спасителя не для того, чтобы издавать законы в существующем мире, мы можем из приведенного текста заключить, что наш Спаситель послал апостола Петра точно так же не для того, чтобы издавать законы, а чтобы убедить людей ждать с твердой верой его второго пришествия, а до того времени, если они подданные, повиноваться своим государям, а если они государи, верить самим и всеми имеющимися средствами побудить к тому же своих подданных; это обязанность епископа. Поэтому этот текст в противоположность тому, что хочет доказать кардинал Беллармин, является наиболее сильным доводом в пользу объединения верховной церковной власти с верховной гражданской.
Пятая ссылка – это Деяния 15, 28, 29. Угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда. Слова «возлагать бремя» кардинал Беллармин приводит как доказательство того, что апостолы обладали законодательной властью. Однако кто из читавших этот текст может утверждать, что употребляемый здесь апостолами способ выражения не может быть употреблен так же хорошо при даче совета, как и при составлении закона? Стиль закона мы приказываем, но мы считаем за благо есть обычный стиль тех, кто даст лишь совет. И те, кто дает совет, возлагает бремя, хотя это бремя является условным, т. е. те, кому этот совет дается, берут на себя это бремя лишь в том случае, если они хотят достичь своих целей. И таковым именно является бремя воздержания от удавленины и блуда, и это бремя не абсолютно, но рекомендовано на тот случай, если те, кому это советуют, не желают грешить. Я раньше показал (глава XXV), что закон тем отличается от совета, что основанием для него является намерение и благо того, кто его предписывает, между тем как основанием для совета является намерение и благо того, кому этот совет дается. В нашем же случае апостолы ставят своей целью не собственное благо, а благо обращенных язычников, именно их спасение. Ибо апостолы получат свою награду за приложенные ими усилия в наставлении обращенных язычников независимо от того, послушаются ли те этих наставлений или нет. Таким образом, постановления совета апостолов были не законами, а советами.
Шестой текст, на который ссылается Беллармин,– это Послание к Римлянам (13, I): Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога. Под этими властями, говорит Беллармин, подразумеваются не только мирские князья, но и князья церкви. На это я отвечаю прежде всего, что князья церкви лишь те, кто одновременно и гражданские суверены, причем их церковная власть не выходит за пределы их гражданской верховной власти. Вне же этих пределов они могут считаться учителями, но не князьями. Ибо если бы апостол полагал, что мы должны быть покорны как нашим князьям, так и папе, то он учил бы нас тому, что Христос сам объявил невозможным, а именно служить двум господам. И хотя апостол в другом месте говорит: Я пишу это, отсутствуя, дабы, присутствуя, не прибегнуть к мерам строгости согласно власти, которую дал мне Господь,– это не значит, что он претендует на власть приговаривать кого‑нибудь к смертной казни, тюремному заключению, изгнанию, битью кнутом или денежному штрафу, каковые меры суть наказания. Под мерами строгости может подразумеваться лишь отлучение от церкви, которое без содействия гражданской власти сводится лишь к тому, что верующие избегают общества отлученного и имеют с ним не больше дела, чем с язычником и мытарем. Во многих случаях такое отлучение могло грозить большими бедствиями отлучающему, чем отлученному.
Седьмая ссылка Беллармина – это 1 Коринф. 4, 21: С жезлом прийти к вам или с любовью и духом кротости? Но и здесь под жезлом подразумевается не власть должностного лица наказывать преступников, а лишь власть отлучения от церкви, являющаяся по своей природе не наказанием, а лишь возвещением наказания, которое наложит Христос, когда Он будет владеть своим Царством в день Страшного суда. Да и тогда оно будет не наказанием в собственном смысле, какому подвергается подданный за нарушение закона, а местью, которой подвергается враг или мятежник, отрицающий право нашего Спасителя на царство. Таким образом, и этот текст не доказывает, что епископ, не являющийся одновременно гражданским сувереном, обладает законодательной властью.
Восьмая ссылка Беллармина – это 1 Тим. 3, 2: Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, что является, говорит Беллармин, законом. Я полагал, что никто не мог создавать законы для церкви, кроме ее монарха – апостола Петра. Но если мы даже допустим, что это правило было составлено властью апостола Петра, я все же не вижу основания, почему предпочтительнее называть это правило законом, чем советом, принимая во внимание, что Тимофей был не подданным, а учеником апостола Павла, и паства, порученная заботам Тимофея, состояла не из его подданных в царстве, а из его учеников в школе Христа. Если все правила, которые апостол Павел преподает Тимофею, являются законами, то почему также не считать законом наставление: Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина ради желудка твоего? И почему также не считать законами правила, предписываемые хорошими врачами? Однако не повелительная форма выражения делает какое‑нибудь правило законом, а лишь абсолютная покорность того лица, которому это правило адресовано.
Точно так же и приводимый Беллармином девятый текст из того же послания к Тимофею (5, 19): Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях,‑является не законом, а мудрым правилом.
Десятая цитата Беллармина взята из Евангелия от Луки (10, 16): Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается. Нет никакого сомнения в том, что отвергающий совет тех, кто был послан Христом, отвергает этим совет самого Христа. Однако кто в наше время является посланным Христа, если не те, кто назначен пастырями законной властью? А кто является законно назначенным, если он не назначен верховным пастырем? А кто же, будучи назначен в христианском государстве верховным пастырем, не является назначенным властью суверена этого государства? Из этого текста поэтому следует, что тот, кто слушается своего христианского суверена, слушается Христа, а тот, кто отвергает учение, поощряемое его христианским королем, отвергает учение Христа (т. е. следует обратное тому, что намерен доказать на основании этой цитаты Беллармин). Но все это не имеет ничего общего с законом. Более того, если христианский король выступает в роли пастыря и учителя своих подданных, он этим не делает свои учения законами. Он не может обязать людей верить, хотя как гражданский суверен он может создать законы, соответствующие его учению, и эти законы могут обязать людей к определенным действиям, а иногда и к таким, которые люди без их законов не совершали бы и которые суверен не должен был бы предписывать. Когда такие действия предписаны, они являются законами, а те внешние действия, которые совершаются из повиновения этим законам без внутреннего одобрения, являются действиями суверена, а не подданного, являющегося в этом случае простым инструментом, лишенным всякого собственного побуждения и совершающим свои действия только потому, что Бог заповедал повиноваться законам.
Одиннадцатым доводом Беллармина является всякий текст, где апостол облекает свой совет в форму, в которой люди привыкли выражать приказание, или где апостол обозначает следование его совету словом повиновение. Поэтому прежде всего цитируется 1 Коринф. 11,2: Хвалю вас, братия, что вы… держите предания так, как я передал вам. В греческом оригинале сказано: Хвалю вас, что вы держите то, что я передал вам, так, как я передал вам, что далеко не обозначает, будто эти правила были законами или чем‑либо иным, кроме добрых советов. А текст из 1 Фее. 4, 2:
Вы знаете, какие мы дали вам заповеди Наш Спаситель пришел сам не для того, чтобы судить, т. е. не для того, чтобы быть царем в этом мире, а чтобы пожертвовать собой ради грешников и оставить учителей в своей церкви, которые вели бы, но не тащили бы людей к Христу, не приемлющему никогда вынужденных действий (к которым только и приводят законы), а лишь внутреннее обращение сердца. Последнее же производится не законом, а советом и учением.
Далее кардинал Беллармин цитирует 2 Фес. 3, 14: Если же кто не послушает слова нашего в сем. послании, того имейте на замечании и не общайтесь с ним, чтобы устыдить его, где он из слова повиноваться делает заключение, что это послание было законом для фессалоникийцев. Послания императоров были в самом деле законами. Если поэтому послание апостола Павла было бы также законом, то фессалоникийцы должны были бы повиноваться двум господам. Однако слову повиноваться соответствует в греческом оригинале слово, означающее послушать или осуществлять, что применимо не только к тому, что приказано человеком, имеющим право наказывать, но также и к тому, что дано нам в качестве совета для нашего собственного блага. Вот почему апостол Павел не предлагает неповинующегося убить, или бить, или заключить в тюрьму, или подвергнуть денежному штрафу, каковые меры мог бы принять законодатель, а лишь предлагает не общаться с ним, чтобы устыдить его. Из этого видно, что христианам внушала страх не власть апостола, а его репутация среди верующих, ибо перед ним христиане испытывали благоговейный трепет.
