РОЗА ЛЮКСЕМБУРГ О СОЦИАЛИЗМЕ И РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Раздел шестой НОЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1918 г. В ГЕРМАНИИ

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

РОЗА ЛЮКСЕМБУРГ

О СОЦИАЛИЗМЕ И РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Раздел шестой

НОЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1918 г. В ГЕРМАНИИ

Какой характер носит нынешняя революция? Прежде всего, какая революция? Ибо нынешняя революция имеет несколько различных содержаний и возможностей. Она может остаться тем, чем была до сих пор: движением за мир и буржуазные реформы. Или она может стать тем, чем она до сих пор не была: про-летарско-социалистической революцией. И в первом случае пролетариат должен быть ее надежной опорой, чтобы она не превратилась в фарс. Но пролетариат не может удовлетвориться этим буржуазно-реформистским содержанием. Он должен, если не хочет снова потерять даже завоеванное до сих пор, идти вперед к социальной революции: всемирно-историческая схватка между капиталом и трудом началась. 

КАРЛ Либкнехт, 1918 г. [1]

АХЕРОН (1) ПРИШЕЛ В ДВИЖЕНИE [2]

Хорошенькие планы бравой, прирученной, «конституционной» германской революции, которая обеспечивает «порядок и спокойствие», а своей первой и самой неотложной задачей считает защиту капиталистической частной собственности,— эти планы летят ныне ко всем чертям: Ахерон пришел в движение! В то время как наверху, в правительственных кругах, всеми средствами сохраняется полюбовно-мирное согласие с буржуазией, внизу поднимается масса пролетариата, замахиваясь грозящим кулаком: забастовки начались. Бастуют в Верхней Силезии, у «Даймлера» и т. д., и это — лишь самое начало. Движение, естественно, будет вздымать все более широкие и мощные волны.

Да и как может быть иначе. Революция произошла. Ее совершили рабочие, пролетарии—в военном мундире или в рабочей блузе. В правительстве сидят социалисты, представители рабочих.

А что же изменилось для массы работающих в их повседневных условиях заработной платы, в условиях их жизни? Ровным счетом ничего или почти ничего! Едва то тут, то там были сделаны кое-какие жалкие уступки, как предприниматели уже пытаются украсть у пролетариата и это малое.

Массы утешают грядущими золотыми плодами, которые должны сыпаться им в руки по воле Национального собрания. В результате долгих дебатов, болтовни и решений парламентского большинства мы должны мягко и «спокойно» скользнуть в обетованную страну социализма.

Здоровый классовый инстинкт пролетариата противится этой схеме парламентского кретинизма. Освобождение рабочего класса должно быть делом самого рабочего класса, говорится в «Манифесте Коммунистической партии». Но «рабочий класс» — это не несколько сот избранных представителей, которые речами и контрречами направляют судьбу общества; еще менее — это две или три дюжины вождей, занимающих правительственные посты. Рабочий класс — это сама широчайшая масса. Только ее деятельным участием в свержении капиталистических условий может быть подготовлена социализация экономики.

Вместо того чтобы ждать осчастливливающих декретов правительства или решений славного Национального собрания, масса инстинктивно прибегает к единственному действенному средству, ведущему к социализму: к борьбе против капитала. Правительство до сих пор не жалело усилий на то, чтобы кастрировать революцию, превратив ее в политическую, и под вопли против любой угрозы «порядку и спокойствию» учредить гармонию классов.

Масса пролетариата спокойно опрокидывает карточный домик классовой гармонии в революции и вздымает внушающее правительству страх знамя классовой борьбы.

Начинающееся забастовочное движение служит доказательством того, что политическая революция охватила социальный фундамент общества. Революция осознает свою собственную первопричину, она раздвигает бумажные кулисы персональных перемещений и предписаний, которые даже на самую малость не изменили еще социальных отношений между капиталом и трудом, и сама выходит на сцену событий.

Правда, буржуазия чувствует, что здесь затрагивается самое смертельно уязвимое ее место, что здесь кончается комедия безобидных проделок правительства и начинается страшно серьезное столкновение лицом к лицу двух смертельных врагов. Отсюда — заставляющий ее трепетать бледный страх перед забастовками и жгучая ненависть к ним. Отсюда — лихорадочные усилия зависимых профсоюзных вождей заманить надвигающийся ураган в сети своих старых бюрократическо-ведомственных уловок, а также парализовать и сковать массу.

Тщетные усилия! Слабые путы профсоюзной дипломатии на службе капиталистического господства прекрасно оправдывали себя в период политического застоя, предшествовавший мировой войне. В период же революции они покажут свою жалкую непригодность. Уже каждая буржуазная революция нового времени сопровождалась бурным забастовочным движением: как во Франции на исходе XVIII века, во время Июльской и Февральской революций, так и в Германии, Австро-Венгрии, Италии [1848— 1849 гг.]. Каждое крупное социальное потрясение, естественно, извлекает из недр общества, основанного на эксплуатации и угнетении, острые классовые бои. Пока буржуазное классовое общество пребывает в равновесии парламентских будней, пролетариат тоже терпеливо сносит изнурительно-тяжкие условия заработной платы, а его забастовки носят характер лишь слабых корректур считающегося непоколебимым наемного рабства.

Но едва только равновесие классов нарушено революционной бурей, как забастовки из мягкого плеска волн на поверхности превращаются в грозные штормовые валы; приходят в движение глубинные пласты; раб ополчается не только на причиняющую боль тяжесть цепи, он бунтует против самой цепи.

Так было во всех прежних буржуазных революциях. Вместе с исходом этих революций, которые неизменно вели лишь к укреплению буржуазного классового общества, обычно свертывался сам собой и пролетарский бунт рабов, и пролетарий с поникшей головой возвращался к своему однообразно-изнурительному труду.

В нынешней революции только что возникшие забастовки — это не «профсоюзные» конфликты из-за пустяков, из-за той или иной ставки заработной платы. Они — естественный ответ масс на то мощное потрясение, которое испытали капиталистические отношения в результате краха германского империализма и короткой политической революции рабочих и солдат. Они — самое начало генерального спора между капиталом и трудом в Германии, они возвещают начало мощной прямой классовой борьбы, исход которой не может быть ничем иным, как ликвидацией системы продажи рабочей силы и установлением социалистической экономики. Они высвобождают живую социальную силу нынешней революции: революционную классовую энергию пролетарских масс. Они открывают период непосредственной активности широчайших масс, той активности, в которой могут служить лишь аккомпанементом декреты о социализации и меры каких-либо представительных органов или правительства.

Это начинающееся забастовочное движение есть вместе с тем самая лапидарная критика массами химеры их так называемых «вождей» насчет «Национального собрания». Ведь они уже имеют «большинство», эти бастующие пролетарии на фабриках и шахтах! Дурачки! Почему это они не приглашают своего предпринимателя на небольшие «дебаты», чтобы убедить его своим «подавляющим большинством» и тогда без помех, «в рамках порядка», добиться осуществления своих требований? Ведь дело же идет прежде всего и по форме о сущих пустяках, о чисто внешней стороне условий заработной платы!

Попробовали бы Эберт или Гаазе подступиться с таким дурацким планом к бастующим угольщикам Верхней Силезии; убедительный ответ был бы им обеспечен! Но то, что при пустяках лопается как мыльный пузырь, сможет ли устоять, когда рушится все социальное здание?

Пролетарская масса одним своим появлением на поверхности социальной классовой борьбы просто перешагнула через всю прежнюю недостаточность, половинчатость и трусость революции. Ахерон пришел в движение, и вся мелюзга, которая ведет во главе революции свою мелкую игру, вскоре полетит кувырком, если только наконец не научится понимать колоссальный формат той всемирно-исторической драмы, в которой она участвует.

ВОКРУГ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА[3]

В неразберихе стремительно сменяющих друг друга контрреволюционных выходок, подстрекательств и тайных заговоров осуществляется акт чрезвычайной важности для судеб революции: отстранение от власти Исполнительного комитета рабочих и солдатских Советов и обречение его на полное бессилие и потерю всякого значения.

Вспомним, как обстояло дело в начале революции. Революция 9 ноября была совершена рабочими и солдатами. Образование рабочих и солдатских Советов было первым деянием, первым непреходящим результатом, первой зримой победой революции. Рабочие и солдатские Советы являлись во всех отношениях воплощением того факта, что господство империалистической буржуазии устранено, что должен начать свое существование новый политический и социальный строй, отвечающий стремлениям огромной народной массы, состоящей из рабочих и солдат.

Рабочие и солдатские Советы были, следовательно, органом революции, носителями вновь созданного строя, исполнителями воли трудовых масс в рабочей куртке и в солдатском мундире. Перед рабочими и солдатскими Советами открывалось огромное поле деятельности. Ведь им выпала задача впервые претворить в жизнь волю революционных народных масс и создать в пролетарски-социалистическом духе цельный социальный и политический механизм государства.

Чтобы приступить к этой работе, рабочие и солдатские Советы, рассеянные по всей империи, нуждались в центральном органе, единым образом выражающем их волю и действие. В качестве такого органа 10 ноября на собрании в цирке Буша был избран Исполнительный комитет рабочих и солдатских Советов.

Правда, поначалу избран он был только берлинскими рабочими и солдатскими Советами. Поскольку немедленный созыв Все-германского парламента рабочих и солдатских Советов был невозможен, избранный берлинскими рабочими и солдатскими Советами Исполнительный комитет должен был временно функционировать как центральный орган германских рабочих и солдат.

Соответственно этому Исполнительный комитет вплоть до образования Центрального совета рабочих и солдатских Советов должен был являться высшей инстанцией Германской империи, носителем суверенитета всего трудящегося народа, высшим органом власти социалистической республики.

Так гласит и первое официальное заявление, которым Исполнительный комитет на следующий день после конституирования, 11 ноября, объявил о том, что приступил к исполнению своих обязанностей:

«К жителям и солдатам Большого Берлина!

Избранный рабочими и солдатскими Советами Большого Берлина Исполнительный комитет рабочих и солдатских Советов начал свою деятельность.

Все местные, земельные, имперские и военные власти продолжают свою деятельность. Все распоряжения этих властей отдаются по поручению Исполнительного комитета» (2).

Здесь коротко и ясно, без малейшего противодействия с чьей-либо стороны, высказан тот само собою разумеющийся факт, что Исполнительный комитет осуществляет всю полноту политической власти в республике, что все другие органы и учреждения империи подчинены ему и являются лишь органами, исполняющими его волю.

Что же произошло с этой суверенной позицией власти за те короткие четыре недели, которые протекли с того времени?

Рядом с Исполнительным комитетом с самого начала стоял одновременно учрежденный «Совет народных уполномоченных», «политический кабинет» Эберта — Гаазе [4].

Родившись первоначально из паритетного соглашения зависимой и независимой социал-демократических партий, этот Совет народных уполномоченных был, как известно, утвержден тем же самым общим собранием рабочих и солдатских Советов Большого Берлина 10 ноября в цирке Буша, где был избран Исполнительный комитет.

Какими же должны были быть отношения между обоими органами? Ясно, что Исполнительный комитет, как того желали рабочие и солдатские Советы и как это явствует из неопроверг-нутого заявления Исполнительного комитета от 11 ноября, должен был стать высшим органом республики. Тем самым без обиняков устанавливалось, что и Совет народных уполномоченных (т. е. Эберт — Гаазе) тоже, как и все прочие имперские учреждения, должен был быть подчинен Исполнительному комитету. Кабинет Эберта — Гаазе мог являться только исполнительным органом этого комитета, осуществляющим его волю.

Именно так, а не иначе понимали дело все стороны в первый момент после возникновения обоих органов.

Но продержалось это мнение недолго. Уже на другой день начало проявляться зримое стремление шейдемановцев поставить эбертовский кабинет сначала как независимый орган рядом, а затем шаг за шагом над Исполнительным комитетом. Давнему выражению Лассаля насчет писаной конституции и реальных условий власти суждено было вновь подтвердиться. Суверенное право по воле рабочих и солдатских Советов принадлежало Исполнительному комитету, но фактическую власть сумели прибрать к своим рукам Эберт и К^о.

Этим людям удалось бесконечными заседаниями комиссий, совещаниями по разграничению компетенций, маневрами по затягиванию решений сковать Исполнительный комитет и сохранять в подвешенном состоянии вопрос о взаимоотношениях между этими органами. Но пока на сцене дебатировали, люди Эберта действовали за кулисами. Они мобилизовали контрреволюционные элементы, оперлись на реакционный офицерский корпус, создали себе опорные пункты в среде буржуазии и военщины и с бессовестным цинизмом прижали Исполнительный комитет к стене.

Зрелым плодом этих рьяных происков, предназначенным завершить предпринятую акцию, стал путч 6 декабря [5], призванный провозгласить диктатуру Эберта и устранить Исполнительный комитет: эта акция должна была завершиться вступлением в Берлин гвардейских частей.

Для характеристики нынешнего положения Исполнительного комитета достаточно констатировать, что акт такого огромного значения, как вступление войск [в Берлин] без их разоружения, был осуществлен без согласия, более того, вопреки протесту Исполнительного комитета.

Все это увенчивается присягой, принесенной гвардейскими войсками на верность Эберту:

«От себя и одновременно от имени представляемых нами войсковых частей мы клянемся употребить всю нашу силу ради единой Германской республики и в защиту ее временного правительства, Совета народных уполномоченных».

Таким образом, гвардейские войска были призваны принести присягу выступать лишь за «Совет народных уполномоченных». Для них только кабинет Эберта — это «правительство», а Исполнительный комитет даже не упомянут, он не существует! С ним обращаются так, словно он пустое место.

Вся акция вступления войск, их неразоружение, приведение их к присяге явно были осуществлены без ведома Исполнительного комитета, за его спиной. Мы твердо убеждены в том, что Исполнительный комитет, как и остальная публика, узнал обо всех этих событиях только из газет.

Да, эта акция, эта присяга, в которой совершенно отсутствует даже упоминание об Исполнительном комитете, именно потому прямо направлены против него! Вступление гвардии, ее вооружение, ее присяга — это демонстративный акт эбертовского кабинета, проба сил, угроза и провокация в первую очередь против Исполнительного комитета рабочих и солдатских Советов!

Исполнительный комитет — всего лишь тень, ничто — вот что должен был показать всему миру эбертовский демонстративный прием гвардейских войск.

И такая дерзость, такая самоуверенность контрреволюции — всего через четыре недели после революции, совершенной рабочими и солдатами!

Ясно, что в лице Исполнительного комитета Советов этот удар предназначен всей массе рабочих и солдат. Это их орган, орган пролетарской революции, обречен на полное бессилие, это у них из рук была вырвана власть и передана контрреволюционной буржуазии.

Конечно, ни один фактор политической силы никогда не допустит, чтобы власть выскользнула у него из рук, разве что по собственной вине. Только неспособность к действию и собственная инертность Исполнительного комитета сделали возможной игру Эберта — Шейдемана.

