"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"
3 См .: В. Gustafsson. Marxismus
und Revisionismus. Frankfurt am Main, 1972.
Предметом особого исследования должен быть вопрос о различии между
стратегической концепцией Бернштейна и концепциями других видных представителей
ревизионизма, таких, как Жорес во Франции, Турати в Италии, Брантинг в Швеции,
Вандервельде в Бельгии и т. д.
9 См .: A.
Ritter. Die Arbeiterbewegung im Wilhelrninischen Reich. Berlin—Dahlem, 1959, S. 97.
16 См .: L.
Longinotti. Friedrich Engels e la rivoluzione di maggioranza • In: "Studi
Storici".
20 См . письмо Энгельса Августу Бебелю от 24
октября 1891 года (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 38, с. 163) и ответ Бебеля от 29 октября в: "August Bebels Briefwechsel mit Friedrich
Engels", VGravenhage,
21 См .: К. Kautsky. Bernstein und
das sozialdemokratische Programm.
25 A . Pannekoek. Massenaktion und Revolution. -- In:
"Neue Zeit", 1911—1912, S. 543—544.
Марек Вальденберг
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ
ГЕРМАНСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ
1. “Революция не есть нечто
такое, что можно сделать”
2. Постепенность и союзы в
ревизионистской концепции
3. Революционные гипотезы
левых
4. Роль морального
обновления и мифа в теории революционных синдикалистов
5. Историческая
несостоятельность и неадекватная стратегия
Эпоха II Интернационала включает в себя как завоевание марксизмом
рабочего и социалистического международного движения, так и постепенный его
распад, который происходит одновременно с его пышным цветением. Не
останавливаясь специально на этих проблемах, отметим, однако, каким образом
престиж, которым в те годы пользовались труды Маркса, заставил деятелей и
течения социализма обращаться к этим трудам, несмотря на то что они были им в
основном чужды [1]. Во всяком случае, идеологические и политические тенденции,
отражавшие различный исторический опыт и различные условия существования и
чаяния рабочего класса в разных странах, привнесли в марксистскую традицию свои
концепции, которые были преподнесены в контексте марксистской концептуальной
системы. Даже когда источник их идеологического вдохновения лежал вне марксизма
(например, анархо-синдикалисты испытали на себе сильное влияние идей Прудона),
они не отказывались обычно от ссылок также — или, преимущественно — на Маркса.
Таким образом, нельзя говорить о политической стратегии марксизма;
напротив, необходимо исследовать различные формулировки применительно к
течениям, которые мы обнаруживаем в рамках марксистской мысли. В частности, мы
можем выделить марксистскую “ортодоксальную”, ревизионистскую и
революционно-синдикалистскую тенденции; более проблематично в свете сказанного
определить место “новой левой”— левого крыла, сформировавшегося в германской
социал-демократии. Но именно внутри этого политического объединения, гегемона
II Интернационала, в основном разрабатываются самые важные идеологические
концепции тех лет, и именно их воспринимают как общие установки для всего
рабочего движения. Например, к так
называемому “ортодоксальному” марксизму принято относить работы Каутского,
деятельность которого развертывалась в тесном контакте с Бебелем [2], а наиболее ярким представителем ревизионизма
считается Бернштейн [3]; “новые
левые” представлены главным образом Розой Люксембург и Паннекуком, деятелями
Социал-демократической партии Германии (СДПГ), хотя и не немецкого
происхождения [4]. В то же время революционный синдикализм возник
первоначально во французском социализме (хотя его итальянский вариант имеет,
несомненно, оригинальный характер) и был делом одного определенного теоретика в
гораздо меньшей степени, чем в других течениях.
Если в предшествующий период можно было говорить, скорее, об
эволюции, чем о сосуществовании нескольких стратегических концепций марксизма,
то теперь одновременно имеется множество конкурирующих и противоположных
стратегий, разработанных с учетом положения в развитых капиталистических
странах и основных проблем перехода от капитализма к социализму. Заметим, что в
те же годы крайне редко употреблялся термин “политическая стратегия”, в гораздо
большей мере был в ходу термин “тактика”, даже когда речь шла о политике с
учетом перспективы [5]. Действительно, в мировоззрении Маркса и Энгельса
революция играет решающую роль как историческая проблема развития человеческого
общества, она обеспечивает пролетариату роль могильщика капитализма. В эпоху II
Интернационала социалистические партии, которые стремились к коренному
преобразованию общества, возникли как партии, противостоящие капиталистическому
порядку; поэтому под “политической стратегией” мы должны понимать главным
образом умение предвидеть, как будут развиваться процессы, которые позволят
осуществить переход к социализму, и какую роль в этих процессах сыграет
организация рабочего класса. Даже когда по завершении фазы чистого протеста
социал-демократия перешла к политике реформ в рамках капитализма, проблема
соотношения борьбы за реформы и революционных целей осталась — пусть лишь в
теоретическом плане — в центре внимания. Подвергая эти узловые политические и
идеологические проблемы рассмотрению в настоящей работе, я надеюсь, что
необходимое упрощение анализа не повредит оригинальности изложенных в ней
тезисов.
1. “Революция не есть нечто
такое, что можно сделать”
Взгляды Каутского на исторический процесс позволяют нам
понять, как этот крупнейший теоретик германской социал-демократии представлял
себе проблему социалистической революции. Весьма распространенным является
мнение о том, что для его теории характерны фатализм и экономизм [6],что она будто
бы не учитывает “марксистского синтеза экономического детерминизма и
политической активности”[7] и что, поскольку он доказал, что смысл
социалистической революции состоит в свержении капитализма вследствие его
внутренних противоречий, являющихся результатом естественного процесса его
развития, без человеческого вмешательства, эта теория тесно смыкается с
квиетизмом. Говорят, что Каутский ввел в качестве основополагающего принципа
“волюнтаристский детерминизм” в осмыслении фактов, который сочетается у него с
“квиетическим фатализмом и экономистическим автоматизмом”[8], но в то же время
утверждают также, что он поставил эволюционизм на место диалектики, исключил
волюнтаристский элемент и свел марксизм к теории равномерного и естественного
развития капиталистического общества [9].
Следует подчеркнуть идеологическую важность для того времени
тезиса о неизбежности заката капитализма и победы социализма. Это убеждение
бытовало в СДПГ еще в начальный период ее деятельности. Не без основания
подчеркивают, что это был один из тех факторов, которые помогли СДПГ пережить
тяжелый период действия законов против социалистов. И вообще совершенно
справедливо видеть в убеждении, что закат капитализма и победа социализма
неизбежны, одну из наиболее важных идеологических причин популярности
социалистических идей. Тезис этот отвечал психологическим потребностям
пролетарских масс в условиях, когда социальные отношения и политическая система
провоцировали их дискриминацию: пролетариев тогда считали опасными гражданами,
которых следовало изолировать от всей остальной части нации. Вместе с тезисом
об историческом значении пролетариата он давал рабочим массам ощущение
собственной классовой значимости и ценности каждого отдельного рабочего как
элемента коллективной силы, призванной освободить все человечество от
эксплуатации, угнетения, унижения нищетой. Таким образом, он помогал
поддерживать веру в окончательную победу.
Марксисты знали, какую фундаментальную идеологическую функцию
выполнял тезис о неизбежности гибели капитализма и победы социализма[10].
Каутский не конкретизировал понятия исторической необходимости, под которой он
понимал определенную человеческую деятельность и ее результаты. Если
возникновение новых институтов и новых социальных структур можно рассматривать
как результат - желательный или нежелательный — человеческой деятельности, то
формирование новой социалистической системы Каутский рассматривал как процесс,
в котором действия, направленные на построение социализма, имели огромное
значение. Несмотря на то что социализм считался естественной исторической
необходимостью, то есть был неизбежен, Каутский полагал, что осуществление этой
необходимости не может произойти независимо от сознания и деятельности людей.
Для победы социализма абсолютно необходима деятельность, направленная на
достижение этой цели, или, точнее, нужна действенная сила и твердая воля
рабочего класса. Выступая с утверждением о победе социализма, Каутский
утверждал, что у рабочего класса есть воля к построению социализма и что он
достаточно силен, чтобы добиться этого, преодолев сопротивление врага.
Убежденность Каутского базировалась на фундаментальной констатации марксистской
социологии о формировании сознания и воли классов и на анализе капитализма.
В доказательство того, что Каутский приписывал фатальный характер
историческому процессу, часто приводится его реплика, согласно которой
социал-демократическая партия -это революционная партия, но не партия, которая
“делает” революцию, потому что революция не есть нечто такое, что можно
“сделать”. Однако, чтобы правильно понять эти слова, следует рассмотреть их в
историческом контексте и в рамках дискуссии того времени. Необходимо также
выяснить, кто не “делает революцию” и когда ее не делают. Каутский не раз
выступал против так называемой теории общего краха капитализма и подчеркивал,
что социалистическая революция должна быть делом рабочего класса. Его тезис
относился прежде всего к политическим движениям и партиям и был направлен
против бланкистских и путчистских тенденций. Возможно, он стремился также
защитить социал-демократию от готовившегося Бисмарком нового издания законов
против социалистов и от возможных вмешательств магистратуры. Констатация,
согласно которой “революция не есть нечто такое, что можно сделать”, означает
прежде всего, что революция не происходит в момент, определенный политическими
силами или отдельным лицом; она должна произойти лишь тогда, когда для этого
созреют все необходимые условия. Следует отметить, что распространители
марксизма той поры главный акцент ставили на том, что условия, благоприятные
для революции, должны быть зрелыми. Обстановка той поры заставила Каутского не
раз подчеркивать, что необходимо ждать, пока предпосылки для социализма созреют
в достаточной степени. Касалось это главным образом непрерывного развития
сознания и организованности пролетариата.
