"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"
Пауль Поп
Красно-чёрный медовый месяц: Маркс и Кропоткин в 21-м веке
Анархизм и
коммунизм были в 20-м столетии
враждующими братьями. Оба утверждали, что стремятся воплотить социальную
революцию и бесклассовое общество, и всё же бились друг с другом не на шутку.
Кто не знает их — эмоциональные дебаты о
восстании в Кронштадте 1921-го года и о «лете анархии» в Испании 1936-го. В
то время как анархисты упрекали коммунистов в желании утвердить лишь диктатуру меньшинства, коммунисты
считали, что анархисты саботируют своей критикой
«диктатуры пролетариата» революцию.
Сегодня, после того, как все попытки государственного социализма потерпели
крушение, время поставить вопрос, не сгладились ли противоречия между
коммунизмом и анархизмом (1) (как-то теория государства,
вопрос об организации и тура после-капиталистического общества). Речь при этом
идёт о том, чтобы критически пересмотреть прочтение марксовой теории государства в ленинской «Государстве и революции»
и воссоздать марксову теорию о Коммуне
как таковую как о «Революции против
государства», чтобы сравнить её с анархистской
интерпретацией Парижской коммуны. Наибольшее противоречие в вопросе
«Государства и революции» проходит, собственно, не между коммунизмом и
анархизмом, а между Марксом и анархо-коммунизмом с одной стороны, и большевистскими теориями Ленина, Сталина и
Мао, с другой. Должен быть поставлен вопрос, к какому из этих двух лагерей
принадлежит Бакунин.
Наибольшая трудность в определении отношения
анархистов к Марксу заключается в том, что они зачастую держали позиции
немецкой социал-демократии (как-то «народное государство» и государственный
социализм) за теории Маркса. Тем самым, их критика «марксизма» была гениальной
критикой ставшей под Лассалем этатистской СДПГ (2). Немецкое рабочее
движение критиковало Маркса, к сожалению, почти без исключения в письмах.
Бакунин и Кропоткин, напротив, кажется, никогда не читали важных работ Маркса.
В этой статье речь должна идти не о том, чтобы
предписать истинное прочтение Маркса и Кропоткина и сгладить различия, но
задать и исследовать вопрос о совместимости марксова
коммунизма и кропоткинского
анархо-коммунизма, а так же рассмотреть, что сегодня ещё осталось от обеих
концепций. Цель моя при прочтении анархистов не в выявлении как можно большего
количества мест, которые отличаются от марксизма, но в выработке идей, которые
помогут нам сегодня при развитии теории освобождения.
А) Государство и революция: Был ли Маркс анархистом?
Марксова позиция касательно государства в революции и
пост-капиталистического общества, в основном, делится на две фазы: до Парижской коммуны 1871-го года и после
неё:
С госкапитализмом в коммунизм
В «Коммунистическом манифесте» 1848-го года Маркс и
Энгельс представляли себе власть пролетариата как пошаговое расширение
государственного контроля над экономикой — до государственной централизации
собственности. Завоевание демократии является первым шагом к вознесению
пролетариата до правящего класса. «пролетариат
использует свою политическую власть для того, чтобы постепенно отнять капитал у
буржуазии, централизовать все средства производствав руках государства, т.е.
организованного как правящий класс пролетариата, и по возможности быстро
увеличить массу производственных сил». Для этого нужно «деспотическое
вмешательство» в право собственности, как-то: отнятие собственности на землю, отмена налога на наследство,
централизация кредитования в руках монополистического государственного банка,
введение принуждения к работе и т.д. Когда частная собственность и классы,
в конце концов, будут упразднены, на место общественной власти заступит «ассоциация, где свободное развитие каждого
является условием для свободного развития всех». За год до того Энгельс в «Основах коммунизма» выступал за идею,
чтобы изъятие частного капитала может происходить и посредством конкуренции
государственной индустрии. Рабочие должны быть занятыми на национальных землях
и в государственных фабриках, и частные фабрики, пока они ещё существуют,
должны будут платить ту же зарплату, что и государство. «Как только случится первый радикальный удар против частной
собственности, пролетариат будет вынужден идти всё дальше, концентрировать в
руках государства весь капитал, всё земледелие, всю промышленность, весь
транспорт, весь обмен. (…) В конце концов, когда весь капитал, всё производство
и весь обмен скопится в руках нации, частная собственность исчезнет сама по
себе, деньги станут бесполезными». Ни Маркс, ни Энгельс не говорят тут об
упразднении капитала, но о его концентрации в руках государства. Капитал ведь
не только мёртвый труд, но и общественное отношение, которое не упраздняется
тем, что становится государственным. С сегодняшней точки зрения аргумент
Энгельса, что огосударствление ключевых производств автоматически повлекло бы
за собой полное упразднение частной собственности, неубедителен. В странах
вроде Великобритании или Австрии после Второй мировой войны были
огосударствлены большие части промышленности, частная собственность на средства
производства как таковая не была ни малейшим образом поставлена под вопрос.
Рассуждения Энгельса отчасти предвосхищают концепцию
Ленина государственного капитализма
«НЭП», в которой государственный и частный секторы конкурируют друг с
другом. То, что Энгельс тут предлагает, является ни чем иным, как полноценным
государственным капитализмом, который контролирует всё, и когда он контролирует
всё, делает сам себя лишним. Государственная деятельность, таким образом,
должна быть усилена, для того, чтобы стать ненужной. Диалектика сделает это
возможным. То, что Бакунин и Кропоткин критиковали в «авторитарном» коммунизме,
было, в большинстве случаев, этой концепцией 1848-го года.
Коммуна как восстание против государства
Когда в 1871-м году в ходе поражения Франции в войне
против Пруссии парижские рабочие и мелкая буржуазия восстали и основали
Парижскую коммуну, в марксовой концепции государства произошла радикальная
перемена. Он изложил свою интерпретацию Парижской коммуны в труде «Гражданская война во Франции» и в её
«первой версии». Хотя Коммуна позднее, в особенности Лениным, была определена
как первая «диктатура пролетариата», это понятие в труде Маркса не встречается
ни единого раза. Маркс писал, что мероприятия Коммуны, кроме её тенденции, не
содержали ничего социалистического, её важнейшие постановления были приняты
ради спасения среднего класса. Лишь 20 лет спустя Энгельс писал в новом
предисловии к этой работе, что Парижская коммуна была диктатурой пролетариата.