Но пострадала от этого сама масса рабочих. На ней лежит задача создать на предстоящем Всегерманском съезде рабочих и солдатских Советов такой Исполнительный комитет, который больше не будет влачить призрачное существование, а сможет сильной рукой вырвать из рук Эберта и К⁰ власть, жульнически похищенную ими при помощи контрреволюционных происков. Если рабочие и солдатские Советы всей Германии не растопчут безжалостно шейдемановско-эбертовское гнездо, они очень скоро окажутся сами точь-в-точь, как нынешний Исполнительный комитет, отстраненными от власти и в конечном счете удушенными победоносной контрреволюцией.

ЧЕГО ХОЧЕТ СОЮЗ СПАРТАКА? [6]

I

9 ноября рабочие и солдаты разгромили старый режим в Германии. На полях сражений во Франции был развеян в прах кровавый бред о мировом господстве прусской сабли. Банда преступников, которая разожгла мировой пожар и ввергла Германию в море крови, пришла к своему концу. Четыре года обманываемый народ, забывший на службе молоху свой культурный долг, чувство чести и человечность, позволявший злоупотреблять собою ради позорных деяний, пробудился после четырехлетнего оцепенения у края пропасти.

9 ноября германский пролетариат поднялся, чтобы сбросить с себя постыдное ярмо. Гогенцоллерны были изгнаны, избраны рабочие и солдатские Советы.

Но Гогенцоллерны никогда не были ничем большим, чем управляющими делами империалистической буржуазии и юнкерства. Буржуазное классовое господство — вот подлинный виновник мировой войны как в Германии, так и во Франции, России и Англии, в Европе и в Америке. Капиталисты всех стран — вот истинные зачинщики бойни народов. Международный капитал — это ненасытный Ваал, в кровавую пасть которого бросают миллионы за миллионами испускающих дух человеческих жертв.

Мировая война поставила общество перед альтернативой: либо дальнейшее существование капитализма, новые войны и скорая гибель в хаосе и анархии, либо ликвидация капиталистической эксплуатации.

С исходом мировой войны буржуазное классовое господство потеряло право на существование. Оно более не в состоянии вывести общество из страшного экономического краха, оставленного империалистической оргией.

Средства производства уничтожены в невероятных количествах. Миллионы рабочих рук, лучший и самый усердный кадровый костяк рабочего класса, погублены. Оставшихся в живых по возвращении домой ожидает осклабившаяся пасть безработицы и нищеты. Голод и болезни грозят подрубить народную силу под самый корень. Финансовое банкротство государства вследствие чудовищного бремени военных долгов неотвратимо.

Из всей этой кровавой сумятицы и зияющей пропасти нет иного пути, иного выхода, иного спасения, кроме социализма. Только мировая революция пролетариата может внести порядок в этот хаос, может дать всем работу и хлеб, положить конец нынешнему взаимному истреблению народов, может принести измученному человечеству мир, свободу, подлинную культуру. Долой систему наемного труда! Таков лозунг момента! Место труда по найму и классового господства должен занять кооперированный труд. Средства труда должны перестать быть монополией одного класса, они должны стать общим достоянием всех. Никаких больше эксплуататоров и эксплуатируемых! Регулирование производства и распределение продукции в интересах всего общества. Ликвидация как нынешнего способа производства, эксплуатации и грабежа, так и нынешней торговли, основанной на обмане.

Вместо работодателей и наемных рабов — свободные товарищи по труду! Труд, который больше не будет ни для кого мучением, ибо он — долг каждого! Человеческое существование — каждому, кто выполняет свой долг перед обществом. Голод — больше не проклятие тем, кто трудится, а наказание тунеядцам!

Только в таком обществе исчезнут корни ненависти между народами и порабощения. Лишь когда такое общество будет осуществлено, Земля перестанет оскверняться человекоубийством. Только тогда воистину прозвучит:

Эта война была последней!

Социализм в этот час — единственный якорь спасения человечества. Над рушащимися стенами капиталистического общества вспыхивают грозным предзнаменованием слова «Манифеста Коммунистической партии»:

Социализм или гибель в варварстве!

II

Осуществление социалистического общественного строя — самая огромная задача, которая выпадала на долю какого-либо класса и какой-либо революции в мировой истории. Эта задача требует полной перестройки государства и полного переворота в экономических и социальных основах общества.

Эта перестройка и этот переворот не могут быть декретированы каким-либо органом, комиссией или парламентом, они могут быть предприняты и осуществлены только самой народной массой.

Во всех прежних революциях революционной борьбой руководило лишь небольшое меньшинство народа, которое указывало ему цель и направление и использовало массы лишь как средство для достижения своих собственных интересов — интересов меньшинства. Социалистическая революция — это первая революция, которая может прийти к победе только в интересах огромного большинства и благодаря огромному большинству трудящихся.

Масса пролетариата призвана не только с ясным пониманием ставить революции цели и указывать ей направление. Она должна и сама, своей собственной активностью шаг за шагом вводить социализм в жизнь.

Суть социалистического общества состоит в том, что огромная трудящаяся масса перестает быть массой, которой правят, а, наоборот, сама живет всей полнотой политической и экономической жизни и руководит ею в духе сознательного самоопределения.

Поэтому от самой вершины государства до самой малой общины пролетарские массы должны заменить традиционные органы буржуазного классового господства: бундесраты, парламенты, общинные советы своими собственными классовыми органами: рабочими и солдатскими Советами, занять все посты, поставить под контроль все функции, измерять все государственные потребности собственными классовыми интересами и социалистическими задачами. Их деятельность может наполнить государство социалистическим духом только в постоянном, живом взаимодействии между народными массами и их органами — рабочими и солдатскими Советами.

Экономический переворот тоже может быть проведен лишь как процесс, осуществляемый пролетарским массовым действием. Одни голые декреты высших революционных властей о социализации — пустые слова. Только рабочий класс может своим собственным действием превратить эти слова в живую плоть. В упорном единоборстве с капиталом, лицом к лицу на каждом предприятии, непосредственным давлением масс, забастовками, созданием своих постоянных представительных органов рабочие смогут взять в свои руки контроль над производством и в конечном счете фактическое руководство.

Пролетарские массы должны учиться стать из мертвых машин, которые капиталист включает в производственный процесс, мыслящими, свободными, самостоятельными руководителями этого процесса. Они должны обрести чувство ответственности действующих членов общества, единственных владельцев всех общественных богатств. Они должны развить в себе усердие без предпринимательского кнута давать наивысшую производительность труда без капиталистических надсмотрщиков, проявлять дисциплину без ярма и поддерживать порядок без господства. Высший идеализм в интересах всего общества, строжайшая самодисциплина, подлинный гражданский разум масс являются для социалистического общества такой же моральной основой, какой для капиталистического общества служат тупоумие, эгоизм и коррупция.

Все эти социалистические гражданские добродетели вместе со знаниями и способностями к руководству социалистическими предприятиями рабочая масса может приобрести только собственной деятельностью, собственным опытом.

Социализация общества может быть осуществлена во всей своей широте только упорной, неустанной борьбой рабочих масс, повсюду, где труд и капитал, народ и буржуазное классовое господство глядят друг другу в глаза. Освобождение рабочего класса должно быть делом самого рабочего класса.

III

В буржуазных революциях необходимым оружием в руках восходящих классов были кровопролитие, террор, политическое убийство.

Пролетарская революция не нуждается для своих целей в терроре, она ненавидит и с отвращением отвергает убийство людей. Она не нуждается в этом средстве борьбы потому, что борется не против индивидуумов, а против учреждений, потому, что выходит на арену не с наивными иллюзиями, за разочарование в которых пришлось прибегнуть бы к кровавой мести. Она — не отчаянная попытка меньшинства насилием смоделировать мир по своему идеалу, а действие огромных многомиллионных масс народа, призванное выполнить историческую миссию и воплотить в действительность историческую необходимость.

Но пролетарская революция вместе с тем есть колокол, возвещающий о гибели всякого порабощения и угнетения. Вот почему против пролетарской революции поднимаются, как один человек, на борьбу не на жизнь, а на смерть все капиталисты, юнкеры, мелкие буржуа, офицеры, все паразиты и те, кто извлекает выгоду из эксплуатации и классового господства.

Безумный бред — верить, будто капиталисты добровольно подчинятся социалистическому вердикту парламента, Национального собрания, будто они спокойно откажутся от своей собственности, прибыли, привилегии на эксплуатацию. Все господствующие классы отстаивали свои привилегии до самого конца с упорнейшей энергией. Римские патриции, как и средневековые феодальные бароны, английские кавалеры, как и американские работорговцы, румынские бояре, как и лионские фабриканты шелка,— все они пролили потоки крови, все они шагали по трупам, перешагивали через убийства и пожарища, все они развязывали кровавые войны и совершали государственные предательства, чтобы защитить свои привилегии и свою власть.

Империалистический класс капиталистов, как последний отпрыск эксплуататорских классов, по жестокости, неприкрытому цинизму, подлости превосходит всех своих предшественников. Он будет защищать свое святая святых, свою прибыль и свою привилегию на эксплуатацию зубами и когтями, теми средствами холодного злодейства, которые он продемонстрировал во всей истории своей колониальной политики и в последней мировой войне. Он приведет в движение против пролетариата небо и ад. Он мобилизует против городов крестьянство, он станет науськивать отсталые слои рабочих на социалистический авангард, он будет устраивать с помощью офицеров кровавые побоища, он предпримет попытки парализовать любые социалистические меры тысячами средств пассивного сопротивления, он натравит на революцию два десятка Вандеи, он призовет в страну в качестве спасителя внешнего врага, смертоносное оружие Клемансо, Ллойд Джорджа и Вильсона, он охотнее превратит страну в груду дымящихся развалин, чем добровольно откажется от наемного рабства.

Все это сопротивление должно быть шаг за шагом сломлено железным кулаком, с беспощадной энергией. Насилию буржуазной контрреволюции следует противопоставить революционное насилие пролетариата. Посягательствам, козням, проискам буржуазии — несгибаемую ясность цели, бдительность и постоянно готовую проявиться активность пролетарских масс. Грозящим опасностям контрреволюции — вооружение народа и разоружение господствующих классов. Парламентским обструкционистским маневрам буржуазии — действенную организацию рабочих и солдатских масс. Тысячам силовых средств вездесущего буржуазного общества — концентрированную, сжатую в кулак, доведенную до высшего предела силу рабочего класса. Только сплоченный фронт всего германского пролетариата: южногерманского — с северогерманским, городского — с сельским, рабочих — с солдатами, живое идейное руководство германской революции вместе с Интернационалом, расширение германской революции пролетариата смогут создать гранитный базис для возведения на нем здания будущего.

Борьба за социализм — самая огромная гражданская война, какую когда-либо видела мировая история, и пролетарская революция должна готовить себе для этой гражданской войны необходимое вооружение, она должна учиться применять его — для боев и побед.

Такое оснащение сплоченной массы трудового народа всей политической властью для решения задач революции есть диктатура пролетариата и потому подлинная демократия. Демократия, которая не является обманом — не такая, где наемный раб в ложном равенстве сидит рядом с капиталистом, сельский пролетарий — рядом с юнкером, чтобы дебатировать в парламенте о вопросах своей жизни, а единственно такая, где миллионно-головая масса пролетариев своей мозолистой рукой берет всю государственную власть, чтобы, подобно богу Тору, обрушить свой молот на голову господствующих классов.

Для того чтобы пролетариат обрел возможность выполнить эти задачи, Союз Спартака требует:

I. В качестве немедленных мер для обеспечения революции:

1.   Разоружение всей полиции, всех офицеров, а также непролетарских солдат, разоружение всех принадлежащих к господствующим классам.

2.   Конфискация рабочими и солдатскими Советами всего наличного оружия и боеприпасов, а также военных предприятий.

3.   Вооружение всего взрослого мужского пролетарского населения как рабочей милиции. Создание из пролетариев Красной гвардии как активной части милиции для постоянной защиты революции от контрреволюционных посягательств и заговоров.

4.  Отмена командной власти офицеров и унтер-офицеров, за-мена слепого военного повиновения добровольной дисциплиной солдат, избрание всех командиров рядовым составом с правом отзыва в любое время, отмена военной юрисдикции.

5.   Устранение из всех солдатских Советов офицеров и сверхсрочнослужащих.

6.   Замена всех политических органов и учреждений бывшего режима доверенными лицами рабочих и солдатских Советов.

7.   Введение революционного трибунала, перед которым должны предстать главные виновники войны и ее затягивания, оба Гогенцоллерна, Людендорф, Гинденбург, Тирпиц, а также все контрреволюционные заговорщики.

8.   Немедленная конфискация продовольствия для обеспечения народного пропитания.

II. В политической и социальной области:

1.   Упразднение всех отдельных государств, единая германская социалистическая республика.

2.   Устранение всех парламентов и общинных советов и принятие на себя их функций рабочими и солдатскими Советами, а также их комитетами и органами.

3.   Выборы рабочих Советов по всей Германии всеми взрослыми пролетариями обоего пола в городах и деревнях по предприятиям, а также солдатских Советов рядовыми при недопущении к этим выборам офицеров и сверхсрочнослужащих; право рабочих и солдат на отзыв своих представителей в любое время.

4.   Выборы делегатов рабочих и солдатских Советов по всей Германии в Центральный совет рабочих и солдатских Советов, которому надлежит избрать Исполнительный комитет в качестве высшего органа законодательной и исполнительной власти.

5.   Созыв Центрального совета временно — не реже чем каждые три месяца, в каждом случае с новыми выборами делегатов, для постоянного контроля за деятельностью Исполнительного комитета и для установления живого контакта между массой рабочих и солдатских Советов во всей Германии и ее высшим правительственным органом. Право местных рабочих и солдатских Советов на отзыв в любое время и замену своих представителей в Центральном совете в случае, если те действуют не в духе своих избирателей, право Исполнительного комитета назначать и смещать народных уполномоченных, а также центральные общегерманские органы и чиновников.

6.  Упразднение всех сословных различий, орденов и титулов, полное правовое и социальное равенство полов.

7.   Радикальное социальное законодательство, сокращение рабочего времени для преодоления безработицы и с учетом физического истощения рабочего класса в результате войны, ограничение предельной продолжительности рабочего дня шестью часами.

8.   Немедленное основательное преобразование продовольственного и жилищного дела, здравоохранения и воспитания в духе пролетарской революции.

III. Ближайшие экономические требования:

1.   Конфискация всех имуществ и доходов династий на благо всего общества.

2.  Аннулирование государственных и иных общественных долгов, а также всех военных займов, за исключением подписок на ограниченные суммы, установить которые надлежит Центральному совету рабочих и солдатских Советов.

3.   Отчуждение земли и угодий всех крупных и средних сельскохозяйственных предприятий, создание во всей Германии социалистических сельскохозяйственных кооперативов под единым центральным руководством; мелкие крестьянские предприятия остаются в собственности своих владельцев до их добровольного вступления в социалистические кооперативы.

4.  Отчуждение Советской республикой всех банков, горнопромышленных и металлургических предприятий, а также крупных предприятий промышленности и торговли.

5.   Конфискация всех состояний, начиная с определенной величины, которую определит Центральный Совет.

6.   Передача всего государственного транспорта Советской республике.

7.   Выборы на всех предприятиях производственных советов, которые должны в согласии с рабочими Советами упорядочивать все внутренние дела этих предприятий, регулировать условия труда, контролировать производство и в конечном счете взять на себя руководство предприятием.