Последняя ссылка Беллармина – это Евр. 13, 17: Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет. Но и здесь под повиновением подразумевается следование их советам, ибо основанием для нашего повиновения указываются не воля и приказание наших пастырей, а наше собственное благо, так как эти пастыри пекутся о спасении наших душ, а не об увеличении собственного могущества и власти. Если бы тут подразумевалось, что все, чему пастыри учат, есть закон, тогда законодательную власть имел бы не только папа, но каждый пастырь в своем приходе. Кроме того, те, кто обязан повиноваться своим пастырям, не имеют права подвергать испытанию их приказания. Что же тогда скажем по поводу правила, преподанного нам апостолом Иоанном (1 Послание 4, I): He всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире? Ясно, следовательно, что мы можем оспаривать учение наших пастырей, но никто не может оспаривать закон. Все согласны, что постановления гражданских суверенов являются законами, и если кто‑нибудь помимо суверена мог бы составлять законы, то всякое государство, а следовательно, и всякий мир и правосудие перестали бы существовать, что противоречило бы всем законам, как божественным, так и человеческим. Поэтому ни из этого, ни из какого‑нибудь другого текста Писания нельзя почерпнуть доказательства в пользу того, будто постановления папы имеют силу закона даже там, где он не обладает гражданской верховной властью.
Спор о верховенстве между папой и другими епископами. Последнее положение, которое Беллармин старается доказать, заключается в том, что наш Спаситель Христос поручил церковную юрисдикцию непосредственно одному лишь папе. Этим положением Беллармин стремится отстоять верховенство папы не от христианских монархов, а от других епископов. Во‑первых, говорит он, бесспорно, что юрисдикция епископов, по крайней мере в основном, есть de jure divino, т. е. по божественному праву, в доказательство чего он цитирует слова апостола Павла в Послании к Ефесянам (4, 11), где говорится, что после своего вознесения на небо Христос дал благодать людям и поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных – пастырями и учителями. Отсюда Беллармин заключает, что епископы действительно имеют свою юрисдикцию по божественному праву, но он не желает признать, что они имеют это право непосредственно от Бога, а думает, будто они получают его через папу. Однако если говорится о человеке, что он имеет свою юрисдикцию de jure divino, но не непосредственно, то имеется ли в христианском государстве какая‑нибудь законная юрисдикция, хотя бы и гражданская, которая не была бы также de jure divino? Ибо христианские короли имеют свою гражданскую власть непосредственно от Бога, а подчиненные им должностные лица выполняют свои различные функции в силу данных им суверенами полномочий. Следовательно, все, что они делают, в не меньшей степени является de jure divino mediate, чем то, что делает епископ в силу назначения его папой. Всякая законная власть есть от Бога: непосредственно от Бога – власть верховного правителя, а опосредствованно – власть тех, кто уполномочен этим верховным правителем. Таким образом, или Беллармин должен признать, что всякий констебль в государстве занимает свою должность по Божественному праву, или же он не должен думать, что какой бы то ни было епископ, кроме самого папы, занимает свою должность по Божественному праву.
Однако если речь идет не о тех текстах, где сказано, что папа имеет гражданскую верховную власть, то весь этот спор о том, предоставил ли Христос юрисдикцию одному лишь папе или же кроме него и всем другим епископам, является спором de lana caprina. Ибо никто из них не имеет (там, где они не являются суверенами) никакой юрисдикции. В самом деле, юрисдикция есть право слушать и решать тяжбы между людьми, которое может принадлежать лишь тому, кто имеет власть предписывать правила насчет того, что правомерно и что неправомерно, т. е. составлять законы и мечом правосудия принуждать людей подчиняться своим решениям, вынесенным им самим или назначенными им для этого судьями, а такой власти не имеет законным образом никто другой, помимо гражданского суверена.
Поэтому когда Беллармин ссылается на главу Евангелия от Луки, где говорится, что наш Спаситель созвал своих учеников и выбрал из них двенадцать человек, которых Он назвал апостолами, то он этим доказывает, что Христос избрал своих апостолов (всех, за исключением Матфея, Павла и Варнавы), уполномочил их и приказал им проповедовать, но не судить и не решать тяжбы между людьми. Ибо это право, от которого Христос сам отказался, сказав: Кто сделал Меня судьей или делителем между вами? И в другом месте: Царство мое не от мира сего. Но о том, кто не имеет власти слушать и решать тяжбы между людьми, нельзя сказать, что он имеет какую бы то ни было юрисдикцию. И тем не менее это не исключает того, что наш Спаситель дал им право проповедовать и крестить во всех частях мира, если только это им не запрещалось их собственными законными суверенами. Ибо и сам Христос, и его апостолы ясно заповедали нам во многих местах во всем повиноваться нашим суверенам.
Те аргументы, которыми Беллармин пытается доказать, что епископы получают свою юрисдикцию от папы, бьют мимо цели (ввиду того что сам папа не обладает правом юрисдикции во владениях других монархов). Однако так как все его ссылки доказывают, наоборот, что все епископы, поскольку они обладают правом юрисдикции, получают это право от своих гражданских суверенов, то я не премину привести их здесь.
Первый аргумент – это ссылка на книгу Чисел (11), где говорится, что, когда Моисей оказался не в силах один нести все бремя управления делами народа израильского, Бог повелел ему избрать семьдесят старейшин и взял часть от духа Моисея, чтобы дать ее тем семидесяти старейшинам. Беллармин говорит, что это место не следует понимать в том смысле, будто Бог ослабил этим дух Моисея, ибо это не облегчило бы его бремени, а это следует понимать лишь так, что эти семьдесят старейшин получили свою власть от Моисея. И это толкование Беллармина является правильным и остроумным. Но так как Моисей имел тогда всю полноту верховной власти в государстве евреев, то этим ясно обозначено, что старейшины получили свою власть от гражданского суверена. Таким образом, эта ссылка доказывает, что во всяком христианском государстве епископы имеют свою власть от гражданского суверена, а от папы – лишь на его собственной территории, а не на территории другого государства.
Второй аргумент Беллармин выводит из природы монархии. В монархии, говорит он, вся власть сосредоточена на одном человеке, а все остальные имеют свою власть от него. Церковь же управляется монархически. Этот аргумент имеет силу также для христианских монархов, которые являются действительными монархами своего народа, т. е. их собственной церкви (ибо церковь и христианский народ одно и то же), между тем как власть папы, хотя бы это был апостол Петр, является не монархией, ибо она не имеет никакого дела ни с верховенством (archical), ни с господством (ctatical), а только с обязанностью наставлять (didactical), так как Господь принимает не вынужденное, а лишь добровольное повиновение.
Третьим аргументом служат Беллармину слова св. Киприана, назвавшего седалище апостола Петра истоком, источником, корнем, солнцем, от которого производится власть епископов. Однако по естественному праву (которое является лучшим принципом правомерности и неправомерности, нежели слова какого‑нибудь учителя церкви, который всего лишь человек) гражданский суверен во всяком государстве является истоком, источником, корнем и солнцем, от которого производится всякая юрисдикция. Поэтому юрисдикция епископов имеет своим источником гражданского суверена.
Четвертым аргументом служит Беллармину факт неравенства юрисдикции епископов. Ибо если бы Бог, говорит он, дал им право юрисдикции непосредственно, то, дав им одинаковый ранг, он дал бы им и одинаковую юрисдикцию. Однако мы видим, что некоторые епископы являются епископами лишь одного города, другие – сотни городов, а иные – многих провинций – различие, которое не было установлено Богом. Юрисдикция епископов поэтому не от Бога, а от человека, и один имеет более обширную, другой менее обширную юрисдикцию в зависимости от усмотрения князя церкви. Этот аргумент имел бы силу, если предварительно было бы доказано, что папа имел всеобщую юрисдикцию над всеми христианами. Однако поскольку не было доказано и доподлинно известно, что обширная юрисдикция папы была дана ему теми, кто имел ее, именно римскими императорами (ибо константинопольский патриарх на основании того же титула, именно на основании того, что он епископ столицы империи и резиденции императора, требовал для себя равных прав с папой), постольку отсюда следует, что все другие епископы имеют свою юрисдикцию от суверенов той страны, где они ее осуществляют. Подобно тому как епископы по этой причине имеют свою власть не de jure divino, точно так же не de jure divino имеет свою власть и папа, за исключением той страны, где он также и гражданский суверен.
