Жижек, Каллиникос, Холлоуэй: Идея коммунизма

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Жижек, Каллиникос, Холлоуэй: Идея коммунизма (расшифровка)

29.04.2011 в События

Дискуссия между Славоем Жижеком, Алексом Каллиникосом и Джоном Холлоуэем состоялась на ежегодной конференции 1-5 Июля 2010 года, организатором которой выступает Социалистическая Рабочая Партия Великобритании. Тема конференции не теряет своей актуальности и сегодня. Представленная далее расшифровка включает только программные речи участников; прения и обсуждения между участниками не представлены, но доступны в виде оригинальной видеозаписи с русскими субтитрами*.

Салли Кэмпбелл:

Сегодня мы будем обсуждать коммунизм. Меня зовут Салли Кэмпбелл, и я буду председателем этого собрания. Cегодня у нас есть 3 отличных докладчика. Во-первых, Алекс Каллиникос, профессор Центра Европейских Исследований в Королевском Колледже Лондона, автор многих философских книг, в том числе последней книги «Сжигая Иллюзии», классического изложения идей Карла Маркса. Также Джон Холлоуэй, профессор Института Гуманитарных и Социальных Наук Независимого Университета Пуэбла в Мексике, автор известной книги «Изменить мир не захватывая власти», новое издание которой выходит в сентябре, а также книги «Расколоть капитализм». И наконец, Славой Жижек, философ, автор десятков книг, последняя из которых «Жизнь при конце света».

Я предлагаю каждому из докладчиков изложить свои основные идеи. В это время наши коллеги в красных футболках будут обходить зал. Здесь собралось более тысячи человек, поэтому если вы хотите что-то добавить или задать вопрос, пожалуйста, запишите свой вопрос и отдайте им. После того, как я представлю всех докладчиков, мы перейдем к дискуссии.

Предоставляю слово Алексу Каллиникосу.

Алекс Каллиникос:

Большое спасибо! Пару месяцев назад я был в Южной Африке. Я пошел в музей апартеида в Йоханнесбурге, удивительный памятник системе расового угнетения в Южной Африке. Около музея я расплакался, потому что осознал, что апартеид — вся система и институты расового угнетения — сведены к нескольким экспонатам. Первые несколько десятилетий моей жизни меня учили тому, что апартеид – это естественный элемент мира. И вдруг, то, что я знал на уровне интеллекта, я испытал на эмоциональном уровне. Апартеида, системы угнетения, больше нет. Конечно, в мире есть и другие проблемы, но этой уже не существует. Это был чудесный момент. Мне бы хотелось однажды, возможно через несколько десятилетий, сходить в музей капитализма.

Хотелось бы, чтобы всю систему можно было убрать, как апартеид. Но в связи с этим возникает вопрос: «В какой системе я должен жить, чтобы попасть в музей капитализма?» И ответ — в коммунистической. Коммунизм – это в первую очередь альтернатива капитализму. Я бы хотел сказать несколько слов о классическом марксистском понимании коммунизма. В последние несколько лет эту идею вернули в список интеллектуальных дискуссий, благодаря работе Славоя и французского философа Алена Бадью. На мой взгляд, это положительная тенденция, потому что при столкновении с серьезным кризисом капитализма необходимо говорить не о контроле капитализма, не о реформе капитализма, а о замене его чем-то новым. И коммунизм, коммунистические идеи подходят на роль альтернативы капитализму. Итак, что же такое коммунизм? Маркс и Энгельс дали классическое определение коммунизму в «Коммунистическом Манифесте», где они говорят: «Для нас коммунизм – это реальное движение, которое упраздняет современную систему». Мне кажется, что это очень важно: коммунизм, по крайней мере, для Маркса, – это не идея, это реальный революционный процесс, который упраздняет капитализм. В связи с этим вызывают скептицизм многочисленные обсуждения идеи коммунизма, вместо движения за его воплощение в жизнь. Но это, конечно, не все, что Маркс говорит о коммунизме. В «Капитале» он называет его правлением союза производителей, то есть те, кто работает, кто производит богатство, должны коллективно контролировать производственные ресурсы общества. И в «Критике Готской программы» он также говорит о принципе, который будет руководить коммунистическим обществом, принципе «от каждого по способностям, каждому по потребностям», принципе радикально эгалитарном. Общество распределяет на основании того, в чем люди нуждаются, а требует от людей не то, что готово им заплатить, т.е. участия в производстве не на основании материального вознаграждения, а на основании тех способностей, которые они могут привнести в процесс производства.

