Антонио Фернандес Ортис - Пути левой интеллигенции: коммунизм, еврокоммунизм, советский проект

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Пути левой интеллигенции: коммунизм, еврокоммунизм, советский проект

Антонио Фернандес Ортис

В этой статье мы попытаемся рассмотреть процесс, который привел коммунистические партии к принятию концепции еврокоммунизма и к смене политической траектории, к переходу на тот путь, что завершился разрывом с СССР и его осуждением. Этот процесс породил глубокий кризис в коммунистических партиях как Западной, так и Восточной Европы и имел тяжелые последствия для социализма в Европе.

 

I.

В 80-е годы с очевидностью проявился кризис, который в течение долгого времени назревал в коммунистических партиях Запада. За десять лет до этого европейские компартии, казалось, получили второе дыхание в виде обретения идеологической независимости. Они осудили СССР, отдалились от него и выдвинули идею особого коммунизма для Европы, который был назван «еврокоммунизмом».

Перестройка в СССР началась в тот момент, когда кризис в некоторых европейских партиях проявился в самой острой форме, как, например, в Коммунистической партии Испании (КПИ). Однако возникли надежды, что перестройка даст новый импульс идее обновленного, демократического коммунизма. Партии, принявшие имя еврокоммунизма, ускорили свои шаги по пути идеологических изменений и «отказа от догм». Казалось, что их идеи относительно «социализма со свободами» находят подтверждение даже в СССР, поскольку они повторялись в речах Горбачева и его последователей.

Однако 80-е годы закончились для коммунистического движения катастрофой: ликвидация социалистического блока и ликвидация СССР; ликвидация некоторых ведущих западных коммунистических партий (как, например, итальянской); значительная потеря голосов ряда национальных компартий на выборах; утрата международным коммунистическим движением важных теоретических позиций.

Если мы рассмотрим идеологическую эволюцию коммунистических партий с момента создания III Интернационала до разрушения СССР в 1991 г., то можем увидеть такую тенденцию: начав с восхищения Октябрьской революцией и приверженности ее идеалам и Советскому государству, рожденному этой революцией, они закончили незадолго до перестройки резкой критикой и осуждением советской системы. Этот обвинительный приговор был вынесен не только европейскими коммунистическими партиями. Сходный процесс мы видим и в самом СССР, в лоне самой КПСС. Одним из главных мотивов перестройки как раз было критика и осуждение советской истории.

Что касается западных коммунистических партий, то трудно определить момент, когда произошел решающий поворот в их отношении к Советскому Союзу и той модели коммунизма, которую он представлял. Процесс изменения был постепенным, эволюционным, с многочисленными малыми поворотами в определенном направлении - в направлении удаления от советского проекта. Сами действующие лица этого процесса, например, Сантьяго Каррильо, не могут в точности указать тот момент, когда они сменили свои взгляды. Лишь впоследствии, когда процесс достиг своей завершающей стадии, они осознали, что находятся уже на совершенно другом идеологическом поле. Но даже глядя назад, восстанавливая в памяти свой путь, они не находят точки поворота. Это чувство возникает при чтении даже очень подробных и объемистых мемуаров Сантьяго Каррильо.

В этой статье мы попытаемся рассмотреть процесс, который привел коммунистические партии к принятию концепции еврокоммунизма и к смене политической траектории, к переходу на тот путь, что завершился разрывом с СССР и его осуждением. Этот процесс породил глубокий кризис в коммунистических партиях как Западной, так и Восточной Европы и имел тяжелые последствия для социализма в Европе. Причины этого кризиса многообразны и сложны, потому-то он растянулся на столь долгие годы. Достаточно сказать, что кризис включал в себя негласный и даже неявный отказ от важнейших теоретических положений, что привело к утрате в целом теоретического дискурса, необходимого для объяснения действительности. При этом происходило внедрение и принятие компартиями идеологического языка буржуазного либерализма.

Мы подойдем к нашему вопросу через исторический опыт КПИ, которая была одной из трех главных западно-европейских компартий (вместе с французской и итальянской компартиями), сыгравших основную роль в создании еврокоммунизма.

 

 

II.

В парламентских выборах, которые состоялись в Испании в 1982 г., КПИ получила только 4 депутатских мандата, в то время как на предыдущих выборах в 1979 г. - 25. Это был кульминационный момент в том кризисе, который КПИ переживала уже несколько лет. Он сопровождался выходом из партии одних видных руководителей, громким исключением других и расколом партии на две непримиримые группы. Компартия была на грани полного ее исчезновения с испанской политической арены. По сути, это был кризис такой глубины, что он не преодолен до сих пор.

Еще и сегодня распространено мнение, что кризис КПИ был следствием политики переговоров и соглашений, которую партия проводила в период перехода Испании к демократии после смерти Франко. После того, как в течение сорока лет компартия занимала позицию непримиримого противостояния франкизму, она приняла и стала отстаивать политику согласованной реформы. На этом пути КПИ отказалась от Республики, а также от проекта проведения общенационального референдума, который определил бы форму государственности (монархия или республика). КПИ отказалась от идеи потребовать политической ответственности деятелей режима Франко. Она согласилась с сохранением франкистского государственного аппарата и государственных символов (флага и гимна). КПИ отказалась от мобилизации рабочих масс и объявила о своем отходе от ленинизма. С целью снять с себя обвинения в просоветской линии, КПИ подвергла осуждению Советский Союз. Этот длинный список отхода и отказа от прежних позиций можно продолжить.

Итак, в 1982 г. КПИ осталась почти без своих депутатов в парламенте. Поражение на выборах ускорило процесс утраты ее влияния на политическую жизнь Испании. В последующие годы партия потеряла большую часть своих членов и способность к организации трудящихся. Она начала утрачивать и то влияние, которое раньше имела в профсоюзном движении и в гражданских делах в целом. Затем наступила полоса поражений на выборах в местные органы власти, и КПИ потеряла много мест в муниципалитетах по всей Испании. Тяжелый урон понесли местные организации КПИ, и многие из них были вынуждены закрыть свои помещения из-за отсутствия достаточного числа членов партии и экономических средств, чтобы содержать эти помещения. Те организации, которые сохранились благодаря стойкости старых членов партии, резко сократились в численности.

Можно ли считать, что именно сдача тех позиций, о которых говорилось выше, послужила причиной того, что во время переходного периода КПИ почти исчезла из политической жизни Испании? Обратимся к недавней истории.

Тот процесс отказа от идеологических принципов, который достиг своей финальной фазы в последние годы переходного периода, начался в испанской компартии намного раньше, в конце 50-х и начале 60-х годов. В жизни любой политической партии бывает отказ от прежних принципов, вызванный изменением исторических условий. Такой отказ часто необходим и может считаться «неизбежным» (слово неизбежный все же надо взять в кавычки). Однако отказ может быть и добровольным и означать лежащий в его основе определенный идеологический и политический выбор. Этот выбор может быть сделан или руководящей в тот момент группой, частью партии или даже большинством ее членов.

Можно говорить о стратегических, структурных изменениях - и об изменениях тактических, конъюнктурных. Очевидно, что отступление любого типа может ухудшить образ партии и послужить причиной серьезного политического кризиса. Однако совмещение отступлений обоих типов, причем в момент общего кризиса в стране, нанесло слишком сильный удар по КПИ.

