ДЖОН РОСС из книги «Убитые капитализмом: воспоминания о 150 годах жизни и смерти американских левых»

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

ДЖОН РОСС



из книги «Убитые капитализмом: воспоминания о 150 годах жизни и смерти американских левых»


БОМБАРДИРОВКА ГЛУБОКОГО ТЫЛА 

Я как обычно просматривал свою утреннюю Jornada под убийственными лучами делового Мехико-Сити, когда зазвонил телефон. «Включи телевизор, – инструктировал меня голос с расстояния двух часовых поясов, – ты не сможешь в это поверить…» Я сделал это, и я не сделал этого.
Все утро я просидел там, на большом поломанном парчовом стуле, наблюдая, как аэробусы с ходу врезаются в Башни-Близнецы, небоскребы плавятся и обрушиваются, «деловые костюмы» грациозно ныряют в бездну. Подошло время ланча и прошло, и в середине дня мой живот начал рычать как разгневанный бульдог. В panaderia (хлебном магазине) Мадрид, я увидел Алехандро, склонившегося над мешком bolillo (bolillo (исп.) – мексиканский вид хлеба). Я знал Алехандро по демонстрациям на Сокало, он неизменно стоял на стороне ультралевых. Алехандро ненавидел североамериканцев, но меня он любил. Теперь он отвернулся от мешка с хлебным подносом в руках, балансирующим между его пальцев, и его глаза лучились, словно 600-ваттовая лампочка. «Компаньеро! – закричал он, – Ты видел это? Que pilotos! (Какие пилоты!) Que Chingones! (Гребаные красавцы!) Que guevos tenian! (Какие крепкие яйца!)» «Но, Алехандро, – обратил я его внимание, – погибли тысячи людей…» «Que bueno!» (Это хорошо) – ухмыльнулся он.
Как неприятно это может быть для моих приятелей гринго, веселье Алехандро не было исключением там, что мы называем Третьим Миром. Девятнадцать исламистских братьев захватили четыре коммерческих авиалайнера, размахивая ножами для бумаги, как Святыми мечами, и превратили самолеты в мощнейшие бомбы, сбросив их на Капитализм США или Империализм, или Глобализацию, как хотите, называйте то, что было внутри «башен построенных сильными и высокими». Искореженные дымящиеся обломки Всемирного Торгового Центра и Пентагона были окончательным подтверждением их беспрецедентного успеха. Обрушение Башен-Близнецов было метафорой, которую могли понять бедные на всей планете. Милитаристская корпоративная структура США никогда до сего времени не получала такого жестокого удара. Que bueno!

Черный шар образовал дугу над аллеей, как если бы его выплюнуло из ночи, сжатый кулак, мертвая комета, чей красочный хвост засверкал внезапно, разорвав темноту. 

По прошествии нескольких недель после 9\11, я отправился в поездку в Чьяпас, узнать, что сапатисты думают о текущих событиях. Мужчины Цоцил Майя, в своих коротких юбках выглядевшие как герои Илиады, молча выстроились на узком тротуаре у витрины магазина «Электра» и с недоверием уставились на телевизионные экраны, стоически наблюдая, как аэробусы снова и снова врезаются в Башни Близнецы.
«Они думают, это только кино», – сказал мне белый владелец магазина, но это было неправдой. Деревни сапатистов в 1994 году бомбили поставленные США вертолеты, в самый первый день их войны. Никто из них и не думал, что это кино.

Друг, который часто посещал деревни в горах, позже говорил мне, что все compas хотели получить видеозапись 9\11. «Они видели, что Америка не является непобедимой, и это изумляло их...» Я чувствовал, что именно так многие бедные темнокожие люди в мире южнее границы Соединенных Штатов смотрели на 9\11.

В середине октября я пересек на автобусе корчащуюся в муках центральную часть Америки, до сих пор содрогающуюся от понимания, что весь мир ненавидит нас. Бомбардировка еще не изгладилась из памяти, и многие граждане правильно опасались, что только некоторые цыплята отправились домой не насест. Страна, казалось, сжалась в плотный комок, ожидая следующей атаки.

Государственный флаг был спущен с каждого крыльца, трехцветные талисманы охраняли от зла, что пряталось среди нас. Людей в тюрбанах избивали банды линчевателей или они исчезали в тюрьмах, из которых немногие выходили. Сибирская язва рассылалась по почте, и каждый доносил на каждого по TIPS (Информация о предотвращении терроризма), горячей линии Буша-младшего.

Левые ретировались в свои уютные салоны – их традиционное поведение всякий раз, когда грядет зловонный ураган, и мои доклады были мало посещаемы и неудачны. Когда я проезжал из одного города на Среднем Западе в другой, я как бы сроднился с Красной Эммой или Люси Парсонс, годами перевозившими памфлеты по всей Америке и преследовавшимися патриотическими псами всякий раз, когда бомбы взрывались на Хеймаркет, или Мак-Кинли ловил пулю в живот, или любой другой смертельный удар против правящих классов шел наперекосяк. 9\11 сильно ударило Америку, превратив ее в место, опасное для посещений. Маскируясь под старого путешествующего торговца (Уилли Ломан Сапатистской Армии Национального Освобождения), я сумел ускользнуть от всевидящего ока отечественных служб безопасности и добрался до острова Манхэттен, где проследовал кратчайшим путем на Нулевую отметку (Ground Zero).
Полиция только что снова разрешила проход в эти места всем желающим, а не только жителям района. Пелена катастрофы до сих пор висела в воздухе. Ты мог чувствовать ее запах, похожий на запах горящей электропроводки, но со слабой примесью испорченного сыра. Мрачная толпа плакальщиков, патриотов, искателей экстрима и любителей пожаров плотно сгрудилась к западу от Сити-Холла. Многие были иногородними белыми людьми, туристами, которые в обычное время взбирались бы по спиральной лестнице внутри Статуи Свободы, но теперь она оказалась запертой из-за угрозы терроризма.

Трагедия была новым шрамом через всю грудь Америки, и многие плакали. Я видел хорошо одетую матрону, макияж которой таял от слез. Ее возбужденный коричневый пудель злобно тявкал на всех, кто пытался подойти ближе и предложить поддержку. У входа в церковь Святого Павла капелланы Национальной гвардии с мягким акцентом уроженцев Джорджии действовали как официальные утешители.

Дорога вокруг Пайлса напоминала каньон китча: западноафриканские уличные торговцы торговали вразнос туалетной бумагой с изображением Осамы бен Ладена и тоннами брелков с надписью «I love N.Y.» (Я люблю Нью-Йорк). Пожарная атрибутика была повсюду, как в дань памяти этим храбрецам, стертым в порошок азиатами и их бомбами Аллаха. Таблички с надписями Б-О-Г-Л-Ю-Б-И-Т-А-М-Е-Р-И-К-У из медяков и что-то напоминающее человеческие волосы висело на кованном железном заборе позади церкви. Журавлики мира, пластиковые цветы и разбросанные по тротуару Медвежата Тедди. Ободранные фотки пропавших были наклеены на фонарных столбах. Те, кто шел на работу и никогда не вернулся домой. Они, казалось, были счастливы, улыбаясь с любимых фото, выбранных их родственниками в надежде отыскать своих.

Остатки башен до сих пор продолжали разбирать. Пугающий лязг и треск, грохот металлических опор, разрываемых на части, пронзительный визг из гигантской могилы. Вы не могли приблизиться к Нулевой отметке, или, может быть, вы уже были на Нулевой отметке и просто не знали об этом. Поврежденное сердце американского капитализма – Уолл-стрит лежит всего лишь в трех небольших кварталах отсюда к востоку, позади ближайшего к покинутым небоскребам банка.

