"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

ЭДУАРДО ГАЛЕАНО

ВСКРЫТЫЕ ВЕНЫ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ

(продолжение)

Современная технология грабежа

Талисман, не приносящий удачи

Когда весной 1916 г. Ленин писал свою книгу об империализме, на долю североамериканского капитала приходилось менее одной пятой прямых иностранных капиталовложений в Латинской Америке. В 1970 г. эта доля была равна примерно трем четвертям. Империализм, который анализировал Ленин, — алчный поиск промышленными центрами рынков для сбыта своих товаров; лихорадочный захват всевозможных источников сырья; выкачивание железа, угля, нефти; строительство железных дорог для вывоза богатств с территорий, поставленных под контроль; кабальные займы финансовых монополий; военные экспедиции и захватнические войны,— этот империализм опустошал те земли, где колония или полуколония могла бы создать собственное производство. Индустриализация, ставшая привилегией метрополий, оказывалась для бедных стран несовместимой с системой господства, навязываемой богатыми странами. Начиная со второй мировой войны европейские страны под напором североамериканского капитала все больше сдают позиции в Латинской Америке. И с той поры происходят важные изменения в структуре иностранных инвестиций в регионе. Шаг за шагом, год за годом уменьшается в относительной пропорции доля капиталов, вкладываемых в сферу услуг и горнодобычу, и на столько же увеличивается доля инвестиций в нефтяную и особенно в обрабатывающую промышленность. На долю последней в настоящее время приходится 1 долл. из каждых трех, вложенных в Латинской Америке [1]. /288/

В обмен на незначительные вложения филиалы больших корпораций одним махом преодолевают латиноамериканские таможенные барьеры, возведенные, как это ни парадоксально, как раз против иностранной конкуренции, ставя под контроль процесс индустриализации внутри страны. Они ввозят целые заводы или зачастую разоряют и поглощают уже существующие национальные предприятия. При этом монополии опираются на горячую поддержку большинства местных правительств и международных кредитных организаций, готовых сослужить службу своим умением вымогать. Империалистический капитал захватывает рынки изнутри, прибирая к рукам ключевые отрасли местной промышленности: он завоевывает или возводит форпосты и затем распространяет свое владычество на остальную промышленность. В документах ОАГ так описывается этот процесс: «Латиноамериканские предприятия начинают преобладать в традиционных, с примитивной технологией отраслях, в то время как частный североамериканский капитал и, пожалуй, также капитал других индустриальных стран быстро укрепляют свое господство в передовых отраслях, которые требуют относительно более высокого уровня технологии и играют более важную роль в определении курса экономического развития» [2].

Так, рост североамериканских предприятий к югу от Рио-Гранде оказывается гораздо более интенсивным, чем рост всей латиноамериканской промышленности в целом. Об этом красноречиво свидетельствуют темпы развития трех самых больших стран: если взять за 100% уровень 1961 г., то промышленная продукция Аргентины возросла в 1965 г. до 112,5%, а в то же самое время реализация продукции дочерних предприятий США достигла 166,3%. Для Бразилии эти показатели соответственно равны 109,2 и 120%; для Мексики — 142,2 и 186,8% [3].

Стремление империалистических корпораций капитализировать и подчинить своим интересам латиноамериканское промышленное развитие, конечно, не означает отказ от всех других, традиционных, форм эксплуатации. /289/ Железная дорога «Юнайтед фрут К°» в Гватемале, в самом деле, уже была нерентабельна, а «Электрик Бонд энд Шеэ» и «Интернэшнл телефон энд телеграф» (ИТТ) осуществили блестящий бизнес, когда их предприятия были национализированы в Бразилии с возмещением чистым золотом за проржавевшие установки и допотопное оборудование. Однако уход из сферы услуг в более доходные отрасли отнюдь не означает отказа от сырьевых источников. Что стало бы с империализмом США без латиноамериканской нефти и руды? Несмотря на относительное уменьшение капиталовложений в горнодобывающую промышленность, североамериканская экономика не может отказаться, как мы убедились в предыдущей главе, от жизненно важных источников снабжения и баснословных прибылей, текущих с юга. Впрочем, инвестиции, превращающие латиноамериканские предприятия в простые винтики мирового механизма гигантских корпораций, абсолютно никак не влияют на международное разделение труда. Не претерпевает ни малейших изменений и система сообщающихся сосудов, по которым циркулируют капиталы и товары между бедными и богатыми странами. Латинская Америка продолжает экспортировать безработицу и нищету, отдавая свое сырье, в котором нуждается мировой рынок и от сбыта которого зависит экономика региона, а также производство некоторых промышленных продуктов филиалами транснациональных корпораций, использующих дешевую рабочую силу. Неравноценный обмен функционирует как всегда — нищенская заработная плата в Латинской Америке помогает поддерживать высокие доходы в США и Европе.

Немало политиков и технократов готовы утверждать, что приток «индустриализирующего» иностранного капитала является благом для тех стран, на которые он обрушивается. В отличие от прежнего этот империализм нового типа мог бы на самом деле осуществить цивилизаторскую миссию, оказать благодеяние порабощенным странам; тогда впервые словесные заверения в любви очередной господствующей державы отвечали бы ее истинным намерениям. В таком случае империалистам не пришлось бы успокаивать свою нечистую совесть оправданиями, поскольку они не были бы ни в чем виновны: современный империализм распространял бы прогресс и передовую технологию, и даже считалось бы дурным тоном употреблять это старое и ненавистное слово для его /290/ определения. Однако всякий раз, как империализм начинает восхвалять собственные достоинства, надо срочно проверять содержимое своих карманов. И сразу же станет ясно, что новая модель империализма не делает свои колонии более процветающими, даже если и способствует обогащению некоторых «полюсов развития»; не смягчает, а обостряет социальную напряженность в регионе; распространяет вширь нищету и все больше концентрирует богатство: платит заработную плату, в двадцать раз меньшую, чем в Детройте, и устанавливает цены в три раза выше, чем в Нью-Йорке; овладевает внутренним рынком и главными пружинами производственного аппарата; ставит себе на службу прогресс, направляет его курс и намечает его пределы; распоряжается национальным кредитом и манипулирует по собственному усмотрению внешней торговлей; денационализирует не только промышленность, но и прибыли, которые дает эта промышленность; содействует утечке ресурсов, направляя существенную часть сверхприбылей вовне; не вкладывает капиталы в развитие, а выкачивает их. В материалах ЭКЛА указывается, что вывоз прибылей от прямых капиталовложений Соединенных Штатов в Латинской Америке в последние годы был в пять раз больше, чем приток новых инвестиций. Ради того чтобы иностранные компании могли получать свои прибыли, страны вынуждены влезать в кабалу, брать в долг у зарубежных банков и международных кредитных организаций, чем увеличивают грядущее половодье рек крови. В этом смысле инвестиции в промышленность ведут к тем же последствиям, что и «традиционные» формы эксплуатации.

В условиях мирового капиталистического хозяйства, жестко ограниченного рамками деятельности крупных североамериканских корпораций, индустриализация в Латинской Америке оставляет все меньше надежд на достижение прогресса и успехи в деле национального освобождения. Этот талисман показал свое бессилие в решающих битвах прошлого столетия, когда города-порты одержали победу над странами, а свобода торговли подкосила нарождавшуюся национальную промышленность. XX в. не смог породить сильную и предприимчивую промышленную буржуазию, способную вновь заняться этой проблемой и довести ее решение до конца. Все попытки остановились на полпути. С промышленной буржуазией Латинской Америки случилось то же самое, что и с карликами: /291/ она одряхлела, не выросши. Наши буржуа сегодня — это посредники и функционеры всемогущих иностранных корпораций. И по правде сказать, иной участи они никогда и не заслуживали.

Двери открывают часовые: преступное бесплодие национальной буржуазии

Структура современной промышленности в трех самых крупных «полюсах развития» Латинской Америки — Аргентине, Бразилии и Мексике — демонстрирует характерные уродливые черты вторичного развития. В других, более слабых странах сателлизация промышленности произошла, за редким исключением, без особых затруднений. Отметим, кстати, что капитализм, экспортирующий сегодня, помимо товаров и капиталов, заводы, всюду проникая и все прибирая к рукам, вовсе не капитализм, действующий в условиях свободной конкуренции; теперь все это происходит в рамках жесткой промышленной интеграции, осуществляемой в мировом масштабе капитализмом эпохи крупных транснациональных корпораций, огромнейших монополий-спрутов, которые осуществляют самые разнообразные виды деятельности в самых разных уголках земного шара[4]. Североамериканские капиталы концентрируются в Латинской Америке в более ярко выраженной форме, чем в самих Соединенных Штатах; горстка предприятий контролирует значительное большинство инвестиций. Для них нация — это не символ, который надо наполнить реальным содержанием; не флаг, который следует защищать; не будущее, за которое надо бороться: нация для них — не более чем препятствие, которое надо преодолеть, потому что иной раз суверенитет мешает, или сочный фрукт, который надо сожрать. А разве для господствующих классов внутри каждой страны нация является понятием, налагающим какую-то ответственность, ставящим высокие задачи? Быстрый аллюр империалистического капитала застал местную промышленность врасплох, а буржуазию — так и не осознавшей своей исторической миссии. Последняя приспособилась к иностранному вторжению, не пролив при этом ни слез, ни крови; что до государства, то его влияние на латиноамериканскую экономику, которое начало ослабевать уже два /292/ десятилетия тому назад, теперь свелось к минимуму благодаря «добрым» услугам Международного валютного фонда.

Североамериканские корпорации вошли в Европу шагом завоевателей и подчинили себе экономическое развитие старого континента до такой степени, что скоро, как было заявлено, обосновавшаяся там североамериканская промышленность станет третьей промышленной силой на планете после самих Соединенных Штатов и Советского Союза[5]. А если европейская буржуазия, при всех ее традициях и мощи, не смогла возвести преграду на пути такого напора, можно ли ожидать, что латиноамериканская буржуазия сможет в современных исторических условиях добиться невозможного — возглавить независимое капиталистическое развитие в своих странах? Напротив, в Латинской Америке процесс денационализации потребовал меньше затрат, оказался более молниеносным, а последствия — несравненно плачевнее.

Промышленный рост Латинской Америки в нашем веке побуждался внешними причинами. Он не был порожден политикой, направленной на национальное развитие, не венчал процесс созревания производительных сил, не был результатом вспышки внутренних, уже «преодоленных» противоречий между землевладельцами и национальным ремесленничеством, которое угасло, едва народившись на свет. Латиноамериканская промышленность родилась из чрева агроэкспортной системы, стремясь сгладить острое наследие, вызванное упадком, внешней торговли. В самом деле, обе мировые войны и особенно глубокая депрессия, которую капитализм переживал начиная с момента взрыва в «черную пятницу» в октябре 1929 г. (глубокий экономический кризис, охвативший весь капиталистический мир в конце 20-х — начале 30-х гг., начался с краха на нью-йоркской бирже, происшедшего в пятницу 24 октября 1929 г. — Прим. ред.), вызвали резкое сокращение экспорта из региона и, как следствие, привели к такому же стремительному спаду импортных возможностей. На внутреннем рынке цены на иностранные промышленные товары, которых стало не хватать, резко подскочили. Но и тогда промышленный класс, свободный от традиционной зависимости, не возник: развитие промышленного производства опиралось на капитал, накопленный землевладельцами и посредниками-импортерами. В Аргентине крупные скотоводы стали контролировать торговые сделки; президент «Аграрного общества», став министром сельского /293/ хозяйства, заявлял в 1933 г.: «Изоляция, в которой нас оставил мир, переживающий острый кризис, заставляет нас производить в стране то, что мы уже не можем приобрести в странах, которые ничего у нас не покупают» [6]. «Фазендейро» — владельцы кофейных плантаций — вложили в индустриализацию Сан-Паулу весомую часть своих капиталов, накопленных на внешней торговле. «В отличие от индустриализации в ныне развитых странах, — свидетельствует один документ правительства, — процесс индустриализации Бразилии не развивался постепенно, в рамках общего процесса экономических преобразований. Скорее он, протекая быстро и интенсивно, наложился на существовавшую ранее социально-экономическую структуру, не изменив ее основы и породив глубокие отраслевые и региональные различия, характеризующие сегодня бразильское общество»[7].

Новая промышленность сразу окопалась за таможенными барьерами, которые правительства возвели для ее защиты, и выросла благодаря мерам, принятым государством по ограничению и контролю импорта, установлению особых торговых тарифов, урезанию налогов, покупке или финансированию не нашедшей сбыта продукции, прокладке дорог, чтобы сделать возможным транспортировку сырья и товаров, созданию или расширению источников энергии. Правительства Жетулио Варгаса (1930— 1945 и 1951—1954), Ласаро Карденаса (1934—1940) и Хуана Доминго Перона (1946—1955), националистические по своей окраске и пользовавшиеся поддержкой народа, провозглашали в Бразилии, Мексике и Аргентине необходимость развертывания, развития или укрепления, в зависимости от данного момента, национальной промышленности. Действительно, «дух предпринимательства», который определяет ряд характерных черт промышленной буржуазии в развитых капиталистических странах, в Латинской Америке был присущ государству особенно в периоды решающих преобразований. Государство заняло место общественного класса, появления которого безуспешно требовала история: оно воплотило чаяния нации, способствовало политическому и экономическому доступу /294/ народных масс к благам индустриализации. В ходе создания национальной промышленности, этого творения популистских вождей, не зародилась новая промышленная буржуазия, существенно отличающаяся от всех остальных классов, господствовавших до той поры. Перон, например, вызвал панику у Союза промышленников, руководители которого не без основания опасались, что призрак отрядов «монтонерос» нз провинций возродится в виде бунта пролетариата в предместьях Буэнос-Айреса. Силы консервативной коалиции получили, прежде чем Перон успел разгромить их на выборах в феврале 1946 г., ставший знаменитым чек на крупную сумму от лидера промышленников. В час падения режима Перона, 10 лет спустя, владельцы самых крупных заводов снова подтвердили, что их разногласия с олигархией, частью которой так или иначе они являлись, не были глубокими. В 1956 г. Союз промышленников, «Аграрное общество» и Торговая биржа создали единый фронт в защиту свободы ассоциаций, свободного предпринимательства, свободы торговли и свободного найма персонала [8]. В Бразилии влиятельная группа промышленников сплотилась с силами, которые толкнули Варгаса к самоубийству. Мексиканский опыт имел в этом смысле исключительные особенности и, безусловно, обещал много больше того, что он в конечном счете внес в процесс перемен в Латинской Америке. Националистическое правительство Карденаса было единственным бросившим перчатку землевладельцам во имя реализации аграрной реформы, которой настойчиво требовала страна с 1910 г.; в остальных же странах, и не только в Аргентине и Бразилии, где правительства проводили индустриализацию, оставалась нетронутой латифундистская структура, продолжавшая тормозить развитие внутреннего рынка и сельскохозяйственного производства [9]. /295/ В целом индустриализация в тот момент как бы неожиданно свалилась с неба, не изменив при этом основных социально-экономических структур: обусловленная потребностями ранее существовавшего внутреннего рынка, она удовлетворила его потребительский спрос, но не расширила и не углубила его в той мере, в какой это было бы возможно при более значительных структурных изменениях. Равным образом промышленное развитие принуждало к увеличению импорта оборудования, запчастей, горючего и промежуточных продуктов [10], однако экспорт, главный источник валюты, не отвечал этим потребностям, так как происходил из отраслей, обреченных их заправилами на отсталость. При правительстве Перона аргентинскому государству удалось монополизировать экспорт зерна; при этом, однако, оно никак не затронуло режим собственности на землю, не национализировало ни крупные североамериканские и британские мясокомбинаты, ни бизнес экспортеров шерсти[11]. Данный правительством толчок развитию тяжелой промышленности оказался слабым, а государство вовремя не поняло, что если оно не поможет рождению собственной технической базы, то его националистической политике будут подрезаны крылья. Уже в 1953 г. Перон, который пришел к власти в открытом столкновении с послом Соединенных Штатов, приветствовал визит Милтона Эйзенхауэра и просил иностранный капитал о сотрудничестве, чтобы положить начало развитию передовых отраслей[12]. Необходимость /296/ «партнерства» национальной промышленности с империалистическими корпорациями становилась все более насущной по мере того, как экономика продвигалась по пути замены импортируемых изделий, а новые заводы требовали более высокого уровня техники и организации. Эта же тенденция зрела и в недрах модели индустриализации Жетулио Варгаса; она была с особой очевидностью подчеркнута трагическим самоубийством президента. Иностранные олигополии, которые сосредоточивают в своих руках наиболее современную технологию, не слишком таясь, овладели национальной промышленностью всех стран Латинской Америки, включая Мексику, используя для этого продажу технологии, патентов и нового оборудования. Уолл-стрит окончательно занял место Ломбер-стрит, и среди компаний, которые проложили себе путь к праву пользования сверхвластью в регионе, главными были североамериканские компании. К проникновению и промышленную сферу добавилось еще большее вмешательство в дела банковских и торговых кругов: рынок Латинской Америки присоединялся к внутреннему рынку транснациональных корпораций.

В 1965 г. Роберто Кампос, экономический царек диктатуры Кастело Бранко, заявлял: «Эра лидеров, отмеченных харизматическими свойствами и с романтическим нимбом, уступает место технократии» [13]. Американское посольство непосредственно участвовало в государственном перевороте, свергнувшем правительство Жоао Гуларта. Падение Гуларта, унаследовавшего стиль правления и программу Варгаса, означало уничтожение популизма и политики, поддерживаемой народными массами. «Мы — нация побежденная, угнетенная, завоеванная, уничтоженная», — писал мне друг из Рио-де-Жанейро несколько месяцев спустя после военного переворота; денационализация Бразилии потребовала осуществления антинародной диктатуры железной рукой. Капиталистическое развитие /297/ уже не сочеталось с массовыми выступлениями в поддержку таких предводителей, как Варгас. Нужно было запретить забастовки, распустить профсоюзы и партии, сажать в тюрьмы, пытать, убивать и насильно снижать заработную плату рабочим, чтобы ценой обнищания бедных сдержать головокружительную инфляцию. Опрос, проведенный в 1966 и 1967 гг., выявил, что 84% крупных промышленников Бразилии считали: правительство Гуларта проводило вредоносную экономическую политику. Среди них, без сомнения, были многие из тех заправил национальной буржуазии, на которых Гуларт пытался опереться, чтобы сдержать выкачивание империализмом крови из национальной экономики [14]. Такие же репрессии сопровождали правление генерала Хуана Карлоса Онганиа в Аргентине; на самом деле, они начались с поражения Перона в 1955 г., так же как в Бразилии террор был развязан самоубийством Варгаса в 1954 г. Денационализация промышленности в Мексике также совпала с ужесточением репрессивной политики партии, которая пришла к власти в стране.

Фернандо Энрике Кардосо указывал, что легкая, или традиционная, промышленность, выросшая под благодатной сенью популистских правительств, требует увеличения массового потребления: числа людей, которые покупают рубашки или сигареты[15]. Напротив, динамичная промышленность имеет дело с ограниченным рынком, на вершине пирамиды которого находятся крупные компании и государство: небольшое число потребителей с большой покупательной способностью. Динамичная промышленность, находящаяся в настоящее время в руках иностранцев, опирается на существование давно созданной традиционной промышленности и подчиняет ее. В традиционных отраслях с неразвитой технологией национальный капитал еще сохраняет некоторую силу; чем меньше такой капиталист вовлечен в международное разделение труда технологически или финансово, тем больше он проявляет готовность пойти навстречу аграрной реформе и повышению покупательной способности парода, даже если он добивается этого, прибегая к профсоюзной борьбе. Те /298/ же, кто больше привязан к загранице, — представители динамичной промышленности, — напротив, заинтересованы в укреплении экономических уз между «островками развития» в зависимых странах и мировой экономической системой, причем подчиняют все внутренние изменения этой главной цели. Они выступают как глашатаи промышленной буржуазии, как это показывают, среди прочего, результаты недавних опросов, проведенных в Аргентине и Бразилии, на которые опирается в своей работе Кардосо. Крупные предприниматели решительно высказываются против аграрной реформы, в большинстве своем отрицают, что интересы промышленного сектора расходятся с интересами сельскохозяйственных отраслей, и полагают, что нет ничего важнее для развития промышленности, чем единство всех классов производителей и укрепление западного блока. Только 2% крупных промышленников Аргентины и Бразилии полагают, что с политической точки зрения нужно в первую очередь считаться с рабочими. Опрошенные были в своем большинстве местными предпринимателями, связанными по рукам и ногам многочисленными путами зависимости от могущественных иностранных промышленных центров.