Постановления и планы Коммуны охватывали: запрет ночной работы для пекарей, выплату
удержанной зарплаты рабочим, бесплатные школьное образование и учебные
материалы, основание вольных университетов, разделение церкви и государства,
национализация церковных земель, сожжение гильотины, освобождение политических
заключённых, обезоруживание правительственной национальной гвардии, создание
национальной милиции, отмена военного налога для крестьян, отмена разделения
властей и введение императивного мандата для депутатов (с постоянной
возможностью переизбрания). Лишь предприятия, которые бежали, должны были
быть переведены в товарищескую собственность после выплаты возмещения. Из этих
постановлений становится ясно, что принцип капиталистической частной собственности,
в сущности, остался неприкосновенным, а социалистического переворота
произведено не было. Экономические мероприятия ни в коем случае не выходили за
рамки буржуазной революции.
Наибольшей заслугой Коммуны являлось создание самой
Коммуны, согласно Марксу. Новое и революционное в ней было для Маркса её
восстание против современного государства: «Коммуна
была революцией против самого государства,
против этого над-естественного выродка общества; она была повторным присвоением
собственной общественной жизни народом и для народа. Она не была революцией,
чтобы передать государственную власть от одной фракции правящего класса другой,
но революцией, чтобы разбить саму эту уродливую машину классовой власти».
Правительство Коммуны отменило государственный репрессивный аппарат и заменило
регулярную армию милицией.
Коммуна, кроме того, намеревалась заместить
централизованное правительство самоуправлением производителей в провинциях,
вплоть до самой маленькой деревни. Для Маркса Парижская коммуна была, в
сущности, правлением рабочего класса и «наконец-то мыслимой политической
формой, при которой могло произойти экономическое освобождение труда». Для
Маркса, таким образом, совсем не было важным, все ли делегаты Коммуны были
рабочими и социалистическими революционерами. В действительности, ни Маркс, ни
анархисты не оспаривали, что их представители были относительно якобинцев, т.е.
радикальных мелких буржуа, в меньшинстве. Маркс считал центральным, что Коммуна
с её императивным мандатом, т.е. прямая демократия, открыла форму будущего освобождения.
Так что ни к чему доказывать, что
Парижская коммуна была продуктом мелкой буржуазии и ремесленников, а не властью
промышленного пролетариата.
Маркс тоже аргументировал с точки зрения общественных
затрат против государства. Отмена государственной власти обществом и введение
зарплаты рабочих для чиновнической деятельности несёт освобождение труда тем,
что она «отменяет непродуктивную и
вредную деятельность государственных паразитов» и устраняет причины, «которым приносится в жертву огромная часть
национального продукта для насыщения государственного чудища».
Разбазаривание общественного богатства на бюрократию позже не было аргументом
для ленинистов, который они приводили против государства.
В введении Коммуны во всех городах Маркс усматривал
решающий удар против реакции. «вся
Франция организовалась бы в самоуправляющихся и самостоятельных коммунах,
регулярная армия сменилась бы народной милицией, армия государственных
паразитов упразднена, клерикальная иерархия сменилась бы школьными учителями,
государственные суды обратились бы в органы коммуны; выборы в национальное
представительство не были бы делом карманных фокусов всемогущего правительства;
но сознательным выражением организованных коммуны; государственные функции
сократились бы до нескольких немногочисленных функций для всеобщих национальных
целей».
В то время как позиция относительно государства в
труде о Коммуне ясна как стёклышко (революция против государства как такового),
и у Маркса в других местах есть указания на идею переходного периода и
использования государства пролетариатом. Так, в «Критике готской программы» СДПГ от 1875-го года значится: «Между коммунистическим и капиталистическим
обществом лежит период революционного перехода из одного в другое. Он соответствует
политическому переходному периоду, чьё государство не может быть ни чем иным как
революционной диктатурой пролетариата». Эти противоречия не могут
игнорироваться, но есть возможность, решиться в пользу «анархистского»
прочтения Маркса.
Ленин: Заменить старое государство на новое
В преддверии Октябрьской революции Ленин предпринял
большое исследование теории государства. Он не стал исследовать российские
условия, а привёл все высказывания Маркса и Энгельса, которые показались ему
важными. Они были изданы позднее под названием «Марксизм и государство» и составляли фундамент труда «Государство и революция».
Ленин подразделял в 1917-ом общество после победы
социалистической революции на две фазы: в
первой или низшей фазе коммунизма, в социализме, средства производства уже
являются общественными, но «буржуазное право» как родимое пятно всё ещё липнет
к новому обществу. Это «буржуазное право», все получаю вознаграждение по
своему труду, является неравным, т.к. применяется к совершенно разным
индивидам. Государство сохраняется в этой первой фазе коммунизма, сначала —
чтобы подавлять сопротивление бывших эксплуататорских классов, затем — чтобы
охранять «буржуазное право».
Для того, чтобы люди научились участвовать в
управлении государством, Ленин называет следующие предпосылки:
· Всеобщее школьное образование;
· «В
дальнейшем — обучение и дисциплинирование миллионов рабочих посредством
всеохватывающего, сложного обобществлённого аппарата почты, железных дорог,
крупных предприятий, крупной торговли, банков»;
· Замещение капиталистов и чиновников на контроле и распределении продукции
вооружёнными рабочими и вооружённым народом;
· А
также всеохватывающее ведение статистики.
«Все граждане
превращаются тут в оплачиваемых служащих государства, которое составляют
вооружённые рабочие. (…) Всё общество становится бюро и фабрикой с равной
работой и равной зарплатой». Но Ленин
подчёркивал, что претворение этой общественной «фабричной дисциплины» не
является конечной целью, но лишь ступенью, чтобы шагать дальше. Как и Энгельс в
1847-м, Ленин представляет себе в 1917-м социализм как расширение
государственной деятельности, который даже всех граждан делает «чиновниками».
Во второй фазе коммунизма, когда все приобрели
способности для добровольного труда и для управления производством, принцип
вознаграждения замещается коммунистическим лозунгом «от каждого по
способностям, каждому по потребностям». Вместе с классами и «буржуазным правом»
совершенно отомрёт и государство. Для Ленина, в сущности, было четыре признака
коммунистического общества: общественная
собственность, исчезновение «буржуазного права», классов и государства.
В своей полемике против позднего левого коммуниста Панекука Ленин поучает его: «Марксисты считают необходимым, чтобы пролетариат
после захвата политической власти полностью разрушил старую государственную
машину и заменил её новой, построенной по типу Коммуны организацией вооружённых
рабочих. (…) Анархисты отрицают даже использованием государственной власти
революционным пролетариатом». «Революция
не может заключаться в том, что новый класс командует и правит при помощи старой
государственной машины, но
должна заключаться в том, что он эту машину разрушает и
правит и командует при помощи новой машины».