Я ни в коем случае не считаю, что коммунизм ограничивается идеями Маркса, в первую очередь из-за марксистской критики утопии социализма, т.е. создания идеальных схем коммунистического общества. На мой взгляд, он говорит слишком мало о том, как должно выглядеть коммунистическое общество, и эту дискуссию необходимо продолжить. Но мне кажется, что он обладает относительно краткими интуитивными истинами, которые составляют основу хорошего понимания коммунизма. Я считаю их лучшими, чем некоторые современные дискуссии, как, например, работы Бадью, которые колеблются между очень абстрактным понятием коммунизма как идеи равенства, слишком абстрактным, потому что организация производства даже не затрагивается; и, с другой стороны, слишком конкретным обсуждением коммунизма в маленьком городе, затем коммунизма в большом городе с обсуждением реальных коммунистических партий, которые зачастую являются сталинистскими партиями, скомпрометированными фундаментальными уступками. Работам Бадью не хватает двух вещей.

Во-первых, критики политических устоев, потому что когда Маркс говорит о реальных действиях по упразднению современной системы, почвой, из которой вырастают эти движения, основание любого коммунистического движения – это капиталистическое общество и его противоречия. Бадью этого не упоминает.

Во-вторых, работам Бадью не хватает идеи самоэмансипации рабочего класса, которая является фундаментальной в представлении Маркса о том, как будет преобразовано общество. Другими словами, достижение коммунизма – это действие самих угнетенных, никто не может сделать этого за них. Возвращаясь к Славою и Джону, я думаю, они оба согласны с необходимостью критики политических устоев. Я уверен, что Джон согласен с идеей самоэмансипации, хотя наши понимания самоэманспации разнятся, и мне было бы интересно услышать мнение Славоя по этому вопросу, потому что это понятие является основным для истинного коммунистического преобразования, реальности коммунистического преобразования. Но мне кажется, у нас есть разногласия по некоторым идеям, и я бы хотел потратить время, которое у меня осталось… (Сколько времени у меня осталось? 7 минут, этого должно хватить) на обсуждение наших разногласий.

Современная дискуссия по коммунизму концентрируется на идее обычного человека, идее широко распространенной в радикальных левых движениях. Идея простого человека настолько влиятельна, что часто обсуждается коммонизм вместо коммунизма. Идея заключается в том, что в мире существует множество полезных вещей: природные ископаемые, человеческая изобретательность и ее плоды… И эти полезные вещи находятся в коллективной собственности. Проблема в том, что капитализм захватывает эти вещи и использует их в своих целях. И это, в общем, не просто основной недостаток капитализма, это его движущая сила. Конечно, в мире много полезных вещей, которые являются продуктом коллективного производства или коллективной собственности. И абсолютно верно, что капитализм постоянно похищает их. Маркс говорит об этом через идею накопления капитала, захват контроля над ключевыми производственными ресурсами, который делает капиталистическую систему возможной. Джон, Дэвид Харви и другие исследователи подчеркивали, что этот захват коллективной собственности – это современное свойство капитализма, это не просто что-то, случившееся в прошлом, он продолжается постоянно. Но я считаю, что не стоит сводить капитализм только к этому, как делают некоторые авторы. Я не говорю, что Славой или Джон это делают, но, например, Хардт и Негри в своей последней книге. В сущности, они сводят капитализм к захвату коллективной собственности, превращая его во внешнюю силу, которая вторгается и отбирает товары, используя их в своих целях. Эта идея – фундаментальное непонимание Маркса и капитализма.

Для Маркса капитализм – это социальное взаимоотношение, которое определяется в первую очередь, но не исключительно, эксплуатационными отношениями между капиталом и трудом. Эти отношения не навязаны извне. Для обеих сторон этих отношений, эксплуатируемых работников и эксплуатирующих капиталистов, эта связь между собой – основное определение социального положения. Почему это так важно? Может показаться, что я отвлекаюсь на какую-то странную абстракцию, но это важно, потому что это помогает нам понять, что происходит с капитализмом сегодня. Взглянем на Китай, своеобразную страну-фантазию защитников капитализма. Конечно, правда, что общественные ресурсы переходят в частные руки, что происходит становление класса частных капиталистов как социальной и экономической силы за счет разграбления земли, находящейся в коллективной собственности, и других товаров. Однако, это не самое главное в Китае. Что важнее, мы наблюдаем процесс очень стремительного капиталистического развития, которое подразумевает масштабное создание и увеличение производительности за счет коллективной эксплуатации рабочих.

