ЖАК КАМАТТ Блуждания человечества (становление Homo Gemeinwesen)

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Жак Каматт

Блуждания человечества

(становление Homo Gemeinwesen)

Ситуация в лоне одного процесса

Ориентировочные тезисы

«Этап, который начался в 1975-м, лучше всего характеризуется нашим утверждением, что "надо покинуть этот мир". Нам кажется, что то, что мы этим выразили, более или менее осознают также и другие. Значит, это не является только личным утверждением». (Vers la communauté humaine, Invariance, III серия, №3, стр. 28, апрель 1976).

«Так мы приходим к точке пересечения двух движений: движения жизни, которое, через человеческий вид борется с феноменом, ставящим её под вопрос, препятствующим её развитию, и движения фрагментации представления, которое не позволяет человеку позиционироваться по отношению к другим людям и к окружающему миру. На мировом уровне мы живем, словно в эпоху Страшного Суда, когда всё, что было в прошлом, восстаёт вновь, чтобы предстать перед настоящим, перед временем действия, которое следует предпринять, скачка, который следует совершить, большой конфронтации с человеческими возможностями, с нашим потенциальным становлением». (Mai-Juin 1968: Le Dévoilement, Invariance, III серия, N° 5-6, стр.16, апрель 1977)

«Мы подошли к краю крупного исторического периода, начавшегося с появления греческих городов: мы подошли к концу капитала...» (Le temps des lamentations, Invariance, III серия, приложение к июльскому номеру 1979)

«При реализации человеческого проекта: гарантировать себе безопасность, капитал пришёл к полному антропоморфозу и над ним нависла потенциальная смерть, потому что лишая всё субстанции, он одновременно обременяет субстанцией самого себя». (L'Écho du temps, Invariance, III серия, No7, стр.6, февраль 1980)

Краткое содержание I части:

1 – О жизни;

2 – Обретение вертикального положения;

3 – Внутриутробное развитие;

4 – Речь – Миф;

5 – Огонь;

6 – Воображение

1 –

1.1. Процесс, о котором пойдёт речь, является плодом тысячелетних блужданий, плодом появления общности капитала, которую нельзя понять без осознания становления последнего.

Цитаты, приведённые выше должны в целом обозначить отправную точку процесса исследования этого мира и ухода из него. Это не повторение всех вопросов, поднятых или не поднятых журналом Invariance, вопросов, которые могут обладать своим значением, речь пойдёт скорее об осознании становления путём суммирования результатов нескольких подходов и попытки уточнить на каком этапе мы находимся в этот экстраординарный период, который можно назвать периодом крупной мутации, чьи результаты проявятся лишь через несколько лет.

С непосредственной точки зрения, эти тезисы являются заключением к тезисам «La séparation nécessaire et l'immense refus» 1979, «Le temps des lamentations», 1980, «Emergenza»,1980, «A propos de Sartre: de la validité de l'être», 1980, и в меньшей мере «Paul Rassinier et le mouvement prolétarien», 1982, которые можно было бы назвать как в немецком переводе: «Исчезновение антифашистского мифа». Они являются продолжением «Thèses provisoires» 1973 г.

Для того чтобы понять оба эти утверждения (конец феномена капитала и уход из этого мира) необходимо указать точно на некоторые результаты наших предыдущих исследований. Эти результаты являются выражением позиции по отношению к реализации феномена капитала и становлению вида в его исторической перспективе, т.е. к феномену гоминизации, становлению человека в природе.

Данные уточнения, как и предыдущие работы, опубликованные в журнале Invariance, являются не результатом позиции занятой по отношению к конкретной, удушающей реальности, а плодом теории, предвосхищения, предвидения. Конкретным, ощутимым здесь является осознание биологической потребности покончить с этим проклятым миром; наше осознание становления проистекает из практических потребностей.

1.2. Мы живём в момент большого разрыва. Как я уже говорил в 1969-м[i], когда речь шла об осознании движения мая 68, основным смыслом изучения человеческого становления является получение представления о моментах разрыва, потому что именно в эти моменты проявляются различные новые возможности; именно в эти моменты происходят фундаментальные расколы, на основе которых человечество выстраивает свои новые представления.

Мы подошли к моменту катастрофы. Этот термин нам особенно нравится, потому что он обозначает разрыв, крах всего, что было прежде... Он обозначает собой то, чего желали такие люди как Маркс и Бордига. Катастрофой, которую они предвидели, было исчезновение капитала, единственное событие, которое могло бы привести к зарождению коммунизма.

Концепция катастрофы подразумевает ограничение. В наши дни существует теория катастроф [ii] – согласно которой при катастрофах происходит преодоление ограничений, представленных поверхностями, мембранами и т.д. В биологии тоже мембрана клетки или кожа млекопитающего, например, становится ограничением для содержания клетки или содержания млекопитающего, ограничением, подразумевающим данную форму. Если через посредство биологических отклонений, происходит преодоление этих ограничений, это становится катастрофой для предыдущей формы; это значит, что катастрофа не является абсолютом: тотальным уничтожением. Она является таковой лишь для одной определённой модальности бытия. В данном смысле трансформация является серией катастроф.

При реальном господстве капитала автономизируется форма. Этот феномен выходит за свои рамки (капитал освобождается от своих ограничений), ускользает; но при этом происходит фундаментальный разрыв: его потенциальная смерть.

1.3. Для того чтобы понять эту катастрофу, потенциал и травмы, которые она принесёт, надо изучить предыдущие моменты крупных разрывов. Поскольку исторический подход уже не является достаточным, мы набросаем диахронический этюд антропогенеза, не только для изучения этих моментов разрыва, но и для установления травм, перенесённых видом, из-за которых он может продолжать своё становление только благодаря процессу восстановления биологического равновесия, который, на определённом этапе, маскировался культурными практиками, но теперь, поскольку последние стали неэффективными, вновь проявляет биологическое измерение нашего развития. Сложность реализации этого восстановления вследствие приручения нашего вида определяет серьёзность нынешней ситуации.

Касаясь данного биологического измерения, нельзя забывать, что культура является продуктом природы, что она не является специфически человеческим атрибутом и, что, кроме того, феномен жизни реализует т.н. рефлексивность не только в человеческом виде, но и в других видах. Вот почему у различных животных обнаруживают орудия, системы связи.

Для того чтобы понять возникновение человека, нам следует отталкиваться от гипотезы о том, что реализуется с его возникновением. Её можно сформулировать следующим образом: реализация рефлексивности и тенденция к более сильному союзу с другими членами вида показывают сильнейшую потребность в связях, присутствующую уже у приматов и возможно компенсирующую у них способность к рефлексивности, с которой появляется возможность разделения.

1.4. Если рассматривать антропогенез с точки зрения процесса жизни в целом, необходимо равным образом изучать моменты нарушения неразрывности, происходившие из-за геологических или космических феноменов, нарушавших существовавший в мире баланс, заставляя мир подключать феномены восстановления равновесия. Некоторые новые формы жизни произошли из этих нарушений равновесия. Переход от одноклеточной к многоклеточной жизни, возможно, произошёл из-за адаптации к условиям жизни, ставшим чересчур трудными для простой клетки, наверняка, нечто заставило появиться многоклеточные и метафиты, в то время когда феномен жизни уже существовал на уровне клетки. Почему феномен жизни перешёл к многоклеточной форме? Оправдание этому можно найти апостериори: это появление рефлексивности. Объяснить же это можно действием постоянной тенденции к объединению.

Под давлением катастрофических событий[iii] произошедших из-за нарушений равновесия, различные элементы начали воссоединяться и формировать клетки: митохондрии и хлоропласты сформировались из древних бактерий. Под влиянием этих событий клетки вынуждены были объединяться, для того чтобы сопротивляться враждебной среде. В начале многоклеточная стадия могла стать переходной, потом она сама стала живым существом (это один из первых примеров педоморфоза или ювенализации); восстановление равновесия начинается с появления сексуальности и, переходной на этот раз, одноклеточной стадии. Гаметы, как основные действующие лица на данной стадии, неизбежно должны были объединиться[iv].

В лоне феномена жизни, происходили разрывы и разделения, которые преодолевались путём новых объединений. Вот почему теория Дарвина (и его аватаров), основанная на сепаратистском видении, не может быть полным отражением феномена жизни. Если существует конкуренция, существует и взаимопомощь (Кропоткин).

1.5. Начальный момент антропогенеза можно считать эквивалентным нарушению равновесия в феномене жизни. Фактически, она развилась в экстенсивной манере (в течение отдельных геологических периодов, таких как конец пред-кембрийского и четвертичного периодов), при постоянном проявлении тенденции к появлению рефлексивных существ. Как только жизнь охватила собой всю планету, её процесс начал встречаться с препятствиями. С тех пор, путь к интенсивному развитию рефлексивной тенденции стал единственным. Это началось в конце третичного периода, с появлением новых существ, животных с вертикальным положением.

1.6. Для того чтобы лучше понять ситуацию вида, важно дать характеристику самой жизни, отвергнув разделение между живой, одушевлённой и инертной материей. У них есть общее и различия. Различия, понятно, начинают проявляться на определённой стадии феномена жизни, но не в самом начале. Можно также предположить, что жизнь появилась спонтанно около трёх миллиардов лет назад, может больше, и что она характеризуется изоляцией континуума, который преображает всё вокруг себя, для того чтобы увековечить себя. На этом уровне самым важным элементом являются мембраны, сохраняющиеся вплоть до наших дней, выполняющие защитные и разделительные функции.

Эта изоляция в результате своего долгого развития приводит к появлению клеточного существа, которое реализуется благодаря важнейшей функции питания-ассимиляции-присвоения, оно интегрирует ради собственного становления, как на видовом, так и на индивидуальном плане.

Превращения различных живых форм друг в друга приводят к крайним различиям между живыми существами, которые можно изучать исходя из различных способов организации видов (нечто вроде логики жизни), а также интегрируя позицию Ламарка для которого жизнь является творцом и который думает, что усилие по реализации чего-либо является определяющим в его становлении[v].

В том, что касается адаптации, верно то, что «присвоение ярлыка адаптации к органу, обладающему определённой функцией не соответствует реальности, адаптация – это и есть организация. Адаптация просто соответствует определённому отношению к организации живого существа; в его функциональных отношениях или в его отношениях с внешней средой или окружающими его существами. В этом смысле можно сказать, что проблема адаптации является лишь проблемой генезиса организации в её функциональном аспекте». (A. Vandel "L'homme et l'évolution")

Изучать адаптацию значит изучать поведение вида, его отношения со средой. Важнее всего не то, что обозначает название адаптации, а поведение вида, интегрирующегося в определённую среду и стремящегося, подчиняясь её потребностям и овладевая ими, полностью реализовать свои возможности[vi]. Следует отметить феномен возникновения живого существа из своей среды и его погружённость в неё, которые в нашем исследовании будут не отделяться, а формировать синергическую общность; тем самым мы отрицаем разделение между живой и инертной материей, а также между внутренним и внешним[vii].

Кроме того, следует иметь в виду весь живой мир. Большую часть времени, учёные, занимающиеся преобразованиями, которые перенесла жизнь (то, что они называют эволюцией) или, тем более, возникновением человека, игнорируют растительный мир. Забывать о существовании последнего значит замалчивать разрыв с природой и не понимать того, что реализовалось в формах растительной жизни. Неужели их становление настолько абсолютно отличается от становления животных и человека? Неужели феномен жизни обладает обязательным дуализмом, из-за которого мы не можем участвовать в жизни растений?

1.7 «С самого возникновения живых существ, их функциональная организация подразумевала очень высокую, гармоничную координацию между органами, обеспечивающими взаимодействие со средой, которые информируют это существо, хватательными органами, которые обеспечивали ему добывание пищи и двигательный аппарат, который позволял ему исследовать внешнюю среду». Леруа-Гуран "Нить времён", Изд. Fayard, стр.122)

«Вот почему передвижение будет рассматриваться здесь в качестве основополагающего фактора биологической эволюции, точно так же как в третьей части оно будет рассматриваться в качестве основополагающего фактора нынешней социальной эволюции». Леруа-Гуран «Жест и слово – Техника и речь», Изд. Albin-Michel, стр. 42)

К этим двум утверждениям Леруа-Гурана можно добавить некоторые размышления для объяснения динамики обретения вертикального положения и его значения.

