Грэг Грендин Фидель Кастро как человек Просвещения

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Фидель Кастро как человек Просвещения

Грэг Грендин / 27 ноября 2016 /

О человеке, который умел превращать поражения в победы.

http://openleft.ru/?p=8782

В возрасте 90 лет умер Фидель Кастро. Он пришел к власти в 1959 году, возглавив счастливую, бурную и самоуверенную кубинскую революцию, которая немедленно оказалась в американской осаде. Кастро почти пережил 11 президентов США — Эйзенхауэра, Кеннеди, Линдона Джонсона, Никсона, Форда, Картера, Рейгана, Буша I, Клинтона, Буша II — и скончался в последние дни последнего срока Обамы. Возможно, он просто не вынес мысли о том, что теперь президентом будет Трамп. После того как ему пришлось выслушивать показательные нравоучения 11 президентов о том, что составляет суть подлинно демократических механизмов, он мог бы решить, что приход Трампа, который вот-вот займет президентский кабинет с меньшинством отданных за него голосов и со значительным сокращением избирательных прав, — станет для него своего рода очищением от клеветы.

Но я в этом сомневаюсь. В последние годы, после того как он передал власть своему брату Раулю, Кастро предавался написанию пространных сочинений, многие из которых посвящены глобальному потеплению, войне, фашизму и неолиберализму, нищете и другим угрозам человечеству. Кастро был известным оптимистом и непобедимым стратегом, всегда находившим выход из самых мрачных ситуаций (так, он способствовал приходу к власти парламентских левых в Латинской Америке, что привело к концу геополитической изоляции Кубы, длившейся с конца холодной войны). Его хороший друг, Габриэль Гарсиа Маркес, однажды сказал, что Кастро «не умел проигрывать», не успокаиваясь до тех пор, пока ему не удавалось «обернуть обстоятельства в свою пользу и превратить поражение в победу». Но, избежав, по некоторым оценкам, 639 покушений на убийство, организованных Вашингтоном, Кастро, наконец, может спать спокойно. Кошмар Трампа-президента уже был слишком далек от него.

В ближайшие дни о нем будет сказано очень много, и, надеюсь, недавнее потепление отношений между Обамой и Раулем позволит дать Фиделю более великодушную оценку, чем та, на которую можно было бы рассчитывать при ином стечении обстоятельств. Для тех, кто не хочет ограничиться некрологами, хорошей точкой отсчета может стать наиболее близкая к автобиографии книга Кастро. Около десяти лет назад он записал почти сто часов интервью с Игнасио Рамонет — они были изданы в 2008 на английском под заголовком «Моя жизнь». В этой книге Кастро рассказывает свою историю, полную противоречий: он рассказывает Рамонету, что одно из его самых ранних политических воспоминаний — Гражданская война в Испании. Его отец, галисиец, был франкистом, как и его учителя-иезуиты, возносившие молитвы за мученически убиенных испанских священников. Но от испанских националистов он также узнал о Гражданской войне и о том, за что боролись люди. Когда неграмотный повар, служивший в семье его отца, «пламенный республиканец», спрашивал его, какие есть новости о войне, девятилетний Кастро, чтобы сделать ему приятное, читал истории, в которых всегда побеждали лоялисты. Таким образом, первый акт цензуры, осуществленный Кастро, исходил из добрых побуждений.

В другой истории Кастро в 1939 году, чтобы попрактиковаться в английском языке, пишет Франклину Делано Рузвельту письмо с просьбой выслать ему «десять зеленых». Рузвельт ответил ему, правда десять баксов не приложил, позволив Кастро всю оставшуюся жизнь шутить о том, что если бы ФДР раскошелился тогда, он, Фидель, может быть, и не возглавил бы националистическую, антиинтервенционистскую революцию.