Различия между убеждениями Ленина в «Государстве и революции» и мнениями Маркса
в «Гражданской войне во Франции» громадны: В то время как Ленин выступал за то,
что рабочий класс при помощи государства как инструмента подавления в период
социализма должен подготовить предпосылки для отмирания государства, для Маркса
пролетарская революция была направлена против современного государства как
такового, а её основное содержание — разрушением государственной власти и её
замещение самоуправлением производителей. Ленин же, напротив, исходил от замены
старой машины новой. Переходный период социализма, по крайней мере в труде о
Коммуне, не встречается.
Сталинское государство в коммунизме
После смерти Ленина наследие демократии советов было
отброшено полностью. В отличие от Ленина, в сталинском понимании государства и
коммунизма модель Парижской коммуны больше не играла никакой роли. В «Краткой истории ВКП(б)», которая полна
цитатами из Ленина, нет ни одной из «Государства и революции». Т.к. для Ленина
государство было инструментом для подавления одного класса другим, он считал,
что государство закончится вместе с классами. На 18-м съезде партии ВКП(б) в
1939 Сталин внёс поправки в это понимание. Если в СССР наступит коммунизм, пока
социализм ещё не побудил во всём мире, государство останется. Эту теорию нужно
рассматривать вместе со сталинской теорией о том, что классовая борьба будет обостряться с развитием социализма, и
диктатура, поэтому, должна не ослабляться, а ужесточаться. В то время как
Ленин ещё пропагандировал общество без государства и классов как награду за
переходный период дисциплинированного «общества
как фабрики», Сталин отодвигает отмирание государства не неопределённый
срок.
Сталин представил в «Экономических проблемах социализма в СССР» 1952-года своё
понимание условий реализации коммунизма:
1. Беспрерывный рост
производства при преимущественном увеличении производства средств производства
(в первую очередь, в тяжёлой промышленности);
2. Постепенный переход
от коллективной к народной собственности и замещение товарной циркуляции
системой обмена продуктами, чтобы центральная власть или иной общественный
центр мог охватить всё производство продукции;
3. Достижение
культурного роста общества, чтобы все члены получили телесные и умственные
навыки, чтобы выбирать свою профессию свободно. Поэтому необходимо сократить
рабочий день, как минимум, до шести или пяти часов, чтобы люди имели достаточно
времени для образования.
Государство для Сталина было не только главным рычагом
для построения социализма, но и для перехода от социализма к коммунизму. В
особенности, верное приспособление производственных отношений к средствам
производства является задачей правящих органов. Так, Герберт Маркузе в своём анализе советского марксизма по праву
говорил о том, что сталинская концепция
коммунизма должна была быть введена как «мера управления».
Сталин показал, что пока государство существует (т.е.
до всемирной победы коммунизма), средства производства должны оставаться в
собственности государства. После этого государство отомрёт, а общество
останется. «Следовательно, вся народная
собственность не будет перенята государством (…), но самим обществом,
представленным своим центральным руководящим экономическим органом». В этой
цитате становятся видны две проблемы: с
одной стороны, государство управляет народной собственностью, посему и кажется,
что разницы между государственной и народной собственностью нет, с другой: что
отличает государство от «центрального управляющего экономического органа»?
Коммунистическое государство Сталина встаёт в
идеологический ряд «прилагательного
социализма» (Роберт Курц) (социалистическое товарное производство,
социалистических закон ценности, социалистический брак, социалистическая
нуклеарная семья, социалистический реализм и т.д.), который подразумевал социалистическое
или коммунистическое использование буржуазных категорий, среди которых «социалистическая рыночная экономика»
компартии Китая является наивысшим креативом. Если слово «коммунист» происходит
от Коммуны, то Сталин им не был.
Упразднить, а не отмереть!
Анархистки и анархисты, в отличие от Энгельса,
говорили не об отмирании государства, а о необходимости его упразднить. Энгельс
критиковал в одном письме от 24 января 1872-го года Бакунинскую позицию
относительно государства. Он утверждал, что «государство
создало капитал, капиталист обладает своим капиталом лишь благодаря милости
государства. Т.е. что государство является главным злом, так что прежде всего
нужно упразднить государство, капитал сам развалится к чёрту; в то время как мы
утверждаем обратное: упраздните капитал, присвоение всех средств производства в
руках немногих, и государство исчезнет само». Бакунин (1814-1876) был со своей теорией касательно России не так
уж и неправ. Здесь это действительно было государство, которое начало индустриализацию.
Промышленный капитал находился преимущественно в иностранном владении.
Современного капитализма без государства не может быть. Да и критика Энгельса
была неоправданной, когда он приписывал Бакунину, что тот желал упразднения
государства без предшествующего социального переворота. Для Бакунина и то, и
другое было актами разрушения, совпадающими в одном. С сегодняшней точки зрения
позиция Энгельса кажется гротескной. Именно
экспроприация капитала в России и Китае создала невиданное доселе могущественное
государство, намеревавшееся контролировать все области жизни. Сталинские
«чистки» происходили после «упразднения эксплуататорских классов», война Мао
против крестьянства во время «Великого прыжка» – после успешного завершения
коллективизации сельского хозяйства. Государство становилось и после
исчезновения «эксплуататорских классов» всё сильнее и репрессивней.
Поэтому анархисты правы сегодня в том, что государство
должно быть упразднено. Нет автоматизма в освобождении. Лишь сознательным
замещением государства «генерализованным
самоуправлением» (Ги Дебор), лишь сознательным действием людей государство
может быть поставлено в музей рядом с топором, а не ожиданием воздействия
сталинской диалектики, вроде: если мы хотим, чтобы государство отмерло одним
прекрасным днём, мы должны его усилить. Социальный переворот, большей частью,
совпадает с построением «генерализованного самоуправления». Но пока общество
действительно будет в состоянии управлять само собой без государства, может
пройти много времени. Воплощение самоуправления — это творческий процесс, а не
просто акт разрушения тем, что лидер революции в Hotel de Ville провозглашает
упразднение государства.
Б) Организационный вопрос: Был ли Бакунин ленинистом?
