"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"
Примечания:
ОТРЫВКИ из книги «РЕВОЛЮЦИОННОЕ САМОУБИЙСТВО»
Перевод Т. Давыдовой
Манифест
Да создастся новая земля. Пусть появится на
свет новое мироздание. Пусть кровавая надпись в небесах возвестит о наступлении
мира. Дайте возможность второму поколению, преисполненному бесстрашия, проявить
силу, пусть на свете станет больше людей, влюбленных в свободу. Пусть красота,
способная исцелять, и сила, которой проникнуты последние объятия, пульсируют в
наших душах, в нашей плоти и крови. Давайте сочинять песни для маршей, пусть
будет не слышно заунывных панихид. Пусть теперь заявит о себе новое племя людей
и пусть оно станет править.
(Маргарет Уолкер. Моему
народу)
В
результате первого судебного разбирательства по делу о смерти полицейского
Джона Фрея меня приговорили к тюремному заключению. Отбывая наказание в
Калифорнийской мужской колонии в Сан-Луисе Обиспо, почти все двадцать два
месяца я провел в одиночном заключении. Моя камера была размером четыре на
шесть метров, и, запертый в ней, я был лишен права на получение печатных
материалов, за исключением книг и документов, имевших непосредственное
отношение к моему судебному делу. Несмотря на строжайшее соблюдение этого
запрета, заключенные из соседних камер, подкараулив момент, когда охранники не
могли этого видеть, иногда подсовывали мне под дверь разные журналы. Так мне в
руки попал выпуск журнала «Эбони» (Ebony)за
май 1970 г .
В журнале была помещена статья, написанная Лейси Банко. В статье обобщались
итоги исследования доктора Герберта Гендина. Он провел сравнительное изучение
случаев самоубийств среди чернокожего населения крупных американских городов.
Доктору Гендину удалось обнаружить, что уровень самоубийств среди негров в
возрасте от 19 до 35 лет увеличился вдвое за последние десять-пятнадцать лет,
превысив показатели по количеству суицидов среди белого населения того же
возраста. Статья произвела на меня огромное впечатление, которое не ослабевает
до сих пор. Долго и напряженно я размышлял о том, что вытекает из данных,
полученных доктором Гендиным.
Эта
статья напомнила мне о классическом труде Дюркгейма под названием
«Самоубийство», которую мне довелось читать в ту пору, когда я изучал
социологию в городском колледже Окленда. По мнению Дюркгейма, все типы самоубийств
связаны с социальными условиями. Он утверждает, что главной причиной, толкающей
человека на самоубийство, является не характер личности, а социальная среда,
окружающая эту личность. Другими словами, получается, что самоубийство
провоцируют, главным образом, внешние, а не внутренние факторы. Поскольку я так
или иначе думал об условиях, в которых живут чернокожие, а также об
исследовании, проведенном доктором Гендиным, я стал развивать анализ Дюркгейма
и использовать его наработки для осмысления опыта проживания негров в
Соединенных Штатах. Со временем на этой основе появилась концепция
«революционного самоубийства».
Чтобы
понять сущность революционного самоубийства, для начала необходимо сформировать
представление о реакционном самоубийстве, ибо эти явления разительно отличаются
друг от друга. Доктор Гендин описывает именно реакционный вариант самоубийства.
В этом случае суицид является ответной реакцией человека, не выдерживающего
давления обстоятельств, обрекающих его на полную беспомощность. В исследовании
доктора Гендина молодые негры оказывались лишены чувства собственного
достоинства, окончательно сломлены гнетом подавляющих обстоятельств и отрицали
свое право на жизнь в качестве людей, которым знакома гордость и свобода.
В
романе Достоевского «Преступление и наказание» можно найти подходящую аналогию.
Один из героев, Мармеладов, человек на редкость бедный, как-то стал доказывать,
что бедность не порок. По его словам, в бедности человек может обрести
врожденное благородство души, чего невозможно достичь, будучи совсем нищим.
Если бедняка можно прогнать палкой, то на нищего замахнутся уже метлой. Почему
так происходит? Обнищавший до предела человек полностью раздавлен, унижен, он
теряет чувство собственного достоинства. Утратив ощущение достоинства, скованный
страхом и отчаянием, человек решается на самоубийство. Так в общих чертах
выглядит картина реакционного самоубийства.
Духовная
гибель, ставшая итогом для миллионов американских негров, связана с реакционным
самоубийством, хотя является опытом более мучительным и ведет к более сильной
деградации. В наше дни примеры такой смерти, поражающей чернокожее население,
встречаются повсеместно. В этом случае жертвы перестают оказывать сопротивление
различным формам угнетения, выпивающим их кровь. За долгое время привычным стал
вопрос: какой толк бороться? Если личность восстает против такой мощной
системы, как Соединенные Штаты, она не выживет в столь неравноправном поединке.
Рассуждая таким образом, многие чернокожие доходили до последней черты, умирая,
скорее, духом, чем телом. Их затягивало в трясину беспросветного отчаяния. И
все же в сердце каждого негра теплится надежда на то, что в будущем жизнь
как-нибудь изменится.