Следует равным образом не упускать из вида воспроизводство – начиная с момента его автономизации от простой ассимиляции – как функции, играющей фундаментальную роль в интеграции вида в среде, а также связывающей его с космосом и другими живыми существами.       

Кроме того, как я уже утверждал, живые существа не пассивны; они совершают вмешательства в свою окружающую среду, как это показывает Леруа-Гуран, который, однако, при этом не прослеживает последствий этого. Для него вмешательство, это «физико-химическая эксплуатация материи», которая «осуществляется уже в течение миллиарда лет частью живых существ, находящихся в поисках осознанного контакта».

«В этих поисках решается вся эволюция, т.к. духовность, как философское и научное исследование является вершиной поисков этого контакта». («Жест и слово – Техника и речь», стр.86)

На мой взгляд, именно динамика вмешательства становится в возрастающей мере решающим фактором по мере становления живых существ и направляет данный поиск контакта (к которому мы вернёмся), о котором говорит Леруа-Гуран. Она с самого начала действует в среде, которая не воспринимается как разделённая (нет ни внутреннего, ни внешнего), затем, на человеческом уровне, она реализуется в рамках автономизации, происходящей из-за разделения, связанного с возникновением человека.

Для осуществления вмешательства надо, чтобы живое существо обладало представлением о себе самом и о своей среде.

«Цитируя Дж.З. Янга, организм постепенно становится всё более и более совершенным представлением о своей окружающей среде». (Ж.П. Шанжё: «De la molécule au cerveau», Le Débat N° 20).

Отсюда становится ясной экстраординарная сложность мозга и его способность представлять огромную окружающую среду: весь космос, но также интериоризированное окружение, человеческую среду, то, что человеческий вид обладает способностью вмешательства, несравнимой с другими видами. Эта способность автономизируется в форме обобщённой терапевтики и будет действовать в качестве функции балансировки.

В своём труде Леруа-Гуран говорит о серии освобождений. В другом месте мы продемонстрировали, что освобождение может приводить к тотальной автономизации. Вот почему каждый раз следует уточнять зачем, для чего происходит освобождение; т.е. каждый раз снова встаёт вопрос балансировки тотальности живого существа, как только завершается освобождение.

Это очень важно, поскольку становление жизни характеризуется двумя взаимодополняющими тенденциями: фрагментацией, подразумевающей разрывы, и объединением, подразумевающим неразрывность (или её реформу); то есть оно является одновременно разорванным и неразрывным. Для того чтобы происходило гармоничное развитие, необходим баланс между функциями непрерывности и прерывания. В качестве примера отношений между этими двумя последними элементами, можно упомянуть возникновение человеческого вида в лоне жизни и индивидуальности в лоне вида. Эти два феномена схожи, при всём различии их механизмов, они на деле находятся в неразрывной связи, и даже разделение во времени решает мало, потому что именно в лоне антропогенеза появляются предпосылки для появления индивидуальности. Их нынешнее разъединение провоцирует крупный кризис, в котором находится человеческий вид и феномен жизни.

Изучение этих функций неразрывности и разделения может быть плодотворным, только если оно происходит в связи с изучением вариаций окружающей среды в результате геологической эволюции.

Если учесть все эти замечания, становится понятным, что жизнь характеризуется феноменом вмешательства и остаётся континуумом благодаря ему.

2 –

2.1. Понимание возникновения человеческого вида и его отношений с различными антропоидами подразумевает понимание того большого значения, которым обладает обретение вертикального положения для феномена жизни. Это не просто характерная черта нашего вида, как чаще всего думают. Приобретение вертикального положения стало основой нового вида и открыло огромное поле возможностей для жизни. По своему значению это соответствует появлению млекопитающих или рептилий, т.е. речь идёт не просто о микроэволюции (формировании вида) – выражаясь на научном жаргоне – но о макроэволюции.

С приобретением вертикального положения начинается формирование самых разных видов в зависимости от окружающей среды, в которой развивается новый вид. В этом феномене переплетаются сходства и различие, и даже регресс в той мере, в какой животные возвращаются в свою изначальную среду, покидание которой было одной из причин приобретения вертикального положения.

Это положение не могло появиться у отдельного существа. Ясно, что оно появилось у группы приматов, которые, судя по множеству признаков, были примитивными позвоночными. Однако кроме обычных основных свойств млекопитающих, таких как теплокровность, живорождение, лактация, они обладали также передним бинокулярным зрением и усовершенствованным слухом, очень важными для приобретения вертикального положения характеристиками, благодаря которым все эти функции обрели связь между собой и импульс к новой динамике.

2.2 Решающим элементом в приобретении вертикального положения должен был быть элемент, действовавший в момент становления этого феномена, как рождения нового вида, как это происходит и сейчас. Тогда, в начале речь шла о новом приобретении, в то время как сейчас речь идёт о самой модальности бытия, что проявляется в своеобразном поведении.

Этим определяющим элементом является воля к вмешательству в окружающий мир, которую нельзя свести к простому ручному действию, поскольку она подразумевает вмешательство всего организма: хватательное действие.

Тенденция к автономизации хватательного действия, направленного на облегчение вмешательства в окружающий мир, для извлечения максимума субстанции и её модификации (следует отметить одну вариацию, источник нового представления: во время своего привычного передвижения, живое существо перемещается в окружающем мире, в момент хватательного действия приводится в движение сам окружающий мир) является тенденцией, распространённой среди различных групп млекопитающих, в частности среди приматов. Очевидно, что это основное средство для их последующего становления – скелет позвоночных является реализацией вертикального положения. Именно рука, то есть передняя конечность у животных с горизонтальным положением и верхняя конечность у животных с вертикальным положением или на двух ногах – освобождается от движения. Так реализуется глубочайшая тенденция феномена жизни, характеризующая его с самого появления: вмешательство в окружающий мир и стремления организовать этот мир, чтобы лучше позиционироваться в нём, во вселенной.

Изобретение орудия не является последствием освобождения руки, нельзя утверждать, что орудие является её удлинением, что рука появилась из-за постоянного использования орудий. Хватательные функции, которые выполняли зубы, перешли к руке, а технические функции зубов стало выполнять орудие.

«(…) орудие является как бы эволюционным выделением человека. (…) Схожее, даже ещё более сильное, впечатление создаётся при анализе технического действия, которое буквально возникло из зубов и ногтей примата». (Леруа-Гуран: Жест и слово – Память и ритмы, стр. 40-41).

«В предыдущих главах мы подошли к идее орудия как самого настоящего физического выделения тела и мозга антропоидов». (Леруа-Гуран: «Жест и слово –Техника и речь», стр.132)

2.3. Вертикальное положение реализуется в конце третичного периода в различных линиях приматов, останки некоторых из которых сохранились - ореопитек, кениапитек и т.д. Временную последовательность их происхождения проследить трудно, и это не обладает первостепенной важностью. Важно отметить, что когда констатируется климатическое изменение, происходит появление существ, образующих новый вид.

В гоминизации и антропогенезе можно выделить четыре момента. Первый – это миоцен, период высыхания, вынудившего часть предков человека оставить жизнь на деревьях, что привело к утверждению вертикального положения и его повсеместному распространению.

Второй момент был также периодом высыхания из-за образования Африканского рифта:

«Долина рифта, уходя вниз, нарушила поднятием своих краёв, режим осадков; запад остался покрытым ими, в то время как на востоке лес сократился, и его ландшафт обнажился. «Западные» люди остались в лесистом и влажном окружении, поддерживая и улучшая эту адаптацию к жизни одновременно на земле и на деревьях. Сочетание крупного излома и прогрессирующих климатических изменений постепенно заставило «восточных» людей адаптироваться ко всё более и более сухой и открытой местности». (Ив Коппен: «Обезьяна, Африка и человек» Изд. Fayard, стр.114)

Третьим моментом стало напротив похолодание в конце третичного и, особенно в начале четвертичного периода, что привело к изменению режима питания у Homo érectus, которое ещё больше усиливалось затем во время оледенений, которые пережил Homo sapiens néanderthalensis и Homo sapiens sapiens, перешедшие к диете, состоявшей в основном из мяса.

Наконец четвёртым моментом стало потепление, произошедшее от 9 000 до 10 000 лет назад, в неолите, вызвав отступление северных лесов, исчезновение дичи и, отсюда, потребность в новом питании, которое гарантировали посеянные злаки. В то же время, скотоводство можно считать прямым ответом на исчезновение добычи.

Климатические изменения сыграли важную роль для демографических феноменов, их последствия в сочетании оказали эволюционное воздействие на вид.

В магдаленский период, появилась масса дичи, произошло нечто вроде  «демографического взрыва», который позже поставит в опасность становление человечества, когда эти пищевые ресурсы сократятся во время таяния ледников. Решением станет одомашнивание животных (скотоводство) и растений (сельское хозяйство).

Следует отметить, что неолит на Западе развился в очень жарких местах, таких как Ближний Восток и что в тёплые времена (от 4 000 до 3 000 лет назад) климат был более мягким в северных регионах.

Климатические изменения оказали огромное влияние на историю нашего вида. Фактически, можно предположить, что крупные миграции происходили не столько из-за демографических феноменов, сколько из-за местного высыхания, заставлявшего отправляться на поиски более сытных мест. Эти миграции часто исходили с севера, где климатические изменения временами вызывали охлаждение, делавшее эти зоны непригодными для жизни: вторжения из Швеции и с берегов Балтики, происходившие от 2 000 до 2 400 лет назад были вызваны этим. Миграция гуннов около 2 000 назад была вызвана высыханием степей Центральной Азии.

В XI-XII вв. сложился некий оптимум (когда Гренландия была ещё Зелёной страной = Greenland), вызвавший первое Возрождение в Западной Европе, ставшее первым импульсом для зарождавшейся буржуазии.

Напротив, в XVII веке произошло небольшое оледенение, затормозившее развитие, начавшееся в XVI-м. Лишь в конце XVIII-го смог произойти подъём, сделавший возможной аграрную революцию, ставшую отправной точкой для развития капитала и его формального господства.

За много лет до того как европейцы распространились по всему свету, захватив себе большую часть земли, человеческий вид точно так же захватывал планету, распространяясь на максимальном уровне.

В настоящее время происходят флуктуации, чей смысл ещё нельзя понять. Тем не менее, нельзя исключать возможность глобального климатического изменения, которое будет тем более мощным из-за того, что равновесие биосферы было полностью нарушено нашим видом, который преодолевал различные кризисы, становившиеся последствием демографического роста и уменьшения количества пищи, не сокращая демографию, но выискивая необходимые ресурсы путём производства, повлекшего новый рост населения. Отсюда его нынешний чрезмерный рост, ставший помехой для других живых видов. Может произойти такая катастрофа, которая позволит виду осознать, что он должен оставить своё экстенсивное развитие, сменив его на интенсивное, чтобы достичь того, к чему он стремится: рефлексивности, являющейся потребностью жизни в её тотальности; и тогда наш вид сможет играть роль обратной связи в процессе жизни.

2.4. Также около пяти миллионов лет назад появилось животное с более или менее совершенным вертикальным положением, с укороченной мордой в связи со снижением обонятельной функции и с уменьшенным количеством зубов, которые начали утрачивать своё первостепенное значение. Всё это привело к появлению лица, получившего ещё одну важную функцию у обезьян: выражение эмоций благодаря лицевому языку.

Можно сказать, что с этого времени начал реализоваться феномен гоминизации; это был момент возникновения Homo, потому что это существо обладало всеми самыми важными характеристиками современного Homo sapiens. Именно: 1. вертикальным положением, разблокировавшим всю затылочную часть мозга; 2. снижением значения зубов, в частности, клыков, приведшим к исчезновению механических ограничений в передней части черепа, освободив развитие в данной части мозга (феномен, кульминацией которого стало формирование предлобовых долей).

