Onorato Damen

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

ОНОРАТО ДАМЕН

(1970)

 

Амадео Бордига — Вне Мифа и Риторики

Наша партия никогда не делала фетиш из Бордиги. Даже когда он был жив, мы открыто не соглашались с некоторыми его принципами, но в основном с тем, как его идеи были искажены многими из его эпигонов, использовавших его имя. Таким образом, наша позиция является наиболее адекватной как для того, чтобы говорить о его активистской деятельности высокого уровня и о его неустанной работе в качестве организатора, равно как и о его ограниченности.

Следовательно мы отказываемся от принятого в «некрологе» примирительного тона, от которого со своей привычкой острить отказался бы и сам Бордига, назвав это глупостью, мы намерены показать, что из его революционной теории должно быть принято и сохранено, и что, как мы считаем, не находится в исторической преемственности с международной коммунистической левой, и в частности с тем, что известно как «итальянская левая».

Чем мы обязаны Бордиге

Мы обязаны Бордиге теорией абстенционизма [антипарламентаризма — прим. СРС], тактике, сформулированной в период наихудших форм парламентаризма, основанных на патронаже, коррупции и работе «мальчиков на побегушках» в системе, проросшей на почве южноевропейского социализма. Это привело к формированию Фракции абстенционистов внутри Итальянской Социалистической Партии (ИСП), которая создала теоретико-практические предпосылки для возрождения марксисткой мысли, деградировавшей в условиях демократического вырождения, а также для серьезной борьбы против парламентаризма — основы продажной и испорченной парламентской демократии.

Мы обязаны Бордиге возрождением теоретической основы научного социализма на том фундаменте, что завещали Маркс и Энгельс, активируя лучшее, наиболее политически сознательное в Социалистической партии. Это был разгром недостатков социал-демократии, приведших партию на кресла Палаццо Монтечиторио (1), у которой был Каутский в роли Папы Римского, подменивший революцию эволюцией и диктатуру пролетариата диктатурой Джолиттейского парламента (2).

Мы обязаны Бордиге правильной теорией взаимоотношения между партией и классом, от которых зависит успех революции. Мы можем констатировать, не боясь преувеличений или противоречий, что определение этих взаимоотношений является неизменнымпунктом в марксизме, представляющим собой удачный сплав опыта «Итальянской Левой» и тем, что привело Ленина к победному результату в Октябрьской Революции. И мы должны добавить, что то, что Бордига вывел для «партии и класса», не только послужило марксисткой точкой отсчета для партий, сформированных в результате Октябрьской Революции в период после Первой Мировой войны, но это по-прежнему остается классикой, и останется таковой до следующей волны пролетарских революций. Игнорировать или ослаблять эти условия, даже если это делается во имя Бордиги или в качестве некоторого неопределенного приближения к бордигизму, означало бы подрывать значение революционной партии  и ее постоянную роль инициатора в рабочем классе.

Мы должны вернуться к Платформе, разработанной на съезде в Имоле (3), который создал основы для формирования Коммунистической Партии Италии на съезде в Ливорно (4), чтобы следовать за формирующими шагами партийного движения, из живого опыта которого Бордига больше и лучше, чем кто либо другой, извлек объективные и субъективные факты, чтобы разработать свою теорию взаимоотношения партии и класса.

Органический централизм? Демократический централизм? Можно было бы назвать это диалектическим централизмом, в большей согласованностью с тогдашним Бордигой, который нам представляется хоть и не лучшим, но зато самым последовательным. Поскольку диалектический централизм начинается с давления снизу, пусть и иррационального, которое получается и рационализируется руководством и возвращается к рядовым членам, чтобы реализоваться в действии конкретным политическим способом.

Приписывание теории органического централизма и её разработку Бордиге, который никогда не признавал своего авторства за ней, лишь из-за его антидемократической концепции, приведёт нас к абсурду и выставит Бордигу в нелепом свете. Он же, с другой стороны, взял на себя ответственность и не только формальную за Римские тезисы (5), которые в той части, где касаются прямой и косвенной тактики, выдвигают явное ленинистское требование принимать в интересах революционной партии уступки, предлагаемые демократией.