Я не
склонен думать, что жизнь изменится к лучшему без решительного нападения на
Систему[22],
которые продолжают нещадно эксплуатировать «голодных и рабов». Это убеждение
представляет собой ядро теории революционного самоубийства. Отсюда следует, что
лучше противостоять тем силам, которые заставляют меня наложить на себя руки,
чем покорно подчиняться их напору. И хотя я рискую недоучесть непредсказуемость
смерти, все же скажу, что существует, по меньшей мере, возможность, если не
целая вероятность, изменения невыносимых условий. Указанная возможность имеет
важнейшее значение, поскольку большая часть человеческого опыта основывается
исключительно на надеждах, а не на реальном понимании и оценке шансов. И в
самом деле, ведь мы все — и здесь черные и белые ничем не отличаются друг от
друга — больны, одинаково больны, причем смертельно. Однако возникает вопрос:
прежде чем мы умрем, как нам следует жить? Я отвечаю, что мы должны жить, не
теряя надежды и достоинства; если же результатом станет безвременная кончина, у
этой смерти будет такой смысл, какого никогда не может быть у реакционного
самоубийства. В данном случае смерть станет платой за возможность самоуважения.
Если я
и мои соратники развиваем теорию революционного самоубийства, то это не
означает, что мы испытываем непреодолимое желание умереть; наша идея нацелена
на достижение прямо противоположной цели. Наше стремление жить, видя свет
надежды и черпая уверенность в человеческом достоинстве, настолько сильно, что
жизни без этих вещей мы просто не представляем. Когда реакционные силы пытаются
разрушить нас, нам необходимо выступить против них, даже если существует риск
погибнуть. На нас должны замахнуться палкой.
Че
Гевара как-то заметил, что для любого революционера смерть есть самая настоящая
реальность, будущая же победа превращается в голубую мечту. Жизнь человека,
посвятившего себя революции, слишком опасна, поэтому его выживание становится
беспрецедентным чудом. Бакунин, выступавший от лица самой воинствующей группы
социалистов из Первого Интернационала, в своей работе «Катехизис
революционера», высказал похожую мысль. По мнению Бакунина, первый урок,
который начинающий революционер должен крепко-накрепко усвоить, состоит в том,
чтобы прочувствовать собственную обреченность. Пока человек не поймет этого, он
не сможет со всей глубиной осознать главный смысл своей жизни.
Когда
Фидель Кастро и его небольшой отряд находились в Мексике, занимаясь подготовкой
Кубинской революции, большинство из соратников Кастро почти не имело
представлений о правиле, выведенном Бакуниным. За несколько часов до отплытия
на родной остров, Фидель, переходя от человека к человеку, спросил каждого о
том, кого из близких нужно будет уведомить о его смерти, если он погибнет в
бою. Лишь после этого бойцы действительно ощутили смертельную серьезность
революции. Их борьба перестала быть одной романтикой. Революционная борьба
захватывала воображение и страшно воодушевляла; однако, когда вставал простой и
вместе с тем неотступный вопрос о смерти, все впадали в молчание.
Многие
деятели нашей страны, претендующие на звание революционеров, независимо от
цвета кожи, не готовы принять такую суровую реальность. «Черные пантеры» не
сборище смертников; мы также не пытаемся замаскировать под романтической
оболочкой последствия революции, которые мы можем увидеть при жизни. Прочие так
называемые революционеры цепляются за обманчивую иллюзию, убеждающую их в том,
что они могут совершить свою революцию и преспокойненько дожить до глубокой
старости. Но такого не может быть в принципе.
Не
думаю, что мне удастся дожить до завершения нашей революции, и, возможно,
наиболее серьезные члены нашей организации разделяют мой реализм. Поэтому
выражение «революция в пределах нашей жизни» означает для меня нечто иное, чем
для других людей, привыкших использовать те же слова. Я считаю, что революция
будет развиваться на моих глазах, однако я не ожидаю того, что успею
насладиться ее плодами. В противном случае появится неразрешимое противоречие.
Все равно реальность окажется более жестокой и неумолимой.
У меня
нет ни малейшего сомнения в том, что революция победит. Прогрессивное
человечество будет праздновать победу, захватит власть, поставит под свой
контроль средства производства, навсегда избавится от расизма, капитализма,
реакционного стремления жить одной большой коммуной — реакционного
самоубийства. Люди отвоюют для себя новый мир. С другой стороны, стоит мне
задуматься о судьбах конкретных участников революции, я ловлю себя на мысли о
том, что не могу с уверенностью говорить об их спасении. Тем, кто делает
революцию, необходимо принять этот факт как данность, особенно чернокожим
революционерам в Америке: свойственные колониальному обществу порочные порядки
подвергают их жизнь постоянной опасности. Рассматривая возможные сценарии, по
которым мы должны строить свою жизнь, мы без труда можем согласиться с идеей
революционного самоубийства. Здесь мы расходимся с белыми радикалами. Они-то не
сталкивались с геноцидом.
Проблемой
еще более серьезной и требующей немедленного решения, является сохранение мира
в целом. Если мир не изменится, всем людям, живущим на Земле, своей алчностью,
жестокостью и желанием эксплуатировать будет угрожать такой могущественный
организм, как Американская империя. Соединенные Штаты ставят под угрозу
собственное дальнейшее существование и судьбу всего человечества. Если бы
американцы только знали, какие бедствия и катастрофы ждут мир в будущем, они
завтра же кардинально изменили бы свое общество, хотя бы ради самосохранения.