В равной мере следует выяснить смысл того, что принято называть
революционным выжиданием. По мнению одних, это означает, что развитие
социализма следует рассматривать как процесс, который развивается независимо от
человеческой воли, и что следует отталкиваться от эволюции исторических
событий. Д. Гро, который использовал данную формулу в названии своей работы,
пишет, что этот процесс следует понимать как “развитие, которому можно
содействовать с помощью агитации и организационной работы, причем его апогеем
будет момент “общего краха” буржуазного общества и государства, на основе
действия историко-экономических законов, в значительной степени независимо от
воли индивидов. Так как революции во все большей степени недоставало
исторического субъекта, она приняла форму естественного события” [11]. Для Т.
Майера “революционное выжидание соотносится в стратегическом плане с
социализмом, который воспринимает себя как науку, но науку, не находящуюся в
действии и не рекомендующую стратегии политических преобразований, а выжидающую
момента, в который история произведет революцию”[12].
На мой взгляд, вопрос выжидания правильно освещен Отто Бауэром в
его книге, вышедшей в 1936 году под названием “Между двумя мировыми войнами?”,
где он в качестве отправного момента берет явление, на которое обращал внимание
также Ленин: после падения Парижской коммуны в Западной и Центральной Европе
начался — теперь почти уже полувековой - - период мирного развития капитализма,
в течение которого рабочий класс не имел возможности перейти к революционным
действиям, а следовательно, и сама революция стала лишь делом далекого
будущего. Рабочие партии не могли заниматься ничем иным, кроме как
парламентской деятельностью и борьбой за улучшение условий труда и жизни
пролетариата, за расширение политических прав, за развитие профсоюзов. “Хотя
теория социализма на Европейском континенте осталась революционной,
повседневная практика в течение длительного мирного периода была ограничена
борьбой за права, борьбой с помощью легальных средств, борьбой за реформы
внутри капиталистического общества” [13]. Можно было ожидать, что развитие
рабочего движения вынудит господствующие классы применить средства принуждения,
и тогда возникнет ситуация, которая откроет возможность победы пролетариата в
насильственной борьбе. С ожиданием революции в будущем сочеталась, таким
образом, деятельность в настоящем, которая концентрировалась на борьбе за
реформы. “Марксистское выжидание”, следовательно, противостояло и реформизму, и
так называемому революционному синдикализму. Считалось, что лучше всего вообще
избегать каких-либо революционных действий, поскольку существовало убеждение,
будто в сложившейся тогда обстановке не было никакой возможности для успеха и
рабочему классу нельзя было указать никакого иного пути, кроме пути развития
движения в ходе повседневной борьбы за насущные жизненные интересы. В
уверенности, что революционная ситуация непременно наступит, считалось, что
главной задачей партии было защитить пролетариат от вредного влияния других
классов и поддерживать состояние ожидания революционной катастрофы: именно в
этой связи получила распространение позиция полного отрицания существующего
общества. Бауэр пишет: “Самым выдающимся представителем этой фазы развития марксистского
социализма, который, по правде говоря, не ставил перед рабочим движением той
поры никаких революционных задач, но во имя революционной перспективы
поддерживал в рабочих партиях враждебность по отношению к капиталистической
системе и буржуазным партиям, был Каутский” [14] .
Центральное место в этой революционной стратегии занимает вопрос о
завоевании государственной власти рабочим классом, представленным
социалистической партией. На сей счет высказывалось множество различных точек
зрения. Иногда считали, что в ней преувеличена роль государственной власти,
роль насилия в установлении новых отношений и создании новых социальных
структур и чувствовалось влияние бланкизма в том смысле, который этому термину
приписывал Бернштейн, заявлявший: “Это теория неограниченной созидательной силы
революционного политического насилия и его проявлений, революционной
экспроприации”[15]. Независимо от того, что “ортодоксальные” марксисты -- как,
впрочем, и сами Маркс и Энгельс - не учли экономических трудностей, являющихся
следствием процесса замены капитализма социализмом, необходимо иметь в виду,
что, по их мнению, захват государственной власти отнюдь еще не позволяет
незамедлительно осуществить социалистические преобразования из-за отсутствия
экономических предпосылок для таких преобразований (исключение, впрочем,
делалось для промышленно развитых стран).
Положение о том, что захват государственной власти является
необходимым предварительным условием осуществления социалистических
преобразований и что революция начнется с политического переворота, являлось
частью концепции социалистической революции: так как социализм - это прежде
всего обобществление средств производства, то такое обобществление должно
происходить в форме перехода средств производства в руки государства через
“экспроприацию экспроприаторов”, осуществляемую государственной властью.
Противоположность интересов пролетариата и буржуазии не позволяет разделить
власть между этими классами.
В исключительных случаях и на непродолжительное время возможно участие
социалистов в буржуазном правительстве, но это не означает начала завоевания
власти рабочим классом. Если отдельные марксисты и допускали возможность
постепенного захвата власти пролетариатом, то все же такая возможность
рассматривалась как нечто экстраординарное.
Важнейшим элементом политической стратегии ортодоксального
марксизма в том, что касается практической политики, был вопрос о путях захвата
власти. Здесь мнения сильно разошлись, и их истолкование до сих пор является
предметом споров. Ортодоксальные марксисты отстаивали - причем без устали --
свое убеждение в том, что формы политического переворота и захвата власти
рабочим классом весьма многообразны и предвидеть их со всей определенностью
весьма трудно. По их мнению, самой предпочтительной формой была форма мирного и
легального захвата власти, но они подчеркивали, что выбор этого пути зависел не
от рабочего класса и не от социал-демократии, а от господствующего класса. В
таких условиях социал-демократии приходилось вести политику с учетом всех
упомянутых возможностей.
Хотя наиболее распространенным было представление, что
доминирующее место в политической стратегии занимала тенденция захвата власти
парламентским путем, я лично склонен полагать, что ортодоксальные марксисты, не
исключая этой формы революции, считали ее маловероятной — главным образом
потому, что оценивали капитализм как глубоко регрессивный строй. В отличие от
Бернштейна и его последователей они не сомневались в том, что, как только
классы, стоящие у власти, почувствуют опасность, которую представляют для них
демократические силы, они постараются задушить их. Исходя ,из анализа
политических позиций буржуазии и средних слоев в предшествующие десятилетия и
отталкиваясь от характера перемен в среде буржуазии, Каутский отмечал, что на
более поздних этапах развития капитализма демократия как форма правления
окажется весьма неудобной для буржуазии. Говоря о возросшей роли финансового
капитала, он подчеркивал, что последний проявляет тенденцию к применению
насилия. Уже на рубеже XIX и XX веков он, приводя в качестве примеров
англо-бурскую войну и дело Дрейфуса, отмечал, что дух насилия охватил всю
европейскую цивилизацию и что он свидетельствует об общей деградации
буржуазного общества, о сползании его на рельсы реакции. Ту же тенденцию он
отмечал и у мелкой буржуазии, которая, как он считал, ждет “сильной личности”.
По мнению Каутского, для развития монополий характерны нетерпимость и насилие,
свойственные любой автократической форме правления и любому движению, ставящему
целью установление диктатуры. Здесь Каутский разделял - позднее не раз
выдвигавшийся Лениным - тезис о том, что монополии порождают реакционные
тенденции как во внутренней, так и в международной политике.
Именно с таких позиций следует рассматривать развитие мысли Каутского.
Если в начале спора с Бернштейном он не отрицал возможности установления
демократической формы капиталистического государства, то позднее он высказал
мысль, что регрессивное развитие системы коснется не только полуабсолютистского
германского государства, но и других буржуазно-демократических стран, включая
Англию. В то же время Каутский, как и большинство социал-демократов, был
убежден, что капиталистическая система не сможет долго и бесперебойно
функционировать вне демократических форм. Если вначале он считал, что период
реакции не может длиться долго и что за ним последует установление или
восстановление демократического государства, то позднее он пришел к выводу, что
стремление к трансформации существующего строя приведет к такому обострению
классовой борьбы, что это повлечет за собой разрушение самой капиталистической
системы. В этой ситуации господствующие классы не захотят уступить власть без
борьбы и найдут возможность защитить собственные позиции, ибо они располагают
мощным государственным аппаратом и многочисленными организациями, а кроме того,
могут рассчитывать на поддержку значительной части, если не большинства,
средних слоев.
В целом в политической стратегии ортодоксальных марксистов не было
ответа на вопрос о пути, который изберет пролетариат для захвата власти.
Возможность захвата власти путем вооруженного восстания
рассматривалась куда более скептически, чем это было у Энгельса в его
знаменитом «Введении к работе К. Маркса „Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.”», написанном в 1895 году.
Концепции Каутского по этому вопросу претерпели значительные изменения. До
русской революции 1905 года он считал, что возможности победы революционного
восстания в странах Западной и Центральной Европы весьма ограниченны; опыт этой
революции заставил его изменить мнение о том, что “эпоха баррикад прошла”, и он
с оптимизмом говорил о возможности победоносного восстания. Однако в работе
“Путь к власти”, написанной в 1907 году, он уже не говорит о возможности
восстания, но в его рассуждениях о восстании следует выделить два момента.