Компания Фоксконн производит огромное количество ай-подов, ай-фонов и т.д., которые пользуются таким спросом. Эта компания владеет одним комплексом на юго-востоке Китая, где работают 300 тыс. человек. Это является ключевым моментом того капиталистического процесса, который сейчас происходит в Китае. Он подразумевает увеличение производительности труда на основании интенсивной эксплуатации. Это означает, и Маркс настаивает на этом, что коммунизм заключается не в том, чтобы просто вернуть то, что украл капитал, общественные ресурсы, которые существовали до образования капиталистических отношений. Что значительно важнее для коммунизма – это захват производительных мощностей, которые были созданы в рамках капиталистических отношений. Маркс придерживается восхитительно противоречивого взгляда на капитализм как на ужасную разрушительную силу, но, в то же время, как на огромное увеличение производительной силы, захват которой составляет основную цель революции. Почему это имеет политическое значение? Потому что, в конце концов, все сводится к власти.

Взаимоотношения между капиталистом и работником не навязаны извне. Эксплуататор и эксплуатируемый привязаны друг к другу в отношениях взаимозависимости. Взаимозависимость – это ключевое понятие. Другими словами, работник зависит от капиталиста, потому что работник владеет только трудом, он должен работать на капиталиста, быть эксплуатированным. Но, с другой стороны, капиталист зависит от работника, его труд – это источник прибыли капиталиста. Когда труд рабочих исчезает, исчезает и капитализм. И это не просто абстрактная идея. Давайте вернемся к Китаю, так называемому будущему капитализма. В последние недели происходит огромнее количество забастовок нового рабочего класса. Они останавливают процесс производства, добиваются увеличения зарплат, смещают силу в отношениях между капиталом и трудом. Это и есть основная идея коммунизма. И это та идея, которая существовала до Маркса, которую можно проследить у радикальных французских коммунистов. Основной силой коммунизма должна быть именно рабочая сила, которую использует и эксплуатирует капитал. Но именно потому, что ее эксплуатируют, у нее появляется способность совершить революцию, победить капитализм и установить коммунизм.

Салли Кэмпбелл:

Наш следующий докладчик – Славой Жижек.

Славой Жижек:

Я очень рад, что мы можем сразу вступить в диалог. Сначала позвольте мне плохую шутку: когда вы ранее сказали, что были в Южной Африке и расплакались, я думал, потому что Англия проиграла Германии (Жижек имеет ввиду игру на Чемпионате мира по футболу в 2010 году — прим. перев.). Я разделяю ваше неприятие дешевого патриотизма. Когда Словения проиграла Англии, моего сына чуть не избили, потому что он болел за Англию.

Да, я искренне разделяю вашу замечательную идею посмотреть на себя из будущего музея капитализма. Но первая плохая новость – я уже видел пару таких музеев. К сожалению, уже существуют музеи «совкокоммунизма» практически во всех постсоциалистических европейских странах. В одном из таких музеев в Будапеште я купил замечательную вещь: свечу – фигурку Сталина. Вы поджигаете свечу…

Я также разделяю первую половину вашей критики Бадью. Это абсолютно сознательное, потому что невозможно обвинить его в том, что он этого не замечает, он абсолютно сознательно противиться самой идее, что критика политической экономии должна быть присуща коммунизму. Несмотря на то, что он это отрицает, Бадью, безусловно, кантианец. Даже его видение коммунистической идеи пронизано кантовской регулятивной идеей. И он противится взаимодействию этой идеи и реальной социальной жизни. Для него это историзм, вы попадаетесь в ловушку историков. На мой взгляд, необходимо переключиться с Канта на Гегеля. Для Гегеля идея – это не идеал, не антоним реальности, но что-то, что само в себе содержит потенциал для реализации. Это может показаться идеализмом, но это именно то, о чем говорил Маркс, о создании коммунизма как реального движения. Возможно, наши разногласия начинаются с определения этого реального движения.