Помимо отношения к государству организационный вопрос
всегда был острым спорным пунктом между коммунистами и анархистами. Ещё между
бакунинским «Международным альянсом социалистической демократии» и управляемым
Марксом «Генеральным советом интернациональной ассоциации трудящихся» бушевала
война в вопросе об организации, в которой с обеих сторон не скупились на
уничижительные обвинения. Маркс и Энгельс многократно называли Бакунина
«русским шпионом». У Бакунина, в конечном итоге, ненависть к этим двум
смешалась с его антисемитизмом (3). Здесь мы рассмотрим лишь
некоторые вопросы из содержания конфликта касательно теории революции.
Приверженцы Бакунина требовали, чтобы организация
революционеров была зачатком будущего общества и посему по возможности
приближаться к их идеалу свободы и федерации. Маркс и Энгельс насмехались на
этой позицией в труде «Предположительный
раскол Интернационала»: «Иначе
говоря, как монастыри Средневековья представляют отражение небесной жизни,
Интернационал должен стать отражением нового Иерусалима, зародыш которого
Интернационал вынашивает в своём чреве. Парижские федерационисты не потерпели
бы поражения, если бы поняли, что Коммуна была «зародышем будущего
человеческого общества», и отказались бы от всяческого оружия и всякой
дисциплины, от вещей, которые должны исчезнуть, как только исчезнут войны».
Конечно, Маркс и Энгельс тут правы, что невозможно создать в капитализме
организацию по принципам коммунистического общества. Люди, которые в ней
работают, несут и как революционеры отпечаток буржуазного общества. Кроме того,
мы не знаем в деталях, как будет выглядеть пост-капиталистическое общество. В
борьбе против капитализма, при некоторых условиях, не всегда возможно
отказаться от авторитарных структур, тайн и конспирации.
Но так просто, как это представлял себе Энгельс в письме
к одному итальянскому соратнику Бакунина, оно тоже не бывает: «Это были отсутствие централизации и
авторитета, которые стоили Парижской коммуне жизни. Делайте с авторитетом и
т.п. после победы всё что угодно, но для борьбы мы должны собрать все наши силы
и сконцентрировать их на одной точке нападения». Коммуна в тогдашней
ситуации, вероятно, была бы утоплена в крови и с большими централизацией и
авторитетом. Энгельс заложил тут фундамент для поздних ленинистских и
троцкистских легенд, которые объясняют почти каждое поражение восстаний
отсутствием правильного и централизованного руководства.
То, что форма организации до и после победы революции
находится именно в логическом отношении, показала история. Партия, вроде КП
Китая, которая после 20 лет гражданской войны пришла к власти как партия-армия,
так и не смогла освободиться от этого опыта при жизни своих главных актёров.
Военная экономика гражданской войны идеализировалась
как предвосхищение коммунизма, внутрипартийная демократия так и не развилась, а
Мао Цзедун не видел особой разницы
между ведением войны и построением нового общества. И в России гражданская
война наложила отпечаток на большевиков. Если ещё в борьбе против белых давили
«вшей» (Эрнст Буш) и очищали мир от «паразитов» (Ленин), то террор против
определяемых как «вредители» (Сталин) частей населения расширялся дальше — на
саму партию. Во всех народных демократиях демократические права были упразднены
именно после социалистического переворота, т.к. фаза демократического этапа
была пройдена. Авторитарный и недемократический характер организации, кажется,
усиливается, а не ослабевает после «после победы».
Взаимосвязь между представлениями о том, чтобы
изменить общество при помощи государства, и организационной формой сейчас и
здесь, убедительно изложил Джон Холлоуэй.
Если завоевание государственной власти понимается как ключ, то молодые
революционеры развиваются в бюрократов или солдат, и возникает следующая
логика: «’Сначала создайте армию, сначала
создайте партию, затем мы можем избавиться от власти, которая нас угнетает’.
Что изначально было негативным (отрицание капитализма), превращается в нечто
позитивное (построение институтов, построение власти). Введение в захват власти
необходимым образом становится введением самой власти. Посвящённые учат язык,
логику и владение властью. […] Различия внутри организации становятся борьбой
за власть. Манипуляция и влияние становятся стилем жизни» (Холлоуэй).
Деревенская община как социализм
Эта критика Холлоуэя касается и Бакунина, который в
организационных вопросах не был свободен от противоречий. Он представлял, хотя
он много говорил о свободе, во многих трудах, подобно Ленину, авторитарную
авангардистскую теорию революции. В своём письме к Сергею Нечаеву, автору легендарного «Катехизиса революционера», Бакунин представляет свою революционную
теорию для России. В отличие от Нечаева, он не считал, что революционная тайная
организация без народа могла бы свергнуть государство. Революционеры не могли
бы всучить народу, т.е. крестьянам, какую-нибудь программу, т.к. он уже имеет
программу, собственно: деревенская
община, освобождённая от государственного давления. Деревенское общинное
имущество крестьяне в восстаниях постоянно защищали от крупных землевладельцев.
Высшей обязанностью тайной организации является, растормошить массы и
объединить отдельные крестьянские восстания в одно великое народное восстание.
На Западе грядущий общественный порядок должен быть создан посредством
революции. «У нас работа уже проделана.
Как только революция свершится, как только государство — а с ним и все
чиновники — рухнет, русская деревня организуется сама собой…» Чтобы начать
это движение, нужен авангард. Бакунин думает о ¾ академической молодёжи,
которая не получила работы, и об обнищавших дворянах. «Если народ является революционной армией, то это наш штаб, это —
ценная субстанция тайной организации». В принципе, мы имеем дело с той же
авангардистской теорией, что и у Ленина, только Ленин хотел опираться на
рабочих. Когда большевики в октябре 1917-го в России захватили власть, Ленину
не осталось ничего иного, как претворять программу крестьян и
социал-революционеров, собственно, объявить «Декретом
о земле и почве» всю Россию деревенской общиной, хотя Ленин за 15 лет
предсказал её неотвратимую гибель в капитализме. Российские условия деревенской
общины, царистской диктатуры и отсталости привели как коммунистов, так и
анархистов к похожим авангардистским концепциям. В ходе Октябрьской революции
крестьяне, однако, провели собственноручно «чёрный передел» земли и
восстановили деревенскую общину — без лидерства ленинских профессиональных
революционеров или бакунинских деклассированных академиков и обнищавших дворян.