В качестве пятого аргумента Беллармин выдвигает следующее положение: Если бы епископы имели свою юрисдикцию непосредственно от Бога, то папа не мог бы лишить их ее, ибо папа не может делать ничего, что шло бы вразрез с божественным установлением. Это положение правильно и хорошо обосновано. Однако, – говорит он, – папа имеет право это делать и делает. С этим тоже можно согласиться, поскольку дело касается собственных владений папы или владений какого‑либо другого монарха, предоставившего папе это право, но нельзя согласиться с тем, что это право папы является всеобщим и вытекающим из его права на папские владения. Ибо это право принадлежит всякому христианскому суверену в пределах его собственных владений и неотделимо от верховной власти. До того времени, как народ израильский поставил над собой царя, согласно повелению Бога Самуилу, по примеру других народов, гражданская власть принадлежала первосвященнику, и никто, кроме него, не мог назначать и увольнять низшего священника. Но эта власть потом перешла к царям, как это может быть доказано тем же аргументом Беллармина. Ибо, если бы священник (будь это первосвященник или другой) имел свою юрисдикцию непосредственно от Бога, он не мог бы быть ее лишен царем, так как царь не мог делать ничего, что шло бы вразрез с божественным установлением. Однако достоверно известно, что царь Соломон (3 Цар. 2, 26, 27) удалил от священства первосвященника Авиафара и поставил на его место Садока (ст. 35). Поэтому цари могут таким же образом ставить и удалять епископов в зависимости от того, сочтут ли то или другое полезным в интересах хорошего управления своими подданными.
Шестой его аргумент таков: если бы епископы имели свою юрисдикцию de jure divino, т. е. непосредственно от Бога, то сторонники такого взгляда привели бы в доказательство его какое‑нибудь Слово Божие, но они не могут его привести. Аргумент этот хорош, и мне нечего возразить против него. Но его не хуже можно использовать и для доказательства того, что сам папа не имеет никакой юрисдикции во владениях другого государя.
В качестве последнего своего аргумента Беллармин приводит свидетельство двух пап, Иннокентия и Льва, и я не сомневаюсь, что он с таким же основанием мог бы привести свидетельство всех почти пап после апостола Петра. В самом деле, так как человеческому роду присуща от природы любовь к власти, то всякий, кто стал папой, придет в искушение поддерживать это же самое мнение. Однако все они, как Иннокентий и Лев, будут свидетельствовать лишь о самих себе, и поэтому их свидетельство не имеет никакого значения.
О светской власти пап. В пятой книге Беллармин защищает четыре положения. Первое – что папа не есть властитель всего мира; второе – что папа не есть властитель всего христианского мира; третье – что папа вне его собственной территории не имеет непосредственной светской юрисдикции. С этими тремя положениями можно легко согласиться. Четвертое положение гласит, что папа во владениях других суверенов имеет верховную светскую власть косвенно. С этим нельзя согласиться, разве только под косвенно Беллармин подразумевает, что папа приобрел эту власть косвенными путями. В таком смысле можно признать и это положение. Но я полагаю, что, когда Беллармин говорит, что папа имеет верховную власть косвенно, он этим хочет сказать, что светская юрисдикция принадлежит папе по праву, но что это право есть лишь следствие его пастырской власти, которой он не мог бы осуществлять, не имея указанного права, и, таким образом, верховная гражданская власть является необходимым придатком к его пастырской власти (которую Беллармин называет духовной). Отсюда вытекает, что папа, если он считает, что интересы спасения душ этого требуют, может менять царства, отбирая их у одних и отдавая другим.
Прежде чем подвергнуть критическому рассмотрению аргументы, при помощи которых Беллармин пытается доказать свое учение, я считаю не лишним развить все логические следствия этого учения, дабы государство и монархи, обладающие верховной властью в разных государствах, могли обдумать, насколько в их интересах допущение этого учения и насколько оно совместимо с благом их подданных, за которых они должны будут давать отчет в день Страшного суда.
Когда Беллармин говорит, что папа не имеет на территории других государств верховной гражданской власти непосредственно, то мы должны понимать это так, что право папы на эту власть зиждется не на том титуле, на котором зиждется власть всех других суверенов, а именно не на первоначальном акте подчинения управляемых. В самом деле, очевидно и было уже неоднократно доказано в этом трактате, что власть всех суверенов имеет своим первоначальным источником согласие каждого из будущих подданных, все равно, дается ли это согласие при выборе суверена в целях общей защиты против врага, как, например, когда будущие подданные договариваются назначить человека или собрание людей, которые бы их защищали, или это согласие дается будущими подданными врагу‑завоевателю в целях сохранения своей жизни. Если поэтому папа не предъявляет претензий на гражданскую верховную власть над другими государствами непосредственно, то это означает лишь признание с его стороны, что это право не приобретено им только что указанным путем, но этим он не отказывается от того, что власть принадлежит ему на другом основании, а именно на основании права, данного ему Богом (без согласия управляемых) при возведении его на папский престол (что подразумевается им под словом косвенно). Но каков бы ни был титул, на который папа ссылается, власть остается той же самой, и он (если мы признаем за ним это право) может назначать монархов и свергать власть государств всякий раз, когда это потребуется в интересах спасения душ, т. е. всякий раз, когда это ему будет угодно, ибо он одновременно претендует на роль единственного судьи в вопросе о том, является ли та или другая мера необходимой в целях спасения человеческих душ или нет. И этому учению учит не только Беллармин, но и многие другие теологи в своих проповедях и книгах; оно было провозглашено также некоторыми церковными соборами, и в соответствии с ним, когда представлялся благоприятный случай, папы действовали. Так, четвертый церковный собор в Латеране, созванный при папе Иннокентии 111, в главе III «De Haereticis» установил следующий канон: Если какой‑нибудь король после предупреждения папы не очистит своего королевства от еретиков и, будучи отлучен за это от церкви, не даст удовлетворения в течение года, то его подданные освобождаются от повиновения ему. И было много случаев осуществления этого учения на практике, например низложение французского короля Хильперика, передача Римской империи Карлу Великому, притеснение английского короля Иоанна, передача королевской власти в Наварре, а в последние годы создание лиги против французского короля Генриха 111 и многие другие случаи. Я полагаю, что найдется очень мало государей, которые не будут считать эти меры несправедливыми и несообразными; но я хотел бы, чтобы они все раз навсегда решили, быть ли им королями или подданными. Люди не могут служить двум господам. Поэтому короли должны решиться или держать всецело бразды правления в своих руках, или передать их целиком в руки папы, с тем чтобы люди, готовые охотно повиноваться, могли найти защиту в этом повиновении. Ибо это различие между светской и духовной властью сводится к одним словам. Является ли соучастницей власти косвенная или прямая другая власть, она одинаково реально разделена, а это опасно во всех отношениях. Но перейдем теперь к доводам Беллармина.