Стоило ли ожидать при таких условиях иного результата? В промышленную буржуазию входят высшие представители господствующего класса, который в свою очередь подчинен внешним силам. Крупные латифундисты с побережья Перу, чьи земли теперь экспроприированы правительством Веласко Альварадо, являются также владельцами 31 предприятия обрабатывающей промышленности и многих других различных предприятий[16]. То же самое происходит и во всех других странах [17]. Мексика не составляет исключения: национальная буржуазия, подчиненная крупным североамериканским концернам и успешно умножающая свои прибыли, гораздо больше боится давления со стороны народных масс, чем давления империализма, в рамках системы которого она /299/ развивается, забыв о духе независимости и творческой инициативы, которые ей приписываются [18]. В Аргентине основатель «Джокей клаб», престижного клуба латифундистов, был одновременно лидером промышленников[19]. Так еще с конца прошлого столетия была заложена традиция: разбогатевшие заводчики женятся на дочерях землевладельцев, чтобы с помощью брака открыть себе двери самых изысканных салонов олигархии, или с той же целью покупают земли, а немалое число скотоводов в свою очередь вкладывают в промышленность, во всяком случае в периоды подъема, излишки капитала, скопившиеся в их руках. Фаустино Фано, составивший большую часть своего состояния на торговле и производстве тканей, стал президентом «Аграрного общества» и избирался на этот пост четыре срока подряд до своей смерти в 1967 г. «Фано разрушил ложную антиномию между сельским хозяйством и промышленностью», — говорилось в некрологах, которые посвятили ему газеты. Промышленные сверхприбыли превращаются в коров. Могущественные промышленники братья ди Телья запродали иностранному капиталу свои заводы по производству автомобилей и холодильников и теперь выращивают племенных быков для выставок «Аграрного общества». На полвека раньше семья Анчорена, владеющая огромными территориями в провинции Буэнос-Айрес, построила один из самых крупных металлургических заводов в городе.

В Европе и Соединенных Штатах промышленная буржуазия появилась на подмостках истории совсем иначе, совсем иначе она выросла и укрепила свою власть. /300/

Под чьим флагом работают станки?

Старуха наклонилась и помахала рукою, чтобы оживить огонь. Своей сгорбленной спиной, вытянутой, морщинистой шеей и медлительностью она походила на древнюю черную черепаху. Старое, рваное платье, конечно же, не защищало ее, как панцирь черепаху, а так медленно шевелиться ее заставляли годы. За ее спиной стояла, тоже скособоченная, лачуга из дерева и жести, а еще дальше — другие такие же лачуги окраины Сан-Паулу; перед нею закипала в медном котелке вода для кофе. Она поднесла к губам консервную банку и, перед тем как выпить, покачала головою и закрыла глаза. «Brasil ? nosso» («Бразилия — наша»), — сказала она. В центре того же города, в тот же самый миг подумал в точности то же самое, но на другом языке, директор-распорядитель «Юнион карбайд», поднимая хрустальный бокал, чтобы отпраздновать победу своей компании — захват еще одной бразильской фабрики пластмасс. Кто-то из них ошибался.

С 1964 г. военные диктаторы Бразилии один за другим, выступая на юбилеях государственных предприятий, объявляют об их скорой денационализации, которую они называют восстановлением. Закон 56570, обнародованный 6 июля 1965 г., сохранил за государством право на эксплуатацию предприятий нефтехимической промышленности; но в тот же день закон 56571 отменил предыдущий и предоставил право на эксплуатацию частным капиталовкладчикам. Таким образом, «Доу кемикл», «Юнион карбайд», «Филлипс» и группа Рокфеллера получили, непосредственно или через «объединение» с государством, вожделенный filet mignon: индустрию нефтехимических продуктов в преддверии бума семидесятых годов. Что же произошло за те часы, которые протекли между принятием одного и другого законов? Трепещущие занавеси, шаги в коридоре, отчаянный стук в дверь, реющие в воздухе зеленые купюры, волнение во дворце — тема, достойная писателя с талантом Шекспира или Брехта. Один из министров правительства признался: «В Бразилии, кроме государства, силой обладает, за редким исключением, только иностранный капитал»[20]. И правительство делает /301/ все возможное, чтобы избежать неудобного соперничества с североамериканскими и европейскими корпорациями.

Приток в больших количествах иностранного капитала в промышленность начался в Бразилии в пятидесятые годы и получил сильный толчок благодаря Целевой программе (1957—1960), которая стала осуществляться президентом Жуселино Кубичеком. Это были часы эйфории роста. Бразилия рождалась вновь: в глуши, где индейцы не знали даже о существовании колеса, протягивались автострады и строились огромные плотины, с конвейеров заводов каждые две минуты сходила новая машина. Промышленность росла быстрыми темпами. Двери распахивались настежь перед иностранным капиталом, поощрялся приток долларов, страна сотрясалась от поступи прогресса. На новых купюрах не успевала высыхать краска, скачок вперед оплачивался инфляцией и ярмом внешнего долга, которое ляжет тяжким бременем на последующие правительства. Был введен особого типа обмен, гарантированный Кубичеком для перевода прибылей штаб-квартирам иностранных предприятий и для погашения капиталовложений. Государство брало на себя ответственность за уплату долгов, сделанных предприятиями за рубежом, и предоставляло дешевые ссуды для погашения долга и выплаты процентов; согласно докладу, опубликованному ЭКЛА, более 80% всех инвестиций, поступивших в период между 1955 и 1962 гг., были займами, полученными под поручительство государства[21]. То есть более четырех пятых инвестиций шли из иностранных банков и увеличивали непомерный внешний долг бразильского государства. Кроме того, предоставлялись специальные льготы для импорта оборудования[22]. Национальные предприятия /302/ не имели таких льгот, какие предоставлялись «Дженерал моторз» или «Фольксвагену».

Результат этой антинациональной политики преклонения перед империалистическим капиталом обнаружился, когда были опубликованы данные детального исследования деятельности крупных концернов в Бразилии, проведенного Институтом общественных наук при университете [23]. Среди концернов с капиталом, превышающим 4 млрд. крузейро, более половины были иностранного происхождения, в большинстве своем североамериканского; капитал свыше 10 млрд. имели 12 иностранных концернов и только 5 национальных. «Чем крупнее экономическая группировка, тем больше вероятность того, что она окажется иностранной», — делает вывод Маурисио Виньяс де Кейрос, анализируя данные опроса. Столь же или даже более красноречивым оказался вывод о том, что из 24 национальных концернов с капиталом более 4 млрд. лишь 9 не были связаны акциями с капиталом Соединенных Штатов или Европы, причем 2 из этих 9 имели тесные контакты с правлениями иностранных компаний. Опрос выявил 10 концернов, которые скрытно осуществляли монополию в своих соответствующих областях. Из них 8 — филиалы крупных североамериканских корпораций.

Однако все это выглядит детской игрой по сравнению с тем, что произошло потом. Между 1964 и серединой 1968 г. 15 заводов по производству автомобильных моторов и запасных частей были поглощены заводами «Форд», «Крайслер», «Виллис», «Симка», «Фольксваген» или «Альфа-Ромео»; в области электротехники и электроники 3 бразильских предприятия перешли в руки японцев; «Уайс», «Бристол» и «Джонсон» поглотили несколько фармацевтических лабораторий, в результате чего национальное производство лекарств стало обеспечивать только одну пятую рынка; «Анаконда» набросилась на цветные металлы, а «Юнион карбайд» — на пластмассы, химические и нефтехимические продукты; «Америкэн Кэн», «Америкэн машин энд фаундри» и другие их коллеги овладели 6 машиностроительными и металлургическими национальными предприятиями; «Компания ди минерасан /303/ жерал», одно из крупнейших металлургических предприятий Бразилии, было куплено за такую цену, словно шло с молотка, концерном, в который входят «Бетлехем стил», «Чейз Манхэттен бэнк» и «Стандард ойл». Выводы парламентской комиссии, образованной для изучения данного вопроса, оказались сенсационными, однако военный режим плотно закрыл двери конгресса, и бразильский народ так и не узнал о собранных комиссией фактах[24].

При правительстве маршала Кастело Бранко был подписан договор о гарантировании инвестиций, который предоставлял скрытую экстерриториальность иностранным предприятиям, были сокращены их отчисления в казну и предоставлены необычайные льготы в пользовании кредитом, одновременно отменялись все барьеры, возведенные предшествующим правительством Гуларта на пути выкачивания прибылей. Диктатура заманивала иностранных капиталистов, предлагая им страну, как сутенеры предлагают женщину, и обещая все мыслимые выгоды: «Обращение с иностранцами в Бразилии — из самых либеральных в мире... не существует никаких ограничений в отношении национальности акционеров... не ограничивается процент отчислений с зарегистрированного капитала, который может быть переведен в качестве прибыли... нет препятствий на пути возвращения капитала на родину, и реинвестиция прибылей рассматривается как прирост первоначального капитала...» [25] /304/

Аргентина оспаривает у Бразилии роль излюбленного места размещения капиталовложений, и ее военное правительство не отстает в расхваливании всех выгод инвестирования в Аргентине; в своей речи в 1967 г., определяя экономическую политику Аргентины, генерал Хуан Карлос Онганиа вновь подтвердил, что рыбакам и щукам предоставляются равные возможности: «Иностранные инвестиции в Аргентине будут рассматриваться наравне с инвестициями внутреннего происхождения в соответствии с традиционной политикой нашей страны, которая никогда не осуществляла дискриминацию по отношению к иностранному капиталу» [26]. В Аргентине также отсутствует ограничение на ввоз капитала из-за рубежа, на его влияние на национальную экономику, на вывоз прибылей и репатриацию капитала; купля патента, лицензионные платежи и инжиниринг осуществляются свободно. Правительство освобождает предприятия от уплаты налогов и устанавливает для них особый валютный курс, помимо прочих видов стимулирования и льгот. В период между 1963 и 1968 гг. было денационализировано 50 крупных аргентинских предприятий, 29 из них перешли в руки североамериканцев в таких разнообразных отраслях, как выплавка стали, изготовление автомобилей и запчастей к ним, нефтехимическая, химическая, электротехническая, целлюлозно-бумажная и табачная [27]. В 1962 г. 2 частных национальных предприятия — «Сиам ди Телья» и «Индустриас кайсер Архентинас» — фигурировали среди 5 крупнейших промышленных предприятий Латинской Америки, в 1967 г. оба были захвачены империалистическим капиталом. Среди самых крупных предприятий страны с годовым объемом продаж более 7 млрд. песо половина принадлежит иностранным фирмам, одна треть — государственным и едва одна шестая часть — частным объединениям аргентинского капитала [28].

В Мексике сосредоточена почти третья часть североамериканских инвестиций в промышленное производство Латинской Америки. Эта страна также не ставит никаких препятствий ввозу капитала и репатриации прибылей; /305/ валютные ограничения блещут полным своим отсутствием. Обязательная мексиканизация капиталов, которая предусматривает национальное большинство в пакете акций в некоторых отраслях промышленности, «была хорошо воспринята в общем и целом иностранными вкладчиками, которые публично признали разнообразные выгоды от создания смешанных предприятий», — как заявил в 1967 г. секретарь правительства по делам промышленности и торговли. «Следует заметить, — добавил он, — что даже предприятия, пользующиеся мировой известностью, хорошо восприняли это условие, продиктованное Мексикой; важно также отметить, что политика мексиканизации промышленности не только не помешала росту иностранных капиталовложений в Мексике, а напротив, после того, как приток инвестиций побил в 1965 г. рекорд, достигнутый уровень был снова превзойден в 1966 г.» [29].

В 1962 г. из 100 самых значительных предприятий Мексики 56 полностью или частично контролировались иностранным капиталом, 24 принадлежали государству и 20 — частному мексиканскому капиталу. Эти 20 частных предприятий национального капитала давали немногим более одной седьмой общего объема реализации 100 вышеупомянутых предприятий[30]. В настоящее время крупные иностранные фирмы владеют более чем половиной всех капиталов, вложенных в производство компьютеров, оргтехники, промышленного оборудования; «Дженерал моторз», «Форд», «Крайслер» и «Фольксваген» укрепили свое господство в автомобильной промышленности и сети вспомогательных заводов; новая химическая промышленность принадлежит «Дюпон», «Монсанто», «Империэл кэмикл», «Юнион карбайд» и «Сайанамид»; основные лаборатории находятся в руках «Парк Дэвис», «Марк энд К°», «Сидней Росс» и «Скуибб»; влияние «Силапиз» является определяющим в производстве искусственного волокна; «Андерсон Клейтон» и «Ливер бразерс» все больше распоряжаются производством растительных масел; иностранный капитал явно превалирует в производстве цемента, сигарет, каучука и его производных, товаров домашнего обихода и различных продуктов питания [31]. /306/

Артобстрел со стороны Международного валютного фонда подготавливает высадку конкистадоров

Два министра правительства, которые докладывали парламентской комиссии о денационализации промышленности Бразилии, признали, что меры, принятые правительством Кастело Бранко, чтобы обеспечить предприятиям прямой приток иностранного кредита, поставили в худшие условия заводы, принадлежащие национальному капиталу. Они имели в виду пресловутую «Инструкцию 289», принятую в начале 1965 г.: иностранные предприятия получали займы из-за рубежа под 7—8%, пользуясь привилегиями особого валютного курса, который гарантировало правительство в случае девальвации крузейро, в то время как национальные предприятия должны были платить около 50% за кредиты, которых с превеликим трудом добивались у себя в стране. Изобретший эту меру Роберто Кампос объяснял свою позицию так: «Для всех очевидно, что в мире много неравенства. Одни рождаются умными, а другие — глупцами. Одни от рождения атлеты, а другие — калеки. Мир состоит из мелких и крупных предприятий. Некоторые умирают рано, в расцвете сил, другие преступно влачат долгое и бесполезное существование. В самой человеческой природе и в природе вещей заключено фундаментальное, принципиальное неравенство. Не является тут исключением и кредитный механизм. Требовать, чтобы национальные предприятия имели такой же доступ к иностранному кредиту, как и зарубежные, — это попросту не знать действительных основ экономики» [32]. В соответствии с терминологией этого краткого, но выразительного «Капиталистического манифеста» закон джунглей — это кодекс, который естественным путем правит человеческой жизнью, и тут нет /307/ никакой несправедливости, поскольку то, что мы принимаем за несправедливость, есть не что иное, как проявление суровой гармонии вселенной: бедные страны бедны, потому что... бедны; их судьба начертана на небесах, и мы рождаемся лишь затем, чтобы ее исполнить; одни обречены подчиняться, другие избраны, чтобы властвовать. Одни подставляют шею, другие затягивают веревку.Автор был истинным проводником политики Международного валютного фонда в Бразилии.

И в других странах Латинской Америки осуществление на практике предписаний МВФ послужило тому, что иностранные конкистадоры вошли в них, попирая опустошенную землю. С конца пятидесятых годов ошибки в экономике, валютная нестабильность, нехватка кредитов и спад покупательной способности на внутреннем рынке существенно помогли повергнуть национальную промышленность к ногам империалистических корпораций. Под предлогом магической валютной стабилизации МВФ, который сознательно путает высокую температуру с болезнью, а инфляцию — с кризисом существующих структур, навязывает Латинской Америке политику, которая усиливает неустойчивость, вместо того чтобы добиться стабильности. Он либерализирует торговлю, запрещая многосторонние обмены и клиринговые соглашения, заставляет сокращать до минимума внутренние кредиты, замораживает заработную плату и удушает государственное предпринимательство. К этому нужно добавить резкую девальвацию национальной валюты, теоретически предназначенную для того, чтобы вернуть деньгам их реальную стоимость и стимулировать экспорт. На деле девальвация стимулирует лишь внутреннюю концентрацию капитала в пользу господствующих классов и создает условия для поглощения национальных предприятий теми, кто является из-за рубежа с пригоршней долларов в чемоданах.

Во всей Латинской Америке экономическая система производит намного меньше, чем ей нужно для потребления, и инфляция является результатом этогоструктурного бессилия. Но МВФ не устраняет причин неспособности производственного аппарата создать достаточное предложение, а обрушивает кавалерийскую атаку на последствия этого явления, еще больше подавляя ничтожную покупательную способность внутреннего рынка: лишь чрезмерный спрос в этом краю голодающих может быть причиной инфляции. Формулы стабилизации и /308/ развития по рецептам МВФ не только потерпели крах, но, кроме того, усилили удушение стран извне, увеличили нищету огромных масс неимущих, докрасна раскалив социальную атмосферу, ускорили экономическую и финансовую денационализацию под флагом защиты «священных» заповедей свободы торговли, свободы предпринимательства и свободы перемещения капиталов. Соединенные Штаты, которые используют обширную протекционистскую систему — таможенные пошлины, квоты, внутренние субсидии, — никогда не удостаивались никаких замечаний со стороны МВФ. По отношению к Латинской Америке он, напротив, был неумолим: для этого он и был создан. С тех пор как Чили в 1954 г. приняла первую из его миссий, рецепты МВФ распространились повсюду, и большинство правительств слепо следует его установкам и поныне. Такое лечение ухудшает состояние больного, чтобы было легче навязать ему «лекарство» в виде займов и инвестиций. МВФ предоставляет кредиты сам или дает зеленый необходимый свет, для того чтобы их предоставили другие. Рожденный в Соединенных Штатах, с резиденцией в Соединенных Штатах, на службе у Соединенных Штатов, фонд в самом деле действует как международный надзиратель, без визы которого американские банки не ослабят кордонов биржи; Международный банк реконструкции и развития, Управление международного развития (УМР) и другие «филантропические» всемирные организации мирового значения также обусловливают свои кредиты подписанием и выполнением правительствами обязательств перед этой всемогущей организацией. Голоса всех латиноамериканских стран, вместе взятых, не могут составить и половины тех, которыми располагают Соединенные Штаты, чтобы направлять политику этого высшего творца финансово-валютного равновесия в мире: МВФ был создан, чтобы узаконить финансовое господство Уолл-стрита над всей планетой, когда в конце второй мировой войны началась гегемония доллара как международной денежной единицы, и он никогда не изменял своему хозяину[33].

У национальной латиноамериканской буржуазии, как известно, изначальное призвание рантье — она никогда /309/ всерьез не противостояла лавине иностранного капитала; однако верно также и то, что империалистические корпорации использовали весь набор методов подавления. Предварительная бомбардировка МВФ облегчала их проникновение. Так завоевывались предприятия: в результате простого телефонного звонка после резкого падения курса на бирже, в обмен на глоток кислорода в виде акций или представлением к уплате долга за какие-нибудь поставки, использование патентов, торговой марки или технических новшеств. Задолженности, помноженные на валютно-финансовую девальвацию, вынуждающую местные предприятия оплачивать все большими количествами национальной валюты свои обязательства в долларах, превращаются таким образом в смертельные силки. Зависимость в поставках технологии обходится дорого: ноу-хау, представляемая транснациональными корпорациями, включает и доведенное до совершенства владение искусством пожирать ближнего. Один из последних могикан национальной бразильской промышленности заявил менее 3 лет назад: «Опыт показывает, что доход от сбыта национального предприятия зачастую не достигает Бразилии, а остается на валютно-финансовом рынке страны-покупателя, принося ей прибыль» [34]. Кредиторы взимают долги в виде зданий и оборудования, принадлежащего должникам. Данные Центрального банка Бразилии показывают, что по меньшей мере пятая часть новых капиталовложений в промышленность в 1965, 1966 и 1967 гг. в действительности была невыплаченными долгами, обращенными в инвестиции.