Насколько важен был для него так называемый «подсчет голосов» в качестве символа демократического метода, легитимировавшего существование в центральных комитетах большинства и меньшинства, механически связанных этим голосованием? Автор этих строк помнит, как сам Бордига отреагировал на решения, принятые на последнем собрании в Неаполе. Надо было решить, распускать ли «договорный комитет» (6) по безоговорочному предложению Зиновьева, Первого Секретаря Коммунистического Интернационала. Будучи в меньшинстве, Бордига, который принял роспуск sic et simpliciter с чувством глубочайшей грусти, потому что это был первый раз, когда он был в меньшинстве (по его собственным словам) в левой группе, носившей его же имя. Сверх того, непочтительно, если не сказать смешно, то, каким образом «Programma Comunista» ставит Бордигу рядом с Лениным, превознося его как «реставратора марксизма на еще более высоком уровне, не благодаря его личным достоинствам, но с учетом исторической ситуации, где он устранил последнюю связь с любым остатком, даже непроизвольным, внешней или формально-лингвистической демократии».

Мы подчеркнули этот момент, чтобы показать их полную путаницу в идеях и методах. Теоретический проект бордигизма сейчас парит в небесах, не связанный с реальностью, в безумстве субъективного идеализма, вдалеке от серьезной марксистской методологии и полностью чужд работам и реальным теоретическим основам Бордиги. Тогда можно понять, почему определение и легитимизация именно органического централизма в том, как работают основные части и чем живет революционная организация, никогда не было заботой Бордиги, и не осуществлялось им на практике в его активистской жизни. Следствием этой теории является то, что вместо Центрального Комитета, избираемого на съезде посредством демократического централизма, мы бы имели, например, постоянных комиссаров, которые бы делали и отменяли бы действия, согласно критериям, оставленным в  наследство от сталинизма.

Тем не менее необходимо признать, что легко заметить во многих произведениях Бордиги в его личных позициях, догадках и более или менее умных  полемически оригинальных идеях такие, которые он никогда не доводил до конца каким-либо глубоким теоретическим развитием, основанным на тщательном анализе накопленного рабочим движением за его долгую историю.

Именно так обстоит дело с «органическим централизмом», который некоторые сомнительные марксистские эпигоны пытаются криво и субъективно истолковать, что как показано на практике, наносит непоправимый урон организации и верности ленинского опыта. Этот урон неизлечим.

Мы обязаны Бордиге отменой политической традиции Социалистической Партии, где программа минимум, то есть тактика, была всем, а программа максимум, то есть стратегия — ничем, сводившаяся к простым и ритуальным фразам о гипотетическом, неясном завоевании власти рабочим классом с помощью закона эволюции (теории, любимой реформистами, о «спелых грушах, которые падают сами по себе»). Любой поворот порой имеет парадоксальный аспект, где абсолютное отрицание заменяется на утверждение тоже почти абсолютное. Это справедливо и для Бордиги: термин «тактика» исчез из его работ и заменился термином «стратегия». И это производило впечатление сведения диалектики к двум фиксированным противоположным пределам, хотя для автора это было, грубо говоря, способом слома реформистской традиции в политической мысли и на практике. Постановка акцента на стратегии дала возможность для диалектического преодоления ограниченных и сиюминутных тактических вопросов о настоящем в более полное и более реальное видение стратегических событий в будущем.

Из личного опыта мы можем привести два эпизода, которые особенно значимы  для понимания того как тактический момент становится диалектически действующим в рамках классовой стратегии. Мы имеем в виду установки, созданные самим Бордигой, вскоре после того как новый альянс Грамши-Тольятти выбросил его из руководства партией в Ливорно, что было мотивировано их желанием участвовать в парламентском цирке изнутри, а не снаружи, в условиях глубокой неразберихи, вызванной убийством Маттеоти (8). Это был не моральный вопрос, говорил Бордига и речь не шла об уходе из парламента вслед за Авентинцами (9), страдающими от демократических иллюзий по поводу возможности победы на фашизмом лишь посредством буржуазной морали, оскорблённой зверским убийством и ратующей за оборону парламента как гаранта истинной демократии, или даже за защиту королевских устоев и прерогатив Савойской монархии (10). Эта линия дирижирования неохотно принималась партийным центром, медленно путём зигзагов она изобреталась и разрабатывалась в доме Бордиги и отозвалась эхом в речи Гриеко, выступавшим перед палатой депутатов – того самого Гриеко, который до сих пор оставался избранным учеником Бордиги, но который всего спустя несколько месяцев станет злейшим врагом итальянских левых (11) [как видно, остававшиеся тогда парламентские иллюзии сильно повредили рабочему движению — прим. СРС].