Таким образом, под термином Homo можно сгруппировать все существа, появившиеся в тот момент; в число которых следует включить австралантропов. Леруа-Гуран уже отделил их от линии более или менее обезьяноподобных, дав им имя австралопитеков. Мы пойдём ещё дальше и процитируем подтверждение этой нашей позиции наблюдением Ива Копена: «...В целом эта организация, характерная для человека, в противоположность крупным обезьянам, была уже практически установлена у австралопитеков и возможно даже у пред-австралопитеков». (Commencement de l'homme, Le Débat, No2, 1982, p.45).

2.5. Обретение вертикального положения и начало использования орудий не следовали друг за другом. Они совпали во времени, иначе они не привели бы к хватательному движению. Это означает, что виды, обретшие более или менее вертикальное положение, были видами, также обладавшими способностью использовать орудия и производить их. Это объясняет находки орудий, сохранившихся из эпох задолго предшествовавших виду Homo, но позиционирующихся в перспективе его становления, например, у кениапитеков и рамапитеков.

Во время обретения этого положения, был пройден ещё один очень важный этап: начало постоянного использования орудий, следствием которого стало начало производства орудий, таких как оббитая галька, рубило, которые были не просто орудиями для немедленного использования, их следовало изготавливать заранее. Они позволили усовершенствовать и изготовление орудий для немедленного использования, т.е. тех, что сразу входили в контакт с материей. В то же время, они указывают на изменение происхождения используемых материалов: происходит переход от биосферы к литосфере; это изменение будет расширяться по мере человеческого становления и будет отражаться на представлениях вида о самом себе и на его поведении в отношении остальной биосферы.

То, что называют орудием, например, оббитая галька, является синтезом предыдущих орудий.

Точно так же речь не является просто следствием роста способностей мозга и производства орудий; она появилась вместе с ними, это ещё один вид реализации более эффективной связи с окружающим миром и ещё одно выражение необходимости вмешательства (связанного с хватательным движением). Он также стал синтезом, благодаря которому вмешательство стало более эффективным, изменив характер каждого волевого действия. Он подразумевает возможность не реагировать на воздействие окружающей среды сразу же, а предпринимать ответное действие в любой другой момент, определяемый по размышлении, которое является процессом внутреннего исследования различных возможностей в целях нахождения наиболее адекватного ответа. Действие можно отделить от других элементов, присущих человеческой группе, а возможности вмешательства значительно возрастают. Речь является изобретением именно человеческого вида.

Вертикальное положение, увеличившее возможности хватательного действия и вмешательства, стало причиной всевозможных разделений, при реализации которых произошли серьёзные нарушения природного равновесия, и вид перенёс различные травмы, отметившие собой его становление. Вследствие этого, необходимой стала реализация средства установления нового равновесия, излечивавшего последствия разделений: осязания.

Если таким образом тенденция к обретению вертикального положения неотделима от начала использования орудий и появления речи, ясно, что в общей картине, именно первое стало причиной появления двух остальных, поскольку, обеспечив развитие мозга, оно позволило развиться органу, ставшему причиной большего развития двух других феноменов и, что ещё более важно, стало средством их объединения, что в свою очередь, сказалось на осязании, становившемся в возрастающей мере рефлексивным, а не просто непосредственным, по мере реализации различных видов ретроактивности.

Рука, как рефлексивный орган осязания, должна находиться в связи с мозгом и с потребностью в восприятии, как ведущем компоненте феномена вмешательства вида в окружающий мир, его поведения в динамике отделения от природы. Это представление появляется в ходе возникновения и развития человека.

2.6. Рука, освобождаясь, позволяет хватательному движению реализоваться в технической деятельности и в движении. Первое происходит в ходе антропогенеза, связанного с выходом из леса, в то время как второе, напротив, подразумевает жизнь на деревьях, как у лемуров, плосконосых и узконосых обезьян, а также, в менее развитом виде, у шимпанзе и, ещё меньше, у горилл, у которых она становится второстепенным приобретением, связанным с возвращением в лес. В случае с человеком, хватательное движение позволяет ему, к примеру, карабкаться по деревьям и скалам.

Важно то, что она становится органом исследования путём сдвигания предметов и их контактов, что позволяет задействовать представление и использовать симуляцию. Кроме того, она является органом извлечения, разделения окружающей среды, открывая возможность группировать и комбинировать её по-новому. Всё это происходит в динамике ассимиляции, в которой рука заменяет рот, и в которой хватание в конечном итоге приводит к обладанию, а возможность разделять приводит к способности завладения вещами. Так из дарящего органа, она превращается в орган расхищения.

Таково техническое и интеллектуальное измерение руки, обладающее фундаментальным значением для вмешательства и представления, но она обладает и другим, можно сказать, аффективным измерением: она повышает возможность союза, контакта между представителями общины, чьё единство усиливается; она является органом ласки и дарения в его простом и чистом смысле. Феномен дара, без абсолютно необходимой для вида взаимопомощи, не смог бы развиться, если бы не вертикальное положение, которое, сделав юного человека более хрупким, сделало его более зависимым, в т.ч. от матери, на определённом этапе становления вида. Благодаря дарительному измерению руки, произошла компенсация и обретение нового природного равновесия в процессе становления. Человеческий вид, это вид предлагающий...

2.7. Орудие принадлежит не руке индивидуального существа, использующего его, а общине; при его передаче от одного индивида к другому не происходит разделения. Тем не менее, поскольку она не прикреплена к руке органически; появляется возможность разделения,         так начинается генезис индивида. Однако последний может появиться лишь в социальной среде.

«Можно сказать, что у архантропов орудие оставалось в большой мере прямой эманацией определённого поведения. Индивидуальный интеллект, конечно, играет в этом определённую роль, но когда рассматриваешь два рубила, одно аббевильское, другое ашельское, нельзя избежать чувства, что в течение нескольких сотен тысяч лет, в видообразующей цепи появилось очень мало гениальных архантропов, которые модифицировали бы производственные стереотипы» (Леруа-Гуран: Жест и слово –Техника и речь, стр. 140)

Вначале орудия были лишь заменой зубов, затем они автономизировались, сформировали иную систему, и отсюда началось интенсивное развитие. Синтетическое орудие, о котором мы говорили, стало источником орудий. Точно так же, вначале, будучи органической эманацией, оно моделировалось по образу и подобию органа, который оно призвано было замещать (например: молоток = кисть + кулак). Такова основа миметического феномена: копирование того, что было животным или растительным; что соответствует приобретению элементов, которыми человек изначально не располагал, как если бы у него была тенденция возмещать иным, оригинальным способом, то, что было утрачено в ходе становления. В конце концов, встаёт вопрос о производстве новых предметов, неизвестных природе.

С тех пор в эволюции человеческого вида происходит кардинальное изменение: она происходит при помощи использования внешних, а не внутренних элементов. Орудие это уже не орган, вроде клешни у краба. Отсюда возможно формирование целой системы, внешней для физического тела, и эта система может превратиться в организацию, так, что внешняя эволюция орудий может вступать в конфликты с внутренней эволюцией, что означает конфликты жизни с не-жизнью, в то время как первоначальной целью было организовать не-жизнь как форму жизни. В наше время мы пришли к ситуации, когда не-жизнь доминирует над жизнью и подавляет её.

Понятным становится также навязчивое развитие техники, потому что за ним скрывается страх неспособности реформировать старое единство или сформировать новое. Фактически, как объясняет Леруа-Гуран в Жесте и слове, техника является продлением жеста, а орудие является результатом встречи жеста и материи (ср. в данном случае Человек и материя, Леруа-Гуран, стр. 320). Поскольку существует экстериоризация, освобождение, за ним происходит формирование нового единства: определённого поведения человеческого существа, овладевшего орудиями. Страх неспособности воссоздать единство связан с утратой уверенности в других сферах человеческого становления, связанных в свою очередь с феноменом освобождения-разделения, которое влечёт за собой всевозможные лишения.

Неспособность в течение долгого времени воссоздать единство, возможно, является, причиной противоречия между индивидом и обществом, мешающим осуществиться любому реальному единству. Именно здесь встречается феномен капитала, как основного агента разделения, отчуждения...

Техника также является основной определяющей чертой нашего вида, поскольку она формирует две новые сферы: осознание собственного действия - метод, и единство с физическими или искусственными феноменами, служащими основой для избыточного роста населения. Её развитие породило и продолжает порождать почти неизлечимые травмы из-за отделения от природы. На данный момент, вид стремится к формированию единства-тотальности вне природы, что подразумевает развитие техники для техники. Оставаться в нём, значит довольствоваться непосредственным самоутверждением, служащим реальной основой для этого феномена.

3 –

3.1. Обретение вертикального положения, развитие органов чувства дистанции: уха и глаза стали предпосылкой для возможностей разделения, возросших после возникновения речи и увеличения способностей мозга. Следовательно, необходим был механизм, препятствовавший этому феномену, иначе произошёл бы немедленный раскол общин. Им стала кожа, гарантировавшая поддержание союза. Кожа является органом осязания, в т.ч. его усложнённой формы, развитого контакта у приматов: «Тактильная коммуникация играет большую роль в жизни приматов. В животном порядке приматы являются контактными животными, как отмечал Харлоу». (Э. Монтагю: Кожа и осязание, Изд. Le seuil, стр.35)

Эту функцию кожи можно лучше понять, если принять во внимание тот факт, что она обладает ограничениями и что зародышевый листок, из которого она появляется, эктодерма, сам происходит из нервной системы (это феномен нейруляции: инвагинация эктодермы внутри эмбриона); отсюда, она становится отправной точкой для нервной системы и для различных других органов (это очевидно в некоторых зонах, таких как подошвы ног). Поэтому она становится самой важной поверхностью для стимуляции функций живого существа.

Для того чтобы хорошо понять роль кожи, надо принимать во внимание последствия обретения вертикального положения:

Рост объёма головы, суживание тазового отверстия; «развитие костей черепа по отношению к мембранам, содержащим его, происходит гораздо медленнее у людей, чем у обезьян в одном и том же возрасте беременности» (idem стр.41). Для того чтобы роды были возможными без опасности для жизни женщины, человеческий зародыш должен рождаться до того как завершится беременность. Человек при рождении является незавершённым, недоношенным существом. Вследствие этого необходим второй период беременности, внешняя беременность «Человеческая беременность относится к разряду долгих беременностей; тем не менее, вторая часть его развития происходит вне матрицы. С нашей точки зрения, беременность не заканчивается при рождении, внутриматочная беременность продлевается во внешней беременности (протекающей вне матки). Босток предложил считать концом внешней фазы беременности тот момент, когда дитя начинает ползать на четвереньках». (idem стр.43)

Для возбуждения кожи нужен орган. У большей части млекопитающих это язык: например, они лижут своё потомство; у более близких к человеку приматов и у человека это рука. Существует также полная последовательность в развитии какой-либо деятельности, облизывание заменяется манипулированием, более утончённой формой осязания.

3.2. Во время родов на кожу новорожденного воздействует матка, после рождения это выполняет рука.

«Доктор Баррон утверждает, что кожная стимуляция à posteriori может частично компенсировать недостаток стимуляции кожи во время самого рождения". (idem стр.53) А. Монтагю так же отмечает, что: «...долгая стадия схваток у женщины, и, в первую очередь, сжимания матки, обладают важной функцией, точно так же как облизывание и уход за новорожденными у животных. Они служат развитию зародыша, чтобы обеспечить оптимальное функционирование его жизненных систем после рождения». (стр. 54-55)

Здесь берёт начало важное для человека отношение между его рукой и половыми органами; их совместное функционирование не просто реализует воспроизводство, оно позволяет реализовать равновесие, позволяющее ему поддерживать связь с космосом (восстановление неразрывности).

У новорожденного такие действия, как массаж (ср., шантала у Лебуайе) или просто материнские (и отцовские) ласки стимулируют его развитие. К тому же происходит обратное действие, которую испытывает в первую очередь мать.