К финансовому и технологическому шантажу добавляется беспощадное и безудержное уничтожение слабого сильным в конкурентной борьбе. Поскольку филиалы крупных транснациональных корпораций входят в единую международную структуру, они могут позволить себе роскошь нести финансовые потери в течение года, двух лет или сколько будет нужно. Они снижают цены и ждут, пока осажденный не сдастся. Банки также участвуют в этой осаде: если национальное предприятие оказалось не таким платежеспособным, как представлялось, ему отказывают в пропитании. Загнанное в угол, предприятие недолго думая выбрасывает белый флаг. Местный капиталист превращается в младшего компаньона или /310/ служащего победителей. Или же ему достается самая завидная судьба: он получает выкуп за имущество в акциях головной иностранной компании и до конца дней своих ведет сытую жизнь рантье. Показательным примером демпинга служит история захвата бразильского завода клейкой ленты «Адезити» могущественной «Юнион карбайд». «Скотч», известная компания со штаб-квартирой в Миннесоте и всепроникающими щупальцами, начала продавать все более дешевую собственную клейкую ленту на бразильском рынке. Сбыт «Адезити» начал падать. Банки прекратили ее кредитование. «Скотч» продолжала снижать свои цены: они упали на 30%, потом на 40%. И тогда на сцене появилась «Юнион карбайд»: она купила бразильский завод по отчаянно низкой цене. Впоследствии «Юнион карбайд» и «Скотч» договорились о разделе национального рынка на две части: поделили Бразилию, каждой — по половине. И по обоюдному согласию подняли цены на клейкую ленту на 50%. Так они проглотили «Адезити». Антитрестовский закон, принятый во времена Варгаса, к этому времени был уже давно отменен.

Организация американских государств сама признает, что обилие финансовых ресурсов у североамериканских филиалов «в периоды затруднений с реализацией продукции национальных предприятий в отдельных случаях способствует тому, что некоторые из этих предприятий приобретаются иностранным капиталом»[35]. Нехватка финансовых ресурсов, обостряемая сокращением внутреннего кредита, навязываемым МВФ, душит местные компании. Но в том же самом документе ОАГ сообщается, что не менее 95,7% фондов, необходимых североамериканским компаниям для их нормального функционирования и развития в Латинской Америке, проистекают из латиноамериканских источников в виде кредитов, займов и реинвестированных прибылей. Для обрабатывающих отраслей эта цифра составляет 80%.

Соединенные Штаты оберегают собственные накопления, но распоряжаются чужими: нашествие банков

Перекачка национальных ресурсов в империалистические филиалы в значительной мере объясняется быстрым размножением отделений североамериканских банков, которые плодились в последние годы точно грибы после /311/ дождя по всей Латинской Америке. Посягательство банков США на местные накопления связано с хроническим дефицитом платеяшого баланса Соединенных Штатов, который вынуждает их сдерживать свои инвестиции за рубежом, и драматическим падением курса доллара как международной валюты. Латинская Америка поставляет и пережевывает пищу, а Соединенные Штаты только открывают рот.Денационализация промышленности стала для них подарком судьбы.

По данным «Интернэшнл бэнкипг сервей», в 1964 г. к югу от Рио-Гранде было 77 отделений североамериканских банков, а в 1967 г. — уже 133. В 1964 г. они располагали вкладами на сумму 810 млн. долл., а в 1967 г. — уже на 1270 млн.[36] Затем, в 1968 и 1969 гг., иностранные банки предприняли стремительное наступление: «Ферст нэшпл сити бэнк» имеет в 17 странах Латинской Америки в настоящее время не менее 110 своих филиалов, в том числе и несколько национальных банков, приобретенных «Сити» в последнее время. «Чейз Манхэттен бэнк», входящий в группу Рокфеллера, приобрел в 1962 г. «Банко лар Бразилейро» с его 34 отделениями в Бразилии; в 1964 г. — «Банко континенталь» с 42 агентствами в Перу; в 1967 г. — «Банко до комерсио» с 120 отделениями в Колумбии и Панаме и «Банко Атлантида» — с 24 агентствами в Гондурасе; в 1968 г. — «Банко аргентино де комерсио». Кубинская революция национализировала 20 банковских агентств Соединенных Штатов, но банки с лихвой возместили этот серьезный урон: только в 1968 г. было открыто более 70 новых филиалов североамериканских банков в Центральной Америке, в странах Карибского бассейна и в малых странах Южной Америки.

Невозможно точно соразмерить величину экспансии североамериканских банков в различных направлениях — в валютно-финансовой, представительской, посреднической деятельности, через холдинговые компании, — но известно, что в наибольшей степени выросли латиноамериканские фонды, поглощенные филиалами банков США. Эти филиалы, действующие официально как самостоятельные, на самом деле контролируются извне, через пакеты акций или через установление строго определенных направлений кредитования. /312/ Экспансия североамериканских банков служит тому, чтобы направить латиноамериканские накопления на североамериканские предприятия, действующие в регионе, в то время как национальные предприятия разоряются, задыхаясь из-за отсутствия кредита. Подразделения по связи с общественностью различных североамериканских банков, действующих за границей, без зазрения совести заявляют, что их основная цель состоит в том, чтобы направлять внутренние накопления стран, где они действуют, на потребу транснациональных корпораций, являющихся клиентами их головных предприятий[37]. Попробуем пофантазировать: а смог бы латиноамериканский банк обосноваться в Нью-Йорке, чтобы высасывать национальные накопления Соединенных Штатов? Эта затея лопнула бы как мыльный пузырь: столь небывалая деятельность находится под очевидным запретом. Ни один иностранный банк не может действовать в Соединенных Штатах, получая вклады от американских граждан. А банки Соединенных Штатов через свои многочисленные филиалы свободно распоряжаются по своему усмотрению латиноамериканскими национальными накоплениями. Латинская Америка радеет о североамериканизации своих финансов так же горячо, как и Соединенные Штаты. Однако в июне 1966 г. «Банко Бразилейро ди десконтос» принял в результате опроса своих акционеров решение большого национального значения: на всех своих документах он начертал девиз «N?s confiamos em Deus» («Мы уповаем на бога»), подчеркивая, что на долларе красуется надпись «In God we Trust» («Мы верим в бога»).

Латиноамериканские банки, даже независимые, которых еще не обложили иностранные капиталы, не отличаются от филиалов «Сити», «Чейз» или «Бэнк оф Америка» в распределении своих кредитов: они тоже предпочитают удовлетворять потребности иностранных промышленных и торговых предприятий, которые могут представить твердые гарантии и действуют с широким размахом.

Империя, импортирующая капиталы

«Программа экономической деятельности правительства» [38], разработанная Роберто Кампосом, /313/ предусматривала, что в ответ на благодетельную государственную политику начнется приток капиталов извне, которые дадут толчок развитию Бразилии и будут способствовать ее экономической и финансовой стабилизации. На 1965 г. были объявлены новые прямые иностранные капиталовложения в размере 100 млн. долл. Фактически они составили 70 млн. В последующие годы, как утверждалось, уровень инвестиций превысит предусмотренный на 1965 г., однако приглашение не было принято. В 1967 г. поступило 76 млн., а утечка в виде прибылей и дивидендов, доходов от оказания технической помощи и продажи патентов, права на использование фирменного знака, лицензионных или концессионных платежей в четыре раза превысила новые капиталовложения. К этому надо добавить нелегальный перевод валюты за границу. Центральный банк предполагает, что в 1967 г. из Бразилии тайно было вывезено 120 млн. долл.

То, что ушло из страны, намного, как мы видим, превышало то, что поступило. В конечном счете цифры новых прямых инвестиций в решающие годы денационализации промышленности (1965, 1966, 1967) оказались намного ниже уровня 1961 г.[39] Инвестиции в промышленность составляют большую часть североамериканских капиталов в Бразилии, но в сумме дают менее 4% всех инвестиций Соединенных Штатов в мировую промышленность. Инвестиции в Аргентине едва достигают 3%, в Мексике — 3,5%. Поглощение огромных индустриальных территорий Латинской Америки не потребовало больших жертв от Уолл-стрита.

«Для новейшего капитализма, с господством монополий, типичным стал вывозкапитала», — писал Ленин. В наши дни, как отмечают многие исследователи, /314/ империализм импортирует капиталы из стран, где он действует. В период 1950—1967 гг. новые североамериканские инвестиции в Латинской Америке составляли в сумме 3 921 млн. долл., если не считать реинвестированные прибыли. В тот же самый период прибыли и дивиденды, отправленные предприятиями за границу, составили 12 819 млн. Выкачанные прибыли более чем в три раза превысили сумму новых капиталовложений в регионе[40]. С тех пор, по данным ЭКЛА, еще более возросла утечка прибылей, которые в последние годы в пять раз превышают новые инвестиции; Аргентина, Бразилия и Мексика испытали самый большой отток капиталов. Но это не полный подсчет. Значительная часть фондов, «репатриируемых» в счет погашения долга, в действительности является прибылями от инвестиций, и эти цифры также не включают переводы за границу по платежам за патенты, лицензии и инжиниринг; не учитывают другие невидимые передвижения валюты, которые обычно скрываются под завесой статьи «ошибки и упущения» [41], а также не принимают во внимание прибыли, которые корпорации получают, взвинчивая цены на поставки своим филиалам и столь же рьяно раздувая эксплуатационные расходы. Компании, которым присуще богатое воображение, когда речь идет о наживе, проделывают нечто подобное и с самими инвестициями. В самом деле, так как головокружительный технологический прогресс с каждым разом сокращает сроки обновления основного капитала в развитых экономиках, преобладающее большинство промышленного оборудования и станков, экспортируемых в страны Латинской Америки, уже завершили цикл своего использования в родных краях, амортизировались и, таким образом, целиком или частично уже окупились. При оценке инвестиций за рубежом этот момент не учитывается: стоимость, приписываемая оборудованию, произвольно завышенная, конечно, была бы далеко не такой, если бы в /315/ каждом частном случае учитывался моральный и физический износ. Кроме того, головной компании нет смысла тратиться на производство в Латинской Америке того, что она раньше уже ей продавала, производя у себя. Местные правительства способствуют в этом иностранным компаниям, выделяя средства филиалу, который хочет обосноваться и выполнить свою миссию по «возрождению» национальной экономики. Филиалу предоставляют доступ к местному кредиту с того момента, как он застолбит место, где собирается возвести свое предприятие; он получает привилегии в обменных операциях для импорта — закупок, которые обычно делает у самой себя, — и даже может обеспечить себе в некоторых странах своего рода особый обмен для оплаты долгов за границей, которые зачастую являются задолженностью финансового филиала той же самой корпорации. Подсчет, сделанный журналом «Фичас», показывает, что валюта, затраченная между 1961—1964 гг. на автомобильную промышленность в Аргентине, равна стоимости импортируемых машин и оборудования, необходимых передовым отраслям, чтобы дать годовой прирост продукции в 2,8% в течение 11 лет[42].

Технократы требуют «жизнь или кошелек» более эффективно, чем морская пехота США

Вывозя намного больше долларов, чем вкладывая, компании обостряют хронический валютный голод в регионе, «облагодетельствованные» им страны теряют капитал, вместо того чтобы его накапливать. Тогда приводится в действие механизм займов. Международные кредитные организации играют очень важную роль в разорении слабо защищенных цитаделей латиноамериканской промышленности, финансируемой национальным капиталом, и в укреплении неоколониалистских структур. Помощь действует подобно филантропу из сказки, который приделал своему поросенку деревянную ногу, когда настоящую ногу съел. Дефицит платежного баланса Соединенных Штатов, вызванный военными расходами и помощью реакционным режимам, — этот дамоклов меч, занесенный над процветанием США, — одновременно и создает условия этого процветания: империя посылает за рубеж своих морских пехотинцев, чтобы спасти доллары своих /316/ монополий, когда им грозит опасность, но еще более энергично засылает туда технократов и займы, чтобы расширить коммерцию и обеспечить себя сырьем и рынками.

В США, ставших всемирным центром власти современного капитализма, особенно очевидным образом прослеживается совпадение интересов частных монополий и государственного аппарата[43]. Транснациональные корпорации открыто прибегают к помощи государства для накопления, приумножения и концентрации капиталов, углубления технологической революции, милитаризации экономики и обеспечения разными путями укрепления североамериканского контроля над капиталистическим миром. Экспортно-импортный банк США, Управление международного развития и другие менее крупные организации выполняют свои функции именно в этом направлении; также действуют и некоторые якобы международные организации, в которых Соединенные Штаты обеспечили себе неоспоримую гегемонию: Международный валютный фонд и его брат-близнец — Международный банк реконструкции и развития, а также Mежамериканский банк развития, присваивающие себе право решать, какую именно экономическую политику проводить странам, запрашивающим кредиты. Успешно овладевая их центральными банками и ведущими министерствами, они получают все секретные данные об экономике и финансах разных стран, составляют и навязывают соответствующие национальные законы, запрещают или разрешают правительствам применять те или иные меры, во всех деталях определяя направления, в которых они должны проводиться.

Не существует международной благотворительности, она обогащает только благодетеля — Соединенные Штаты. Международная помощь выполняет в первую очередь национальную функцию: североамериканская экономика помогает самой себе. Тот же Роберто Кампос в бытность свою послом националистического правительства Гуларта определил эту помощь как программу расширения зарубежных рынков с целью сбыта излишков и решения проблем, вызванных перепроизводством в экспортной промышленности Соединенных Штатов[44]. Департамент /317/ торговли Соединенных Штатов приветствовал прекрасные начинания «Союза ради прогресса» вскоре после его рождения, отмечая, что он открыл новые сферы деятельности и новые трудовые ресурсы для частных предприятий 44 американских штатов[45]. Позднее в своем послании конгрессу в январе 1968 г. президент Джонсон заверил, что более 90% американской внешней помощи будет направлено в 1969 г. на финансирование закупок в Соединенных Штатах, «и я лично, — отметил он, — самым непосредственным образом приложу все усилия, чтобы увеличить этот процент»[46]. В октябре 1969 г. было распространено резкое заявление президента Межамериканского комитета «Союза ради прогресса» Карлоса Санс де Сантамариа, который заявил в Нью-Йорке, что помощь оказалась очень выгодной как для экономики Соединенных Штатов, так и для казны этой страны. С тех пор как с конца пятидесятых годов пошатнулся американский платежный баланс, займы стали обусловливаться приобретением американского промышленного оборудования, как правило, более дорогого, чем на мировом рынке. Позднее были пущены в ход такие механизмы, как «запретительные списки», во избежание того, чтобы североамериканские кредиты служили экспорту товаров, которые Соединенные Штаты могут выгодно продавать на мировом рынке, не прибегая к рекламе своей филантропии. Последующие «разрешительные списки» сделали возможным продажу в форме помощи некоторых американских промышленных товаров по ценам, которые на 30—50% превышали цены на те же самые товары на мировом рынке. Жесткие узы финансирования, говорится в уже цитировавшемся документе ОАГ, предоставляют «дополнительную субсидию всему североамериканскому экспорту». Фирмы США, производящие машинное оборудование, терпят серьезные убытки из-за нынешних цен на мировом рынке, признает Департамент торговли Соединенных Штатов, «если только они не прибегают к более льготному финансированию, предоставляемому под видом различных программ помощи» [47]. Ричард Никсон в своей речи в конце 1969 г. обещал снять ограничения с помощи. Так уже бывало и раньше, когда Межамериканский банк развития /318/

предоставлял займы при попечительстве своего фонда для специальных операций. Опыт показывает, что в конечном счете кредиторами, которым отдается предпочтение в контрактах, всегда оказываются Соединенные Штаты или латиноамериканские филиалы их корпораций. Займы, предоставленные Управлением международного развития, Экспортно-импортным банком США, и в большинстве своем МБР, даются с условием, чтобы не меньше половины всех морских перевозок осуществлялись на судах, плавающих под североамериканским флагом. Фрахт судов Соединенных Штатов настолько дорог, что в отдельных случаях почти вдвое превышает стоимость фрахта на более дешевых морских линиях, имеющихся ныне в мире. Как правило, компании страхуют перевозимые товары, а банки, через которые заключаются сделки, также оказываются североамериканскими.

ОАГ опубликовала заключение, показывающее фактические размеры помощи, которую получает Латинская Америка[48]. Если отделить зерна от плевел, то приходишь к выводу, что едва ли 38% номинальной помощи может рассматриваться как реальная. В займах на развитие промышленности, горнорудного дела, связи и на компенсационные кредиты лишь 20% от общей суммы могут рассматриваться как действительная помощь. А когда в действие вступает Экспортно-импортный банк США, помощь изменяет свой курс и направляется с юга на север Западного полушария: финансирование, предоставляемое этим банком, говорит ОАГ, вместо оказания помощи вводит регион в дополнительные расходы в силу завышенных цен на товары, экспортируемые при его посредничестве Соединенными Штатами.

Латинская Америка вносит в Межамериканский банк развития большую часть его текущих средств. Однако на документах банка, помимо его печати, стоит эмблема «Союза ради прогресса», а Соединенные Штаты — единственная страна, имеющая право вето в этой организации; голоса латиноамериканских стран, пропорциональные вкладам капитала, не обеспечивают и двух третей большинства, необходимого для принятия важных решений. «Даже если Соединенные Штаты не используют свое право вето на займы МБР, угроза его использования в политических целях влияет на решения», — признал /319/ Нельсон Рокфеллер в августе 1969 г. в своем известном докладе Никсону. Большинство займов МБР предоставляет на тех же условиях, что и чисто североамериканские организации: обязательное получение фондов товарами Соединенных Штатов с перевозкой не менее чем их половины под звездно-полосатым флагом. И при этом облагодетельствованные такой помощью обязаны рекламировать эффективность «Союза ради прогресса».

МБР определяет политику тарифов и налогов на услуги, которых касается своей палочкой доброй волшебницы: решает, сколько брать за воду, и устанавливает налог за пользование канализацией и жильем, согласно предписаниям североамериканских советников, назначаемых с его ведома. Банк утверждает проекты сооружений, организует продажу с торгов, распоряжается фондами и следит за их расходованием[49]. МБР сыграл весьма «плодотворную» роль в вопросе перестройки высшего образования в регионе, которое он стремится приспособить к насаждаемому им же неоколониализму в культуре. Его займы университетам предоставляются при условии, что они не имеют права менять без его ведома и одобрения основные законы или уставы — это дает банку возможность навязывать определенные учебные, административные и финансовые реформы. Генеральный секретарь ОАГ назначает арбитра в случае возникновения спорных вопросов [50].

Договоры с Управлением международного развития не только навязывают североамериканские товары и фрахты, но и обычно запрещают торговлю с Кубой и Северным Вьетнамом, вынуждают мириться с административной опекой со стороны технического персонала Управления. Чтобы компенсировать разницу в ценах на тракторы или удобрения из Соединенных Штатов и на те, что можно более дешево приобрести на мировом рынке, отменяют налоги и таможенные тарифы на продукты, импортируемые по кредитам. Помощь Управления международного развития включает современное вооружение и специальные машины для полиции, чтобы внутренний порядок в этих /320/ странах охранялся должным образом. Не напрасно треть кредитов Управления выделяется незамедлительно после принятия соответствующего решения, но предоставление двух оставшихся третей зависит от визы Международного валютного фонда, предписания которого обычно вызывают вспышку социальных волнений. Управление имеет обыкновение требовать попутно принятия определенных законов или декретов, будто бы МВФ уже не развинтил, деталь за деталью, как разбирают часы, все механизмы суверенитета. Основная часть фондов «Союза ради прогресса» передается через УМР. Межамериканский комитет «Союза ради прогресса» добился от уругвайского правительства, если ограничиться только одним примером «щедрости» этой организации, подписания обязательства, по которому доходы и расходы государственных деятелей, а также официальная политика в области тарифов, заработной платы и инвестиций перешли под прямой контроль Управления[51]. Но самые грабительские условия редко фигурируют в текстах публикуемых договоров и обязательств — они скрываются в секретных приложениях. Уругвайский парламент так и не узнал, например, о том, что в марте 1968 г. правительство согласилось ограничить экспорт риса текущего года, чтобы страна могла получить муку, маис и сорго из сельскохозяйственных излишков Соединенных Штатов.