Эта линия оказалась незаменимой для антифашистской тактики партийного руководства. Верно следуя политике Советского государства, руководство в итоге вынудило партию встать на его сторону в грянувшей империалистической войне, криво и вульгарно обосновывая свою искажённую версию ленинской теорией империализма. Своими действиями партия подорвала собственную позицию революционной партии, отрицающей империалистическую войну и взывающую к войне классовой, – позицию, которую по сей день последовательно отстаивают только левые коммунисты.

Второй усвоенный нами тактический урок в рамках стратегической цели развернулся в самом эпицентре внутрипартийного кризиса (12). Начиная с основания партии, смысл её деятельности заключался не в критике, направленной извне на идеологическую фальшь и оппортунизм ИКП Тольятти, а в создании революционной партии внутри итальянской левой во то время, когда таковой объективно не было. Появились разногласия насчёт роли профсоюзных и фабричных организаций, которые мы считали необходимыми для революционной партии, поскольку они нужны не только для связи с рабочими массами, но и для набора кадров, способных выполнять партийные задачи – что стало бы левым социал-демократизмом, неприемлемым для партийной политики.

Бордига так и не вступил в нашу партию (13), но достаточно серьёзно сотрудничал с нами в теоретическом плане, и решил вмешаться в дискуссию. Он отстаивал точку зрения, согласно которой нужны промежуточные ячейки (профсоюзные организации), связывающие партию с классом. Они должны быть как бы ремнями передачи, без которых партия лишится способа связи с классом,  организованном в профсоюзы, не имеющие ничего общего с интересами революционной партии, для борьбы за свои требования. Но наличие таких промежуточных ячеек между партией и классом обуславливает постоянную возможность партии взывать к рабочим массам на борьбу за революционные интересы. Эта борьба определяет условия существования партии, проверяет верность её установок и делает возможным её рост наравне с политическим ростом класса в целом. Через эти ячейки партия может готовить политические рычаги и кадровый состав для участия в повседневной борьбе, тем самым расширяя и углубляя его, возводя конкретное и насущное в степень универсального. То есть это углубление и расширение объективных возможностей роста революции в надстройке.

Вмешательство Бордиги оказало мало влияния в среде товарищей, чувствующих отвращение к деятельности профсоюзов с враждебностью неофитов, но когда произошёл раскол в международной организации, произошёл и известный нам полный разворот, причём без всяких критических дискуссий, обычно вызываемых такими событиями.

Необходимо было пересказать эти два случая, чтобы показать, как осторожно Бордига со всей итальянской левой брался за решение сложной задачи создания революционной тактики как в теории, так и на практике, и развенчания мифа о недееспособном Бордиге и всех левых. В этом мифе есть доля правды, неустанно повторяемая Грамши с Тольятти во время их гнусных и беспрестанных выпадов против руководства КПИ  в 1923 г (14), и эта правда в том, что левые всегда однозначно отрицали тактику как таковую. Иначе говоря, левые однозначно отказывались от поддержки тактики, отчуждённой от всякой классовой стратегии – ту тактику, с помощью которой Грамши и Тольятти превратили партию в организацию компромисса, преследующую невменяемую цель мирного достижения итальянского социализма.

До этих строк мы объективно оценили оставленное нам наследие Бордиги, совокупность его мыслей и уроков. Все эти уроки были усвоены в период чуть ли не самой жестокой борьбы за всю историю революционного движения. Этот опыт несомненно коренным образом изменил итальянскую левую и партию революции. Однако наша оценка останется незаконченной, если мы не обратим внимание на объективные недостатки мысли и личности Бордиги. Нельзя об этом умалчивать по сентиментальным или оппортунистическим причинам, и следует высказать наше отношение тем трудам и установкам нашего товарища, которые идут в разрез с нашей традицией.