С палеонтологической точки зрения этот феномен ретроактивности должен был играть большую роль: поддерживать движение в сторону полного достижения вертикального положения, которое, будучи взятым само по себе, наверное казалось негативным приобретением: трудность поддержания равновесия, усталость, неспособность реализовывать некоторые важные действия на бегу, при прыжках и т.д... Кажется нормальным, что если бы в действие не вступило сочетание позитивных факторов, благоприятных для развития жизни, вертикальное положение могло бы быть достигнутым. Можно представить себе также определённый регресс, в частности, под воздействием окружающей среды. Точно так же можно понять, почему ни гориллы, ни шимпанзе не передвигаются, ни исключительно при помощи передних лап (и, следовательно, не обитают исключительно на деревьях) ни исключительно на двух ногах. Особенно важным в данном случае является положение руки ладонью кверху при перемещении.

Взаимоотношения между рукой и половыми органами позволяет нам понять необычное значение, которое приобретает сексуальность у человека, принимая функции не только воспроизводства, но также психологического равновесия, гармонизации, познания (через прикосновение), как об этом говорится в различных трактатах.

Тем не менее, сексуальность появляется далеко не сразу и не напрямую, будучи плодом процесса созревания молодого человеческого существа и взаимодействия с окружающими людьми; в онтогенезе заключается филогенез широкого поля применения, потому что он касается не только вида homo, но всего феномена жизни: сексуальность появилась много лет спустя после появления жизни.

На уровне нашего вида также является бесспорным то, что из-за наличия таких факторов, как - нарушение равновесия, подразумеваемое рождением (феномен, присущий всем млекопитающим), крайняя слабость-зависимость новорожденного и слишком большие возможности для последующей автономизации-разделения – стало необходимым, чтобы существовало некое желание, побуждение, потребность, сильное напряжение со стороны ребёнка по отношению к родителям, другим детям и взрослым. Такова функция неразрывности, преобладающей и проявляющей себя во всей своей глобальности в этих отношениях, потому что она включает в свою сферу мать, отца и других взрослых, занимающихся ребёнком. Кроме того, то, что принято называть привязанностью (нечто вроде отпечатка согласно этологам) появляется во взаимодействии между ребёнком, матерью и отцом. В отношении родителей проявляется ретроактивность, о которой мы уже говорили.

Функции кормления и удовольствия проявляются одновременно и совместно в динамике неразрывности (поиск контакта) и, в случае с удовольствием, становятся основой для сексуальности, которая поддерживает неразрывность во всей её силе в течение всей жизни человеческого существа.

Любовь является результатом процесса, в течение которого у ребёнка, матери, отца, а также, в меньшей мере, у взрослых и детей, окружающих этого ребёнка (при том, что община в наше время в своём структурном измерении сводится к нескольким людям) должны реализовываться различные феномены. Если они не реализуются должным образом, происходят фундаментальные нарушения в любви, осечки в её проявлениях у представителей разных полов...

Эти осечки в процессе формирования любви компенсируются умственной деятельностью, которая, благодаря воображению, создающему новые возможности, порождает призраки, вновь приводящие человека в равновесие[viii].

3.3. Осязание является важнейшим, первичным чувством, которым обладают различные органы, в каком-то смысле монополизирующим его, причём его роль модифицируется путём взаимодействия с другими органами; отсюда активное и пассивное осязание, моторное и сенсорное.

В процессе онтогенеза осязание в первую очередь осуществляется через рот: сначала оральность; затем приходит осязание рукой.

Два вида рефлекторной деятельности, оральная ориентация с хватанием губами, становятся двумя последовательными этапами развития копательных действий... Хватательный жест губ по отношению к соску и ареоле матери становится предтечей жеста рук, хватающих грудь, согласно Спицу это «архетип наших отношений с предметами» внешнего мира (idem, стр.82)

Губы сохраняют свою важнейшую осязательную функцию, благодаря любви, а также благодаря речи, при помощи которой осуществляется осязание на расстоянии (говорят же о трогательных словах!). Поэтому оральность является источником интенсивного наслаждения.

Также благодаря касанию рукой, происходит как бы упразднение разделения, происходящего при рождении, восстанавливающее чувство неразрывности параллельно с передачей родителями своего опыта, так что дитя становится уже не просто сегментом вида, прибавляющимся к большему сегменту, а скорее ветвью, распускающейся в момент родов.

3.4. В ходе развития человеческого существа присутствуют определяющие полюса: рот и оральность, рука и хиральность (не будем забывать смысл этого термина в химии), пол и сексуальность, мозг и мысль. Речь появляется в результате синтеза, позволяющего связать эти разные полюса, она осуществляется непосредственно через рот, но для своей полной реализации ей необходима деятельность мозга и в то же время она лучше всего выражает собой течение жизни, каковым является мысль: она должна высвобождаться, для того чтобы следовать за процессом жизни.

Мы говорим о полюсах, потому что фактически мысль, например, на деле является невидимой секрецией тела, она является непосредственным выделением мозга, проявляясь в речи, замещающей собой все остальные формы выражения. Речь идёт о секреции, благодаря которой возможно установление гармонии с внешним миром, со средой.

Следует обратить особое внимание на тотипотентность органов. Она, разумеется, не является у нас настолько же сильной, как у растений, которые могут регенерироваться при помощи всего лишь нескольких клеток; но этого достаточно для градиентов. В реальности старые функции сохраняются; рот сохраняет свою хватательную функцию, кожа свою чувствительность к свету, мозг свою эндокринную функцию и т.д.

Наконец, если рассматривать этот вопрос с точки зрения наслаждения, можно констатировать, что оно присутствует на уровне рта, руки, пола, а также взаимодействия между этими органами. С одной стороны можно прийти к выводу, что мозг является тем органом, в котором отражаются различные типы наслаждения, оставаясь при этом пассивным, не порождая наслаждение самостоятельно. Но при этом нельзя забывать о наслаждении, порождаемом мыслью: в мозгу присутствуют и течка, и оргазм.

Главное в этих различных моментах – это их нераздельность, поскольку даже будучи совершенными по отдельности, они не могут в изоляции друг от друга отвечать за полноту чувств испытывающего их человека. Оргазм одного лишь мозга в отрыве от других органов чувств находится ближе всего к мастурбации, оправдывающей отчуждение и автономизацию и препятствующей любому союзу.

Кожу, как орган контакта, союза, следует рассматривать как часть динамики воспроизводства, обновления человеческого бытия, как процесса, в ходе которого вид наиболее эффективно самореализуется, наиболее важного процесса антропогенеза.

3.5. Большая часть физических недомоганий происходит по причине отсутствия стимуляции кожи, из-за недостатка осязания. Этот недостаток зачастую происходит из-за умышленной практики индивидуализации человеческой жизни, из-за воли к отделению от животного состояния, от природы, из-за желания независимости, автономии. Поэтому, во время воспитания ребенка, для того чтобы закалить его и сделать более мужественным к нему стремятся не прикасаться, не ласкать его, не носить на руках!

Таким образом, происходит процесс нарушения неразрывности, полностью реализующийся в индивидуализации, т.е. в партикуляризации вида или, иными словами, его развития через единичность. Ясно, что появление индивидуализма является лишь гротескной карикатурой на этот процесс.

Феномен разделения становится возможным только после обретения человеком вертикального положения, но он становится реально действенным только с развитием культуры, в первую очередь, с появлением каст, классов, государства и т.д....

Государство также, представляя собой разделённую, абстрагированную общность, может выжить, только нарушая связи между своими субъектами: для того чтобы властвовать, надо разделять. Вследствие этого, все сообщества, в которых появляется государство, являются сообществами, в которых понижены сенсорные ощущения, обоняние и осязание. Кроме того, в государстве становится возможным соблюдение дистанции и недоступность некоторых индивидов (иерархия). Этот феномен наиболее наглядно проявился в Индии, где до сих пор существует каста Неприкасаемых.

На Западе христианство санкционирует и требует не только разделения между телом и душой, но также отрицания тела. «Может быть, наиболее верным было бы сказать, что табу на тактильность происходит из страха плотского удовольствия, напрямую связанного с христианской традицией во всех её вариантах. Одним из крупных негативных достижений христианства стало превращение тактильных удовольствий в грех» (idem стр.l78).

В общем и целом различия между крупными религиями происходят из различий между моментами, в которые они отделились от природы, легшими в их основу, а также в способах, которыми они подменили естественную общность искусственной.

3.6. Именно недостаток прикосновения, физического контакта вызвали автономное развитие органов чувств, потому что: «Только коже удаётся сочетать пространственное и временное измерения слуха и зрения, даже если ухо более эффективно для восприятия времени, а глаз для восприятия пространства» (там же стр.118). В свою очередь это облегчило разделение в мозгу.

Фактически, разделение между внешним и внутренним привело к автономизации пространства и времени, и именно органы чувств, способные воспринимать дистанцирование (ухо и глаз), оказались способными и к восприятию этих автономизированных элементов. В то же время значение другого органа восприятия, носа, уменьшилось; но оно сохранилось в тех языках, в которых слово, обозначающее чувство во всех формах, происходит от слова, подразумевающего обоняние (французский, итальянский, в то время как в английском оно выражается глаголами to smell, to feel). Возможно виной этому две причины: чередование обоняния и вкуса, придающее ему измерение контакта и его взаимодействие с дыханием.

Это разделение могло положить конец единству человеческого существа, если бы кожа не компенсировала своим глобальным, объединяющим осязанием то, что было разделено. Вот почему человеческие существа, чья кожа не стимулировалась материнскими и отцовскими ласками в детстве, с такой лёгкостью подвергается психическим расстройствам: шизофрении, паранойе, и т.д.... которые равным образом происходят из чувства незащищённости.

Процесс уничтожения мог захватить весь наш вид, как единый сверхорганизм. Вот почему религии, сменяя собой т.н. мифические, магические, до-логические и т.п. представления, об органической солидарности, как раз в момент разложения первобытной общины, вновь принесли с собой элемент неразрывности. В случае с христианской религией, Христос играет роль высшего посредника с непосредственной реальностью; причём его роль дополняется святыми и т.д.... Религии также являются выражением биологической потребности.

Вид не мог пережить подобное отрицание тела (равнозначное отрицанию природы, жизни) без риска истребления. Вот почему на Западе, где феномен капитала (фундаментальный элемент разрыва и разделения) установился раньше всего, в начале этого века зародился натуризм (или натуральная гигиена), которому в древности предшествовали схожие, но меньшие по размаху движения. Натуризм стал первым проявлением того, что мы называем биологическим измерением революции.

Это был отказ от разрыва с природой, начавшегося с ношения одежды.

«В Бали одевать ребёнка значит прикреплять его к телу матери. Это радикально отличается от того, что делают на Западе, где одежда напротив отделяет ребёнка от матери» (там же, стр.93).

Фактически, одежда обладает далеко не только защитной функцией; она обладает ещё и культурной функцией, выражая собой чувство принадлежности, различия, разобщение. Нынешняя униформизация вызывает, в качестве реакции, эксцентричность, и мода становится необходимой, для того чтобы гарантировать эту униформизацию, усложняя и обновляя её каждый раз (моде «следуют» и у моды есть «законодатели»). В наше время одежда всё меньше и меньше выражает собой эстетическое измерение вида и оригинальность человека, который её носит.

Частичное распространение натуризма, в первую очередь в летний, отпускной сезон, на Западе, происходит не столько из-за его интеграции в современное общественное устройство, сколько из-за властной необходимости восстановить, хотя бы на мимолётное время, контакт с природой. Кроме того, оно стало возможным из-за внутреннего подавления: реального прикосновения уже нет, остался лишь поверхностный контакт с природой.

В ходе всего процесса, который привёл к виду homo sapiens sapiens, кожа гарантировала функцию неразрывности и баланса, компенсирующего разрыв с природой и последующую фрагментацию общины. Однако, в какой-то момент, фактор культуры затормозил этот феномен, вызвав этим заболевание вида[ix]. Эта болезнь до сих пор заключается в реакции вида на непереносимую ситуацию, вид реагирует, для того чтобы жить, выживать, как это продемонстрировали В. Райх, А. Янов или Лоуэн, показывая до какой степени, индивид пользуется панцирем, позволяющим ему защититься, изолироваться, закрыться в безумии. Отсюда проистекает необходимость уничтожения этого панциря в целях высвобождения прикосновения, которое позволит людям вновь обрести конкретность и неразрывность с природой.