8.   Учреждение Центральной забастовочной комиссии, которая должна в постоянном взаимодействии с производственными советами обеспечить единое руководство начинающимся стачечным движением по всей Германии, его социалистическую направленность и энергичнейшую поддержку ему со стороны политической власти рабочих и солдатских Советов.

IV. Интернациональные задачи:

Немедленное установление связей с зарубежными братскими партиями, чтобы поставить социалистическую революцию на интернациональную основу, заключить гарантированный мир посредством интернационального братания и революционного восстания мирового пролетариата.

V. Вот чего хочет Союз Спартака!

И поскольку он этого хочет, поскольку он — тот, кто предостерегает и напоминает, что время не терпит, и поскольку он — социалистическая совесть революции, то его ненавидят, преследуют, на него клевещут все открытые и скрытые враги революции и пролетариата.

Распните его! — орут капиталисты, дрожащие за свои кассовые сейфы.

Распните его! — орут мелкие буржуа, офицеры, антисемиты, газетные лакеи буржуазии, дрожащие за мясную похлебку, которую дает им буржуазное классовое господство.

Распните его! — кричат шейдемановцы, которые, как Иуда Искариот, продали рабочих буржуазии и дрожат за сребреники своего политического господства.

Распните его! — повторяют пока еще, словно эхо, сбитые с толку, обманутые и вовлеченные в злое дело слои рабочих и солдат, не знающие, что, неистовствуя против Союза Спартака, они выступают против собственной крови и плоти.

В ненависти, в клевете против Союза Спартака объединяется все контрреволюционное, враждебное народу, антисоциалистическое, двусмысленное, боящееся яркого света, смутное. Тем самым подтверждается, что в нем бьется сердце революции, что ему принадлежит будущее.

Союз Спартака — не партия, которая через рабочую массу или посредством рабочей массы хочет добиться господства. Союз Спартака — это лишь сознающая свою цель часть пролетариата, которая на каждом шагу указывает всей широкой массе рабочего класса ее исторические задачи, которая в каждой отдельной фазе революции отстаивает социалистическую цель, а во всех национальных вопросах — интересы мировой пролетарской революции.

Союз Спартака отказывается делить правительственную власть с подручными буржуазии, с Шейдеманом и Эбертом, ибо в таком взаимодействии видит измену основным принципам социализма, усиление контрреволюции и парализацию революции.

Союз Спартака откажется также прийти к власти только лишь потому, что Шейдеман и Эберт обанкротились, а независимцы из-за сотрудничества с ними угодили в тупик.

Союз Спартака никогда не возьмет на себя правительственной власти иначе, как в результате ясно выраженной, недвусмысленной воли огромного большинства пролетарской массы всей Германии; он никогда не сделает этого иначе, как в силу ее сознательного согласия с перспективами, целями и методами борьбы Союза Спартака.

Пролетарская революция может пробиться к полной ясности и зрелости лишь ступень за ступенью, шаг за шагом, продвигаясь вперед по пути собственного горького опыта, подобно восшествию на Голгофу, через поражения и победы.

Победа Союза Спартака стоит не в начале, а в конце революции: она идентична победе огромных многомиллионных масс социалистического пролетариата.

Вставайте, пролетарии! На борьбу! Ради того, чтобы завоевать один мир и побороть другой. В этой последней классовой битве мировой истории за высшие цели человечества враг заслуживает только одного: меч к горлу и колено на грудь!

НАЦИОНАЛЬНОЕ СОБРАНИЕ ИЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВО СОВЕТОВ? [7]

Так гласит второй пункт повестки дня Всегерманского съезда рабочих и солдатских Советов [8], и так действительно поставлен кардинальный вопрос в этот момент. Либо Национальное собрание, либо вся власть рабочим и солдатским Советам или отказ от социализма, или острейшая классовая борьба во всеоружии пролетариата против буржуазии. Вот в чем дилемма.

Идиллический план таков: осуществить социализм парламентским путем, посредством простого решения большинства! Жаль, что эта небесно-голубая фантазия из сферы воздушных замков никак не сочетается даже с историческим опытом буржуазной революции, не говоря уже о своеобразии революции пролетарской.

Каково было положение вещей в Англии? Там — колыбель буржуазного парламентаризма, там он развернулся раньше всего и энергичнее всего. Когда в 1649 г. в Англии пробил час первой буржуазной революции нового времени, английский парламент мог уже оглянуться на более чем трехвековую историю. Парламент с первого момента революции стал ее средоточием, ее оплотом, ее штаб-квартирой. Знаменитый Долгий парламент, который вынашивал в собственном лоне все фазы английской революции, от первой перебранки между оппозицией и королевской властью до процесса и казни Карла Стюарта,— этот парламент был непревзойденным послушным орудием в руках стремившейся к своему возвышению буржуазии.

И что из этого вышло? Тот же самый парламент должен был создать себе особое «парламентское войско», которое повели на бой выбранные им же самим из собственной среды парламентские генералы, чтобы в долгой, упорной, кровавой гражданской войне наголову разбить феодализм, войско верных королю «кавалеров». Судьбы английской революции были решены не дебатами в Вестминстерском аббатстве, а на полях сражений Мертон-Мура и Несби, не блестящими парламентскими речами, а крестьянской конницей, «железнобокими» Кромвеля. И ход ее вел от парламента через гражданскую войну к двукратной насильственной «чистке» парламента и в конечном счете к диктатуре Кромвеля.

А во Франции? Там впервые родилась идея Национального собрания. То было гениальное всемирно-историческое озарение классового инстинкта, когда Мирабо и другие в 1789 г. заявили: пребывавшие до тех пор всегда разделенными три «сословия» — дворянство, духовенство и «третье сословие» — отныне должны заседать вместе в качестве Национального собрания. Это собрание именно благодаря совместному заседанию сословий стало орудием классовой борьбы буржуазии. Вместе с сильным меньшинством обоих верхних сословий «третье сословие», т. е. революционная буржуазия, с самого начала имело в Национальном собрании компактное большинство.

И что опять же из этого вышло? Вандея, эмиграция, измена генералов, заговоры клерикалов, восстание шестидесяти департаментов, коалиционные войны феодальной Европы и, наконец, как единственное средство обеспечить победу революции — диктатура и как ее завершение — господство террора!

Вот сколь мало пригодно было парламентское большинство, чтобы выиграть буржуазные революции! И все же, что значит противоречие между буржуазией и феодализмом в сравнении с той зияющей пропастью, которая разверзлась ныне между трудом и капиталом! Что значит классовое сознание тех борцов обеих сторон, которые в 1649 или 1789 г. выступили друг против друга, по сравнению с той смертельной, неистребимой ненавистью, которая пылает ныне между пролетариатом и классом капиталистов! Нет, не зря направил Карл Маркс свой научный прожектор на самые скрытые движущие пружины экономического и политического механизма буржуазного общества. Нет, не зря осветил он до малейших тонкостей собственный образ действий и поведения этого общества как результат того основополагающего факта, что оно, словно вампир, живет кровью пролетариата.

Нет, не напрасно Август Бебель в конце своей знаменитой речи на Дрезденском съезде партии воскликнул: «Я смертельный враг буржуазного общества и остаюсь им!»

Это последний великий бой, в котором речь идет о том, быть или не быть эксплуатации, о повороте во всей истории человечества, бой, в котором не может быть ни лазейки, ни компромисса, ни пощады.

И этот последний бой, который по огромности своей задачи превосходит все бывшее доселе, должен осуществить то, чего еще никогда не сделала ни одна классовая борьба, ни одна революция: растворить смертельную схватку двух миров в мягком шелесте парламентских словесных битв и решений большинства!

Парламентаризм тоже был для пролетариата ареной классовой борьбы, пока длились спокойные будни буржуазного общества: он служил той трибуной, с которой можно было собирать массы вокруг знамени социализма, обучать их борьбе. Сейчас мы находимся посреди пролетарской революции, и сегодня необходимо занести топор над самим древом капиталистической эксплуатации. Буржуазный парламентаризм, как и буржуазное общество, чьей высшей политической целью он является, утратили право на существование. Теперь на арену выходит классовая борьба в своем неприкрытом, обнаженном виде. Капиталу и труду больше нечего сказать, им остается только захватить друг друга в железные объятия и в решающей схватке решить, кто из них будет повержен наземь.

Больше, чем когда-либо, верны сейчас слова Лассаля: революционное действие всегда призвано высказать то, что есть. А то, что есть, это: здесь — труд, там — капитал! Никакого лицемерия полюбовных переговоров там, где дело идет о жизни и смерти, никаких побед общности там, где есть только или — или. Благодаря своей ясности и честности сильный пролетариат, конституированный как класс, должен ясно, открыто и честно сосредоточить в своих руках всю политическую власть.

«Политическое равноправие, демократия!» — пели нам десятилетиями большие и малые пророки буржуазного классового господства. «Политическое равноправие, демократия!» — как эхо подпевают им сегодня пособники буржуазии, шейдемановцы.

Да, разумеется, они должны быть впервые осуществлены именно теперь. Ибо слова «политическое равноправие» обретут плоть только в тот момент, когда экономическая эксплуатация будет уничтожена до основания. А «демократия», народовластие начнутся только тогда, когда трудовой народ возьмет политическую власть в свои руки.

Слова, которыми буржуазные классы злоупотребляли в течение полутора веков, следует подвергнуть практической критике исторических действий. Слова «Liberte, Egalite, Fraternite», провозглашенные в 1789 г. во Франции буржуазией, надо впервые сделать правдой — путем ликвидации классового господства буржуазии. И в качестве первого акта этого спасительного деяния надо перед лицом всего мира и перед веками мировой истории громко провозгласить для записи в анналах: то, что доселе считалось равноправием и демократией,— парламент, Национальное собрание, равный избирательный бюллетень — все это было ложью и обманом! Вся власть в руки трудящихся масс как революционное оружие разгрома капитализма — только это одно есть подлинное равноправие, только это есть подлинная демократия!

ВЫБОРЫ В НАЦИОНАЛЬНОЕ СОБРАНИЕ [9]

После блестящей «победы» на [Всегерманском] съезде Советов люди Эберта полагали, что главная вылазка против власти рабочих и солдатских Советов, против пролетарской революции и социализма им удалась.

Они окажутся в заблуждении. Необходимо сорвать этот план контрреволюции, перечеркнуть акцию группы защитников капитализма революционной акцией масс.

Так же как мы использовали позорное прусское трехклассное избирательное право [10] для того, чтобы в трехклассном парламенте бороться против него, так и выборы в Национальное собрание мы используем для борьбы против Национального собрания.

Правда, здесь аналогия кончается. Участие в Национальном собрании не может иметь сегодня для действительных поборников революции и социализма ничего общего с традиционной схемой, со стародавним «использованием парламента» для так называемых «позитивных достижений», ради того, чтобы трястись старой медленной трусцой парламентаризма, ради того, чтобы накладывать на законопроекты заплаты улучшений и косметические пластыри, а также и ради того, чтобы «помериться силами», устроить смотр войска своих приверженцев, или для чего-нибудь подобного, как бы ни звучали все эти знакомые выражения из времен буржуазно-парламентских монотонных будней и из лексикона Гаазе и сотоварищей.

Теперь мы находимся посреди революции, и Национальное собрание — это контрреволюционная крепость, которая воздвигается против революционного пролетариата. Следовательно, надо взять эту крепость приступом и сровнять с землей. Чтобы мобилизовать массы против Национального собрания и призвать их к острейшей борьбе, следует использовать выборы, для этого нужно воспользоваться трибуной Национального собрания. Не для того, чтобы вместе с буржуазией и ее щитоносцами творить законы, а для того, чтобы изгнать буржуазию и ее щитоносцев из храма, чтобы штурмом овладеть крепостью контрреволюции и победоносно поднять над ней знамя пролетарской революции,— вот для чего необходимо участие в выборах.

Нужно ли для этого большинство в Национальном собрании? Так думает только тот, кто преклоняется перед парламентским кретинизмом, кто хочет решить судьбу революции и социализма посредством парламентского большинства. И судьбу самого Национального собрания решит тоже не парламентское большинство внутри Национального собрания, а пролетарская масса вне его, на предприятиях и на улице.

Господам вокруг Эберта — Гаазе, юнкерам, капиталистам и их обозу пришлось бы вполне по вкусу, если бы их мило оставили в их собственной среде, а революционные пролетарии удовольствовались бы ролью сторонних наблюдателей, которые спокойно поглядывают на происходящее из-за забора, в то время как внутри ставят на карту их жизнь!

Этому расчету не сбыться! Пусть даже, благодаря своим мамелюкам на съезде рабочих и солдатских Советов, они в последнюю минуту и сварганили так быстро свое контрреволюционное дело — все равно расчет этот был и остается сделанным без хозяина. А хозяин — пролетарская масса, действительный носитель революции и ее социалистических задач. Они, массы, должны определять судьбы и ход Национального собрания. От их собственной революционной активности зависит, что будет внутри Национального собрания и что выйдет из него. Центр тяжести — в акции вовне, которая должна неистово стучаться в дверь контрреволюционного парламента. Но уже сами выборы и действия революционных представителей масс внутри его должны служить делу революции. Безжалостно и громко обличать все уловки и хитрости почтенного собрания, на каждом шагу разоблачать его контрреволюционное дело в глазах масс, призывать их к решению, к вмешательству — вот задача участия в Национальном собрании.

Господа буржуа с правительством Эберта во главе хотят при помощи Национального собрания направить классовую борьбу в угодное им русло, парализовать ее, избежать революционного решения. Этому плану вопреки классовая борьба должна ворваться в само Национальное собрание, она должна использовать как выборы, так и заседания Национального собрания именно для ускорения революционного решения.

Мы идем навстречу горячим временам. Безработица, экономические конфликты будут в ближайшие недели и месяцы неудержимо возрастать. Огромное столкновение между капиталом и трудом, несущее в своем чреве будущее революции и не допускающее в конечном итоге никакого иного решения, кроме разрушения капиталистического классового господства и триумфа социализма, само позаботится о том, чтобы революционное настроение и активность масс в стране росли с каждым днем.

По плану людей Эберта, этот революционный поток следует преградить дамбой Национального собрания. Вот почему необходимо направить этот поток именно в самую сердцевину, вовнутрь и сквозь Национальное собрание, чтобы он смыл эту дамбу.

Избирательная кампания, трибуна этого контрреволюционного парламента должны стать средством обучения, собирания мобилизации революционных масс, этапом в борьбе за установление пролетарской диктатуры.

Штурм массами врат Национального собрания, сжатая в кулак рука революционного пролетариата, поднимающая прямо посреди собрания знамя, на котором огненными буквами написано: «Вся власть — рабочим и солдатским Советам!» — вот наше участие в Национальном собрании.

Пролетарии, товарищи, за дело! Нельзя терять времени. Сегодня господствующие классы еще торжествуют по поводу победной акции правительства Эберта на съезде Советов, они с нетерпением ждут и надеются на 19 января (3) как на возвращение своего ничем не омраченного классового господства. Пусть не торжествуют слишком рано. Мартовские Иды еще не прошли, как и январские. Будущее принадлежит пролетарской революции, ей должно служить все, в том числе и выборы в Национальное собрание.