Важен также и вопрос о том, как принимались решения. Кто, когда и как принимал решения об отказе от тех или иных принципов? Проводились ли при этом открытые дискуссии или решения принимались в обстановке секретности? По видимости, процесс носил открытый характер. Столь важные решения как отказ от ленинизма были утверждены Съездом партии. Однако этому решению Съезда предшествовали неожиданные и удивившие всех заявления Сантьяго Каррильо в США, где он сообщил, что КПИ отходит от ленинизма. То есть, партийный съезд только узаконил решение, которое уже было принято руководством раньше.

Генеральный секретарь Сантьяго Каррильо и его группа с самого начала имели определенный проект перестройки партии, вовсе не обязательно выраженный в программных документах. Исходя из этого проекта они пошли по пути глубоких стратегических изменений в политической линии и в самой структуре партии. Некоторые из этих изменений были представлены как стратегические, вызванные якобы изменениями в самом испанском обществе. Согласно анализу руководства партии, это общество, вследствие индустриализации и перехода населения к городскому образу жизни, породило начиная с 60-х годов рабочий класс с иными политическими ожиданиями. К тому же в городском населении имелась уже значительная прослойка интеллигенции и людей свободных профессий, которым надо было открыть двери в партию. Вследствие этого партия должна была представить другую модель общества - «современную, демократическую и плюралистичную». Другие изменения в партии обосновывались как тактические, конъюнктурные, вызванные необходимостью достичь всеобъемлющего соглашения для стабилизации испанского общества.

Отходами и изменениями, сделанными в годы переходного периода, КПИ (точнее, руководство КПИ во главе с Сантьяго Каррильо) завершила цикл, начатый двадцать лет назад, когда группа Сантьяго Каррильо поддержанная, среди прочих, Фернандо Клаудином и Хорхе Семпруном, готовилась овладеть контролем над партией, избрать Каррильо Генеральным секретарем и трансформировать партию в «нечто другое». Рассмотрим подробнее этот этап.

 

 

III.

Прежде полезно сказать несколько слов об истории западного коммунистического движения и особенно об истории Коммунистической партии Италии.

Возникновение фашизма в Европе побудило коммунистов поставить вопрос о заключении пактов с другими политическими силами, включая либеральные, чтобы воспрепятствовать приходу фашистов к власти, как это произошло в Италии и Германии. Седьмой Конгресс Коминтерна (1935 г.) одобрил образование фронтов или коалиций между коммунистами и другими антифашистскими силами. Это было время Народных фронтов, которые, как в Испании и Франции, победили на выборах и сформировали правительства с участием левых сил.

Народные фронты поставили новые вопросы перед коммунистическими партиями. Какова конечная цель Народных фронтов? Ближайшая цель казалась всем ясной - остановить фашизм и не допустить его прихода к власти. А дальше?

Для коммунистов непосредственная цель после победы над фашизмом заключалась в том, чтобы установить диктатуру пролетариата и приступить к строительству социализма. Для социал-демократов и либеральных антифашистских партий непосредственной целью была реставрация и укрепление существовавшей прежде буржуазной либеральной демократии.

Итальянские коммунисты (П.Тольятти) пытались разрешить противоречие между этими двумя радикально противостоящими позициями, считая возможным найти промежуточный «третий путь». Их идея заключалась в том, чтобы принять в качестве конечной цели борьбы против фашизма не установление диктатуры пролетариата и не старой модели либеральной демократии, а создание «демократического режима нового типа». В нем должны были быть преодолены ограничения существовавших до фашизма либеральных демократий, так что государственный строй был бы открыт для общественных изменений в направлении социализма. Тольятти называл этот новый режим «государство прогрессивной демократии». Он должен был быть построен на базе республиканской Конституции, демократических институтов и широких политических и индивидуальных свобод. Такое государственное устройство исключало бы опасность возврата к фашизму.

Проект итальянских коммунистов потерпел тяжелое поражение, когда они вместе с социалистами были изгнаны из правительства в 1947 г. Защита «демократии нового типа» превратилась в защиту либерального государства. В условиях возникшей в итальянском обществе в тот период опасности реванша правых сил итальянские коммунисты пришли к выводу, что само их существование зависело от сохранения либерального государства.

Политический дискурс итальянских коммунистов изменился радикально, они превратились в горячих защитников либеральной демократии, многопартийности, парламентской системы, свойственного гражданскому обществу разделения властей и т.д. В общем, стали защитниками европейской модели либерального общества.

Проект «демократии нового типа» был вновь выдвинут итальянскими коммунистами в 1956 г., но по своему содержанию эта демократия почти не отличалась от модели либеральной демократии. С целью оправдать смену идеологических позиций итальянские коммунисты стали доказывать, что демократические свободы в европейском гражданском обществе не могут рассматриваться как буржуазные, поскольку именно рабочий класс в ходе борьбы превратился в главного защитника и гаранта этих свобод.

 С повторным выдвижением идеи «демократии нового типа» был сделан еще один виток спирали идеологической трансформации итальянских коммунистов. Возникла необходимость союза с некоммунистическими политическими силами, а вместе с тем и потребность «отвязаться» от Советского Союза. Считалось, что образ итальянских коммунистов как союзников и защитников СССР сокращал их возможности союза с некоммунистическими силами в Италии. Несколько лет спустя Энрике Берлингуэр назвал то решение итальянских коммунистов заключить пакт с либеральными политическими силами «историческим обязательством».

Так произошло отдаление от СССР и осуждение советской модели. Была также подвергнута осуждению внешняя политика СССР, политика блоков и т.д. Чтобы подтвердить свою независимость от СССР, Тольятти выдвинул в 1956 г. концепцию «полицентризма» в коммунистическом движении. Она выражала решение европейских коммунистических партий стать независимыми от предполагаемого контроля со стороны Москвы.

Движение по этому пути привело к защите концепции гражданского общества и рыночной экономики. Следующим шагом было провозглашение «еврокоммунизма» и вместе с ним болезненно обостренного антисоветизма ведущих западных коммунистических партий. Можно сказать, что западные компартии в соответствии с духом еврокоммунизма перешли в лагерь противников СССР в холодной войне. Этот поворот имел решающее значение в истории последних лет международного коммунистического движения. Чехословацкий кризис был тесно связан с идеологическим поворотом европейских коммунистов. Само восприятие фактов со стороны европейских коммунистов изменилось, когда они стали видеть действительность через новую идеологическую призму. Этот эффект распространился и в СССР и на саму КПСС, что и послужило одной из главных причин идеологического поворота части руководства КПСС, который привел к перестройке, а во время перестройки - к утрате идеологического единства в советской компартии. Этот вопрос мы затронем ниже.

 

 

IV.

Вернемся в Испанию. После гражданской войны партия и ее руководство были рассеяны по разным странам. В ходе процесса, который продолжался несколько лет, произошла переориентация политической линии КПИ на принципы не только отличные от тех, которых партия придерживалась раньше, но даже и противоположные им. Партия продолжала бороться против диктатуры Франко и использовала официальный язык, более или менее сходный с предыдущим. Однако важные политические установки руководства изменились вместе с изменением состава руководящих органов.