Первый довод таков: Гражданская власть подчинена духовной, поэтому тот, кто имеет верховную власть, имеет право повелевать мирскими суверенами и распоряжаться их силами и средствами для духовных целей. Что касается различения между светской и духовной властью, то посмотрим, в каком смысле может быть вразумительно сказано, что светская, или гражданская, власть подчинена духовной. Смысл этих слов может быть лишь двоякий. Действительно, когда мы говорим, что одна власть подчинена другой, то это означает, что тот, кто обладает одной властью, подчинен тому, кто обладает другой властью, или что одна власть относится к другой, как средство к цели. Ибо мы не можем это понять так, будто одна власть имеет власть над другой, так как подчинение, начальствование, право и власть суть акциденции не властей, а лиц. Одна власть может быть подчинена другой в том же смысле, как искусство седельного мастера подчинено искусству ездока. Поэтому, даже если допустить, что гражданское правление установлено как средство вести нас к духовному блаженству, отсюда все же не следует, что раз король обладает гражданской властью, а папа – духовной, то в силу этого король в большей мере обязан повиноваться папе, чем всякий седельный мастер – всякому ездоку. Подобно тому как из подчиненности какого‑нибудь искусства нельзя вывести заключения о подчиненности знатока, так нельзя из подчиненности правления делать заключение о подчиненности правителя. Поэтому, когда Беллармин говорит, что гражданская власть подчинена духовной, он этим хочет сказать, что гражданский суверен подчинен духовному. И довод его выглядит так: Гражданский суверен подчинен духовному, поэтому духовный государь может повелевать светскими государями. В этом силлогизме заключение повторяет посылку, которую следовало доказать. Для доказательства этого он приводит прежде всего следующее соображение: Короли и папы, духовенство и миряне составляют единое государство, т. е. единую церковь; и во всех телах члены находятся во взаимной зависимости между собой. Однако духовное не зависит от мирского, поэтому мирское зависит от духовного и первое подчинено второму. В этом доводе имеются две большие ошибки. Первая заключается в утверждении, будто все христианские короли, папы, духовенство и весь остальной христианский люд составляют единое государство. Ибо очевидно, что Франция – одно государство, Испания – другое, Венеция – третье и т. д. Эти государства состоят из христиан, поэтому они являются также различными группами христиан, т. е. различными церквами, и они представлены различными суверенами, причем, подобно естественному человеку, они способны приказывать и повиноваться, действовать и быть объектом воздействия, к чему всеобщая, или универсальная, церковь не способна, пока она не будет иметь представителя, которого она фактически на земле не имеет. Ибо если бы универсальная церковь имела представителя, тогда, без сомнения, весь христианский мир составлял бы единое государство и суверен его был бы этим представителем, как мирским, так и духовным. Претендуя на роль такого представителя, папа требует для себя троякого права, которого наш Спаситель не дал ему, именно права приказывать, судить и наказывать не одним только отлучением от церкви, т. е. отказом от общения с теми, кто не хочет следовать его учению. Ибо, если бы даже папа и был единственным наместником Христа, он тем не менее не мог бы осуществлять свою власть до второго пришествия нашего Спасителя, да и тогда судьей мира должен быть не папа, а сам апостол Петр вместе с другими апостолами.
Вторая ошибка его первого довода заключается в утверждении, будто члены всякого государства находятся, подобно членам естественного тела, во взаимной зависимости. Верно то, что члены всякого государства взаимно связаны между собой, но зависят они только от суверена, который является душой государства. И стоит этой душе исчезнуть, как государство так распадается в огне гражданской войны, что прекращается всякая взаимная связь между людьми в силу отсутствия общей зависимости от известного суверена, точно так же как члены естественного тела распадаются в земле вследствие отсутствия связывающей их души. Таким образом, в этом сходстве между государством и естественным телом нет ничего, из чего можно было бы умозаключить о зависимости мирян от духовенства или мирских должностных лиц
– от духовных, а лишь о зависимости тех и других от гражданского суверена. Гражданский суверен действительно должен руководствоваться в своих гражданских постановлениях целью спасения душ, но из этого не следует, что он подчинен кому бы то ни было, кроме самого Бога. Таким образом, вы видите, что в этом первом доводе кроется заблуждение, способное обмануть людей, которые не в состоянии различать между подчиненностью наличных действий цели и подчиненностью лиц в управлении средствами. Ибо средства, необходимые для достижения определенной цели, указаны природой или сверхъестественно самим Богом. Власть же заставлять людей использовать эти средства предоставлена в каждом государстве гражданскому суверену естественным законом, запрещающим людям нарушать обещанную верность.
Второй довод Беллармина таков: Всякое государство (так как оно предполагается совершенным и самодовлеющим) может приказать любому другому не подчиненному ему государству и принуждать его силой изменить свое правительство; мало того, в этом независимом от него государстве оно может низложить суверена и поставить на его место другого, если оно иным путем не может защищать себя против обид, чинимых ему этим государством, тем паче духовное государство может приказать светскому сменить свое правительство и может низлагать монархов и назначать других, если это духовное государство иным путем не может защищать свои духовные блага.
Что государство в целях защиты себя от обид может законным образом делать все то, что Беллармин здесь говорит, бесспорно и уже достаточно доказано в предыдущих частях этого трактата. Если было бы также верно, что ныне в этом мире имеется духовное государство, отличающееся от гражданского государства, тогда суверен этого государства мог бы объявить войну любому другому государству в целях получения удовлетворения за причиненную ему обиду или в целях обеспечения себя против будущих обид. А война означает в общем низлагать, убивать, покорять или совершать какой‑нибудь враждебный акт. Но на том же основании было бы не менее законным актом со стороны гражданского суверена объявить войну духовному суверену, если он потерпел от последнего обиду или имеет основание опасаться такой обиды от него в будущем, а это, как я полагаю, идет дальше того, что желательно было бы кардиналу Беллармину в качестве вывода из его собственного положения.
Однако духовного государства нет в этом мире, ибо духовное государство есть то же, что царство Христа, которое, как Христос сам говорит, не от мира сего, но будет в ближайшем мире при воскресении, когда те, кто вел праведную жизнь и верил, что Он – Христос, воскреснут (хотя они умерли как естественные тела) как духовные тола., и тогда именно наш Спаситель будет судить мир, и покорит своих противников, и создаст духовное царство. Ввиду того что до наступления этого периода нет на земле людей, которые обладали бы духовными телами, то до наступления этого времени не может быть и духовного государства среди людей во плоти, разве только мы назовем государством проповедников, имеющих полномочия учить и приготовлять людей к их принятию в Царство Христа при воскресении, неправильность чего я уже доказал.
Третий довод таков: Христиане не имеют права терпеть короля‑иноверца или еретика, если он стремится совратить своих христианских подданных в свою ересь или в свою веру. Но судить о том, совращает ли король своих подданных в ересь или нет, есть право папы. Поэтому папа имеет право решать, следует низложить короля или нет.
На это я отвечаю, что оба этих утверждения неправильны. Ибо христиане или люди, исповедующие какую угодно религию, которые восстают против короля, какие бы законы он ни издавал, хотя бы это были законы, касающиеся религии, нарушают этим свою верность, что противоречит Божьему закону, как естественному, так и положительному. Да и нет судьи для подданных в отношении того, что является ересью, кроме их собственного гражданского суверена. Ибо ересь есть не что иное, как упрямо защищаемое частное мнение, идущее вразрез с тем мнением, которому государственное лицо (т. е. представитель государства) постановило обучать. Отсюда ясно, что учение, поощряемое к распространению, не может быть ересью, а суверены, поощряющие это учение, не могут быть еретиками. Ибо еретиками являются лишь частные лица, упорно защищающие учение, запрещенное их законными суверенами.