НАША ПРОГРАММА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ

Доклад на Учредительном съезде Коммунистической партии Германии 31 декабря 1918 г. в Берлине [11]

Когда мы сегодня приступаем к задаче обсуждения и принятия нашей Программы, то в основе этого лежит нечто большее, чем просто формальное обстоятельство: вчера мы конституировали новую самостоятельную партию, а новая партия должна официально принять Программу. В основе сегодняшнего обсуждения лежат крупные исторические события, а именно тот факт, что наступил момент, когда социал-демократическая, социалистическая программа пролетариата вообще должна быть поставлена на новое основание.

Товарищи, мы продолжаем при этом ту линию, которую ровно 70 лет тому назад определили Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии». «Манифест», как вы знаете, считал социализм, осуществление конечных социалистических целей непосредственной задачей пролетарской революции. Такова была точка зрения, которую Маркс и Энгельс отстаивали в революции 1848 г. и которую считали основой для пролетарской акции также и в интернациональном плане. Тогда оба они, а с ними вместе все ведущие умы пролетарского движения верили, что стоят перед непосредственной задачей введения социализма; для этого лишь необходимо совершить политическую революцию, овладеть политической властью, чтобы непосредственно претворить социализм в плоть и кровь. Затем, как вы знаете, Маркс и Энгельс сами осуществили основательную ревизию этой точки зрения.

В первом предисловии к изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1872 г., которое было еще подписано Марксом и Энгельсом совместно (оно напечатано в издании 1894 г.), оба они так говорили о собственном произведении:

«В настоящее время это место,— конец II раздела, а именно изложение практических мероприятий по осуществлению социализма,— во многих отношениях звучало бы иначе. Ввиду огромного развития крупной промышленности за последние двадцать пять лет и сопутствующего ему развития партийной организации рабочего класса; ввиду практического опыта сначала Февральской революции, а потом, в еще большей мере, Парижской Коммуны, когда впервые политическая власть в продолжение двух месяцев находилась в руках пролетариата, эта программа теперь местами устарела. В особенности Коммуна доказала, что «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей» (4).

А как же звучало то место, которое было объявлено устаревшим? Это мы читаем в «Манифесте Коммунистической партии» на странице 23:

«Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил.

Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т. е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.

Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.

Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:

1.  Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.

2.   Высокий прогрессивный налог.

3.  Отмена права наследования.

4.   Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.

5.   Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.

6.   Централизация всего транспорта в руках государства.

7.   Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.

8.   Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.

9.   Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.

10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.» (5).

Как видите, это, с некоторыми отклонениями, те же самые задачи, непосредственно перед которыми мы стоим сегодня: проведение в жизнь, осуществление социализма. Между тем временем, когда это было выдвинуто в качестве программы, и сегодняшним моментом пролегло 70 лет капиталистического развития, и историческая диалектика привела к тому, что сегодня мы возвращаемся к той точке зрения, от которой Маркс и Энгельс впоследствии отказались как от ошибочной. Они имели на то серьезные основания. Развитие капитализма, происшедшее с тех пор, привело нас к тому, что то, что тогда было ошибкой, ныне стало истиной. И сегодня наша непосредственная задача — выполнить то, перед чем Маркс и Энгельс стояли в 1848 г.

Однако между той точкой развития, его началом, и нашей нынешней позицией и задачей пролег путь развития не только капитализма, но и социалистического рабочего движения, и прежде всего в Германии, как ведущей стране современного пролетариата. Развитие это проходило своеобразно. Вслед за тем, как Маркс и Энгельс после разочарований в революции 1848 г. отказались от мнения, что пролетариат в состоянии непосредственно и прямо осуществить социализм, в каждой стране возникли социал-демократические, социалистические партии, которые заняли совсем другую позицию. Непосредственной задачей была объявлена повседневная борьба за частичные требования в политической и экономической области, чтобы сначала постепенно создать армии пролетариата, призванные, когда капиталистическое развитие созреет, осуществить социализм.

Этот поворот, это совершенно другое основание, на которое опиралась социалистическая программа, приобрело именно в Германии весьма типичную форму. Германская социал-демократия вплоть до ее краха 4 августа [1914 г.] руководствовалась Эрфуртской программой, в которой на первом плане стояли так называемые ближайшие минимальные задачи, а социализм служил только путеводной звездой к далекой конечной цели. Но дело ведь не в том, что записано в Программе, а в том, как она воспринимается в реальной жизни. Для такого восприятия Программы определяющим был важный исторический документ нашего рабочего движения — Введение, которое Фридрих Энгельс написал в 1895 г. к «Классовой борьбе во Франции» [Карла Маркса].

Товарищи, я останавливаюсь на этом вопросе не только из исторического интереса, а потому, что это очень актуальный вопрос и наш исторический долг — разобраться в нем, когда мы ставим нашу Программу на ту почву, на которой некогда, в 1848 г., стояли Маркс и Энгельс. Вследствие тех изменений, которые принесло за истекшее время историческое развитие, наш долг — совершенно ясно и сознательно предпринять ревизию той концепции, которая была определяющей в германской социал-демократии вплоть до ее краха 4 августа. Эта ревизия должна быть осуществлена здесь официально.

Товарищи, как же подходил к этому вопросу Энгельс в том знаменитом Введении к Марксовой «Классовой борьбе во Франции», написанном в 1895 г., т. е. уже после смерти Маркса? Прежде всего он, бросая ретроспективный взгляд на время после 1848 г., показал, что концепция непосредственно предстоящей социалистической революции устарела. Далее он продолжает:

«История показала, что и мы и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства; она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г. охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во Франции, Австрии, Венгрии, Польше и недавно в России, а Германию превратила прямо-таки в первоклассную промышленную страну,— и все это на капиталистической основе, которая, таким образом, в 1848 г. обладала еще очень большой способностью к расширению» (6).

Развивая далее мысль о том, насколько все с тех пор изменилось, он перешел к вопросу о задачах партии в Германии: «Война 1870—1871 гг. и поражение Коммуны, как предсказывал Маркс, временно перенесли центр тяжести европейского рабочего движения из Франции в Германию. Во Франции, разумеется, понадобились годы, чтобы оправиться от кровопускания, устроенного в мае 1871 года. Наоборот, в Германии, где все быстрее развивалась промышленность, поставленная вдобавок благодатными французскими миллиардами в прямо-таки тепличные условия, еще быстрее и неуклоннее росла социал-демократия. Благодаря тому умению, с которым немецкие рабочие использовали введенное в 1866 г. всеобщее избирательное право, изумительный рост партии стал очевиден всему миру из бесспорных цифр» (7).

Затем следует известный перечень, показывающий, как мы росли до миллионов от одних выборов в рейхстаг к другим, из чего Энгельс делает следующий вывод:

«Но вместе с этим успешным использованием всеобщего избирательного права стал применяться совершенно новый способ борьбы пролетариата, и он быстро получил дальнейшее развитие. Нашли, что государственные учреждения, при помощи которых буржуазия организует свое господство, открывают и другие возможности для борьбы рабочего класса против этих самых учреждений. Рабочие стали принимать участие в выборах в ландтаги отдельных государств, в муниципалитеты, промысловые суды, стали оспаривать у буржуазии каждую выборную должность, если при замещении ее в голосовании участвовало достаточное количество рабочих голосов. И вышло так, что буржуазия и правительство стали гораздо больше бояться легальной деятельности рабочей партии, чем нелегальной, успехов на выборах,— чем успехов восстания» (8).

И к этому Энгельс присовокупляет обстоятельную критику безумной идеи, будто в современных условиях капитализма пролетариат вообще может чего-либо добиться путем революции на улице. Я считаю, что сегодня перед лицом того факта, что мы находимся в разгаре революции, уличной революции, со всем, что ей присуще, самое время вступить в спор с той концепцией, которая до последнего времени имела хождение в германской социал-демократии в качестве официальной и на которую тоже ложится ответственность за пережитое нами 4 августа 1914 г.

(«Очень верно!»)

Я не хочу этим сказать, что из-за таких высказываний и на Энгельса падает вина за весь ход развития в Германии; я говорю лишь, что перед нами — классически сформулированный документ той концепции, которая жила в германской социал-демократии или, вернее, умертвила ее. Здесь, товарищи, Энгельс со всем знанием дела, которым он обладал и в области военных наук, показывает: было бы чистым безумием верить, что при нынешнем уровне развития милитаризма, промышленности и крупных городов трудовой народ смог бы осуществить уличную революцию и притом победить. Это противопоставление принесло с собой двоякие выводы. Во-первых, при этом парламентская борьба рассматривалась как противоположность прямому революционному действию пролетариата и как прямо-таки единственное средство классовой борьбы. Из этой критики вырастал чистый «лишь-парламентаризм». Во-вторых, странным образом именно самая мощная организация классового государства — милитаризм, масса одетых в солдатские мундиры пролетариев априорно изображались как обладающие иммунитетом и недоступные какому-либо социалистическому воздействию. И если Введение говорит, что при нынешнем развитии гигантских армий было бы сумасбродством думать, будто пролетариат смог бы справиться с этими солдатами, вооруженными пулеметами и новейшими техническими боевыми средствами, то оно, очевидно, исходит из предпосылки, что тот, кто стал солдатом, заранее и навсегда должен оставаться опорой господствующих классов. Это — ошибка, которая с точки зрения нынешнего опыта, да еще при том, что она принадлежит человеку, стоявшему во главе нашего движения, была бы просто непостижимой, если бы мы не знали, в каких фактических условиях возник приведенный выше исторический документ.

К чести обоих наших великих учителей, особенно же много позже скончавшегося Энгельса, который отстаивал честь и взгляды Маркса, следует констатировать, что, как известно, Энгельс написал это Введение под прямым давлением тогдашней [социал-демократической] фракции рейхстага. Это было в то время, когда в Германии (после отмены в начале 90-х годов закона против социалистов) внутри немецкого рабочего движения стало заметным сильное течение левого радикализма, которое хотело предотвратить полное поглощение членов партии чисто парламентской борьбой. Для того чтобы теоретически разбить радикальные элементы и практически их подавить, а также чтобы авторитетом наших великих наставников лишить их уважения со стороны широких масс, Бебель и товарищи (это тогда тоже было характерно для наших условий: парламентская фракция рейхстага решала, идейно и тактически, судьбы и задачи партии) вынудили Энгельса, который жил за границей и потому должен был положиться на их заверения, написать данное Введение, поскольку, мол, настоятельнейшая необходимость сейчас — спасти германское рабочее движение от анархических вывихов.

С тех пор эта концепция действительно овладела всеми деяниями и помыслами германской социал-демократии, пока мы не испытали на себе прелестное событие 4 августа 1914 г. То было провозглашение «ничего-кроме-парламентаризма». Но сам Энгельс до результата, до практических последствий такого применения его Введения, его теории не дожил. Я уверена: тот, кто знает труды Маркса и Энгельса, живой, революционный, подлинный, нефальсифицированный дух, которым дышат все их труды и статьи, тот должен быть убежден, что Энгельс первым выступил бы против извращений, вытекающих из «лишь-парламен-таризма», против того погружения в трясину и морального падения рабочего движения, которое началось в Германии еще за несколько десятилетий до 4 августа. Ведь 4 августа не с неба свалилось, как неожиданный поворот, а было логическим следствием того, что мы переживали день за днем, из года в год («Очень правильно!»), того, чему Энгельс и, будь он жив, Маркс воспротивились бы первыми, чтобы со всей силой не дать возу скатиться в болото.

Но Энгельс умер в том же году, когда написал свое Введение. Мы потеряли его в 1895 г., а с тех пор теоретическое руководство из рук Энгельса перешло, к сожалению, в руки Каутского, и мы стали свидетелями такого явления, когда любой протест против «лишь-парламентаризма», протест, шедший на каждом съезде партии слева, будучи выражен большей или меньшей группой товарищей, противостоявших в упорной борьбе тому увязанию в болоте, грозящие последствия которого должен был осознать каждый, штемпелевался как анархизм, анархо-синдикализм или по меньшей мере как антимарксизм. Официальный марксизм должен был служить прикрытием для всяческих калькуляций, уклонений от действительно революционной классовой борьбы, для всяческой половинчатости, обрекавшей германскую социал-демократию и рабочее движение вообще, так же и профсоюзное, на прозябание в рамках и на почве капиталистического общества, без серьезного стремления потрясти основы общества и заставить его затрещать по всем швам.

Мы сегодня, товарищи, переживаем момент, когда можем сказать: мы снова с Марксом, под его знаменем. Когда мы сейчас в нашей Программе заявляем: непосредственная задача пролетариата — не что иное, как, говоря кратко, претворение социализма в жизнь и выкорчевывание капитализма, мы тем самым становимся на почву, на которой стояли Маркс и Энгельс в 1848 г. и которую они принципиально никогда не покидали. Теперь ясно, что такое подлинный марксизм и чем был тот эрзац-марксизм («Очень хорошо!»), который так долго распространялся в германской социал-демократии в качестве официального марксизма. Вы ведь видите по представителям этого марксизма, куда он ныне зашел в качестве придатка и привеска к Эберту, Давиду и иже с ними. Среди них мы видим официальных представителей того учения, которое нам десятилетиями выдавали за подлинный, нефальсифицированный марксизм. Нет, марксизм отнюдь не вел к тому, чтобы вместе с шейдемановцами делать контрреволюционную политику. Подлинный марксизм борется и против тех, кто пытается его фальсифицировать, он, как крот, подкапывал устои капиталистического общества и привел к тому, что сегодня лучшая часть германского пролетариата шагает под нашим знаменем, под боевым знаменем революции, что мы имеем своих приверженцев и будущих боевых соратников и там, где контрреволюция еще кажется господствующей.

Итак, товарищи, как я уже упомянула, мы, ведомые ходом исторической диалектики и обогащенные предшествующим семидесятилетним капиталистическим развитием, вновь стоим там, где в 1848 г. стояли Маркс и Энгельс, когда они впервые развернули знамя интернационального социализма. Ревизовав ошибки и иллюзии 1848 г., тогда считали, что пролетариату предстоит еще бесконечно долгий путь, прежде чем социализм сможет стать действительностью. Разумеется, серьезные теоретики никогда не занимались назначением обязательных и твердых сроков краха капитализма, но в общем и целом представляли себе этот путь еще очень длинным. Как раз это и звучит в каждой строке того Введения, которое Энгельс написал в 1895 г. Так вот, теперь мы можем подвести итог. Не было ли это, в сравнении с ходом прежних классовых боев, весьма кратким отрезком времени? Семидесяти лет крупнокапиталистического развития оказалось достаточно, чтобы продвинуть нас так далеко, что сегодня мы можем вполне серьезно рассчитывать на уничтожение капитализма. Даже более того: мы сейчас не только в состоянии решить эту задачу, она не только стала нашим долгом по отношению к пролетариату, но и ее решение вообще является единственным спасением для существования человеческого общества. (Оживленное одобрение.)