Недостатки Бордиги

У диалектики Бордиги не хватает глубины в силу того, что его образование базировалось на классическом научном подходе и предполагало целостное рациональное мировоззрение, в то время как социальная и тем более революционная действительность зачастую строится иррациональными импульсами(16). Метод, основанный на математических постоянных и распространённый в науке, далеко не всегда гармонирует с диалектическим подходом противоречия и движения, и это обретает немалое значение в анализе революционной политики и динамики. Нам предстоит именно в свете этого пренебрежения марксистским диалектическим методом определить несостоятельность болонского съезда 1919 г. в плане определения ясности по вопросу непосредственных действий социалистической партии.

Партия практически умерла как партия революции, но зато вела бурную деятельность в качестве парламентской партии, и внутренние разногласия по этому поводу, обсуждаемые на съезде, должны были вылиться либо в резкий раскол революционного крыла с парламентским, либо в кооперации революционного крыла с существующей партийной структурой и выжиданию подходящего момента для откола. Тогдашние условия толкали на создание слаженной компартии, способной помочь пролетариату в борьбе, пока революционная альтернатива была мыслима. К 1921г. ситуация в Ливорно изменилась под натиском фашистской реакции, и пролетариат оказался в оборонительном положении. Сам Бордига, ставший тогда основной фигурой, ответственной за теорию и политическую стратегию абстенционистских левых, упустил ключевой момент для создания революционной партии в Болонье. Подобный исторический ход требовал платформы свободной от тактических промахов вроде абстенционизма возведённого в абсолют, платформы подобной ленинской платформе, объединяющей все левые силы в борьбе за пролетарскую революцию. В такой партии абстенционизм мог бы занять немаловажную роль в качестве противоядия парламентизму, но роль не решающую и не абсолютную.

Грамотный диалектический подход не ставит вопрос в ключе противоречий парламентизма и абстенционизма, а в ключе классовых исторических мотивов во всей их экономической и политической полноте. Пролетариат, класс угнетённых, против буржуазии, класса угнетателей.

Данный период личной и политической жизни Бордиги закончился выпадением левых сил из всех ключевых партийных организаций и концом главенства самого Бордиги. Однако осознание Бордигой утраты III-им интернационалом роли центра мирового революционного движения стало главной причиной его психополитической травмы, мучающей его ещё 40 лет до конца его жизни(17), комплекса неполноценности, не дающего забыть уничтожение интернациональной организации, внезапно обрушившейся на головы верящих в её силу, верящих со скорее слепой, нежели рациональной уверенностью.

Политические действия Бордиги, его постоянный отказ от политически ответственных позиций должен восприниматься с учетом этого. Многие важные политические моменты, такие, как, например, Сталинизм и конфликт Сталина с Троцким, остались совершенно без внимания. Тоже самое произошло с нашими отделениями во Франции и Бельгии, с идеологией и политикой партии Ливорно, со II мировой, и, наконец, с союзом ССР и имперских держав. Ни одного предложения, ни одного даже слова не удостоилось всё это у Бордиги, несмотря на большую сложность и большее значение этих событий по сравнению с I мировой. А ведь I мировая дала Ленину достаточно материала для марксистского анализа империализма, сконцентрированного и изложенного в «Империализме как высшей стадии…» и «Государстве и революции», анализа, ставшего опорой теоретической доктрины Октября.

Нам пришлось дожидаться окончания войны и пройти опыт фашизма прежде, чем у нас восстановился контакт с выжившими товарищами и членами организации. Сначала восстановился контакт с Бордигой, который высказал нам свои мысли о важнейших вопросах и о своих планах. Это был не тот случай когда мы просили Бордигу встать в центре партии, даже если бы его поддержка в качестве анонимного советника и сочувствующего оставалась непоколебимой в условиях неблагоприятного политического климата.