Рука обладает следующими функциями:

1. Хватательная техника.

2. Исследование мира путём контакта и смещения предметов.

3. Установление связи между живыми существами.

Первый пункт и часть второго сохраняются, в то время как третий является лишь результатом утраты конкретики, функция взаимного прикосновения в нём является скрытой.

В данное время, из-за развития робототехники, исчезновения прикосновения и тенденции к производству живого из неживого, в обход всего необходимого процесса-континуума: от минерального к органическому и затем к биологическому, функция руки становится поверхностной. Здесь присутствует громадный риск тотального нарушения природного равновесия. Что могло бы заменить руку и её роль в человеческой жизни? Фактически, в какой-то степени, можно представить себе снижение технической роли руки, потому что огромное количество функций сегодня выполняется не вручную, сопровождаясь преувеличением роли технической компенсации в процессе бытия живых существ в этом мире. Тем не менее, необходимо стремиться к сохранению всех функций руки, обратившись к тем сферам жизни, в которых она всё ещё может совершать технические действия и, в первую очередь, отказавшись от разделения труда, которое приводит к тому, что каждый человек выполняет лишь фрагментарную производительную деятельность, в результате чего у человека пропало глобальное развитие мира, что мешает его гармоничному психическому развитию. У человека постоянно отсутствует чувство совершенства, т.е. завершённости производительного процесса во всей его целостности. А ведь именно психика, самая хрупкая сфера, служит основой для всех видов человеческой деятельности через феномены представления и логической связи.

4 –

4.1. Если вертикальное положение и уменьшение величины зубов стали материальной основой для развития головного мозга, то зарождение речи стало его «нематериальной» основой. Благодаря речи головной мозг начинает развиваться, заполнять свободное пространство; это подразумевает, что прогрессирующее развитие речи начинается в тот момент, когда вертикальное положение уже реализовано (или это параллельная эволюция); значит, она была у австралантропов, что подтверждает наш тезис об их принадлежности к роду Homo.

Эта параллельная эволюция проявилась ещё в самом начале, потому что обретение вертикального положения даёт возможность гортани сместиться с её изначального положения сразу за глоткой, как у животных – что мешает им артикулировать многие звуки, необходимые для появления речи – к более глубокому положению, позволяющему расширить вибрации.

Рассматривать момент возникновения речи следует в его взаимосвязи с хватательным движением, вмешательством и их результатом, без которого их бы не было: представлением. Надо обратить особое внимание на вызванную им реструктуризацию человеческого существа, изменения в питательных, двигательных функциях и в воспроизводстве.

«Человек производит конкретные орудия и знаки, причём и те, и другие прибегают в мозге к одному и тому же фундаментальному инструментарию. Это позволяет нам предположить, что речь не только такая же характерная черта человека, как и орудие, но что они оба являются выражением одного и того же человеческого качества». (Леруа-Гуран, «Жест и слово – Техника и речь»)

Кроме того, следует принять во внимание, что для нас орудия из камня являются уже сложными орудиями, продуктами синтеза, как и речь.

«Техника это заодно и жест, и орудие, организованные в цепь посредством самого настоящего синтаксиса, дающего операционным сериям как их неподвижность, так и их гибкость. Операционный синтаксис предлагается памятью и зарождается между мозгом и материальной средой. Если продолжить параллель с языком, мы увидим здесь присутствие одного и того же процесса». (idem стр.164)

Надо отметить, что техника фрагментирует реальность, это сегмент, упорядочивающий её по-иному; речь делает то же самое. В обоих случаях целостность нарушается там, где появляются зародыши деспотизма речи и техники.

Поэтому, можно составить палеонтологию речи, начиная с изучения орудий. Леруа-Гуран также показывает, что на уровне австралантропа, зинджантропа, существует орудие, делающее необходимой лишь одну серию жестов, а значит определённое количество операционных цепей низкого уровня; в то время как у архантропов, производителей пяти или шести форм орудий; присутствует уже двойная серия жестов; что подразумевает операционные цепи повышенного уровня.

Точно так же можно составить более непосредственную, органическую палеонтологию, изучая форму нёба, челюсти, значение части черепа, отвечающей за зону речи, или артерии, доставляющей кровь в эту зону и т.д.… у ископаемых форм.

Результаты этих двух подходов совпадают, что позволяет предположить высокую древность речи.

Речь смогла быстро обрести своё положение,  потому что она предложила немедленные преимущества: возможность общаться ночью или при осуществлении определённых видов деятельности; в то же время она сделала возможным увеличение эффективности, потому что увеличилось количество людей, способных сотрудничать друг с другом – самый важный фактор для реализации изобилия и роста наслаждений.

4.2. Речь обладает функцией восстановления равновесия в том смысле, что позволяет рту вновь обрести подвижность, которую он утратил, когда она перешла к руке с орудием. Тем не менее, не стоит думать, что существовал какой-то период ротовой неподвижности, потому что перемещение подвижности происходило не за один раз, можно предположить, что в той мере, в какой рука присваивала себе эту техническую подвижность, рот приобретал другой её вид, фонетический. Это значит, что моменту возникновения речи предшествовал период, в который люди издавали звуки, в прогрессивной мере обретавшие всё более и более устойчивые значения: это была вторая сигнальная система по И. Павлову и преодоление непосредственности. Иными словами, речи предшествовал эмоциональный язык с нечёткими значениями: крики и т.д...

Речь вырабатывается параллельно с языком жестов, который сам в свою очередь стал партикуляризацией телесного языка, вроде лицевой мимики у обезьян. Можно также предположить, что речь инкорпорировала все эти языки и стала синтезом деятельности, выражающей определённое поведение. Поэтому, она делает возможным глобальное участие всех в одном действии, в одном ритме, в одной песне; это продолжение жеста, это жест самовыражающегося тела; ещё не фрагментированного тела, потому что вначале речь была крайне специфическим феноменом.

Речь также обладает связывающей функцией, усиленной её ролью в размножении и контакте между членами общины: во время беременности, голоса матери и отца играют свою роль в развитии ребёнка, более того, в самом начале, слова видимо пелись и, следовательно, обладали более подчёркнутым ритмом, чем теперь. Слово является дальним контактом; оно усиливает прикосновение и завершает его. При этом речь порой доставляет удовольствие, и можно предположить, что в какой-то мере ритм голоса совпадает с ритмом матки и других органов, таких как сердце.

Вследствие этого в функции удовольствия устанавливается полное равновесие между ртом, в котором фонация и питание являются источниками наслаждения, и половыми функциями размножения.

В гармоничном развитии человеческого существа, эта общая функция действует в ритмичной манере в том смысле, что в некоторые моменты, это одна из зон общего целого, поляризующая удовольствие, в то время как остальные действуют на заднем фоне, в качестве резонанса; в другой момент точно так же действует другая зона и т.д. Напротив негармоничное развитие в лишениях приводит к тому, что начинает доминировать одна из зон, и всё удовольствие реализуется через неё; есть также существа, у которых оральные функции являются исключительными, как в питании, так и в речи, в то время как у других всё заполоняет собой сексуальность.

Это калечащее негармоничное развитие сохраняется и в наше время. В том, что касается почти исключительного преобладания сексуальности, о ней были выстроены теории: З. Фрейд и вся школа психоанализа, возвели её в ранг сущности человеческого бытия. Делая это, З. Фрейд не отдавал себе отчёта в том, что он занимался интерпретацией глубокого нарушения органического равновесия (происхождение которого здесь нет смысла обсуждать в деталях) и что существует орган или часть организма, стремящаяся к реализации всего процесса. Фактически любая постоянная функция, - здесь функция наслаждения, подразумевающая связь между живыми существами и миром – реализуется из гипертрофированной зоны, говоря биологическими терминами.

Координация трёх составляющих функции наслаждения находится в зависимости от мозгового аппарата. Я предпочитаю говорить о мозговом аппарате, потому что в реальности действует он весь, а не только один мозг; учитывая одновременно феномен рассудка, я отделяю мозговой аппарат от остального тела, для того чтобы облегчить изложение данной идеи. В организме для каждого вида деятельности находятся зоны, которые более активны, чем другие.

Отсюда вытекает, что наслаждение связано с представлением. Человеческое существо, действуя в настоящем, представляет себе свою деятельность. А если учесть, что представление можно сохранять в памяти, любое восприятие, например, неизбежно становится прямым продуктом связи с миром и представления. Ясно, что, по мере развития вида, представление стало очень важным элементом, заложив основы для врождённых представлений, направляющих людей к их связям между собой и с миром. Отсюда любое противоречие между связью с миром и представлением является моментом кризиса для вида, как это случается в мире науки.

Это врождённое качество не является трансцендентальной данностью, внешней по отношению к непосредственному человеческому существу; это неизбежное следствие его биологической организации, приобретённой в процессе антропогенеза.

Изначально вербальный язык обладал специфическим измерением: он усиливает сплочённость функций (питание, двигательные функции, использование орудий, воспроизводство и т.д.), а также человеческих существ между собой. С этого момента вплоть до формирования предлобовых центров у Homo sapiens sapiens, существует определённая жёсткость, не позволяющая раздробляться различным элементам, вроде речи, техники, или представления.

Тем не менее, можно считать, что изначально речь играла роль симуляции деятельности и что в ней заключается зародыш опытной деятельности (в научном смысле). Эта симуляция реализовалась впоследствии в планах, схемах, и, возможно, в наше время в компьютерах.

Эта способность связана со способностью к обозначению, означиванию, существенным образом влияющей на процесс представления. Кроме того, речь усиливает способность к рефлексии, становясь её основанием, потому что она провоцирует нечто вроде исследования того, что происходит, а это не просто словесное описание пережитого опыта.

Язык также неотделим от мысли, эта функция позволяет ему лучше всего реализовывать представление, которое становится не непосредственным, осуществляясь через осознание и действие, потому что она развивается в познающем, воспринимающем человеке в качестве элементов познания и восприятия. Тем не менее, нельзя сказать, что речь выражает всю мысль; конечно, существует мысль без речи и, кажется, что в индуизме и буддизме совершаются попытки найти такую мысль; тотальное течение мыслящего, познающего бытия, которое чувствует свою неразрывность с космосом, поскольку между ними нет разделения, выбора, отбора, избирания и т.д., это течение не канализируется на уровне головного мозга в сегментах, появляющихся через формирование сознания[x].

Речь полностью отображает часть мысли человеческого существа, как его тотальной деятельности; ту его часть, которая не высказывается и определяется как бессознательное,  т.н. «оно» Г.Гроддека.

Ещё один аспект функции неразрывности, реализующийся благодаря речи, проявляется в передаче, которая является не просто синхронной, осуществляясь между современными друг другу существами, но также диахроничной, осуществляясь между представителями следующих друг за другом поколений, глобальным образом включая в себя мысль, т.е. тотальную деятельность вида.

Речь интимно связана с обучением, со способностью усваивать новые знания о глобальной деятельности вида, что определяет наш вид, как сумму субъектов отдельных действий в той мере, в какой каждое отдельное действие становится в возрастающей мере необъятным так, что его нельзя постичь непосредственно на индивидуальном уровне.

Ясно, что обладание органом, резюмирующим всё человеческое становление, позволяет каждому компоненту вида потенциально позиционироваться на уровне происходящего: головной мозг, скрывает необходимость наследственной передачи генетического типа, которая была бы слишком жёсткой, будучи перегруженной инерцией и препятствуя всем возможным вариациям и непосредственному познанию.

4.3. С обретением речи появляется то, что принято называть культурой, т.е. то, что из природных условий разрабатывается видом и становится основой его дальнейшего развития. Т.о. создаётся возможность отделения от природы и всех остальных возможностей, появляющихся после этого отделения. Этот феномен тем более важен, что речь является синтезом деятельности вида и что в той возрастающей мере, в какой он становится посредничеством между членами общины, эта деятельность начинает фигурировать в качестве чётко различимого феномена, отдельного от природы, в этой деятельности люди вновь обретают себя и основывают свой вид, отсюда ускорение процесса разделения и дистанцирования.