Товарищи, что же оставила эта война от буржуазного общества, как не огромную груду развалин? Формально все средства производства, а также очень многие средства власти, почти все решающие средства власти находятся еще в руках господствующих классов: мы на сей счет не заблуждаемся. Но то, что они могут сотворить с их помощью, это, кроме судорожных попыток кровавыми банями возобновить эксплуатацию, не более чем анархия. Они зашли столь далеко, что ныне дилемма, перед которой стоит человечество, такова: либо гибель в анархии, либо спасение благодаря социализму. В результате мировой войны буржуазные классы уже не могут найти какого-либо выхода на почве своего классового господства и капитализма. Итак, произошло то, что мы сегодня в самом буквальном смысле слова стали очевидцами той истины, которую именно Маркс и Энгельс в своем великом документе — в «Манифесте Коммунистической партии» впервые высказали как научную основу социализма: социализм станет исторической необходимостью. Социализм стал необходимостью не только потому, что пролетариат больше не желает жить в тех услових жизни, которые дают ему капиталистические классы, но и потому, что, если он не исполнит своего классового долга и не осуществит социализм, всех нас вместе ожидает гибель. (Оживленное одобрение.)

Так вот, товарищи, это — та общая основа, на которой строится наша Программа, которую мы сегодня официально принимаем и с проектом которой мы познакомились в брошюре «Чего хочет Союз Спартака?». Она находится в сознательном противоречии с точкой зрения, на которой до сих пор стоит Эрфуртская программа, в сознательном противоречии с отрывом непосредственных, так называемых минимальных требований политической и экономической борьбы от социалистической конечной цели как программы-максимум. В сознательном противоречии с этим мы ликвидируем результаты последних семидесяти лет развития и особенно непосредственный результат мировой войны, говоря: для нас нет теперь никакой программы-минимум и никакой программы-максимум; и то и другое — это социализм; вот тот минимум, который мы должны осуществить сегодня. («Очень хорошо!»)

Об отдельных мерах, которые мы предлагаем вам в нашем проекте Программы, я распространяться здесь не буду, ибо у вас есть возможность высказать свое отношение к каждой из них и не имеет смысла детально обсуждать здесь все детали. Я считаю своей задачей обозначить и сформулировать здесь только общие, самые основные черты, отличающие наши программные позиции от прежних позиций так называемой официальной германской социал-демократии. Напротив, я считаю гораздо более важным и настоятельно необходимым, чтобы мы договорились о том, как оценивать конкретные условия, как следует сформулировать тактические задачи, практические лозунги, вытекающие из политического положения, из предшествующего хода революции и из предполагаемых дальнейших направлений ее развития. Мы хотим обсудить политическую ситуацию с точки зрения той концепции, которую я пыталась охарактеризовать,— с точки зрения осуществления социализма как непосредственной задачи, которая должна наперед освещать каждую меру, каждую нашу позицию.

Товарищи, наш сегодняшний съезд партии, который, как я считаю возможным с гордостью заявить, является Учредительным съездом единственной революционной социалистической партии германского пролетариата, этот съезд случайно или, скорее, если сказать прямо, не случайно совпадает с поворотным пунктом в развитии самой германской революции. Можно утверждать, что событиями последних дней завершилась начальная фаза германской революции, что теперь мы вступаем во вторую, дальнейшую стадию ее развития и что наш общий долг и вместе с тем источник лучшего, более глубокого осознания будущего — осуществить самокритику, вдумчивую критическую проверку сделанного, созданного и упущенного, дабы обрести способность дальнейшего нашего движения вперед. Мы хотим испытующим взором окинуть только что законченную первую фазу революции! Ее исходным пунктом было 9 ноября. 9 ноября явилось революцией, полной недостатков и слабостей. Это не удивительно. То была революция, пришедшая после четырех лет войны, после четырех лет, за которые германский пролетариат, благодаря воспитательной школе социал-демократии и свободных профсоюзов, испытал такой позор и пережил такое забвение своих социалистических задач, что равного примера не сыскать ни в одной другой стране. Стоя на почве исторического развития, как марксисты и социалисты, мы не могли ожидать, что в Германии, являвшей собой страшную картину последствий 4 августа и событий четырех дальнейших лет, 9 ноября 1918 г. вдруг совершится великолепная революция, классово сознательная и ясно видящая свои цели. И то, что мы пережили 9 ноября, было более чем на три четверти не победой нового принципа, а крахом существующего империализма. (Одобрение.) Просто наступил момент, когда империализм, как колосс на глиняных ногах, внутренне прогнивший, должен был рухнуть. А то, что последовало затем, было более или менее хаотичным, бесплановым, весьма мало сознательным движением. Соединяющая связь и непреходящий, спасительный принцип его был выражен только в лозунге: создание рабочих и солдатских Советов. Вот девиз этой революции, который сразу же — при всех недостатках и слабостях первого момента — придал ей особый отпечаток пролетарской, социалистической революции.

И мы не должны никогда упускать случая, когда слышим клевету на русских большевиков, отвечать на это: а где вы научились азбуке вашей нынешней революции? Вы взяли ее у русских — рабочие и солдатские Советы! (Одобрение.) А те людишки, которые, стоя ныне во главе германского так называемого социалистического правительства, считают своей обязанностью предательски наносить рука об руку с английскими империалистами удары в спину русским большевикам, они формально тоже опираются на рабочие и солдатские Советы. Даже и они вынуждены признать: это русская революция дала первые лозунги для мировой революции. Мы можем уверенно сказать — и это само собою вытекает из всей обстановки: в какой бы стране после Германии ни произошла пролетарская революция, первым ее шагом будет образование рабочих и солдатских Советов. («Очень верно!»)

Именно в этом — объединяющие интернациональные связи нашего движения вперед, это — тот девиз, который целиком отличает нашу революцию от всех прежних буржуазных революций. И весьма характерно для тех диалектических противоречий, в рамках которых она движется,— как, впрочем, и все революции,— что уже 9 ноября, когда она издала свой первый крик, возвестив, так сказать, о своем рождении, она нашла именно то слово, которое ведет нас дальше к социализму: рабочие и солдатские Советы. Это понятие, вокруг которого сгруппировалось решительно все, революция нашла инстинктивно, несмотря на то что 9 ноября она была такой отсталой, что вследствие своих недостатков и слабостей, из-за нехватки собственной инициативы и ясности относительно своих задач уже на второй день после революции сподобилась снова выпустить из своих рук половину тех средств власти, которые завоевала 9 ноября. В этом сказывается, с одной стороны, то, что нынешняя революция испытывает на себе воздействие сверхмощного закона исторической необходимости, и это служит порукой тому, что мы шаг за шагом придем к нашей цели, несмотря на все трудности, осложнения и собственные недуги. С другой стороны, надо сказать, сравнив этот ясный лозунг с недостатками практики, с которой он связан: то были лишь первые детские шаги революции, которой предстоят еще огромные дела и долгий путь, пока она дорастет до полного осуществления своих первых лозунгов.

Товарищи, первая фаза — от 9 ноября до нынешних дней — характеризуется разнообразными иллюзиями. Первой иллюзией пролетариата и солдат, совершивших революцию, была иллюзия единства под знаменем так называемого социализма. Что может быть характернее для внутренней слабости революции 9 ноября, чем тот ее первый результат, что во главе движения встали элементы, которые за два часа до ее начала видели свою обязанность в том, чтобы травить ее («Очень верно!»), пытаться сделать ее невозможной. Так действовали Эберт — Шейдеман вместе с Гаазе! Идея объединения различных социалистических течений под общее ликование о единстве, этот девиз революции 9 ноября — вот иллюзия, за которую пришлось платить кровью. Мы изжили ее и расстались с этой мечтой только в последние дни. Самообман имел место и у Эберта — Шейдемана, и у буржуазии — словом, у всех. В этой закончившейся стадии у буржуазии была иллюзия, что она посредством комбинации Эберт — Гаазе, так называемого социалистического правительства, сможет действительно удержать в узде пролетарские массы и задушить социалистическую революцию. У правительства Эберта — Шейдемана была иллюзия, что при помощи массы фронтовых солдат ему удастся подавить рабочие массы, ведущие классовые бои за социализм.

Таковы были разнообразные иллюзии, которые объясняют события последнего времени. Все иллюзии рассеялись. Выявилось, что объединение Гаазе с Эбертом — Шейдеманом под вывеской «социализма» в действительности означало не что иное, как фиговый листок для прикрытия чисто контрреволюционной политики. Мы же, как это бывало во всех революциях, исцелились от такого самообмана. Есть определенный революционный метод излечения народа от его иллюзий, но лечение это, к сожалению, оплачивается народной кровью. И в данном случае было так же, как и во всех прежних революциях. То была кровь жертв на Шоссеештрассе 6 декабря, это была кровь матросов, пролитая 24 декабря [12], которая скрепила осознание истины широкими массами: то, что было там кое-как слеплено в качестве так называемого социалистического правительства,— не что иное, как правительство буржуазной контрреволюции, а тот, кто и дальше терпит такое состояние, тот работает против пролетариата и против социализма. («Очень хорошо!»)

Товарищи, рассеялись и иллюзии господ Эберта — Шейдемана, что они с помощью фронтовых солдат окажутся в состоянии надолго подавить пролетариат. Ведь каков результат 6 и 24 декабря? Все мы смогли ощутить глубокое отрезвление солдатских масс и начало их критического отношения к тем самым господам, которые хотели использовать их в качестве пушечного мяса против социалистического пролетариата. И это тоже происходит под действием того закона необходимого объективного развития социалистической революции, согласно которому отдельные отряды рабочего движения постепенно на собственном горьком опыте приходят к осознанию правильного пути революции. В Берлин ввели в качестве пушечного мяса свежие войска для подавления движений социалистического пролетариата, а получили то, что сегодня из различных казарм у нас просят листовки Союза Спартака.

Товарищи, это — завершение первой фазы. Надежды Эберта — Шейдемана на обуздание пролетариата с помощью отсталых солдат в большей своей части уже поколеблены. То, что ожидает их в не столь далеком времени, это все более ясное революционное сознание и в казарме, а тем самым увеличение армии борющегося пролетариата, ослабление лагеря контрреволюции. Но отсюда вытекает, что еще кое-кому придется расстаться со своими иллюзиями, а именно буржуазии, господствующему классу. Если вы читали газеты последних дней после событий 24 декабря, то могли заметить в них весьма отчетливое, ясное разочарование и возмущение: слуги там, наверху, оказались непригодными. («Очень хорошо!»)

От правительства Эберта — Шейдемана ждали, что оно покажет себя сильным, способным подавить бестию. Ну а на что же эти люди оказались способны? Устроили несколько неудавшихся путчей, из которых, наоборот, гидра революции еще решительнее поднимает голову. Следовательно, взаимная утрата иллюзий у всех сторон! Пролетариат избавился от всякой иллюзии насчет смычки Эберта — Шейдемана — Гаазе в так называемом социалистическом правительстве. Эберт — Шейдеман утратили иллюзию на долгое время подавить с помощью пролетариата в солдатском мундире пролетариат в рабочей блузе, а буржуазия — иллюзию обмануть при посредстве Эберта — Шейдемана — Гаазе всю социалистическую революцию в Германии, извратив ее цели.

Таков отрицательный итог, сплошные клочья уничтоженных иллюзий. Но именно то, что после первой фазы революции остались лишь такие обрывки, это — выигрыш для пролетариата; ведь для революции нет ничего более вредного, чем иллюзии, и нет ничего более полезного, чем ясная, откровенная правда. Я могу сослаться тут на суждения классика немецкого духа, который не был пролетарским революционером, но был идейным революционером буржуазии. Я имею в виду Лессинга, который в одном из своих последних произведений, будучи библиотекарем в Вольфенбюттеле, написал следующие весьма интересные и симпатичные мне слова: «Не знаю, в том ли состоит долг, чтобы пожертвовать ради правды счастьем и жизнью... Но я знаю, что долг заключается в следующем: если хочешь научить правде, надо учить всей правде, или не учить ей вовсе; учить надо ясно и цельно, без загадок, без утайки, без неверия в ее силу и пользу... Ибо чем грубее ошибка, тем короче и прямее путь к правде; напротив, утонченная ошибка, чем труднее нам распознать ее ошибочность, способна навсегда отвратить нас от правды... Кто помышляет лишь о том, как бы выдать правду замуж под любыми личинами и румянами, тот вполне может стать ее сводником, но ее возлюбленным он не сможет стать никогда».

Товарищи, Гаазе, Дитман и другие господа хотели сбыть с рук революцию под разными личинами и румянами, как социалистическую, но сами оказались сводниками контрреволюции. Сегодня мы избавились от таких двусмысленностей, и революция предстает пред массой немецкого народа в грубом, неотесанном образе господ Эберта и Шейдемана. Сегодня и самый тупой человек не ошибется: на самом деле это — контрреволюция.

В чем же заключается дальнейшая перспектива развития революции, когда мы миновали ее первую фазу? Само собой, не может быть речи о пророчествах, но нужно сделать из пережитого логические выводы. Представив себе предположительный путь дальнейшего развития, следует определить направление нашей тактики, методы нашей борьбы.

Куда же ведет наш путь, товарищи? В чистом, нефальсифицированном виде вы уже можете его увидеть в последних высказываниях нового правительства Эберта — Шейдемана. Куда же ведет курс так называемого социалистического правительства после исчезновения, как я показала, всех иллюзий? С каждым своим шагом это правительство все более теряет опору в широких массах пролетариата. Наряду с мелкой буржуазией только остатки, жалкие остатки пролетариата стоят за ним, причем не очень ясно, долго ли и они будут еще стоять на стороне Эберта — Шейдемана. Правительство будет все больше терять опору в солдатской массе, ибо солдаты встали на путь критики и самооценки; этот процесс, правда, поначалу идет еще медленно, но он не остановится, пока не дойдет до полного социалистического сознания. Правительство потеряло кредит у буржуазии, поскольку не оказалось достаточно сильным. Куда же поведет его путь? С комедией социалистической политики оно очень скоро совсем покончит; и если вы прочтете новую программу этих господ, то увидите, что они на всех парах выруливают во вторую фазу — фазу неприкрытой контрреволюции. Я бы сказала даже — в фазу прежних, предреволюционных условий.

В чем состоит программа нового правительства? Это выборы президента, занимающего промежуточное положение между английским королем и американским президентом («Очень хорошо!»), т. е. почти короля Эберта. Во-вторых, восстановление бундесрата. Вы можете прочесть сегодня самостоятельно выдвинутые южногерманскими правительствами требования, подчеркивающие федеративный характер Германской империи. Восстановление старого бравого бундесрата и, естественно, его придатка — германского рейхстага — это вопрос всего лишь нескольких недель.

Товарищи, Эберт и Шейдеман идут тем самым по пути полной реставрации условий, существовавших до 9 ноября. Но таким образом они сами вступили на наклонную плоскость и в результате окажутся на дне пропасти с переломанными костями. Ведь восстановление предреволюционных условий было вчерашним днем уже в самый день 9 ноября, ныне же Германия далеко ушла вперед от этой возможности. Правительство, стремясь усилить свою ослабленную последними событиями опору в единственном классе, интересы которого оно действительно представляет,— в буржуазии, видит себя вынужденным проводить все более насильственную, контрреволюционную политику.