Много кинжалов спрятано под плащом помощи бедным странам. Теодоро Москосо, бывший генеральный директор «Союза ради прогресса», признал: «...бывает, что Соединенным Штатам нужен голос какой-то определенной страны в Организации Объединенных Наций или в ОАГ, и тогда, случается, правительство этой страны — следуя священным традициям прагматичной дипломатии — просит что-то взамен» [52]. В 1962 г. делегат Гаити на конференции в Пунта-дель-Эсте обменял свой голос на новый аэропорт, и таким образом Соединенные Штаты получили большинство, необходимое для исключения Кубы из Организации американских государств[53]. Бывший диктатор /321/ Гватемалы Мигель Идигорас Фуэнтес заявил, что вынужден был пригрозить американцам, что откажется голосовать на совещаниях «Союза ради прогресса» в пользу США, если они не выполнят своего обещания покупать у него больше сахара[54]. Может показаться на первый взгляд парадоксальным, что Бразилия была самой облагодетельствованной «Союзом ради прогресса» страной во времена националистического правительства Жоао Гуларта. Но парадокса как не бывало, едва узнаешь, как распределялась полученная помощь внутри страны: кредиты Союза усеивали, как мины, путь Гуларта. Карлос Ласерда, губернатор Гуанабары и тогдашний лидер крайне правых, получил в семь раз больше долларов, чем весь Северо-Восток: штат Гуанабара с населением, едва достигающим 4 млн., смог таким образом создать прекрасные сады для туристов по берегу самой живописной в мире бухты, а Северо-Восток продолжал оставаться кровоточащей язвой на теле Латинской Америки. В июне 1964 г., уже после государственного переворота, приведшего к власти Кастело Бранко, Томас Майн, помощник госсекретаря по межамериканским делам и правая рука президента Джонсона, пояснил: «Соединенные Штаты распределили между дееспособными губернаторами некоторых бразильских штатов помощь, которая предназначалась правительству Гуларта, думая поддержать таким образом демократию; Вашингтон не дал ни гроша для поддержания платежного баланса государства или в федеральный бюджет, потому что это могло быть выгодно непосредственно правительству» [55].

Американская администрация решила отказать в каком бы то ни было сотрудничестве правительству Белаунде Терри в Перу, «если только он не представит исчерпывающие гарантии, что будет продолжать политику, благожелательную по отношению к «Интернэшнл петролеум компани». Белаупде отказался и в результате этого в /322/ конце 1965 г. так и не получил своей доли от “Союза ради прогресса”»[56]. Впоследствии, как известно, Белаунде отступил. Он потерял и нефть, и власть — подчинился, чтобы выжить. Ни один цент североамериканских займов в Боливии не был предоставлен на то, чтобы страна могла возвести свои собственные заводы по выплавке олова, и поэтому олово продолжало путешествовать неочищенным в Ливерпуль, а оттуда, уже переработанное, в Нью-Йорк; одновременно помощь породила паразитическую коммерческую буржуазию, вдохнула жизнь в бюрократию, возвела огромные здания, проложила современные автострады и осуществила другие дорогостоящие и бесполезные затеи в стране, которая оспаривает у Гаити самый высокий уровень детской смертности в Латинской Америке. Условия предоставления кредитов Соединенными Штатами, а также их международными организациями, отказывали Боливии в праве принять предложения Советского Союза, Чехословакии и Польши создать нефтехимическую промышленность, предприятия по добыче и обогащению цинковых, свинцовых и железных руд, установить печи для выплавки олова и сурьмы. Взамен Боливия была вынуждена импортировать продукты исключительно из Соединенных Штатов. Когда же наконец пало правительство Националистского революционного движения, до основания подточенное американской помощью, посол Соединенных Штатов Дуглас Хендерсен стал непременным участником заседаний кабинета диктатора Рене Баррьентоса[57].

Займы с точностью термометров позволяют измерять общее состояние дел в каждой стране и помогают устранять черные политические тучи или революционные бури с ясного небосклона миллионеров. «Соединенные Штаты сосредоточат свою программу экономической помощи на странах, которые проявят большую склонность к установлению благоприятного инвестиционного климата, и откажут в помощи тем странам, которые не обеспечат удовлетворительного уровня эффективности капиталовложений», — заявляли в 1963 г. деловые люди во главе с /323/ Дэвидом Рокфеллером[58]. Текст закона об иностранной помощи становится категоричным, предписывая отменять помощь любому правительству, которое «национализировало, экспроприировало, или приобрело в собственность, или установило контроль над половиной и более собственности, принадлежащей любому гражданину Соединенных Штатов или любой корпорации, обществу или ассоциации», принадлежащей североамериканским гражданам более чем на 50% [59]. Недаром среди наиболее влиятельных членов Комитета по торговле «Союза ради прогресса» находятся самые высокопоставленные члены правления банков «Чейз Манхэттен» и «Сити», «Стандард ойл», «Анаконды» и «Грейс». УМР по-разному расчищает путь американским капиталистам, среди прочего оно требует утверждения договоров о гарантиях на случай возможных потерь из-за войн, революций, восстаний или финансово-валютных кризисов. По данным Департамента торговли /324/ Соединенных Штатов, в 1966 г. частные североамериканские инвесторы получили такие гарантии в 15 странах Латинской Америки на 100 проектов, которые в сумме составили более 300 млн. долларов, в рамках Программы по охране капиталовложений УМР [60].

АДЕЛА — вовсе не песня времен мексиканской революции, а название международного инвестиционного концерна. Родился он по инициативе «Ферст нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк», «Стандард ойл оф Нью-Джерси» и «Форд мотор К°». Группа Меллона также вступила в него с энтузиазмом, равно как могущественные европейские компании, потому что, говоря словами сенатора Джекоба Джевитса, «Латинская Америка предоставляет великолепную возможность для того, чтобы Соединенные Штаты, приглашая Европу «войти в дело», могли продемонстрировать, что США не добиваются в регионе господства или исключительности...»[61]. В годовом отчете за 1968 г. АДЕЛА выражала особую благодарность Межамериканскому банку развития за займы, предоставленные для того, чтобы способствовать делам концерна в Латинской Америке, а также приветствовала деятельность одного из филиалов Международного банка реконструкции и развития. С обоими учреждениями АДЕЛА находится в постоянном контакте, избегая дублирования усилий в оценке перспектив капиталовложений [62]. Можно привести многочисленные примеры других подобных «священных» союзов. В Аргентине вклады латиноамериканцев в МБР способствовали тому, что весьма значительными займами были облагодетельствованы такие компании, как «Петросум», филиал «Электрик Бонд энд Шеэ» (более 10 млн. долл., предназначенных для строительства нефтехимического комплекса), или что был финансирован завод частей для автомобильных двигателей «Арметал», филиал «Бадд К°» из Филадельфии[63]. Кредиты УМР сделали возможным расширение производства химических продуктов «Атлантик ричфилд» в Бразилии, а Экспортно-импортный банк предоставил щедрые займы филиалу «Бетлехем стил» в этой же стране. Благодаря вкладам «Союза ради прогресса» и МБРР компания «Филлипс» смогла /325/ произвести на свет в 1966 г. тоже в Бразилии самый большой комплекс заводов для производства удобрений в Латинской Америке. Все это проходит по разряду помощи, и все увеличивает внешний долг стран, якобы обласканных судьбой.

Когда Фидель Кастро в первые годы кубинской революции обратился в Международный банк реконструкции и развития и в Международный валютный фонд, добиваясь того, чтобы восполнить запасы иностранной валюты, растраченные диктатурой Батисты, обе организации ответили, что сначала следует принять программу стабилизации, которая, как и повсюду, должна была привести к ослаблению роли государства и прекращению структурных реформ. МБРР и МВФ действуют в тесной взаимосвязи и во имя общих целей; они и родились вместе в Бреттон-Вудсе. Соединенные Штаты располагают четвертой частью голосов в МБРР, а 22 страны Латинской Америки — менее одной десятой части голосов. Следует ли удивляться тому, что Международный банк реконструкции и развития во всем вторит Соединенным Штатам?

Разъясняя свою политику, МБРР заявляет, что большая часть его займов направляется на строительство шоссейных дорог и других путей сообщения, а также на развитие источников электрической энергии, потому что это «является основным условием роста частного предпринимательства» [64]. Эти инфраструктурные сооружения действительно облегчают доставку сырья в порты и на мировые рынки, обусловливают развитие денационализированной промышленности бедных стран. МБРР считает, что «конкурентоспособная промышленность должна оставаться в частных руках. Это не означает, что банк абсолютно исключает возможность предоставления займов отраслям, которые находятся в собственности государства, однако он будет финансировать их только в тех случаях, если это не затрагивает интересов частного капитала и если банк после длительного изучения убедится, что участие правительства имеет действенные результаты и не создает незаконных ограничений распространению частного предпринимательства». Выдачу займов МВФ обусловливает применением своих рецептов стабилизации и пунктуальной выплатой впешнего долга; займы МБРР запрещают /326/ проведение политики контроля над доходами компаний — политики, «ограничивающей открытое использование прибыли и не способствующей дальнейшему развитию дела» [65]. С 1968 г. Международный банк реконструкции и развития направлял значительную часть займов на пропаганду контроля за рождаемостью, на программы в области образования, на нужды сельского хозяйства и развитие туризма.

Как и все прочие автоматы, заглатывающие монеты в пользу ведущих международных финансовых кругов, МБРР является эффективным инструментом вымогательства, служащим интересам вполне определенных кругов. Его президентами с 1946 г. последовательно были видные бизнесмены Соединенных Штатов. Юджин Р. Блэк, который руководил банком с 1949 по 1962 г., занимал в дальнейшем руководящие посты в многочисленных частных корпорациях, среди них — в «Электрик Бонд энд Шеэ», самой могущественной монополии по производству электроэнергии на планете[66]. В 1966 г. МБРР вынудил Гватемалу согласиться с «почетным договором» с «Электрик Бонд энд Шеэ» в качестве предварительного условия для осуществления проекта строительства гидроэлектростанции Хурун-Маринала: этот «почетный договор» заключался в выплате полновесной компенсации за убытки, которые компания могла бы понести в долине, что была бесплатно предоставлена ей несколькими годами ранее для возведения этого объекта; кроме того, договор включал и обязательство государства нe препятствовать «Бонд энд Шеэ» свободно устанавливать впредь тарифы на электричество в стране. И в то же время, по удивительному совпадению, МБРР навязал правительству Колумбии в 1967 г. выплату компенсации в 36 млн. долл. Колумбийской электрокомпании, филиалу «Бонд энд Шеэ»; компенсацию следовало уплатить за только что национализированное устаревшее оборудование филиала. Так колумбийское государство купило свою же собственность, ибо срок концессии истек еще в 1944 г. Три президента Международного банка реконструкции и развития /327/ принадлежат к могущественной группе Рокфеллера. Джон Дж. Макклой был президентом этой организации в 1947—1949 гг., а немного спустя возглавил «Чейз Манхэттен бэнк». На посту президента МБРР его сменил Юджин Р. Блэк, проделавший обратный путь: ранее он руководил «Чейз». Джордж Д. Вудс, тоже из людей Рокфеллера, сменил Блэка в 1963 г. При этом МБРР непосредственно участвует, предоставляя десятую долю капитала и крупные займы, в главном предприятии Рокфеллера в Бразилии — «Петрокимика униаон», самом большом нефтехимическом комплексе Южной Америки.

Больше половины займов, которые получает Латинская Америка после того, как МВФ дает для этого зеленый свет, поступает от частных и государственных организаций Соединенных Штатов; значительный процент приходится также на международные банки. МВФ и Международный банк реконструкции и развития оказывают все более сильное давление на латиноамериканские правительства, чтобы заставить страны региона перестроить свою экономику и финансы, нацелив ее на выплату внешнего долга. Между тем выполнять взятые обязательства в соответствии с нормами международного права становится все более трудной, хотя в то же самое время все более настоятельной задачей. Регион переживает ситуацию, которую экономисты называют взрывоопасным нарастанием долга. Образуется порочный круг, душащий экономику латиноамериканских государств: займы увеличиваются, инвестиции сменяют одна другую, а вследствие этого растут платежи за амортизацию, проценты, дивиденды и другие выплаты; чтобы их покрыть, приходится прибегать к новым инъекциям иностранного капитала, которые порождают еще большие обязательства, и так без конца. Выплата долга пожирает все большую часть поступлений от экспорта, мизерных, поскольку цены на него неизменно падают, предназначавшихся для оплаты необходимого импорта; чтобы страны могли себя обеспечить, они нуждаются в новых займах, как легкие в воздухе. В 1955 г. пятая часть выручки от экспорта тратилась на выплату амортизационных отчислений, на прибыли и проценты от инвестиций; пропорция эта продолжала расти и теперь близка к критической точке. В 1968 г. платежи составляли уже 37% экспорта [67]. /328/ Если продолжать прибегать к услугам иностранного капитала, чтобы закрыть брешь в торговле, и не перекрыть утечку прибылей от империалистических инвестиций, то к 1980 г. не менее 80% валюты будет оставаться в руках иностранных кредиторов, а общая сумма долга превысит в шесть раз объем экспорта[68]. МБРР предсказывал, что разного рода выплаты по долгам полностью сведут на нет эффект вливания нового иностранного капитала в развивающиеся страны к 1980 г. На самом деле уже в 1965 г. зарубежные инвестиции оказались меньше, чем капитал, выкачанный из региона в виде амортизационных отчислений и процентов по ранее заключенным договорам.

Индустриализация не устраняет неравенства на мировом рынке

Товарообмен наряду с прямыми заграничными капиталовложениями и займами — это смирительная рубашка международного разделения труда. Страны так называемого «третьего мира» обменивают между собой немногим более одной пятой части своих экспортных товаров, направляя три четверти своего экспорта в империалистические центры, данниками которых являются[69]. В большинстве своем латиноамериканские страны отождествляются на мировом рынке с одним единственным видом сырья или продукта питания[70]. Латинская Америка в изобилии располагает шерстью, хлопком и натуральным волокном, у нее традиционно развитая текстильная промышленность, но она только на 0,6% участвует в сбыте пряжи и /329/ тканей в Европе и Соединенных Штатах. Регион обречен продавать прежде всего сырьевые продукты, чтобы обеспечить работой иностранные заводы, и дело обстоит таким образом, что эти продукты «экспортируются в большинстве своем могущественными концернами с международными связями, которые имеют необходимые контакты на мировых рынках, чтобы размещать свою продукцию на самых выгодных условиях» [71], экспорт также осуществляется на самых выгодных для них условиях, то есть по самым низким ценам. На международных рынках установлена негласная монополия в спросе на сырье и в предложении промышленных продуктов; и наоборот, те, кто предлагают сырьевые продукты и покупают готовые товары, действуют разобщенно: первые, сильнейшие, действуют сообща, сплотившись вокруг господствующей державы — Соединенных Штатов, которая потребляет почти столько, сколько вся остальная планета; вторые, слабейшие, действуют изолированно, причем угнетенные конкурируют с угнетенными. На международных рынках никогда не существовало так называемой свободной игры предложения и спроса, а только диктатура одного по отношению к другому, и всегда в пользу развитых капиталистических стран. Ключевые центры, где устанавливаются цены, находятся в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Амстердаме, Гамбурге — в советах министров и на бирже. Что с того, что с большой помпой и шумихой были подписаны международные соглашения для защиты цен на пшеницу (1949), сахар (1953), олово (1956), оливковое масло (1956) и кофе (1962). Достаточно взглянуть на нисходящую кривую относительной стоимости этих продуктов, чтобы убедиться: соглашения были не чем иным, как символическими извинениями, которые сильные страны принесли слабым, когда цены на их продукты достигли скандально низких уровней. С каждым разом то, что Латинская Америка продает, стоит все меньше, и соответственно с каждым разом все дороже то, что она покупает.

На средства от продажи 22 телков Уругвай в 1954 г. мог купить фордовский трактор; сегодня ему нужно для этого продать вдвое больше телков. Группа экономистов, подготовивших доклад для Единого профцентра Чили, /330/ подсчитала, что, если бы цены на латиноамериканский экспорт росли с 1928 г. теми же темпами, как цены на импорт, Латинская Америка получила бы с 1958 по 1967 г. на 57 млрд. долл. больше, чем она имела за это же время от своего сбыта за рубежом [72]. Не углубляясь так далеко во времени и взяв за основу цепы 1950 г., Организация Объединенных Наций подсчитала, что Латинская Америка лишилась из-за потерь в торговле более 18 млрд. долл. только за десятилетие между 1955 и 1966 гг. В дальнейшем спад продолжался. Разрыв между потребностями импорта и поступлениями от экспорта будет все больше расширяться, если не изменится нынешняя структура внешней торговли. Если бы в ближайшее время регион решил достичь темпов развития, даже слегка превышающих темпы последних 15 лет, которые были очень низкими, он столкнулся бы с необходимостью импортных поставок, которые намного превысили бы предполагаемый прирост валютных поступлений от экспорта. Согласно подсчетам Латиноамериканского института экономического и социального планирования (ЛИЭСП), дисбаланс во внешней торговле в 1975 г. увеличится до 4600 млн. долл., а в 1980 г. достигнет 8300 млн. [73] Эта последняя сумма составляет половину всей стоимости экспорта, предусмотренной на этот год. Так, с шапкой в руках, латиноамериканские страны все более отчаянно будут стучаться в двери международных кредиторов. А. Эммануэль считает, что проклятие низких цен лежит не на определенных продуктах, а на определенных странах [74]. В конце концов уголь, до недавнего времени бывший одним из основных продуктов английского экспорта, такое же исходное сырье, как шерсть или медь, а к моменту получения сахара он претерпел не меньшую обработку, чем шотландское виски или французские вина; Швеция и Канада экспортируют лес, тоже сырье, по очень высоким ценам. Мировой рынок порождает неравенство в торговле, считает Эммануэль, из-за обмена большего количества рабочих часов, затраченных в бедных странах, на меньшее количество рабочих часов, затраченных в богатых странах; основа эксплуатации заключается в том, что существует /331/ огромный разрыв в уровнях оплаты в одних и других странах, причем этот разрыв не пропорционален различиям в производительности труда в них. Именно низкая оплата труда, по мнению Эммануэля, определяет низкие цены, а не наоборот, бедные страны экспортируют свою бедность и от этого становятся еще беднее, в то время как в богатых странах происходит обратный процесс. По расчетам Самира Амина, если бы продукция, экспортированная слаборазвитыми странами в 1966 г., была произведена в развитых странах на основе той же самой технологии, но при их намного более высоком уровне оплаты, соответствующее изменение цен привело бы к тому, что слаборазвитые страны получили на 14 млрд. долл. больше [75].

Надо отметить, богатые страны использовали и используют таможенные барьеры, чтобы защитить свою высокую внутреннюю заработную плату по тем статьям, по которым они не могут конкурировать с бедными странами. Соединенные Штаты используют Валютный фонд, МБРР и тарифные соглашения ГАТТ, чтобы навязать Латинской Америке принципы свободной торговли и свободной конкуренции, принуждая ее в ущерб себе без конца менять курс валюты, режим квот и лицензии на импорт и экспорт, таможенные тарифы и пошлины, но не торопятся подать личный пример. В то время как они ограничивают деятельность правительств в других странах, само североамериканское государство защищает монополии посредством обширной системы субсидий и привилегированных цен, более того, Соединенные Штаты осуществляют агрессивный протекционизм в своей внешней торговле, применяя высокие пошлины и строгие ограничения. Таможенные пошлины сочетаются с другими налогами, взносами и запретами[76]. Что бы сталось с процветанием скотоводов Среднего Запада, если бы Соединенные Штаты открыли доступ на свой внутренний рынок, ликвидировав пошлины и надуманные санитарные запреты, мясу лучшего качества и по более низкой цене, которое производят Аргентина и Уругвай? Железо свободно поступает на /332/ североамериканский рынок, но если поставлять его в виде проката, то придется заплатить уже по 16 центов за тонну, причем пошлина будет возрастать прямо пропорционально степени обработки; то же самое происходит с медью и с бесчисленным множеством продуктов: достаточно высушить бананы, измельчить табак, подсластить какао, распилить древесину или извлечь из фиников косточки, как на эту продукцию неизбежно набросятся таможенные тарифы [77]. В январе 1969 г. правительство Соединенных Штатов распорядилось временно отменить закупку помидоров в Мексике, обеспечивающих заработок 170 тыс. крестьян штата Синалоа, до тех пор пока североамериканские производители помидоров во Флориде не добились, чтобы мексиканцы повысили цены во избежание конкуренции.