Таким образом, процесс разделения становится частью антропогенеза; он усиливается с индивидуализацией, и здесь следует указать ещё одну функцию неразрывности в речи, функцию стирания разделения, заполнения бреши.

Не менее важно указать, что речь влияет на все остальные функции, что она подчиняет их себе и этот импульс определяется её генезисом: необходимостью установления связи, контакта; любая деятельность должна становиться означивающей. В этом смысле речь является фундаментальным элементом представления, и для её развития необходимо, чтобы любая деятельность осуществлялась сама в себе в соответствии со своими характеристиками и означивающими действиями; происходит раздвоение, непосредственное действие и опосредованное, означивающее действие. Точно так же процесс употребления пищи является не просто деятельностью, стремящейся к утолению голода и усвоению определённого количества энергии; оно точно так же сигнализирует об определённом поведении в окружающей среде и становится признаком участия в общине. Любой человек означивает себя в своей данной системе координат, для того чтобы быть признанным.

Происходит нагрузка всей деятельности, которая становится мета-деятельностью; это нагрузка всё больше и больше определяет собой вид.

Можно точно так же представить себе появление означивания в качестве основы языка, свойственного определённым видам деятельности или объектам вида, чем-то вроде компенсации, действующей на уровне всего тела, препятствующей чрезмерной поляризации, нарушающей равновесие организма.

Иными словами: речь идёт о деятельности, о вмешательстве, о позиционировании в человеческом континууме. Тем самым, сохраняется контакт, потому что действие также приводит к автономизации. Следовательно речь позволяет вновь восстановить неразрывность.

Под воздействием речи всё становится означивающим, всё можно теперь перевести в слова, т.е. происходит экзальтация символической, семиотической деятельности.

Здесь есть ещё одна опасность: рассматривать исключительно знак и утратить из вида систему ориентиров, поддержку. Этот вид автономизации часто вызывает проблемы. Ясно, что в момент возникновения она ещё бездействует, однако важно подчеркнуть её наличие, для того чтобы понять травмы вида.

Говорить – это акт воли и, в качестве такового, сказали бы мы, этот акт характеризует способность к различению, а также, и это новый аспект, к реактивации усиления представления, что почти придаёт ему материальность, от которой говорящий может дистанцироваться, тем более, что речь предоставляет большие возможности для симуляции (функция, благодаря которой проигрываются многочисленные возможности), а это служит началом для процесса автономизации, который, под воздействием различных факторов реализуется полностью и превращает речь в деспотичный, отчуждающий элемент.

На Западе сами обозначения речи указывают на этот феномен: muthos и logos.

Для того чтобы осознать их значение, надо обратиться к периоду, предшествовавшему обретению речи. Живое существо словно бы поглощается своим представлением, они оба формируют единство, в котором нет разделения между двумя движениями, служащими основой последнего: проекцией живым существом внутрь самого себя окружающей его среды, и проекцией его внутреннего бытия вовне: на территорию.

С речью появляется дистанция между человеком и территорией и начинает осуществляться нечто вроде диалога, который, в определённый момент, происходит через сокрытие бытия, поддерживающего это представление.

Как мы сказали, речь начинает реализовываться в ходе отделения от природы, позволяя нашему биологическому виду благодаря вышеозначенным феноменам, заполнять бреши и в то же время поддерживать их (путём заклинаний), и представлять себе этот основополагающий момент частного становления. Именно это выражает собой миф, потому что миф – это рассказ, слово об основополагающем элементе (М. Элиаде). Абсолютно очевидным, прозрачным феноменом в мифе является интерпретация происхождения этноса, который в этом мифе рассматривает себя как олицетворение всего вида. Миф – это парадигма, потому что он постулирует, что определённое действие свершается в определённый момент жизни вида, которому не обязательно позиционироваться в континууме жизни, он не обладает ни концепцией времени, ни историей, ни даже происхождением. Речь идёт об основании вида, которое часто толкуется как акт метаморфозы, радикальной трансформации; это также самооправдание по отношению к природе.

Здесь важно то, что миф становится основополагающим моментом и представляет создание вида. Можно сказать, что любой миф о создании является представлением партикуляризации вида в лоне континуума жизни, чреватом разделением. Этот феномен не может быть действенным, и вид не может продолжать своё развитие в этом новом измерении, если он не реактивирует первозданный момент, отсюда ритуалы, практики и т.д., которые мы здесь анализировать не будем. Достаточно указать на этот факт, как ещё один аспект парадигматического решения мифа, для того чтобы охарактеризовать центральную роль речи для вида.

Эта интерпретация мифа подтверждает тезис Г. де Тарда («Законы имитации») о центральном месте имитации (которая является феноменом повторения) как инстинкта, как абсолютно бессознательного феномена (нечто вроде сомнамбулизма, как говорил он). Имитация соответствует также представлению М. Жусса, для которого миметизм занимает центральное место, действуя не только в отношениях между людьми, но также в их отношениях с другими живыми существами и природными явлениями.

Однако, откуда эта необходимость ориентироваться на первозданный момент, или на некий символический момент? Эти авторы не отвечают на этот вопрос, или даже замалчивают его. На него нельзя ответить, если не помнить о факторе небезопасности, неуверенности и даже тревоги, сопровождающих отделение от природы. Непосредственность, очевидность упраздняются. Отсюда необходимость в повторении акта, основополагающего новое становление, для того чтобы избежать разрушения, конца света. Этот феномен расширяется с возникновением Homo sapiens sapiens.

До тех пор пока различные общины не отделились полностью от природы и не пережили полную фрагментацию в связи с движением меновой стоимости, миф оставался основным, доминирующим представлением. Затем, с концом устной традиции и последующим появлением письменности, акт говорения стали обозначать как логос, подразумевая собирание, соединение и идею организованного дисциплинированного дискурса, направленного на покорение истины (статья Миф, Encyclopédia Universalis).

Мутос – это продукт излучающейся мысли, ещё не прошедшей через разделение между внутренним и внешним, логос – это линеарная мысль. Во время смены мутоса логосом, в связи с возникновением классовых обществ, произошла глубокая девалоризация первого, он был представлен как «слово, служащее созданию благотворных или зловредных иллюзий» (Encyclopedia Universalis), но тогда ещё нельзя было упразднить миф, что стало бы преждевременным одомашниванием мысли в процессе, противостоящем мифу, но принимающем на себя мифические ценности (ср. намного позже миф науки).

Эти два момента эволюции западного человечества выказывают один и тот же вид биологической деятельности с различной направленностью. Лучше всего они отражаются в представлении, возникшем в не совсем западной зоне, хотя и заложив основы западной мысли: в иудаизме. Бог это слово: «Бог сказал «да будет свет» и был свет». Оно вновь проявилось в христианстве, как в реформистском движении, проповедующем благое слово, евангелие.

Речь начинает определять собой вид, и это происходит далеко не только на Западе. В Африке до сих пор сохраняются традиции бесед между мужчинами всего племени, как, например, в практике Догонов, что указывает на фундаментальную роль языка у них (ср. то, что говорит Оготоммели в Боге воды М. Гриоля), причём у них наблюдается параллель с греческим логос сперматикос. Эта концепция рассматривает слово, как оплодотворяющий элемент (что указывает на зарождение этого феномена одновременно с появлением сельского хозяйства) и присутствующее в отношениях между собеседниками среднее звено: отношение говорящего к слушающему с переменой ролями, в ином случае не было бы действенного диалога. Вследствие этого можно сказать, что все по очереди оплодотворяют и оплодотворяются, выступают по очереди в роли мужчин и женщин, реализуя таким образом андрогинность, которую некоторые народы считают стадией, предшествующей современному виду. Это мечта о неразрывности.

Здесь можно обнаружить измерение наслаждения оральностью и миметизмом, действующими между различными полюсами: половыми органами, рукой, ртом.

Речь также приводит к изменениям в поведении вида и сама изменяется под влиянием его образа жизни в связи, например, с возникновением сельского хозяйства и седентаризацией, способствующей линеаризации мысли и уменьшению излучения языка, его полисемии, в то же время осуществляя процесс познания, как оплодотворение, позволяющее представлять себе речь в качестве органа (Н.Чомский) реализации представления.

В ходе столетий произошло вырождение мифа в сказку, рассказ, но в них он выжил и вновь обрёл определённую эффективность, как, например, в наше время в научной фантастике.

Речь прошла схожую эволюцию: никто сегодня не даёт оплодотворять себя, никто не слушает, искусство беседы, как умение слушать в первую очередь, давно утрачено, никто и не способен оплодотворять сегодня. Речь служит лишь передаче сообщений, указаний социального порядка определённого капиталом. Отсюда, можно понять, почему раздувается сексуальность, потому что этот вид деятельности необходимо экзальтировать, для того чтобы он мог оживить наслаждение, исчезнувшее с оральностью. Поэтому половые извращения можно рассматривать, как попытки восстановить равновесие, обращённые на другие живые существа или на протезы, в поиске утраченного.

Наконец, один из основополагающих элементов мифа: необходимость позиционироваться после момента разрыва с природой, продолжающегося в наши дни. «..., но палеонтология присоединяется к мифу в этой психологической и моральной потребности позиционироваться... Все науки о том «кто я?», «где я?» в реальности играют ту же самую роль, что и мифология». (Леруа-Гуран). Если не позиционироваться, не будет представления и, следовательно, любая деятельность будет сталкиваться с препятствиями.

Начиная с момента упразднения разрыва, больше не существует «физиологической и моральной» потребности в позиционировании, потому что появляется участие в тотальности. Тогда не может быть тоски! Вот почему наш этюд стремится в первую очередь позиционировать блуждания человечества, для того чтобы понять настоящий момент нашего становления и выявить данные другой динамики, без постулирования первозданного акта. Это подразумевало бы полный разрыв с прошлым. Мы много раз повторяли: различные возможности,  проявляющиеся в нашем движении, являются нашим самоутверждением в процессе становления вида. Сам вид является интеграцией различных возможностей.

Мы так подробно остановились на мифе, потому что его создание предшествовало появлению вида Homo sapiens sapiens.

5 –

5.1. С огнём в развитии нашего вида появляется фундаментальный элемент, который приводит нас к современному человеку (антропогенез).

Функция неразрывности действует с самого начала, потому что место, на котором разводят огонь, очаг, является местом объединения общины, в котором исключены чисто индивидуальные действия; кроме того, неразрывность обладает тем смыслом, что огонь мог быть произведен лишь скоординированными действиями руки, речевых органов, мозга.

Овладение огнем произошло не для достижения какой-то практической непосредственной цели, приготовления пищи, воздействия на сырые материалы и т.п... потому что для этого нужно было бы, чтобы люди сначала приобрели опыт приготовления пищи или заинтересованность в обработке материалов. В то же время, его непосредственное использование, возможно, было вначале связано с необходимостью защищаться, что вызвало волю к овладению огнем.

Огонь – это продукт познавательной деятельности вида, которую некоторые сводят лишь к игровой деятельности, которая, по крайней мере, могла заключаться в комбинировании возможностей, но которая должна была выражать собой волю к вмешательству в окружающий мир, эту постоянную характеристику нашего вида. В этом отношении, хорошо было бы отметить, что в самом начале, открытия находились вне сферы практического применения. Они провоцировали стремительные изменения в жизни вида, который их интегрировал в эту сферу в такой степени, что в какой-то момент он смог начать модифицировать, улучшать её. Но познавательная деятельность всегда остаётся вне этой сферы, вследствие чего возможны переводы открытий из одной сферы в другую.

С исторической степени сфера производства начала в растущей мере преобладать и мобилизовать все остальные виды деятельности, находящиеся вне её, для увеличения собственной эффективности.

Кроме того, порой случается, что человек не реализует свои проекты вне сферы непосредственного применения (то, что в определённом контексте некоторые называют священным), он начинает действовать на непосредственном уровне. Как предполагается в нашем труде, эти сферы нераздельны, судя по всему, именно для улучшения своих представлений о сфере священного, человек приходит к открытиям, касающимся другой сферы (ср. И. Кеплер, И. Ньютон и т.д...). Они находятся в неразрывной связи, и любое действие в одной из них оказывает влияние на другую.