Первый касается вопроса о том, захочет ли большая часть рабочего класса принять
участие в этой форме борьбы. По его мнению, в странах, где пролетариат
пользуется известными политическими правами и располагает легальными организациями,
то есть в странах, где существует хотя бы частично демократический режим, как,
например, в той же Германии, пролетарские массы не согласятся участвовать в
таких формах борьбы, разве что их захотят лишить уже завоеванных политических
прав. Я должен здесь заметить, что, возможно, он не был вполне уверен в этой
гипотезе, в частности в том, что касалось германского пролетариата в связи со
спецификой его мышления. Иначе он оценивал обстановку в России, где, как он
думал, массам нечего было терять. Вторая, более сложная проблема состоит в
следующем: если рабочие массы все же захотят принять участие в вооруженном
восстании, то какова будет вероятность успеха восстания в экономически развитых
странах?
Немаловажным было, конечно, то обстоятельство, что до тех пор еще
не было опыта победоносного вооруженного восстания пролетариата, не считая
опыта Парижской коммуны. Гораздо большие надежды возлагались на всеобщую
забастовку, по вопросу о которой тоже существовало множество различных мнений и
которая вначале была предметом стычек между анархистами и
анархо-синдикалистами, с одной стороны, и социал-демократами - с другой.
Позднее острые споры по этому вопросу разгорелись и внутри самой
социал-демократии. Определяя политическую стачку как, “может быть, самое революционное
оружие пролетариата”, Каутский не имел ясного представления о механизме ее
развития. В своих рассуждениях главное внимание он сосредоточил на условиях,
которые могли бы привести к победоносному завершению стачки или капитуляции
буржуазного общества, в частности в Германии. По мнению Каутского, политическая
стачка предполагала в качестве цели свержение правительства, а для этого прежде
всего было необходимо, чтобы пролетариат стал преобладающей частью общества,
чтобы он был подготовлен и в основе своей достаточно организован. Последнее в
свою очередь указывало на то, что нужны были хорошо развитая промышленность и
прошедший серьезную школу политической и профсоюзной борьбы пролетариат. А
правительство, напротив, должно было быть внутренне слабым, “безголовым”,
лишенным, с одной стороны, доверия армии и бюрократического аппарата, а с
другой -поддержки большинства народа.
В брошюре “Социальный переворот” Каутский, навлекая на себя ярость
и возмущение реакционной печати, писал, что война могла бы стать средством
ускорения политического развития и перехода власти в руки пролетариата. А в
1909 году он отмечал, что если бы разразилась война, несмотря на
противодействие пролетариата, то последний мог бы стать самым перспективным
общественным классом. Тем не менее он подчеркивал в той же брошюре “Социальный
переворот”, что, несмотря на перечисленные возможности, социал-демократия
выступает против войны, ибо война значительно усложнила бы решение проблем
революции, которая за нею последует, так как поглотила бы все средства и почти
полностью все силы. Кроме того, война могла бы также вызвать ослабление
революционного класса в результате высокого числа жертв и моральной и
интеллектуальной деградации, которые явились бы ее следствием. А это в свою
очередь привело бы к громадному повышению ответственности, предъявляемой к
революционному движению, которое могло бы потерять свой размах.
Как уже говорилось, основным направлением считался захват власти
парламентским путем при поддержке большинством общества социал-демократической
программы. Это была точка зрения, выраженная также Энгельсом во “Введении к
работе Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.”», написанная в 1895 году
[16]. Здесь следует отметить, что для Энгельса эта поддержка была составной частью
техники борьбы за власть, а не идеологическим принципом. Убежденность в том,
что господствующие классы не станут ждать момента, когда социал-демократия
добьется большинства, с тем чтобы форсировать создание демократической системы,
привела к мысли о возможности перейти к решительной борьбе за власть, прежде
чем удастся добиться большинства. В случае, если большинство примет сторону
социал-демократии лишь в процессе борьбы, нужно, чтобы завоевание власти
произошло в момент, когда партия будет близка к тому, чтобы заручиться
поддержкой большинства. Противники ортодоксальных марксистов придавали этому
условию меньше значения, считая, что вполне возможно получить поддержку
большинства в процессе роста промышленного производства и концентрации
капитала, поскольку это вызовет абсолютный численный рост пролетариата,
которому его социальный статус поможет обрести социалистическое сознание. При
такой политической стратегии вопрос о союзниках пролетариата не имел
принципиального значения. Каутский, который занимался этим вопросом больше
других ортодоксальных марксистов, еще в начале 90-х годов считал возможным, что
значительная часть мелкой буржуазии и крестьян поддержит социал-демократию, как
только эта последняя станет сильной партией. Позднее, напротив, все чаще подчеркивалось,
что эти слои становились все более реакционными, так что на них, казалось, все
меньше и меньше можно было рассчитывать. Ухудшение положения этих слоев — в
котором винили главным образом рабочий класс и социал-демократию, а не усиление
промышленной капиталистической концентрации и возросшее влияние ассоциаций
предпринимателей на Государственный аппарат -- привело к тому, что они заняли
враждебную позицию по отношению к демократическому режиму и проявили
восприимчивость к демагогической и реакционной агитации. Возлагая надежды на
колониальные завоевания, они и по этому вопросу сталкивались с пролетариатом и
социал-демократией, противниками империалистической политики.
Особенно важным аспектом вопроса о союзниках был вопрос о
крестьянстве. В противоположность тому, что приходится иногда читать о
крестьянах, для Каутского они вовсе не были “реакционной массой”. Он выделял
среди них три группы: во-первых, бедное крестьянство, которому приходилось
также уходить на заработки, полупролетарии; во-вторых, среднее крестьянство,
которое, как правило, жило за счет собственного надела, не применяя наемной
рабочей силы, и, наконец, в-третьих, мелкие земельные собственники,
работодатели. Он считал принципиально необходимым и реальным, хотя и нелегким,
делом добиться поддержки первой группы и выступал за ведение агитации среди
этих крестьян, не затрагивая при этом моментов, которые могли бы возбудить в
них интересы собственников. Напротив, к возможности поддержки социал-демократии
средним крестьянством Каутский относился скептически; как представляется, он
склонен был думать, что политическая работа внутри этой группы не даст
результатов, пропорциональных приложенным усилиям, и что гораздо большего можно
добиться, развернув работу по привлечению на свою сторону различных
пролетарских и полупролетарских групп, которые еще находились под влиянием
буржуазных партий и юнкеров. И дело отнюдь не в том, что он считал, будто
прослойка среднего крестьянства была обречена на вымирание: напротив, Каутский
был одним из первых марксистов, изменивших такой взгляд на нее, который был еще
весьма широко распространен в среде социал-демократии в начале 90-х годов. Его
позиция основывалась на проистекавшем из политической оценки обстановки тех лет
убеждении в том, что “средний” крестьянин был собственником или по крайней мере
считал себя таковым, а это оказывало воздействие на образ его мыслей и
политическую ориентацию. Не видя возможности изменить политическую ориентацию
этой части крестьян и выступая против позиции тех, кто предлагал завоевать ее
симпатии, приспособив к интересам и мировоззрению мелкого собственника
программу и политику СДПГ, Каутский был поэтому склонен недооценивать позицию
данной социальной группы, поддерживавшей борьбу рабочего класса за власть, и
подчеркивать тот факт, что крестьяне становятся все меньшей частью общества.
Заметим, что поддержка среднего крестьянства расценивалась лишь с позиций
классовой структуры общества без учета роли сельскохозяйственного производства
в национальной экономике еще и потому, что бытовало мнение, будто сельское
хозяйство занимает подчиненное положение по отношению к промышленности и должно
развиваться аналогичным образом.
Несомненно, проблема союза с различными крестьянскими слоями, и в
частности стремление заручиться поддержкой среднего крестьянства, могла
привести к развитию реформистских тенденций, если бы была предпринята попытка
приспособить политику и самое идеологию к интересам довольно значительных по
численности групп средних слоев. Положительные результаты, достигнутые благодаря
расширению влияния социал-демократии, могли быть сведены на нет отрицательными
последствиями; подобная постановка вопроса о союзниках, вероятно, объясняется
тем фактом, что в основном марксисты - за исключением русских социал-демократов
- оставили за пределами собственной политики вопрос о союзе рабочего класса и
крестьянства. Несомненно, отсюда проистекала опасность самоизоляции, которую
Каутский считал неизбежной. На рубеже XIX и XX веков крупнейший теоретик
германской социал-демократии, проявлявший интерес к крестьянскому вопросу
настолько, что посвятил именно ему одно из своих наиболее значительных
исследований тех лет (“Аграрный вопрос”, 1899 год), считал возможной и
желательной изоляцию рабочего движения в целях формирования политического сознания
пролетарских масс, тем более что он был против процесса “внедрения” в уже
существующие структуры. Жорес хорошо разглядел эту тенденцию у Каутского,
заметив: “Каутский не против кооперации и временного сотрудничества
пролетариата с некоторыми элементами других классов, но вместе с тем он
призывает его быть начеку, советуя ему как можно чаще уходить в то, что я
называю изоляцией в ее чистом виде” [17].
Проблема самоизоляции, которая часто поднимается в работах того
времени, рассматривается в тесной связи с проблемой интеграции рабочего класса
и социал-демократической партии в капиталистические структуры. Стремление
противостоять этому процессу должно было в тех условиях непременно вызвать
враждебное отношение к сотрудничеству с другими классами ,и партиями, и это
нашло особенно яркое выражение в предвыборных кампаниях и в парламенте.