Части тела язычников извлекались из-под каменных обломков каждый день. Я думаю о 16-ти мексиканских рабочих, большинство из которых были индейцами мицтеками из сельской местности штатов Пуэбла и Оахака, они были помощниками официантов и чистильщиками котлов на 108-ом этаже, в ресторане Windows on the World «Окно в мир». Должно быть, им открывался и вправду грандиозный вид на танец смерти внизу, когда блестящие реактивные самолеты сцепились со сверкающими небоскребами в аэродинамическом балете колоссального размера, а крошечные биржевые маклеры расправили свои крылья и в свободном полете отправились в забвение. «Pero por que nostros» Но почему мы? Люди кричали вдали от своих кукурузных полей и семей, в то время как меркли огни, и умирали. «Мы приехали сюда только для chamba, для работы. Мы не ваши враги, мы не капиталисты!» Но, конечно, они точно так же были Убиты Капитализмом.
«Где бы вы ни были, Смерть найдет вас, даже в башнях, построенных крепкими и высокими» Так писал Пророк.

Когда я взбирался через кладбище на Нулевой Отметке к Э.Б. Шнаубельту, чтобы рассказать ему о том, как убийцы остановили сердце Капитализма своими летающими бомбами, меня осенило, что сейчас как раз второе ноября. День, когда мои соседи в Мексике отмечают День Мертвых, когда семьи украшают могилы тех, кто ушел, алтарями с искусными сахарными черепами и цветами cempachutl, хлебом для мертвых, хорошей текилой, моле из индейки (прим. моле – от гуакамоле, месиканское национальное блюдо), любимыми сигаретами difunto`s, и звучит музыка, которую они любили больше всего, так что их старые кости могут встать и пуститься в пляс…
Работа над этой книгой вместе с Э.Б. Шнаубельтом познакомила меня со множеством новых мучеников, чья жизнь нуждалась в поминовении, и до наступления ночи я решился соорудить в День мертвых алтарь для американских левых.

На верхушке травяного кладбищенского холма мой соавтор пребывал в глубоком покое, но я быстро отвлек его от сиесты. «Где ты был все это время, старый дружище?» – спросил он меня, и голос его прозвучал столь четко и спокойно, как будто он пытался продать мне участок на кладбище еще прошлой осенью. Я сел и рассказал ему все о флагах и туалетной бумаге с изображением Усамы бен Ладена, и аэробусах, снова и снова врезавшихся в небоскребы на телеэкранах. «Они бомбили Храм Капитализма! Тысячи погибли!»

«Бомбы?» – безмятежно спросил Эдди. «Бомбы?» – повторил он уже не так безмятежно. «Бомбы? Бомбы? Бомбы? Бомбы? Бомбы?».


ХОРОШИЕ БОМБЫ, ПЛОХИЕ БОМБЫ
...

Я был зачислен в Человеческую расу уже как семь лет, четыре месяца и двадцать пять дней, когда Хиросима вступила в Атомную эру, и я вырос под ее проклятием. «Пригнуться и укрыться», – рявкали учителя нашей высшей школы, когда завывала пожарная сигнализация в коридорах Научной школы Бронкса, и мы карабкались под свои парты, прижимая колени к груди и затаив дыхание, все мы, начинающие ученые, хорошо осведомленные, что если русские сбросят атомную бомбу прямо на крышу нашего здания, наши парты не смогут ее  удержать.                                                                                     

Мои первые годы в Науке были заполнены такими уроками гражданской обороны, путей эвакуации и пронзительным воем сирены. Кого они дурачили? Дети знали, что мы все обречены. Ядерный апокалипсис был в меню столовой три раза в день. Ты не мог избежать массового психоза и в кино. «На пляже» с Авой Гарднер, покинутой на пустынном берегу, намекал, что сейчас безопасным местом является только далекая Новая Зеландия. Гарри Белафонте в «Трое против завтра» осторожно крался сквозь руины заброшенных городов, с двумя классными белыми чувихами рядом с ним. Гигантские муравьи в «Троих» мутировали после ядерного несчастья. Смерть всегда была перед глазами, и гриб парил прямо над головой, как если бы мы все были Джой Бтфсплкс. «О, Боже, не бросай атомную бомбу на меня», – выл Чарли Мингус.

«Вы принесли меня в мир, который готов взорвать сам себя, – обвинял я маму и папу. – Я не просил, чтобы меня рожали». Неминуемое досрочное завершение моей жизни породило мой преждевременный экзистенциализм. Некоторые социальные ученые полагают, что именно поэтому столь многие из моего поколения ушли в битники.

Позже, в мое двадцатилетие, когда начали играть мои революционные гормоны, я стал распознавать разницу между хорошими и плохими бомбами. Плохие бомбы падают с неба, сбрасываемые дьявольскими империалистами на пролетарские массы для того, чтобы управлять миром с максимальной прибылью. Хорошие бомбы бросают на землю герои рабочего класса, чтобы защитить самих себя и свой класс от порабощения. Ховард Фаст познакомил меня с бомбой Хеймаркета в мои ранние годы, и этот «прародитель» следовал за мной в то время, как я путешествовал по Движению. Но, подобно Альберту и Люси, хотя я разговаривал об игре в хорошие бомбы, единственные, которые я когда-либо бросал, были упакованы словами.
Плохие бомбы вылетали из Б-52, разрывая на куски буйволов и рисовые поля, домашних собак и соломенные хижины, целые деревни исчезали в ужасных кратерах, тлеющих в глубине вьетнамских джунглей. Потом появлялись самолеты с дефолиантами и распространяли рак. Забудьте о правах на собственность. Ежедневный подсчет тел – вот все, что имело значение.

Пилоты никогда не видели, что они бомбили, крыши падали, земля раскалывалась, внезапный, безнадежный ужас в беспорядочной тьме, плач покалеченного ребенка на груди его мертвой матери. Пилоты летали очень высоко над облаками, и их бомбы управлялись технологиями, за которые они не несли никакой ответственности. Они только выполняли свою работу. Делая мир безопасным для демократии. «Спасая жизни».
Напалмовые бомбы, фосфорные бомбы, ковровые бомбы, кассетные бомбы, осколочные бомбы, сейсмические бомбы, грязные бомбы, чистые бомбы, молчаливые бомбы, умные бомбы, герметичные бомбы, бомбы с обедненным ураном, бомбы, которые всасывают воздух, бомбы, которые парализуют все компьютеры, Водородная бомба, Нейтронная бомба, которая убивает всех людей, но оставляет неприкосновенной частную собственность, Матерь Всех Бомб, MВБ, как Сама Богиня, все они так же патриотичны, как вишневые бомбы, что взрываются в небе каждое Четвертое Июля.
Я дожил до старости под бомбами, для которых президенты США, один за другим, находили причины, чтобы сбросить их на беззащитных граждан, почти всегда цветных. Иран взрывается, Ливан взрывается, Судан, Сальвадор, Ливия, Лаос, Никарагуа, Корея, Камбоджа, Косово, Конго, Гренада, Герника, Панама (35,000 жертв в трущобах Чорилльо и Сан-Мигель), Сомали, Афганистан, где гости свадьбы были разбросаны под небесами, когда янки сбросили свою Большую.
«Это было как бомба», – рассказывал репортерам фермер Гхолан, описывая, как упаковка не зажаренных поп-тартс была сброшена с американского самолета и проломила крышу, убив его бедную жену.
Бомбы первого Буша выжгли дом в убежище Амальрия, в Багдаде, в День Св. Валентина в 1991 году. Четыреста семь душ сплавились в один большой шар почерневшей эктоплазмы. Даже по прошествии десяти лет, на стенах убежища вы можете увидеть силуэты этих сгоревших. Это было 9\11 до 9\11, акт чистейшего терроризма, чтобы убедить иракских граждан, что их правительство не может больше защитить их. «Джордж Буш, мы знаем тебя – твой отец тоже был убийцей!»

Средства массовой информации США во время первой войны в Заливе вели репортажи так, как если бы это было забавное семейное развлечение, увлекательная образовательная видеоигра для всех возрастов. Убитые и искалеченные никогда не появлялись на ТВ мертвыми или живыми. На разорванных трупах, даже если это трупы врагов, не продашь много рекламного времени.