Организация «Черные пантеры» — это
авангард революции, призванной избавить нашу страну от непосильного и
разрушающего бремени собственной вины. Наша цель заключается в достижении
подлинного равенства и создании условий для творческой деятельности.
Находятся
такие люди, которые оценивают нашу борьбу как выражение суицидальной тенденции
среди чернокожих. Ученые и академики, в частности, быстро поспешили выступить с
подобным утверждением. Им не удается почувствовать разницу. Прыжок с моста вниз
головой — это далеко не то же самое, когда человек решает бороться за
уничтожение подавляющей силы, исходящей от целой армии. Если исследователи
называют наши действия суицидальными, им следует быть логичными до конца и
описывать все революционные движения, случившиеся в истории человечества, в
таком же ключе. Следовательно, самоубийцами можно назвать и американских
колонистов, и участников Французской революции конца XVIII столетия, и русских
в 1917 г .,
и варшавских евреев, и кубинцев, Фронт национального освобождения (NLF), жителей Северного
Вьетнама, т.е. всех людей, когда-либо сражавшихся против безжалостной и
могущественной силы. Опять же, если сделать «Черных пантер» символом
суицидального порыва негров, то мы придем к выводу о суицидальной сущности
всего третьего мира, ибо третий мир изо всех сил старается сопротивляться
правящему классу Соединенных Штатов и, в конечном счете, одержать над ним верх.
В том случае, если заинтересованные исследователи намереваются продолжать свой
анализ дальше, они должны договориться с четырьмя пятыми населения планеты,
которые горят желанием навсегда выйти из-под власти империи. С этой точки
зрения, из третьего мира, похожего на самоубийцу, можно было бы сделать убийцу,
несмотря на то, что убийство есть незаконная форма жизни, а также на то, что
третий мир действует исключительно в оборонительных целях. Не перевернута ли
монета обратной стороной? Не похоже ли правительство США на самоубийцу? Я
полагаю, что так и есть на самом деле.
С
учетом всех вышеуказанных дополнений, понятие «революционное самоубийство»
перестает быть упрощенным, каким оно могло показаться вначале. В процессе
выработки этого термина, я взял два знакомых всем слова и соединил их, чтобы в
итоге получить словосочетание с доселе неизвестным смыслом, эдакий неологизм,
где слово «революционное» наполняет слово «самоубийство» новым содержанием.
Таким образом возникает идея, в которой скрыто множество различных измерений и
значений и которая применима к осмыслению сегодняшней новой и сложной ситуации.
Мое
тюремное заключение является хорошим примером осуществления революционного
самоубийства на практике, потому что тюрьму можно рассматривать в качестве
уменьшенной копии внешнего мира. С самого начала я стал оказывать открытое
неповиновение тюремным властям, отказываясь сотрудничать с ними. В результате
меня посадили под замок, причем в одиночную камеру. Шли месяцы, а я оставался
непоколебим. Администрация тюрьмы решила оценивать мое поведение как попытку
самоубийства. Мне твердили, что рано или поздно я сломаюсь от напряжения. Но я
не сломался и тем более не отступил от своих взглядов. Я стал сильным.
Если
бы я подчинился тюремной эксплуатации и начал выполнять волю тюремных
распорядителей, такое соглашательство привело бы к гибели моего духа и обрекло
бы меня на жалкое существование. Сотрудничать с тюремными властями для меня
означало бы реакционное самоубийство. Одиночное заключение может оказывать
деструктивное воздействие и на психику, и на разум человека, но я сознавал этот
риск. Я должен быть испытывать страдание определенным образом. Я мучился, и мое
сопротивление говорило моим оппонентам, что я отвергаю все ценности,
отстаиваемые ими. И хотя избранная мной тактика могла причинить вред моему
собственному здоровью, даже убить меня, я рассматривал свои действия как способ
всколыхнуть сознание других заключенных, как вклад в совершающуюся революцию.
Лишь сопротивление способно разрушить разнообразные формы давления, которые
толкают людей на реакционное самоубийство.
В
концепции революционного самоубийства нет ни пораженческих, ни фаталистических
настроений. Напротив, в ней заложено осознание реальности в сочетании с
возможностью надежды: реальности, потому что революционер всегда должен быть
готов столкнуться со смертью, и надежды, потому что она олицетворяет твердое
намерение добиться перемен. Но еще важнее то, что наша идея требует от
революционера воспринимать свою смерть и свою жизнь как единое целое.
Председатель китайской компартии Мао Цзэдун говорит, что смерть неизбежно
приходит ко всем нам, вместе с тем ее значение может быть разным, поэтому
смерть за реакционную систему легче птичьего перышка, зато смерть во имя
революции тяжелее, чем гора Тэ.
КИТАЙ
Народ, добившийся победы революции в своей
стране, должен помочь тем, кто еще борется за освобождение. Таков наш
международный долг.