Конечно, Каутский никогда не утверждал, что политика полной изоляции была
правильной, хотя бы потому, что избегал крайних позиций, подобных, например,
позиции Геда, и всегда выступал против концепции нейтралитета рабочего класса и
его партии по отношению к “буржуазным” выступлениям. Так, во время дела
Дрейфуса Каутский - в отличие от Геда, выступившего в защиту политики
невмешательства в “это дело”, - выразил свое восхищение действиями Жореса,
который, как известно, принял самое активное участие в защите офицера еврейской
национальности. Каутский, который считал подобную позицию Геда немарксистской и
сектантской, а следовательно, противоречащей интересам рабочего класса, был очень
обеспокоен последствиями выхода из изоляции французской партии, особенно после
того, как стали ясны тактические позиции реформистов и ревизионистов,
выступавших за всестороннее и постоянное сотрудничество с левыми буржуазными
партиями в целях создания правительственной коалиции.
Убеждение в том, что социалистическая революция будет носить в
основном чисто пролетарский характер, влияло и на представление о том, какова
будет роль в ней социалистической партии. Эта позиция исключала задачи,
связанные с необходимостью завоевания союзников, обеспечения руководства
различными течениями в ходе антикапиталистической борьбы, достижения гегемонии
пролетариата в этой борьбе. Концепции ортодоксальных марксистов по вопросу о
задачах социал-демократической партии определялись главным образом тем, как они
понимали исторический процесс. С одной стороны, главным моментом политического
переворота как непременного элемента социальной революции было завоевание
власти рабочим классом в результате выступления большинства пролетариата; в
связи с этим сила пролетариата определяется не только той ролью, которую он
выполняет в процессе производства, но и степенью его организованности и
подготовленности, а это уже главная задача партии. С другой стороны, понимание
революции как стихийного процесса и отсутствие ясного представления о механизме
революции и о послереволюционной ситуации выдвинули вопрос о необходимости
ознакомления с организационными задачами партии входе подготовки и
осуществления революции в момент революционного кризиса.
Положение, согласно которому партия “не делает революцию”,
означает, таким образом, что невозможно не только создать революционную
ситуацию, но и предвидеть при наличии такой ситуации момент, когда революция
произойдет. Партия могла бы возглавить революционную борьбу, если бы к моменту
вспышки стихийного движения массы были организованы и подготовлены в ходе
политической работы, которая велась бы заблаговременно.
Именно в такой перспективе, связанной с переходом от капитализма к
социализму, рассматривался вопрос о соотношении революции и реформ или борьбы
за власть и борьбы за преобразования в рамках капиталистического общества. Этот
вопрос приобретал все большую значимость с ростом популярности в массах
социалистического движения и того внимания, которое организации рабочего класса
уделяли борьбе за реформы. В годы, предшествовавшие первой мировой войне, в
ходе дискуссии между радикальным и реформистским крылом вопрос о необходимости
борьбы за политические и социальные реформы в рамках капитализма не ставился.
Именно потому, что социалистическое движение стремилось стать массовым
движением пролетариата, такая борьба считалась необходимой. Ведь она давала
рабочему классу сознание и веру в собственные силы ,и помогала понять важность
классовой солидарности и классовой организованности в социальном и политическом
отношениях. В то же время положительный исход такой борьбы помогал улучшить
жалкие и унизительные условия жизни пролетариата. Поэтому борьба за реформы
обычно рассматривалась марксистами как необходимое условие подготовки рабочего
класса к революции.
Дискуссия развернулась по вопросу о целях, которых можно добиться
с помощью политических и социальных реформ, о характере развития и методах этой
борьбы, ведущейся ради достижения максимальных результатов и в то же время ради
подготовки пролетариата к борьбе за власть. По мнению реформистов, с помощью
реформ можно было бы постепенно изменить характер действительного базиса и
политической надстройки, то есть в их представлении задача состояла в том, чтобы
добиться проведения как можно большего количества и как можно более эффективных
реформ. Для ортодоксальных марксистов проблема соотношения реформ и революции
была куда более сложной: категорически отвергая политику по принципу “чем хуже,
тем лучше”, они учитывали и то, каковы могут быть результаты реформ и их
внутренние противоречия, то есть ту опасность, которую эти реформы представляли
для рабочего класса и его организации и которая состояла в интеграции его в
рамках уже существующих социально-политических структур.
С этих позиций и вопрос о союзе с левобуржуазными партиями
рассматривался с учетом их действий в пользу реформ. Подобный союз расценивался
реформистами как непременное условие успеха проводимой политики, тогда как
другие марксистские течения если и не отвергали сотрудничества с этими партиями
и не считали их все без исключения “единой реакционной массой”, то все же часто
скептически относились к возможности заручиться их поддержкой в борьбе за
наиболее важные реформы; они придерживались мнения, что только страх лишиться
голосов пролетариев на политических выборах мог заставить эти партии оказать
поддержку марксистам.
Считая узловым элементом собственной стратегической концепции
вопрос о завоевании политической власти, ортодоксальные марксисты оставляли в
стороне последующий процесс социально-экономического преобразования общества в
социалистическом духе. Не зря Т. Майер говорит в связи с этим о концепционном
вакууме (konzeptianelles Vakuum). Такая позиция объяснялась многими причинами.
Прежде всего влиянием антиутопистской марксистской традиции, которая склонна
была считать утопией всякую попытку нарисовать прообраз социального порядка
социалистического характера, памятуя об отказе Маркса давать рецепты для “кухни
будущего”. Заметим также, что ортодоксальные марксисты оказались не в состоянии
предвидеть те трудности, которые возникнут в ходе социалистического
преобразования общества [18].
Показательны в этом отношении, например, высказывания Бебеля в
рейхстаге в 1893 году в ходе дебатов по вопросу о “государстве будущего”. Он, в
частности, заявил, что когда социал-демократия придет к власти, то найдет
верное решение всех проблем. Он выразил убеждение, что национализация всех
промышленных предприятий пройдет настолько легко, что покажется “детской
игрой”. И сам Каутский, единственный, кто специально изучал вопрос о переходе к
социализму, был склонен думать, что капиталисты не окажут серьезного
сопротивления национализации средств производства, потому что меры, которые
предпримет государство в интересах безработных, в корне изменят соотношение сил
между капиталистами и рабочими и последние смогут навязать господствующему
классу свои собственные условия. Вдобавок и национализация, как он считал,
примет форму выкупа капиталистической собственности с помощью государственных
облигаций, или доходы предприятий будут обложены прогрессивным налогом. В
результате экспроприация средств производства пройдет относительно просто, а
наличие большого количества предприятий не затруднит этого процесса, так как, по
его, Каутского, мнению, “зрелость социализма определяется не числом еще
существующих мелких предприятий, а числом уже существующих крупных” [19]. Часть
мелких предприятий просуществует еще долго главным образом там, где преобладает
ручной труд, тогда как большинство их прекратит свое существование. Мелкие
сельскохозяйственные предприятия медленно и постепенно изменят свое лицо под
действием процесса социализации. Особенно сложным представлялся вопрос о
планировании производства, решение которого могло значительно упроститься по
мере уменьшения числа предприятий (в результате ликвидации мелких) и
концентрации производства на современных предприятиях, работающих в три смены
круглые сутки.
Ортодоксальные марксисты не предполагали сильной оппозиции со
стороны буржуазии и особенно надеялись на то, что интеллигенция, включая
занятую в государственном аппарате, перейдет на сторону победившего
пролетариата [20]. Они исходили из того, что социализация капиталистической
собственности на средства производства должна происходить постепенно, но
достаточно быстро, так как политическая власть пролетариата не допускает
длительного сосуществования с капиталистической властью.
Прогнозы относительно условий, в которых произойдет завоевание
власти, в особенности представление, что это завоевание произойдет при
поддержке большинства общества, в котором самым многочисленным будет рабочий
класс, и убежденность в том, что процесс социалистического преобразования
окажется относительно легким и не повлечет за собой значительных срывов в
экономике, и определяли главным образом, какой будет революционная власть.
Большинство считало, что по форме новое государство будет
парламентской демократической республикой, в условиях которой не исключались
всевозможные ограничения противников в правах и политических свободах. В целом
же проблема не была решена.
Когда Бернштейн выступил против идеи диктатуры пролетариата, его
противники поставили этот вопрос на повестку дня[21], и на II съезде РСДРП в
1903 году довольно резко выступил по этому поводу Плеханов, которого поддержал
Ленин. В выражениях, получивших название “якобинских”, он отстаивал диктатуру
пролетариата, пункт о которой содержался в программе партии, заявив, что после
завоевания власти вступит в силу принцип, в соответствии с которым “высший
закон -- это благо революции”, и что партия не отступит перед необходимостью
лишить политических прав буржуазию или распустить парламент, если в нем получат
большинство политические противники.
2. Постепенность и союзы в
ревизионистской концепции
Политическая стратегия реформистских течений постепенно
складывалась в различных социал-демократических партиях, но глубоко разработал
ее только Бернштейн, который дал ее развернутую аргументацию в теоретическом
плане. Согласно этой концепции, главная проблема в период перехода от
капитализма к социализму заключается не столько в захвате политической власти
пролетариатом, сколько в обобществлении средств производства и организации
производства на принципах социализма. В основном это вызвано двумя обстоятельствами.