Незримая диктатура тайной организации
В то время как Ленин в 1917-м в «Государстве и
революции» ещё выступает за смесь партийной
диктатуры и демократии советов, грезит Бакунин об «общей диктатуре тайной организации». Т.к. после победы революции
создание всякой государственной диктатуры должно быть предотвращено народом,
организация должна создать невидимую власть, не имеющую общественного
характера. Эта невидимая диктатура могла бы посреди «самой ужасной и
бессмысленной» анархии после отмены законов и правительства представлять
желания и потребности народа. Бакунин, видевший возникновение «красных
бюрократов» и нового угнетения в концепции диктатуры пролетариата, писал: «Эта диктатура не знает ни жадности, ни
тщеславия, ни жажды власти, т.к. она неличностна, не показывается, и т.к.
посредством её никто из тех, кто составляет группы, и сами группы, не получают
ни прибыли, ни славы, ни официального признания». В то время как
государственная власть портит исполняющих (её), «невидимые» диктаторы остаются
благородными и чистыми! Этому штабу требовалось бы всего лишь пара сотен
революционеров. «Общество подобно единому
организму, тесно сплочённому целому, которое, управляемое центральным
комитетом, ведёт постоянную тайную войну против правительства…» Перед
запятой Бакунин предвосхищает ленинистскую риторику 30-х годов, чтобы после
запятой связать её с, якобы, анархистской целью.
Лишь после прочтения этого текста мне стало ясно, что
имел в виду Бакунин, когда он говорил, что революционная организация уже должна
предвосхищать новое общество. Как в авангардистской концепции коммунистического
Интернационала организация составляет зачаточную клетку революционной диктатуры
после победы. После перенятия власти её власть расширяется на все области
общества.
У Бакунина организация охватывает Россию «громадной
сетью» – только всё тайно, незримо и антигосударственно, т.к нет ни законов, ни
правительства. Но несмотря на постоянные сравнения в ленинизмом, нужно
оставаться справедливыми к Владимиру Ильичу. Бакунинские «Принципы и
организация интернационального революционно-социалистического тайного общества»
1866-го года больше напоминают тоталитарную секту, чем ленинистскую кадровую
партию, и охватывают более 100 страниц правил и клятв.
Ленин, кроме того, признал, что без индустриализации и всеохватывающего
образования в России социализм невозможен. Бакунин напротив считал общинную
тупость русской деревни основанием нового общества. Взглядами такого рода
занимался Энгельс в 1894-м году в труде «Социальное
из России». Маркс до этого подчёркивал, что его теория «капитала» касается
лишь западной Европы, и деревенская община в связке с революцией на Западе
могла бы стать исходной точкой для построения коммунизма при избежании
капитализма. Энгельс утверждал, напротив, что именно изолированная «свободная
община» (мир) является фундаментом государственного восточного деспотизма от
Индии до России. Крестьянские восстания в России, поэтому, хотя и направлены
против дворянства и отдельных чиновников, но никогда против царя. Истинные
социальные изменения никогда не исходили от деревенской общины, по словам
Энгельса.
Прямая демократия и авангард
Влияние российских условий на теорию Ленина и Бакунина
нельзя отрицать, и в определённом смысле, это понятно. Что, однако, плохо, это
то, что обе концепции управления революцией интеллектуальным авангардом (в
форме кадровой партии или тайной организации) были перенесены на западную
Европу. Для Бакунина рабочие на Западе и в России из-за их социального
положения были социалистами, не зная этого. Задачей революции, поэтому,
является, превращение этого инстинкта в социалистические мысли. «Цель, таким образом, это дать ему
(рабочему) полное сознание того, чего он хочет, дать возникнуть в нём
соответствующие его инстинкту мысли; ибо с того момента, как мысль рабочих масс
поднимется на высоту их инстинкта, воля их определится и сила станет
неотвратимой». Революционер, таким образом, является кем-то вроде «инженера
человеческих душ», точно знающего инстинкты рабочих и превращающего их извне в
мысли.
Даже если теория Бакунина походит на теорию Ленина, то
в вопросе о государстве он занял, конечно, иную позицию. Парижская коммуна дала
и анархизму новые импульсы. Бакунин называл себя её приверженцем, т.к. она была
весьма толковым, ясно выраженным отрицанием государства. Он подчёркивал, что
социалисты были в Коммуне относительно якобинцев в меньшинстве, и поэтому
социальная революция не была совершена.
Организация Коммуны служила и Бакунину примером: «Будущая общественная организация может быть
выстроена только снизу вверх посредством свободных ассоциаций и федерации
трудящихся сначала в ассоциациях, затем в общинах, затем в областях, нациях и,
наконец, в огромном интернациональной и всемирной федерации». Каждый
индивид и каждая коммуна должны обладать правом объединяться или выходить из
объединений. Как у Маркса, центральная власть должна быть замещена коммунальным
управлением. Государственная власть при этом рассматривается как «паразитический нарост». Беттшарт при сравнении позиций Маркса и
Бакунина относительно Коммуны приходит к выводу, что имеет место «полное соответствие» желаемой формы жизни
(Roland Bettschart: Bakunin-Marx – eine Analyse des Diskurses mit besonderer
Ruecksicht des Stellenwertes der Commune de Paris, 1980). У Бакунина,
однако, новое общество как свободная федерация коммуны стояло прямо рядом с
концепцией революционного тайного сообщества. Как «братья» тайного общества,
которые десятилетиями живут в заговоре и подчинении, вдруг стать приверженцами
прямой демократии коммуны? Логика власти и заговора так глубоко в низ въелась,
что встаёт вопрос, смогут ли они когда-либо от неё освободиться.
Бакунинская концепция после-революционного общества
обладает помимо «незримой диктатуры» ещё и другими репрессивными элементами.
Враги, которых нужно уничтожить, для него — государство, бог и собственность,
причём, именно в этом порядке. В Парижской коммуне он критикует: «Упразднение церкви и государства должно
быть первым и необходимым условием настоящего освобождения общества; лишь потом
общество может и должно организовываться иначе, но не сверху вниз и не согласно
идеальному, выдуманному некоторыми мудрецами или учёными плану…» Лишь когда
будет упразднена церковь и запрещена религия, можно быть воплотить новое
общество. Энгельс полемизировал в «Литературе
беженцев» против этого мнения: Уже ясно: единственная услуга, которую
сегодня ещё можно оказать богу, это объявить атеизм принудительным символом
веры и переплюнуть бисмарковы законы о борьбе в церковной культуре запретом
религии». ТО, что Энва Хоксха запретил
в Албании посредством государства, Бакунин хотел разрушить революцией в одном
акте. Все попытки упразднить религию и веру принудительно показали себя в 20-м
столетии контрапродуктивными. В Китае, который пережил, пожалуй, самую
радикальную культурную революцию, сегодня снова быстрыми темпами распространяются
секты и религиозные сообщества.