(Председатель компартии Китая
Мао Цзэдун. Маленькая красная книжечка)
Сейчас,
когда я размышляю о разностороннем опыте, который я получил во время пребывания
в Китайской Народной Республике, в стране, которая просто ошеломила меня,
стоило мне собственными глазами увидеть ее, этот опыт кажется каким-то
размытым, отстраненным. Время отнимает непосредственность ощущений, оставшихся
от поездки, память начинает подводить. Однако это обычное явление, не стоящее
особого беспокойства. Важнее всего то воздействие, которое Китай и китайское
общество оказали на меня, вот оно как раз незабываемо. Находясь в этой стране,
я достиг какого-то физиологического освобождения, чего раньше мне испытывать не
приходилось. Было бы слишком просто сказать, что в Китае я почувствовал себя
как дома; мое ощущение было более глубоким и значимым. То, что пробудилось во
мне, — это невероятное ощущение свободы, словно с моей души сняли огромный груз
и я получил возможность быть самим собой, причем без всякой необходимости
постоянно ощетиниваться, притворяться или что-то кому-то объяснять. Впервые в
жизни я почувствовал себя абсолютно свободным, полностью свободным и в окружении
друзей. Этот опыт впечатлил меня невероятно, поскольку подтвердил мое убеждение
в том, что угнетаемый народ может освободиться, если его лидеры будут стараться
пробуждать национальное самосознание и без устали бороться против угнетателя.
В
связи с тем, что моя поездка в Китай была очень короткой и к тому же проходила
под большим давлением, осталось немало мест, которые я не смог посетить, и
много вещей, с которыми я бы хотел ознакомиться, но вынужден был от этого
отказаться. Но, несмотря на ограничения, даже из самых обычных встреч я мог
извлечь определенный урок, т.е. я что-то открывал для себя, выслушивая вопрос,
заданный рабочим, ответ, который давал школьник, или знакомясь с взглядами
правительственного чиновника. Эти незначительные и, казалось, маловажные
моменты на самом деле несли с собой просвещение, и они многому меня научили. К
примеру, поведение китайской полиции стало для меня своего рода откровением.
Полицейские в Китае действительно призваны защищать людей и помогать им, а не
подавлять. Обходительность полицейских была искренней; между ними и остальными
гражданами не существует жесткого разделения или взаимных подозрений. Такие
отношения впечатлили меня до глубины души. Поэтому, когда я вернулся в Штаты и
увидел, что в аэропорту Сан-Франциско меня встречала боевая группа (ее вызвали
для дополнительной охраны, поскольку около тысячи людей приехало в аэропорт,
чтобы поздравить нас с возвращением), меня вновь ошарашила мысль о том, что
полиция в нашей стране является захватнической, используемой для подавления
силой. Я поделился своими мыслями с офицером-таможенником. Он был чернокожий и
у него имелось оружие. Я объяснил ему, что испытываю неподдельный страх при
виде этих пистолетов, которые окружают меня со всех сторон. Я сказал
таможеннику, что возвращаюсь из страны, где армия и полиция не находятся в
оппозиции к народу, а служат ему.
Приглашение
посетить Китай я получил вскоре после освобождения из Уголовной колонии в
августе 1970 г .
Китайцы интересовались анализом марксизма, принятым в нашей партии, и хотели
обсудить эту проблему непосредственно с нами, равно как продемонстрировать нам
конкретное приложение теории к практике на собственном примере. Мне очень
хотелось поехать, и в конце года я обратился за паспортом, который мне оформили
через несколько месяцев. Однако в тот момент поездка не состоялась из-за суда
над Бобби и Эрикой в Нью-Хэвене.
Тем не
менее, мое желание посетить Китай нисколько не ослабло. Узнав, что президент
Никсон собирается нанести визит в КНР в феврале 1972 г ., я решил опередить
его. Я намеревался доставить послание правительству Китая и китайской
компартии. Это послание нужно было передать Никсону во время его визита.
В
Китай я отправился в конце сентября 1971 г ., как раз между вторым и третьим судебным
разбирательством. Я обошелся без всяких уведомлений и общественных заявлений,
потому как находился под обвинением. В моем распоряжении было всего лишь десять
дней. Хотя у меня было право свободного перемещения, а также имелся паспорт,
суды Калифорнии запросто могли задержать меня в любое время, так как я был
отпущен под залог и не должен был заезжать в Нью-Йорк, потому что мне
полагалось проследовать из Калифорнии прямо в Канаду. Поскольку я понятия не
имел, чего мне ждать от властей, прибыв в Нью-Йорк, я продолжал избегать
огласки. Возможность постановления об удержании выглядела не такой уж
невероятной: мне могли инкриминировать попытку побега. Улетая в Канаду из
Нью-Йорка, я избавлялся от надзора федеральных властей, а в Канаде мне удалось
сесть на самолет до Токио. Мои намерения не были секретом для полицейских
агентов, так что они следовали за мной по пятам всю дорогу, вплоть до китайской
границы. Вместе со мной ехали два товарища: Элейн Браун и Роберт Бэй. У меня
нет ни малейших сомнений насчет причин, по которым нам позволили уехать в
Китай: полиция была уверена в том, что мы не вернемся обратно. Если бы полиция
была в курсе моего намерения обязательно вернуться в Штаты, не исключено, что
она сделала бы все возможное, чтобы не допустить моей поездки в КНР. Китайское
правительство прекрасно понимало сложившуюся ситуацию, и, пока я находился в
Китае, мне предлагали политическое убежище. Однако я ответил, что обязан
возвратиться, ибо пространством, на котором разворачивалась моя борьба, были
Соединенные Штаты Америки.