Через несколько недель после того как Саддам отступил обратно в Ирак, я прилетел в Кувейт-Сити, с дивизионом адвокатов по распоряжению Общества помощи Палестине, чтобы расследовать жестокое обращение с осажденной палестинской общиной. Во время нашего пребывания там я посетил печально известную Адскую автостраду, где вечером с 26 на 27 февраля 1991 года волна за волной американские самолеты с пронзительным воем пронеслись со стороны Залива, устроив резню 22,000 (по оценкам ООН) человек, убегавших ночью на север через пустыню. Некоторые были иракскими солдатами, которые побросали свое оружие, другие гражданскими, которые боялись мести со стороны мафиозной семьи Аль Сабах. Все они были под защитой Женевской конвенции. Каждая смерть являлась военным преступлением. «Это было как убивать рыбу в бочке», – похвалялся один летчик CNN.
Через несколько дней после этого ужасного убийства морская пехота, которую послали оттаскивать обуглившиеся и изрешеченные тела из разбитого транспорта, закопала их в общей могиле в пустыне, так, чтобы они лежали головами в сторону Мекки. Затем отряды янки завершили работу, изрисовав баллончиками с краской сгоревшие машины спортивными лозунгами («Вперед, Ред уингз») и даже популярным слоганом «Отсоси, Саддам!». Для морских пехотинцев все это было гребаной игрой. Мы шли по обочине дороги, собирая сувениры. Я видел детскую кресло для машины, женскую туфлю на высоком каблуке, растрепанную книгу, форзац которой был покрыт затвердевшим песком, что делало ее похожей на карту страны, в которой я никогда не бывал. Повсюду были кассетные бомбы. Они плыли на парашютах, словно рождественские игрушки, и когда дети подбирали их, шрапнель летела им в лицо. Другие бомбы зарывались в песок, превращая пустыню в смертельную дорогу для тех, кто шел там.
Некоторые из этих бомб были разработаны для того, чтобы оторвать вам ступни, другие – ноги, третьи – тестикулы и торс. Производители бомб сидели в своих кабинетах, в безукоризненно белых лабораторных халатах, прихлебывая кофе и разрабатывая эти коварные инструменты смерти, словно многочисленные секретные Шивы.

«Позволь нам надеяться на неиссякаемый дух разрушения и аннигиляции, который является постоянным источником новой жизни…. Восторг разрушения созидателен!» Ты знаешь, кто сказал это, Эдди? Твой старый учитель Джоан Мост. Единственная хорошая бомба – эта плохая бомба.


БОМБАРДИРОВКА БАГДАДА

Война второго Буша против Ирака предоставила мне уникальную возможность испытать бомбы на своем опыте, узнать, что такое жизнь под их злобной аурой, и лично разделить фетву Белого Дома, выпущенную для столь многих народов на земле. Пребывание под бомбежкой в Багдаде казалось мне также подходящим способом завершить эту книгу.
Бомбардировка была лейтмотивом вторжения в Ирак с самого первого шага. С момента как агрессия приняла очертания в конце 2002 и начале 2003 года, Буш-младший, Чейни, Рамсфельд, Вулфовитц, Пауэлл, Ашкрофт и другие из крысиной стаи янки бомбили Саддама высоким накалом своего раздражения. Три тысячи крылатых ракет должны были пролиться дождем на Багдад в течение первых 48 часов войны, чтобы «спасти жизни». Чтобы подчеркнуть их намерения, МВБ-9 была взорвана во флоридских болотах, и агенты Белого дома начали рекламировать эту фантасмагорию Буша под названием «Шок и Трепет». Если Саддам незамедлительно не передаст якобы созданный им арсенал оружия массового поражения, Джордж Буш, воцерковленный христианин со страстью к Апокалипсису, выпустит на них гнев своего Бога.
В начале января я начал получать e-mail’ы по поводу «Акции Живой Щит», проекта, инициированного испытывающим чувство вины участником «Бури в пустыни» морским пехотинцем Кеном Николсом О` Кифи, утверждавшим, что был заражен обедненным ураном, попавшим ему на кожу, когда он был в группе поддержки на Адской автостраде. Заинтригованный его биографией, я изучил его украшенную изображением Ганди веб-страницу с громким названием «Объединенное общество родства». Там были вывешены интервью Николса из малозначимых средств массовой информации и маршрут Живого Щита. План, если его можно так назвать, был отправиться на паре ярко-красных двухэтажных лондонских автобусов прямо в Багдад, и как-то разместить наши тела между бомбами Буша и иракским народом.
Я сразу же подписался в эту затею. Прелесть автобусов с их «Кизи-йеске Пранкстер» отблеском прошлого возбуждала во мне старые гормоны битника.

«Да, тогда это показалось неплохой идеей», – будет раскаиваться позже один недовольный пассажир.

Так я начал приводить свою жизнь в порядок. У меня не было иллюзий, что Буш и его шайка хладнокровных убийц воздержатся от того, чтобы сбросить свои смертельные бомбы, только потому, что горстка международных борцов за мир заняла стратегическую позицию на земле Багдада. Я объехал Мехико-Сити со взглядом, устремленным в небо. Меня стала преследовать навязчивая идея, что Джордж Буш избрал меня своей мишенью. Эта медитация заранее перенесла меня в воздушное пространство Ирака.
Я упаковал свою куфию и улетел в Сан-Франциско попрощаться. Я даже набросал прощальную записку и громко зачитал ее своим друзьям, в черных тонах инструктируя своих палачей развеять мой прах – если что-то от него останется – на твоей могиле здесь, так чтобы мы могли оставаться вместе до самого конца, пока ад не придет сюда.

«Я удивлялся сам себе…» Я также обосновывал свой замысел, чтобы стало ясно, что я отправляюсь в Ирак не для того, чтобы остаться с «коррумпированным и недемократическим режимом Саддама Хуссейна», а с «иракским народом», позиция, которая, как я считал, окончательно прояснит мою миссию.

Я прилетел в Стамбул в первую неделю февраля, чтобы присоединиться к автобусам. Там шел снег, а я был одет для тропического Чьяпаса. Автобусы прибудут немного позже, сообщил турецкий товарищ Толга. Сумасшедший морской пехотинец с вытатуированной рубцами вокруг шеи надписью «резать здесь» волюнтаристски погнал караван в Риме, в нелепой надежде получить благословление Папы. Один автобус сломался на трудном участке пути, и Живому Щиту пришлось устраиваться на ночь неподалеку от Рима в сквоте на заброшенном ипподроме.
Их ссоры доводили до раскола: Кен против команды автобуса, и пассажиры против Кена. Труппа сумасшедшего капитана включала компанию лондонских клубных тусовщиков, среди которой выделялся маниакальный палестинский парикмахер, который был слишком сумасброден для О`Кифи; пару высокомерных валлийских анархо анти-вивисекционистов, которых Кен безуспешно пытался выбросить из автобуса, потому что они были сами по себе и держались особняком; утонченного сельского помещика, любившего изливать потоком Теннисона, и элегантного бывшего британского дипломата, любителя лошадей, оба они страдали от бремени плохих дел белых мужчин и женщин; разных бэкпэкеров-альтруистов в их первом политическом паломничестве, деятелей добра, мира, проблем, и, наверное, агентов MI-6.

Также были четыре отдельные компании операторов, снимавших каждый нюанс этой дурацкой одиссеи для плакатов и коммерческой выгоды. Даже отсутствие какого-либо взаимообмена между столь человечными защитниками, не важно сколь незначительными, было не достаточно существенным, чтобы избежать их объективов, и их присутствие превращало поездку в разновидность реалити-шоу, которое могло бы называться как «Большой Брат едет в Багдад» – и, действительно, один из защитников, Гордон, высокий, длинноволосый сердцеед, был звездой австралийской версии этого шоу.

Что я делаю здесь?

Дорога через Турцию и Сирию к Багдаду проводила нас через захватывающие земли, то круто взбираясь к снежным вершинам, то резко спускаясь к бесконечным просторам пустыни. Во многом похоже на караваны Сапатистов, которые я сопровождал в Мехико-Сити из джунглей Чьяпаса, по обеим сторонам дороги часто стояла толпа, из которой раздавались крики поддержки. Каждые десять миль, или около, антивоенные демонстранты внезапно высыпали на дорогу как грибы, и мы выходили из автобусов, сливаясь в диком фанданго с танцующими мужчинами под антивоенные речи, в конце каждой из которых мы все вопили: «Саваса Хайяр! – Нет войне!»