Но самое вопиющее противоречие между теорией и реальностью в международной торговле обнаружилось, когда война по поводу растворимого кофе в 1967 г. приняла всемирный размах. Тогда стало очевидным, что только богатые страны имеют право использовать себе во благо «преимущества сопоставимых природных богатств», которые в теории определяют международное разделение труда. Мировой рынок растворимого кофе, на удивление обширный, находится в руках компаний «Нестле» и «Дженерал фудз»; полагают, что пройдет немного времени, и эти две огромные компании будут поставлять более половины кофе, потребляемого в мире. Соединенные Штаты и Европа покупают кофе в зернах в Бразилии и Африке, перерабатывают его на своих заводах и, превратив в растворимый, продают всему свету. При этом Бразилия, самый крупный мировой производитель кофе, не имеет права конкурировать с ними, экспортируя свой собственный растворимый кофе, что позволило бы ей воспользоваться более низкой себестоимостью и излишками производства, которые раньше уничтожались, а теперь хранятся на государственных складах. Бразилии дано право только поставлять сырье, чтобы обеспечивать заводы за рубежом. Когда бразильские фабрики — а их лишь 5, в то время как всего в мире насчитывается 110, — начали поставлять растворимый кофе на международный рынок, их обвинили в незаконной конкуренции. Богатые страны подняли крик, и Бразилии пришлось смириться с /333/ унизительным условием: она наложила на свой растворимый кофе такой высокий внутренний налог, который сразу же сделал его неконкурентоспособным на североамериканском рынке [78].

Европа не остается позади в применении таможенных, налоговых и санитарных барьеров против латиноамериканской продукции. Общий рынок вводит налоги на импорт, чтобы защитить высокие внутренние цены на свои сельскохозяйственные продукты, и одновременно субсидирует эти продукты, чтобы экспортировать их по конкурентоспособным ценам: благодаря тому, что? он получает за счет налогов, он финансирует субсидии. Так бедные страны платят своим богатым покупателям, чтобы те могли с ними успешно конкурировать. Килограмм телячьей вырезки стоит в Буэнос-Айресе или Монтевидео в пять раз меньше, чем когда она висит на крючке в какой-нибудь мясной лавке Гамбурга или Мюнхена [79]. «Развитые страны разрешили бы нам продавать им реактивные самолеты и компьютеры, но ничего такого, что мы в состоянии произвести с выгодой для себя», — справедливо пожаловался представитель чилийского правительства на одной международной конференции [80].

Империалистические инвестиции в промышленность Латинской Америки абсолютно никак не изменили условия ее участия в международной торговле. Регион продолжает задыхаться от обмена своих продуктов на продукты ведущих промышленных стран. Экспансия сбыта товаров североамериканских компаний, обосновавшихся к югу от Рио-Гранде, осуществляется на местных, а не на внешних рынках. Напротив, доля экспорта в общем объеме торговли обнаруживает тенденцию к уменьшению: по данным ОАГ, в 1962 г. североамериканские филиалы экспортировали 10% всей реализованной продукции, а 3 года спустя — только 7,5% [81]. Торговля промышленными товарами, /334/ произведенными в Латинской Америке, растет только внутри Латинской Америки: в 1955 г. промышленные изделия составляли одну десятую часть товарооборота между странами региона, а в 1966 г. уже 30% [82].

Руководитель одной североамериканской технической миссии в Бразилии Дясоп Эббинк пророчески предсказывал в 1950 г.: «Соединенные Штаты должны быть готовы «направлять» неизбежную индустриализацию слаборазвитых стран, если хотят избежать взрыва интенсивнейшего экономического развития не под американской эгидой... Индустриализация, если ее каким-то образом не контролировать, приведет к существенному сокращению экспортных рынков Соединенных Штатов» [83]. Спрашивается, разве индустриализация, даже управляемая извне, не заменяет национальной продукцией товары, которые раньше каждая страна должна была импортировать из-за рубежа? Сельсо Фуртадо отмечает, что по мере того, как Латинская Америка продвигается по пути замены импорта технически сложной продукции, «увеличивается ее зависимость от дорогостоящих изделий, производимых головными компаниями». Между 1957 и 1964 гг. сбыт североамериканских филиалов удвоился, в то время как их импорт, даже если не включать в него оборудование, увеличился более чем в три раза. «Эта тенденция, похоже, указывает на то, что процесс замены является убывающей функцией на графике промышленного развития, контролируемого иностранными компаниями» [84]. Зависимость не исчезает, а меняет качество: Соединенные Штаты продают теперь Латинской Америке большую часть более трудоемкой продукции высокого технологического уровня. «В перспективе, как и сейчас, — считает Департамент торговли США, — вместе с ростом мексиканскою промышленного производства возрастают возможности для дополняющего экспорта из Соединенных Штатов...» [85] Аргентина, Мексика и Бразилия — главные покупатели /335/ промышленного и электрооборудования, моторов, станков и запчастей североамериканского происхождения. Филиалы больших корпораций снабжаются в своих головных компаниях по сознательно завышаемым ценам. Касаясь стоимости оборудования для иностранных предприятий по производству автомобильных моторов в Аргентине, Виньяс и Гастиасоро отмечают: «При оплате этого импорта по очень высоким ценам фонды предприятий уходят за границу. Во многих случаях эти выплаты такие значительные, что предприятия не только терпели убытки (несмотря на цены, по которым продавали здесь автомобили), но и разорялись, так как стоимость акций, размещенных в стране, быстро падала... В результате из двадцати двух «обосновавшихся» здесь предприятий в настоящее время осталось только десять, часть которых тоже находится на краю банкротства...» [86]

Для вящей славы господствующих в мире корпораций их дочерние компании прибирают к рукам и то незначительное количество валюты, что остается латиноамериканским странам. Функционирование промышленности, контролируемой зарубежными корпорациями, не очень отличается от традиционной системы империалистической эксплуатации сырьевых придатков. Антонио Гарсиа утверждает, что «колумбийский» экспорт неочищенной нефти всегда был, строго говоря, просто перемещением этой нефти из мест добычи, принадлежащих североамериканцам, до промышленных центров ее очистки, сбыта и потребления в Соединенных Штатах, а «гондурасский» или «гватемальский» экспорт бананов — это транспортировка тех же тропических фруктов, которую осуществляли североамериканские компании с колониальных полей возделывания до североамериканских территорий сбыта и потребления [87]. Но «аргентинские», «бразильские» или «мексиканские» заводы, включая самые крупные, принадлежат экономическому пространству, которое не имеет ничего общего с их географическим положением. Наряду с другими отростками они образуют международную канву корпораций, головные организации которых перекачивают прибыли из одной страны в другую, сбывая продукцию по ценам, которые выше или ниже действительных /336/ в зависимости от направления, в котором нужно направить прибыли [88]. Главные рычаги внешней торговли остаются, таким образом, в руках североамериканских или европейских компаний, которые направляют торговую политику стран согласно указаниям правительств и директоратов, которым чужды интересы Латинской Америки.

Координация операций в мировом масштабе, ничего общего не имеющая со «свободной игрой рынка», конечно, не приводит к тому, что национальные потребители в Латиноамериканском регионе покупают все по более низким ценам — это лишь округляет доходы иностранных акционеров. Показателен пример с автомобилями. В латиноамериканских странах автомобильные компании в изобилии располагают чрезвычайно дешевой рабочей силой и, кроме того, им благоприятствует официальная политика, во всех отношениях удобная для расширения инвестиций, включая бесплатное предоставление земельных участков, льготные тарифы на электричество, существенные скидки правительства для финансирования сбыта в рассрочку, очень выгодные кредиты. Мало того, в некоторых странах дело дошло до того, что компании освобождаются от уплаты аренды и от налога на реализацию продукции. С другой стороны, контроль над рынком заранее облегчен тем, что в глазах среднего класса марки и модели, предлагаемые всемирно известными гигантскими корпорациями, обладают магической притягательностью. Все эти факторы, однако, не мешают, а предопределяют то, что автомобили, производимые иностранными корпорациями в регионе, оказываются намного дороже, чем в странах, где расположены материнские компании. Емкость латиноамериканских рынков много меньше — это верно, но верно также и то, что в этих краях жажда наживы возрастает у корпораций, как нигде. «Форд», изготовленный в Чили, стоит в три раза больше, чем в Соединенных Штатах [89]; «фиат», сделанный в Аргентине, продается /337/ по цене, вдвое большей, чем в Соединенных Штатах или Италии [90]; то же самое происходит с «фольксвагеном» в Бразилии по сравнению с ценами на него в Западной Германии [91].

Богиня Технология не говорит по-испански

Известный американский конгрессмен Райт Патмен считает, что 5% акций большой корпорации во многих случаях может оказаться достаточно для полного контроля над ней, осуществляемого одним человеком, семьей или экономической группировкой [92]. Если 5% достаточно, чтобы осуществлять гегемонию в лоне всемогущих компаний в Соединенных Штатах, какой же процент требуется, чтобы господствовать в латиноамериканской компании? Оказывается, даже меньший: «смешанные» общества — этот один из немногих еще доступных латиноамериканской буржуазии предметов гордости — обычно служат просто прикрытием иностранного владычества; участие в них национальных капиталов, которых количественно может быть даже больше, никогда не лишит решающей роли могущественных зарубежных партнеров. Часто и само государство выступает в роли партнера-пайщика империалистической компании, которая таким образом получает, став якобы «национальным» предприятием, все желаемые гарантии и климат всемерного благоприятствования. Обычно «миноритарное» участие иностранных капиталов оправдывают тем, что необходимо привлекать технологию и патенты из-за рубежа. Латиноамериканская буржуазия — буржуазия торгашей, лишенных творческого начала, связанных пуповиной с земельной собственностью, — склоняется перед алтарем богини Технологии. Если взять за показатели степени денационализации количество акций, принадлежащих иностранцам, даже если их немного, и еще уровень технологической зависимости, которая, как правило, достаточно велика, то сколько заводов можно будет действительно считать национальными в Латинской Америке? В Мексике, например, очень часто иностранные владельцы технологии в обмен на контракты по передаче патентов или ноу-хау требуют для себя /338/ часть пакета акций предприятий, помимо решающего технического и административного контроля и обязательства продавать продукцию определенным, также иностранным, посредникам и импортировать оборудование и другое имущество от своих головных предприятий [93]. И не только в Мексике. Показательно, что страны так называемой Андской группы (Боливия, Колумбия, Чили, Эквадор и Перу) разработали проект общих правил поведения в отношении иностранных капиталов, сделав упор на отказе от контрактов на передачу технологии, если они содержат подобные условия. Проект предлагает странам не соглашаться на то, чтобы иностранные компании, владеющие патентами, устанавливали цены на товары, произведенные на основе их технологии, запрещали их экспорт в страны, которые компании указывают.

Впервые система патентов для защиты собственности на изобретения была создана почти четыре века назад Фрэнсисом Бэконом. Бэкон любил говорить: «Знание — сила», и с той поры всем известно, что это так. Мировая наука при капиталистической системе вовсе не служит всему миру: объективно она не выходит за пределы развитых стран. Латинская Америка не обращает себе на благо результаты научных исследований по той простой причине, что не занимается такими исследованиями, и, следовательно, обречена покупать технологию могущественных стран, которая способствует выкачиванию и вывозу природных сырьевых ресурсов. Латинская Америка была до сих пор неспособна создать собственную технологию, чтобы поддержать и защитить свое собственное развитие. Простая пересадка технологии высокоразвитых стран не только приводит к культурной зависимости и в конечном счете также к зависимости экономической, но, кроме того, теперь, спустя четыре с половиной века, в течение которых множились оазисы импортируемой модернизации, насаждаемой посреди пустыни отсталости и невежества, можно с уверенностью утверждать, что это также не разрешает ни одной из проблем слаборазвитости [94]. Этот огромный регион неграмотных вкладывает в технологические исследования сумму в двести раз /339/ меньшую, чем та, которую отводят на эти цели Соединенные Штаты. В 1970 г. в Латинской Америке было менее тысячи электронно-вычислительных машин, а в Соединенных Штатах — 50 тыс. Именно в США создаются новые компьютеры и программы для ЭВМ, импортируемые Латинской Америкой. Латиноамериканская слаборазвитость, даже «модернизированная», — это отнюдь не этап на пути к развитию, регион с трудом продвигается вперед, не освобождаясь от фундаментальных, структурных причин своей отсталости. Символы процветания стали символами зависимости. Наши страны перенимают современную технологию, как в прошлом веке они получали железные дороги, которые служили иностранным компаниям, которые формируют и реформируют колониальный статус этих государств. «С нами происходит то же, что с часами, которые отстают из-за неисправности, — говорит Садоски. — Хотя их стрелки продолжают двигаться вперед, разница между временем, которое они показывают, и временем подлинным будет возрастать все больше» [95].

Латиноамериканские университеты выпускают в небольшом количестве математиков, инженеров и программистов, которые так или иначе не находят себе работы, кроме как в эмиграции: мы позволяем себе роскошь поставлять Соединенным Штатам наших лучших инженеров и самых способных ученых, которые эмигрируют, соблазнившись высокими заработками и большими возможностями. С другой стороны, всякий раз, когда какой-нибудь университет или другой культурный центр в Латинской Америке пытается содействовать развитию фундаментальных наук, чтобы создать базу для технологии, не копирующей иностранные образцы и не служащей интересам иностранных монополий, пришедшийся кстати государственный переворот уничтожает эту попытку под предлогом того, что она носит подрывной характер [96]. Так случилось, например, со столичным университетом в Бразилии, закрытым в 1964 г. Закованные в броню ангелы-хранители, стерегущие давно заведенный порядок, правы в одном: для проведения самостоятельной культурной политики настоятельно необходимы настоящие, глубокие изменения всех существующих структур. /340/

Альтернатива же состоит в том, чтобы при создании новой продукции или улучшении качества, снижении себестоимости существующей почивать на чужих лаврах, по-обезьяньи копируя достижения, которые пропагандируют крупные компании, в чьих руках сосредоточена монополия на самую современную технологию. Электронный разум применяет безошибочные методы подсчета, чтобы считать себестоимость и доходы; таким образом, Латинская Америка импортирует технологию производства, предназначенную для экономии рабочей силы, хотя она в регионе имеется в избытке, и безработные в некоторых странах уже скоро будут составлять подавляющее большинство населения; так и в этом отношении бессилие наших стран лишний раз приводит к тому, что прогресс региона зависит от воли иностранных инвесторов. Управляя технологическим развитием, крупные транснациональные корпорации держат в руках, по попятным соображениям, и другие ключевые рычаги механизма латиноамериканской экономики. Разумеется, головные компании никогда не предоставляют своим филиалам самые последние новшества и также не способствуют укреплению их независимости, которая была бы им невыгодна. Опрос, проведенный журналом «Бизнес иитернэшнл» по поручению МБР, с очевидностью показал, что «филиалы международных корпораций, которые действуют в регионе, не прилагают существенных усилий в области исследований и разработок. В самом деле, большинство из них даже не имеет соответствующих подразделений, и только в считанных случаях они проводят работы по привязыванию технологии на местах, и лишь немногие предприятия, как правило расположенные в Аргентине, Бразилии и Мексике, осуществляют весьма скромные исследования» [97]. Рауль Пребиш отмечает, что «североамериканские компании в Европе оборудуют лаборатории и проводят исследования, которые способствуют укреплению научной и технической мощи этих стран, чего не происходит в Латинской Америке». Пребиш указывает на очень серьезный факт. «Национальный капитал, — говорит он, — из-за отсутствия специализированных знаний (ноу-хау) осуществляет получение технологии, большей частью в виде методов, которые давно уже всем известны, хотя они и /341/ импортируются как лицензии на специализированные знания...» [98]

Цена технологической зависимости во многих отношениях очень высока, в том числе в звонкой монете, хотя подсчитать это довольно трудно из-за многочисленных махинаций, к которым прибегают компании, декларируя переводы финансов за границу. Официальные данные показывают, однако, что утечка долларов, уплаченных за техническую помощь Мексикой, в 1950—1964 гг. увеличилась в пятнадцать раз, а новые инвестиции в техническое развитие за тот же самый период даже не удвоились. Три четверти иностранного капитала в Мексике сегодня приходится на обрабатывающую промышленность; в 1950 г. этот показатель равнялся одной четвертой. Такая концентрация капиталовложений в промышленности означает лишь развитие на основе второсортной технологии, за которую страна платит как за первоклассную. Автомобилестроение выкачало из Мексики тем или иным способом миллиард долларов, но один служащий североамериканского профсоюза автомобилистов, осмотрев новый завод «Дженерал моторз» в Толуке, написал затем: «Он хуже, чем устаревший. Хуже, потому что он продуманно устаревший, с тщательно спланированной устарелостью... Мексиканские заводы сознательно оборудуются машинами с низкой производительностью» [99]. Как же должна быть признательна Латинская Америка компаниям «Кока-кола» или «Пепсико», которые сдирают со своих концессионеров огромные деньги по статье промышленных лицензий только за то, что снабжают их пастой, которую на месте растворяют в воде, смешивают с сахаром и газируют? /342/

Экономическая поляризация людей и регионов

«Растите вместе с Бразилией!» Огромные рекламы в нью-йоркских газетах призывают американских дельцов участвовать в стремительном росте гиганта в тропиках. Сан-Паулу даже ночью едва смыкает веки; в ушах у него — оглушительный грохот стройки; фабрики и небоскребы, мосты и дороги возникают внезапно, словно дикие побеги пробиваются сквозь жар земли. Однако правильнее было бы перевести этот рекламный лозунг так: «Растите за счет Бразилии!» Развитие — это банкет для немногих, роскошный блеск его обманчив, а лучшие блюда пожирают иностранцы. В Бразилии насчитывается уже более 90 млн. жителей, до конца века ее население удвоится, а современные заводы сокращают рабочую силу; не затронутые реформами латифундии, захватив землю во внутренних районах, тоже не дают людям работы. Мальчик в лохмотьях блестящими глазами глядит на самый длинный в мире туннель, только что построенный в Рно-де-Жанейро. Мальчик-оборвыш справедливо гордится своей страной, но сам он неграмотен и ворует, чтобы прокормиться.

По всей Латинской Америке вторжение иностранного капитала в промышленность, встреченное в свое время с энтузиазмом, сделало еще очевиднее различия между «классическими моделями» индустриализации, какими они предстают через призму истории ныне развитых стран, и особой моделью развития в Латинской Америке. Система отчуждает людей, однако промышленность позволяет себе роскошь пренебрегать рабочей силой в большей степени, чем в Европе [100]. Не существует никакой разумной взаимосвязи между наличием рабочей силы и применяемой технологией, за исключением того, что использование самой дешевой в мире рабочей силы дает монополиям прибыль. В результате — богатые земли, богатейшие недра и нищие люди в этом царстве изобилия и неприкаянности; полное обнищание трудящихся, которых система выкидывает на обочину дороги, сводит на нет развитие внутреннего рынка и бьет но заработной плате. /343/ Увековечение существующего режима землевладения не только обостряет хроническую проблему низкой производительности сельскохозяйственного труда из-за заброшенности земель и потерь капиталов в огромных непроизводительных поместьях, и из-за рассредоточенности рабочей силы по многочисленным минифундиям, но также ведет к мощному и всевозрастающему притоку безработных в города. Сельская безработица превращается в безработицу городскую. Растут бюрократия и нищие поселки, в которых, словно в отстойниках, находят жалкий приют люди, лишенные права на труд. Заводы не дают работы излишкам рабочей силы, но существование этой обширной резервной армии безработных, которой всегда можно располагать по своему усмотрению, позволяет платить зарплату в несколько раз ниже той, что получают североамериканские или западногерманские рабочие. Заработки могут оставаться низкими, даже если увеличивается производительность, а производительность увеличивается за счет интенсификации труда с одновременным высвобождением рабочей силы.Индустриализация «сателлитного» типа носит кризисный характер: население растет с головокружительной быстротой в этом регионе, который имеет самый высокий показатель демографического прироста на планете, но развитие зависимого капитализма — такое путешествие, при котором больше мореплавателей терпит кораблекрушение, чем доплывает до цели; оно выбрасывает на свалку больше людей, чем может включить в этот процесс.Доля трудящихся, занятых в обрабатывающей промышленности, относительно всего латиноамериканского активного населения уменьшается, вместо того чтобы увеличиваться: в пятидесятые годы она насчитывала 14,5%, сегодня — только 11,5% [101]. В Бразилии, согласно недавно проведенному обследованию, «потребность в новых рабочих местах, которые должны быть созданы, составит в ближайшем десятилетии в среднем полторы тысячи ежегодно» [102]. Но общее число трудящихся, занятых на заводах Бразилии, самой индустриальной страны Латинской Америки, составляет всего 2,5 млн.