Прохождение
через службу иммиграционного контроля и таможню в империалистических странах
было процедурой настолько же грубой, насколько мы могли ожидать от своей
страны, где подобное неуважение человеческого достоинства стало повседневным
явлением. В Канаде, Токио и Гонконге все содержимое наших сумок было вытащено,
а сами сумки были тщательно проверены. В Токио и Гонконге нас даже подвергли
личному обыску. Мне казалось, что, выйдя из уголовной колонии в Калифорнии, я
распрощаюсь с такими унизительными порядками, однако я сознаю, что
исправительная колония — это лишь один из институтов принудительного
заключения, и находится он в рамках огромной тюрьмы, которую представляет собой
общество, не свободное от расизма. Когда мы прибыли на свободную территорию,
где по всем предположениям охранники должны были иметь непроницаемые лица и подозревать
всех и каждого, товарищи в фуражках с красными звездами попросили у нас
паспорта. Увидев, что паспорта в порядке, они поклонились нам и спросили, наш
ли это багаж. Мы сказали, что он действительно принадлежит нам, и услышали в
ответ: «Вы прошли таможенный досмотр». Наши сумки не открывали ни в момент
приезда в Китай, ни тогда, когда мы покидали эту страну.
Китайские
пограничники приветствовали нас поднятыми вверх автоматами. Китайцы на самом
деле живут, руководствуясь следующим правилом: «Политическая власть вырастает
из жерла пушки». Поведение китайцев постоянно напоминало нам о соблюдении этого
правила. Впервые в жизни я не чувствовал угрозы, исходящей от вооруженного
человека в форме; долг китайских солдат заключался в том, чтобы защищать гражданских
лиц.
Китайские
товарищи разочаровались, узнав, что мы можем пробыть у них всего лишь десять
дней. Они хотели, чтобы мы задержались подольше, однако я должен был вернуться
в Штаты к началу третьего слушания дела. И все же за этот короткий срок мы успели
не мало сделать: совершили поездки в разные регионы страны, посетили фабрики,
школы, коммуны. Куда бы мы ни приезжали, толпы людей встречали нас
рукоплесканиями, мы отвечали им тем же. Это было прекрасно. В каждом аэропорту
тысячи китайцев приветствовали нас, громко аплодируя, размахивая «Маленькими
красными книжечками» и показывая нам транспаранты с надписями: «Мы поддерживаем
партию «Черных пантер», «Покончим с американским империализмом!», «Мы
поддерживаем американский народ, но империалистический режим Никсона необходимо
свергнуть».
Мы
также посетили все посольства, какие могли. На первом месте для нас стояло
все-таки общение с революционными собратьями, а не знакомство с местными
достопримечательностями, поэтому китайцы организовали для нас встречи с послами
разных стран. Посол Северной Кореи устроил нам роскошный обед и показал фильмы
о своей родине. Кроме того, мы увиделись с послом Танзании, он оказался
отличным товарищем, а также с делегациями из Северного Вьетнама и Временным
революционным правительством Южного Вьетнама. У нас не получилось встретиться с
послами Кубы и Албании по той простой причине, что нам не хватило времени.
Когда
весть о нашей поездке в Китай разлетелась по всему миру, ей стали уделять
повышенное внимание, так что пресса отслеживала все наши шаги, чтобы выяснить
мотивы нашего прибытия в КНР. Журналистам хотелось знать, собирались ли мы
каким-нибудь образом навредить визиту Никсона в Китай, поскольку мы находились
в явной оппозиции к его реакционной власти. Большую часть времени репортеры
буквально преследовали нас. Однажды один канадский журналист никак не хотел
уходить от моего столика, хотя я просил его об этом несколько раз. Он не
переставал кружить поблизости, задавая нам вопросы, несмотря на то, что мы ясно
дали понять, что нам нечего ему ответить. В конце концов, его назойливость
стала внушать мне настоящее отвращение, и я попросил вывести настырного
канадца. Через несколько секунд появились мои китайские друзья вместе с
полицией и поинтересовались, хотел бы я, чтобы журналиста арестовали. Я сказал,
что ареста не надо, я лишь хочу, чтобы этот человек оставил меня в покое. После
этого инцидента мы стали жить на вилле, которую охранял почетный караул из
красноармейцев. Было чему удивиться: полиция заняла нашу сторону.
Нам
обещали встречу с Мао Цзэдуном, однако Центральный Комитет китайской компартии
счел эту встречу не совсем корректной, так как я не являлся главой государства.
Вместе с тем мы дважды встречались с главой китайского правительства Чжоу
Эньлаем. Одна из встреч длилась два часа, и на ней присутствовали другие
иностранные гости. Зато другая продолжалась в течение шести часов, и на ней
посторонних уже не было, китайский премьер и товарищ Цзян Цин, жена Мао
Цзэдуна, общались исключительно с нами. Мы обсудили международную ситуацию,
положение угнетенных народов в общем и проблемы чернокожего населения в
частности.