«Саваса Хайяр! Yanqui Go Home! Янки, отправляйтесь домой!» – пели несколько американских защитников на расстоянии голоса от военно-воздушной базы Инджилик в южной Турции, откуда самолеты ВВС США должны были вскорости взлететь, чтобы бомбить наши задницы в Багдаде.
Мы были героями, докатившимися до Ирака, чтобы как-то остановить Буша и его бомбы своими неуклюжими телами. На каждой остановке мы получали огромные букеты цветов, и наши хозяева кормили нас горами кебабов, озерами хумуса и океанами сладкого чая. Это был обнадеживающий момент в это безнадежное время. Миллионы выходили на демонстрации, и, казалось, что мы на самом деле можем сокрушить бомбы Буша. Действительно, мы достигли Багдада в день, когда мировое осуждение этой сумасшедшей агрессии достигло максимума. 15 февраля по оценкам около 12 миллионов человек вышли на тротуары больших городов и обочины автострад с подобным грому кличем «Нет Войне!», какого еще не слышала планета.

Когда война приблизилась, Акция Живой Щит взлетела ввысь как мирная ракета. По моему подсчету, мы прибыли в Багдад с 37-ю потрепанными защитниками на борту, а теперь вдруг еще несколько сотен охваченных энтузиазмом принеслись в Багдад или выстроились в очередь в Аммане и Дамаске, ожидая виз, чтобы присоединиться к нам.
На пике шумихи вокруг Живого Щита мы насчитали более 200 добровольцев, граждан 34-х стран от Исландии до Южной Америки, и от Японии до Аргентины, набившихся в три обветшалых отеля в центре Саддам-Сити. Наши бурные трех, четырехчасовые вечерние митинги синхронно переводились с английского на арабский, турецкий, испанский, французский, итальянский, немецкий, и иногда на русский. Мы говорили себе, что никогда такое количество иностранных добровольцев не собиралось в одной стране, чтобы защитить осажденных людей, с тех пор как интернациональные бригады прибыли в Мадрид в 1936 году.
«Мы любим вас», – школьники посылали нам воздушные поцелуи у входа в убежище Амальрия, место, где Буш-отец устроил бойню в Валентинов день. «Мы любим вас», – говорили официанты, уличные торговцы и менялы. «Мы любим вас, – говорили нам также наши охранники, – но вас очень трудно контролировать».

Наши спонтанные демонстрации солидарности с местными гражданами тревожили наших охранников. Мы устраивали лежачие демонстрации на бульварах Багдада и приковывали себя наручниками к миссии Организации Объединенных наций, требуя, чтобы нас обвинили в «военных преступлениях», как Дональд Рамсфельд предложил поступать с любым защитником, кто выживет под его смертельным дождем.
«Больше никакой лжи!» – кричали мы в репродукторы представителям корпоративных средств массовой информации, вытанцовывая от одного бокса к другому в Международном Пресс-Центре. Мы кружились по площади Мучеников в танце с турецкими товарищами, выстукивая в барабаны и тамбурины – Саваса Хайяр! И когда молодые иракцы, которые слонялись вокруг этой площади, присоединялись к нам, можно было почувствовать гнев, закипающий в их крови.

Все эти импровизированные марши не казались правильными Организации мира и дружбы, пригласившей Щит в Багдад, или правительству, которое за ней стояло. Спонтанность – это эквивалент диверсии для жесткого режима – я жил много лет под властью мексиканской PRI, чей стиль управления не очень отличался от партии Баас.
Глядя назад, я предполагаю, что наши охранники опасались, что гражданское общество может получить импульс от наших действий – что, действительно, и произошло сразу после того, как Саддам слетел со своего пъедестала на Райской площади. Поскольку саддамиты становились все более суровыми и властными, предлагая тем, кто полностью не будет соответствовать их планам относительно Акции Живого Щита, покинуть Багдад, до меня дошло, что оказаться под бомбежкой в Багдаде не так просто, как я когда-то предполагал.

Большие споры вызывало, куда мы пойдем под бомбы. Организация мира и дружбы настаивала, чтобы мы расположились на ключевых объектах государственной инфраструктуры, которые взрывал первый Буш. Но участники Щита засопротивлялись. Многие добровольцы опасались манипуляций и даже взятия в заложники. Мы были более ценными для Саддама мертвые, чем живые, полагали со знанием дела репортеры – корпоративная пресса уже насмехалась над нами как над его добровольными глупцами.

Взамен участники Щита предложили разместить их перед гражданскими объектами, вроде больниц (турецкие и каталонские группы собирались поставить свои палатки на автостоянке Детского госпиталя имени Саддама, в котором правительство постоянно демонстрировало умирающих детей), школ и сиротских приютов, а также наиболее ценных археологических площадок колыбели цивилизации, Иракского национального музея и сокровищниц вроде Ура, места рождения Авраама, которое было серьезно повреждено во время первой войны в Заливе. Поэт во мне кричал, что меня похоронят под обрушившимися стенами Вавилона. Последующие события показали, что наша интуиция была верной, но охранники не хотели слушать наших просьб. Никто больше не посетит эти руины. На дороге в больницу мы будем только мешаться. В военное время в школах нет занятий. Так мы согласились выполнить распоряжения наших хозяев и занять объекты государственной инфраструктуры в безосновательной надежде, что если мы все сделаем хорошо, то позже нам позволят отправиться на объекты, в которых сейчас отказали. В течение последней недели февраля более сотни участников Человеческого Щита были отправлены дожидаться бомб Буша на два водоочистительных завода в Багдаде, пару электростанций, зернохранилище и нефтеперерабатывающее предприятие в Дауре – все это обозначенные Программой развития ООН гражданские объекты.
Снаружи мы пометили объекты 16-футовыми буквами для того, чтобы летчики Буша могли ясно разобрать: «Этот объект защищен Человеческим Щитом». Мы отправили факсы в Белый Дом, чтобы информировать Буша и его команду, что десятки участников Человеческого Щита, некоторые из которых граждане его собственной страны, находятся на нефтеперерабытвающем заводе в Дауре, водоочистительных сооружениях имени 17 апреля, складе продовольствия Таджи, и на электростанциях в Алдуре и Южном Багдаде. Мы отправили географические координаты каждого объекта американскому президенту и напомнили ему, что он может нарушить положения Женевской Конвенции, атаковав эти, определенные ООН как гражданские, объекты. Затем мы попросили наших товарищей и семьи бомбардировать Белый Дом e-mailами и телефонными звонками, умоляя Буша-младшего не нажимать на пуск. «Мы не можем защитить тех, кто называет себя человеческим щитом», – насмехался Рамсфельд, угрожая перестрелять нас как собак, или притащить в Гуантанамо, как пособников врага, если мы вдруг чудесным образом вынырнем из-под обломков Ирака.
Забавно, что то ли в силу иных планов воздушной компании США, то ли из-за нашего присутствия, ни один из тех объектов, где разместились участники Щита, не подвергся бомбардировке. 

Мы заняли позицию у ревущих и свистящих труб нефтезавода в Дауре на западе города, который старик Буш обстреливал в 1991 году так сильно, что он горел в течении 42-х дней и ночей. Многие из нас поселились в небольшой гостинице для нефтяников, где был только один туалет, на спокойной улице, населенной инженерами нефтезавода. Мусульманские и христианские семьи проживали рядом и приглашали нас на сладкий чай. Резвые дети гоняли футбольный мяч по двору. Каждое утро я прогуливался с детьми до школы, поддразнивая их на английском. «Мы любим вас», – кричали они от ворот школы, и я поклялся, что если американские бомбы повредят хоть один волосок на их голове, я заберу в отместку скальп Джорджа У. Буша.

Если бы не зеленовато-желтая пелена, которая обжигала легкие, и не пугающие огненные шары токсичных отходов, внезапно извергающиеся из дымовых труб, нефтезавод в Дауре казался бы вполне почетным местом для смерти. Я бы мог остаться здесь навсегда с храбрыми участниками Живого Щита, и наши останки поджарились бы как тягучая пастила под обещанным Бушем ураганом бомб.