Однако чтобы доказать, что христиане не имеют права терпеть королей‑иноверцев или еретиков, Беллармин ссылается на текст Второзакония, где Бог на тот случай, если евреи пожелают поставить над собой царя, запрещает им избирать иноземца. Отсюда Беллармин заключает, что христиане не имеют права избирать короля, который не является христианином. И верно, конечно, что христианин, т. е. человек, который уже обязался принять царем нашего Спасителя, когда он придет, будет слишком искушать Бога, избирая королем в этом мире человека, о котором он знает, что он террором и убеждением будет стараться заставить его изменить своей вере. Но, говорит Беллармин, одинаково опасно как избрать королем нехристианина, так и не низложить его, когда он уже избран. На это я отвечаю, что вопрос не в том, опасно ли не низложить такого короля, а в том, правомерно ли низложить его. Избрать такого короля, может быть, в некоторых случаях неправомерно, но низложить его, когда он уже избран, ни в коем случае не является правомерным. Ибо низложение в этом случае было бы нарушением верности и, следовательно, противоречило бы естественному закону, являющемуся вечным Божественным законом. Да и откуда видно, чтобы такое учение считалось христианским в эпоху апостолов или в эпоху римских императоров до того момента, когда гражданская власть в Риме перешла к папам. На это, правда, Беллармин отвечает, что древние христиане не свергли ни Нерона, ни Диоклетиана, ни Юлиана, ни арианина Валента исключительно но той причине, что им для этого не хватало сил. Это, может быть, и так. Но разве нашему Спасителю, которому стоило лишь потребовать, как к Его услугам были бы двенадцать легионов бессмертных, неуязвимых ангелов, разве Ему не хватало сил, чтобы убить Цезаря или по крайней мере Пилата, который противозаконно (ибо не признавал за ним никакой вины) выдал Христа евреям, чтобы те распяли Его на кресте? Или если апостолы не имели сил, чтобы свергнуть Нерона, то разве необходимо было поэтому, чтобы они в своих посланиях к новообращенным христианам проповедовали им, как они это делали, что они должны повиноваться поставленным над ними властям (в числе которых был и Нерон) и что они должны это делать не из боязни их гнева, а по совести? Можем ли мы сказать, что по причине своего физического бессилия апостолы не только повиновались, но и учили чему‑то, что шло против их собственного убеждения? Поэтому христиане обязаны терпеть своих языческих суверенов или суверенов, поощряющих какое‑нибудь ложное учение (ибо я не могу называть еретиком никого, чье учение имеет за собой авторитет государства), не только по причине своего бессилия, но и для успокоения совести. И если Беллармин приводит далее тот довод в пользу мирской власти папы, будто апостол Павел (1 Коринф. 6) при языческих властителях того времени назначил таких судей, которые не были утверждены теми властителями, то это неверно. Ибо апостол Павел только посоветовал выбрать лучше некоторых из своих братьев, чтобы улаживать свои конфликты, чем судиться друг с другом у языческих судей,– спасительное и благое правило, которое целесообразно было бы проводить также в лучших христианских государствах. А что касается опасности, которая может возникнуть для религии от того, что подданные будут терпеть языческого или заблуждающегося властителя, то насчет этого пункта подданный не является знающим судьей, а если он является таковым, то и мирские подданные папы могут быть судьями его учения. Ибо всякий христианский властитель, как было раньше доказано, не в меньшей степени верховный пастырь своих подданных, чем папа по отношению к своим.
Четвертый довод Беллармин выводит из крещения королей. При крещении короли, для того чтобы они могли сделаться христианами, подчиняют свои скипетры Христу и обещают соблюдать и защищать христианскую веру. Это верно, ибо христианские короли являются лишь подданными Христа. Однако они могут при всем том быть равноправными папе, так как они являются верховными пастырями их собственных подданных, и папа даже в самом Риме не больше чем король и пастырь.
В качестве пятого довода Беллармин приводит слова Спасителя: Паси овец Моих. Этими словами апостолу Петру, по мнению Беллармина, дана вся власть, необходимая пастырю, как, например, прогонять волков, каковы еретики, запирать баранов, ставших бешеными или бодающих рогами овец, каковы дурные (хотя и христиане) короли, а также власть давать пастве надлежащий корм. Отсюда Беллармин заключает, что апостол Петр получил эту тройную власть от Христа. На это я отвечаю, что последняя из этих властей есть не больше, чем власть или, вернее, заповедь учить. В отношении первой власти, а именно власти прогонять волков, т. е. еретиков, он цитирует следующее место (Матф. 7, 15): Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. Однако еретики не являются ни лжепророками, ни вообще пророками, и (даже допустив, что под волками подразумеваются еретики) апостолы не велели убивать их или низлагать, если бы они были королями, а лишь остерегаться их, бежать от них и избегать их. Да и совет избегать лжепророков был дан не апостолу Петру, а толпе евреев, следовавших за Христом на гору, причем большая часть этой толпы состояла из людей, еще не обращенных. Таким образом, если этими словами дано право прогонять королей, то это право дано не только частным лицам, но и людям, которые вовсе не были христианами. А что касается власти отделять и запирать бешеных баранов (под которыми он подразумевает христианских королей, отказывающихся подчиниться римскому пастырю), то сам наш Спаситель отказался взять на себя эту власть в этом мире, а советовал до дня Суда дать расти хлебному злаку вместе с плевелом. Тем паче не мог он дать такой власти апостолу Петру, и не мог дать ее апостол Петр папам. Апостолу Петру и всем другим пастырям было приказано рассматривать тех христиан, которые не повинуются церкви (т. е. не повинуются христианским суверенам), как язычников и мытарей. Ввиду того что люди не требуют для папы власти над языческими властителями, они не должны требовать для него также власти над теми, кого приходится рассматривать как язычников.
Однако из данной папе власти учить Беллармин выводит также принудительную власть папы по отношению к королям. Пастырь (говорит он) должен давать своей пастве надлежащий корм, поэтому папа может и должен заставить королей исполнять свой долг. Из этого следует, что папа, как пастырь всех христиан, является царем царей. Тогда, в самом деле, или же все христианские короли должны признать это положение, или же они должны взять на себя обязанности верховного христианского пастыря каждый в своем собственном владении.
Шестой, и последний, довод Беллармина составляют примеры. На это я отвечаю, что, во‑первых, примеры ничего не доказывают; во‑вторых, примеры, на которые он ссылается, не создают даже и подобия права. Убийство Иодаем Гофолии (4 Цар. 11) было совершено или по поручению царя Иоаса, или же это было страшным преступлением со стороны первосвященника, который (во всяком случае после избрания царя Саула) был простым подданным, а отлучение от церкви императора Феодосия св. Амвросием (если верно, что последний это сделал) было уголовным преступлением. А что касается пап Григория I, Григория II, Захария и Льва III, то их суждения не имеют никакого значения, так как они являются судьями в своем собственном деле, а действия, совершенные ими в соответствии с этим учением, есть величайшие преступления (особенно действия Захария), до которых только может опуститься человек. И этим довольно сказано о церковной власти. Я бы менее распространялся на эту тему и обошел бы молчанием приведенные взгляды Беллармина, если бы это были взгляды частного лица, а не борца за папство против всех других христианских властителей и государств.
Глава XLIII
О том, что необходимо для принятия человека в Царство Небесное
Трудность одновременного повиновения Богу и человеку. Наиболее частым предлогом для мятежа и гражданской войны служила в течение долгого времени во всех христианских государствах недостаточно разрешенная и поныне трудность повиноваться одновременно Богу и человеку в тех случаях, когда повеления того и другого противоречат друг другу. Вполне очевидно, что, когда человек получает два противоречивых приказания и знает, что одно из них исходит от Бога, он обязан повиноваться этому приказанию, а не другому, хотя бы и отданному ему его законным сувереном (монархом или сувереном собрания) или собственным отцом. Трудность поэтому заключается в том, что, когда люди получают какое‑нибудь повеление от имени Бога, они во многих случаях не знают, исходит ли это повеление от Бога или же тот, кто приказывает им, злоупотребляет именем Бога ради своих личных целой. Ибо, подобно тому как в еврейской церкви было много лжепророков, добивавшихся славы в народе вымышленными снами и видениями, точно так же и в церкви Христа имеется много лжеучителей, добивающихся славы в народе фантастическими ложными учениями, дабы благодаря этой славе (такова уж природа честолюбия) управлять людьми в своих личных интересах.
Но нет трудности для тех, кто различает между необходимым и не необходимым для спасения. Однако трудность повиноваться Богу и гражданскому суверену на земле не имеет значения для тех, кто умеет различать между необходимым и не необходимым для их принятия в Царство Божие. Ибо если повеление гражданского суверена таково, что оно может быть выполнено без потери вечной жизни, то неповиновение неправомерно, и в подобном случае приобретают значение правила апостолов: Слуги, повинуйтесь во всем своим господам! и Дети, повинуйтесь во всем своим родителям!, а также правило нашего Спасителя: Книжники и фарисеи сидят на Моисееве» седалище, и поэтому все, что они скажут, соблюдайте и делайте. Если же повеление таково, что не может быть выполнено без того, чтобы не быть осужденным на вечную смерть, то было бы сумасшествием повиноваться ему, и в этом случае приобретает значение совет нашего Спасителя: Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить (Матф. 10, 28). Поэтому все люди, желающие избежать как тех наказаний, которым они могут быть подвергнуты в этом мире за неповиновение своему земному суверену, так и тех, которым они могут подвергнуться в грядущем за неповиновение Богу, необходимо должны научиться хорошо различать между необходимым и не необходимым для вечного спасения.