В день
провозглашения КНР, 1 октября, в Большом зале народов был устроен грандиозный
прием. Мы посетили это мероприятие вместе с премьер-министром и товарищами из
Мозамбика, Северной Кореи, Северного Вьетнама и представителями Временного
правительства Южного Вьетнама. Появление Мао обычно становилось кульминационным
моментом на самом главном празднестве в Китае, но в этом году председатель
компартии не почтил праздник своим присутствием. Когда мы входили в зал,
оркестр играл «Интернационал». Мы сидели за столом вместе с ректором Пекинского
университета, командующим северокорейской армии и товарищем Цзян Цин, женой
Мао. Чувствовалось, что это была большая честь.
Все,
увиденное мною в Китае, доказывало, что Китайская Народная Республика — это
независимая и освобожденная страна, где правит социалистическое правительство.
Для людей открыт путь к свободе, они могут сами определять свою судьбу. Что за
восхитительное ощущение наблюдать, как развивается революция, к тому же такими
быстрыми темпами. Невозможно забыть знакомство с настоящим бесклассовым
обществом. Здесь работает известное изречение Маркса «от каждого по
способностям, каждому по потребностям».
Однако
я прибыл в Китай не только для того, чтобы абсолютно всем восхищаться. Я ехал
сюда, чтобы учиться, а также выработать собственное критическое мнение, ибо
совершенного общества в принципе не существует. Но найти недостатки было
довольно сложно. Китайцы настаивают на том, чтобы ты обязательно нашел повод
для критики. Они стойко веруют в самую суровую самокритику и в критику со
стороны. Как говорят в Китае, без критики петли дверей начинают скрипеть.
Чрезвычайно трудно высказывать в их адрес похвалу. Они попросят покритиковать
их, скажут, что Китай — отсталая страна. В свою очередь я всегда на это
отвечал: «Да нет же, вы развивающаяся страна». Однажды я просто был должен
высказать критические замечания. Произошло это во время посещения
сталелитейного завода. Над трубами завода, куда нас пригласили, вились клубы
черного дыма. Я сказал китайцам, что в Соединенных Штатах сильные выбросы дыма
на промышленных предприятиях считаются загрязнением окружающей среды, поскольку
они отравляют воздух. А загрязнение воздуха зокруг этого завода было настолько
серьезным, что в некоторых местах люди с трудом могли дышать. Я постарался
убедить китайцев в том, что, если они продолжат развивать свою промышленность
ускоренными темпами и не будут задумываться о последствиях индустриального развития,
то в итоге им нечем будет дышать. Я побеседовал с рабочими завода. Я говорил им
примерно следующее: человек есть часть природы, но в то же время он находится в
противоречии с природным миром, поскольку противоречия являются основным
законом существования вселенной. Поэтому при всем стремлении китайцев повысить
уровень жизни, они могут свести весь прогресс на нет, если не сумеют разрешить
это противоречие рациональным способом. Продолжая объяснения, я указал на то,
что человек противостоит природе, но одновременно является внутренним ее
противоречием. Следовательно, пока человек пытается резко изменить направление
борьбы противоположностей, основанной на их единстве, он может ненароком
уничтожить и самого себя. Похоже, китайцы меня поняли; они сказали, что ищут
пути решения этой проблемы.
Полученные
в Китае впечатления расширили мое понимание революционного процесса и укрепили
мою веру в необходимость конкретного анализа конкретных условий. Китайцы с
большой гордостью говорят об истории своей страны, о своей революции и
частенько вставляют в разговор не теряющие значение с течением времени мысли
председателя компартии Мао Цзэдуна. Но они также скажут вам: «Такой была наша
революция, проведенная на основе конкретного анализа конкретных условий, и мы
не можем руководить вами, в наших силах лишь дать вам определенные принципы.
Правильное и творческое применение этих принципов на практике уже целиком и
полностью зависит от вас». Странный и вместе с тем радостный это был опыт: я
проехал тысячу миль, пересек континенты, чтобы услышать эти слова. Дело в том,
что я и Бобби Сил пришли к точно такому же выводу за лет пять до поездки в
Китай. Тогда мы учились в Окленде и вовсю рассуждали о возможных способах
выживания американских негров в суровых условиях капиталистической системы. Мы
пришли к тому, что одной теории недостаточно. Мы сознавали, что должны
действовать, чтобы вызвать перемены в обществе. Еще не до конца понимая весь
смысл, мы следовали указаниям Мао, который говорил: «Если ты хочешь познать
теорию и методы революции, ты должен стать ее участником. Все подлинные знания
рождаются в непосредственном опыте».
Отступничество
Элдриджа и реакционное
самоубийство
Мы должны, без всякого сомнения, подвергать
критике любые ошибочные идеи. Можно с уверенностью сказать, что было бы в корне
неправильно воздерживаться от критики и наблюдать за распространением не
соответствующих истине мыслей, не подвергнутых надлежащей проверке, позволяя им
захватывать пространство. Ошибки необходимо критически анализировать, а
ядовитые сорняки - безжалостно вырывать, где бы они ни давали свои всходы.
(Мао Цзэдун Маленькая красная
книжечка)
Революционная
партия испытывает непрекращающееся давление со стороны как внутренних, так и
внешних факторов. По своей природе любая политическая организация, посвятившая
себя борьбе за радикальные социальные перемены, навлекает на себя резкое
недовольство существующего порядка. Система постоянно подкарауливает момент,
когда можно расправиться с угрожающей ей группировкой. Преданный революционер
должен без обсуждений согласиться с существованием подобной опасности.