Я был на крыше очистительной установки, рисуя надпись ЖИВОЙ ЩИТ промышленной черной краской вместе с Толгой Темиргу, турецким активистом Гринпис, который стал мне чем-то вроде суррогатного сына во время путешествия. Мы только закончили буквы Ж и И и половину В, когда наши охранники позвали нас вниз с крыши, чтобы зачитать обвиняющий нас в нарушении общественного порядка акт. Участники Живого Щита были обвинены в «узурпировании функций Организации Мира и Дружбы», так что наше присутствие в Ираке больше не требовалось. Пятерым из нас – Толге, Эве, словенской женщине, которая вдохновляла стихийные демонстрации, Гордону, длинноволосой звезде Большого Брата, и Кену, сумасшедшему пехотинцу, который вызывал гнев саддамовцев предположением, что мы были взяты в заложники, было предложено покинуть страну до конца дня.
«Но вы не можете сделать это со мной, – рыдал я. – Я приехал сюда только для того, чтобы быть разбомбленным. У Буша уже есть бомба с написанным на ней моим именем. Вы не можете отказать мне в этой почетной смерти! Это заключительная глава моей книги!»

Охранники, которые сами всего через несколько дней будут спасать свою шкуру от урагана американских бомб, были черствы. Нам было сказано собраться в отеле «Палестина», в деловой части Багдада после полудня для «добровольного отъезда» в Иорданию. Отсечение тех, кто на самом деле был интеллектуальным руководством, посылало зловещий сигнал остальным участникам Щита в Багдаде. Дядя Саддам теперь все держал под контролем. Нужно лучше запоминать, что охранники говорят вам.
Но, по большому счету, Саддам Хуссейн не был главной угрозой миру на планете Земля. Этот грязный приз можно отдать Джорджу У. и его агрессивному Совету Директоров. Толга, я и Гордон быстро согласились: шоу закончилось, если мы будем сопротивляться приказу о депортации и нас отволокут в какую-нибудь темницу в пустыне, то это только даст Бушу дополнительный повод ударить по Ираку. В самом худшем случае, для какого запасаются цианистым кальцием, будут заброшены морские пехотинцы, чтобы спасти нас.

Тем временем Кен и горячая Эва, протестуя, что иракцы «разрушили наше движение», убежали в багдадскую ночь, и на их розыск были брошены силы безопасности.

Через несколько часов, пересекая темную пустыню, которую вскоре «Коалиция» изрубцует своими глупыми умными бомбами, я все еще продолжал корить сам себя. Каждый километр отдалял меня от моей судьбы. Мне было стыдно за все! Недели спустя на улицах Мехико-Сити или Сан-Франциско, друзья будут окликать меня, как если бы они столкнулись с привидением. «Но мы думали, что тебя разбомбили в Багдаде…»
«Это длинная история», – буду я сбивчиво объяснять.
«Это, несомненно, так, – рявкнул Шнауби. – Видно, что она скоро закончится…»

К счастью, наш отъезд не отменил присутствие Живого Щита в Багдаде, и другие отважные души вышли вперед, чтобы нести это бремя. В ночь нашей бесцеремонной высылки, когда мы подъезжали к границе, мы столкнулись на автостраде в пустыне с мексиканской группой Escudos Humanos, направляющейся в город Али Бабы, чтобы занять наши места.
В конце концов, поскольку саддамиты так и не развернули свои воображаемые ОМП и не подожгли нефтяные скважины, то и не собирались приковать Защитников к их объектам и взять их в заложники, как предсказывали Кен и эти проститутки из прессы.

Я вернулся назад в Сан-Франциско, пытаясь остановить бомбардировку, но палата представителей подтасовывала карты против нас, и это было гребаным римейком Ровно в полдень с Бушем, раскладывающим пасьянс в городском салуне и советующим Саддаму и его сыновьям убраться из Доджа до захода солнца. Шериф вертит свой украшенный перламутром шестизарядный револьвер, и Совет Безопасности ныряет под стол. Наступает закат. Начинается бомбардировка.

На следующее утро тысячи из нас устремились в деловую часть Сан-Франциско, блокируя съезды с автострад, приковывая себя к дверям торговцев кровавой войной. Двести из нас заткнули «Bechtel Corporation», конгломерат, делающий миллион баксов в минуту, получивший контракты на «восстановление» Ирака, после того как бомбы Буша разрушат его. Я сцепился руками с Отцом Луи и Сестрой Берни, и охранники в голубом отгоняли нас вниз на площадки доков, где тысячи из нас были переписаны и в конце концов отпущены, чтобы снова сделать это. Я был до сих пор в ярости, что Буш начал бомбить Багдад без меня.
Багдадский блиц расшевелил те же самые идиотские патриотические мотивы, которые всегда были на «Земле Дерева и в Доме могилы». «Звезды и Перекладины» колыхались столь же грозно, как было всегда после Хеймаркета, или когда застрелили Мак-Кинли, или когда Янки Дудль Денди отправлялись вести глупые американские империалистические войны, или когда они казнили Розенбергов, или когда жгли напалмом вьетнамских детей, или когда аэробусы снова и снова врезались в небоскребы на телевизионных экранах. Ирак был Бушевской бредовой расплатой за психическую рану 9\11, нанесенную убеждению об американской непобедимости. Даже если никогда не нашлось бы никаких обоснованных доказательств существования саддамовского оружия массового поражения, или его связей с Усама Бен Ладеном, решение о его виновности было вынесено заранее. Это все мало отличалось от публичного повешения Мучеников Хеймаркет.
Итак, они бомбили Багдад, а я не был приглашен на вечеринку. Со свистом проносились ракеты, сокрушающие бункеры бомбы падали из брюха Б-52 мегатонными плюхами смерти, ракетницы вспыхивали красным, и бомбы разрывались в воздухе. Небо над Багдадом сверкало как рождественская елка на Четвертое июля, и возвратившись в Мехико-Сити, я не мог спать, как будто МВБ глухо взрывались внутри моей подушки.
В отличии от Гринголандии, где образ Великого Гуигноля, потрошащего Ирак, всячески обелялся, в Мексике бойня обрела кроваво-красные тона. Аль-Джазира вела прямые передачи об устроенной янки резне, показывая обугленные рыночные площади, причитающих матерей, раскапывающих камни с окровавленными следами пальцев.

Больницы переполнялись детьми с тысячами глубоких, гнойных ран, проколотыми фрагментами кассетных бомб янки, и Файт Фиппенгер, с которой мы жили на нефтеперегонном заводе, собирала ампутированные маленькие руки и ноги и бросала их в рычащих собак патио. Когда Фиппенгер вернулась домой во Флориду, бушисты пригрозили отправить ее, 62-летнюю учительницу слепых, на 12 лет в тюрьму и взыскать с нее миллион долларов штрафа за «сделку с врагом».
Какое количество погибло под американскими бомбами в Ираке? 10,000? Десять раз по 10,000? Пентагон не вел подсчет тел, и минимизировал убийство, настойчиво утверждая, что бойня была самой точечной в военной истории. Я носил свою красную куфию в знак траура, ежедневно в течении месяцев на улицах Мехико-Сити, и соседи скорбно кивали и похлопывали меня по плечу, проходя мимо.

Саддам сам рухнул как картонный домик. Это путь, котрый всегда уготован поставленным США мелким тиранам, которые давно исчерпали терпение их собственного народа. Миллиарды в итоге наблюдали сонный взгляд Саддама на зубном осмотре у дантиста янки по ТВ – но сопротивление продолжалось. Ни одна оккупационная армия не разобьет разбуженных националистов ни в какой современной войне.

Одним утром американские танки вошли в Багдад и свернули с пъедестала монументальную статую Саддама на Райской площади, характерный кадр этой дурнопахнущей войны. Когда они пересекли Тигр, морские пехотинцы ворвались в отель Палестина, который во время бомбардировок Буша был последним прибежищем отважных журналистов, которые оставались там, чтобы документировать злодеяния. Трое репортеров погибли сразу же, а офис Аль Джазиры подвергся бомбардировке, так захватчики пытались заткнуть рот вестникам.