Националистический рессентимент порой основан на выдуманных обидах. Но не на Кубе. В конце XIX антирасистский демократический национализм был создан теми, кто восстал против испанского господства, которому уже в 1898 году на смену пришло вторжение США. В последующие годы США регулярно вторгались на остров — он был оккупирован американским военно-морским флотом в 1906-09, 1912 и с 1917 по 1922 — а в тот самый момент, когда Франклин Делано Рузвельт провозгласил свою политику «доброго соседа», американский посол в Гаване открыто пытался свергнуть президента-реформиста. В своей вере в то, что курс истории может быть изменен волевым усилием, Кастро воплотил свойственный его поколению острый нюх на возможное предательство и разочарование. И в этом он вполне соответствовал героическому духу европейских Новых Левых.

Вот уже несколько десятилетий критики и апологеты Кубинской революции соревнуются в версиях о том, в какой именно момент Кастро пришел к марксизму. Сам Кастро еще усложнил ответ на этот вопрос, долго «очищая» свою социалистическую родословную от популистских корней. Тем не менее, в «Моей жизни» он признавал, что Хосе Марти и его апология национального достоинства, была для него «этикой», тогда как марксизм-ленинизм – «историческим компасом». Впрочем, Маркса он также воспринимал как морального авторитета, который для Кастро, с его иезуитским воспитанием, был образцом «аскетизма» и «самопожертвования».

«Так же, как Одиссей был пленен песнями сирен, — сказал однажды Кастро. — Я был пленен неопровержимыми истинами марксистской критики». Это соблазнительная аналогия: в конце концов, только закрыв глаза и сознательно забыв об уродстве певиц, Одиссей мог поддаться искушению их песен. Однако объяснять сближение кубинской революции с СССР тем, что ее капитан просто сбился с пути демократии, значило бы упустить нечто важное: если бы Кастро был кубинским коммунистом, то он, вероятно, смог бы относительно безболезненно приспособиться к реалиями гегемонии Вашингтона в западном полушарии; Народная социалистическая партия (так называли себя кубинские коммунисты, ориентированные на Москву) к моменту революции дискредитировала себя последовательной поддержкой коррумпированных режимов прошлого. Напротив, кубинский популистский национализм оставался бескомпромиссным. «Мы гордимся историей нашей страны; мы учили ее в школе и росли на идеях свободы, справедливости и прав человека», говорил Кастро в своей защитной речи на процессе 1953 года, после первой неудачной попытки свержения Батисты, «и наш остров скорее поглотит море, чем мы согласимся стать чьими-либо рабами».

Наследие Кастро и кубинской революции, и в особенности ее сложное соотношение политических и социальных прав, необходимо рассматривать в контексте других социальных экспериментов в Латинской Америке – например, в Гватемале и Чили. Возможно, подавление гражданского общества на Кубе было неизбежной ценой выживания революции. В «Моей жизни» Кастро перечисляет достижения своей страны в области образования и медицины, ее вклад в борьбу против колониализма и апартеида в Африке, ее гуманитарный интернационализм, который не смогли остановить «тысячи актов саботажа и терактов, организованных правительством США». «Чем же Куба так провинилась?» — спрашивает Кастро.

Перечень достижений революции действительно впечатляет, однако для многих в последние десятилетия защита действий кубинского государства становилась все более сложной задачей. И так как Кастро часто любил говорить о роли личности в истории – как он однажды выразился, «когда индивидуальность становиться объективным фактором» — он несет большую долю личной ответственности за эти действия.

И все же самой убийственной критикой кубинской революции являются не сами факты репрессий, но то, что они были напрасны, что старые пороки, ответом на которые была революция, снова возвращаются — это и секс-туризм, и расистски окрашенное социальное неравенство, и коррупция. И каждое из этих явлений будет усиливаться по мере того, как будет развиваться «сближение» с США.

Со всеми своими достоинствами и недостатками, Кастро был настоящим человеком Просвещения. Закономерно, хотя и невероятно грустно, что он ушел, оставив нас на пороге новой темной эпохи. Но, как Кастро сказал однажды, идеалы «свободы, равенства и братства», которые столько раз топтали и хоронили, «всегда прорастали снова».

Источник.

Перевод Ильи Будрайтскиса, Александры Новоженовой.