Ряд старых руководителей были смещены с важнейших постов, а группа, возглавляемая Сантьяго Каррильо, получила в партии реальную власть. Сама Долорес Ибаррури была передвинута на почетный пост Председателя КПИ, специально учрежденный для нее. Заметим, что в новое руководство КПИ вошли многие старые члены организации «Объединенная социалистическая молодежь» (в том числе и сам Сантьяго Каррильо, который вступил в КПИ во время гражданской войны). В большинстве своем члены нового руководства разделяли и общие теоретические взгляды, приобретенные и сформированные в годы их пребывания в ОСМ.

Каррильо и его ближайшие последователи приняли практически без обсуждения все установки итальянских коммунистов. Некоторые члены руководства КПИ пошли даже дальше итальянцев. Фернандо Клаудин и Хорхе Семпрун в своих статьях начали критику советской внешней политики, особенно в связи с участием в венгерском кризисе. Параллельно с критикой СССР они критиковали и тип советской компартии, который переняла и КПИ. Особый упор делался на якобы отсутствие в компартии внутренней демократии, говорилось о необходимости идеологических дебатов о состоянии марксизма, которые должны были бы привести к новой концепции партии, превращающей ее в организацию, открытую для создания фракций и течений. Выдвигались требования пересмотра идеологической базы партии с отказом от целого ряда принципов, что означало бы превращение КПИ в организацию социал-демократического типа.

Критика Клаудина и Семпруна означала поворотный пункт в истории компартии. Их утверждения относительно отсутствия внутренней демократии и в целом о модели партии превратились в установки, как бы обязательные в «приличном обществе». Они были приняты и повторялись всеми, кто критиковал КПИ изнутри или извне. Много обвинений услышали Клаудин и Семпрун с тех пор как их исключили из партии, в том числе обвинений в предательстве. Но много говорилось и об искренности их критики.

Вряд ли можно считать Клаудина и Семпруна предателями. Их мнения и выступления выражали их суть, их политическую природу. Тот вред, который они нанесли партии своей критикой, определялся не ее содержанием, а формой, в которую она облекалась. Сама фразеология, которую они использовали, их язык, оскорбительный стиль - вот что действовало разрушительно на культуру партии, на устои солидарности, традиционно присущие коммунистам.

Трагедия партии заключалась не только в разрушении этого ее культурного ядра, но и в том, что в процессе его разрушения партия оказалась не в состоянии выработать новые культурные ценности взамен разрушенных. Партия была расколота и открыта для проникновения антисолидарной культуры - для либеральных и буржуазных ценностей.

Хотя Каррильо не разделял позицию Клаудина и Семпруна, он продолжал сотрудничать с ними. Каррильо получил от них большую поддержку в борьбе за руководство партией с ее более традиционным крылом, представленным в то время Висенте Урибе (бывшим министром сельского хозяйства в республиканском правительстве) и генералом Энрике Листером, командиром легендарного 5-го полка. Семпрун и Клаудин видели в Каррильо генерального секретаря, который мог бы способствовать желанному для них преобразованию КПИ в социал-демократическую партию. Однако избрание Каррильо генеральным секретарем усилило расхождение между ними. Оба партийных интеллектуала быстро перешли на позиции социал-демократии, которых Каррильо не принял. Возник кризис, и в 1964 г. Клаудин и Семпрун были исключены из партии. Каррильо не сделал ничего, чтобы спасти своих бывших союзников.

Клаудин и Семпрун поторопились. Спустя всего лишь несколько лет их предложения были бы, возможно, по-другому приняты руководством партии. После исключения они превратились в активных антикоммунистов и активных противников СССР. Семпрун, который в свое время написал проникновенные стихи, прославляющие Сталина, с этого момента не мог уже связать двух слов без того, чтобы третьим было проклятие Сталину. Его смягчили лишь возраст и назначение его министром культуры в правительстве ИСРП[1].

Каррильо с 1964 г., после исключения Клаудина и Семпруна, превратился в безусловного лидера партии. Это положение упрочилось в 1968 г. и продолжалось до 1978 г., когда расхождения, вызванные идеологическим поворотом, поставили под сомнение его авторитет руководителя. В течение этого периода (до 1978 г.) Каррильо был также лидером всей испанской оппозиции франкизму. Нельзя забывать, что КПИ была не только самой большой и самой сильной партией в оппозиции, она была самой главной партией на всей политической сцене Испании - и так продолжалось до выборов 1977 г.

Руководящая группа КПИ во главе с Каррильо начала ревизовать политику партии под влиянием тех изменений, которые происходили в западноевропейских коммунистических партиях. Согласно новой линии КПИ, определенной для первой половины 70-х годов, для строительства социализма в Испании был необходим переходный период, который КПИ обозначила как «политико-социальная демократия». Это была испанская версия «демократии нового типа» Тольятти.

С точки зрения идеологов КПИ, монополистический и землевладельческий характер олигархии, которая составляла правящую верхушку испанского общества, порождал особый тип противоречий между олигархией и остальным обществом. Поэтому политика КПИ должна была основываться на создании широкого антимонопольного и антиолигархического фронта. Именно создание такого фронта с рабочим классом в качестве ядра рассматривалось как главная задача на период «политико-социальной демократии».

На этом этапе должны были быть достигнуты следующие цели, укрепляющие демократический характер общества:

- Установление парламентской системы с разделением властей.

- Обеспечение гарантий индивидуальных прав и демократических свобод (ассоциаций, печати и т.д.).

- Демократический контроль над государственными средствами массовой информации (печать, радио, телевидение).

- Всеобщее избирательное право.

- Признание многонациональнного характера испанского государства и права на самоопределение для Каталонии, Страны басков и Галисии.

- Демократические преобразования в сельском хозяйстве с ликвидацией земельной собственности латифундистов (аграрная реформа).

- Налоговая реформа.

- Предоставление политических и гражданских прав молодежи (начиная с 18 лет).

- Отделение церкви от государства.

- Создание профессиональной армии.

Эти задачи, направленные на «укрепление демократического характера общества» в действительности не предполагали создания «демократии нового типа», а означали признание политических основ западного либерального общества. Тот же самый поворот уже совершила социал-демократия со времен Каутского (для этого не требовалось таких словесных ухищрений). Современное буржуазное государство как раз и держится на признании большинством населения этих ценностей, что достигается посредством сложных процессов манипуляции общественным и индивидуальным сознанием. Посредством идеологического социального отчуждения, производимого с помощью того, что Грамши назвал, в ином контексте, «молекулярной агрессией» в сознание.

Политическое будущее Испании, то, что должно стать «социалистической Испанией», виделось руководством КПИ как многопартийная и демократическая система. В соответствии с этим признанием ценности демократии коммунисты предложили демократическое преодоление диктатуры на основе пакта с другими политическими и общественными силами, противостоящими режиму Франко. Даже с теми, которые в какой-то момент поддерживали Франко, но впоследствии отошли от этих позиций и стали сторонниками перемен в Испании. Среди основных пунктов соглашения фигурировали такие:

- Временное коалиционное правительство.

- Всеобщая амнистия политическим заключенным и эмигрантам.

- Широкие политические свободы.

- Свободные выборы в Конституционное собрание.

- Признание национальных особенностей Каталонии, Страны басков и Галисии. Статус автономий для этих регионов (поначалу они могли быть такими же, как в республиканский период). Статус автономий для других областей.