Затем вооруженные отряды США проследовали на площадь, собрав своих курдских приспешников поаплодировать, когда они будут свергать статую Саддама. Неожиданно горстка участников Человеческого Щита вышла из вестибюля отеля с развевающейся простыней, на которой было написано: «Убийцы иракских детей! Янки, убирайтесь домой!» Участники Щита стояли на узком тротуаре, браня морских пехотинцев: «Стыдно! Стыдно!»
Я видел все это по мексиканскому телевидению, на экране, и бомба слез разорвалась столь обильно из моих поврежденных глаз, что понадобились два моих платка из американских флагов, чтобы утереть их. Как бы горд я был оказаться снова в Багдаде с участниками Живого щита, выкапываемыми из-под бомб Буша!


БОМБАРДИРОВКА АМЕРИКИ

Еще до того, как случилось 9\11, человеческая плазма разбрызгивалась по всей Уолл-Стрит, секретари кувыркались по тротуару, как тряпичные куклы, шрапнель летала вокруг как циркулярная пила, острые как кинжалы осколки стекла сыпались дождем с окружающих небоскребов, кровь стекала вниз со ступенек Нью-Йоркской Фондовой Биржи.

Как и 9\11, взрыв остановил все торги на Большой площадке, точный удар в сердце американского капитализма. Когда спала пелена, и стали собирать жертвы, то подсчет тел остановился на 40 погибших и 300 раненых, но никто не мог сказать об этом со всей точностью. Миллионы были потеряны, когда остановились торги на убийственном этаже.

Кто сделал это? Что произошло 16-го сентября 1920 года всего в трех кварталах от того места, где рухнут башни Всемирного Торгового Центра, похоронив под собой тысячи людей восемь десятилетий спустя?
Многое из этого было предано публичной огласке. Незадолго до полудня запряженная лошадьми повозка, начиненная динамитом и грузами для подъемных окон, остановилась у здания JP Morgan&Co, на углу Уолл и Брод. Водитель, сообщив, что он ищет стройплощадку, и, должно быть, записал неправильный адрес, исчез, чтобы сделать телефонный звонок, и больше его никто никогда не видел. Два обожженных лошадиных копыта были позже найдены перед Церковью Троицы, в одном квартале к западу.
Генеральный прокурор Митчелл Палмер, чей собственный парадный подъезд в Вашингтоне DC был только что взорван несомненно в качестве возмездия за облаву на американских левых, с которой ассоциировалось его имя, недолго колебался в своих выводах и указал на Красных. Взрыв был «планом по сокрушению капитализма», утверждал главный следователь Секретной Службы Уильям Флинн.

«Свободу американским заключенным или вы все умрете – мы не будем больше терпеть!» – гласила небрежно написанная листовка, вроде бы найденная в пяти кварталах к северу и подписанная псевдонимом «Американские анархистские бойцы». Восемьдесят бомб, каждая из которых содержала подобное послание, упакованные в коробки универмага Гимбел, незадолго до того были отправлены по почте известным американским капиталистам. Палмер и Флинн оба связали взрыв бомбы на Уолл-стрит с арестом Сакко и Ванцетти в Бостоне двумя неделями ранее.
Был ли печально известный взрыв бомбы на Уолл-стрит в 1920 году действительно терактом? Последующие улики, собранные полицейским департаментом Нью-Йорка, наводили на предположение, что самая смертельная бомба, поразившая сердце американского капитализма задолго до 9\11, могла быть глупым несчастным случаем. Строительная площадка, находившаяся по соседству, регулярно заказывала вагоны динамита. Несмотря на то, что руководители анархистов подвергались постоянным преследованиям, никаких арестов не было произведено, что являлось редким исключением в эру, насыщенную подтасовками и ложными обвинениями.

Бомбистов сложно вычислить – по своей природе они действуют исподтишка. Никто не возьмет на себя политическую бомбежку или сразу три группы объявят себя виновными за содеянное, причем у всех будут разные манифесты об ответственности. Гораздо больше угроз, чем бомб, и, наверное, гораздо больше чуваков, чем бомб, которые действительно пойдут в дело. Во все времена больше бомб использовалось полицейскими агентами, чем истинными революционерами. Сколько невинных «бомбистов» было ложно обвинено правительством и повешено за шею или другие конечности по обвинению в использовании бомб, которые они в действительности никогда не применяли?

Несмотря на принятие Шнаубельтом новой мусульманской веры, использование бомб столь же типично для Америки как ревень и электрический стул. На самом деле, американцы бомбили друг друга еще до того, как они стали американцами, – или, по крайней мере, получили бумаги, доказывающие, что они ими стали. Молли Мак Гуайр на угольных месторождениях Пенсильвании с большой радостью бомбил боссов, осведомителей и Пинкертонов в 1860-х и 70-х. Чернорабочие бомбили железнодорожные депо в Питсбурге, во время всеобщей стачки 77-го, разрушив шикарное оборудование железнодорожных магнатов ценой в 5 миллионов долларов. Десятилетием позже, в 1886 году, «Адам всех Бомб», вспыхнул в черной ночи своим красным хвостом, вылетев из Аллеи Крейн в Чикаго, и безвозвратно изменил рабочую историю.
Большой Билл и горняки Запада ели динамит на завтрак, и бросали бомбы в своих хозяев, действуя по принципу «око за око». Хейуорд был признан невиновным в подрыве губернатора Айдахо, но никогда не был под судом за взрыв на свинцовом руднике Банкер Хилл шестью годами раньше.
Братья МакНамара взорвали Лос-Анджелес Таймс 1-го октября, 1910 – 23 человека погибли на Инк-Аллее, в тот момент, как положили бумагу в станок, и собственник Таймс полковник Отис, желчный противник профсоюзов, провозгласил вечную месть американским рабочим. Том Муни, уже пытавшийся бомбить электростанции Pacific Gas & Electric и трижды оправданный, был опознан в установке сумки с бомбой у стены салуна на углу Стюарт и Маркет стрит в Сан-Франциско – десятеро были убиты в День Готовности, 16 июля 1916 года.

Вы можете быть уверены, если бы Муни этого не сделал, то сделал бы другой американец. Это в крови. Американцы уверены, что у них есть конституционное право производить бомбы.

Сирена скрипела в деловой части Манхэттена, подобно мелу, чиркающему по доске, когда водитель машины скорой помощи пытался пробраться сквозь заторы на городских улицах. Ему не нужно было спешить. Три молодые жертвы погибли мгновенно от взрыва, ослепительная вспышка света и затем чудовищной силы хлопок. Соседи задыхались, пробираясь из разрушенного дома на пересечении 13-ой стрит и Лексингтон-авеню, в квартале от Юнион-сквер, и менее чем в четверти мили от 15 Вест 11 стрит, где 58 годами позже члены Weather Underground подорвали сами себя, попав в Пантеон славы революционных бомбистов.

Есть много необычайных совпадений в обоих событиях. И тут, и там трое молодых белых радикалов по всей очевидности неумело обращались с бомбами, предназначенными для употребления капиталистическим классом. 14 июля 1914 года взорвались Артур Каран, Чарльз Берг и Карл Хансон, все последователи Беркмана. Сообщили, что они готовили пакет с подарком для Джона Д.Рокфеллера в благодарность за учиненную им резню женщин и детей в Лудлоу, Колорадо, во время забастовки горняков.
«Я была против этого с самого начала. Я говорила Саше, что я не хочу иметь с этим ничего общего, – оправдывалась Эмма Голдман. – Я не верю, что цель оправдывает средства».

Несмотря на возражения Эммы и раскаяние Беркмана, трое несостоявшихся бомбистов были провозглашены героями на митинге на Юнион-сквер, а то, что осталось от их останков, было перевезено в Йонкерс, чтобы быть похороненным под большим камнем в виде кулака. 

«Рабочий класс нуждается в динамите только для того, чтобы показать плутократам и банде белых воротничков, что их ненавидят». Парни МакНамара, которые вывели действия рабочих-металлистов за пределы Индианаполиса, превратили динамит в религию. Во время их правления Союз металлистов задумал разбомбить 150 стройплощадок и мостов в ходе десятилетней вендетты против Национальной Ассоциации монтажников, ловко прикончив ночных сторожей. В свое свободное время парни забавлялись, сбрасывая штрейкбрехеров с верхних этажей строящихся высотных зданий в Чикаго и окрестностях.
«Мои люди голодали до динамита», – Дж.Дж. МакНамара сказал в последнем интервью репортерам, перед тем как был отправлен в тюрьму Сан-Квентин. Действительно, бомбы удвоили заработок металлистов до 4,50$ в день.