Наплыв рабочих рук из беднейших районов во всех странах огромен, города пробуждают и обманывают /344/ надежды на работу у целых семей, привлеченных стремлением поднять свой жизненный уровень и найти себе место в большом волшебном театре городской цивилизации. Эскалатор в метро представляется воплощением рая на земле, но ведь оттого, что ты поглядишь на это чудо, сыт не будешь. Город делает бедных еще беднее, потому что со всей жестокостью демонстрирует им богатства, которых никогда у них не будет: автомобили, квартиры, машины, всемогущие, как бог и дьявол, и, напротив, отказывает им в надежной работе, в достойном жилище, в полных тарелках на обеденном столе. В одной из служб ООН подсчитали, что по меньшей мере четвертая часть населения латиноамериканских городов обитает «в жилищах, которые не соответствуют современным нормам городского строительства» [103], — пространный эвфемизм, придуманный специалистами для обозначения трущоб, известных как «фавелы» в Рио-де-Жанейро, «кальямпас» — в Сантьяго-де-Чили, «хакалес» — в Мехико, «барриос» — в Каракасе, «барриадас» — в Лиме, «вильяс-мисериас» — в Буэнос-Айресе и «кантегрилес» — в Монтевидео. В лачугах из жести, глины и досок, которые вырастают каждую ночь вокруг городов, собираются «лишние» люди, гонимые в города нищетой и надеждой. «Чайко» на языке кечуа означает «оползень» — именно этим словом перуанцы называют людскую лавину, которая обрушивается с гор на столицу, расположенную на побережье: почти 70% жителей Лимы родом из провинций. В Каракасе их называют «тодерос» («готовые на все»): эти «лишние» люди живут на случайный заработок, добывая работу от случая к случаю или выполняя грязные, а то и преступные поручения, они идут в прислуги, на временную работу — в каменотесы или каменщики, в продавцы лимонада или электрики, в санитары или маляры, в нищие или воры — они на все согласны. Так как число «лишних» людей растет быстрее, чем число «интегрированных», ООН в уже упомянутом исследовании предсказывает, что через несколько лет «в самовольно созданных поселках будет проживать большинство городского населения»,большинство потерпевших крушение. А тем временем система предпочитает «заметать мусор под ковер». Она под угрозой пулеметов сметает «фавелы» с холмов бухты Рио и /345/ «вильяс-мисериас» — из федеральной столицы, убирает тысячи и тысячи «лишних» людей с глаз долой. Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес ловко маскируют нищету, порожденную системой; скоро в этих городах, где проматывается богатство, создаваемое целой Аргентиной и целой Бразилией, на виду останется только витрина процветания, а не его издержки.

Международная система эксплуатации, от которой давно страдают страны Латинской Америки, воспроизводится и внутри их национальных хозяйств.Современная промышленность концентрируется в портах и районах-экспортерах, то есть в пределах зон, в которых предыдущая деловая активность уже обеспечила наличие платежеспособного спроса. 80% бразильской промышленности расположено в юго-восточном треугольнике — Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро и Белу-Оризонтн, — в то время как голодный Северо-Восток принимает все меньшее участие в производстве национального промышленного продукта; две трети аргентинской промышленности находится в Буэнос-Айресе и Росарио; в Монтевидео сосредоточено три четверти уругвайской промышленности; то же самое происходит в Чили в городах Сантьяго и Вальпараисо; в Лиме и ее порту сконцентрировано 70% перуанской промышленности [104]. Растущее относительное отставание больших внутренних территорий, погрязших в трясине бедности, вызвано не их удаленностью от центра, как утверждают некоторые, а является результатом прямой или непрямой их эксплуатации со стороны старых колониальных центров, превращенных ныне в центры промышленные. «На протяжении полутора веков пашей истории, — заявляет один аргентинский профсоюзный лидер, — нарушаются все принципы человеческой солидарности, происходит крах веры в идеалы, воспеваемые в гимнах и конституциях, усиливается господство Буэнос-Айреса над провинциями. Армии и таможни, законы, составленные немногими, но от которых страдают многие, правительства, которые, за редким исключением, были агентами иностранного господства, — все было пущено в ход, чтобы построить эту надменную метрополию, концентрирующую власть и богатство. Объяснение этому богатству, которое одновременно является и клеймом на его гордыне, можно найти, только увидев поросшую диким кустарником /346/ провинцию Мисионес, заброшенные поселки Ла-Форесталя, отчаяние обитателей сахарных заводов Тукумана и шахт «Тукуя», покинутые порты на реке Парана, бегство людей из Бериссо; центр изобилия, поддерживаемый институтами власти внутри страны, окружает нищета, и это уже нельзя скрыть, с этим нельзя смириться» [105]. В своем исследовании причин отсталости Бразилии А. Гундер Франк заметил, что если Бразилия — это сателлит Соединенных Штатов, то внутри Бразилии Северо-Восток в свою очередь выполняет функцию сателлита «внутренней метрополии», которая расположена на юго-востоке. Поляризация обнаруживается во многом: не только в том, что огромное большинство частных и общественных инвестиций сконцентрировано в Сан-Паулу, но и в том, что этот город-гигант также присваивает себе незаконным путем капиталы, произведенные всей страной, благодаря убыточному торговому обмену, произвольной политике цен, привилегированной шкале внутренних налогов и массовой утечке мозгов и квалифицированных рабочих рук из отсталых районов [106].

Зависимая индустриализация усиливает концентрацию доходов в региональном и в социальном аспектах. Создаваемое богатство не распространяется на всю страну и на все общество, а только укрепляет существующее неравенство и даже его усиливает. Даже «интегрированные» рабочие, которых становится все меньше, не получают ощутимой выгоды от промышленного роста, только на самых высоких уровнях социальной пирамиды пожинают плоды, для остальных горькие, от увеличения эффективности производства. В Бразилии в 1955—1960 гг. в машиностроительной и электротехнической промышленности, в производстве средств связи и автомобилестроении производительность труда выросла примерно на 130%, но в тот же самый период заработная плата рабочих, занятых в этих отраслях, увеличилась в реальном исчислении лишь на 6% [107]. Латинская Америка предлагает дешевую рабочую силу: в 1961 г. средняя почасовая оплата в Соединенных Штатах повысилась до 2 долл., в Аргентине она /347/ составляла 32 цента, в Бразилии — 28, в Колумбии — 17, в Мексике — 16, а в Гватемале едва достигала 10 центов [108]. С тех пор разрыв увеличился. Чтобы заработать то, что французский рабочий получает в час, бразилец должен проработать в настоящее время два с половиной дня. За десять с небольшим часов работы североамериканский рабочий получает столько, сколько житель Рио-де-Жанейро за месяц. А чтобы получить зарплату выше той, которую получает за восьмичасовой рабочий день рабочий из Рио-де-Жанейро, англичанину и немцу достаточно проработать меньше 30 минут [109]. Низкий уровень заработной платы в Латинской Америке переводится на язык низких цен на международных рынках, где регион предлагает свое сырье, чтобы обогащать потребителей из богатых стран. Напротив, на внутренних рынках, где денационализированная промышленность продает свои товары, цены устанавливаются высокие, чтобы империалистические корпорации получали свои сверхприбыли.

Все экономисты сходятся в признании важности роста спроса как стартовой площадки для промышленного развития. В Латинской Америке «очужестраненная» промышленность не проявляет ни малейшего интереса к увеличению рынка массового спроса, который мог бы расти и горизонтально, и вертикально, если бы осуществлялись глубокие преобразования всей социально-экономической структуры, но это означало бы взрыв нежелательной политической активности. Поскольку профсоюзы в самых больших промышленных городах уничтожены или жестко контролируются, покупательная способность наемного трудящегося населения не растет в достаточной мере, а цены на промышленные товары также не снижаются. Перед нами гигантский регион с рынком, потенциально огромным, но реально суженным из-за нищеты большинства населения. Продукция огромных заводов по производству автомобилей или холодильников предназначена лишь для 5% латиноамериканского населения [110]. Только 1 из 4 бразильцев может считаться реальным /348/потребителем, а 45 млн. бразильцев, вместе взятые, имеют такой же доход, что и 900 тыс. избранных, находящихся на верху социальной лестницы [111].

Экономическая интеграция Латинской Америки под звездно-полосатым флагом

Некоторые наивные люди полагают до сих пор, что страны не выходят за пределы своих границ. Они считают, что Соединенные Штаты почти или совершенно не имеют отношения к латиноамериканской экономической интеграции по той простой причине, что они не входят ни в Латиноамериканскую ассоциацию свободной торговли (ЛАСТ), ни в Центральноамериканский общий рынок. Как того желал Симон Боливар, говорят они, эта интеграция не выходит за пределы, отделяющие Мексику от ее могущественного северного соседа. То, кто придерживается этого наивного мнения, забывают — странная забывчивость, — что целый легион пиратов, торгашей, банкиров, морских пехотинцев, технократов, «зеленых беретов», послов и заправил североамериканских компаний завладевали на протяжении всей трагической истории Латинской Америки жизнью и судьбой большинства народов южной части Западного полушария, что и в настоящее время империя выжимает все соки из промышленности региона. Сила нашего союза — это «сила» отсталых и зависимых стран, соединивших вместе свои рабские цепи.

В официальных документах ЛАСТ обычно превозносится роль частного капитала в развитии процесса интеграции. Но мы уже видели в предыдущих главах, в чьих руках находится этот частный капитал. Например, в середине апреля 1969 г. в Асунсьоне собралась Консультативная комиссия по делам предпринимательства. Она, помимо прочего, вновь подтвердила «ориентацию латиноамериканской экономики в том смысле, что /349/ экономическая интеграция региона должна достигаться главным образом на основе развития частного предпринимательства». Комиссия рекомендовала правительствам ввести общее законодательство для создания «многонациональных предприятий, в которых преобладали бы капиталы и предприниматели стран — членов ЛАСТ». Сохранность замков, таким образом, поручили вору. На конференции глав американских государств в Пунта-дель-Эсте в апреле 1967 г. было решено и занесено в заключительную декларацию, которую сам Линдон Джонсон скрепил золотой печатью, отстаивать создание Общего рынка акций, своего рода биржевой интеграции, которая давала бы возможность в любом месте Латинской Америки купить предприятия, расположенные в любой точке. В других официальных документах дело заходит еще дальше: в них прямо и недвусмысленно рекомендуется денационализировать государственные предприятия. В апреле 1969 г. в Монтевидео было проведено первое отраслевое совещание руководителей мясной промышленности членов ЛАСТ; там было решено «ходатайствовать перед правительствами... о разработке соответствующих мер для передачи в будущем государственных мясокомбинатов частному сектору». Одновременно правительство Уругвая, один из членов которого председательствовал на совещании, выжимало до упора акселератор, проводя политику саботажа против национальных мясокомбинатов — собственности государства в интересах частных иностранных мясохладобоен.

Снижение пошлин, которое постепенно либерализирует торговлю внутри стран — членов ЛАСТ, имеет своей целью реорганизовать в пользу крупных многонациональных корпораций распределение центров производства и рынков Латинской Америки. Верх берет «поэтапная экономика», при которой сначала, что успешно осуществлялось в последние годы, проводится очужестранивание стартовых площадок — индустриальных городов, из которых затем должен будет вестись обстрел регионального рынка в целом. Предприятия Бразилии, наиболее заинтересованные в латиноамериканской интеграции, — это как раз иностранные предприятия[112], особенно самые мощные. Больше половины транснациональных корпораций, в большинстве своем североамериканских, ответивших на анкету Межамериканского банка развития, во второй /350/ половине 60-х гг. планируют или собираются планировать свою деятельность с учетом расширенного рынка ЛАСТ, создавая или укрепляя с этой целью свои региональные отделения [113]. В сентябре 1969 г. Генри Форд II объявил в Рио-де-Жанейро, что хочет включиться в процесс экономического развития Бразилии, «потому что ситуация очень благоприятная. Первоначально наше участие свелось к покупке компании «Виллис оверлэнд ду Бразил», — заявил он на пресс-конференции и подтвердил, что будет экспортировать бразильские машины в различные страны Латинской Америки. «Кейтепиллер трактор», «фирма, которая всегда считала мир единым рынком», — пишет «Бизнес интернэшнл», не замедлила воспользоваться снижением тарифов, как только об этом была достигнута договоренность, и в 1965 г. уже поставляла бульдозеры и запчасти для тракторов со своего завода в Сан-Паулу в разные страны Южной Америки. С тем же проворством «Юнион карбайд» распространяла со своего завода в Мексике электротехнику в различных латиноамериканских странах, воспользовавшись освобождением от таможенных пошлин, налогов и необходимости предварительных вкладов в торговлю на территории ЛАСТ [114].

Обнищавшие, разобщенные, лишенные капитала, с тяжелейшими внутренними структурными проблемами, латиноамериканские страны все больше снижают свои экономические, финансовые и налоговые барьеры, чтобы монополии, которые раньше душили каждую страну в отдельности, могли бы расширить свою деятельность и закрепить новое разделение труда в масштабе региона посредством специализации своей деятельности по странам и отраслям, определения оптимальных размеров для своих предприятий-филиалов, сокращения себестоимости, вытеснения с территории других конкурентов и стабилизации рынков. Филиалы транснациональных корпораций могут планировать завоевание латиноамериканского рынка /351/ только в той мере, в которой оно не затрагивает международной политики, проводимой их головными компаниями. Как мы уже видели в другой главе, нынешнее международное разделение труда определяет для Латинской Америки то же место, что ей отводилось и в прошлом. Новшества могут распространяться только внутри региона. На конференции в Пунта-дель-Эсте главы государств заявили, что «частная иностранная инициатива сможет играть важную роль в обеспечении достижения целей интеграции», и договорились, что Межамериканский банк развития увеличит «суммы, направляемые на кредитование экспорта в межлатиноамериканской торговле».

Журнал «Форчун» называл в 1967 г. «очень соблазнительными» новые возможности, которые латиноамериканский общий рынок открывает перед бизнесменами США: «Латиноамериканский общий рынок превращается в серьезный элемент для разработки планов на будущее. «Форд мотор ду Бразил» намерена четко скоординировать свои действия с «Форд де Архентина», чтобы добиться значительной экономии, производя обе местные модели автомобиля для больших рынков. «Кодак», которая сейчас выпускает фотобумагу в Бразилии, хотела бы производить пленку на экспорт в Мексике и фотоаппараты и проекторы в Аргентине» [115]. Журнал приводит и другие примеры «рационализации производства» и увеличения зоны действия других корпораций, таких, как ИТТ, «Дженерал электрик», «Ремингтон», «Отис элевейтор», «Вашингтон файрстоуи», «Вестингауз электрик» и «Америкэн машин энд фаундри». Девять лет тому назад Рауль Пребиш, горячо защищая ЛАСТ, писал: «Другой аргумент, который я часто слышу повсеместно от Мехико до Буэнос-Айреса, проезжая через Сан-Паулу и Сантьяго, сводится к тому, что Латиноамериканский общий рынок предоставит иностранной промышленности возможности для экспансии, которых сегодня она не имеет на наших рынках... Существует опасение, что преимущества общего рынка будут использоваться в основном иностранной промышленностью, а не национальной... Я разделял это опасение и продолжаю разделять его не только из-за развитого воображения, но и потому, что убедился в реальности этой угрозы на практике...» [116] /352/

Это признание не помешало ему подписать некоторое время спустя документ, в котором подтверждается, что «иностранному капиталу, без сомнения, принадлежит важная роль в развитии наших экономик» в связи с развитием процесса интеграции [117], и предлагается учредить смешанные общества, в которых «латиноамериканский предприниматель будет участвовать действенно и равноправие». Равноправно? Конечно, равноправие дело хорошее. Анатоль Франс замечательно сказал, что закон в его величественном равноправии запрещает как богатому, так и бедному спать под мостом, просить милостыню на улицах и красть хлеб. Но все дело в том, что на нашей планете в наше время на одну-единственную компанию — «Дженерал Моторз» — работает столько человек, сколько составляет все активное население Уругвая, и получает она за один только год доход в четыре раза больше, чем весь национальный валовой продукт Боливии.

Корпорации знают по опыту предыдущих интеграционных процессов все выгоды положения нечужеродного участника капиталистического развития в других регионах. Не напрасно общий товарооборот североамериканских филиалов, разбросанных по всему свету, в шесть раз превышает стоимость экспорта Соединенных Штатов[118]. В Латинской Америке, как и в других регионах, не действуют жесткие антитрестовские законы Соединенных Штатов. Здесь иностранные компании беззастенчиво превращают названия стран, в которых они действуют, в собственные псевдонимы. Первый договор в рамках ЛАСТ был подписан в августе 1962 г. между Аргентиной, Бразилией, Чили и Уругваем, но в действительности его подписали ИБМ, ИБМ, ИБМ и еще раз ИБМ. Договор уничтожал ограничения и таможенные барьеры в торговле стационарными установками и их компонентами между четырьмя странами и в то же время повышал налоги на импорт этого оборудования в регионе. ИБМ «внушила /353/ правительствам, что, если они снимут препятствия в торговле между собою, она построит заводы в Бразилии и Аргентине...» [119]. Ко второму соглашению, подписанному теми же странами, присоединилась Мексика: тогда PKА и «Филлипс оф Эйндхоувен» предложили ввести льготы в обмене оборудованием для радио и телевидения. И так далее... Весной 1969 г. девятое соглашение было посвящено разделу латиноамериканского рынка оборудования для выработки, передачи и распределения электроэнергии между «Юнион карбайд», «Дженерал электрик» и «Сименс».

В свою очередь Центральноамериканский общий рынок, рожденный стремлением к объединению деформированных и рахитичных экономик пяти стран, послужил лишь тому, что слабые национальные производители тканей, красок, медикаментов, косметики и галет были мгновенно сметены, а доходы компаний «Дженерал тайр энд раббер компани», «Проктер энд Гэмбл», «У. Р. Грейс», «Колгейт-пальмолив», «Стерлинг продактс» или «Нэшнл бискуитс» увеличились, и сфера их деятельности расширилась [120]. Отмена таможенных пошлин сопровождалась в Центральной Америке усилением барьеров против внешней иностранной конкуренции (чтобы хоть как-то это назвать), с тем чтобы разместившиеся в регионе иностранные компании могли продавать дороже и с большей выгодой. «Субсидии, полученные при помощи протекционистских тарифов, превышают общую стоимость продукции, созданной отечественным производством», — заключает Роджер Хансен [121].