Все, что необходимо для спасения, содержится в вере и в повиновении. Все, что необходимо для спасения, содержится в двух добродетелях: в вере в Христа и в повиновении законам. Если бы последняя из этих добродетелей была совершенна, то ее одной было бы для нас достаточно. Однако так как мы все виновны в неповиновении законам Бога не только в силу нашего первородного греха в Адаме, но и в силу наших нарушений этих законов в настоящем, то необходимым условием нашего спасения является не только повиновение на весь остаток нашей жизни, но и отпущение грехов за прошлое. А это отпущение есть награда за нашу веру в Христа. Что ничто другое не требуется для спасения, ясно видно из того, что Царство Небесное закрыто лишь для грешников, т. е. для тех, кто не повинуется закону или нарушает его; но даже и для таких оно не закрыто в том случае, если они раскаются и уверуют во все догматы христианской веры, необходимые для спасения.
Какое повиновение необходимо. Так как Бог во всех наших делах засчитывает волю за деяние, то повиновение, которого он от нас требует, есть серьезное усилие к повиновению, и это повиновение называется всеми теми наименованиями, которые обозначают усилие. И поэтому это повиновение обозначается иногда словом любовь, так как это слово подразумевает волю к повиновению. И сам наш Спаситель считает любовь к Богу и к ближнему исполнением всего закона. Иногда же это повиновение обозначается словом справедливость, ибо справедливость есть воля воздать каждому его собственное, т. е. стремление повиноваться законам. Иногда же это повиновение обозначается словом раскаяние, так как слово раскаяние подразумевает отвращение от греха, что означает то же, что возвращение воли к повиновению. Всякий поэтому, кто непритворно желает выполнить заповеди Бога, искренне раскаивается в нарушении этих заповедей; всякий, кто любит Бога всем сердцем и своего ближнего, как самого себя, проявляет то повиновение, которое необходимо для его принятия в Царство Божие. Ибо, если бы Бог требовал полной невинности, никакая плоть не могла бы спастись.
И каковы законы. Но каковы те заповеди, которые Бог нам дал? Являются ли заповедями Бога все те законы, которые были даны евреям рукой Моисея? Если они таковы, то почему не учат христиан повиноваться им? Если же они не таковы, то какие же другие законы суть заповеди, кроме естественных законов? Ибо наш Спаситель Христос не дал нам новых законов, а лишь совет соблюдать те законы, которым мы подчинены, т. е. естественные законы и законы наших различных суверенов. И в своей Нагорной проповеди Христос не дал никакого нового закона евреям, а лишь изложил им законы Моисея, которым евреи были подчинены раньше. Законы Бога суть поэтому лишь естественные законы, основным из которых является тот, что мы не должны нарушать нашей верности, т. е. заповедь повиноваться нашим гражданским суверенам, поставленным над нами нашим взаимным договором между собой. И этот закон Бога, повелевающий повиновение гражданскому закону, содержит в себе как логическое следствие повеление подчиняться всем предписаниям Библии, которая (как я доказал это в предшествующей главе) есть закон лишь там, где гражданский суверен объявил ее таковым, а в других местах она лишь совет, который человек на свой собственный страх и риск может, не совершая ничего несправедливого, отказаться выполнить.
Кому мы должны верить, будучи христианской веры. Зная теперь, каково то повиновение, которое необходимо для спасения, и кому мы им обязаны, мы должны вслед за этим рассмотреть вопрос веры, а именно кому мы должны верить и почему мы должны верить, а также каковы те догматы или пункты, в которые необходимо верить желающим спастись. И прежде всего, что касается лица, которому мы верим, то это необходимо должно быть лицо, которое говорило с нами, ибо невозможно верить кому бы то ни было, не узнав прежде, что он говорит. Поэтому лицом, которому верили Авраам, Исаак, Иаков, Моисей и пророки, был сам Бог, который говорил с ними сверхъестественным образом, а лицом, которому верили апостолы и ученики, общавшиеся с Христом, был сам наш Спаситель. Но о тех, с кем никогда не говорили ни Бог‑Отец, ни наш Спаситель, нельзя сказать, что лицом, которому они верили, был сам Бог. Они верили апостолам, а после них – пастырям и учителям церкви, внушавшим им веру в историю Ветхого и Нового завета. Таким образом, вера христиан после эпохи нашего Спасителя имела своим основанием, во‑первых, репутацию их пастырей, а затем авторитет тех, кто сделал Ветхий и Новый завет правилом веры, а это могли сделать одни лишь христианские суверены. Поэтому эти суверены являются верховными пастырями и единственными лицами, которые говорят нынешним христианам от имени Бога, за исключением таких лиц, с которыми Бог в наши дни говорит непосредственно, сверхъестественным образом. Однако так как много лжепророков появилось в мире, то другие люди должны испытывать духов, от Бога ли они или нет (как это советует апостол Иоанн в 1‑м Послании 4, 1). И так как испытание учений есть дело верховного пастыря, то лицом, которому все, кто не имеет специального откровения, обязаны верить, является во всех государствах верховный пастырь, т. е. гражданский суверен.
Основание христианской веры. Основания, в силу которых люди верят какому‑нибудь христианскому учению, бывают разные. Ибо вера есть дар Бога, внушающего эту веру разным людям разными путями по своему благоусмотрению. Наиболее обычной непосредственной причиной нашей веры в отношении какого‑нибудь пункта христианства является вера в то, что Библия есть Слово Божие. Но много споров возбуждает вопрос о том, почему мы верим, что Библия есть Слово Божие, как это неизбежно при всяком неправильно поставленном вопросе. Ибо вопрос ставится не так: почему мы верим, а так: откуда мы знаем, будто вера и знание есть одно и то же? И отсюда результат, что, когда одна сторона основывает наше знание на непогрешимости церкви, а другая – на свидетельстве частного духа, ни одна из них не обосновывает того, что она хочет обосновать. Ибо как может человек знать о непогрешимости церкви, не убедившись предварительно в непогрешимости Писания? Или как может человек знать, что его собственный частный дух есть что‑то другое, чем вера, основанная на авторитете и доводах его учителей или на слепом доверии к его собственным дарованиям? Мало того, ничего нельзя найти в Писании, откуда можно было бы умозаключить о непогрешимости церкви, еще меньше можно из Писания умозаключить о непогрешимости какой‑нибудь отдельной церкви и меньше всего – о непогрешимости какого‑нибудь отдельного человека.
Вера происходит от слышания. Очевидно поэтому, что христиане не знают, а лишь веруют, что Писание есть Слово Божие и что те средства, при помощи которых Богу обычно угодно внушать людям эту веру, суть естественные пути, т. е. Бог внушает эту веру людям через их учителей. Свое учение о христианской вере в общем апостол Павел выражает словами: Итак, вера от слышания (Рим. 10,17), т. е. от слышания наших законных пастырей. Он говорит также (ст. 14 и 15 той же главы): Как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего? И как проповедовать, если не будут посланы? Отсюда очевидно, что обычная причина веры в то, что писания суть Слово Божие, та же, что и причина нашей веры во все другие догматы, а именно слышание тех, кто законом допущен и назначен учить нас, как, например, наши родители дома и наши пастыри в церкви. И это лучше всего доказывается опытом. Ибо какой другой причиной можно объяснить то, что в христианских государствах все люди или веруют, или по крайней мере исповедуют, что Писание есть Слово Божие, а в других государствах в это едва ли верует хоть один человек, как не тем обстоятельством, что в христианских государствах людей учат этому с детства, в других же государствах их учат чему‑то другому?
Но если учение есть причина веры, то почему не все веруют? Ясно поэтому, что вера есть дар Бога и что Бог дает ее тому, кому хочет. Но так как он дает эту веру при помощи учителей, то непосредственной причиной веры является слышание. В школе, в которой многие обучаются и некоторые успевают, а другие не успевают, причиной учености тех, кто успевает, является учитель, и, однако, отсюда нельзя заключать, что ученость не есть дар Божий. Все хорошие качества проистекают от Бога, однако не все, кто обладает ими, могут считать себя вдохновенными, ибо вдохновенность подразумевает сверхъестественный дар и непосредственный перст Божий, и тот, кто претендует на это, претендует на роль пророка и должен быть подвергнут испытанию церкви.