Действительно, сначала внешний гнет формирует в человеке стойкое желание
сопротивляться, а потом система уже не в силах сломить эту решимость. Но у
революционера есть два врага, которые будут пострашнее, чем сама система,
против которой он борется, — это политическая близорукость и отход от
первозданной революционной концепции. Любое из этих нарушений способно привести
революционера к отчуждению от тех, кого он мечтает освободить. Элдридж Кливер
виновен в совершении и той, и другой ошибки.
Меня
выпустили из тюрьмы в августе 1970
г . Вернувшись к делам, я нашел партию в полном
беспорядке. Подобное состояние партии было спровоцировано вполне понятными
причинами. Бобби и я долгое время находились в заключении, поэтому не могли
активно следить за происходящими на улицах событиями, а также не могли
эффективно руководить ежедневной жизнью партии. Кроме того, партию преследовали
и осаждали, не переставая. Подразделения спецслужб всей страны были охвачены
навязчивым желанием разгромить партию «Черных пантер». Многие наши братья
загнаны в угол и пойманы, взяты под арест или попросту убиты.
Воздействие
этих атак, обрушившихся на партию извне, было, конечно, ужасающим. Однако была
и другая, еще более серьезная причина, которая вызвала в партии внутренние
неурядицы и сложности и вообще поставила под угрозу сам смысл существования
партии. Речь идет о том, что партию повели по пути реакционного самоубийства.
Под влиянием Элдриджа Кливера партия утратила свою первоначальную цель и
погрузилась в посторонние дела. Отстранившись от негров, которые не имели к
этим делам отношения, партия «Черных пантер» потеряла связь и со всей общностью
чернокожих.
Партия
зарождалась в определенное время и в определенном месте. Она начала создаваться
на основе призыва к самообороне против полиции, патрулировавшей наши кварталы.
Полицейские обходились с нами грубо и жестоко, оставаясь при этом совершенно
безнаказанными. До сих пор угнетателям в полицейской форме оказывалось слабое
сопротивление. Мы стали искать возможность для формирования силы, способной
нанести ответный удар, а также работать над положительным образом сильного и
бесстрашного негра в пределах нашей общины. Упор на использование оружия был
необходимой стадией в нашем развитии. Мы исходили из утверждения Франца Фанона.
По его мнению, людям необходимо наглядно показывать, что колонизаторы и их
агенты, т.е. полицейские, не наделены таким качеством, как пуленепробиваемость.
Мы приняли это руководство к действию и тем самым совершили смелый шаг к
выработке своей программы, нацеленной на пробуждение сознания людей.
Однако
мы вскоре увидели, что оружие и форма, которые мы использовали, отсекают нас от
общины. Нас рассматривали как специальную военную группировку, действовавшую
вне общины и к тому же настроенную слишком радикально, чтобы вписаться в общую
структуру. Возможно, наши действия в то время отдавали экстремизмом; не
исключено, что мы увлеклись военными методами. Мы воспринимали самих себя как
революционный «авангард» и не совсем понимали, что только народ может
осуществить революцию. Так или иначе, в течение двух-трех лет мы пользовались
отталкивающей и запугивающей репутацией среди негритянского общества. Люди не
понимали нас и не собирались брать в руки оружие, признав нас предводителями
вооруженного сопротивления. Тогда было еще не ясно, как решить эту трудную
дилемму. Мы представляли собой молодых революционеров, которые искали ответы на
вопросы, поставленные обществом, и способы облегчения проявлений расизма. Мы
сделали выбор в пользу сопротивления злу всеми средствами и в пределах закона.
Но, возможно, наша силовая стратегия чересчур напоминала «большой прыжок
вперед».
Тем не
менее, я считаю, что методы борьбы, избранные «Черными пантерами» в 1966-1967
гг., в основном, были неплохим и необходимым этапом в жизни нашей партии. Зато
проведенные нами военные операции привлекли внимание к нашей программе и к
нашим планам в отношении будущего для чернокожего населения. Тогдашняя
стратегия привлекла в наши ряды новых убежденных революционеров, а также
помогла завоевать уважение народов третьего мира, ведущих борьбу с
угнетателями. Но самый важный итог наших действий заключался в том, что нам
все-таки удалось пробудить сознание чернокожих и белых граждан и заставить их
задуматься над отношениями между полицией и меньшинствами в нашей стране.
Сейчас даже трудно представить, насколько изменились отношения между
американской полицией и чернокожими за последние шесть лет. Жестокие
столкновения и коррупция все еще случаются в негритянских кварталах, но, тем не
менее, полицейские управления стали на самом деле больше прислушиваться к
проблемам городских меньшинств. Сегодня редко встретишь полицейского
начальника, который не пытался наладить хотя бы в некой форме публичные
отношения, связывающие полицию и^чернокожее население. Кроме того,
среднестатистический американский гражданин тоже стал проявлять больше внимания
к случаям злоупотреблений и превышения полномочий в полиции, а не закрывать на
них глаза, как делалось раньше. Прорыв в общественном сознании произошел во
многом благодаря нашим действиям как раз той поры, когда мы были увлечены
силовыми методами. Можно привести слова Хо Ши Мина, который сказал, что военная
тактика, открыто применяемая для достижения военно-стратегических целей,
ошибочна, тогда как применение той же тактики исходя из политических
соображений будет абсолютно правильным. Мы последовали этому совету Хо Ши Мина.