Первое заключается в том, что, хотя число крупных предприятий все больше
увеличивается и они приобретают все больший вес в национальной экономике,
процесс концентрации производства и капитала протекает не в том темпе и не так,
как предполагал Маркс: оказывается, что мелкие и средние предприятия на самом
деле не исчезают и что .в перспективе их число может даже возрасти.
Обобществление же этого огромного числа предприятий невозможно. Второе
обстоятельство, препятствующее процессу социалистического преобразования,
состоит в том, что у рабочего класса нет пока необходимых возможностей для
замены капитализма социализмом. Если первое обстоятельство Бернштейн считал
постоянным фактором, хотя из его рассуждений и неясно, будет ли процесс
концентрации производства идти не так быстро, как предвидел Маркс, или он вообще
не будет иметь места, то второе он расценивал с куда большим оптимизмом,
считая, что подготовка рабочего класса к проведению социалистических
преобразований будет улучшаться, хотя и постепенно, в течение относительно
продолжительного периода времени. Вследствие этого социал-демократия, даже
завоевав власть, не сумеет провести быстрое и полное обобществление средств
производства, а безуспешность этой попытки может привести к дезорганизации
экономической жизни общества и вызвать мятеж большей части общества против
социал-демократической партии.
Бернштейн был больше всего озабочен тем, чтобы социалистическое
преобразование общества не нарушило производственного процесса. Кроме того, он
боялся бюрократизации экономической жизни общества в случае быстрого обобществления
средств производства. В его представлении переход от капитализма к социализму
мог произойти не в виде “скачка”, а постепенно и внутри капиталистической
системы; социалистические производственные отношения должны развиться еще до
того, как социал-демократия придет к власти,— по аналогии с тем, как
капиталистические производственные отношения сложились внутри феодального
общества. Капитализм должен перерасти в социализм, и этот процесс будет
продолжаться десятилетия при длительном периоде существования смешанной
экономики [22].
Такова была, по мнению Бернштейна, реальная перспектива
преобразования общества. Реальность ее состояла главным образом в предвидении
демократической эволюции государства, которое перестанет быть классическим
государством, где одни классы угнетают другие. Именно такая форма государства
создаст реальную возможность для легального и мирного захвата власти
социал-демократией, и эта возможность сможет стать реальностью, если большая
часть общества поддержит социал-демократию. Хотя Бернштейн и не считал, что
преобразование государства и общества произойдет непременно мирным путем, он
все же не сомневался в возможности осуществить его, несмотря на непрерывный
рост числа собственников. Он рассчитывал на то, что, несколько видоизменив свою
идеологию и политику, социал-демократия сумеет привлечь на свою сторону
большинство представителей средних слоев и что, несмотря на улучшение условий
жизни рабочих при существующей системе, большинство из них останется верным
социалистической идеологии.
Тем не менее, прежде чем социал-демократия добьется поддержки
большинства общества, она должна попытаться создать коалицию в правительстве с
частью буржуазных партий, если верно то, что в истории еще ни один класс не
завоевывал немедленно государственной власти. Как и экономические отношения,
политическая система должна подвергаться прогрессивному изменению, смешанные
структуры должны быть созданы и в базисе, и в надстройке.
Бернштейн не отрицал возможности попыток затормозить
преобразование государственной системы в парламентскую демократическую систему
или повернуть вспять развитие существующих государственных форм, но он все же
считал, что эти попытки обречены на провал. Оптимистичность его прогнозов
основывалась на его представлениях об эволюции классовых отношений,
проявлявших, как он считал, тенденцию к смягчению антагонизма и классовой
борьбы. Один из основных принципов его политической стратегии основывался на
убеждении в том, что значительная часть буржуазии, а также некоторые буржуазные
партии будут согласны с фактом постепенной эволюции к социализму [23].
Эта надежда зиждилась не только на убеждении, что перед лицом
всевозрастающей мощи рабочего класса здравый смысл подскажет буржуазии
необходимость изменить поведение, но и на некоторых социологических концепциях,
в частности на некоторых идеях, связанных с мотивацией человеческого поведения.
Именно эти концепции сближают Бернштейна с так называемым “этическим
-социализмом”. В своей критике исторического материализма он выступал против положений,
согласно которым классовые интересы в значительной степени влияют на
политическое поведение, подчеркивая важность этических концепций. Облегчить
формирование у буржуазии такого мнения могли, на его взгляд, лишь справедливые
принципы проведения обобществления средств производства, и прежде всего принцип
экспроприации с возмещением понесенных убытков. В свою очередь гипотезы
относительно динамики развития классовых отношений были связаны с прогнозами
относительно развития капиталистической экономики, которое, как представлялось,
должно было стать более гармоничным, чем было в прошлом.
Подобная стратегия, пусть совсем не так, как это было у
ортодоксальных марксистов, увязывала борьбу за реформы с борьбой за замену
капитализма социализмом. Именно она определяла то, каким путем будет
развиваться политическая организация рабочего класса. Социалистической партии
предстояло воспитать и организовать рабочий класс, добиться влияния на другие
слои и классы и сконцентрировать все усилия на борьбе за социальные и политические
реформы. В этой политической борьбе она должна была попытаться занять прочное
положение в парламенте и заручиться поддержкой некоторых буржуазных партий.
Важная роль отводилась и другим организациям рабочего класса, в
частности профсоюзам и кооперативам: с одной стороны, их деятельность должна
быть направлена на улучшение жизненных условий пролетариата в рамках существующей
системы, а с другой - эти организации должны были развить в рабочем классе
качества, необходимые для осуществления социалистических преобразований.
Организованное рабочее движение должно было поэтому отказаться от
политики противопоставления себя существующему обществу и государству, от
политики чистого протеста. По мнению сторонников этой политической стратегии,
тот факт, что в ней такое важное место отводилось профсоюзам и экономическим
организациям рабочего класса, должен был объяснить, почему социал-демократы
выступали против тех, кто определял ее как чисто парламентскую стратегию —
“Nurparlamentari'srnus”,—хотя в ней действительно решающую роль играла
деятельность социал-демократии в парламенте, так как, по мнению партии, только
парламентский путь мог привести рабочий класс к власти.
Если Бернштейн и не исключал нелегальных методов борьбы или
применения силы, то все-таки он считал, что эти методы рекомендуется применять
лишь в ходе борьбы за демократический режим, или при отражении нападок реакции
на либеральный политический режим, или в рамках стратегии борьбы за
демократизацию. Напротив, резкий протест Бернштейна против применения силы в
процессе борьбы за социализм был вызван не только его представлениями об
эволюции капиталистического общества, но и его точкой зрения на социализм. Вот
откуда берет начало его резкая критика диктатуры пролетариата. В перечне
политических ценностей для Бернштейна первое место, несомненно, занимала
свобода, и следовательно, гарантию свободы граждан он ставил гораздо выше любых
экономических целей, которые ни в коем случае не должны покупаться ценой
ограничения свободы. Не случайно он всегда подчеркивал связь между социализмом
и либерализмом: тезис о том, что социализм является последователем либерализма,
призван был не только облегчить сотрудничество с либеральными партиями, к
которому он призывал в целях демократизации Пруссии и германского рейха, но и
подчеркнуть убеждение в том, что часть буржуазии может согласиться с эволюцией
в сторону социализма.
3. Революционные гипотезы
левых
Политическая стратегия левого крыла германской
социал-демократии в годы, предшествовавшие началу первой мировой войны, не
носила международного характера и не вышла за рамки Германии. Если кто и
проявил интерес к ее критике, то обычно не находил достойной альтернативы
стратегии ортодоксальных марксистов.
Возникает вопрос: стремились ли “новые левые”, предлагая новую
тактику, действительно разработать новые методы борьбы для создания более
наступательной стратегии в рамках социал-демократической стратегии? На практике
их концепция так и осталась неясной, что явилось следствием разногласий между
наиболее видными представителями левых, в частности между Розой Люксембург и
Паннекуком. Они спорили главным образом по поводу оценки революционного
процесса, механизма формирования классового сознания и революционной воли
пролетарских масс. Борьба за власть понималась как длительный революционный
процесс, во время которого пролетариат мог неоднократно брать власть в свои
руки и терять ее до того, как он окончательно ее завоюет. Это мнение было
высказано Розой Люксембург, еще в пору полемики с Бернштейном [24]: она считала,
что в ходе революционной борьбы происходит формирование революционного сознания
и воли пролетарских масс и что революционная армия может сложиться только в
процессе самой борьбы, а не до ее начала.
Паннекук, разрабатывая идею революционного процесса, дал трактовку
его механизма, совершенно отличную от той, которая бытовала в радикальных
кругах социал-демократии. Если эти круги и были явно озабочены тем, чтобы
насаждать оппортунистические взгляды, и стремились энергично поддерживать
классовую борьбу, то они при этом не разрабатывали никакой новой тактики. И это
было не случайно: среди них было распространено мнение, что дело не столько в
том, чтобы сменить старую линию, сколько в том, чтобы твердо ее проводить.
Паннекук же придерживался иной точки зрения. Пролетариат, писал он, должен
готовиться к революции и, когда наступит подходящий момент, свергнуть
господство капитала. В этом смысле революция означает быструю перемену не
только по экономическим последствиям, но и по методам: сила пролетариата в первый
и последний раз находит себе совершенно новое применение, что предполагает
необходимость внедрения в практику новых методов борьбы, в том числе массовой
забастовки, как средства оказания давления, и уличных боев. Классовая борьба
тем отличается от войны, что формирование армии происходит уже в ходе классовых
схваток. Поэтому предпосылки, необходимые для завоевания власти, возникают лишь
во время борьбы и не могут возникнуть в мирных условиях. Это означает, что
революция не действие, как таковое, а процесс.