Его формулировки отличались от наших даже при одинаковом методе и анализе. Он настаивал на том, что советскую экономику лучше называть государственным индустриализмом, а не государственным капитализмом, что Октябрьскую революцию лучше называть антифеодальной революцией, и что экономика только кренилась к капитализму. Однако он говорил всё это неуверенно, и последующие его поправки это подтверждают. Но тогда зачем нужна была идеологическая маскировка, столь тонкая и столь противоречащая его прошлому и им же составленным пунктам платформы итальянских левых? Мы не хотим погрязать в психополитической трагедии, в которой главная эмоция – страх, страх перед разрывом с прошлым, созданным его сознанием, умом и творческим усилием, шедевром политической жизни, ярко прожитой в начале 20-х.

У названия «государственный капитализм» есть классовая подоплёка, а у «государственного индустриализма» её нет. Таким образом, Бордига оставил для себя всё без изменения в приемлемом для него состоянии.

Поэтому мы считаем позитивным возвращение сейчас к тем дебатам с более зрелым и проницательным опытом, которого не могло быть у нас в 1940-е. Запоздалое и неубедительное обоснование теории государственного индустриализма всплыло очень кстати у того же автора в Programma Comunista No. 3 (February 1966). Приведём цитаты из статьи «Новый устав предприятий в России»:

«Первое замечание: признание государственных предприятий «несущими звеньями» означает признание наличия негосударственных предприятий, и следовательно «частную» деятельность в общем смысле слова. Это подтверждает нашу критику госкапа и нашу теорию государственного индустриализма. Существуют другие звенья, другие фирмы которые соревнуются на рынке.»

Обоснование, которое даёт сам автор не только подтверждает наш анализ, но и чётко демонстрирует факт того, что его неточность в описании природы советской экономики была его неизбежной частью. Такая формулировка была тогда полезна («тогда» потому что именно тогда обнаруживаются этому доказательства) для отрицания однозначно классовых наименований наподобие «государственного капитализма», на которых базировалась вся теория и политическая философия Интернациональной коммунистической партии со дня её основания.

Предлагаемые им теоретические изыскания граничат с банальностью, особенно если он этим стремился создать новую экономическую категорию, не виданную ранее ни в истории капиталистической экономики, ни в различных социалистических образованиях.

Однако эта фаза капиталистической экономики чётко описана в «Анти-Дюринге» Энгельсом:

«Переход обширных учреждений по производству и распределению в собственность трестов и государства указывают на непригодность буржуазии к этой фазе. Все социальные функции капиталиста теперь исполняются наёмными служащими» (стр.385, 1954 Москва)

Это вовсе не спор о значениях, это важнейшее политическое решение, способное направить революционную партию по верному пути вопреки всем препятствиям, возведённым в мире послевоенным обществом. Факт наличия государственных предприятий в качестве ключевых звеньев в экономической цепочке означает наличие негосударственных предприятий, и, следовательно, частной деятельности, характеризующей всю совокупность неравного развития капитализма вплоть до фазы максимальной зрелости. Это явление принадлежит также к низшей фазе социализма, усиливающей мощь «своего» госкапитализма и диалектически преодолевающей его, избавляясь от капиталистических и докапиталистических пережитков, ещё существующих в государственных предприятиях, проташенных сквозь революцию в процессе исторического развития общества.

Ленин говорил именно о таком государставенном капитализме, в котором социалистическая составляющая должна была усилиться и возобладать в условиях революционной власти диктатуры пролетариата.

Однако сущность госкапитализма, с которым нам приходилось иметь дело во время  II мировой и в начале послевоенного периода, обладала совершенно иными чертами, которые нам необходимо здесь разобрать.

Сталинский государственный капитализм двигался не в сторону социализма, а в сторону укрепления традиционного капитализма в виде сильно централизованных государственных предприятий, созданных притягиванием частой индустрии весом государства, созданного Октябрьской революцией.

Во вступлении СССР во II мировую не было ни одной социалистической предпосылки, однако были тысячи предпосылок буржуазных, порождённых капитализмом с империалистическим оттенком, чему свидетельствует хотя бы Ялтинская встреча Сталина, Рузвельта и Черчилля. Исход войны дал СССР долю победных трофеев. Та же тактическая циничность ранее позволяла СССР сговориться с Гитлером (будто немецкие легионы несут социализм) и участвовать в разделе Польши, а затем сделать полный разворот и объединиться с союзниками (будто буржуазные империи могут построить социализм).