Политика соглашений послужила стимулом для дальнейших отходов в идеологической сфере. Как и для итальянских коммунистов, связи с СССР превратились, как считалось, в препятствие для переговоров с возможными союзниками. В случае КПИ эта проблема оценивалась как еще более тяжелая из-за тесных отношений, которые партия поддерживала с СССР со времени гражданской войны и в эмиграции. Кроме того, антисоветские мифы, сфабрикованные пропагандой режима Франко и внедренные в сознание широких слоев испанского общества, также сильно затрудняли возможность соглашения. В этой ситуации КПИ постаралась дистанцироваться от СССР еще более радикально, чем это сделали итальянские коммунисты. Впрочем, необходимость соглашений, которая использовалась как довод в пользу разрыва с СССР, была лишь второстепенной причиной этого разрыва в целом ряду других причин.

Как говорится, каждое лыко было в строку. Начиная с критики советского вмешательства и отдаления под лозунгом «независимости» с требованием учета национальных особенностей до отрицания советской модели социализма как противоречащей свободе и демократии. На Второй конференции КПИ в 1975 г. говорилось: «Для победы новых революций необходимо, чтобы каждая коммунистическая партия тесно соединилась со своим народом и с конкретным историческим моментом, который переживает ее народ, чтобы она была совершенно независима от любого другого государства, в том числе социалистического». Линия в отношении СССР, принятая КПИ и изложенная Каррильо, привела к наибольшей напряженности в июне 1977 г., когда вышла в свет книга Каррильо «Еврокоммунизм и государство». В ней излагалась новая стратегия КПИ и обосновывался отход от КПСС и СССР.

Заслуживает особого анализа весь дискурс Каррильо в те годы. Слова и утверждения, которые в принципе кажутся разумными и вполне приемлемыми, в специфической культурной среде могут содержать большой разрушительный заряд. Само по себе понятие «независимость» в приведенном выше тексте кажется разумным и логичным, но в рядах КПИ, которая с момента своего рождения была очень тесно связана с СССР, оно произвело разрушительный эффект первой величины. Как и у Клаудина и Семпруна, заявления Каррильо подрывали сами основы и культурные стандарты партии, не предлагая никаких других точек отсчета.

Книга Каррильо вызвала публикацию ответной статьи в советском журнале «Новое время», которая была воспринята как выражение официальной позиции руководства КПСС в отношении еврокоммунизма в целом. В этой статье Каррильо был обвинен в оппортунизме и в открытом пособничестве интересам западных держав. В ответ на статью в «Новом времени» расширенный Пленум ЦК КПИ сделал, без какой бы то ни было предварительной дискуссии в партии, заявление. В нем выражалась приверженность основным принципам западного либерального общества и явно объявлялся разрыв с СССР. В этом заявлении говорилось: «Центральный Комитет хочет еще раз напомнить, что КПИ не подчиняется дисциплине, установленной каким-либо всемирным или региональным руководящим центром или партией, каковых к тому же не существует. КПИ вырабатывает и будет вырабатывать свою политическую линию и свою стратегию совершенно независимо... Для Испании, как и для других капиталистических стран со сходными характеристиками, так называемый «путь еврокоммунизма» дает единственную годную альтернативу продвижения к социализму - альтернативу, которая соединяет социалистические идеалы с горячим и неотступным народным стремлениями к свободе, альтернативу, понимающую социализм как строй, в котором реализуется самое широкое развертывание демократии и индивидуальных свобод».

 

 

V.

Политический вираж, начатый Каррильо, привел к столкновению внутри партии и отдалению от нее многих политических групп, которые находились под его влиянием. Уже в 1968 г. стал очевидным раскол в КПИ как следствие чехословацкого кризиса. В открытой форме он состоялся два года спустя. В 1970 г. Эдуард Гарсия, Агустин Гомес и Энрике Листер основали Испанскую рабочую коммунистическую партию (ИРКП).

Листер всегда был важной фигурой как в КПИ и испанском коммунистическом движении, так и вообще в современной истории Испании. Во время гражданской войны он был одним из самых выдающихся военачальников. С юных лет он был членом КПИ, в 1932 г. был вынужден покинуть Испанию и приехал в Москву, где учился и одновременно работал на строительстве метро. В 1935 г. он вернулся в Испанию и по поручению партии стал работать в армии, способствуя проникновению в нее коммунистов. Когда началась гражданская война, Листер был одним из наиболее знающих военных специалистов в КПИ. Поэтому ему было поручено формирование народного ополчения, из которого был создан, в частности, легендарный 5-й полк.

Когда закончилась война, Листер переехал в Москву, во время Отечественной войны служил в Красной армии, где достиг звания генерала. После войны он перебрался в Прагу, откуда принимал участие в политической жизни испанских коммунистов в изгнании и где сложился один из главных центров руководства КПИ. Этот центр противостоял парижскому центру, возглавляемому Каррильо. Листер всегда считал, что Каррильо был социал-демократом, проникшим в ряды компартии в условиях войны и эмиграции, и что его конечной целью было превратить партию в «нечто другое», в организацию социал-демократического типа - или, если это окажется невозможным, заложить основы для процессов ее ослабления и разрушения. Листер всегда обвинял Каррильо в том, что он ослабляет партию, ведет к ее деидеологизации. Он также считал, что Каррильо причастен к трагической смерти при невыясненных обстоятельствах ряда руководителей партии в первые годы эмиграции.

Важные обвинения Листера в адрес Каррильо касались также гражданской войны в Испании, особенно в связи с его пораженческой позицией после занятия войсками Франко Каталонии. Как утверждал Листер, эта позиция Каррильо сделала возможным военный переворот генерала Касадо в марте 1939 г. и трагический исход войны. Кроме того, важное обвинение состояло в том, что Каррильо оказался неспособен подготовить условия для подпольной работы и сопротивления в случае поражения Республики в войне. Следствием этого была потеря связи между частями партии, оставшимися в стране, и в эмиграции. Кстати, это отсутствие связи Каррильо сумел использовать, чтобы превратиться в необходимое связующее звено между обеими частями и таким образом поставить под свой контроль партию внутри Испании даже раньше, чем был избран генеральным секретарем.

Недоверие сменилось непреодолимыми идеологическими расхождениями, вызванными прежде всего антисоветскими установками Каррильо. Как было указано выше, чехословацкий кризис и политика еврокоммунизма в руководстве КПИ привели в 1970 г. к расколу, который возглавил Листер. Хотя на выборах 1977 г. ИРКП не имела успеха и не смогла интегрироваться в общественную ткань Испании, Листер оставался на своих позициях и вернулся в КПИ только когда Каррильо подал в отставку с поста генерального секретаря и покинул партию.

Однако не только исторические лидеры, как Листер, отдалились от партии, реформированной по плану Каррильо. Внутри страны политические и профсоюзные организации, созданные новыми поколениями, отошли от КПИ из-за ее неспособности ответить на их революционные запросы. За несколько лет до выхода из партии группы Листера в «глубинке» (так называлась Испания на языке коммунистов в эмиграции) была основана Марксистско-ленинская коммунистическая партия, члены которой пытались применить идеи Мао Цзедуна к политической жизни Испании. Затерявшись на политической арене, эта группа сделала фатальный шаг, образовав в 1971 г. Революционный антифашистский и патриотический фронт, вооруженную ветвь партии. РАПФ пошел по пути насилия и получил печальную славу своими покушениями и расстрелом в 1975 г. двух его членов вместе с тремя членами ЭТА (баскской террористической организации). Это были последние официальные жертвы франкистского режима.