В связи с такой постановкой вопроса о революционном процессе
возникает вопрос, считали ли представители “новой левой”, говоря о широких
массовых выступлениях, и прежде всего о массовых забастовках, что подобные
действия способствуют созданию революционной ситуации. Распространенному среди
ортодоксальных марксистов мнению, согласно которому революционная ситуация —
необходимое условие для начала борьбы за власть — является результатом
объективных условий, а организованное рабочее движение должно ждать возникновения
этой ситуации, “новая левая” противопоставляла свою точку зрения о
превалирующей роли волюнтаристского элемента, сводившуюся к тому, что рабочее
движение, пользуясь недовольством связанных с пролетариатом масс, должно
создать или ускорить приближение революционной ситуации. Такую трактовку
политики этого течения давал, например, Каутский, полемизируя с его главными
идеологами. В самом деле, как отмечает Котовский, Роза Люксембург считала
массовые забастовки средством постепенного разрушения существующего порядка, их
целью в ее представлении было породить хаос и довести дело до боевых схваток.
По мнению У. Ратца, для нее массовая забастовка-эхо длительный период классовой
борьбы, в ходе которого порядок мало-помалу трансформируется в хаос. Аналогичные
мнения высказывали также современные исследователи, которые в связи с этим
говорили о “тактике эскалации революции”. Заметим также, что Роза Люксембург
часто отвергала такую интерпретацию своей политической позиции, и в частности
говорила, что она противница создания революционной ситуации с помощью массовых
забастовок.
Такая концепция революционного процесса определяла также и то,
каким образом следует оценивать организации рабочего класса, и прежде всего
роль партии. Ведь необходимо было учитывать и то, что в ходе массовых
выступлений или продолжительной революционной борьбы противник мог пусть и
безуспешно — применить в отношении классовых организаций пролетариата
репрессивные меры. Эта проблема была в центре полемики Паннекука с Каутским и
представляла особый интерес для организованного рабочего движения. Уже в начале
дискуссии Паннекук, признавая, что государство может распустить организации,
возникшие против его воли, и даже конфисковать кассу движения и арестовать
вождей, тем не менее писал:
“Эти акты насилия не могут дать желаемых результатов; таким путем
государство может разрушить лишь внешнюю оболочку, не затронув внутренней сути.
Организацию пролетариата, которую мы называем самым сильным инструментом,
нельзя считать обычной организационной формой или сравнивать с современными
ассоциациями... В основе этой организации лежат духовные принципы, в ней
трансформируется характер пролетариев” [25].
Итак, господствующий класс может разрушить рабочие организации
только внешне, ибо рабочие уже не возвратятся к своему прежнему
индивидуалистическому мировоззрению. По мнению Паннекука, рабочие организации
отличаются от всех других организаций тем, что в них зарождается и растет
чувство солидарности, которое полностью подчиняет индивидуальные интересы общественным;
это чувство солидарности— залог их силы и основа зарождающегося нового
общества.
Необходимость поддерживать жизнеспособность классовых организаций
не должна стать тормозом для развязывания революционной энергии масс.
Анализируя вопрос о взаимоотношениях масс с их руководителями, Паннекук
подчеркивал, что партия учит массы: индивидуальные выступления или выступления
отдельных групп всегда безрезультатны, ибо только все вместе, только действуя
организованно, они смогут добиться успеха; что она воспитывает дисциплину в
массах и удерживает их от бесполезной траты революционной энергии. И именно
поэтому Паннекук считал, что массы не станут выступать стихийно, как бы сильно
они ни были возбуждены, а будут ждать, когда партия призовет их к действию. Иными
словами, партия не может ожидать, что массы, лишенные части своей стихийной
энергии вследствие объединения их в дисциплинированную организацию, способны
внезапно начать действовать. Если массы после длительной политической работы
среди них стали дисциплинированными и обрели веру в своих вождей, то
действовать они будут лишь тогда, когда в нужный момент призовет их к этому
партия. Задача же партии - суметь определить подходящий момент, и это должно
произойти не тогда, когда будет уже невозможно удержать массы от стихийного
взрыва, а тогда, когда социальные отношения возбудят их настолько, что
серьезное выступление сможет завершиться успешно.
4. Роль морального
обновления и мифа в теории революционных синдикалистов
Обобщение концепций революционных синдикалистов весьма сложная
задача. Прежде всего потому, что в отличие от прочих концепций, о которых
говорилось выше, революционно-синдикалистские не были созданы одним или
несколькими идеологами и никогда не “кодифицировались” их создателями. Во Франции
революционный синдикализм получил развитие благодаря группе интеллигентов, куда
входили Ж. Со-рель, X. Лагардель и Э. Берт, а также некоторым активистам
профсоюзного движения, которые сформулировали свои концепции в отдельных
публикациях (главным образом Грифюэль и Э. Пуже). В Италии, единственном центре
революционного синдикализма, не считая Франции, движением руководил главным
образом А. Лабриола и Э. Леоне. Однако сразу же следует заметить, что в
концепциях революционных синдикалистов имеются значительные расхождения. Кроме
того, надо подчеркнуть, что позиции этого течения не были ни слишком твердыми,
ни слишком ясными, особенно в том, что касается гипотезы относительно
социалистического общества и путей его построения.
В основном стратегия этого течения сводилась к трем положениям. Первое,
касавшееся государства, отталкивалось от анархических принципов, в нем
утверждалось, что социалистическая революция состоит не в захвате
государственной власти пролетариатом, а в отмене государственной организации
как таковой. Ведь если даже революция и завершится захватом власти
социалистической партией, то принципы равенства и свободы осуществлены не
будут, произойдет лишь смена привилегированных социальных групп. Поэтому
неприемлема ни концепция постепенного захвата демократического государства
социалистической партией, ни идея установления диктатуры пролетариата.
Второе
положение имело отношение к формам организации рабочего класса. Революционные
синдикалисты решительно отвергали как мнение о том, что профсоюзы являются
связующим звеном между партией и массами, так и равноправие двух форм
организации рабочего класса. Социалистические партии они считали внешними по
отношению к рабочему классу организациями в силу того, что они чаще всего были
чуждыми ему по своему социальному составу, отнюдь не однородному, а также
потому, что во главе их стояли не пролетарии, а почти всегда политические
деятели из интеллигенции. По их мнению, главной формой организации рабочего
движения являются профсоюзы, которые в отличие от социалистических партий
являются чисто классовой организацией, исключительно пролетарской. Профсоюзы
руководят борьбой с помощью забастовок и других форм прямых действий, в
частности всеобщих стачек, до того как возникнут условия для осуществления
решительного наступления на капитализм. Что же касается рабочей партии, то само
ее существование вызывает подозрение и противодействие: ведь роль партии должна
быть ограничена борьбой за демократизацию капиталистического государства, а
потому главным полем ее деятельности должен быть парламент. Парламентаризм же
расценивался как школа компромиссов, как почва, на которой классы сотрудничают
между собой, а значит, и как фактор, препятствующий обострению классового
антагонизма. Так как революция состоит не в завоевании власти, то рабочему
классу для ее осуществления партия не нужна, как не нужна она и для
формирования классового сознания, которое возникает в ходе прямой классовой
борьбы. Непосредственная же борьба за улучшение экономических условий в рамках
капиталистического общества — это прерогатива синдикалистов.
Третье -
главное - положение затрагивало формы революционной борьбы. Вершиной классовой
борьбы признавалась всеобщая забастовка. Эта форма классовой борьбы занимала
центральное место в идеологии революционного синдикализма; ее анализу видные
представители данного течения посвятили десятки страниц в своих работах, назвав
ее средством, способным парализовать буржуазное государство и благодаря этому
дать возможность синдикалистам захватить средства производства и заменить
государственный аппарат. Таким образом, революция осуществится через всеобщую
забастовку. Но прежде чем возникнут необходимые для революции условия, прежде
чем хозяева и государственный аппарат будут в достаточной мере ослаблены, а
рабочий класс, напротив, укрепит свои позиции, всеобщая забастовка, равно как и
обычные стачки, должна оставаться, с одной стороны, средством воспитания
рабочего класса и укрепления его революционного духа, с другой—орудием борьбы
за выполнение текущих требований рабочего класса.
Прославление роли всеобщей забастовки составляет квинтэссенцию
работы Сореля “Размышления о насилии” (“Reflexions sur la violence”). Автор
видит в этой форме борьбы сущность социализма, ибо считает, что всеобщая
забастовка — это акт революционного насилия, в результате успешного исхода
которого капитализм уступит место социализму. Всеобщая забастовка, по Сорелю,
радикально отличается от других выступлений подобного типа, которые также имеют
место в практике рабочего движения. Вместе с тем всеобщая стачка 1905 года в
Россия оценивается им весьма критически, и уж вовсе с презрением он вспоминает
о всеобщих забастовках, проведенных бельгийским пролетариатом в ходе борьбы за
демократическое избирательное право. Сорель делает различие между “пролетарской”,
или “профсоюзной”, всеобщей стачкой и “политической” всеобщей стачкой,
организуемой и руководимой партией, политическими вождями. Последнюю он считает
орудием политической игры, которое позволяет вождям удовлетворить собственные
интересы, вследствие чего такая стачка, по мнению Сореля, не может быть
средством освобождения пролетариата.