Иностранные компании, как никто другой, умеют считать свое и чужое. Какой смысл, например, строить им в Уругвае или, скажем, в Боливии, Парагвае или Эквадоре, при их крошечных рынках, огромный автомобильный завод, мощные металлургические печи или крупный завод химических продуктов? И вот выбраны иные трамплины в соответствии с размерами внутренних рынков и возможностями их роста. Тормозится рост уругвайского завода пневматических шин, в большой степени зависящего от «Файрстоун», хотя филиалы той же «Файрстоун» в Бразилии и Аргентине расширяются с видами на интеграцию. /354/ По тем же самым причинам «Оливетти», итальянское предприятие, захваченное «Дженерал электрик», должно производить свои пишущие машинки в Бразилии, а счетно-вычислительные — в Аргентине. «Эффективное размещение ресурсов требует неравномерного развития различных зон страны или региона», — утверждает Роузенстейн-Роуден [122], и латиноамериканская интеграция также должна иметь свои северо-востоки и свои «полюса развития». В отчете о восьми годах деятельности «Договора Монтевидео», провозгласившего создание ЛАСТ, уругвайский делегат заявил, что «различия в уровнях экономического развития (между разными странами) все больше обостряются», потому что простой рост торговли при обмене взаимными уступками может только увеличить ранее сложившееся неравенство между привилегированными центрами развития и обреченными на застой районами. Представитель Парагвая со своей стороны жаловался в том же духе: он утверждал, что слаборазвитые страны, как это ни абсурдно, субсидируют индустриальное развитие наиболее передовых стран зоны свободной торговли, поглощая их продукцию по высоким внутренним ценам при одновременных таможенных послаблениях; он также сказал, что ухудшение условий торговли внутри ЛАСТ одинаково пагубно влияет на его страну, как и на страны за пределами этой зоны: «За каждую тонну импортируемых из зоны товаров Парагвай вынужден поставлять две». Существуют, заявил представитель Эквадора, «одиннадцать стран с разным уровнем развития, соответственно имеющие больше или меньше возможностей в использовании ими преимуществ зоны свободной торговли, что ведет к поляризации выгод и потерь...». Колумбийский представитель пришел к «единственному заключению: программа либерализации торговли благоприятствует в возрастающей прогрессии трем самым большим странам» [123].По мере /355/ того как интеграция будет идти вперед, малые страны будут лишаться своих таможенных доходов, которые в Парагвае составляют почти половину национального бюджета, в обмен на сомнительную выгоду получать, например, из Сан-Паулу, Буэнос-Айреса или Мехико автомобили, сделанные теми же самыми компаниями, которые уже их продают из Детройта, Волфсбурга или Милана [121]. Такова правда, которая пробивается сквозь все приукрашивания. Успешное образование Андского пакта, объединяющего тихоокеанские страны, — реакция на очевидную гегемонию трех самых больших стран ЛАСТ: малые страны пытаются создать свой союз.

Несмотря на все трудности, какими бы непреодолимыми они ни казались, рынки расширяются но мере того, как сателлиты втягивают новых сателлитов в орбиту своей зависимости. Во времена диктатуры Кастело Бранко Бразилия подписала договор о гарантиях для иностранных инвестиций, по которому правительство брало на себя ответственность за риск и убытки по любой сделке. Характерно, что чиновник, заключавший этот договор, защищал его унизительные условия перед конгрессом, напирая на то, что «в ближайшем будущем Бразилия станет вкладывать капиталы в Боливии, Парагвае или Чили и тогда ей понадобятся договоры такого же типа» [125]. Действительно, все правительства, которые создавались в Бразилии после государственного переворота 1964 г., следовали тенденции, согласно которой их страна выступает по отношению к соседям как «субимпериалистическая» держава. Весьма влиятельная армейская группа правит своей страною как ярый представитель североамериканских интересов в регионе, призывая Бразилию осуществлять на юге полушария гегемонию наподобие той, от которой страдает по вине Соединенных Штатов и сама Бразилия. Генерал Голбери Коуту-э-Силва проповедует новую /356/ доктрину «предначертания судьбы». Этот идеолог «субимпериализма» писал в 1952 г., что подобное «предначертание судьбы» для Бразилии тем более оправданно, что до района Карибского бассейна наши интересы не пересекаются с интересами наших старших братьев с севера...» [126]. Генерал Коуту-э-Силва — нынешний президент отделения «Доу кемикл корпорейшн» в Бразилии. Такое стремление осуществлять своего рода субгосподство имеет, несомненно, многочисленные прецеденты в истории — от разрушения Парагвая ради интересов британского банка в войне 1865 г. до отправки бразильских войск для поддержки высадки морских пехотинцев США в Санто-Доминго ровно век спустя.

В последние годы явно ожесточилась борьба между засевшими в правительствах Бразилии и Аргентины представителями интересов империализма по поводу жгучей проблемы лидерства на континенте. Все указывает на то, что Аргентина не в состоянии принять мощный вызов Бразилии — Бразилия имеет вдвое большую территорию и население, в четыре раза превышающее население Аргентины, она производит в три раза больше стали, в два раза больше цемента и вырабатывает вдвое больше электроэнергии, коэффициент обновления ее торгового флота в пятнадцать раз выше. Кроме того, в последние два десятилетия она имела более высокие темпы экономического развития. До недавнего времени Аргентина производила больше легковых автомобилей и грузовиков, чем Бразилия. Но если сохранятся нынешние темпы развития, бразильская автомобильная индустрия окажется в 1975 г. в три раза мощнее аргентинской. Морской флот, который в 1966 г. был равен аргентинскому, в 1975 г. будет равняться флоту всей Латинской Америки, вместе взятой. Бразилия открывает перед иностранными инвестициями свой огромный потенциальный рынок, свои баснословные природные богатства, свою территорию, которая имеет большое стратегическое значение в качестве плацдарма, так как граничит со всеми южноамериканскими странами, кроме Эквадора и Чили. В этой стране созданы все условия для того, чтобы североамериканские компании, обосновавшиеся в ней, двигались вперед семимильными шагами, поскольку Бразилия имеет более /357/ дешевую и более обильную рабочую силу, чем ее главная соперница. Не случайно третья часть готовой продукции и полуфабрикатов, которые продаются внутри ЛАСТ, производится в Бразилии. В этой стране во многом будет решаться вопрос, быть ли Латинской Америке свободной или зависимой. Возможно, американский сенатор Фулбрайт не вполне отдавал отчет в том, насколько пророческими являются его слова, когда в 1965 г. он во всеуслышание заявил, что Бразилии предназначено быть руководительницей Латиноамериканского общего рынка.

«Никогда мы не будем счастливы, никогда!» — предсказывал Симон Боливар

Для того чтобы сегодня североамериканский империализм мог использовать интеграцию, с тем чтобы укрепить свое господство в Латинской Америке, в прошлом было необходимо, чтобы вчера Британская империя с той же целью разобщала наши страны. Наш архипелаг наций, не связанных между собой, появился как следствие раскола нашего национального единства. Когда народы с оружием в руках завоевали независимость, Латинская Америка возникла на арене истории, объединенная общими традициями, она была территориально едина и говорила в основном на двух языках общего происхождения — испанском и португальском. Но нам не хватало, как указывает Триас, одного из важнейших условий для того, чтобы создать единую великую нацию: нам не хватало экономической общности.

«Полюса» процветания той эпохи, которые развивались, дабы удовлетворить европейские нужды в ценных металлах и сельскохозяйственных продуктах, не были связаны между собой: ось веера находилась по другую сторону океана. Люди и капиталы по воле судеб занимались то добычей золота, то сахара, то серебра или индиго, и только крупные порты и столицы, эти пиявки, присосавшиеся к производящим регионам, существовали постоянно. Латинская Америка рождалась как единое целое в воображении и надеждах Симона Боливара, Хосе Артигаса и Хосе де Сан-Мартина, но заранее была обречена на раздробление самой уродливостью колониальной системы. Портовые олигархии укреплялись благодаря свободной торговле, структурно эклектичной, которая была источником их доходов. Эти просвещенные торгаши не могли служить идеалам национального единства, которое в Европе /358/ и Соединенных Штатах воплощала именно буржуазия. Англичане, ставшие наследниками Испании и Португалии, со времен, предшествовавших независимости, усиливали разъединение на протяжении всего прошлого века с помощью интриг дипломатов в белых перчатках, вымогательства банкиров и умения торговцев обольщать. «Родина для нас — это Америка», — провозгласил Боливар, но Великая Колумбия распалась на 5 стран, а освободитель умер, потерпев поражение. «Никогда мы не будем счастливы, никогда!» — сказал он генералу Урданете. Преданный Буэнос-Айресом, Сан-Мартин снял с себя знаки отличия командующего, а Артигас, который называл своих солдат американцами, отправился в Парагвай умирать в изгнании, вице-королевство Ла-Платы распалось на четыре части. Франсиско де Морасан, основатель Федеративной республики Центральной Америки, был расстрелян [127], и эта часть Америки разбилась на 5 частей, к которым затем прибавилась Панама, отторгнутая от Колумбии Теодором Рузвельтом.

Результат налицо: в настоящее время транснациональная корпорация действует более последовательно и с большим чувством локтя, чем группа островов, которая называется Латинской Америкой, разделяемая множеством границ и взаимным непониманием. Какую интеграцию могут осуществить между собой страны, которые не спаяны внутренне? Каждая страна страдает от глубоких шрамов на теле, от острых социальных конфликтов и неразрешенных противоречий между огромными пустынями на периферии и городскими оазисами. Эта драма воспроизводится в масштабах всего континента. Железные и шоссейные дороги, построенные для вывоза продукции за границу по самому кратчайшему пути, — яркое /359/ свидетельство бессилия или неспособности Латинской Америки вдохнуть жизнь в план создания единой нации. Бразилия не имеет постоянной сухопутной связи с тремя своими соседями — Колумбией, Перу и Венесуэлой, а города Атлантического побережья лишены прямой телеграфной связи с городами побережья Тихого океана, и телеграммы из Буэнос-Айреса в Лиму или из Рио-де-Жанейро в Боготу неизбежно должны идти через Нью-Йорк; то же самое происходит с телефонной связью между странами Карибского бассейна и Южной Америкой. Латиноамериканские страны продолжают отождествлять себя каждая со своим главным портом, отрицая свои общие корни и свою реальную самобытность; почти вся внутрирегиональная торговля осуществляется по морю: внутреннего транспорта фактически не существует. Дело доходит до того, что какой-нибудь международный картель по морским перевозкам устанавливает тарифы и маршруты, как ему вздумается, а Латинская Америка вынуждена страдать от непомерных тарифов и абсурдных маршрутов. Из 118 регулярных морских линий, существующих в регионе, только 17 функционируют под флагами стран региона; фрахты ежегодно обескровливают латиноамериканскую экономику на 2 млрд. долл. [128] Так, товары, отправленные из Порту-Алегри в Монтевидео, быстрее доходят по назначению, если следуют через Гамбург; то же самое происходит с уругвайской шерстью, путешествующей в Соединенные Штаты, — плата за перевозку из Буэнос-Айреса в какой-нибудь порт в Мексиканском заливе уменьшается более чем на одну четверть, если путь лежит через Саутгемптон [129]. Доставка леса из Мексики в Венесуэлу обходится в два с лишним раза дороже, чем его транспортировка из Филадельфии в Венесуэлу, хотя Мексика, если посмотреть на карту, расположена намного ближе. Прямая перевозка химических продуктов из Буэнос-Айреса до Тампико (Мексика) стоит намного дороже, чем если их отправить через Новый Орлеан [130].

Сами Соединенные Штаты, надо отметить, ставили целью добиться и добились совсем иной судьбы. Уже /360/ через 7 лет после достижения независимости 13 колоний удвоили свою территорию, а еще 4 года спустя они на деле добились единства, создав единый рынок. В 1803 г. они купили у Франции по смехотворной цене территорию Луизианы, благодаря чему снова удвоили свою территорию. Затем настал черед Флориды, а в середине прошлого века — захвата и отторжения половины Мексики во имя «предначертания судьбы». Далее последовали покупка Аляски, захват Гавайских островов, Пуэрто-Рико и Филиппин. Колонии превратились в нацию, а нация стала империей, причем произошло это во имя практического осуществления целей, ясно выраженных и с давних пор лелеемых «отцами-основателями». В то время как северная часть Америки росла, развиваясь в рамках своих расширяющихся границ, южная часть, устремляясь вовне, разрывалась, как граната, на мелкие осколки.

Нынешний процесс интеграции не возвращает нас к нашим истокам, но приближает нас к достижению наших целей. Уже Боливар утверждал — и это было точное предсказание —что Соединенным Штатам, похоже, предназначено самим провидением покрыть всю Америку язвами нищеты, прикрываясь именем свободы. И уж конечно ни «Дженерал моторз», ни ИБМ не будут так любезны, чтобы взметнуть вместо нас наши старые знамена единства и освобождения, потерпевшие в прошлом поражения; и не современные предатели возродят к жизни дело наших национальных героев, которых их предки когда-то подло предали. Чтобы возродить Латинскую Америку, надо сначала вымести в море много накопившейся в ней гнили. Обездоленные, униженные, проклятые — вот в чьих руках решение этой задачи. Национальное освобождение Латинской Америки — это прежде всего задача социальная; чтобы Латинская Америка могла родиться заново, надо сначала свергнуть ее нынешних хозяев, и это должна совершить страна за страною. Время восстаний и перемен уже настало. Некоторые страны верят, что судьбой распоряжаются боги, но истина в другом: судьба — в руках людей. И эта истина должна быть наконец-то осознана нами. /361/

Примечания

1. Сорок лет назад североамериканские капиталовложения в обрабатывающую промышленность составляли лишь 6% от общего объема капиталовложении в Латинской Америке. В 1960 г. они составляли уже 20% и продолжали расти, пока не достигли одной трети всех инвестиций (Naciones Unidas, CEPAL. El financiamiento externo de Am?rica Latina. Nueva York—Santiago de Chile, 1964).

2. Secretar?a General de la OEA. El financiamiento externo para el desarrollo de la Am?rica Latina. Washington, 1969. Документ ограниченного пользования.

3. Данные Департамента торговли Соединенных Штатов и Межамериканского комитета «Союза ради прогресса» (Secretar?a General de la OEA. Op. cit.).

4. P. A. Baran, Р. М. Sweezy. El capital monopolista. M?xico, 1971.

5. J. J. Servan-Schreiber. El desaf?o americano. Santiago de Chile, 1968.

6. Цит. пo: A. Parera Dennis. Naturaleza de las relaciones entro las clases dominantes argentinas y las metr?polis. — “Fichas de investigaci?n econ?mica y social”, Buenos Aires, die. 1964.

7. Minist?rio do Planejamento e Coordena??o Geral. A industrializa??o brasileira: diagn?stico e perspectivas. Rio de Janeiro. 1969.

8. D. C?neo. Comportamiento у crisis de la clase empresaria. Buenos Aires, 1967.

9. Чили, Колумбия и Уругвай тоже пережили процессы индустриализации, вызванные падением импорта в те же периоды, которые здесь описываются. Уругвайский президент Хосе Батлье-и-Ордоньес (1903—1907 и 1911—1915) до избрания выступал глашатаем буржуазной революции в Латинской Америке. Восьмичасовой рабочий день был введен в законодательном порядке в Уругвае раньше, чем в Соединенных Штатах. В своем опыте welfare slate Батлье не только не ограничился претворением в жизнь самого передового для своего времени социального законодательства, но и изо всех сил способствовал культурному развитию и просвещению масс; он национализировал сферу общественных услуг и некоторые существенно важные с экономической точки зрения сферы производства. Однако он не затронул власти землевладельцев, не национализировал ни банковское дело, ни внешнюю торговлю. В настоящее время Уругвай страдает от последствий этих упущений Батлье (возможно, неизбежных) и от предательства его преемников.

10. «Переход к внутреннему производству какого-то определенного товара едва “заменяет” лишь очень незначительную часть прибавочной стоимости, которая раньше создавалась за пределами этой экономики... По мере того как потребление этого “замененного” товара быстро расширяется, спрос, порожденный импортом, может в краткий срок свести на нет валютные возможности» (М. dе С. Tavares. О processo do substitu??o de importa??es como modelo de desenvolvimento recente na Am?rica Latina. CEPAL—ILPES. R?o do Janeiro, s. f.).

11. I. Vi?as y E Gastiazoro. Econom?a y dependencia (1900—1968). Buenos Aires, 1968.

12. Министр экономики так отвечал на вопрос корреспондента журнала «Висион» 27 ноября 1953 г.: «Какие еще отрасли, помимо нефтяной промышленности, Аргентина хотела бы развивать в сотрудничестве с иностранным капиталом?» — «Чтобы дать наиболее точный ответ, назовем, по степени важности, нефть... Во-вторых, металлургическую промышленность... Нефтехимическую... Производство частей для транспорта... И производство в стране дизельных моторов» (Цит. по: A. Parera Dеnnis. Op. cit.).

13. О. Ianni. О colapso do populismo no Brasil. Rio de Janeiro, 1968.

14. L. Martins. Industrializa??o, burguesia nacional e desenvolvimento. R?o de Janeiro, 1968.

15. F. H. Cardoso. Ideolog?as de la burguesia industrial en sociedades dependientes (Argentina у Brasil). M?xico, 1970.

16. F. Bourricaud, J. Bravo Bresani, Н. Favre, J. Piel. La oligarqu?a en el Per?. Lima, 1969 (цифра взята из статьи Фавра).

17. R. Lagоs Escobar. La concentraci?n del poder econ?mico. Su teor?a. Realidad chilena. Santiago de Chile, 1961; V. Tr?as. Reforma agraria en el Uruguay. Montevideo, 1962. Работы публикуют неопровержимые данные: несколько сот семей владеют фабриками и землями, крупными торговыми предприятиями и банками.

18. «Мексиканские капиталисты становятся все более гибкими и честолюбивыми. Пользуясь свободой предпринимательства, которая послужила им отправным пунктом для сколачивания состояния, они располагают разветвленной сетью каналов, которая всем им, или по крайней мере самым могущественным, дает возможность постоянно преумножать и переплетать свои связи на основе дружбы, делового сотрудничества, браков, кумовства, взаимных услуг, членства в определенных клубах или объединениях, постоянных собраний и, конечно, близости их политических взглядов» (A. Aguilar Monteverde. — In: El milagro mexicano. M?xico, 1970).

19. Речь идет о Карлосе Пеллегрини. Когда «Джокей клаб», воздавая должное его заслугам, опубликовал речи Пеллегрини, автор изъял из них те, что содержали идею о необходимости индустриального развития.

20. Речь министра Элио Белтрана на обеде в Торговой ассоциации Рио-де-Жанейро (“Correio do Povo”, 24 de mayo de 1969).

21. CEPAL—BNDE. Quince a?os de pol?tica econ?mica en el Brasil. Santiago de Chile, 1965.

22. Один экономист, горячий сторонник иностранных инвестиций по имени Эухенио Гудин, подсчитал, что только по этой статье Бразилия подарила североамериканским и европейским компаниям не менее миллиарда долларов; Моасир Пайшан оценивает привилегии, предоставленные автомобильной промышленности в период ее создании, в сумму, равную национальному бюджету страны. Паоло Шиллинг указывает, что в то время, как бразильское государство предоставляло крупным международным корпорациям массу привилегий и позволяло им получать максимум прибылей при минимуме инвестиций, оно отказывало в помощи Национальному заводу моторов, созданному в период правления Варгаса. Впоследствии, при правительстве Кастело Бранко, это государственное предприятие было продано «Альфа-Ромео» (Brasil para extranjeros. Montevideo, 1966).

23. M. V. Queiroz. Os grupos multibilion?rios. — “Revista do Instituto de Ci?ncias Sociais”. Rio de Janeiro, jan.—dez. 1965.

24. Комиссия пришла к заключению, что в 1968 г. иностранный капитал контролировал 40% рынка капиталов Бразилии, 62% — ее внешней торговли, 82% — морских перевозок, 67% — внешних воздушных перевозок, 100% — производства автомобильного транспорта, 100% — пневматических шин, более 80% — фармацевтической промышленности, около 50% — химической, 59% — машиностроения, 62% — заводов деталей к автомобилям, 48% — производства алюминия и 90% — цемента. Половина иностранных капиталов принадлежала компаниям Соединенных Штатов, далее по степени важности шли западногерманские фирмы. Кстати, заслуживает внимания растущий удельный вес инвестиций Федеративной Республики Германии в Латинской Америке. Из каждых двух автомобилей, производимых в Бразилии, один сходит с конвейера «Фольксвагена» — главного производителя региона. Первый автомобильный завод в Южной Америке был немецкого происхождения — «Мерседес-Бенц» в Аргентине, основанный в 1951 г. «Байер», «Хёхст», БАСФ и «Шеринг» владеют значительной частью химической промышленности в латиноамериканских странах.

25. Специальное приложение к «Ныо-Йорк таймс» от 19 января 1969 г.

26. S. Nicolau. La inversi?n extranjera directa en los pa?ses do la ALALC. M?xico, 1968.

27. R. Garcia Lupo. Contra la ocupaci?n extranjera. Buenos Aires, 1968.

28. Цит. no: Naciones Unidas, CEPAL. Estudio econ?mico de Am?rica Latina, 1968. Nueva York—Santiago de Chile, 1969.

29. Репортаж в журнале «Висион» 3 февраля 1967 г.