5.2. Благодаря огню, вид столкнулся с феноменом трансформации, метаморфозы, который он будет стремиться контролировать в возрастающей мере; так родятся кухня, керамика, металлургия и т.д... Сила созидательного производства, воображения, теперь превозносится, потому что усиливает вид. В то же время вид притягивает эта динамика вмешательства-овладения, которая приводит его к различным приобретениям и, для того чтобы гармонизировать свои знания, для него становится необходимым увеличение возможностей представления.

Огонь создаёт возможности и формы (ср. например, тени), которыми можно манипулировать. Вследствие этого, с ним вид оказывается в присутствии фермента воображения, потому что огонь открывает недоступный до этого мир. Отголоски этого можно услышать в мифе о пещере Плутона.

Благодаря своей подконтрольности, он позволяет создать полюс знания, отталкиваясь от которого путём аналогии и метафоры (функция неразрывности) вид может представить себе, понять, вообразить такие феномены как жизнь, любовь. Это один из лучших инструментов познания, способствующий выработке более обширного представления, чья последовательность должна быть строгой (предпосылка логики), потому что иначе она окажется бездейственной, бесполезной.

Благодаря этому факту, если рост мозга является одним из фундаментальных элементов, позволяющих овладеть огнём, это же приобретение заставляет вид развивать воображение, потому что иначе он не смог бы производить представления, способные включать в себя всё то, что порождает непосредственная деятельность, и позволять ему т.о. реализовывать свой процесс жизни. Это давление объясняет появление предлобовых долей. Интересно отметить, что недавние открытия показывают трудность проведения разделительной черты между Homo erectus и первыми sapiens, так, что некоторые учёные относят последнего к эпохе 150 000 лет назад (ср. случай человека из Броукен Хилл); точно так же, как и трудность установления точной даты овладения огнём, которое могло происходить в различные периоды, разделённые долгими интервалами и в различных местах [xi].

Эта связь между Homo erectus и Homo sapiens sapiens очевидна не только на анатомическом уровне: на уровне роста способностей мозга, например, но также на уровне культурно-технического развития; помимо улучшений в формах орудий после овладения симметрией, следует отметить прогресс в строительстве жилья и производства в более автономизированном мире, подразумевающем возможное разделение, появление эстетического измерения. Всё это лишь способствовало развитию речи и мозга.

Оказывая давление на производство воображения, развитие вида усиливало роль собственной внутривидовой неразрывности, потому что воображение укрепляло его, хотя оно равным образом и усиливало возможности нарушения этой неразрывной связи (Б. Спиноза).

5.3. Огонь также нарушает неразрывность, потому что порождает возможность отделения общины от окружающей среды, как от её живых составляющих (защита от хищников), так и от её климатических условий. В этом смысле вид выходит за рамки времени года, процессов развития естественных циклов и начинает преодолевать свой биологический детерминизм.

Происходит первый важный разрыв с феноменом жизни в той мере, в какой, для того чтобы развести огонь люди начинают уничтожать её. Но это был очень ограниченный процесс в самом начале, с одной стороны из-за практической трудности разведения огня (растения не всегда являются сухими), с другой из-за бессознательного, врождённого нежелания убивать!

Овладение огнём стало предпосылкой становления вне природы в её непосредственном измерении, реализовавшегося в металлургии и приготовлении пищи.

Наверняка известно, что в первые времена люди хотели воспроизводить природу и подражать ей, выражая этим свою глубокую связь к природе, но поскольку они интегрировали свои открытия в сферу непосредственной производительной жизни, происходила растущая автономизация и отделение, как это видно, например, из изучения эволюции алхимии и её наследницы, химии.

Огонь, позволив увеличить сферу жизни, привёл вид к большему отделению от окружающей среды, благодаря громадному развитию техники. Но имитация природных феноменов свидетельствует о воле к поддержанию союза с природой, нарушаемого технической деятельностью.

5.4. С возникновением сельского хозяйства огонь порождает радикальный разрыв. Фактически, именно при помощи огня, люди неолита распахали огромные территории, на которых они начали культивировать растения; совершенно отдалившись от первоначального природного состояния – которое начало приобретать антропоморфные черты – порождая острый разрыв, упраздняя первобытную непосредственность.

Разрыв происходит также потому, что, благодаря огню, происходит усиление возможностей индивидуализации. Многие учёные так настаивали на противоположном аспекте огня, что его начали считать элементом «социализации», как если бы индивидуализм мог существовать в ту эпоху.

При этом скрытой оставалась его разъединительная функция и до сих пор остаётся недопонятым тот факт, что огонь стал его дальней предтечей, потому что именно благодаря реализации необходимой степени безопасности общины, внутри неё произошёл рост различных возможностей, вследствие которого начало функционировать воображение вида. С этих пор индивид должен воспринимать себя как продукт воображения вида.

5.5. Возможно, огонь стал одним из первых факторов познавательного процесса, потому что легко провести аналогии между порождаемым им жаром и жаром, порождаемым жизнью, любовью. Тем не менее, трудно утверждать, что овладение огнём произошло благодаря сексуальному желанию, хотя впоследствии сексуальность могла сыграть свою роль в представлении механизма его производства.

В том, что касается жизни, отношение огня к ней считалось настолько тесным, что некоторые народы считали возможным оживить мертвеца, поджигая его, отсюда практика кремации.

Когда появилась динамика чистого и нечистого, вслед за появлением запретов, огонь получил новое предназначение: функцию очищения (кремация отныне производится и в этих целях).

Очевидно, считалось также, что огонь обладал связью с солнцем, и они оба с любовью и сексуальностью, особенно после введения сельского хозяйства, с которым зародилось почитание оплодотворяющих сил: солнца, как фаллоса с зажжённой головкой, оплодотворяющего землю, которую он пронзает вечером, чтобы выйти из неё утром.

Наконец, нельзя не упомянуть отношения между огнём и светом, потому что связь с днём и небом усиливается огнём. Свет также обладает большим значением в манихейской мысли, функционирующей в лоне фундаментального дуализма между тенями и светом. Последний становится автономизированным представлением разъяснительного принципа, наиболее рациональной формой которого становится Просвещение = Aufklârung.

С автономизацией власти, огонь начинает становиться атрибутом суверенов, как земных, так и небесных, благодаря своей разрушительной силе, способной сеять огонь и подчинять себе волю других, или благодаря своей очистительной силе у христиан.

Овладение огнём становится определяющей характеристикой огромного цикла развития вида: по крайней мере 400 000 лет назад, начиная с механического движения начинается производство жара, огня; в конце XVIII века, жар позволяет начать производить механическое движение: паровую машину.

Затем производство ядерной энергии становится началом нового отношения к огню.

Эти несколько замечаний по поводу огня позволяют нам – прослеживая его эволюцию до наших дней – взглянуть на него с новой точки зрения. Начиная с того момента, когда люди осознают его разрушительную силу, огонь уже не может фигурировать в качестве простого средства, доставляющего удовольствие давать блуждать своему воображению, не говоря о необходимом отказе от его использования для уничтожения «сорняков», скошенной травы или остатков урожая.

Человеческий вид должен занять новую позицию по отношению к огню, как и к остальным трём элементам: воздуху, земле, воде (которые можно рассматривать в качестве общих эквивалентов), ради утверждения другой модальности бытия, другой реальности.

6 –

6.1. Возникновение Homo sapiens sapiens связано с освобождением лицевой зоны и развитием предлобовых долей мозга, стимулирующими развитие воображения [xii] (исчезновение тесных связей между нервным центром и органом, с появлением большого количества возможных связей между различными частями мозга, при присутствии нейронов, хотя и не связанных между собой), всех действий (в полном смысле слова, включая теорию и практику) не предопределённых исключительно биологической схемой, заложенной в мозге. Часть мозга при этом можно рассматривать, вслед за Леруа-Гураном, как технический мозг. В нём, согласно Леруа-Гурану, постоянно происходит разблокирование, размыкание, благодаря которым развивается воображение, как функция неразрывности в той мере, в какой она делает возможным представление о целостности человеческого существа и среды его обитания, и в первую очередь благодаря тому, что оно предоставляет возможности для интеграции данных континуума; вид благодаря воображению способен объять мыслью вселенную. Его возникновение указывает на неразрывность эволюционного толчка, приведшего к появлению растущей эффективности возможных вмешательств в окружающий мир.

На уровне познавательной деятельности, очевидно, что способности к обобщению знания от одной сферы к другой, возможно более широкой, к аналогии, метафоре – т.е. к необходимым для функции неразрывности операциям – стали возможными лишь благодаря воображению.

Предлобовое разблокирование в конечном итоге приводит к формированию мозга, это фундаментальный момент антропогенеза, характеризующийся синтетическими операциями, в том смысле, что он интегрирует предыдущие достижения. Одновременно, это подразумевает, что его развитие не может реализоваться полностью, если не разовьются полностью другие органы, рука, гортань и т.д... значение которых фундаментально для антропогенеза; в то время как, начиная с этой стадии, новая структура мозга приобретает влияние над остальными органами.

Мозг является органом знаковой деятельности, отсюда первостепенное значение речи, второй знаковой системы; а также конфронтации[xiii], позволяющей виду позиционироваться и, следовательно, эффективно адаптировать своё поведение к новой функции преобразования окружающей среды; с приобретением памяти он также становится органом запоминания, или опосредованной памяти в отличие от памяти непосредственной, представляющей собой прямой отголосок жизненных событий в живом существе и их остаточное действие; мозг связывает человека с космосом и именно в нём начинает действовать воображение; это орган интеграции, которая является способностью не просто суммировать различные элементы, но также включать их в одно целое, связывать их с ним, что подразумевает последовательность; кроме того, это орган представления, которое переводится в непосредственное, практическое действие.

 Все эти функции действуют в связи друг с другом. Воображение также увеличивает способность к знаковой деятельности, а значит и речи; всё обретает своё значение, и это увеличивает способности к интеграции данных. Эти способности, одновременно регулируя процесс жизни вида, находятся в тесной связи с воображением, как с самой характерной чертой вида.

Эта взаимозависимость оказывается чреватой последствиями, если учесть, что воображение обладает и другим измерением, которое позволяет ему участвовать в функции нарушения неразрывности, вызывая появление возможностей, закладывающих основы для отделения от непосредственной среды. Фактически, если при помощи воображения вид открывает какую-либо возможность, нарушающую неразрывность его становления, это заставляет его предпринимать интегрирующие усилия для восстановления этой неразрывности, что становится возможным исключительно на уровне воображения, а значит воображение всё ещё задействовано в этом процессе. И следует отметить, что оно действует в нарушенной неразрывности лишь потому, что она была нарушена, а это вызывает у человека отделяющееся поведение, потому что теперь он может представить себе различные возможности и модальности непосредственной реальности, континуума; или то, как, после разрыва с природой, он может создать точки опоры для отделения и диверсификации.

Эти функции находятся также в связи с радикальным детерминизмом человечества, как биологического вида, чей процесс жизни развивается в интенсивности и рефлексивности. Последняя может реализоваться только если не исчезнет общая реальность, в которой она действует. Отсюда повышенная роль памяти, поскольку она сохраняет в каком-то смысле всё происходящее в жизни. То же самое касается представления. Это одновременно выдаёт потребность вида в сохранении неразрывной связи со всем феноменом жизни в тот момент, когда он стремится отделиться от неё (ср.1.8) [xiv]

6.2. Возникновение воображения, как основной функции, усиливает измерение Gemeiwesen у человека и напрямую сказывается на речи. Появление возможностей проявляется через последнюю, и одной из его самых острых форм является отрицание.

Можно предположить, что отрицание в простой форме утверждения какого-либо отсутствия, должно было предшествовать возникновению Homo sapiens sapiens, но отрицание в продуманной форме, одновременно утверждающее (в присутствии) другую, исключительно воображаемую реальность, действующую исключительно в представлении, могло появиться лишь намного позже, потому что в этом случае необходимо воображение, иначе человек наталкивается на пустоту. Необходимо определённое психическое развитие, для того чтобы он мог это выдержать, отсюда необходимость в заменах.