До сих пор, экономика СССР сохраняет свои основные черты, унаследованные из сталинских преобразований. Хрущёвская оттепель, в которой было больше теории, чем практики, и целеустремлённость технократов мало что изменили за исключением отдельных отраслей. Однако события оттепели и последних десятилетий вообще открывают нам некоторые интересные узлы в сети кризисов в общественной надстройке политических, экономических и военных аппаратов.

Нужно начертить чёткую линию между «ленинским» периодом и периодом «сталинским», продолжающимся с тех пор без особых потрясений.

«Ленинская» эпоха, начиная с октябрьской революции и продолжившаяся до введения НЭПа отличается рабочим государством, коренящимся в Советах, компартии и РККА. Пролетариат осуществлял собственную диктатуру, несмотря на всевозможные трудности и препятствия, такие как глобальное отступление сил пролетариата и провал европейских революций. Рассчитывая тактику продвижения в социалистическом направлении в перспективе, диктатура делала временные уступки классовому врагу. В общей картине «ленинской» эпохи, государственный капитализм является просчитанным риском, временным эпизодом тактического отступления ради объективных требований рыночной экономики, которые, однако, сулили немалую опасность. Рынок управлялся диктатурой пролетариата, и в нём игра спроса и предложения, функции капитала и прибыли и назначение прибавочной стоимости регулировались общими интересами самой социалистической экономики.

Эти фундаментальные причины, воспринятые революционным авангардом с момента начала вырождения, были основой его борьбы. Это с начала выражалось в открытым осуждении, а затем путём организационных и политических отколов – сначала левого крыла (18 [Фракция Интернациональной коммунистической левой]), а затем партии (19). По ходу своего самоосознания в качестве партии, партия заново открыла революционный коммунизм и интернационализм.

Мы не прячем того, что по ходу разбора упомянутых нами проблем мы выстроили последовательную политическую линию, которая должна быть представлена на суд такой, какой она есть. Нельзя её топить в абстракциях и мистификациях.

Это была наша главная схватка, пускай и безотрадная. Отдавая должное, мы признаём за Бордигой логическую последовательность в его мышлении, начиная с молчаливого обструкционизма в центральном комитете (20) после Лионского съезда 1926г. (21) и кончая его письмом/завещанием, адресованным ни кому иному, как Террачини (22).

Наш трактат был возможно лишён сентименальности и гуманизма, но здесь для нас важна марксистская оценка исторической роли личностей, и мы уверены, что правильно растолковали значения учения Бордиги. Для него самого интересы революционного действия всегда были важнее какого-либо побочного идеологического воздействия. А последнее включает в себя и разложившийся бордигизм.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Палата демутатов Италии (нижняя палата парламента)

2) Джованни Джолитти (1842-1928), пятикратный премьер министр Италии между 1892-1921гг. «Твёрдая рука» в Италии в довоенные годы, он был символом прихода во власть поколения, не прошедшего через Рисорджименто — борьбу за объединение Италии. После «красного двухлетия» 1920-1921гг. он отдал фашистам 35 депутатских кресел в парламенте, таким образом дав волю крайне враждебным пролетариату силам.

3) Общенациональный съезд коммунистической фракции ИСП 28-29 ноября 1920г.

4) Учередительный съезд компартии Италии в январе 1921г.

5) Тезисы, одобренные вторым съездом КПИ в марте 1921г.

6) Создан в апреле 1925г. с целью борьбы против  зиновьевской большевизации КПИ. Декларацию комитета подписали Бордига, Бруно Фортичиари, Онорато Домен, Франческа Гросси, Уго Гироне, Фортунато ля Камера, Марио Ланфранчи, Марио Манфреди, Оттрино Перроне, Луиджи Репосси и Карло Венегони. Все они были ключевыми фигурами в руководстве КПИ и в историческом левом крыле партии. Комитет был распущен при вмешательстве Коминтерна в июле 1925г.

7) Пальмиро Тольятти (1893-1964гг.) – Бывший ординовист, ушедший в лагерь сталинизма. Под псевдонимом Эрколь стал палачом рабочего класса в Испании 1936-1939гг. Стал генсектм КПИ после ареста Грамши, отправленного на острова близ Сицилии и воссоединившегося с Даменом и Бордигой. Вернулся в Италию уже как глава переименованной ИКП, оставшись на посту до смерти в 1964г.