30. J. L. Сесе?a. Los monopolios en M?xico. M?xico, 1962.

31. J. L. Сeсe?a. M?xico en la ?rbita imperial. M?xico, 1970; A. Aguilar, F. Carmona. M?xico, riqueza y miseria. M?xico, 1968.

32. Доклад министра Роберто Кампоса парламентской комиссии по изучению торговых сделок, совершенных между национальными и иностранными компаниями. Машинописный вариант. Палата депутатов, Бразилиа, 6 сентября 1968 г. Некоторое время спустя Кампос опубликовал любопытную интерпретацию националистской деятельности правительства Перу. По его мнению, экспроприация «Стандард ойл» правительством генерала Веласко Альварадо была не чем иным, как «демонстрацией мужской силы». Национализм, писал он, не имеет иной цели, кроме удовлетворения примитивной потребности человеческого существа в ненависти. Однако, добавил, он, «гордость не рождает инвестиций, не увеличивает притока капиталов...» (в газете «Глобо» 25 февраля 1969 г.).

33. S. Lichtensztejn, А. Соuriel. El FMI y la crisis econ?mica nacional. Montevideo, 1967; V. Tr?as. La crisis del Imperio. Montevideo, 1970.

34. Ф. Гаспариан в газете «Коррейо да Манья» от 1 мая 1968 г.

35. Secretar?a General de la OEA. Op. cit.

36. “International Banking Survey. Journal of Commerce”, New York, 25 feb. 1968.

37. R. A. Bennett у К. Аlmоnti. International Activities of United Slates Banks. — “The American Banker”. New York, 1969.

38. Minist?rio do Planejamento e Coordina??o Econ?mica. Programa de A??o Econ?mica do Governo. R?o de Janeiro, nov. 1964. Два года спустя, выступая в университете Маккензи в Сан-Паулу. Кампос подчеркивал: «Поскольку страны в процессе становления национального хозяйства не располагают ресурсами для создания современной экономики (в противном случае они не были бы слаборазвитыми), то им позволительно принимать помощь от всех желающих рискнуть в том замечательном предприятии, которым является прогресс, чтобы получить и свою долю прибылей».

39. «Переводы из Бразилии растут после принятия законодательства 1965 г., — отмечал орган Департамента торговли Соединенных Штатов. — Увеличивается поток прибылей, дивидендов и концессионных платежей; сроки и условия займов зависят от договоренности с Международным валютным фондом» (“International Commerce”, 24 apr.1967).

40. Secretar?a General do la OEA. Op. cit. Уже президент Кеннеди признавал, что в 1960 г. «из слаборазвитых стран, которые нуждаются в капиталах, мы извлекли 1300 миллионов долларов, в то время как туда экспортировали только 200 миллионов инвестиционных капиталов» (речь перед участниками конгресса АФТ — КПП в Майами 8 декабря 1961 г.).

41. Таинственные «ошибки и упущения» вылились между 1955 и 1966 гг. в сумму более чем миллиард долларов в Венесуэле, 743 млн. — в Аргентине. 614 млн. — в Бразилии. 310 млн. — в Уругвае (Naciones Unidas, CEPAL. Op. cit.).

42. “Fichas de investigaci?n econ?mica y social”. Buenos Aires, jun. 1965.

43. Чепраков В. А. Государственно-монополистический капитализм. М., 1964; Р. А. Ваran у Р. М. Swееzу. Op. cit.; V. Тr?аs. Op. cit.

44. “О Estado de S?o Paulo”, 24 jan. 1963.

45. “International Commerce”, 4 febr. 1963.

46. “Wall Street Journal”, 31 jan. 1968.

47. “International Commerce”, 17 jul. 1967.

48. Secretar?a General de la OEA. Op. cit.

49. См., например, текст договора, подписанного 21 мая 1963 г. между МБР и правящими органами департамента Монтевидео о расширении канализационной сети.

50. См., например, текст договора, подписанного 1 апреля 1966 г. между МБР и университетом Сан-Симон в Кочабамбе (Боливия) о совершенствовании преподавания сельскохозяйственных наук.

51. Документ, опубликованный в газете «Йа», Монтевидео, 28 мая 1970 г.

52. "Panorama", Centro de Estudios y Documentaci?n Sociales. Mexico, nov.—dic. 1965.

53. Диктатуре Дювалье было также обещано в знак признательности шоссе, ведущее к аэродрому. И. Пфлом (Arena of Decision. Latin American Crisis. New York, 1944) и Дж. Джересси (The Great Fear in Latin America. New York, 1965) сходятся во мнении, что это был откровенный подкуп. Однако Соединенные Штаты не выполнили обещания, данного Гаити. «Папа Док» Дювалье, страж смерти в мифологии воду, был взбешен. Рассказывают, что он даже призвал на помощь дьявола, чтобы отомстить Кеннеди, и удовлетворенно рассмеялся, когда узнал, что пули в Далласе оборвали жизнь американского президента.

54. Репортаж Дж. А. Гейер в «Майами геральд» 24 декабря 1966 г.

55. Заявление перед комиссией палаты представителей (N. W. Sоdr?. Hist?ria militar do Brasil. R?o de Janeiro, 1965).

56. Fr. В. Pike. The modern History of Per?. New York, 1968.

57. A. Canelas. Radiograf?a de la Alianza para el Atraso. La Paz, 1953; M. B. Gumucio y otros. Guerrilleros y generales sobre Bolivia. Buenos Aires, 1968, J. Gunther. Inside South America. New York, 1967.

58. Дочь Дэвида Пэгги Рокфеллер немного спустя решила отправиться в Рио-де-Жанейро и поселиться в «фавеле» под названием Жакарезиньо. Ее отец, один из самых богатых людей в мире, приехавший в Бразилию с деловыми целями, лично посетил бедный домишко, который выбрала Пегги, попробовал скудную еду, с ужасом удостоверился, что крыша дома протекает, а под дверью шмыгают крысы. Уходя, он оставил на столе чек на сумму с несколькими нулями. Пегги прожила там несколько месяцев как сотрудница «Корпуса мира». Чеки продолжали поступать. Каждый из них был равен сумме, которую хозяин дома мог заработать за десять лет тяжкого труда. Когда Пегги, наконец, уехала, дом и семья из Жакарезиньо преобразились. Ни одна «фавела» не была обставлена с такой роскошью. Пегги свалилась на ее хозяев прямо с неба. Это было все равно, что выиграть во всех лотереях разом. Дом, где жила Пегги, сделался чем-то вроде рекламной витрины режима. В репортажах по телевидению и радио, в газетных и журнальных статьях его безудержно рекламировали. Хозяева его стали примером, которому должны были подражать все бразильцы: хозяин якобы выбился из нищеты благодаря своему неиссякаемому трудолюбию и бережливости. А все оттого будто бы, что он не тратит на водку свой заработок, теперь у него есть телевизор, холодильник, новая мебель, его дети одеты и обуты. Пропаганда забыла одну маленькую деталь: визит «волшебницы» Пегги. В Бразилии 90 млн. жителей, а «чудо» произошло только с одним из них.

59. Hickenlooper Amendment, Section 620, Foreign Assistance Act. He случайно этот законодательный текст толкует именно о мерах, принимаемых в ущерб американским интересам «на первое января 1962 г. или в дальнейшем». 16 февраля 1962 г. губернатор Леонел Бризола экспроприировал телефонную компанию бразильского штата Рио-Гранди-ду-Сул, принадлежавшую «Интернэшнл телефон энд телеграф корпорейшн», и это решение осложнило отношения между Вашингтоном и Бразилиа. Компания не принимала компенсацию, предложенную правительством.

60. “International Commerce”, 10 apr. 1967.

61. Цит. по: NACLA Newsletter, may—juny 1970.

62. ADELA Annual Report, 1968. — In: NACLA. Op. cit.

63. Banco Interamericano de Desarrollo. D?cimo informe anual, 1969. Washington, 1970.

64. The World Bank, IFC and IDA. Policies and Operations. Washington, 1962.

65. The World Bank, IFC and IDA. Op. cit.

66. «Наши программы помощи зарубежным странам... стимулируют развитие новых рынков для американских предприятий... и ориентируют экономику стран-импортеров капитала на систему свободного предпринимательства, в рамках которой могли бы процветать американские фирмы» (Е. R. Black — “Columbia Journal of World Business”. № 1, 1965).

67. Naciones Unidas, CEPAL. Op. cit.: Estudio econ?mico de Am?rica Latina, 1969. Nueva York—Santiago de Chile, 1970.

68. Согласно прогнозам Латиноамериканского института экономического и социального планирования (La brecha comercial у la integraci?n latinoamericana. M?xico—Santiago de Chile, 1967).

69. P. Jel?e. Le pillage du Tiers Monde. Paris, 1966.

70. С 1966 по 1968 г. кофе дал Колумбии 74% всех поступлений от экспорта; Бразилии —43%; Сальвадору — 48%; Гватемале — 42% и Коста—Рике — 36%. Бананы принесли Эквадору 71% валютных поступлений, Панаме — 54% и Гондурасу — 47%. Никарагуа на 42% зависела от хлопка. Доминиканская республика на 56% — от сахара. Мясо, кожа и шерсть обеспечили Уругваю 83% его валютных поступлений, а Аргентине — 38%. Медь дала 74% поступлений от торговли Чили и 26% поступлений Перу; олово — 54% всего экспорта Боливии. Венесуэла получила от нефти 93% своей валюты (Naciones Unidas CEPAL. Op. cit.). Что касается Мексики, то «она более чем на 30% зависит от трех продуктов, более чем на 40% — от пяти продуктов и более чем на 50% — от десяти продуктов, в большинстве своем не промышленных, которые экспортируются главным образом на североамериканский рынок» (Р. Gonz?lez Casanova. La democracia en M?xico. M?xico, 1965).

71. М. D. Pollner. — In: INTAL—BID. Los empresarios y la integraci?n de Am?rica Latina. Buenos Aires, 1967.

72. Central ?nica de Trabajadores de Chile. Am?rica Latina, un mundo que ganar. Santiago de Chile, 1968.

73. Instituto Latinoamericano de Planificaci?n Econ?mica y Social. Op. cit.

74. A. Emmanuel. El cambio desigual. M?xico, s. f.

75. Цит. по: A. Gunder Frank. Toward a Theory of Capitalist Underdevelopment. Введение в антологию "Underdevelopment", s. f.

76. Л. Делуот (The Future of Latin American Exports to the United States: 1965 and 1970. New York, 1970) публикует очень красноречивый список действующих ограничений на импорт латиноамериканской продукции.

77. Н. Мagdоff. Op. cit.

78. “Fator”, R?o de Janeiro, nov.—dez. 1968.

79. С. Quijano. Las v?ctimas del sistema. — “Marcha”, Montevideo. 23 oct. 1970.

80. “New York Times”, 3 apr. 1968.

81. Secretar?a General de la OEA. Op. cit. Широкий опрос североамериканских филиалов в Мексике, проведенный в 1969 г. по поручению Фонда торговой палаты США, выявил, что головные компании Соединенных Штатов запрещали продавать свою продукцию за рубежом половине предприятий из числа участвовавших в опросе: филиалы созданы вовсе не для этого (М. S. Wionczek. La inversi?n extranjera privada en M?xico: problemas y perspectivas. — “Comercio exterior”, M?xico, oct. 1970). В 1963 г. доля экспорта промышленных товаров относительно валового промышленного продукта в Аргентине, Бразилии, Перу, Колумбии и Эквадоре не превысила 2%; в Мексике она равнялась 3,7%, а в Чили — 3,2% (А. Феррер в уже цитированном коллективном труде: INTAL—BID. Los empresarios у la integraci?n de America Latina. Buenos Aires, 1967).

82. Naciones Unidas, CEPAL. Op. cit.

83. “Journal do Comercio” R?o de Janeiro, 23 mar. 1950.

84. C. Furtado. Um projeto para o Brasil. R?o de Janeiro, 1968.

85. “International Commerce”, 24 apr. 1967.

86. I. Vi?as, Е. Gastiazoro. Op. cit.

87. A. Garc?a. Las constelaciones del poder y el desarrollo latinoamericano. — “Comercio exterior”, M?xico, nov. 1969.

88. Разумеется, этот механизм не нов. Мясокомбинат «Англо», постоянно терпя убытки в Уругвае, получал субсидии от государства, а его 6 тыс. мясных лавок в Лондоне приносили миллионный доход, поскольку каждый килограмм уругвайского мяса продается там по цене, в четыре раза превышающей ту, которую Уругвай получает за экспорт (G. Bernhard. Los monopolios у la industria frigor?fica. Montevideo, 1970).

89. Заявление президента Сальвадора Альенде, сделанное агентству Франс Пресс 12 декабря 1970 г.

90. Данные, опубликованные газетой «Расон», Буэнос-Айрес, 2 марта 1970 г.

91. «Итоги развития автомобильной промышленности» (“Conjuntura Econ?mica”, febr. 1969).

92. NACLA Newsletter, apr.—may 1969.

93. М. S. Wionczek. La transmisi?n de la tecnolog?a a los pa?ses en desarrollo: proyecto de un estudio sobre M?xico. — “Comercio exterior”, M?xico, mayo 1968.

94. V. L. Urquidi. — In: Obstacles to Change in Latin America. London, 1967.

95. М. Sadosky. Am?rica Latina у la computaci?n. — “Gaceta de la Universidad”. Montevideo, mayo 1970.

96. O. J. Maggiolo. — In: Hacia una pol?tica cultural aut?noma para Am?rica Latina. Montevideo, 1969.

97. G. Lagos у otros. Las inversiones multinacionales en el desarrollo y la integraci?n de Am?rica Latina. Bogot?, 1968.

98. R. Рrebisсh. La corporaci?n international en el desarrollo latinoamericano. — “Desarrollo”, Bogot?, en. 1970.

99. Цит. no: A. Gunder Frank. Lumpenburgues?a: lumpendesarrollo. Montevideo, 1970. Иностранные филиалы всегда намного более современные, чем национальные предприятия. В текстильной промышленности, например, одном из последних оплотов национального капитала, уровень автоматизации чрезвычайно низок. По данным ЭКЛА, в 1962 и 1963 гг. 4 страны Европы вложили в новое оборудование для своей текстильной промышленности сумму, в шесть раз превышающую ту, что вложила в ту же отрасль в 1964 г. вся Латинская Америка.

100. В европейской промышленности в 1957 г. — более свежих данных не существует — североамериканские филиалы обеспечивали большее количество рабочих мест на единицу вложенного капитала, чем в Латинской Америке (Secretar?a General de la OEA. Op. cit.).

101. Naciones Unidas, CEPAL. Op. cit.

102. F. S. O'Brien. The Brazilian Population and Labor Force in 1968. Документ для служебного пользования министерства планирования и всеобщей координации. Рио-де-Жанейро, 1969.

103. Naciones Unidas, CEPAL. Estudio econ?mico de Am?rica Latina, 1967. Nueva York—Santiago de Chile, 1968.

104. Naciones Unidas, CEPAL. Op. cit.

105. Письмо Р. Онгаро из тюрьмы (“De Frente”. Buenos Aires, 25 sept. 1969).

106. A. Guilder Frank. Capitalism and Underdevelopment in Latin Am?rica. New York, 1967.

107. Министерство планирования и всеобщей координации. Op. cit.

108. 3. И. Романова. Экономическая экспансия США в Латинской Америке. М., 1963.

109. Данные С. Бёна, американского специалиста в области организации труда (“Journal do Brasil”, R?o de Janeiro, 5 jan. 1969).

110. A. Gunder Frank. Op. cit.

111. Naciones Unidas, CEPAL. Estudio sobre la distribuci?n del ingreso en Am?rica Latina. Nueva York—Santiago de Chile, 1967. «В Аргентине во времена, предшествующие 1953 г., имел место серьезный процесс прогрессивного перераспределения дохода. Судя по данным за 3 года, на которые имеется детальная информация такого рода, именно в 1953 г. неравенство было наименьшим, в то время как в 1959 г. оно стало намного больше... В Мексике в наиболее напряженный период между 1940 и 1964 гг. имелись признаки, позволяющие предположить, что потери в доходах были не только относительными, по и абсолютными для 20% семей с самым низким жизненным уровнем».

112. М. Vinhas de Quеiroz. Op. cit.

113. Г. Лагос (Las inversiones multinacionales en el desarrollo y la integraci?n de Am?rica Latina. Bogot?, 1968) указывал, что экспорт 74% предприятий, выпускающих химические и нефтехимические продукты, искусственное волокно, электронные приборы, промышленное и сельскохозяйственное оборудование, оргтехнику, моторы, медицинские инструменты, стальные трубы и другую продукцию, не выходил за рамки региона, при этом широко использовались льготы, предоставляемые ЛАСТ.

114. “Business International”, LAFTA, Key America's 200 million Consumers. Отчет о проведенном исследовании, июнь 1966 г.

115. “Fortuno”, jun. 1967.

116. R. Prebisch. Problemas de la integraci?n econ?mica. — “Actualidades econ?micas financieras”. Montevideo, en. 1962.

117. Prebisch, Sanz de Santamar?a, Mayobre y Herrera. Proposiciones para la creaci?n del Mercado Com?n Latinoamericano. Документ, представленный президенту Фрего в 1966 г.

118. Дж. Полк (U. S. Council of the International Chamber of Commerce) и С. П. Кайндлебедже (Massachusetts Institute of Technology) в издании госдепартамента (The Multinational Corporation, Office of External Research. Washington, 1969) приводят весьма красноречивые данные и мнения относительно «североамериканизации» мировой капиталистической экономии.

119. “Business International”. Op. cit.

120. E. Lizano. El problema de las inversiones extranjeras en Centroam?rica. — “Revista del Banco Central de Costa Rica”, sept. 1966.

121. Цит. по: NACLA Newsletter, jan. 1970.

122. Р. N. Rosenstein-Rodan. Reflections of regional development.— In: INTAL—BID. Op. cit.

123. Sesiones extraordinarias del Comit? Ejecutivo Permanente de la ALALC, jul.—sept. 1969. Apreciaciones sobre el proceso de integraci?n de la ALALC. Montevideo, 1969. Интеграция как простой процесс снижения торговых барьеров, считает директор ЮНКТАД в Нью-Йорке, будет поддерживать «высокоразвитые анклавы посреди континента, переживающего общий застой» (Сидней Делл в коллективном труде: The Movement Foward Latin American Unity. New York—Washington—London, 1969).

121. Цит. по: NACLA Newsletter, jan. 1970.

125. V. Trias. Imperialismo y geopol?tica en Am?rica Latina. Montevideo, 1967. Уругвай принял, например, обязательство увеличить свой импорт оборудования из Бразилии в обмен на такие услуги, как поставка бразильской электроэнергии в северную зону страны. В настоящее время уругвайские департаменты Артигас и Ривера не могут увеличить потребление электроэнергии без разрешения Бразилии.

126. G. do Couto е Silva. Os aspectos geopol?ticos do Brasil. R?o de Janeiro, 1952.

127. «Он приказал приготовить оружие, обнажил голову, приказал прицелиться, поправил паводку, приказал открыть огонь и упал; потом поднял окровавленную голову и сказал: «Я жив». Новый залп добил его» (G. Bustamante Maceo. Historia militar de El Salvador. San Salvador, 1951). На площади Тегусигальпа каждое воскресенье по вечерам оркестр играет легкую музыку у подножия бронзовой статуи Морасана. Однако надпись на ней лжет: перед нами вовсе не конная статуя предводителя борьбы за центральноамериканское единство. Гондурасцы, которые отправились в Париж некоторое время спустя после расстрела Морасана, чтобы заказать скульптору памятник по заданию правительства, растратили деньги на развлечения и по дешевке купили на барахолке статую маршала Нея. Трагедия Центральной Америки быстро превращалась в фарс.

128. Naciones Unidas, CEPAL. Los fletes mar?timos en el comercio exterior de Am?rica Latina. Nueva York—Santiago de Chile, 1968.

129. E. Angulo H. — In: Integraci?n de Am?rica Latina, experiencias y perspectivas. M?xico, 1964.

130. S. Dell. Experiencias de la integraci?n econ?mica en Am?rica Latina. M?xico, 1966.

"LEFTBLOG" AndrewRosdolsky

Поиск по этому блогу

ЭДУАРДО ГАЛЕАНО - ВСКРЫТЫЕ ВЕНЫ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ (продолжение)