Процесс другого типа - образование Революционной организации трудящихся, возникшей на базе групп христиан-католиков, работавших в среде рабочих («Католическое действие» и «Авангард»). В конце концов эти группы превратились в зародыш нового профсоюза, Профсоюзной ассоциации трудящихся. Здесь тоже были попытки приложить идеи Мао Цзедуна в Испании. Эти группы не скатились к насилию, но вся их энергия свелась к действиям на обочине политической жизни, в то время как в тот момент как никогда требовалось единство всех коммунистических сил.

Примерно в таком же положении находилась организация под названием Коммунистическое движение Испании. Она отделилась в 1964 г. от ЭТА и поначалу взяла имя Баскской коммунистической партии. Следуя маоистской ориентации, она была очень критически настроена по отношению к КПИ, которую обвиняла в ревизионизме. Сходными характеристиками обладала Партия труда Испании. Она возникла в результате раскола Марксистско-ленинской коммунистической партии после того, как последняя отделилась от КПИ. Вначале она называлась Коммунистическая партия (интернациональная) и считалась троцкистской. В дальнейшем она изменила исходные позиции и стала называться Партией труда, вошла в объединение Демократическая хунта и была по своим установкам близка к КПИ, хотя не переставала критиковать ее.

В какой-то период список организаций подобного типа был бесконечным. Можно сказать, что это были «осиротевшие» политические силы, потерявшие последовательное и организованное руководство, которое могло бы скоординировать их конструктивные усилия. Была в том положении историческая ответственность коммунистов КПИ, особенно потому, что КПИ могла остановить сползание к насилию, которому молодые испанские радикалы открыли путь через организации, сыгравшие дестабилизирующую роль в трудные годы политического переходного периода.

 

 

VI.

Самым важным результатом политики соглашений КПИ было образование Демократической хунты (1974). Первым шагом на пути к ее созданию было заключение Пакта за свободу, к которому призывала КПИ еще несколько лет до этого. Хунта возникла посредством контактов руководства КПИ с политическими деятелями разных идеологических направлений, в том числе монархистов, а также с представителями финансовых и промышленных кругов (в некоторых случаях связанных с Опус Деи), который были заинтересованы в том, чтобы найти путь демократического и мирного устранения франкистского режима.

Если считать, что главной целью Хунты было соединить максимально возможные силы оппозиции режиму Франко, то можно сказать, что она не была полностью достигнута. Политика общего фронта против франкизма натолкнулась на сопротивление ряда политических организаций. Среди них была ИСРП, которая, учитывая собственную слабость, видела риск быть поглощенной и размытой в той политической деятельности, главным социальным двигателем которой была бы КПИ. В ответ на создание Демократической хунты ИСРП занялась учреждением Платформы демократической конвергенции. В нее вошли организации, объединенные не столько политической близостью, сколько глубинной неприязнью к КПИ. На территории полуострова вновь началась старая борьба между ИСРП и КПИ, теперь уже борьба тотальная, за господство на политическом пространстве левых сил Испании. Эта борьба вылилась в открытое и непримиримое столкновение двух партий, которое продолжается до сего дня.

В первую половину 70-х годов жизнь КПИ была лихорадочной. Франкизм не мог предотвратить консолидации КПИ внутри страны. В результате успешной профсоюзной политики партии был создан и укрепился самый крупный профсоюз - Рабочие комиссии. Покушение ЭТА на председателя правительства Карреро Бланко устранило человека, который всеми рассматривался как единственно возможный преемник Франко, способный сохранить режим после его смерти. Когда в 1975 г. Франсиско Франко умер, все было готово для возвращения компартии в легальную политическую жизнь. Но пришлось подождать еще до весны 1977 г., когда председатель правительства Адольфо Суарес легализовал Коммунистическую партию Испании. Это было, пожалуй, самым смелым решением всего переходного периода.

До этого Каррильо нелегально вернулся в Испанию, в парике и гриме, чтобы позволить полиции арестовать себя и таким образом ускорить легализацию партии посредством международного давления, особенно со стороны французских и итальянских коммунистов. Это были звездные часы КПИ и Каррильо, который превратился в глашатая оппозиции франкистскому режиму. Выполнение этой роли было оборвано в июне 1977 г., на первых демократических выборах. КПИ с ее 200 тыс. членов, в течение 35 лет главное действующее лицо борьбы против диктатуры Франко, получила всего 10% голосов и 23 депутатских мандата в парламенте. Свершилась «великая историческая несправедливость» и начался обратный отсчет времени для Сантьяго Каррильо, для политического проекта и модели партии, которые он означал. Победителем на выборах была ИСРП, которая, насчитывая всего 5 тыс. членов и почти не имея инфраструктуры, едва не получила абсолютного большинства (к удивлению своих собственных лидеров). После сорока лет, в течение которых ИСРП практически не существовала, она сорвала плод политической деятельности КПИ. Причины этого триумфа заслуживают особого анализа, здесь мы лишь отметим, что сами коммунисты в большой степени предопределили успех социалистов. Сделав большие вложения в технологию политического рынка, ИСРП сумела в глазах испанского общества создать двойной образ умеренности и радикализма, что позволило ей привлечь большую часть левого электората. Кроме того, на ИСРП сделала ставку важная, решающая часть политической элиты - не только испанской, но и международной, особенно европейской.

Несмотря на поражение, Каррильо еще имел время, чтобы предпринять рискованное «отступление вперед». С этого момента он превратился в фигуру, которая активизировала и придавала динамику всей политической жизни Испании - в отчаянной попытке занять политическое пространство испанских социал-демократов. Был выдвинут лозунг: «Мы не можем ждать десять лет, чтобы получить 30 процентов». Испанские еврокоммунисты поставили перед собой задачу воспроизвести итальянскую модель партии того времени. Итальянские коммунисты занимали главенствующее положение среди левых сил и имели 30% голосов. Каррильо хотел достичь этих символических 30% и таким образом как можно скорее превратить КПИ в главную партию левых сил, а может быть и всего политического спектра. Ради этого он был готов на все. В ходе переговоров по заключению Пактов Монклоа ускорилась сдача идеологических позиций, начатая за годы до этого. Сам Каррильо и его ближайшие сотрудники, как, например, Мануэль Аскарате, перешли к откровенно антисоветскому дискурсу. После выборов 1977 г., чтобы подготовить почву для получения 30% голосов на следующих выборах, компартия отказалась от республики как формы государства и признала монархию, признала красно-желтый флаг и, наконец, во время поездки в США Каррильо объявил об отказе от ленинизма.

Надо отметить, что хотя Пакты Монклоа и в целом принятая КПИ политика поиска согласия в переходный период оказали решающее влияние на политическую жизнь Испании как стабилизирующий фактор, соглашательская установка испанских коммунистов вовсе не была абсолютно необходимой. Это было политическое решение руководства КПИ тех лет, вызванное стремлением интегрироваться в систему как ее неотъемлемая часть.