Позвольте мне сделать эмпирическое замечание. Я был в Китае 3-4 недели назад, когда начались эти забастовки. Возможно, то, что мне там рассказывали – это манипуляция, хотя это рассказывали не официальные представители, а мои коллеги. Они говорят, что эти забастовки будут терпеть только до определенного момента, предусмотренного коммунистической партией. Они считают, что единственный способ ускорить развитие Китая, вернуть экономический импульс в ситуации мирового кризиса – это увеличить покупательскую способность рабочего класса. Возможно, это несколько цинично. Они говорят, что недовольство было всегда, но что загадка: почему вдруг забастовки не только позволены, но и положительно освещены СМИ. Раньше при упоминании слова «независимый профсоюз», ты не успевал закончить предложение, у тебя уже был билет на поезд в один конец до Монголии. И вдруг забастовки получают положительную оценку в официальных СМИ. Но мой пример для вас будет именно Китай.

Мои друзья пытаются убедить меня, что хотя их эксплуатируют… и я полностью с вами согласен, что история Фоксконна просто смешна, но самая лучшая часть этой истории – это вот что. Я думаю, вы знаете ее лучше меня, она была опубликована. Знаете, как отреагировал Фоксконн? Это просто смешно. Это лучший пример жестокого цинизма, патриархальной заботы, человеческих отношений в капитализме. Чтобы остановить волну самоубийств, Фоксконн сделал 3 вещи. Во-первых, все, кто работает на Фоксконн, должны были подписать отказ от самоубийства, обещание, что они себя не убьют. И это не шутка, что самое невероятное. Во-вторых, и здесь мы переходим к более зловещим вещам, они должны были подписать юридический договор, что если они заметят сотрудника в депрессии, с суицидальными настроениями, они должны выдать его руководству, чтобы те привлекли психиатра. И наконец, и это не шутка, как вы говорили, на заводах очень мало места, и большая часть работ проводится на верхних этажах. Поэтому самоубийства, как правило, совершали, выпрыгнув из окна. Они натянули большие сетки.

Но трагедия ситуации в том, что, несмотря на все это, те, кто может переехать в эти большие индустриальные города, как Шанхай и другие, считают, что им повезло. Настоящая проблема – это окружение. Там люди живут в совершенно других условиях, полубезработные фермеры. Но существует немаловажное движение, почему мне кажется, мы должны проявить больше милосердия к Китаю. Эти бедные фермеры, которые остались позади капиталистического движения, начинают создавать организации, в китайских масштабах, десятками, а по некоторым данным, сотнями, миллионов людей. Автономные организации фермеров. А коммунистическая партия считает, что если они ограничат это движение сейчас, это приведет к взрыву, поэтому они всерьез рассматривают возможность признания этих организаций в качестве какого-то партнера. Возможно, это просто старая фашистская формула, корпоративные организации, возможно, это что-то большее.

Но с чем я не согласен… Мне кажется, вы несколько несправедливы. Я готов взять на себя вину, чтобы коллективная собственность заработала.

Я принимаю все это во внимание: труд, эксплуатацию, подчиненность капиталу. Постараюсь выразить свою точку зрения максимально жестко и открыто, чтобы спровоцировать ответную атаку. Я заявляю, как и в прошлом году, что, чтобы уловить динамику современного капитализма, идеи эксплуатации уже недостаточно. Чтобы уловить динамику капитализма, необходимо принимать во внимание, во-первых, новую важную роль сырья в качестве источника богатства. Для Маркса оно практически не существовало. Ирония в том, что когда Маркс в «Капитале» пытается показать, что природные ресурсы не могут быть источником богатства, с точки зрения ценности, знаете, что он берет в пример? Нефть. Год назад меня перебили, поэтому я хочу повторить свою провокацию: этот пример очень прост. Если приложить теорию Маркса к современной Венесуэле, невозможно не признать, что Чавес эксплуатирует США. Это не так, но именно поэтому необходимо пересмотреть некоторые вещи. Во-первых, природное сырье, во-вторых – так называемую интеллектуальную собственность. И здесь проблема коллективной собственности жизненно важна. Я приведу тот же пример что и год назад: как этот странный человек, который сейчас счастливо катится к банкротству, Билл Гейтс, стал самым богатым человеком в мире? Я не верю в классическое марксистское объяснение о сверхэффективной эксплуатации, я считаю, необходимо вернуться к понятию ренты, которая подразумевает иную эксплуатацию. Билл Гейтс богат не потому, что он эксплуатирует своих работников, а потому, что он присвоил часть того, что должно быть коллективной собственностью. Каждый из нас должен заплатить ему, чтобы оставаться в общественном пространстве, принимать участие в интернет-пространстве, социальном, и т.д. Для меня это логика приватизации общественной собственности.