В) Постреволюционное общество: Был ли Кропоткин
марксистом?
В критике анархизма коммунисты и коммунистки часто
пытались представить его как движение до-индустриальных ремесленников. Фриц Брупбахер писал позднее в своей
книге в Марксе и Бакунине, в которой он, скорее, симпатизировал русскому, что
анархизм исчез после 1870-го года как массовое движение, т.к. крупная
промышленность заменила относительно самостоятельного профессионального
рабочего-ремесленника (скорее, мужского пола) необученными промышленными
работниками (скорее, женского пола), которые были подчинены машине. В качестве
примера он приводил часовщиков, составлявших фундамент швейцарского анархизма и
канувших в небытие в расцветом промышленности. «Маркс смог победить Бакунина, т.к. последователи Бакунина были
побеждены крупной промышленностью… духовно унизившей пролетариат». Брупбахер
несправедливым образом уравнял тут победу немецкой социал-демократии, которая
несла более чёткий отпечаток Лассаля, чем Маркса, с теорией Маркса. Тем более,
что именно авторитарное и уповающее на государство немецкое рабочее движение
испытывало сильное влияние профессиональных рабочих мелких предприятий. Лишь
союз с юнкерами и признание профсоюзов во время Первой мировой войны открыло
СДПГ дорогу на большие промышленные предприятия. Бакунин объяснял разнице между
«авторитарным социализмом» немцев и «вольным социализмом» романских стран
скорее национальным характером народов, при этом он нередко пользовался
антисемитскими аргументами. Уравнивание анархизма как целого с романтическим
ремесленным или деревенским социализмом необоснованно, даже если Бакунин часто
развивал такие мысли.
Право на роскошь и автоматизация производства
Пётр
Кропоткин (1842-1921) развил в своём
собрании текстов «Хлеб и воля» образ
общества «анархического коммунизма», которое должно основываться на самой
современной технике и науке и сократить рабочий день до 4-х часов (4).
Вместо централизованного государства должно заступить федерация самостоятельных
коммун. В этом важном собрании Кропоткин, на фоне опыта Французской революции и
парижской коммуны, развил критику социалистов и коллективистских анархистов
(Бакунин).
Во время революции трудящиеся должны экспроприировать
частную собственность на средства производства, банки и землю. Т.к. Кропоткин
исходил от тяжёлых экономических потерь во время революционных беспорядков,
вопрос обеспечения стал для него главной проблемой. Парижские коммуны 1793-го и
1871-го годов потерпели поражение, прежде всего, потому, что они не перешли к «завоеванию хлеба», что означало изъятие
всех необходимых продуктов питания и жилищ, чтобы распределить еду и жильё
среди голодающих и сражающихся. Революция может выжить только, если она
установит обеспечение. Из этого опыта Кропоткин развил идею самообеспечения
городов. В своей работе «Поля, фабрики и
мастерские» он показал, что Париж сам мог бы сам обеспечивать себя пищей в
пригородах с современной аграрной техникой. Эти идеи автаркизма, конечно,
устарели в эпоху глобализации.
По ходу развития «анархического коммунизма», согласно
Кропоткину, должны быть удовлетворены не только основные потребности, но и
должно быть претворено «право на достаток». Это означает сокращение
необходимого рабочего времени и удовлетворение самых различных «потребностей
роскоши» вроде искусства и культуры, которым каждый и каждая может следовать
согласно своим желаниям. Вместо «права на труд», что было лозунгом занятия
безработных на национальных фабриках во время Французской революции 1848-го
года, он провозгласил «право на достаток». «Право на довольство – это
социальная революция; право на труд – это, самое большее, промышленная
каторга». Чтобы воплотить такое общества избытка, Кропоткин предложил
децентрализацию промышленности и механизацию сельского хозяйства и домашнего
труда.
Кропоткин не только рассуждал о простом обобществлении
средств производства и увеличении сил производства, но о полном перевороте
общества. Против государственных социалистов и коллективистов он писал: «Никакого изменения не произойдет, – говорят
нам иногда коллективисты в своих утопиях. – Фабрики, заводы и мастерские
экспроприируют и провозгласят их национальною или общинною собственностью, а
затем каждый вернется к своему обычному труду». Кропоткин хотел, напротив,
при помощи науки и машин так изменить труд, чтобы «отталкивающий и вредный
труд» исчез. Новое общество должно преодолеть разделение труда на уровне
национальной экономики и на интернациональном уровне. Он критиковал не только
отделение ручного от умственного труда, но и расчленение знания в общности
производства.
Упразднение оплачиваемой работы
Впечатляющаяс сегодняшней точки зрения глава в
сборнике — это критика «коллективистской
системы оплачиваемого труда». «Коллективисты
провозглашают сначала революционный принцип — упразднение частной собственности
— и отрицают его затем через сохранение организации в производстве и
потреблении, которая произошла от частной собственности». Кропоткин
выступал против идеи «чековой экономики», собственно, против оплаты труда согласно
полученной средней общественно-необходимой работы. «Не может быть точного мерила для того, что неправильно называлось
обменной ценностью, и столь же мало для потребительской ценности». Затраченное
рабочее время ничего не говорит о том, сколько было действительно произведено.
Не только фабрика, но и всё общество является производственным отношением, в
котором различная важность труда не определяется объективно. «Остаётся только одно: поставить потребности
выше заслуг и признать сперва право на жизнь, чем размышлять над тем, как
обеспечить достаток всем тем, кто как-то принимает участие в производстве».
Кропоткин говорил не только о промышленном производстве, но и о «моральном
труде», изобретениях или уходе за больными.
Даже «великие
экономисты» заметят, что они игнорируют потребности производителей своими
принципами заслуг или экономикой талонов. «Они
лишь предоставляют государству наблюдать за этим, определять, находятся ли
потребности в верном отношении к проделанной работе. Государство займётся
распределением объедков. Отсюда лишь один шаг до закона о нищих и английских
рабочих домов». Кропоткин указал тут на репрессивный характер государства.
То, что он описывает, подходит и для Harz IV и для ленинского принципа «Кто не
работает, тот не ест», которым партийные кадры могли решать о жизни и смерти
крестьян в кризисные времена.