Несмотря на все идеологические уступки, партия не достигла своих целей на выборах и лишь незначительно улучшила свои результаты, получив 25 депутатских мест (в 1977 г. 23). Соглашательская политика Каррильо не дала желаемых результатов, но зато привела к полному расколу в партии, которая разделилась на еврокоммунистов и на тех, кого испанская пресса называла тогда «просоветские». Их противостояние завершилось в 1982 г. выходом последних из КПИ. «Просоветские» в 1983 г. образовали новую партию, Коммунистическую партию народов Испании, под руководством Игнасио Гальего, одного из наиболее авторитетных исторических лидеров компартии.

Это был самый тяжелый раскол партии, и он повлек за собой поражение КПИ на выборах в октябре 1982 г., когда КПИ получила всего 4 места (против 25 в 1979 г.). Через несколько месяцев Каррильо подал в отставку с поста генерального секретаря и вышел из ЦК. В 1985 г. он с шумом вышел и из КПИ, образовав вместе со своими ближайшими последователями мини-партию. Она вскоре рассыпалась, и большинство ее членов перешли в ИСРП. Сам Каррильо собирался вступить в Социалистическую партию, но так и неизвестно, вступил ли он в нее в конце концов или нет.

VII.

Европейский рабочий класс сразу после Второй мировой войны в своем мировоззрении еще сохранял важные традиционные установки солидарности, в значительной мере унаследованные от его крестьянского прошлого. Социализм и коммунизм, но не только они, служили катализатором этой солидарности, которой в идеологии марксизма пытались придать характер научной категории. Рабочий класс, в подавляющем большинстве далекий от теоретических постулатов левых партий, сохранял идею солидарности как культурную категорию. Рабочие восприняли социализм и коммунизм как выражение их традиционных идеалов солидарности в условиях современного мира.

После Второй мировой войны и восстановления европейского общества, в условиях сильного экономического развития Европы и укрепления западного капитализма с его обществом потребления произошли значительные изменения. Процесс социального и идеологического отчуждения привел рабочий класс и в целом западноевропейское общество к отходу от культуры солидарности, а может быть, и к ее утрате. Сначала социал-демократия, а потом и еврокоммунисты, также отошли от этой культуры. Надо признать, что коммунисты обратили внимание на этот процесс, но в одних случаях не пожелали, а в других не сумели найти теоретические подходы, чтобы понять и остановить его.

Они не поняли природы изменений, которые происходили в Западной Европе. Из их поверхностного анализа делались ошибочные и губительные практические выводы. Главным из них было - продолжать идти по пути идеологического отступления. Общество в целом оказалось впереди коммунистов и вообще левых сил. А они плелись в хвосте, стараясь найти лазейку, чтобы внедриться в систему, которую правые либералы строили в соответствии со своим проектом. Левые не имели языка теоретических понятий, на котором можно было бы объяснить те процессы, который происходили в обществе. Они не выдержали давления и идеологического наступления либералов и отказались от поиска решений. Хуже того, они пришли к выводу, что решение заключается в теоретическом разоружении. По этому пути, не всегда сознательно, левые перешли, почти не заметив этого, в лагерь своих собственных идеологических противников.

Отсутствие теоретического дискурса привело к очень важным последствиям. Главным из них было принятие философского дискурса либералов. Коммунистические партии теперь говорят на языке ключевых теоретических понятий буржуазного либерализма. Но на языке этих теоретических понятий невозможно выразить идею солидарности, ибо все они выводятся из антропологической модели человека-индивида.

Причины кризиса КПИ кроются именно в тех сдвигах, которые произошли в испанском обществе в контексте изменений в Западной Европе - и в неспособности испанских коммунистов найти теоретические подходы к пониманию природы этих изменений. Головокружительный темп перемен толкнул коммунистов к импровизации в теории. На деле утратив инициативу, они посчитали, что она состоит в смелом отказе от идеологических принципов. Кроме того, как было сказано выше, само желание руководства КПИ как можно скорее интегрироваться в систему сделало «необходимыми» большие стратегические уступки, на которые КПИ пошла в последние годы жизни Франко и во время переходного периода.

Испанские коммунисты первыми пережили кризис, который затем распространился на другие еврокоммунистические партии. Результатом его стало практическое исчезновение западных компартий из политической жизни их стран. Там где они еще существуют, коммунисты превратились в «политических наблюдателей». Желание превратиться в ведущую силу своих стран исключительно через победу на выборах, концентрация всех усилий на предвыборной борьбе привели коммунистов к совершенно противоположным результатам. Получить на выборах 10% голосов превратилось в почти недостижимую мечту.

В Италии, где коммунисты имели самые лучшие стартовые позиции на выборах (30% голосов), поворот в их политике был еще более радикальным. В стремлении прорвать блокаду, установленную против коммунистов другими политическими силами и не позволяющую им участвовать в правительстве несмотря на самую большую парламентскую фракцию, коммунисты сменили и название, и политику партии, и в 1991 г. она превратилась в расплывчатое образование. С тех пор итальянское левое движение плывет без руля и без ветрил. Однако многие руководители, которые настаивали на этом повороте, и сегодня считают его оправданным. Как аргумент они приводят тот факт, что бывший член компартии Италии, Д'Алема, смог, наконец, занять пост председателя правительства.

Парадоксы истории. Д'Алема, исторический наследник легендарной Коммунистической партии Италии, одного из главных борцов против фашизма в Европе, стал премьер-министром Италии как раз чтобы принять участие в бомбардировках Югославии. Как сказал Пабло Неруда, «мы, пришедшие из тех времен, уже не те». В этом и состояло то желанное «историческое соглашение», о котором говорил Берлингуэр?

Все эти приключения западных коммунистических партий, включая исчезновение итальянской компартии, суть вещи незначительные по сравнению с гибелью СССР, в подготовке которой еврокоммунизм сыграл решающую роль.

Идеологические утверждения еврокоммунизма постепенно стали оказывать большое влияние на международное коммунистическое движение и оказали решающее воздействие на развитие событий в Европе и в самом СССР. Идеи итальянских коммунистов, когда они еще не называли себя еврокоммунистами, прослеживаются в событиях в Чехословакии. В Польше мы видим Адама Шаффа, как представителя еврокоммунизма в польском левом движении. Его труды стали образцом в обосновании осуждения советской модели социализма интеллигенцией («интеллигенция отказалась сотрудничать»). Его оправдание этого отказа состоит в том, что советская модель (реальный социализм) не включает в себя институты и процедуры, характерные для западного гражданского общества.

Идеологические постулаты еврокоммунизма составляли ядро политического дискурса перестройки. Можно сказать, что в Советском Союзе повторился тот же процесс, который имел место в западных коммунистических партиях. Часть руководства КПСС, наиболее активная во время перестройки, приняла идеологический дискурс еврокоммунизма и, таким образом, перешла на позиции противников СССР. Здесь мы не говорим об изменах и сознательных предателях «дела социализма». Скорее, речь идет о принятии идеологических принципов и социальных моделей, которые входили в непримиримое противоречие с типом советского общества. Результатом этого стал идеологический мираж, который привел к изоляции руководства и интеллектуалов КПСС от советской реальности. Эта изоляция усилила непонимание природы традиционного советского общества и способствовала принятию модели либерального гражданского общества, ранее принятой еврокоммунизмом. И главное, при этом возникла иллюзия возможности реализовать эту модель в советской действительности.