Впрочем, в своих работах Сорель не дает достаточно ясного
определения всеобщей забастовки; по многим параметрам она связана с его
концепцией социального “мифа” и предстает как явление иррациональное и
волюнтаристское, способное высвободить огромное количество общественной
энергии, и, следовательно, как мощный побудитель к действию. Таким образом,
массовая забастовка, по Сорелю,— это чисто интуитивный, основанный на впечатлении
символ, способный объединить и повести массы на борьбу, которая, являясь
реакцией на тенденцию приспособленчества к господствующей системе, будит и
поддерживает революционный дух среди рабочих и направлена на то, чтобы вывести
выступление пролетариата за рамки обычного бунта рабов.
Именно интерпретация массовой забастовки позволяет особенно хорошо
почувствовать различие концепций идеологов революционного синдикализма и
активистов профсоюзов. Для последних революционный синдикализм — это орудие
борьбы за экономические успехи пролетариата и за достижение экономического
благополучия; для интеллектуалов, близких к Сорелю, главное — это этический
аспект движения: именно пролетариат должен спасти мир от угрожающей ему
моральной деградации. Не особенно заботясь о далеком будущем, они видели в
пролетариате источник близящегося морального обновления.
Непременным условием для перехода от капитализма к социализму
революционные синдикалисты считали усиление классового антагонизма между
пролетариатом и буржуазией; из работ Маркса они почерпнули лишь определение
роли классовой борьбы для развития общества, не приняв всех тех положений
исторического материализма, которые позволили ортодоксальным марксистам с
оптимизмом смотреть на будущие процессы развития капитализма вследствие
усиления противоречий, определявших это развитие. Именно поэтому революционные
синдикалисты проявляли беспокойство по отношению к любому феномену, способному
ослабить этот антагонизм, начиная со всевозможных форм компромисса и кончая
соглашением с классовым противником. Враждебность ко всякому действию, могущему
ослабить полную оппозицию пролетариата существующему обществу и способствовать
интеграции пролетариата в это общество, пронизывала все описания соотношения
между революцией и реформами в политической стратегии революционного
синдикализма, приверженцы которого пренебрегали возможностями немедленного
улучшения условий жизни рабочих с помощью социального законодательства.
Такая позиция в отношении социальных реформ сформировалась не без
глубокого недоверия к государству, в котором революционные синдикалисты видели
лишь орудие защиты интересов буржуазии. Уже сами завоевания рабочего класса,
которых удалось бы добиться парламентским путем, могли, по их мнению, ослабить
враждебность рабочих масс к государству и напряженность в их отношениях с
работодателями. Только завоевания, достигнутые в результате борьбы,
расценивались положительно, поскольку они содействовали росту классового
антагонизма.
Революционные синдикалисты преподносили свою идеологию и свое
движение не только как средство преобразования существующей социальной системы,
но и как конкретную концепцию человеческого существования, как средство
радикального преобразования общественной морали; подобно Сорелю, они были
убеждены, что моральный прогресс пролетариата не менее необходим, чем прогресс
в сфере средств производства, поскольку на путях этого прогресса складывается
новая этика свободных творцов будущего социалистического общества.
Если социалистическое общество - это общество без государства, то
средства производства должны быть доверены свободным производителям, способным
осуществить “освобождение труда”. Идеалом синдикализма было создание такой
производственной организации, в которой внешнее принуждение как непременный
элемент трудовой дисциплины было бы заменено внутренней самодисциплиной.
Небезынтересно здесь отметить, что Сорель опасался, в частности, последствий
растущей потребительской психологии, которая могла помешать развитию
производительных сил капитализма и уж совсем губительно сказаться на
социалистическом обществе, став препятствием для крупных капиталовложений,
которые требуют значительных жертв. Тем не менее он считал возможным избежать
подобной опасности с помощью воспитания у рабочих творческого подхода к этому вопросу,
а также в связи с тем, что они работают, не получая прибыли, и способны на
жертвы во имя высоких целей.
Концепции революционных синдикалистов по вопросу о форме будущего
социалистического общества и процессе социалистических преобразований никогда не
были четко определены. Их антипатия ко всякой форме государственной организации
привела к тому, что они очень обобщенно высказались об “антигосударственных”
учреждениях, которые предстояло создать рабочему классу. Кроме того, полагая,
что социальное развитие не поддается научному прогнозированию, они превозносили
стихийность, хотя и признавали, что перевод средств производства в общественную
собственность и распоряжение ими должны осуществляться профсоюзами. Так, Артуро
Лабриола и Энрико Леоне настаивали на тезисе о том, что переход к новой системе
будет не скачком, а процессом и может произойти не ранее, чем пролетариат
обретет способность самостоятельно руководить производством. До тех пор пока
рабочие, объединенные в профсоюзы, не обретут такой способности, революция
будет невозможной. Организации различных отраслей производства должны принять
на себя — может быть, в форме аренды у капиталистов - управление отдельными
отраслями производства и только позднее взять его на себя полностью,
эвентуально возместив убытки. Леоне представлял себе социализм как систему, в
которой производством руководят автономные группы рабочих различных
предприятий, а группы производителей заключают под руководством синдикалистов
контракты и соглашения и создают особые формы федераций. Не зря Плеханов,
который больше других марксистов критиковал эти концепции, утверждал, что,
несмотря на революционную фразеологию, они носят глубоко реформистский характер
и куда более туманны, чем концепции самих реформистов.
5. Историческая несостоятельность
и неадекватная стратегия
Хотя рассмотренные здесь концепции не только навеяны учением
Маркса, но и сложились в аналогичных исторических условиях, в начальный период
политического формирования рабочих движений, в момент, когда не существовало
революционной ситуации, значительные различия между ними очевидны как в том,
что касается конечных целей, так и под углом зрения более близких задач.
Конечно, можно отыскать в них также общие и аналогичные моменты: например,
ревизионисты и революционные синдикалисты придавали большое значение подготовке
рабочего класса к осуществлению социалистических преобразований, развитию в нем
интеллектуально-психических способностей, необходимых для выполнения подобной
задачи, однако методы, которые предлагалось использовать в процессе подготовки,
были весьма различны. И ортодоксальные марксисты, и революционные синдикалисты
в равной степени делали ставку на классовую борьбу, но расходились в анализе ее
источников, факторов ее развития, перспектив. Или, например, революционные
синдикалисты и “новые левые” стремились подготовить рабочий класс к
революционной борьбе, “тренируя” его в массовых выступлениях; но для одного
течения ответственной руководящей организацией был профсоюз, а для другого —
партия, и сами эти институты воспринимались представителями обоих течений
по-разному.
В основе этих расхождений и противоречий, обычно весьма острых,
лежали мнения, оценки и различные прогнозы, касавшиеся исторического процесса,
развития общества, самой сущности капитализма и социализма. Вполне очевидно,
что на эти глубокие расхождения влияли не только социальные условия каждой
данной европейской страны, в которой эти течения и движения развивались, но и
традиции и специфический опыт различных направлений в рабочем движении, различия
в социальном составе партий, состав пролетариата. Поэтому нелишне, конечно,
задаться вопросом о том, какую роль сыграли эти различные концепции в особых
ситуациях и в формировании общего представления о политических процессах в
Европе того времени. Это вопрос, охватывающий среди прочего проблематику как
изоляции рабочего движения (в плане стремления к ней или недопущения ее), так и
его интеграции (тоже в плане желательности или нежелательности ее) в рамках
существовавших тогда социальных и политических структур. Сюда же относится и
вопрос о том, кому из деятелей и вождей рабочего движения тех лет следует
приписывать авторство этих различных точек зрения.
Задаваться подобными вопросами резонно, если собираешься
продолжить исследования. В рамках же данной статьи дать на них ответ нет
возможности. А вот вопрос, на котором, пусть и не подробно, следует здесь
остановиться, — это вопрос о значении стратегических прогнозов, выдвигавшихся
различными идеологическими и политическими течениями. Концепция революционных
синдикалистов почти не содержала никаких прогнозов, тем более что ее сторонники
считали, что предвидеть социальное развитие невозможно. В то же время
социал-демократическое левое крыло разработало концепцию, во многом близкую
концепции ортодоксальных марксистов, в частности в том, что касалось анализа
капиталистической системы, отношений между классами и надстройкой. Конечно,
значение этого анализа и этих прогнозов должно определяться в зависимости от
деятельности движений и ее результатов, поскольку в основном названные движения
стремились радикально преобразовать общество. Анализируя деятельность только
социалистических партий, которые уже в те годы были реальной политической
силой, нелегко сказать, возможно ли было последовательное осуществление их
стратегических концепций. Главная проблема состоит в том, чтобы окунуться в
реальность того времени, чтобы понять, что в этих различных стратегиях было
осуществимо. Что касается “ортодоксальной” концепции, которую сформулировала и
развила ведущая партия II Интернационала — германская социал-демократия, — то
оценка ее осложняется тем фактом, что, согласно данной концепции, борьба за
власть может быть начата лишь при наличии объективной революционной ситуации, а
такая ситуация, как известно, возникла лишь в годы первой мировой войны, когда
партия пребывала в состоянии кризиса и только одна фракция СДПГ — Независимая
социал-демократическая партия Германии — сохранила верность старой концепции.