Между 1910 и 1930 годами Американская Федерация Труда, ассоциация рабочих союзов правого крыла, закладывала, бросала и прочими способами взрывала больше бомб, чем Союз революционных левых США даже мог и мечтать. В Чикаго между 1920 и 1924 годами взрывалось так много бомб (220), что удивительно, если кто-то мог спокойно спать. Бомбисты Американских лейбористов выдумали слово «рэкетиры» (потому что они производили такой «шум» – рэкет). Они были мастерами в «бросании большого чиха» столь умело, что могли отделить переднюю стену от здания, не нанеся никакого ущерба находящимся внутри покупателям.
Лейбористские бомбисты громили магазины одежды, кондитерские, типографии, окрасочные предприятия, поставщиков копченого лосося, кинотеатры (профсоюз музыкантов вынужден был переместиться на Средний Запад после слухов о возможном устранении его членов). Угольные и газовые компании были излюбленными мишенями – в основном, чтобы убрать штрейкбрехеров, которых нанимали, чтобы развалить Союз объединенных шахтеров. Наконец, 13 февраля 1930 года бастующие шахтеры сбросили девять бомб на толпу штрейкбрехеров с арендованного аэроплана в округе Харпер, Кентукки – первая известная воздушная бомбардировка при трудовом конфликте.

Как отмечалось, немало из этих бомбардировок были задуманы, чтобы воспрепятствовать найму рабочих, не являвшихся членами профсоюза, многие из которых часто были афроамериканцами. «Я могу нанять одну половину рабочего класса, чтобы убить другую», – похвалялся Джей Гульд.

Во время Второй Мировой войны американцы были слишком заняты, бомбя японцев и нацистов, чтобы бомбить друг друга. Но через какое-то время парни вернулись домой, и вскоре ККК добыл динамит. Черные церкви на расово сегрегированном юге были объектом нападений Ку-клукс-клана в их мужественной защите Арийского Женства. Четверо черных девочек были отправлены в Царство Божие после урока по Священному Писанию в Баптистской церкви на 16-ой стрит в Бирмингеме, Алабама в сентябре 1963 года, и Бог и глазом не моргнул.

В Америке использовались бомбы на любой вкус – расистские бомбы, фашистские бомбы, бомбы Иисуса, анархистские бомбы, бомбы борцов против абортов, бомбы революционного коммунизма, профсоюзные бомбы, капиталистические бомбы, криминальные бомбы, и просто обычные бомбы старых обид.

Бомбы рекламировались как прекрасное средство, чтобы рассчитаться за обиды. Мой любимый американский бомбист всех времен Джордж «Сумасшедший бомбист» Метески, оставил небольшой след разрушения в поздние 1940-ые, взрывая в темноте задние ряды кинотеатров на Таймс Сквер и случайно задев дремавшего там бродягу. Он просто хотел поквитаться за обиду. У него были растрепанные волосы и безумные выпученные глаза на фотографии в «Daily News», когда он был схвачен. Его цель? Как-то ответить за то, что был несправедливо уволен с газового завода.

...
Необходимость немедленной расплаты лежит в заднем кармане любой пары американских генов, и бомбы действительно платят по счетам. The Weather Underground едва ли изобрели американский вариант использования бомб, но они точно вписались в существовавшую традицию. The Weathers несомненно были таким же американским явлением, как и Дональд Дак, чей голос был исполнен пляжным мальчиком, популярным бомбмейстером Джеффом Джонсом.

С их таинственной способностью растворяться в белой Америке, The Weather Underground использовали привилегию своей кожи как орудие войны. Где на свете была Бернардин Дорн, наиболее опасная женщина Америки? Вы должны были ее видеть у Mission P.O., в ее узких кожаных брюках. (Я однажды дрочил на плакат «Разыскиваются» с ее фото.) Но даже если она жила всего лишь кварталом ниже – что так и было, как потом оказалось – вы никогда бы не смогли опознать ее на улице. Вооруженные своей Настольной книгой подрывника Е.П. Дюпона и 125 фунтами динамита, добытыми в каменоломнях Мэна, они подняли ставки и были единственными, кто взорвал Пентагон, до того как это сделали Муххамед Атта и его ассасины. The Weathers обещали «ответственный терроризм» и «принципиальное насилие», и всегда делали предупредительный звонок, если в помещении были люди. Они ранили нескольких, но не убили ни одного человека, за исключением самих себя. Дайана Оугтан, Тедди Голд и Терри Робинс – знакомьтесь!
The Weather Underground были не единственными в их вооруженном противостоянии власти. Другие теневые фигуры прокрадывались сквозь ночь – группа из Портланда, Мэн, под предводительством Рея Люка Левуазье взрывала бомбы в штаб-квартирах корпораций и на военных базах в 1980-е. Автономные коллективы подобные Племени Красного Ястреба из Денвера действовали во внутренних частях страны. Карлетон Армстронг (теперь владелец модного ресторанчика Лаунж Че в Мэдисоне) и два его сообщника рванули здание математического факультета Висконсинского университета в июне 1970 года. Освободительный Фронт Нового мира взорвал больше подстанций Pacific Gas&Electric к югу от Сан-Франциско, чем даже бедный Том Муни.

Хотя двухцветная Симбионистская Освободительная Армия, когда решила бомбить, проявила полное головотяпство, Пуэрториканский Вооруженный Фронт Национального Освобождения (FALN) и Черная Освободительная Армия (BLA) доказали, что установка бомб – не только спорт белых парней, типа боулинга.

Арабское влияние на американские бомбежки стало явным, когда Слепой Шейх удобрил почву во Всемирном Торговом Центре в 1993-м, и было взорвано федеральное здание в Оклахома-Сити в том же году. Тиммоти Маквей, ветеран Бури в пустыне, который, должно быть, обучился этим штукам в Заливе, убил 168 гражданских лиц, большинство из них были дети – на тот момент наибольшее количество американцев, когда-либо уничтоженных при бомбардировке внутри страны. Маквей также осуществил взрыв уже удобренной почвы – это была плата Джанет Рено и ФБР за сожжение 41-го члена душевнобольного клана Кореша. Кто выиграл?
С тех пор отряд джихада, кажется, приобрел лицензию.
Уменьшились ли американские бомбежки в последнее время? Возьмите детей из Коламбайн, Дилана и Эрика. Они изготовляли бомбы и фантазировали, как бы запустить самолет в Близнецов задолго до того, как Усама бен Ладен и его парни сделали это. Из-за чего они так ненавидели все вокруг? Их одноклассникам не нравилось, как они одевались.
Или возьмем 19-летнего Лукаса Холдера, который в 2001 году ехал на машине, наполненной бомбами, как в смертельном путешествии Чарльза Старкуэзера по хлебной житнице Америки, взрывая почтовые ящики и выброшенные машины по пути на Запад. Когда его арестовали, он сказал дорожному патрулю, что посылал послания Курту Кобейну.


ЭПИЛОГ.

ДНИ СМЕРТИ АМЕРИКАНСКИХ ЛЕВЫХ.

Это были дни Смерти
Американских левых,
И массы нарядились
В свои лучшие воскресные кости,
Клонированные Шнаубельты,
Своими бесплотными локтями
Продирались сквозь могильные камни
Герои нашего рабочего класса.
Во главе шеренги рабочий Джо Хилл
Шел, рифмуя криминальные куплеты
Прямо в ухо товарищу, который
Казался очень знакомым,
Тощий и длинноволосый плотник по найму,
Штрейкбрехеры и доносчики сговорились его
Продать Большому Римскому Боссу
За тридцать грязных серебряников.
Иисус Христос поднял свой кулак,
Как правильный работяга,
В то время как оркестр Союза плотников
С Луисом Линггом за маленьким роялем,
Заиграл «Солидарность навсегда».