Требования южногерманских государств, опубликованные сегодня в берлинских газетах, отчетливо выражают желание обеспечить, так сказать, прочную безопасность в Германии, а это, говоря понятным немецким языком, значит: введение осадного положения против «анархистских», «путчистских», «большевистских», т. е. социалистических, элементов. Это подталкивает Эберта — Шейдемана к установлению диктатуры с осадным положением или без него. Но из этого вытекает, что именно в результате предшествующего развития, в силу самой логики событий и ввиду тех насильственных актов, которые предпримут Эберт и Шейдеман, мы придем к тому, что во второй фазе революции нам придется пережить еще более резкие столкновения, гораздо более острые, чем прежде, классовые бои («Очень верно!»), и не только потому, что перечисленные мною политические моменты ведут к тому, чтобы без иллюзий, грудь с грудью, лицом к лицу, вести бой между революцией и контрреволюцией, а и потому, что из глубины все сильнее поднимается новый огонь, новое всеохватное пламя — экономические бои.

Товарищи, для обрисованного мною первого периода революции, можно сказать, до 24 декабря, весьма характерно то, что она — и мы должны сознать это с полной ясностью — была еще революцией исключительно политической. В этом причина изначальной слабости, недостаточности, половинчатости и бессознательности данной революции. То была первая стадия переворота, главные задачи которого лежат в области экономики: перелом экономических условий. Революция была непосредственной, несмышленой, как дитя, которое блуждает в потемках, не зная пути; она носила еще, как сказано, чисто политический характер. Только в последние недели совершенно спонтанно стали заметными забастовки. Мы хотим сказать: именно в самой сути революции заложено, что забастовки будут нарастать все больше, что они будут все сильнее становиться ее сердцевиной, главной осью. («Очень правильно!») Она станет экономической революцией и тем самым революцией социалистической. Но борьба за социализм может быть доведена до конца только массами, непосредственно лицом к лицу борющимися с капитализмом на каждом предприятии, каждым пролетарием, выступающим против своего предпринимателя. Только тогда это будет социалистическая революция.

Правда, люди, не умеющие мыслить, представляли себе ход событий по-иному. Они думали, что достаточно свергнуть старое правительство, поставить во главе правительство социалистическое, а затем будут изданы декреты, которые введут социализм. Это опять же были только иллюзии. Социализм не создают и нельзя создать декретами даже самого прекрасного социалистического правительства. Социализм должен быть создан массами, каждым пролетарием. Там, где массы прикованы к капитализму цепью, цепь эта должна быть разорвана. Только это социализм, только так может быть создан социализм.

Какова же внешняя форма борьбы за социализм? Это забастовка, и потому мы видели, что теперь, во второй период революции, на передний план выдвинулась экономическая фаза развития. Я хотела бы и здесь подчеркнуть, что мы можем сказать с гордостью и никто не сможет это оспорить: мы, Союз Спартака, Коммунистическая партия Германии — единственные во всей Германии, кто встал на сторону бастующих и борющихся рабочих. («Очень верно!») Вы читали и видели при различных оказиях, как вела себя по отношению к забастовкам Независимая [социал-демократическая] партия. Не было совершенно никакой разницы между позицией «Vorwarts» и позицией «Freiheit». Там говорилось: вы должны прилежно трудиться, социализм — это значит много работать. И так говорят, хотя капитал все еще держит в руках бразды правления! Социализм создают не так, а лишь самой энергичной борьбой против капитализма, притязания которого защищают все, начиная от крайних подстрекателей и кончая Независимой партией с ее «Freiheit». Единственное исключение — наша Коммунистическая партия. Поэтому из сказанного выше ясно, что сегодня против забастовок резче всех борются те, кто не стоит на нашей революционно-коммунистической почве.

Отсюда следует: в грядущей фазе революции забастовки будут не только все более расширяться, но и становиться сердцевиной, решающим пунктом революции, оттесняя на задний план чисто политические вопросы. Вы увидите, что в ходе экономической борьбы наступит огромное обострение положения. Ибо революция подходит к той точке, когда буржуазии уже не до шуток. Буржуазия может позволить себе мистификации в политической области, где маскарад еще возможен, где такие люди, как Эберт — Шейдеман еще могут выступать с социалистическими заявлениями, но не там, где дело идет о ее прибыли. Она поставит правительство Эберта — Шейдемана перед альтернативой: или покончить с забастовками и устранить забастовочное движение, грозящее ей удушением, или же господа Эберт и Шейдеман свою роль сыграли. Думаю, что к этому приведут уже их политические меры. Эберт — Шейдеман особенно болезненно переживают, что нашли у буржуазии не слишком-то много доверия. Буржуазия же призадумается, стоит ли возложить горностаевую мантию на грубо сколоченную фигуру парвеню Эберта. Если дело дойдет до этого, то вспомнят: кровавых рук мало, нужна еще голубая кровь в жилах. («Очень хорошо!») Тогда скажут: коли уж нам нужен король, то зачем нам выскочка, который даже и вести себя как король не умеет. (Веселое оживление.)

Итак, товарищи, Эберт и Шейдеман стремятся к тому, чтобы ширилось контрреволюционное движение. Они не справятся со вспыхнувшим пламенем экономической классовой борьбы и не смогут ублаготворить стремления буржуазии. Им придется исчезнуть с поверхности, либо чтобы освободить место попытке контрреволюции, которая собирается вокруг господина Тренера на отчаянную борьбу для установления открытой военной диктатуры во главе с Гинденбургом, либо чтобы уступить место другим контрреволюционным силам.

Более точно сказать пока ничего нельзя, нет возможности сделать позитивные прогнозы будущего. Но дело отнюдь не во внешних формах, не в том, когда наступит то или другое; нам достаточно установить основные направления дальнейшего развития, а они ведут вот куда: после первой фазы революции, когда шла преимущественно политическая борьба, наступит фаза усиленной, преимущественно экономической борьбы, в ходе которой раньше или, возможно, позже правительство Эберта — Шейдемана должно будет сгинуть в преисподней.

Равным образом трудно предсказать, во что превратится во второй фазе развития Национальное собрание. Возможно, если оно соберется, оно станет новой школой воспитания рабочего класса. Однако вовсе не исключено, что до него вообще не дойдет дело. Хочу лишь в скобках добавить, чтобы вы поняли, с каких позиций мы вчера защищали нашу точку зрения: мы возражали лишь против того, чтобы нацеливать нашу тактику на одну только альтернативу. Я не хочу здесь снова начинать дискуссию, хочу только сказать, чтобы кто-нибудь из тех, кто невнимательно слушает, не подумал: ага, теперь зазвучал другой тон! Мы сплоченно стоим на той же самой почве, что и вчера. Мы не хотим ориентировать нашу тактику в отношении Национального собрания на возможность, которая хотя и может, но не обязательно должна наступить, а именно: что Национальное собрание взлетит на воздух. Мы хотим ориентировать на разные возможности, в том числе и на революционное использование Национального собрания, если оно соберется. Состоится оно или нет, безразлично, ибо революция в любом случае может только выиграть.

Что же останется тогда обанкротившемуся правительству Эберта — Шейдемана или какому-либо другому именующему себя социал-демократическим правительству, которое окажется у руля? Я сказала, что пролетариат как масса уже выскользнул из его рук, что солдат тоже больше не использовать как контрреволюционное пушечное мясо. Что же тогда вообще останется этим жалким людишкам, чтобы спасти ситуацию, в которой они пребывают? Им остается только один шанс, и если вы, товарищи, читали сегодняшние сообщения прессы, то видите, где находятся последние резервы, которые германская контрреволюция бросит против нас, когда борьба пойдет не на жизнь, а на смерть.

Вы все читали, что германские войска уже наступают на Ригу, на русских большевиков рука об руку с англичанами. Товарищи, вот у меня в руках документы, благодаря которым вы можете получить представление о том, что творится теперь в Риге. Всем этим делом заправляет командование 8-й армии, действующее рука об руку с господином Августом Виннигом, немецким социал-демократом и профсоюзным вождем. До сих пор всегда изображали дело так, будто бедняги Эберт и Шейдеман — жертвы Антанты. Но тактика «Vorwarts» уже многие недели с самого начала революции состояла в том, чтобы представить удушение революции в России сокровенным желанием Антанты. В действительности газета сама и навела Антанту на мысль об этом. Мы здесь документально установили, как это сделано за счет русского пролетариата и германской революции. В телеграмме от 26 декабря подполковник Бюркнер, начальник штаба 8-й армии, сообщает о переговорах, которые привели к этому соглашению в Риге. Соответствующая телеграмма гласит: «23.12 состоялись переговоры между германским уполномоченным Виннигом и представителем английского правительства, бывшим генеральным консулом в Риге Мозанкетом на борту английского корабля «Принцесс Маргрит», в которых был приглашен принять участие также германский командующий или его представитель. Мне было приказано участвовать.

Цель переговоров: выполнение условий перемирия.

Ход переговоров. Англичане заявили:

Находящиеся здесь корабли должны следить за соблюдением условий. На основе условий перемирия требуется следующее:

1. Немцы должны держать в этом районе достаточные вооруженные силы, чтобы связывать силы большевиков и не позволить им продвинуться дальше их нынешних позиций».

Далее говорится:

«3. Планы нынешнего расположения войск, как германских, так и латышских, ведущих сейчас бои против большевиков, должны быть посланы британскому военному штаб-офицеру для информирования высшего морского офицера. Все будущие диспозиции войск, предназначенных для борьбы против большевиков, должны сообщаться тому же офицеру.

4.  Достаточные вооруженные силы должны находиться в боеготовности в следующих пунктах, чтобы помешать занятию их большевиками или продвижению последних за общую линию, соединяющую нижеследующие пункты: Вальк, Вольмар, Венден, Фридрихштадт, Пенек, Митава.

5.  Железная дорога из Риги в Либаву должна быть ограждена от атак большевиков, а всем британским товарам и почте, посылаемым по этой дороге, обеспечено преимущественное продвижение».

Затем следует еще ряд требований [командования английских войск]. И наконец, ответ германского уполномоченного господина Виннига: хотя и необычно заставлять какое-либо правительство выражать желание оккупировать иностранное государство, но в данном случае это наше собственное большое желание. Так говорит господин Винниг, немецкий профсоюзный вождь! Ведь надо защитить немецкую кровь — балтийских баронов, и мы чувствуем себя также морально обязанными помочь этой земле, которую мы освободили от ее прежних государственных связей. Но наши стремления затруднены, во-первых, состоянием войск, которые под влиянием условий перемирия больше не хотят воевать, а хотят вернуться домой и к тому же состоят из старых людей и инвалидов; во-вторых, отношением местных правительств — имеются в виду латышские,— которые изображают немцев своими угнетателями. Мы стараемся создать добровольческие боеспособные формирования, что частично уже удалось.

То, что здесь делается, это — контрреволюция. Некоторое время назад мы читали о создании «Железной дивизии», сформированной в прибалтийских землях исключительно для борьбы с большевиками. Не было ясно, как относится к этому правительство Эберта — Шейдемана. Теперь вы знаете, что само это правительство предложило их создать.

Товарищи, еще одна реплика о Винниге. Мы можем уверенно высказать мысль, что немецкие профсоюзные вожди — а совсем не случайно, что профсоюзный лидер выполняет такие политические задания,— и немецкие социал-демократы — это гнуснейшие и величайшие подлецы, какие когда-либо жили на свете. (Бурное одобрение и аплодисменты.) Знаете ли вы, где место этим людям — Виннигу, Эберту, Шейдеману? По германскому уголовному кодексу, который они же сами объявили полностью сохраняющим свою силу и по которому они вершат правосудие, место этих людей — в каторжной тюрьме! (Бурные выкрики и аплодисменты.) Ведь по германскому уголовному кодексу карается тюрьмой тот, кто осуществляет вербовку немецких солдат на иностранную службу. А сегодня — мы можем уверенно сказать это — мы имеем во главе «социалистического правительства» не только людей, являющихся иудами социалистического движения, пролетарской революции, но и каторжников, которым вообще не место в приличном обществе. (Бурное одобрение.)

В связи с этим пунктом я в заключение своего доклада зачитаю вам резолюцию, которая, как я ожидаю, встретит единодушное одобрение, чтобы мы смогли с необходимой энергией выступать против тех людей, которые все еще распоряжаются судьбами Германии.

Товарищи, возвращаясь к нити моих высказываний, я скажу: ясно, что все эти махинации, создание «железных дивизий» и особенно упомянутое соглашение с английским империализмом означают не что иное, как последние резервы для удушения германского социалистического движения. Но с этим самым тесным образом связан и кардинальный вопрос — вопрос о перспективах мира. Что видим мы в этих соглашениях, как не попытку нового разжигания войны? Эти негодяи в Германии, разыгрывая комедию, будто они по горло заняты установлением мира, и утверждая, будто мы — нарушители мира, возбуждающие недовольство Антанты и затягивающие его заключение, собственными руками готовят новую вспышку войны — войны на Востоке, по пятам которой последует война в Германии. Вы опять сталкиваетесь здесь с ситуацией, ведущей к тому, что нам придется вступить в период острых столкновений. Вместе с социализмом и интересами революции нам придется защищать также интересы мира во всем мире. Это как раз и есть подтверждение той тактики, которую мы, спартаковцы, опять же единственные, отстаивали при каждой возможности в течение всей четырехлетней войны. Мир означает мировую революцию пролетариата! Нет никакого другого пути действительно установить и обеспечить мир, кроме победы социалистического пролетариата. (Оживленное одобрение.)

Товарищи, что вытекает для нас из сказанного, если не тактическая директива в той ситуации, в какой мы окажемся в ближайшее время? Самое первое, что мы должны заключить,— это, конечно, надежда на то, что все-таки произойдет свержение правительства Эберта — Шейдемана и что оно будет заменено действительно социалистическим пролетарски-революционным правительством. Однако я хотела бы направить ваше внимание не вверх, на верхушку, а вниз. Нам не следовало бы поддерживать и повторять иллюзию первой фазы революции, иллюзию 9 ноября, будто для хода социалистической революции вообще достаточно свергнуть капиталистическое правительство и заменить его другим. Победы пролетарской революции можно добиться, напротив, только начав на каждом шагу подрывать правительство Эберта — Шейдемана социальной, революционной массовой борьбой пролетариата.

Я хотела бы этим не только напомнить вам о некоторых слабых сторонах германской революции, которые не преодолены вместе с первой ее фазой, но и четко показать, что мы, к сожалению, еще не продвинулись так далеко, чтобы свержением правительства обеспечить победу социализма. Я попыталась показать вам, что революция 9 ноября была прежде всего революцией политической, тогда как она должна все же стать главным образом экономической. Она была также только городской революцией, деревня до сих пор остается почти незатронутой. Было бы безумием осуществлять социализм без сельского хозяйства. С точки зрения социалистического хозяйства промышленность вообще не поддается преобразованию без непосредственного соединения с социалистически преобразованным сельским хозяйством. Важнейшая идея социалистического экономического строя — это ликвидация противоречия и разрыва между городом и деревней. Этот разрыв, это противоречие, эта противоположность — явление чисто капиталистическое, которое должно быть немедленно устранено, если мы становимся на социалистическую точку зрения. Если мы хотим всерьез осуществить социалистическое преобразование, вы должны направить ваше внимание на деревню в такой же мере, как и на индустриальные центры, а в этом деле мы, к сожалению, не находимся даже в начале начал. Надо теперь с полной серьезностью взяться за это дело не только потому, что без сельского хозяйства мы не сможем осуществить социализацию, но и потому, что, перечислив последние резервы контрреволюции, направленные против нас и наших стремлений, мы не назвали еще один важный ее резерв — крестьянство. Именно потому, что оно до сих пор осталось незатронутым [революцией] , оно остается резервом контрреволюционной буржуазии. И первое, что она сделает, если пламя социалистических забастовок начнет жечь ей пятки, она осуществит мобилизацию крестьянства, этого фанатичного приверженца частной собственности. Против этой грозящей контрреволюционной силы нет иного средства, кроме перенесения классовой борьбы в деревню, мобилизации против крестьянства безземельного пролетариата и крестьянской бедноты. («Браво!» и аплодисменты.)