Наши действия теперь известны именно из-за политического резонанса.
Однако
революция не совершается одним махом, это не единичное действие, а процесс.
Времена меняются, и политика, служившая ориентиром в прошлом, не обязательно
оказывается эффективной в настоящем. Избранная нами стратегия не была чем-то
застывшим. По мере изменения внешних условий менялась и наша тактика.
Патрулирование черных кварталов было лишь одним из пунктов нашей программы,
которая состояла из десяти положений. Охрана чернокожего населения никогда не
рассматривалась нами в качестве единственной задачи «Черных пантер». На самом
деле, право на ношение оружия для защиты стояло ближе к концу программы — под
пунктом 7. Оно шло только после тех требований, достижение которых являлось для
нас более насущной целью, т.е. после свободы, обеспечения занятости,
образования и жилья. Наши программы — их теперь называют программами по
выживанию — с самого начала имели большое значение. Мы всегда планировали свои
действия таким образом, чтобы быть участниками каждодневной борьбы негров за
выживание, и искали такие средства борьбы, которые принесли бы пользу всем
нашим чернокожим собратьям.
Но на
партию оказывалось разлагающее воздействие как изнутри, так и снаружи. На
протяжении нескольких лет средства массовой информации, находящиеся на службе
Системы, раздували наши действия до размеров сенсации, особенно напирая на
жестокость и применение оружия. Грандиозные события, такие, как Сакраменто,
Баррикады столкновения с полицией, выстрел 6 апреля 1968 г ., были истолкованы
извращенно и никогда не были до конца поняты или проанализированы. Кроме того,
нашу программу из десяти пунктов игнорировали, а наши планы по выживанию не
принимали в расчет. «Черные пантеры» отождествлялись исключительно с
применением оружия.
Имя
Элдриджа Кливера связано и с другими отрицательными явлениями в жизни партии.
Его вступление в партию именно после Баррикад столкновений не выглядит
случайностью. Его привлекала сила, мощь оружия и тот звенящий от напряжения
момент, когда бойцы стоят на краю гибели. Для него это и было революцией.
Идеология Элдриджа основывалась на риторике, превозносящей насилие; его речь
изобиловала бескомпромиссными высказываниями в духе «либо-либо», например: «Или
взять в руки оружие, или остаться сопливым трусом». Он не поддерживал программы
по выживанию, отказываясь рассматривать их как необходимую составляющую
революционного процесса, в качестве средства, с помощью которого можно
подготовить людей к общественной трансформации. Кливер был уверен в том, что
эта трансформация может осуществиться лишь через насилие, для чего, по его
мнению, требовалось вооружиться и штурмовать баррикады. Его одержимость
насилием все больше и больше отдаляла его от чернокожих собратьев. Не захотев
отказаться от позиции, пропагандировавшей разрушение и отчаяние, Кливер
недооценил врага и вступил на путь реакционного самоубийства.
Задолго
до того, как Элдридж по настоящему отошел от партии, он совершил первые шаги в
сторону духовного изгнания. Он не смог установить связь между собой и народом,
избегал политической близости, которой люди обычно ожидают от своих лидеров.
Когда он скрылся из страны, его изгнание стало физической реальностью. Элдридж
отрезал себя от самого главного подпитывающего революцию источника — ощущения
единства с народом, разделения с народом смысла всех целей и идеалов. Его побег
был похож на самоубийство, а его продолжающаяся ссылка в Алжире стала символом
его отхода от братства чернокожих людей на всех уровнях — географическом,
психологическом и духовном.
С
точки зрения диалектики, отступничество Элдриджа в итоге принесло кое-какие
благоприятные последствия. Пока он и его последователи отождествляются с той
самой деятельностью нашей партии, которая оттолкнула нас от общественности,
партия уже избрала для себя другое направление. Элдридж взвалил приписанный нам
средствами массовой информации образ прямо на свои плечи. Мы очень довольны
тем, что избавились от этого бремени. Из-за действий Элдриджа Кливера доверие к
нам несколько утратилось, но взамен мы получили более широкое признание от
негритянского общества. Мы достигли более продвинутого состояния. Это был
качественный прыжок вперед, подъем в сознании.
Альбер
Камю писал, что «подлинная щедрость по отношению к будущему заключается в
отдаче всего настоящему». Эти слова относятся и к революционеру. Такое
отношение, продолжает Камю, проистекает из большой любви к земле, к нашим
братьям, к справедливости. Партия «Черных пантер» придерживается того же
правила. Отдавая все настоящему, мы отвергаем страх, отчаяние и поражение. Мы
заделываем пробоины, зияющие в прошлом. Мы изо всех сил стараемся претворять в
жизнь революционный принцип радикального изменения общества, и посредством
долгой борьбы хотим «переделать душу нашего времени», как сказал Камю.
Примечания:
Ф. Фанон писал свою работу в 1961 г . - прим. пер.
Структура, реализующая власть, опирающаяся на
экономическую основу, поддерживаемая и дополнительно укрепляемая средствами
массовой информации, а также всеми остальными вторичными образовательными и
культурными институтами.
Комментарии
Отправить комментарий
"СТОП! ОСТАВЬ СВОЙ ОТЗЫВ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!"