Они пришли стремительным потоком,
Кости Левых,
Мученики Хеймаркета,
С веревками вокруг их шей,
Танцуя джигу проклятого висельника.
Затем шли Хьюи и Элдридж, «убивая свинью»,
И в мятежных шеренгах Пантер,
До сих пор отдавая гарью,
Улыбаясь, шагал скелет Люси Парсонс,
Рядом Альберт-младший, по-видомому, прощенный
За смерть, что не ожесточила сердце его матери,
Затем подмигнув Шнаубельтам обоим,
Она исчезла в нарастающем шуме,
Это надвигались горы мучеников,
Муни и Биллингс, Этель и Джулиус,
Их бритые головы сияли как благородный металл.
Сакко с Ванцетти, Треска и Гарли Флинн,
Фрэнк Литтл, Джуди Бари и Ральф Чаплин,
Джен Дебс, костлявый как мексиканская calaca,
Джил-Скотт Херон, бранящийся с Ла Флака,
Комми и анархисты целовались и мирились,
Годы пролетели, прошло уже достаточно времени,
Уильям З. Фостер вальсировал с Красной Эммой,
Вольтарина на обед пригласила Гас Холла,
Ирвин Абрамс и Мао Цзедун
Играли в китайские шашки,
Доктор Бен Рейтман успешно провел профилактику
Товарищей, излишне возбужденных,
Нина ван Зандт танцевала с лошадью,
Фидель Кастро и Тина Модотти вступили в связь,
Леон Чолгош мастурбировал в бочку,
Федерико Эсмит трахал Колин Нанкэрроу,
Фил Мелман женился на Фанни Муни Селенс.
Вместе пройдя Сан-Квентин 6,
И остальные тюрьмы,
Каннониты и Шакманиты
Перемешались с Саддамитами и содомитами,
Это было одна Великая неразбериха,
Просто смешение, говорю я вам.
Соджорнер Трас и Хэрриет Табман
Присоединились к Ленни Брюсу и Петру Кропоткину
В задорной оргии в День всех мертвых.
Большой Билл Хейуорд катался на маленькой Мисс Мэри Мэрси,
Вокруг кладбища, как будто они играли в лошадок.
Sweet Honey In the Rock заводили песню,
О`Джон Браун и Винс Халлинан подпевали им,
Затем вступали Мама Джоунс и Мама Блур,
Эбби Хофман, Джерри Рубин и Абрахам Линкольн,
Мария и прочее Шнаубельтово племя.

Их бунтарский клан зажег вечный огонь,
Пит Сигер, Иззи Стоун и Мальвина Рейнольдс,
Джоан Мост заставил дрожать кладбище,
Так мощно взрывались его бомбы,
Но пирушка только разгоралась,
Флорес Магонес прибыли с текилой,
Джек Рид и Вилья были meros chingones,
Уоррен Битти имел Луизу Брайант,
В то время как Кларенс Дэрроу набирала клиентов,
Джек Лондон и Дж Роберт Оппенгеймер
Сражались в «Эрудит» без всякого таймера,
Карл Маркс обнимался с Гроуччо, Гуммо и Зеппо
(Харпо и Чико оставались на складе)
и Владимир Ильич признался Джон Леннону,
Что «Дайте миру шанс» была мощна, как пушка,
Ховард Фаст и Том Пейн писали новый сценарий,
И Муххамед Али толкал речь Денмарку Весси,
Чтобы не остаться в стороне от веселья,
Пришли битники с их большими пушками,
Керуак, Кауфман и Гинс-бомба,
Послэмиться с Берроузом, Буковским,
Ди Прима, Мишлен и Белчовским,
Это было лучше, чем ливерный паштет
Или когда осторожно тянут твой глаз.

Саша Беркман и Тимоти Лири
Покурили косяк и дико развеселились,
Зиппи Булавочная Головка и Молли МакГуайр
Зажарили Пегаса на большом костре,
«Нет свинине!» – протестовали Боб Дилан и Ральф Надер,
«Como no» – поддержали их SLA и Суб Маркос.
Дороти Дэй лежит вместе с Wheather Underground.
Даже Пэтти Херст и архиепископ Ромеро залегли,
Вильгельм Рейх пригласил Гегеля в свою оргонную коробку,
Потрясши старого философа до самых носков,
Гудини учил Джорджа и Джонатана исчезать,
Томас Пинчон заканчивал последний бочонок пива,
Но только вечеринка стала затихать,
Как появилась еще сотня сотоварищей:
Маркус, Малькольм, Мартин, Мередит и Медгар,
Маршировали, связанные своими костями,
Пелтиер и Безумный Конь пришли отвоевать свои земли
От лесов секвойи до острова Нью-Йорка,
Это все ваше, пели Чиско и старик Вуди Гатри,
Марио Савио согласился одним из первых,
И я тоже! Проорал Че Гевара,
Забравшись высоко на дерево секвойи.

Так она пришла и никогда не закончится, река душ
Тех, кто никогда не сдавался,
Уильям Патерсон, Бобби Хаттон, Конрад Линн,
Билл Эптон, Клауди Лайтфут, Генри Уинстон,
Юный Швернер, Чини и Гудман,
Стокли Кармайкл и Доктор Спок все в строю,
Голливудская десятка, чикагская восьмерка
И кастонвильская девятка прямо за ними,
Декка Митфорд и Рутилло Гранде,
Оскар Коллацо со своим автоматом в руках,
«Боринкуинес» пришли с национальными войсками,
Лолита Лебрун, Янг Лордс, Дон Педро, конечно,
Жаркая сальса с потоками пива,
Черепа танцевали как мертвецы прежних времен,
Я даже разглядел пару ног, танцующих в одиночку,
Должно быть принадлежащих Брайану Уилсону.
И рядом передвигались тысячи сносок,
Красный Джек, Хейвер Свен, старый Джонси Джонс,
Гарри Хейуорд, Гарри Бриджес и Ник Боудойс,
Фред Хэмптон, Берриганы и доктор Дьюбос,
Люк Левассер, Сэм Мэлвилл и Рейчел Маги,
Майк Голд, Малатеста и Юджин МакКарти,
Джордж Ратбон, Чарльз Мейер и Стадс Теркел,
Морт Шафнер, Эрл Броудер и Роберт Рейтцель
Дайана, Тедди, Терри и Зеро Мостел.
Ноги сносок этого апокалиптического тома,
Написанного Шнаубельтом и Россом и их костями
Взбивали такую пену,
Что сам «Глен Сандерс» зашатался,
И мертвые, которые еще молчали, подняли гвалт,
Роб Уильямс, Е. Грюнинг, парни Скотсборро,
Эммит Тилл и Рекс Ингрэм в «Большой Жареной Рыбе»
На углу, они шумели и шумели акапелла,
Аптон Синклер, Уэсли Эверетт, старый Чарли Том,
Мертвый Лудлоу, они шумели как бомба,
Восхитительный шум, как Б-52,
Или может быть Псалом,
А затем небеса разошлись,
И там была моя Мама!
Она затерялась в толпе
Беззубых ветеранов испанской войны,
Каждый из которых стал стройным оливковым деревом,
Справа от нее Пол Робсон прогудел Кадиш,
Билли Холидей слева проворковал «Боже, благослови
Дитя, что получит свое»,
Что получит свое…
Джонни! Спросила мама знаком, у нее не было лица,
Какого черта ты делаешь здесь?
Я умер, дорогая мама, я жил много лет
И понял в этой неразберихе только то,
Что жизнь полна борьбы и боли,
И революция не продлится
Если не будет хорошего взрыва,
Полного историй, и смеха, и влюбленных.
Что ж, тогда пойдем с нами,
Мой прекрасный мятежный сын,
Возьми с собой ребят Шнаубельтов
Мы возглавим деловой квартал,
Чтобы пикетировать ханыгу,
Который не дает рабочим их зарплату.
И так кость к кости
Мы связали наши руки,
Я и моя мама,
И пошли дальше и дальше.
Бесконечная процессия
Прямо на солнце,
Где никогда не закончится
Восход революции.


Перевод Ивана Русского


Комментарии