В «Хлеб и воля» можно найти несколько мест, которые
можно рассматривать как раннюю критику ценности, хотя князь и обладал лишь
рудиментарными знаниями в области экономики, и можно исходить из того, что «Капитал» он никогда не изучал. Он,
более того, считал концепцию государственного капитализма 1848-го года, которую
переняла немецкая социал-демократия, позицией Маркса и валил её в одну кучу с
Политической Экономией. Но против распределительного социализма он писал: «Зло современного производства заключается
не в том, что «прибавочная стоимость» производства перепадает капиталисту — как
говорили Робертус и Маркс […] Зло заключается в том, что прибавочная стоимость
существует […], ибо чтобы могла существовать прибавочная стоимость, необходимо,
чтобы мужчины, женщины и дети были принуждаемы, придавать свою рабочую силу за
зарплату, которая исчезает относительно ценности того, что они производят и,
собственно, относительно того, что они были бы в состоянии производить».
Речь у Кропоткина, таким образом, ведётся не о справедливом распределении, а об
упразднении системы зарплат вообще.
Кропоткин хотел сделать не производство, а
человеческие потребности исходной точкой общественного анализа. Что-то
производится лишь тогда, когда уже есть потребность. С упразднением частной
собственности могли бы быть удовлетворены все потребности людей. Чтобы
анализировать капитализм, проблематично делать потребности исходной точкой,
т.к. повышение прибавочной стоимости является целью производства.
Коммунизм как экономическая свобода
В статье «Коммунизм
и анархия» Кропоткин ясно высказал своё негативное отношение к идее
воплотить новое общество в небольшой общине или коммуне. В сельских коммунах в
США или в России ее члены ведут себя как монахи, а свобода отдельных личностей
угнетается под лозунгом «большой семьи». По причине размера до двух сотен людей
люди быстро начинают друг друга нервировать, и личностные конфликты начинают
доминировать.
Сельские коммуны отделяются от общества и имитируют
форум патриархальной семьи. Лишь коммунизм (всего общества) мог бы
гарантировать экономическую свободу, т.к. потребности индивидов могли бы быть
удовлетворены, и рабочее время сокращено до нескольких часов. Именно расширение
свободного времени освободило бы человечество от тяжёлой ноши рабства. Как
дополнение к экономической свободе коммунизма Кропоткин требовал политической
свободы анархизма. Без анархизма коммунизм не мог бы существовать и превратился
бы в рабство.
Примечание на полях: Я задаюсь вопросом, как будут
гарантироваться политические свободы и права в пост-революционном обществе.
Кропоткин хотел заменить государственные законы на «свободные договоры» индивидов и коммун. Что случится с людьми,
которые не будут придерживаться «свободных договоров»? Не должны ли
существовать универсальные права, которые не может ограничить или отменить ни
партия, ни коммуна? Какой правовой защитой ещё пользуется индивид, если больше
нет законов? Я хочу сказать, что касательно законов, анархисты всё слишком
упрощают.
Долой объективизм!
Что кажется проблематичным в трудах Кропоткина — это
объективистская картина мира 19-го века. Как и многие его современники князь
тоже предполагал, что природа и общество основываются на похожих и объективных
закономерностях, доступных для учёного. В то время как для Бакунина решающей
была воля к анархии, Кропоткин пытался опровергнуть Дарвина тезисом, что
сотрудничество, а не борьба конкуренции, является преобладающей формой в мире
животных. Как и животные, люди склонны к кооперации и просто удерживаются от
этого государством и капиталом. Выводить кооперацию из мира животных есть лишь
перевёрнутый социал-дарвинизм, объясняющий конкуренцию и отбор человеческой
природой. Эти взгляды сегодня столь же устарели, как и попытки Энгельса
приписать природе и человеческому обществу одинаковые диалектические
закономерности. Коммунизм
возможен сегодня на фундаменте развитого капитализма, только если мы его ХОТИМ
— а не потому, что он является закономерностью природы или истории.
Сталин критиковал у Кропоткина не его объективизм, а
отсутствие «полноценного мировоззрения» диалектического и исторического
материализма. При этом он уже в 1907-м году представлял материализм, который
был детерминистским, догматическим и
объективистским неглубоким донельзя (5).
В картине истории у Кропоткина есть тенденция, видеть
в каждой форме общественного или самоуправления предтеч анархического
коммунизма. Гильдии ремесленников Средневековья или городское самоуправление не
являются прогрессивными, потому что не были созданы государством. В то время
как у социал-демократов и большевиков была тенденция к уравниванию
государственного и социалистического, у Кропоткина и Бакунина часто
уравнивались общественное и анархическое. То, что именно Кропоткин не вёл речи
о восстановлении пре-модернистских структур самоуправления, он ясно показал в
«Хлеб и воля».
Так, нужно сегодня освободить мысль Кропоткина (а
также и Маркса) от идей 19-го столетия и поставить их на службу революции века
21-го.
Заключение: Постфордизм и красно-чёрный медовый месяц
Целью статьи является пробить создавшийся фронт между
анархизмом и коммунизмом. Анархисты и анархистки не служат во имя революции
реакции (Плеханов) или не являются
«истинными врагами марксизма» (Сталин).
Касательно теории государства и организации
пост-капиталистического общества позиции
Маркса более близки кропоткинским, чем позициям Ленина. Так, многие идеи
Кропоткина могут быть сегодня дополнением к теории освобождения, которая, в
сущности, опирается на Марксов «Капитал» и его труд о Коммуне. Авторитарные
динозавры, Бакунин и Ленин, напротив, могут быть сегодня поставлены в музей
ископаемых. Их теории революции и авангарда — продукты российского общества
19-го столетия, не имеющие более отношения к современному буржуазному обществу.
Вопрос сегодня ставится не как «Анархизм
или социализм» (Сталин), а как — (анархо-) коммунизм или гос-социализм?
Помимо
исторически незамеченного сходства в трудах Маркса и Кропоткина, с переходом от
фордизма к постфордизму исчезают и другие противоречия между анархо-коммунизмом
и коммунизмом в смысле Маркса:
· Сокращение
промышленности и переход к «обществу услуг» поставили под вопрос противоречие
между коммунистической концепцией промышленного предприятия как основной
единицей государственной плановой экономики и анархистской концепцией малого
предприятия как наилучшей единицей самоуправления. Через аутсорсинг
промышленность продолжает децентрализовываться. Фордистский промышленный
рабочий, часто восхваляемый в коммунистической движении как «новый человек»,
сегодня являет собой лишь меньшинство общества. Нет ни основания для
коммунистического «пролетарского культа», ни для идеализации общинных
докапиталистических структур вроде русской сельской общины. В настоящий момент
происходит флексибилизация, усиление личной ответственности, смешение всех
ролей и вовлечение служащих и рабочих в планирование и организацию труда под
знаком капитализма. Если суждено произойти социальной революции, то эта
тенденция могла бы быть приготовлением к самоуправлению нового общества.