Что касается ревизионистской стратегической концепции, если мы ограничимся
лишь периодом расцвета II Интернационала (поскольку после Октябрьской революции
действительно возникла новая и совершенно непредвиденная ситуация), то здесь
непросто оценить ревизионистскую стратегию. Демократизация капиталистического
общества, которую предсказывал Бернштейн, не стала реальностью, хотя в
некоторых странах -- таких, как Италия, Австрия, Венгрия, Швеция,— и произошли
некоторые положительные сдвиги, например было введено всеобщее избирательное
право. В целом, однако, в области социальных реформ наблюдался глубокий застой,
а для таких стран, как Франция и Германия, и вовсе был характерен регресс. В
противоположность прогнозам ревизионистов и, следовательно, в подтверждение
прогнозов их противников на рубеже столетий и в дальнейшем классовые
противоречия отнюдь не смягчились, а, напротив, обострились, и не произошло ни
роста реальной заработной платы, ни повышения уровня жизни рабочих, как
предсказывал Бернштейн. Точно так же в противоположность тому, что
предсказывали ревизионисты, капиталистическая экономика не стала развиваться
гармоничнее, более того, ее поразило несколько кризисов, а обострение
противоречий в международных отношениях привело к драматическому кризису лета
1914 года.
Учитывая тот факт, что для осуществления стратегических концепций
и ревизионистов, и левого крыла социал-демократии, и социалистов-революционеров
не было элементарных предпосылок и что эти идеологические течения не сумели
завоевать большого числа последователей ни в партиях, ни в рабочих движениях
своего времени, мы можем сделать вывод, что их концепции не были адекватны
существующим условиям. Но такое суждение, достаточно сложное само по себе, еще
труднее вывести, если попытаться сопоставить упомянутые концепции с идейными
позициями ортодоксальных марксистов.
Стратегию и идеологию СДПГ часто обвиняют в том, что они ослабили
самую сильную в ту пору германскую партию, ибо в их основе лежали реформистская
постепенность, детерминистский взгляд на революцию, политическая пассивность и
бездействие. Уже в ходе дискуссии вокруг идей Бернштейна и в период так
называемого “кризиса марксизма” на заре XX века эту партию подвергали критике.
С другой стороны, нельзя не учитывать того, что противники СДПГ считали эту
партию отнюдь не слабой партией, если, как заявил в мае 1914 года один активист
левого крыла Центра (германской католической партии), “самой серьезной
проблемой внутренней политики рейха, которую предстояло решить, было ослабление
мощи СДПГ”.
Несомненно, существовала значительная диспропорция между силой
СДПГ — если исходить из числа ее членов, мощи ее организации, количества
голосовавших за нее избирателей -- и реальным влиянием этой партии на
политическую жизнь страны накануне первой мировой войны. Сам Каутский, похоже,
отдавал себе отчет в этой диспропорции, которую резко критиковали как левые,
так и правые социал-демократы. В конце 1913 года в статье, опубликованной в
“Лейпцигер фольксцайтунг”, он, пытаясь подвести итоги деятельности партии, не
случайно задавался вопросом, не следует ли заняться поисками новых методов,
которые позволили бы рабочему классу добиться лучших результатов.
Говоря о событиях августа 1914 года и о позиции, занятой СДПГ в
тот критический момент, зачастую очень сложно отказаться от негативных
суждений. Тем не менее следует признать, что если, с одной стороны, в партии
тогда совершенно явно проявились оппортунистические и националистические
импульсы, которые издавна существовали в ней, но были скрыты за
псевдореволюционной фразеологией, то, с другой стороны, недвусмысленно
наметился решительный поворот в позиции социал-демократических масс. Только
очень тщательный и глубокий анализ жизни партии может позволить разрешить эту
дилемму. Конечно, в течение многих лет шел постепенный, часто бессознательный
процесс интеграции широких слоев рабочего класса и членов
социал-демократической партии в рамках существующих структур. Этому
способствовали могучие факторы общего характера, которым социалистическое
рабочее движение, взятое во всей своей сложности, не могло противостоять
достаточно энергично и эффективно. И именно здесь потерпели поражение как
ортодоксальные марксисты, которые в силу своих позиций и авторитета в обществе
несли большую ответственность, так и те течения, которые выдвигали
альтернативы, оказавшиеся неадекватными организации на Западе массового
революционного движения.
Литература
1 Термин “марксизм” употребляется здесь в
широком смысле — так, как, например, он трактуется в работе Э. Хобсбома
“Распространение марксизма (1890—1905)”, опубликованной в “Студи сторичи”,
1974.
2 В рамках настоящей работы невозможно
детально проанализировать различие стратегических концепций крупнейших
представителей марксистского течения того времени. Внешне эти различия носят
второстепенный характер; насколько они существенны, стало ясно позднее, когда
некоторые идеологические концепции были разработаны. Ограничимся хорошо
известным примером: в 1905 году, полемизируя с Петром Струве, считавшим, что “в
сравнении с революционизмом гг. Ленина и товарищей, революционизм
западноевропейской социал-демократии Бебеля и даже Каутского является
оппортунизмом”, Ленин писал: “Где и когда претендовал я на создание какого бы
то ни было особого направления в международной социал-демократии, не
тождественного с направлением Бебеля и Каутского?” (В. И. Ленин. Две тактики
социал-демократии в демократической революции. — Поли. собр. соч., т. 11, с.
54, примечание).
4 Каутский писал, что, несмотря на
компактность марксистской системы, “марксизм в каждой стране в полном
соответствии с основными его положениями приобретает свои особые черты.
Русский, английский, французский марксизм ни в коем случае не являются копией
немецкого марксизма, они — различные духовные течения” ("Neue Zeit",
1904—1905, S. 599).
5 Следует учесть, например, что Ленин назвал
свою работу, посвященную стратегии РСДРП, “Две тактики социал-демократии в
демократической революции” (см. мою книгу; "Rewolucja i panstwo w mysli
poli-tyczney Lenina". Warszawa, 1978); дискуссия между левым крылом
германской социал-демократии и руководством также развернулась вокруг “новой
тактики”.
6 Это мнение получило широкое распространение
после выхода в свет работы Э. Маттиаса “Каутский и каутскианство. Функция
идеологии в германской социал-демократии перед первой мировой войной” (Е.
Matthias. Kautsky und der Kautskyanismus. Die
Funktion der Ideologic in der deutschen Sozialdemokratie vor dem Ersten
Weltkriege". Tubingen, 1957), в которой
содержатся ссылки на суждения К- Корша, в частности на его работу
“Матеоиалистическая концепция истории. Полемика с Карлом Каутским” (К. Korsch.
Die materialistische Qeschichtsauffassung. Eine Auseindersetzung mil Karl
Kautsky. Leipzig, 1929), а также на работу К. Брекшмидта “Германская социал-демократия
до отмены закона против социалистов” (К. F. Breckschmidt. Die deutsche
Sozialdemokratie bis zum Fall des Sozialistengesetzes. Stuttgart, 1929). Более
спокойны высказывания по этому вопросу в публикациях: Steinberg. Sozialismus und die deutsche Sozialdemokratie. Hannover , 1969; D. Groh. Negative Integration und
revolutionarer Attentismus. Hannover , 1969.
7 H.-J.
Steinberg, Sozialismus... S. 60.
8 W.
Gottschalch. Strukturveranderungen der Gesellschaft und poli-tisches Handeln in
der Lehre von Rudolf Hilferding. Berlin
10 О значении этого тезиса как
“идеологического стимулятора” и “возбудителя (по типу наркотиков), исторически
необходимого и оправданного подчиненным характером определенных социальных
слоев”, см.: A. Gramsci. Quaderni del Torino , 1975, p. 1377—1378; 1394—1395. См. также: Н. De Man. О psychologij socjalismu.
Warszawa, 1937, str. 280.
11 D.
Groh. Negative Integration, p. 57.
12 Т. Meyer. Bernsteins
konstruktiver Sozialismus. Berlin
13 O.
Bauer. Zwischen zwei Weltkriegen? Bratislava
14 Ibid.,
S. 249.
15 Е. Bernstein. I
presupposti del Bari
17 .
Jaures. Wybor pism. Warszawa, 1949, str. 415.
18 Эта позиция была ясно изложена Парвусом,
который, первым вступив в полемику с Бернштейном на страницах “Зексише
арбайтерцайтунг” в 1898 году, пришел к выводу, что если германская
социал-демократия завоюет власть, то капиталистическое общество в течение
полугода прекратит свое существование.
19 К. Kautsky. Am Tage nach
der Revolution. Berlin, 1907.
1965. S. 465—468.
Stuttgart, 1899, S. 172.
22 Исчерпывающие сведения по этому вопросу
содержатся в книге Майера “Конструктивный социализм Бернштейна” (Т. Meyer.
Bernsteins konstruktiver Sozialismus. Berlin — Bad Godesberg, 1977).
23 Как отмечает — в отличие от Т. Майера — П.
Анжель, суть ревизионизма состоит в идее, что левое крыло буржуазии может
принять социализм (см.: P. Angel. Eduard
Bernstein et evolution du socialisme alle-mand. Paris
24 Для Розы Люксембург моделью революционного
процесса являлась также буржуазная революция во Франции (см.: И. Хентце.
Аспекты теории революции Розы Люксембург. -- “Ярбух арбайтербевегунг”, 1974, №
2, с. 47). Тем не менее следует учитывать, что в том случае все последующие
фазы вплоть до реставрации и исключая ее позволили буржуазии еще больше
расширить свою власть и по меньшей мере сохранить основные преобразования,
которые удалось провести в ходе революции. Напротив, в случае социалистической
революции это, по мнению Р. Люксембург, было абсолютно невозможно.
Комментарии
Отправить комментарий
"СТОП! ОСТАВЬ СВОЙ ОТЗЫВ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!"