Единственный необходимый догмат христианской веры. Однако все равно, знают ли люди, веруют ли или соглашаются, что Писание есть Слово Божие. Раз я покажу на основании ясных по смыслу мест этого Писания, какие догматы веры необходимы и единственно необходимы для спасения, эти люди должны будут знать это, верить в это или соглашаться с этим.
Unum necessarium, единственный догмат веры, который Писание делает абсолютно необходимым для спасения,– Иисус есть Христос. Под именем Христа подразумевается царь, которого Бог обещал раньше через пророков Ветхого завета послать в мир, чтобы царствовать вовеки под верховным владычеством Бога над евреями и теми из других народов, которые уверуют в него, и дать своим подданным ту вечную жизнь, которую они потеряли из‑за грехопадения Адама. Доказав это на основании Писания, я далее докажу, когда и в каком смысле и некоторые другие догматы могут быть названы необходимыми.
Доказательство, почерпнутое из намерения евангелистов. Свой первый довод для доказательства положения, что вера в догмат Иисус есть Христос составляет всю ту веру, которая требуется для спасения, я вывожу из намерения евангелистов. Это намерение при описании ими жизни нашего Спасителя заключалось в установлении единственного догмата – Иисус есть Христос. Содержание Евангелия апостола Матфея сводится к тому, что Иисус был из рода Давида, рожден от девы, – данные, которые суть признаки истинного Христа; что волхвы пришли поклониться ему как царю иудейскому; что Ирод по этой же причине желал погубить его; что Иоанн Креститель провозглашал его; что Иисус сам и его апостолы проповедовали, что он есть царь; что он учил закону не как книжник, а как власть имущий; что он одним своим словом исцелял болезни и совершал много других чудес, которые, согласно предсказаниям, должен был совершать Христос; что его при его вступлении в Иерусалим приветствовали как царя; что он предостерегал людей против всех тех, кто выдавал бы себя за Христа; что он был взят, обвинен и предан смерти за то, что называл себя царем; что надпись на его кресте, указывавшая причину его осуждения, гласила: Иисус из Назарета, царь иудейский. Все это имело лишь одну цель – внушить людям веру, что Иисус есть Христос. Такова была цель Евангелия апостола Матфея. Но такова же была цель всех евангелистов, как в этом можно убедиться при чтении их евангелий. Поэтому установление этого единственного догмата было целью всего Евангелия. Апостол Иоанн же ясно приводит этот догмат как вывод из его Евангелия: Cue же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий (Иоан. 20, 31).
Из проповедей апостолов. Свой второй довод я извлекаю из содержания проповедей апостолов, как тех, что произносились при жизни нашего Спасителя на земле, так и тех, что произносились после его восшествия. Ибо при жизни нашего Спасителя апостолы были посланы, как это указано у Луки (9, 2), проповедовать Царство Божие. В самом деле, ни здесь, ни у Матфея (10, 7) Иисус не дает другого поручения апостолам, кроме лишь: Ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное, т. е. что Иисус есть мессия, царь, который должен был прийти. Что проповедь апостолов и после вознесения Христа имела то же содержание, видно из Деяний 17,6: они повлекли, говорит апостол Лука, Иасона и некоторых братьев к городским начальникам, крича, что эти всесветные возмутители пришли и сюда, а Иасон принял их, и все они поступают против повелений кесаря, почитая царем другого, Иисуса. Это видно и из второго и третьего стихов той же главы, где апостол Павел говорит: по своему обыкновению, вошел к ним и три субботы говорил с ними из Писаний, открывая и доказывая им, что Христу надлежало пострадать и воскреснуть из мертвых и что Сей Христос есть Иисус, Которого я проповедую вам.
Из легкости учения. Свой третий довод я беру из всех тех мест Писания, в которых объявляется, что вся требующаяся для спасения вера легка. Ибо если необходимым условием спасения было бы внутреннее признание всех учений относительно христианской веры, которым теперь учат, то не было бы на свете ничего более трудного, чем быть христианином. Если бы указанного догмата было недостаточно для спасения, то вор на кресте не мог бы спастись одним тем, что сказал: Господи, вспомни обо мне, когда придешь в царство Твое, ибо этим он засвидетельствовал свою веру лишь в тот единственный догмат, что Иисус – царь. При указанном условии нельзя было бы также сказать (как у Матфея 11, 30), что иго Мое благо, и бремя Мое легко, и не могло бы быть сказано, как у Матфея 18, 6, будто малые дети веруют в Христа. Не мог бы также при этом условии апостол Павел сказать (1 Коринф. 1,21): Благо угодно было Богу юродством проповеди спасти верующих, да и не мог бы сам апостол Павел спастись, а еще меньше он мог бы внезапно стать таким великим учителем церкви – он, который, может быть, никогда не думал ни о пресуществлении, ни о чистилище, ни о других ныне навязываемых догматах.
Из точных и ясных текстов (Писания). Четвертый довод взят мной из ясных и не допускающих разных толкований текстов. Во‑первых, текст у Иоанна (5, 39): Исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют обо мне. Под писаниями здесь подразумевается Ветхий завет, ибо евреи того времени не могли исследовать Нового завета, который еще не был написан. Но в Ветхом завете насчет Христа были указаны лишь те признаки, при помощи которых люди могли бы узнать его, когда он придет, а именно что он произойдет от рода Давида, родится от девы в Вифлееме, совершит великие чудеса и т. п. Поэтому верить, что Иисус именно был этим Христом, достаточно для приобретения вечной жизни, а большего, чем то, что достаточно, не требуется; следовательно, для спасения не требуется другого догмата. Далее (Иоан. 11, 26): И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Поэтому вера в Христа есть вера, достаточная для вечной жизни, и, следовательно, большей веры для вечной жизни не требуется. Но вера в Иисуса и вера в то, что Иисус – Христос, есть, как видно из последующих стихов, одно и то же. Ибо, когда наш Спаситель спросил Марфу: Веришь ли ты сему? – она ответила ему: Так, Господи! Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир. Таким образом, один этот догмат достаточен для вечной жизни, а то, что сверх достаточного, не необходимо. В‑третьих, Иоанн 20,31: Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его. Значит вера в то, что Иисус есть Христос, является достаточной для обретения жизни, и, следовательно, никакой другой веры не надо. В‑четвертых, 1 Иоанн 4, 2: Всякий верующий, что Иисус есть Христос, от Бога рожден, и всякий, любящий Родившего, любит и Рожденного от Него. И ст. 5: Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий? В‑пятых, Деян. 8, 36, 37: евнух сказал: вот вода; что препятствует мне креститься? Филипп же сказал ему: если веруешь от всего сердца, можно. Он сказал в ответ: верую, что Иисус Христос есть Сын Божий. Поэтому вера в догмат, что Иисус – Христос, достаточна для крещения, т. е. для нашего принятия в Царство Божие, и, следовательно, является единственно необходимой. И вообще во всех текстах, где наш Спаситель говорит кому‑либо: Твоя вера спасла тебя, он говорит так потому, что признает, прямо или косвенно, что собеседник верит в то, что Иисус есть Христос.