Дам вам минутку справиться с этим маленьким сердечным приступом…

Эта проблема связана с тем, что Маркс называл «общий интеллект». Это одна из лучших его идей. Помните, где он говорит о том, что когда знание станет одним из основных источников богатства, капитализм распадется. Он приближается к экономическому детерминизму. Но Маркс не принял во внимание возможность того, что это общественное знание, практическое знание, производственное знание, может быть снова приватизировано. И хотя я согласен с вами в том, что коллективное всегда захватывали, я также согласен с теми, кто заявляет, что сегодня эта история получила новое, совсем неожиданное для Маркса развитие. Это было вступление. Теперь перейдем к боле короткой части, к основной части.

Я зачитаю вам список, потому что, как я говорил ранее, я – жертва жестокой метафизической концепции линейности времени. Я, безусловно, поддерживаю коммунизм, но мы, левые, должны всегда помнить о провале 1990-х. Распались не только конкретные сталинские государства, но теперь, 20 лет спустя, становится очевидно, что потерпели крах и медленно исчезают демократические «государства благоденствия». И наконец, то, с чем вы, скорее всего, не согласитесь. Все те, кто критиковал этих близнецов, эти две версии социализма, западное демократическое «государство благоденствия» и сталинское, обычно критиковали их с точки зрения мечты о советах, немедленной демократии и т.д. Я считаю, что необходимо отказаться от этого. Эта мечта перенесла несколько смертей: культурную революцию в Китае, в 68-ом и т.д. Это иллюзия — идея о том, что рабочий класс проснется и создаст какую-ту прямую демократию и т.д.

Во-вторых, здесь собрались антикапиталисты. Надеюсь, с этим согласятся все. Вы заметили, что сегодня, как заметил один мой друг из Индии, замечательное выражение, развилась перегрузка критики ужасов капитализма. Сегодня нет ничего проще, чем быть антикапиталистом. СМИ атакуют коррумпированные банки, корпорации, загрязняющие окружающую среду, использующие детский труд и т.д. Сказать, что неправильно, очень просто.

Можно быть антикапиталистом, но почему-то его всегда персонифицируют: коррупция здесь, коррупция там. Они не обращают внимания на то, что это проблема системы. Даже Обама, которого я все еще хоть немного уважаю, меня разочаровал своей реакцией на разлив нефти Бритиш Петролеум. Меня не подкупили Бритиш Петролеум, я тоже считаю, что они отвратительны, я просто говорю о том, что столкнувшись с катастрофой с непредсказуемыми последствиями, вместо того, чтобы решать ее радикально, с привлечением всех, возможно, даже армии… По крайней мере, американская армия сделала бы что-то полезное, вместо того, чтобы убивать афганцев… Что он сделал вместо этого? Он превратил эту катастрофу в типичную правовую частную проблему с поиском виноватого. Я накажу BP, я заставлю их заплатить. Это просто смешно. Это невозможно.

Учитывая масштабы кризиса, который, безусловно, впереди, необходимо то, что я не могу не назвать коммунистическим подходом. Мобилизация за пределами рынка и правовых рамок. Я считаю, что проблема коммунизма вот в чем. Я думаю, с этим вы согласитесь: основная идея Маркса о том, что настоящая проблема свободы – это не политическая система, не эти снисходительные статистические измерения, которые западные страны применяют к странам третьего мира: У вас свободные выборы? Независимые ветви власти? И т.д. Настоящим мерилом свободы выступает то, что многие недальновидно считают аполитичным сектором общественных отношений: производство, эксплуатация, семья и т.д. Именно здесь определяется свобода. Именно поэтому я считаю, что современный капитализм с основной идеей «Эта компания коррумпирована, вот та компания, BP и т.д.» остается в рамках правового подхода. Необходимо расширить политическую демократию, что невозможно, и т.д.