Из этого следует, что нам нужно делать, чтобы обеспечить предпосылки успеха революции, и потому я хотела бы обобщить наши ближайшие задачи: мы должны прежде всего в будущем во всех направлениях развивать систему рабочих и солдатских Советов, главным образом систему рабочих Советов. То, что мы получили 9 ноября, только слабые зачатки, но и не только это. В первой фазе революции мы даже снова потеряли огромные средства власти. Вы знаете, что контрреволюция предпринимает систематическую ликвидацию системы рабочих и солдатских Советов. В Гес-сене рабочие и солдатские Советы вообще уничтожены контрреволюционным правительством, в других местах у них вырваны из рук средства власти. Поэтому мы должны не просто расширять систему рабочих и солдатских Советов, но и включить в эту систему также сельскохозяйственных рабочих и мелких крестьян. Мы должны овладеть властью, мы должны поставить перед собой вопрос о захвате власти в виде вопроса: что делает, что может и что должен сделать каждый рабочий и солдатский Совет по всей Германии? («Браво!») Власть — именно там; мы должны выхолащивать буржуазное государство снизу вверх, с тем чтобы больше не разделять общественную власть, законодательство и управление, а объединить их, передав в руки рабочих и солдатских Советов.

Товарищи, нам предстоит возделать огромное поле. Мы должны готовить это снизу, дать рабочим и солдатским Советам такую силу, чтобы, когда правительство Эберта — Шейдемана или иное ему подобное будет свергнуто, это стало бы заключительным актом. Таким образом, завоевание власти должно быть не единовременным действием, а поступательным, осуществляемым посредством нашего внедрения в буржуазное государство до тех пор, пока мы не займем в нем все позиции и не станем защищать их зубами и ногтями. Что касается экономической борьбы, то и она должна, по мнению моему и моих ближайших друзей по партии, вестись рабочими Советами. Руководство экономическими выступлениями и перевод их во все более широкое русло тоже должны находиться в руках рабочих Советов. Рабочие Советы должны иметь всю власть в государстве. В этом направлении нам надлежит работать в ближайшее время, а отсюда следует и то, что, если мы ставим себе такую задачу, мы должны считаться с колоссальным обострением борьбы в самое ближайшее время. Ведь здесь надо шаг за шагом, лицом к лицу бороться в каждом из германских государств, в каждом городе, в каждой деревне, в каждой общине за все те средства государственной власти, которые необходимо одно за другим вырвать из рук буржуазии и передать рабочим и солдатским Советам.

Однако для этого надо сначала обучить и членов нашей партии, обучить пролетариев. Ведь и там, где рабочие и солдатские Советы существуют, они все еще не сознают того, к чему эти Советы призваны. («Очень верно!») Мы обязаны сначала обучить массы, что рабочий и солдатский Совет должен во всех отношениях стать рычагом государственной машины, что он должен брать в свои руки любую власть и всю ее направить в тот же фарватер социалистического преобразования. От этого еще очень далеки и те рабочие массы, которые уже организовали рабочие и солдатские Советы, за исключением, разумеется, кое-где того небольшого меньшинства пролетариев, которое ясно сознает свои задачи. Но это не недостаток, а как раз нормальное явление. Масса должна, осуществляя власть, учиться пользоваться ею. Иного средства научить ее этому нет. К. счастью, мы уже оставили позади те времена, когда говорилось о необходимости обучать пролетариат в социалистическом духе.

Однако для марксистов каутскианской школы эти времена, видимо, еще не ушли в прошлое. Обучать пролетариат в социалистическом духе для них значит: читать ему лекции, распространять листовки и брошюры. Нет, для социалистического обучения пролетарских масс вовсе не это нужно. Они обучаются, когда переходят к действию. («Очень верно!») А это значит: вначале было действие... А действие должно состоять в том, чтобы рабочие и солдаты почувствовали себя призванными стать единственной общественной властью во всей Германии и учились этому. Только подобным образом мы сможем так перелопатить почву, что она станет зрелой для переворота, который затем увенчает наше дело.

А потому, товарищи, мы вчера, хотя и без явного умысла и намерения, предупреждали вас, говорила об этом и я: не представляйте себе дальнейшую борьбу легкой! Некоторые товарищи поняли это неверно, полагая, будто я считаю, что они, бойкотируя Национальное собрание, намерены стоять со сложенными руками. Мне такое и во сне не могло привидеться. Просто я не могла вчера подробнее остановиться на этом вопросе, а сегодня в данной взаимосвязи я такую возможность имею.

Я считаю, что история не создаст нам таких благоприятных условий, какие были в буржуазных революциях. Тогда достаточно было свергнуть официальную власть в центре и заменить ее парой или несколькими дюжинами новых людей. Нам же необходимо действовать снизу вверх, ибо именно это отвечает массовому характеру нашей революции и тем ее целям, которые затрагивают самые глубокие основания общественного строя. Характеру нынешней пролетарской революции соответствует то, что мы должны осуществить завоевание политической власти не сверху, а снизу.

9 ноября было попыткой поколебать публичную власть, классовое господство, попыткой довольно слабой, половинчатой, неосознанной, хаотической. То, что предстоит сделать сейчас, это вполне сознательно направить всю силу пролетариата на основные твердыни капиталистического общества. Внизу, где отдельный предприниматель противостоит своим наемным рабам, внизу, где все исполнительные органы политического классового господства противостоят объектам этого господства, массам, там должны мы шаг за шагом вырывать у господствующих сил средства их власти и брать в наши руки.

Когда я так обрисовываю этот процесс, он выглядит, пожалуй, более медленным, чем нам в первый момент хотелось его себе представить. Но, думаю, для нас полезно с полной ясностью взглянуть в лицо всем трудностям и сложностям этой революции. А потому я надеюсь, что как на меня, так и на вас описание этих огромных трудностей, этого нагромождения задач не подействует в том духе, что парализует ваше рвение и вашу энергию. Наоборот, чем величественнее задача, тем больше сконцентрируем мы все наши силы. И мы не забудем: революция умеет вершить свои дела с невероятной быстротой. Не берусь предсказывать, сколько времени потребует этот процесс. Кто из нас ведет такой счет, кого это заботит, лишь бы жизни нашей хватило довести его до конца! Дело лишь в том, чтобы мы ясно и точно знали, что нужно делать. А я надеюсь, что в меру моих слабых сил осветила в главных чертах, что же нужно делать.

ПОРЯДОК ЦАРИТ В БЕРЛИНЕ [13] 

«Порядок царит в Варшаве!» — сообщил в 1831 г. министр Себастьяни в парижской палате депутатов, когда солдатня Суворова ворвалась в польскую столицу после страшного штурма ее предместья Праги и принялась за палаческое дело, расправляясь с повстанцами.

«Порядок царит в Берлине!» — торжествующе возвещает буржуазная пресса, возвещают Эберт и Носке, возвещают офицеры «победоносных войск», которым берлинская мелкобуржуазная чернь на улицах машет платками и с ликованием орет «ура». Ведь ими спасены перед лицом всей мировой истории честь и слава германского оружия. Позорно разбитые во Фландрии и в Аргоннах, они восстановили свою репутацию блестящей победой — над 300 «спартакистов» в здании газеты «Vorwarts» [14]. Времена первоначального славного вторжения германских войск в Бельгию, времена генерала фон Эммиха, покорителя Льежа, бледнеют перед деяниями Рейнгарда и сообщников на улицах Берлина. Растерзанные парламентеры, хотевшие вступить в переговоры о сдаче здания «Vorwarts»,— правительственная солдатня изувечила их прикладами до полной неузнаваемости, не дающей возможности опознать трупы. Пленные, поставленные к стене, убитые так зверски, что череп и мозг были разбрызганы вокруг. Кто перед лицом столь славных деяний станет вспоминать о позорных поражениях, понесенных от французов, англичан и американцев? «Спартак» — вот враг, а Берлин — то место, где наши офицеры умеют побеждать. «Рабочий» Носке — вот имя того генерала, который сумел организовать победу там, где оказался бессилен Людендорф.

Как не вспомнить тут о победном угаре своры «порядка» в Париже, о вакханалии буржуазии на трупах борцов Коммуны — той самой буржуазии, которая только что постыдно капитулировала перед пруссаками и сдала свою столицу внешнему врагу, чтобы самой удрать, как последний трус! Но против плохо вооруженных, изголодавшихся парижских пролетариев, против их беззащитных женщин и детей — как воспылала вновь мужская отвага буржуазных сынков, «золотой молодежи», офицеров! Как разбушевалась там храбрость упавших на колени перед внешним врагом сынов Марса в зверских жестокостях над беззащитными, над пленными, над убитыми!

«Порядок царит в Варшаве!», «Порядок царит в Париже!», «Порядок царит в Берлине!» — так летят сообщения хранителей «порядка» каждые полвека из одного центра всемирно-исторической борьбы в другой. И ликующие «победители» не замечают, что «порядок», который периодически приходится поддерживать кровавой резней, неудержимо идет навстречу своей исторической судьбе, своей гибели.

Чем была эта последняя «спартаковская неделя» в Берлине, что принесла она, чему она учит нас? Еще в разгар борьбы, в разгар победного воя контрреволюции революционные пролетарии должны отдать себе отчет в том, что происходит, измерить события и их результаты крупным историческим масштабом. Революция не смеет терять времени, она продолжает штурм — через еще раскрытые могилы, через «победы» и «поражения» — навстречу своим великим целям. Сознательно следовать ее велениям, двигаться ее путем — вот первая задача борцов за интернациональный социализм.

Можно ли было ожидать окончательной победы революционного пролетариата в этом столкновении, свержения Эберта — Шейдемана и установления социалистической диктатуры? Конечно, нет, если зрело учитывать все обстоятельства, от которых зависело решение этого вопроса. Слабое место дела революции в настоящий момент — это политическая незрелость солдатской массы, которая все еще позволяет офицерам злоупотреблять ею в антинародных, контрреволюционных целях; уже одно это — доказательство того, что прочная победа революции в данном столкновении была невозможна. С другой стороны, сама эта незрелость военнослужащих — только симптом общей незрелости германской революции.

Деревня, откуда происходит значительная масса солдат, как и прежде, едва лишь затронута революцией. Берлин до сих пор еще почти изолирован от остальной Германии. Правда, революционные центры в провинции — в Рейнской области, на Побережье, в Брауншвейге, Саксонии, Вюртемберге — душой и телом на стороне берлинского пролетариата. Но не хватает прежде всего движения в ногу, когда идут вперед, нет еще прямой общности действий, которая придала бы боеготовности и натиску берлинских рабочих несравненно большую действенность. Кроме того,— и это лишь более глубокая причина политической незрелости революции — экономические бои, подлинно вулканическая сила, постоянно питающая революционные классовые бои, находятся лишь в начальной стадии.

Из всего этого следует, что нельзя было еще рассчитывать на окончательную прочную победу в данный момент. Была ли поэтому борьба последних недель «ошибкой»? Да, если бы речь шла о преднамеренной «атаке», о так называемом «путче»! Но что послужило исходным моментом последней недели боев? Как и во всех предыдущих случаях, как 6 декабря, как 24 декабря — грубая провокация правительства! Как прежде кровавая баня против безоружных демонстрантов на Шоссеештрассе, как кровавое побоище, учиненное матросам, так на этот раз причиной всех дальнейших событий стало покушение на берлинский по-лицей-президиум. Ведь революция действует не по своей собственной воле и бьется на открытой равнине не по хитроумно придуманному «стратегами» плану. Ее противники тоже владеют инициативой, да и пользуются ею, как правило, гораздо чаще, чем сама революция.

Революционные рабочие, оказавшись перед фактом наглой провокации со стороны Эберта — Шейдемана, были вынуждены взяться за оружие. Да, было делом чести революции немедленно, со всей энергией отразить атаку контрреволюции, чтобы не поощрить ее на дальнейшие действия, которые поколебали бы революционные ряды пролетариата и моральный кредит германской революции перед лицом Интернационала.

Немедленное сопротивление возникло в массе берлинцев стихийно и с такой естественной энергией, что уже при первом натиске моральная победа осталась за «улицей».

Внутренний жизненный закон революции — сделав шаг вперед, не останавливаться в бездействии и пассивности. Лучший смотр сил — энергичный удар. Это элементарное правило всякой борьбы тем более определяет все шаги революции. Само собой разумеется и свидетельствует о здоровом инстинкте, о внутренней силе берлинского пролетариата, что он не удовлетворился восстановлением в должности Эйхгорна, а спонтанно перешел к захвату других позиций власти контрреволюции: буржуазной прессы, официозного информационного агентства, здания «Vor-warts». Все эти меры вытекали из инстинктивного осознания массами, что контрреволюция со своей стороны не примирится с понесенным ею поражением, а пойдет на общую пробу сил.

Мы и здесь наталкиваемся на один из великих законов революции, о который вдребезги разбиваются мудрствования и всезнайство тех мелких «революционеров» из НСДП, которые в любом бою ищут лишь предлог для отступления.

Когда ясно поставлена основная проблема революции — а в данной революции это свержение правительства Эберта — Шейдемана, как первого препятствия для победы социализма,— эта проблема всплывает все снова во всей своей актуальности. Каждый отдельный эпизод борьбы с фатальностью закона природы развертывает эту проблему в полном объеме, даже когда революция еще совсем не подготовлена к ее решению, а ситуация совсем еще не назрела. Лозунг «Долой Эберта — Шейдемана!» неизбежно возникает вновь — в каждом кризисе революции, как единственная исчерпывающая формула всех частных конфликтов, и тем самым в силу внутренней объективной логики, хотят того или нет, предельно заостряет каждый боевой эпизод.

Из этого противоречия между заострением задачи и недостаточными предпосылками для ее решения в начальной фазе революционного развития вытекает то, что отдельные бои революции формально кончаются поражением. Но революция является единственной формой «войны» — в чем и состоит ее особенный жизненный закон,— в которой конечная победа может быть подготовлена только рядом «поражений»!

Что показывает нам вся история революций нового времени и социализма? Первая вспышка классовой борьбы в Европе, восстание лионских ткачей в 1831 г., кончилась тяжким поражением; чартистское движение в Англии — поражением. Восстание парижского пролетариата в июньские дни 1848 г.— сокрушительным поражением. Весь путь социализма — поскольку речь идет о революционных боях — усеян сплошными поражениями.