· С утверждением мирового рынка после 1989-го
года смягчается вечный спор о моделях этапов и ступеней революции между
коммунистами, левыми коммунистами и анархистами. Все модели национального
освобождения в странах «третьего мира» (как-то, «африканский» или «арабский
социализм») с треском провалились — их организации создали после перенятия
власти новые коррупционные диктатуры и не смогли хотя бы отчасти решить
социальный вопрос. Борьба за политическое, социальное и национальное
освобождение от захватчиков должна поэтому совпадать, если она должна носить
прогрессивный характер. Кроме того, кажется, что сегодня мало стран в мире, в
которых «демократическая революция под предводительством пролетариата» должна
сначала упразднить докапиталистические структуры.
· Ни Маркс, ни Кропоткин с Бакуниным (6) не отвергали принципиально
политические требования или борьбу на рабочем месте. Сегодня существуют
некоторые группы, которые под лозунгом «Коммунизм в мировом масштабе как
минимальное требование» отвергают все конкретные требования или считают
требование зарплаты реакционным делом, т.к. система наёмного труда не ставиться
под вопрос. Должны ли мы все дисциплинировано подчиниться системе до того дня,
пока все не соберутся на штурм капитализма? Борьба за освобождение может быть
лишь последовательным процессом, в котором мы, вопрошая, движемся вперёд. Так,
иногда это могут быть именно банальные требования или рабочая борьба, которые
сталкиваются с границами системы и ставят вопрос об альтернативе.
· С крушением государственного социализма
после 1989-го года, модель захвата государственной власти и построения
социалистического общества при помощи партии кадров потерпела крах. Победы
революции под предводительством ленинистских кадровых партий были, в конце
концов, кажущимися победами, т.к. партия могла получить власть на какой-то
период, но перекрывала путь к освобождённому коммунистическому обществу. Всякая
форма автоматизма и детерминации исторически опровергнута: если история что-то
показала, то это то, что мировая история не движется автоматически к
социализму, что огосударствление средств производства не в коему случае не
ведёт к освобождению рабочего класса, и что никакое государство не отмирает автоматически,
лишь потому, что исчезает «класс эксплуататоров». Также и распад
государственности не означает автоматического прогресса, а может вести и к
варварству, как мы видим его в гражданских войнах в Центральной Африке.
· Позитивное отношение не должно означать, что
нужно догматически напирать на одну единственную модель самоуправления и
базисной демократии. Мне нравится понятие коммунизма как «генерализированного
самоуправления» у французского ситуациониста Ги Дебора. Всякое движение и всякая
революция должны заново наполнять его содержанием.
Эта статья должна служить лишь импульсом, чтобы заново
поразмыслить над отношениями между коммунизмом и анархизмом. Для
конструирования теории освобождения от капитала, государства, товара и наёмного
труда всё ещё предстоит проделать много работы.
Литература:
· anarchismus.at: Das
Staatsbild im kommunistischen Anarchismus,www.anarchismus.at/txt1/bakunin5.htm
·
Бакунин, Михаил:Конфликт с Марксом, часть 1, Тексты и письма до 1870 г .
·
Бакунин: Письмо к Сергею Нечаеву
·
Бакунин: Государственность и анархия и другие сочинения
·
Беркман, Александр: Что такое анархизм
·
Brupbacher, Fritz: Marx und Bakunin, 1976
·
Холлоуэй, Джон: Как изменить мир, не захватывая власти
·
Кропоткин, Пётр: Хлеб и воля
·
Кропоткин: Коммунизм и анархия
·
Кропоткин: The Wage,www.endpage.com/Archives/Subversive_Texts/Kropotkin/Wage.thml
·
Кропоткин: Государство
·
Кропоткин: Взаимопомощь среди людей и животных
·
Ленин, В.И.: Государство и революция
·
Ленин: Марксизм и государство
·
Маркузе, Герберт: Общественное учение советского марксизма
·
Маркс / Энгельс: Избранное
·
Плеханов, Георгий: Анархизм и социализма
·
Schneider, Dieter Marc: Die Pariser Kommune (с текстами Бакунина, Кропоткина,
Лаврова, Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого), 1971
·
Сталин И.В.: Экономические проблемы социализма в СССР
·
Сталин: Марксизм в вопросах языковедения
·
Сталин: Собрание сочинений в 13-и томах
· Verlag der
Jugendinternationalen: Wegbereiter des Kommunismus, 1998
· Verlag der
Sowjetischen Militaerverwaltung in Deutschland: Geschichte der KpdSU(B), 1946
Примечания:
[1] Это исследование
касается только анархо-коммунизма, выступающего за социальную революцию и
намеревающегося упразднить государство и частную собственность. Теоретики вроде
Прудона или Макса Штирнера, поэтому, не рассматриваются.
[2] Отец
ленинистского понимания материализм Плеханов упрекал анархистов именно в их
критике немецкой социал-демократии: «Разлагающее влияние парламентского
окружения на рабочих-депутатов являлся до сегодняшнего дня самым ценным
аргументом анархистов в их критике политической деятельности социалистической
демократии… Достаточно малейших знаний истории немецкой социалистической
партии, чтобы увидеть, как практическая жизнь опровергает анархистские
опасения»
[3] См. «Личные
отношения с Марксом» / «Государственность и анархия»
[4] Так что это
клевета, когда Сталин упрекал Кропоткина в том, что тот хотел основать общинный
социализм без достаточного экономического фундамента.
[5] «Всё, что
действительно, т.е. всё, что растёт день ото дня, разумно, а всё то, что день
ото дня разлагается, неразумно и, поэтому, не избежит поражения» (Сталин,
Собрание сочинений). «… то само собой разумеется, что социалистический порядок
с той же неизбежностью последует за капитализмом, как ночь за днём» (там же).
[6] См. Bakunin: Konflikt mit Marx, Teil 1: Texte und
Briefe bis 1870. Berlin, 2004
Перевод с немецкого: Ndejra
http://liberadio.noblogs.org/?p=1451
Комментарии
Отправить комментарий
"СТОП! ОСТАВЬ СВОЙ ОТЗЫВ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!"