Демократический социализм, социализм со свободами, демократия, многопартийность, разделение властей, гражданское общество, бюрократическая система, регулирование экономики через рынок, волюнтаризм бюрократической плановой системы, уравниловка, интервенция в Чехословакию, советская империя, тоталитаризм, номенклатура и т.д. Это - ключевые слова, которые встречаются в речах Джорджи Наполитано, Дубчека, Каррильо, Клаудина, Адама Шаффа, Аганбегяна или Михаила Горбачева и т.п.

Разумеется, процесс этот сложен, и не только еврокоммунизм повинен в кризисе коммунистического движения и разрушения СССР. Однако еврокоммунизм означал сдачу стратегических позиций, имевших для коммунистов фундаментальное значение. Эта сдача вызвала идеологический хаос, интеллектуальную и политическую прострацию.

Ясно, что в Западной Европе необходимо было идти на тактические уступки, приняв механизмы участия в политической жизни в условиях западной демократии. Однако эти уступки превратились в стратегические изменения - западное либеральное гражданское общество превратилось в конечную цель.

Еще более важная ошибка была совершена в отношении СССР. Западные компартии и вместе с ними левая интеллигенция Европы стали анализировать Советский Союз так, будто речь шла о западноевропейском обществе. СССР рассматривали через призму институтов и ценностей, которые возникли в Западной Европе в Новое время. Считалось, что Октябрьская революция обязана была развить эти институты и ценности, поскольку социализм в глазах западных левых был продолжением европейской модели либерального общества, только лишь с тем отличием, что в нем была устранена бедность и разрешены проблемы справедливого распределения экономического богатства. Когда итальянские, испанские и французские коммунисты обнаружили, что общество в Советском Союзе совсем другое, они начали отходить от него. Они не поняли, что русский коммунизм, советская модель построения социализма рождены самой жизнью, русской историей, которая задавала траекторию развития. И эта история предопределила фундаментальные отличия от тех форм, в которых, как предполагалось, социализм должен был воплотиться в Западной Европе. Ортега и Гассет в «Восстании масс» за много лет до этого предупредил: «В Москве существует тонкая пленка европейских идей - марксизм - рожденных в Европе в приложении к европейским проблемам и реальности. Под ней - народ, не только отличный от европейского в этническом смысле, но, что гораздо важнее, и другого возраста, чем наш. Это народ еще бурлящий, то есть юный... Я жду появления книги, в которой марксизм Сталина был бы переведен на язык истории России. Потому что именно в том, что он имеет от русского, его сила, а не в том, что он имеет от коммуниста».

Признание особенностей советского социализма не привело западных коммунистов к серьезному изучению его природы и его характеристик. Напротив, следствие стало его отрицание и принижение, так что в лучшем случае его признавали как искривленный, испорченный социализм. Это - проблема не только европейского и вообще западного коммунизма. Сами советские коммунисты также не поняли Советского Союза: «Мы не знаем общества, в котором живем», - сказал Юрий Андропов. Спустя несколько лет Горбачев повторил эти слова - способствуя в то же время из своего кремлевского кабинета разрушению советского общества (вольно или невольно – пока остается тайной). Однако стоит подчеркнуть важный момент. Западные коммунисты поняли невозможность экспортировать советскую модель в Западную Европу. Но в то же время они ошиблись, посчитав, что эта советская модель была «неправильной» и для самого СССР. Из этого вытекал приговор СССР и отказ от него. И дело тут не в максимализме западных коммунистов, проблема глубже. Причина - в фундаментальных культурных различиях между советской и западноевропейской моделями социализма.

 

 

VIII.

Следует обратить внимание еще на одну важную сторону нашей проблемы. Независимо от личных качеств тех, кто примкнул к еврокоммунизму, само его возникновение и ход процесса его консолидации в лоне западных коммунистических партий обнаружил наличие в этом движении глубокого разделения. Оно существует и сегодня, но далеко еще не осмыслено.

Из истории коммунистических партий и особенно КПИ видно, что в них практически во все время их существования имеют место два проекта коммунизма и два проекта партии. Наличие этих двух проектов не всегда осознается, можно даже сказать, что они существуют на интуитивном уровне. Различаются они не на уровне идеологии, а на уровне самого восприятия жизни и смысла существования человека в обществе.

Есть коммунизм, культурной основой которого является такая солидарность, которую мы можем назвать традиционной, народной, крестьянской. Этот коммунизм имеет органическое, тотализирующее, холистическое представление об обществе и об истории. Народ, государство, общество и человек воспринимаются как единые, тотальные естественные субъекты. Они - совокупность объективных и субъективных, материальных и духовных ипостасей, которые их образуют. В этой модели коммунизма человек соединен узами солидарности со всем обществом и с природой. Его солидарность выходит за рамки социального и распространяется на природу, с которой человек устанавливает особые отношения. В Европе и России основаниями этого коммунизма были и продолжают оставаться традиции солидарности с крестьянскими корнями. Они поддерживаются, с одной стороны, культурными религиозными традициями, особенно восточным Православием и народным католицизмом католических стран Южной Европы.

С другой стороны, их укрепляют социальные структуры и образ жизни, которые, несмотря на наступление индустриального общества в форме капитализма или социализма, сохранились в жизнеспособном виде в некоторых частях Европы вплоть до середины ХХ века, а в СССР и до наших дней. Даже когда эти структуры и образ жизни были подорваны в Европе, возникающий рабочий класс, в подавляющем большинстве происходящий из крестьянства, сохранил эти традиции, а с ними и способ восприятия и понимания окружающей действительности. В течение нескольких поколений промышленные рабочие продолжали оставаться крестьянами - в психологическом и даже в значительной степени в социологическом смысле.

Когда в Испании во второй половине XIX века произошла приватизация общинных земель, главными противниками этой реформы были крестьяне, опиравшиеся на свои традиции солидарности. Преамбула проекта Закона о пустошах и пастбищах ноября 1872 г. гласила: «Совместное использование земель жителями деревни, вся эта социалистическая практика должна быть устранена, и это беспорядочное, размытое, разрушительное и примитивное использование земли было бы желательно заменить индивидуальной собственностью, источником гарантии порядка и чрезвычайно эффективным устранителем этой разновидности крестьянского социализма - не столь мятежного и опасного, как социализм, вырастающий в шуме машин больших промышленных центров.., - но все же социализма, который, будучи добродушным и спокойным.., не становится менее разлагающим для страны, менее возбуждающим сельские классы и менее угрожающим для Родины, силы которой он изнуряет, истощает и разрушает».

Этот «социализм» сохранился как культурное наследие трудящихся классов и в различной форме проявил себя в испанском рабочем движении уже в ХХ веке. Миленаризм, которым был проникнут испанский анархизм, или «классовое сознание» членов коммунистических организаций были выражением традиционной солидарности, унаследованной в культуре.

Личный путь многих руководителей испанских коммунистов хорошо отражает сохранившиеся в их мировоззрении солидарные представления. Самым красноречивым случаем была Долорес Ибаррури, но также и такие деятели, как Листер, Урибе или Игнасио Гальего. Когда они вступили в противостояние с Клаудином, Семпруном или Каррильо, движущими мотивами у них были идеалы солидарности и проект партии, которые они не могли сформулировать в виде теоретически разработанного дискурса. Но они сопротивлялись проекту своих оппонентов, потому что интуитивно чувствовали, что предлагаемые изменения ведут к утрате исторической памяти, на которой стоит их идеал солидарности.