8) Джакомо Маттеотти (1885-1924гг.) секретарь ЕСП (Единой Социалистической Партии, отколовшейся от ИСП). Был убит в июне 1924г. фашистской бандой вскоре после осуждения Муссолини.

9) 27-го июня 1924г. убийство Маттеотти послужило причиной протеста со стороны некоторых депутатов «демократической» оппозиции, которые отказались занимать свои места и назвались «Авентинским блоком» в честь плебейского восстания 449г. до н.э. против государства патрициев в древнем Риме. В течении нескольких недель правительство Муссолини стояло на грани обвала перед лицом народного негодования. Бордига и левокоммунистическое течение отвергли такой абстенционизм. Он потребовал от партии последнего рывка путём «революционного парламентаризма».

Левый коммунист Репосси вернулся в парламент и от имени КПИ осудил бандитов Муссолини. Итальянские левые считали, что хотя парламент уже перестал быть историческим инструментом рабочих, он всё ещё мог послужить средством для противодействию всем буржуазным группировкам, от демократов до фашистов. Итальянские левые хотели показать, что фашизм можно остановить лишь борьбой за пролетарскую революцию [К сожалению, сомнительный вывод — прим. СРС].

10) В 19-м веке Италия объединилась под савойской династией Пьемонт-Сардинии.

11) Руггиеро Гриеко (1893-1955гг.) сперва состоял абстенционистской фракции, но после большевизации повернулся к сталинизму. А Дамен здесь немного ошибается. В палату депутатов вернулся не Гриеко а Репосси. Луиджи Репосси (1882-1957гг.) был избран в члены исполкома КПИ в 1921г. В 1929г. был исключён из партии, так же как и Бордига, Дамен и Фортичиари после него в интервале 1930-1933гг. После войны занимался энтризмом в ИКП Тольятти. Бордига ему этого не простил и не пожелал его видеть даже при смерти.

12) В 1952г.

13) Бордига не стал всупать в ИКП в периоде 1944-1952гг. но написал череду статей «О нити времени» в издание «Прометео».

14) В мае 1924г. на тайном съезде КПИ в Комо левые всё ещё значительно преобладали над правыми и центром (Таска, Грамши). Впоследствии левых устранили от руководства в периоде 1923-1926гг. Бюрократическими мерами при поддержке Коминтерна и его агентов вроде Жюля Эмбер-Дро и Мануильского.

15) Узкая политика легализма, реформизма и постоянного соглашательства с капиталом.

16) Бордига был инженером и активно поддерживал свой интерес ко всему научному и рациональному.

17) С его исключения и КПИ в 1930г. до его смерти в 1970г.

18) Фракция Интернациональной коммунистической левой в 30-х годах печатала, помимо прочих изданий, «Билан» и «Прометео»  во Френции и в Бельгии

19) Осонованная в 1943г. Международная Коммунистическая Партия.

20) Бордига отказался от речей в ЦК после Лионского съезда, так как считал эту деятельность бесплодной. Его избрали в ЦК вопреки его воле.

21) Третий съезд КПИ не состоялся в Италии и прошёл в Лионе 20-26-го января 1926г. К тому времени фракция левых уже потерепела поражение как в КПИ так и в Коминтерне. Грамши этого доблися путём запугивания работающих в партии делегатов тем, что они могут потерять работу если те отдадут голос за левых. То же самое случилось с Бордигой и Венегони, которых поставили перед выбором – либо занимать свои места в ЦК как представителям левых, либо уходить из партии. Бордигу выбрали в делегаты КПИ в шестой исполком Коминтерна (февраль-март 1926г.).

22) Умберто Террачини (1895-1983гг.) основал вместе с Грамши «Ордине Нуово». Состоял в первом исполкоме КПИ в 1921г. наряду с абстенционистами Бордигой, Репосси, Фортичиари и Гриеко. В 1947г. поддержал внутреннюю оппозицию в ИКП, которую левые восприняли лишь как его личную попытку занять место Тольятии. Письмо Бордиги к Террачини было отправлено 4-го марта 1969г.

Онорато Дамен (1970)

Источник: leftcom.org