Подведу итог, потому что мне бы хотелось вступить в дискуссию с Вами, Джон, с Вашим легендарным заявлением, которое я надеюсь, я неправильно понял. Я не уверен, что правильно Вас понял. Вы так радикально интерпретируете то, что Гегель назвал бы «подкопом»: если невозможно противостоять власти напрямую, необходимо провести эту локальную работу, не нужно захватывать власть, нет необходимости в жестокости. Мне нравится Ваша работа, КГБ так и поступило. Ваши примеры, и я веду речь о практике, это не риторическая глупость, Ваши примеры предполагают не только сильное, но и эффективное государство. Хотя местные коммунисты делают свою работу, на заднем фоне всегда присутствует государство.

Во-вторых, что делать? Или, если поставить вопрос наивно, насколько буквально стоит принимать… (пауза)

Насколько буквально стоит принимать эту власть? Я Вас как товарища сознательно провоцирую. Что бы Вы сказали Моралесу? «Не горячитесь, делайте свою работу на более низком уровне»? И я обращаю внимание не на Чавеса, а на Моралеса. Если мы можем захватить власть, почему не сделать этого? В сотрудничестве со всеми этими местными движениями, которым Вы так симпатизируете, мы можем вести работу… Я мог бы говорить долго, но сделаю еще одно замечание. Те, кто мечтают об обществе будущего, обычно говорят, что это утопия, это невозможно. Да-да, я вижу Ваш сердитый взгляд… Для глаз идеалиста я как красная тряпка… Когда нам говорят «невозможно», это слово удивительным образом ведет себя в нашем идеологическом пространстве. С одной стороны, логика подсказывает, что практически все становится возможным, особенно в области свободного времени, науки. Будет возможно изменить свой характер, избавиться от плохих воспоминаний, слетать на Луну. В этих сферах все возможно. Но при переходе к социальным проблемам невозможного становится все больше. Официальная позиция: «Конечно, мы сможем летать на Луну, на Венеру, стать бессмертными, почему нет?» Но можно ли немного изменить систему здравоохранения? «Ни в коем случае, это невозможно!» Что возможно, а что – нет – это основное идеологическое противостояние современности. Наше послание должно быть, конечно, в разумных пределах, в пределах того, что кажется нам невозможным в социально-идеологическом пространстве: «Вы правы, это невозможно. Смотрите и учитесь, мы сделаем невозможное».

(Слово берет Джон Холлоуэй)

Джон Холлоуэй:

Большое спасибо, я рад быть снова здесь. Немного пугает, сколько народу собралось, эта очередь, все ждут… Боже, что вы все здесь делаете? Почему вы все хотите поговорить о коммунизме? И, возможно, мы все здесь, потому что мы коммунисты? И это, конечно, только начало, потому что, что мы подразумеваем под этим? Мне очень понравилась идея Алекса о музее капитализма. Проблема только в том, где он. Он говорит, что он конечно, в коммунизме, но где этот коммунизм? Я боюсь, что коммунизм становится какой-то страной Оз, где-то там далеко, а ведь это неправда. Коммунизм здесь и сейчас и от этого надо отталкиваться. Если мы хотим коммунизма, и мы — коммунисты, то надо понимать, что коммунизм уже здесь. Я говорю об этом, потому что сам видел шокирующий пример. Около 10 дней назад я читал речь в Афинах в общественном парке. Это большой парк в центре города, рядом с тем местом, где полиция застрелила 15-летнего Алексиса Григорополиса в декабре 2008. Среди всех восстаний, последовавших за убийством, было взятие парковки недалеко от места убийства, в центре города. Восставшие снесли стены парковки и переделали ее в красивый сад, которым пользуются жители окрестных домов, дети. Первый раз когда я пришел туда, я подумал: «Это коммунизм, это – революция». И я считаю, что это и есть коммунизм, это именно то, что означает коммунизм. В-первую очередь, потому что сад – символ «Нет», символ «Хватит! Мы не можем дальше жить в капиталистическом мире, создавая и воссоздавая его, потому что он разрушает наше общество очень быстро. Мы должны разорвать эту цепь капитализма сейчас, а не когда-то потом».

Этот отказ продолжать капитализм был основной идеей создания сада. Но этот отказ, этот гнев превратился в созидание, не просто бесконечное отрицание, бесконечное противление. Трансформация гнева в перемены в Афинах, и эта перемена замечательна по двум причинам. Во-первых, этот сад символизирует то, что нужны перемены не только в наших социальных отношениях, но также и в наших отношениях с другими формами жизни. Антикапитализм, коммунизм должен быть основан на других отношениях с растениями и животными, которые нас окружают.