И все-таки сама история ведет нас неудержимо шаг за шагом к окончательной победе! Где были бы мы сегодня без тех «поражений», из которых мы черпали исторический опыт, познание, мощь, идеализм! Сегодня, когда мы непосредственно подошли к конечной битве пролетарской классовой борьбы, мы просто-таки опираемся на те поражения, ни одного из которых мы не могли избежать, ибо каждое из них — часть нашей силы и ясности цели.

Революционные бои в этом смысле — прямая противоположность боям парламентским. Мы в Германии за четыре десятилетия имели сплошь одни парламентские «победы», мы прямо-таки шагали от победы к победе. А результатом, когда 4 августа 1914 г. настал час великого исторического испытания, явились уничтожающее политическое и моральное поражение, неслыханный крах, беспримерное банкротство. Революции приносили нам до сих пор одни лишь поражения, но эти неизбежные поражения как раз и дают все новые гарантии будущей конечной победы.

При одном, однако, условии! Зададимся вопросом, какими обстоятельствами вызвано то или иное поражение, проистекало ли оно из того, что рвущаяся вперед боевая энергия масс натолкнулась на препятствие в виде недостаточной зрелости исторических предпосылок, или же оно объяснялось тем, что само революционное действие было парализовано половинчатостью, нерешительностью, внутренней слабостью.

Классические примеры обоих случаев это, с одной стороны, Февральская революция [1848 г.] во Франции, с другой — Мартовская революция [1848 г.] в Германии. Героическая акция парижского пролетариата стала живым источником классовой энергии для всего международного пролетариата. Жалкий исход германской Мартовской революции висит гирей на ногах всего современного развития в Германии. Пройдя через всю историю официальной немецкой социал-демократии, он продолжает оказывать воздействие и на недавние события германской революции, вплоть до только что пережитого драматического кризиса.

Как выглядит поражение этой так называемой «спартаковской недели» в свете поставленного выше исторического вопроса? Была ли она поражением, вытекающим из атакующей революционной энергии и недостаточной зрелости ситуации или же вызванным слабостью и половинчатостью акции?

И тем и другим! Двойственный характер этого кризиса, противоречие между энергичным, решительным, наступательным выступлением берлинских масс и нерешительностью, робостью, половинчатостью берлинского руководства — вот характерный признак этого недавнего эпизода.

Руководство оказалось негодным. Но руководство может и должно быть заново создано массами и из рядов самих масс. Массы -— это самое решающее, та скала, на которой будет воздвигнута конечная победа революции. Массы были на высоте, они превратили это «поражение» в звено тех исторических поражений, которые являются гордостью и силой интернационального социализма. И потому из этих «поражений» вырастет грядущая победа.

«Порядок царит в Берлине!» Вы, тупые палачи! Ваш «порядок» построен на песке. Завтра революция, звеня оружием, воспрянет вновь и, к вашему ужасу, звуком боевой трубы возвестит:

«Была я, есмь и буду!»

ИЗ ПОСЛЕДНИХ ПИСЕМ

В. И. ЛЕНИНУ [15]

[Берлин], 20.12 [1918 г.]

Дорогой Владимир!

Пользуюсь поездкой дяди, чтобы переслать всем вам сердечный привет от нашей семьи, Карла [Либкнехта], Франца [Меринга] и других. Дай Бог, чтобы грядущий год Все наши желания исполнил.Всего хорошего!

О нашем житье-бытье расскажет дядя.

Пока вам рукопожатия и приветы.

Роза

КЛАРЕ ЦЕТКИН[16], [Берлин], 25 декабря [1918 г.]

Самая дорогая моя Клара, сегодня я в Первый раз со времени [освобождения из тюрьмы] Вреслау сижу за своим письменным столом и хочу послать тебе рождественский привет. Куда бы охотнее я сама приехала к тебе! Но об этом не может быть и речи, так как я прикована к редакции «Rote Fahne» и ежедневно до полуночи остаюсь в типографии, чтобы проследить также и за версткой.

Кроме того, в эти беспокойные времена только между 10 и 11 часами вечера поступают самые срочные известия и сообщения, на которые надо немедленно реагировать. К тому же почти каждый день с раннего утра — заседания и совещания, а в промежутках еще и собрания. А для разнообразия каждую пару дней — настойчивые предостережения «официальных органов», что Карла [Либкнехта] и меня выслеживают убийцы, так что нам не следует ночевать дома, а надо каждую ночь искать себе другое пристанище. Наконец мне все это показалось слишком глупым, и я просто-напросто вернулась снова в Зюдэнде. Так я и живу с первой минуты в водовороте и спешке и никак не могу прийти в себя. Вскоре ожидаем Юлека [Мархлевского], тогда, быть может, смогу на короткое время высвободиться и съездить к тебе. Все дело в том, когда ему удастся перейти границу [17].

Здесь отношения обостряются, как внешние — с людьми Эберта, так и внутренние — в НСДП [18]. Ты, вероятно, получаешь теперь «Rote Fahne» регулярно и видишь, что мы не устаем призывать к [проведению] съезда партии. Вчера поступил формальный отказ. Партия [НСДПГ] находится в состоянии полного распада: Штрёбель, Гаазе, Бок [!], «Freiheit» открыто требуют «отмежеваться от левых», то есть от нас. С другой стороны, слияние НСДП с шейдемановцами идет в провинции полным ходом. Цитц держится теперь в высшей степени двусмысленно, это она придумала вместо съезда партии «общегерманскую конференцию» и сорвала съезд.

Вторник! Вчера, естественно, снова произошла «революционная помеха» [19]. У дворца состоялась грандиозная демонстрация, а затем часть демонстрантов спонтанно двинулась к зданию «Vorwarts» и заняла его! Там обнаружили спрятанными 18 пулеметов и броневик! Меня тогда срочно вызвали на совещание, и я вернулась домой лишь в половине двенадцатого ночи. Сегодня я должна тотчас ехать в город. Вот так каждый день. Так что ограничусь этим поспешным приветом.

Тысяча приветов Твоя Р.

КЛАРЕ ЦЕТКИН

[Берлин], 11 января [1919 г.]

Любимейшая моя Клара, сегодня получила твое подробное письмо, наконец-то нашла время его спокойно прочитать и, что еще невероятнее, на него ответить. Просто не описать, какой образ жизни я — все мы — веду уже несколько недель: водоворот событий, постоянная смена квартир, непрерывные тревожные вести, а между всем этим — напряженнейшая работа, совещания и т. д. и т. д. Буквально руки не доходили написать тебе! Квартиру свою вижу лишь изредка, да и то несколько часов ночью. Сегодня, пожалуй, мне все-таки удастся справиться с письмом. Только вот толком не знаю, с чего начать, так много мне надо тебе сказать.

Итак, прежде всего, что касается неучастия в выборах в Национальное собрание [20], то ты чрезмерно преувеличиваешь значение этого решения. Никаких «рюлеанцев» нет. Рюле вовсе не был «вождем» на конференции. Наше «поражение» было только триумфом несколько детского, неперебродившего, прямолинейного радикализма. Но то ведь было лишь начало конференции. В дальнейшем ее ходе был установлен контакт между нами (Центральным Комитетом) и делегатами, так что, когда я в моем докладе коротко вернулась к вопросу участия в выборах, то сразу же почувствовала совершенно другой резонанс, чем вначале. Не забудь, что «спартаковцы» в большей своей части — свежее поколение, свободное от оглупляющих традиций «старой, испытанной» партии, и это надо принимать со всеми светлыми и теневыми сторонами. Мы все единодушно решили не превращать данный казус в вопрос о доверии и не воспринимать его трагически.

В самом деле, вопрос о Национальном собрании совершенно отодвигается на задний план бурными событиями, и, если дела пойдут и дальше так, как до сих пор, окажется под вопросом, дойдет ли вообще до выборов и до Национального собрания. Ты судишь об этом вопросе (я имею в виду трагизм решения) совсем иначе, чем мы, потому что ты, к сожалению, не имеешь сейчас повседневного контакта с нами и, более того, не чувствуешь сейчас ситуации так, как она воспринимается теми, кто непосредственно в ней участвует.

Моим первым побуждением, когда я прочла твое письмо, а также и твою телеграмму по вопросу о выборах, было протелеграфировать тебе: приезжай сюда возможно скорее. Я уверена, что одной недели пребывания здесь и непосредственного участия в нашей работе и в наших совещаниях оказалось бы достаточно для того, чтобы установить полнейшее согласие между тобой и нами в целом и в частности.

Ну а сейчас я вижу себя вынужденной, наоборот, сказать тебе: подожди еще немного с твоим приездом, пока у нас тут не наступят в известном смысле более спокойные времена. Жить в этой сутолоке и ежечасной опасности, при постоянной смене квартир, в этой гонке и травле — да и вдобавок без возможности нормально работать и даже совещаться — это не для тебя. Надеюсь, что через неделю ситуация так или иначе прояснится и станет снова возможной регулярная работа. Тогда твое переселение сюда стало бы началом систематического сотрудничества, из которого сами собой сложатся контакт и согласие.

«Notabene»: никаких «борхардтианцев» мы не приняли. Наоборот, Б [орхардта] вышвырнули [сами] «Интернациональные коммунисты» [21], причем по нашему требованию. «Коммунисты» — это главным образом гамбуржцы и бременцы; такое Acquisition ("приобретение" - франц.), несомненно, имеет свои шипы, но в любом случае это побочные явления, через которые надо перешагнуть и которые сотрутся по мере прогресса движения.

В целом же наше движение развивается превосходно, притом по всей Германии. Отделение от НСДП стало абсолютно неизбежным по политическим причинам, ибо, хотя люди все те же, какими они были в Готе, ситуация стала совершенно другой.

Острые политические кризисы, которые мы переживаем здесь, в Берлине, каждые две недели или даже чаще, сильно тормозят систематическую работу по обучению и организации, но в то же время они сами служат для масс великолепной школой. И в конце концов, историю надо принимать такой, какой она хочет быть.

То, что ты так редко получаешь «Rote Fahne», просто фатально! Я постараюсь сама высылать ее тебе ежедневно.

В настоящий момент в Берлине продолжаются бои, многие из наших храбрых парней погибли; Мейер, Ледебур и (как мы боимся) Лео [Иогихес] арестованы.

Тысячу раз обнимаю тебя Твоя Р.

СНОСКИ

(1) В древнегреческой мифологии — река в подземном царстве.

(2) Vorwarts. 1918. 13. November. (Курсив Р. Л.)

(3) День выборов в Национальное собрание.

(4) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 90.

(5) Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 446—447.

(6) Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 535 

(7) Там же. С. 538.

(8) Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 540.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Liebknecht К. Gesammelte Reden und Schriften. Berlin, 1968. Bd. IX. S. 617.

[2] Эта статья была опубликована в № 2 газеты «Rote Fahne» 11 ноября 1918 г. Как и все последующие, она не подписана.

[3] Статья опубликована в № 26 газеты «Rote Fahne» 11 декабря 1918 г.

[4] 10 ноября 1918 г. на собрании рабочих и солдатских Советов в цирке Буша в Берлине был избран Исполком и одновременно было утверждено временное правительство, в которое вошли: Ф. Эберт, Ф. Шейдеман и О. Ландсберг от СДПГ и Г. Гаазе, В. Дитман и Э. Барт от НСДПГ.

[5] В эту «кровавую пятницу» группа матросов и солдат у здания имперской канцелярии провозгласила Эберта «президентом республики», а потом разгромила редакцию «Rote Fahne», пытаясь арестовать К. Либкнехта. Другая группа солдат и унтер-офицеров ворвалась в помещение Исполкома. Позднее мирно возвращавшиеся с собраний спартаковские рабочие и солдаты были неожиданно обстреляны отрядом гвардейских стрелков: 14 человек было убито, более 30 ранено.

[6] Этот программный манифест «Спартака» был опубликован в № 29 газеты «Rote Fahne» 14 декабря 1918 г., накануне открытия в Берлине Всегерманского съезда Советов. Манифест был положен в основу Программы, принятой Учредительным съездом Коммунистической партии Германии.

[7] Статья была опубликована в № 32 газеты «Rote Fahne» 17 декабря 1918 г.

[8] Съезд заседал с 16 по 21 декабря 1918 г. Преобладавшие на нем представители СДПГ отказались установить власть Советов и назначили выборы в Учредительное национальное собрание на 19 января 1919 г.

[9] Статья напечатана в № 38 «Rote Fahne» 23 декабря 1918 г. 

[10] Об избирательном праве в Пруссии и борьбе против него см. выше в разделе 3.

[11] Учредительный съезд Коммунистической партии Германии работал в Берлине с 30 декабря 1918 г. по 1 января 1919 г. Он начался как конференция «Спартака». Русский перевод сделан с текста доклада, опубликованного в протоколе съезда.

[12] 24 декабря 1918 г. правительственные войска с артиллерией напали на революционную Народную морскую дивизию, несшую охрану дворца и манежа. Вмешательство берлинских рабочих заставило войска отступить. «Кровавый сочельник» вызвал правительственный кризис и выход независимцев из Совета народных уполномоченных.

[13] Последняя статья Р. Люксембург была напечатана в № 14 газеты «Rote Fahne» 14 января 1919 г.

[14] 4 января 1919 г. правительство сместило с поста полицей-президента Берлина Э. Эйхгорна, принадлежавшего к левому крылу НСДПГ, и тем спровоцировало берлинских рабочих на выступление. Состоялись массовые мирные демонстрации, в ходе которых рабочие заняли здания «Vorwarts» и ряд буржуазных газет. Войска карателей, которыми командовал Г. Носке, 11 января взяли здание «Vorwarts» после штурма с применением артиллерии. Парламентеры рабочих были убиты, сдавшиеся подверглись избиению. Социал-демократическая и буржуазная пресса называла январские события в Берлине «спартаковским восстанием».

[15] Письмо Р. Люксембург Ленину было послано с отправившимся в Москву «дядей» — видным спартаковцем, искусствоведом и другом Меринга Э. Фуксом. Он в конце декабря вручил Ленину письмо и программный документ «Чего хочет Союз Спартака?». Письмо написано по-русски.

[16] Клара Цеткин жила в это время в Штутгарте, где и участвовала в революции. Приехать в Берлин ей помешала тяжелая болезнь, так что она обменивалась с Р. Люксембург письмами и телеграммами.

[17] Юлиан Мархлевский приехал в Берлин 18 января 1919 г., уже после гибели Р. Люксембург.

[18] О создании НСДПГ см. в разделе 5 прим. 20. Ее печатный орган — газета «Freiheit» («Свобода»). Штрёбель, Гаазе, Бок, Цитц — видные деятели партии.

[19] 25 декабря, на следующий день после «кровавого сочельника». См. прим. 12.

[20] 66 делегатов Учредительного съезда КПГ проголосовало за бойкот выборов в Национальное собрание (против — 23). Оратором «бойкотистов» был дрезденский левый О. Рюле.

[21] «Интернациональными коммунистами Германии» называли себя группы левых социал-демократов Гамбурга, Бремена, Дрездена, которые в отличие от «Спартака» не вошли в НСДПГ. На Учредительном съезде они вступили в КПГ. Ю. Борхардт, во время войны издатель журнала «Lichtstrahlen» («Лучи света»), придерживался левосектантских взглядов.