Из того, что указанный догмат есть основа всех других. Последний довод я беру из тех мест, где указанный догмат объявляется основой веры, ибо тот, кто исповедует основу веры, будет спасен. Такими местами являются, во‑первых, Матфей 24, 23: Если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса и т. д. Отсюда видно, что следует придерживаться догмата Иисус есть Христос, хотя бы те, кто проповедует противоположное, совершали великие чудеса. Второе место – это Послание к Галатам 1, 8: Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Но Евангелие, которое благовествовали Павел и другие апостолы, заключалось в том единственном догмате, а именно что Иисус – Христос. Поэтому во имя веры в этот догмат мы обязаны отвергать авторитет ангела с неба, а тем паче смертного, проповедующего противоположное учение. Этот догмат является, таким образом, основным догматом христианской веры. Третье место – это 1‑е послание Иоанна 4, 2: Возлюбленные! Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они… Духа Божьего… узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. Отсюда явствует, что этот догмат является мерилом и правилом, при помощи которого следует оценивать и испытывать все другие догматы, и поэтому он один является основным. Четвертым местом является Матфей 16, 18, где, после того как Петр признал этот догмат, сказав нашему Спасителю: Ты – Христос, Сын Бога Живаго, наш Спаситель ответил: Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою. Отсюда я заключаю, что это именно тот догмат, на котором все остальные учения церкви зиждутся как на своем фундаменте. Пятое место (1 Коринф. 3, 11, 12 и далее): Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы – каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытывает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем, сам спасется, но так, как бы из огня. Так как это последнее место лишь отчасти ясно и легко понимаемо, отчасти же аллегорично и трудно, то из того, что ясно, можно умозаключить, что пастыри, проповедующие эту основу, а именно что Иисус есть Христос, могут спастись даже в том случае, когда они из этой основы выводят ложные заключения (слабость, которой иногда подвержены все люди); тем паче следует отсюда возможность спасения для таких людей, которые, будучи не пастырями, а лишь слушателями, верят всему, чему их учат их законные пастыри. Вера в этот догмат поэтому достаточна, а следовательно, никакой другой догмат веры не является необходимым условием для спасения.
Что же касается теперь аллегорической части приведенного места, а именно что огонь испытывает дело каждого, каково оно есть, и что сам спасется, но так, как бы из огня или через огонь, часть ничего не говорит против того заключения, которое я вывел из других слов, смысл которых ясен. Тем не менее, так как это место было использовано как довод для доказательства существования огня чистилища, я намерен предложить вам здесь свою догадку насчет смысла испытания учения и спасения людей как бы посредством огня. Апостол как будто намекает здесь на слова пророка Захария (13, 8, 9), который, говоря о восстановлении Царства Божиего, сказал следующее: Две части на земле будут истреблены, вымрут, а третья останется на ней. И введу эту третью часть в огонь, и расплавлю их, как плавят серебро, и очищу их, как очищают золото; они будут призывать имя Мое, и Я услышу их. День Суда есть день восстановления Царства Божиего. В этот именно день, по предсказанию апостола Петра (2 Пет. 3, 7, 10, 12), будет мировой пожар, в котором нечестивые погибнут, а остальные, которых Бог спасет, пройдут через этот огонь невредимыми и будут в нем испытаны и очищены от их идолопоклонства, подобно тому как золото и серебро очищаются огнем от шлака, и будут побуждены призывать имя истинного Бога. Намекая на это, апостол Павел здесь говорит, что день (т. е. день Суда, великий день, когда наш Спаситель придет, чтобы восстановить Царство Божие в Израиле) подвергнет испытанию символ веры каждого и установит, кто из них является золотом, серебром, драгоценными камнями, деревом, сеном и соломой. И тогда те, кто строил ложные заключения на правильной основе, найдут свои учения осужденными, но тем не менее сами будут спасены и пройдут невредимыми сквозь этот мировой огонь и будут жить вечно, чтобы призывать имя истинного и единого Бога. В этом смысле тут нет ничего, что не согласовалось бы с остальной частью Священного писания и в чем виден был бы хоть слабый отсвет огня чистилища.
В каком смысле другие догматы могут быть названы необходимыми. Однако кто‑нибудь, пожалуй, спросит: разве для спасения не необходима вера в то, что Бог всемогущ, что он творец вселенной, что Иисус воскрес, что все люди воскреснут снова из мертвых в последний день, разве эта вера не необходима для спасения в такой же мере, как вера в то, что Иисус есть Христос? На это я отвечаю, что вера во все эти догматы необходима и точно так же необходима вера во многие другие догматы, но все они содержатся в этом и могут быть выведены из него с большей или меньшей трудностью. Ибо кто же не видит, что те, кто верует, что Иисус – Сын Бога Израиля и что израильтяне имели своим Богом всемогущего Творца вселенной, тем самым верует, что Бог есть всемогущий Творец вселенной? Или как может человек верить, что Иисус – царь, который будет царствовать вечно, если он не верит, что Он снова воскрес из мертвых? Ибо мертвый человек не может осуществлять царской власти. Одним словом, тот, кто исповедует основу, а именно что Иисус есть Христос, исповедует этим сознательно все те следствия, которые он сам выводит из нее, и бессознательно все, что вытекает из этой основы, хотя бы сам верующий не обладал достаточным искусством, чтобы вывести эти следствия. Поэтому можно с полным основанием сказать, что вера в этот единственный догмат есть достаточное условие, при котором раскаявшиеся грешники могут получить отпущение грехов и, следовательно, быть принятыми в Царство Небесное.
И вера эта, и повиновение в их единстве необходимы для спасения. Показав теперь, что все повиновение, которое требуется для спасения, заключается в воле к повиновению закону Бога, т. е. в раскаянии, а что вся вера, которая требуется для того же самого, содержится в вере в догмат Иисус есть Христос, я в дальнейшем сошлюсь на все те места Евангелия, которые доказывают, что все необходимое для спасения содержится в соединении этих двух моментов. Люди, которым апостол Петр проповедовал в первый после вознесения нашего Спасителя день Пятидесятницы, спросили его и прочих апостолов: Что нам делать, мужи и братья? (Деян. 2, 37). На это им апостол Петр ответил (ст. 38): Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа. Таким образом, покаяние и крещение, т. е. вера в то, что Иисус есть Христос, составляют все, что необходимо для спасения. Далее, когда некто из начальствующих спросил нашего Спасителя (Лук. 18, 18): Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? – Спаситель ответил (ст. 20): Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убий, не укради, не лжесвидетельствуй, почитай отца твоего и матерь твою? Когда же тот сказал, что он эти заповеди соблюдает, наш Спаситель прибавил: Продай все, что имеешь, раздай нищим и приходи, следуй за мной, что было бы равносильно высказыванию: полагайся на меня, ибо я царь. Следовательно, исполнение закона и вера, что Иисус есть царь, составляют все, что необходимо, для того, чтобы человек обрел вечную жизнь. В‑третьих, апостол Павел говорит (Рим. 1, 17), что праведный верой жив будет не всякий, а лишь праведный. Таким образом, вера и справедливость (т. е. воля быть справедливым, или раскаяние) есть все, что необходимо для вечной жизни. И наш Спаситель проповедовал (Марк 1, 15): Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие, т. е. в благую весть, что Христос пришел. Поэтому покаяться и верить, что Иисус – Христос, есть все, что требуется для спасения.
Каким образом каждый из этих моментов способствует нашему спасению. Ввиду того что для нашего спасения необходимо соединенное действие двух моментов: повиновения и веры, то нелепо поднимать вопрос о том, каким из этих моментов мы оправдываемся. Тем не менее вполне уместно будет выяснить, каким образом каждый из них способствует нашему спасению и в каком смысле сказано, что мы должны быть оправданы тем и другим. И прежде всего если под справедливостью следует понимать справедливость самих действий, то никто не может спастись, ибо нет никого, кто бы не нарушал закона Бога. И поэтому когда говорится, что мы оправданы делами, то под делами следует разуметь волю, которую Бог всегда принимает за дела как у добродетельных, так и у порочных людей.
И лишь в этом смысле мы называем человека справедливым или несправедливым, и лишь в этом смысле мы говорим, что справедливость оправдывает человека, т. е. дает ему благодаря расположению Бога титул справедливого и делает его способным жить своей верой, к чему он раньше не был способен. Так что справедливость оправдывает в том смысле, в каком оправдывать – значит именовать человека справедливым, а не в смысле оправдания по закону, при котором было бы несправедливо наказывать его за его грехи.
Однако мы считаем человека оправданным и в том случае, когда его защита, хотя бы сама по себе и неудовлетворительная, принята. Так, например, когда мы выдвигаем в свое оправдание нашу волю, наше устремление исполнять закон и раскаиваемся в наших прегрешениях и Бог принимает эту волю к исполнению закона как фактическое его исполнение. Но так как Бог засчитывает волю за деяние только у верующего, то лишь вера делает нашу защиту эффективной, и в этом смысле говорится, что лишь одна вера оправдывает. Для спасения, таким образом, необходимы как вера, так и повиновение, но о них говорится, что они оправдывают в различном смысле.
Комментарии
Отправить комментарий
"СТОП! ОСТАВЬ СВОЙ ОТЗЫВ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!"