Другой проект коммунизма - городской, рационалистический. Он унаследовал ценности Просвещения и Французской революции, принял модель атомизированного человека и с нею индивидуализм. Этот проект коммунизма отвергает традиционное крестьянское мироустройство, народный мир как пережиток феодализма. Он принимает все мифы сложившейся после Французской революции европейской историографии относительно крестьянского мира и Старого порядка. Согласно этому проекту, коммунизм должен быть построен на основе свободных индивидов, соединенных классовыми интересами и классовым сознанием. Крестьянский мир с его связями солидарности - остаток феодализма. Отсутствие классового сознания в среде крестьян делает их мелкими буржуа, превращает их в «мешок картошки». Это проект коммунизма, который в конце концов согласился с основными принципами, на которых стоит капиталистическое общество. Он признал регулирующую роль рынка (эвфемизм, за которым скрывается принятие рыночной экономики и частной собственности) и гражданское общество, основанное на концепции человека как атома, а также принял парламентскую демократию как политическую систему.

В этом проекте коммунизма, которым мы можем назвать рационалистическим, каждый индивидуум обладает собственной стоимостью: он владелец своего тела (его истинная собственность и товар), интеллектуальных и физических сил (его рабочая сила). Как индивидуум, он имеет свои неотчуждаемые «индивидуальные права» и свое законное пространство, то есть пространство, определенное для него законом и независимое от любого другого индивида. Это - атомизированное общество, продукт протестантской Реформации, Научной революции и культуры современного индустриализма. Традиционные общинные ценности, традиционная солидарность, основанная на модели делимого «общего человека» («часть меня присутствует во всех людях, а во мне присутствует часть всех людей») рассматриваются в этом коммунизме как реликты предыдущих эпох в существовании человека. Реликты, которые служат препятствием прогрессу и обречены на исчезновение.

Весь практический опыт социализма в ХХ веке в большей или меньшей степени, в зависимости от конкретных условий, отражает взаимодействие двух описанных выше «проектов коммунизма». Пожалуй, большевизм представляет собой самый яркий случай. В нем переплетаются две формы коммунизма или, если хотите, две формы солидарности.

Русские народные традиции солидарности и традиции других народов и этносов, соединившихся в Российскую империю, были выражены в изощренной форме русской философией, литературой и наукой XIX века. Но даже несмотря на эту теоретическую обработку они не смогли стать интеллектуальной движущей силой процесса модернизации и индустриализации, необходимость которых ощущалась в России. Классический, почти академический, марксизм русских социал-демократов не овладел массовым сознанием. Несмотря на его существенное влияние в годы, предшествующие русской революции и во время революции, он не превратился в действенный проект изменений. Синтезом социалистических национальных традиций солидарности (по выражению Т.Шанина, «туземных» традиций) с марксизмом стал большевизм. Этот синтез и стал движущей идеологической силой революции и социальных изменений, которые ввели Россию, уже в виде СССР, в современную индустриальную эпоху.

Трагедия коммунистического движения заключается не в сосуществовании этих двух проектов коммунизма. Наоборот, их наличие придало ему замечательное культурное и интеллектуальное разнообразие и богатство, которого сами коммунисты еще не в состоянии оценить - хотя бы потому, что еще не пришло теоретическое осознание самого этого разделения, этого различия проектов. До коммунистов лишь доходили слухи, зачастую искаженные, о конфликтах и столкновениях. Трагедия заключалась и заключается в тотализирующей природе «рационалистического коммунизма».

С 1789 г. просветительский проект Нового времени несет в себе преувеличенную веру в возможности теоретического и научного разума и научно-технического прогресса в его индустриалистской версии как движущей силы и избавителя человечества. Новое время восприняло как одну из своих главных задач борьбу против мира Тьмы, в качестве какового История представила все бытие до взятия Бастилии. Были созданы мифы и стереотипы о Старом порядке и начата борьба против всего того, что считалось носителем ценностей, с которыми этот Старый порядок ассоциировался. Все, что не было Новым временем и Рационализмом, считалось миром варварства и иррациональности и выводилось за рамки гуманизма. Следовательно, как нечто антигуманное, это должно было быть разрушено. Рационализм привнес с собой в жизнь необходимость и страстное желание разрушать все, что ему чуждо и что ему противоречит. И это стремление занять исключительное положение по отношению к традиционному миру было воспринято тем проектом коммунизма, который мы назвали рационалистическим.

В тесной связи со сказанным выше возникает фигура интеллигента, которому трудно понять предпочтения народа, который полон противоречий и впадает то в абсолютную идеализацию, то в абсолютное отрицание. И европейская, и русская коммунистическая интеллигенция обнаруживают это свойство. Народ и его «авангард», пролетариат, стали объектом идеализации - и в отношении их природы, их поведения, их исторической роли. Народ всегда прав! Но ведь народ, как категория, не обладает разумом, он имеет здравый смысл. И именно здравый смысл народа, способ его самовыражения, зачастую грубый, и в массе пролетариата, и в крестьянстве, не соответствует идеализированным и идеологизированным представлениям левого интеллектуала. Приходит разочарование и осуждение. Левый интеллектуал Европы испытал двойное разочарование. Он не понял самовыражения народа в его собственной культурной среде, на своей собственной территории - и он не понял народного, традиционного компонента в советском проекте. Сходный процесс пережила и советская интеллигенция.

В среде левой интеллигенции такое положение привело к странному парадоксу. Вместо того, чтобы изучать реальный опыт социализма в его разных вариантах (советский, китайский и т.д.) сходя из конкретного  анализа общества в его историческом контексте, этот опыт изучался посредством его сравнения с теоретическими текстами Маркса и Энгельса. В зависимости от того, насколько опыт того или иного варианта реального социализма приближался к теоретическим текстам или удалялся от них, этот опыт прославлялся как истинный социализм или осуждался как искаженный (на деле и сравнение-то проводилось не с Марксом, а с интеллектуальными измышлениями аналитиков). Этот подход привел к объединению самой теории, самого «научного коммунизма», поскольку отдалил его от практики, от исторической реальности. Этот коммунизм утратил способность изучать свое собственное творение, свою собственную практику.

Наблюдая развитие событий после гибели СССР, логично задать вопрос: не пора ли взглянуть новыми глазами на историю практики коммунизма? Если коммунизм претендует продолжать служить реальной альтернативой построения общества на основе солидарности, а коммунистические партии предполагают быть необходимыми и в будущем, они должны понять и принять свою собственную историю и историю международного коммунистического движения, а не бежать от нее. И это будет первым шагом, который надо сделать, чтобы выбраться из той интеллектуальной и политической трясины, в которую завели коммунистов их идеологические отступления.

Москва - Сиеса, лето 1999 г.

Перевод С.Г. Кара-Мурзы

Другие работы Антонио Фернандеса Ортиса можно прочитать в Интернете по адресу

http://ortiz.chat.ru/

---

[1] ИСПР - Испанская социалистическая рабочая партия, главная социал-демократическая партия Испании. Получала парламентское большинство и формировала правительства с 1982 по 1996 гг.