Во-вторых, этот сад создает другие аспекты социальных отношений, это процесс создания трещины в логике капиталистического социального единения. Можно представить себе строителей парка, устанавливающих символические таблички «Капитализму вход воспрещен» вокруг сада, здесь мы создаем что-то другое, новое. Здесь мы не будет делить землю по цене за квадратный метр, здесь мы будем оценивать землю по радости, которую она доставляет нам и нашим детям.

Это некапиталистические социальные отношения, которые противоречат логике капитализма, они сознательно создают отношения, которые асимметричны капиталистическим, отношения горизонтальности, сотрудничества, дружбы, любви. Отношения, которые не укладываются в логику капитализма. Это общественное строение, которое развивает традиции общественности антикапитализма, новый путь, на котором движение пытается само организовываться, принять горизонтальные решения, которые вовлекут в борьбу всех. Сад можно воспринимать как коммунистическое пространство. Коммунизм – это не далекое будущее, ведь мы даже не знаем, будет ли это будущее. Коммунизм существует в щелях капитализма, в щелях капитала, коммунизм существует внутри, против и за пределами капитализма. Он всегда сложен, противоречив. Конечно, есть проблемы и конфликты, конечно, приходится как-то защищать сад от полиции.

Как они создали и поддерживают это общее пространство? Это единственное видение революции, единственное возможное восприятие революции: создание, расширение умножение таких общих пространств, таких трещин доминирования капитализма. Когда начинаешь задумываться, этот парк – не просто крошечный местный пример, как Славой, скорее всего, хотел бы заметить. Подобные примеры существуют повсюду. Народ создает подобные пространства, запретные зоны, в которые они не пускают капитализм, где они развивают свою жизнь согласно другой логике. В Юго-Восточной Мексике, в сапатистских районах, повсюду установлены таблички с надписью «Недобросовестное правительство вон, здесь руководит народ». Эти таблички можно представить себе в парке в Афинах. Это то, что существует вокруг заводов, вокруг свободных общественных движений, то, что все мы делаем в своих отношениях с детьми и близкими. Мы говорим, что капиталу здесь не место, здесь мы развиваем что-то другое, другие социальные отношения. И когда начинаешь думать о коммунизме таким образом, понимаешь, в мире существует не только доминирование, но и трещины, в которых виден коммунизм. Возможно, коммунизм – не совсем верное слово. Больше подходит коммунирование, процесс, в рамках которого народ пытается объединить общество. Коммунизм в полном смысле этого слова — мировая система, в которой мы все участвуем в управлении своей жизнью. Но на данный момент у нас есть эти только движения коммунирования.

Говоря о таких примерах, о коммунировании, и это не микрополитика, я считаю, не стоит считать их автономными, замкнутыми в себе, существует множество трещин разбегающихся в разные направления. И эти трещины сходятся воедино, часто так, как мы не можем предположить. Поэтому когда мы говорим о радикальной социальной перемене, необходимо говорить о слиянии трещин.

Но проблема в том, что у нас нет модели для обсуждения слияния этих трещин. Мы можем заявлять, что для этого необходима какая-то организация, но это должна быть не институционализация, потому что она не работает. Институционализация не работает, потому что эти трещины по своему характеру – новое, порог на пути к новому обществу, новым отношениям. Институционализация – это всегда давление настоящего над будущим, и именно поэтому институционализация не подходит для направления развития этих трещин. Разве мы не организовывали революцию? Невозможно организовать революцию, восстание, ведь это движения, которые никто не контролирует. Мы можем только направлять, провоцировать, расширять, но институализировать, организовать невозможно. И это ответ на вопрос Славоя о Эво Моралесе, когда в Боливии в 2000-2005 появилось взрывное количество трещин, коммунизации. Выборы Моралеса направили этот процесс коммунирования в противоположную сторону, в сторону государственной организации, и во многом привели к заключению этого процесса. Это то, к чему приводит институционализация, коммунирование и государственная организация двигаются в противоположных направлениях.

Как же можно ускорить слияние трещин, процесс коммунизации? Я считаю, что лучший способ – это мыслить категориями резонанса, лучей, света в темноте. Для меня парк в Афинах — это свет, который освещает глубокую темноту. И чем больше мы оглядываемся, тем больше таких лучей мы видим. И мы должны создавать и укреплять эти лучи. Для меня это и есть коммунизм.