Потом появилось отрицание в форме отказа, которое служит основой радикального нарушения неразрывности, в то время как отрицание в виде утверждения отсутствия может происходить лишь в неразрывности. Тем не менее, нельзя игнорировать тот факт, что отрицание отсутствия может быть, напротив, утверждением неразрывности через отказ от отделения, это лишь способ поддержания контакта с человеком или вещью.

Эта возможность отрицания в его новом измерении с утверждением возможностей, связана с диверсификацией, происходящей в человеческом виде, которая в своё время могла дойти и до «кладизации» (формирования новых видов по А. Леруа-Гурану), одной из тенденций феномена жизни. Фактически, этот феномен остановился на формировании этносов, характеризующихся определённым языком, отличающимся от других, который создаёт барьер для понимания между различными этносами, что приводит, из-за крайней затруднённости образования союзов, к появлению изолятов, а это в свою очередь обычно служит отправной точкой для возникновения новых видов. Этот феномен обладает палеонтологическим значением, потому что каждый этнос стремился утвердиться в качестве вида, зачастую отрицая принадлежность к нему других этносов.

Следует отметить, вновь увязывая этот феномен с современностью, что только благодаря повсеместному распространению капитала по поверхности планеты, риск кладизации был окончательно остановлен, но это произошло ценой уничтожения особенностей и существенного обеднения человеческого наследия. Оно же одновременно выделило силу процессов диверсификации и объединения и поэтому сегодня необходимо рассматривать феномен капитала в палеонтологической перспективе, для того чтобы установить границы стадии экспансивной деятельности человеческого вида, а также задаться вопросом о способах обретения нового природного равновесия, в котором крайне нуждается объединённый таким образом вид. Как должно проявляться разнообразие, выражение возможностей, осознаваемых всеми компонентами вида, не нарушая его единства, поддерживая последовательность и совместимость между всеми его представителями?

Именно речь делает возможной внутривидовую диверсификацию, будучи также в связи с различными ареалами обитания, которые человечество покоряет в ходе своей экспансии, процесса приобретшего значительный размах уже у Homo erectus. Каждый новый ареал вызывал необходимость в модификации образа жизни, что отразилось в языке, как в чистом отражении приобретаемого образа жизни и его специфической рефлексивности, отсюда появление разнообразия языков. Каждый язык выражал свою особую модальность в отношениях с космосом и между различными видами.

6.3. Возникновение возможностей порождает проблему безопасности и реальности окружающего мира. Если возможно всё, тогда что именно является реальностью? Отсюда динамика появления табу (у которой есть и другие причины, к которым мы вернёмся позже), для того чтобы гарантировать определённый образ жизни и действий. Она порождает также самую главную для становления вида возможность: возможность появления индивида, напрямую связанную с возникновением речи. Отрицание позволяет создать представление на расстоянии, на удалении от общины или, по крайней мере, на её периферии. Точно так же речь, как фундаментальный инструмент Gemeinwesen, реализующий его представление и связь одновременно с удовольствием, получаемым от говорения, равным образом способствует началу индивидуализации – хотя одной речи здесь недостаточно – производства индивидов. Отсюда движение отделения вида от природы, в качестве общины, и отделения отдельных индивидов от вида и от Gemeinwesen.

На историческом уровне, на котором мы строим наши рассуждения, на данный момент, определяющим фактором становится формирование этносов, и в этом смысле географические, климатические феномены становятся основополагающими, потому что они способствуют изоляции и формируют различия в диете, провоцируя революционные изменения в отношении к окружающему миру; к тому же питание обладает далеко не только непосредственной функцией: утолением голода; но также влияет на взаимоотношения между людьми: оно является утверждением родства и оригинальности этноса.

Речь представляется феноменом, способным основать реальность, как на это указывают космогонические мифы. Она является существенной предпосылкой для формирования индивидов, для формирования искусственных общностей, вроде тайных обществ или сегодняшнего преступного мира, пользующихся специальным языком, воздвигающим барьер между ними и окружающим миром. Кроме того, индивид, при своём появлении может достичь универсальности, иллюзорной общности благодаря речи; он может создать искусственный мир. Отсюда возможность бреда и безумия. Наконец, будучи посредническим инструментом, она автономизируется и становится независимой реальностью, не поддающейся какому-либо контролю. Поэтому, она может создать брешь в целостности вида (особый род безумия), если последний не обретёт вновь свою непосредственность.

Все эти феномены приобретают тем больший эффект, чем больше они прививаются к общей черте вида: к глубокому восприятию Gemeinwesen, проявляющемуся в практике погребения, как сохранения неразрывности. То же самое касается эстетического измерения, утвердившегося уже у Homo erectus и выражающего собой чувствительность вида к своей окружающей среде, к своему становлению в отношении к ней, к своему собственному позиционированию в этих двух феноменах.

Погребение не было в самом начале чистым и простым выражением метафизики, это подразумевало бы реализацию динамики разделения, вызвавшей дуальность в мире, но в то же время оно указывало на возможность этой динамики, а, следовательно, на возможность сосуществования двух разных миров, двух жизней.

Тем не менее, даже когда произошло это разделение, смерть ещё не обладала метафизическим и религиозным измерением, которое ей придают в ретроспективе, её воспринимают скорее как инициацию к другой жизни, отсюда практика погребения в позе зародыша, а также построение гробниц, напоминающих по форме и структуре матку. Говоря это, мы не отрицаем вмешательство других феноменов в этот процесс.

В связи с этим следует отметить большое значение инициации с того момента, когда жизнь уже не является непосредственной данностью, когда происходит рождение жизни в общине, культурное рождение; словно бы лишь это второе рождение давало бы доступ к реальности.

Это не просто ученичество, потому что ребёнок должен показать свою способность быть членом общины и, в то же время, он должен доказать её, так же, как и свою силу.

Смерть обладает ещё одним важным значением: она порождает размышления о ней, не как о несчастье, беде, но как о части общего целого, не интегрированной в реальность, она становится причиной для изучения реальности самого вида.

Позже смерть начинает фигурировать в качестве разрыва-разделения с общностью и целостностью. Древние египтяне чувствовали себя травмированными феноменом смерти. Эту травму можно понять, только если рассматривать её не в непосредственном виде, а в её связи с глубокой драмой отделения вида от природы.

Христианство выражает собой ещё больший разрыв: воссоединение-воскресение теперь касается лишь человеческой общины, отделившейся от жизни!

6.4. В том, что касается эстетики, возникновение более отчётливой динамики разделения, чем раньше, усиливает её роль в функции неразрывности; она служит представлению и воскрешению всего того, что теряет вид, при этом воображение становится в ней решающим фактором, поскольку оно представляет возможности, с которыми вид никогда не сталкивался до этого, но которые реализуются феноменом жизни и которые вид стремится сохранить – это ностальгия по принципу завершённости, неискалеченности. Вот почему наш вид представляет собой феномен жизни во всей его интенсивности.

Человеческие существа представляли на стенах своих пещер тот мир, от которого они отделялись; этим они передавали своим потомкам указания, необходимые для того чтобы те могли представить себе прошлое своего вида – даже если это и не входило в их осознанные, непосредственные, желанные цели. Отсюда можно предположить, что различные художественные проявления в живописи и в письме являются своеобразным дискурсом, благодаря которому становится возможным диалог между поколениями.

Эта комбинация представлений о прошедших и о возможных, нереализованных видом или самой жизнью, моментах, проявляется с новой силой в разные моменты становления вида и жизни, как, например, на Западе, в эпоху Возрождения, когда в классификациях животных объединялись как реально существующие виды, так  и воображаемые существа. К значению этого факта мы вернёмся в связи с динамикой разделения.

Эстетика подчёркивает растущую потребность в тотальном представлении (преобладании мозга), обеспечивающем в каком-то смысле жизненное пространство для вида, который, отделяясь от природы, теряет стабильную систему ориентиров, способную поддерживать его в неразрывной связи с тем, от чего он отделяется. С этих пор растёт значение того, насколько эти процессы сказываются на биологических характеристиках вида. Ясно, что они оказывают прямое воздействие на систему адаптации к окружающей среде, на балансировку, на взаимоотношения между членами общины и т.д.,(отсюда возрастающее значение осязания), т.е. на психические характеристики вида, которые отнюдь не являются посторонними по отношению к его биологическим характеристикам или их простым продолжением. Тем не менее, ясно, что в определённый момент, их воздействие начинает сказываться на сфере непосредственной жизни.

6.5. Всевозрастающее значение воображения сказалось на развитии техники. Как показывают доисторические открытия, с возникновением Homo sapiens sapiens происходит ускорение в процессе технических изобретений, что не может не оказывать влияния на представления вида о самом себе, как о виде, вмешивающемся в естественные процессы; этот феномен модифицирует глобальные представления и сказывается на культуре, появляющейся в результате отделения человека от природы.

Следует отметить, что культивация сама по себе подразумевает идею вмешательства в природные процессы в целях получения определённых видов растительности. Развивая этот вид вмешательства, человек занимается культивацией злаков, что порождает различие в двух значениях этого слова: производство различия в природе и появление различий в лоне самого вида.

Кроме того Homo sapiens sapiens начинает складываться, по утверждениям некоторых учёных, благодаря высвобождению руки, не участвующей более в функции передвижения, что, в свою очередь, становится причиной для появления орудий, и, наконец – отмечая лишь самые важные моменты – развития предлобовых долей.

Первый момент позволил ему уйти от анатомической специализации, потому что создание орудий позволяет дать ответ на императивы различных ситуаций, не специализируясь на каждой из них. Второй момент позволил ему уйти от технической специализации, т.е. от укоренения в одном определённом образе жизни, благодаря возможностям решения каждой данной ситуации путём применения орудий. Отпала необходимость в фиксации на одном техническом решении.

Отсюда – как это чувствовали различные мыслители в ходе истории - вид не живёт в своём особом мире, и к этому можно добавить, что техника позволила ему найти истинный мир, в котором он может развивать весь свой потенциал. Тем не менее, существовал риск ограничиться простыми непосредственными решениями проблем, если бы освобождение предлобовых долей не открыло новое поле возможностей.

Homo sapiens sapiens не обладает одной, бесповоротно установившейся природой, ни навсегда определённым миром (Umwelt), в котором он мог бы реализоваться подобно животным, занимающим одно определённое место в огромной сети живого мира. Человечеству пришлось найти свою природу и свой мир для того чтобы наилучшим образом реализовать свой процесс жизни: выражая в себе различные возможности, именно человеческий вид представляет в себе жизнь во всей её интенсивности. Вот почему наш вид можно считать зеркалом всех остальных видов. В действительности он является больше, чем их отражением, потому что он способен воображать нечто нереализованное здесь и сейчас, на этой земле, и, в первую очередь, потому что он способен воображать различные способы реализации различных возможностей.

Поэтому вид должен был создать свой собственный мир в лоне жизни.

Поиск своего мира является равным образом поиском безопасности, основ бытия, отсюда различные тревоги вида: страх конца света, безумия, утраты собственной реальности и т.д., которые, в первую очередь, проявляются в моменты кризисов развития. В то же время, на индивидуальном уровне, беспокойство появляется в ходе особых моментов жизненного процесса: во время засыпания и пробуждения, сновидения и т.д. Точно так же, подозрительное состояние наступает во время мечтаний (сны наяву), которые одновременно являются оплодотворением окружающего мира и деятельностью воображения, в которой достигают реализации все возможности.

Самым худшим событием для индивидуального существа стало отделение от общины, потому что оно породило невыносимое одиночество и чувство незащищённости. То же самое касается всего вида: отделяясь от природы, он погружается в одиночество, которое он пытается отогнать, измышляя различные представления, плод блужданий вида.

Потребность в безопасности породила эти блуждания; она привела к фиксации определённого образа жизни, давшего виду стабильную реальность, но также проявления, несоответствующие его биологическим характеристикам – как это можно констатировать, в частности, в отношении его питания – и реализации его жизненного процесса во всей его тотальности. Она стала основой для формирования внеприродного мира путём бурного развития техники, в которой, в конце концов, приручённый вид зашёл в тупик своего развития, сдерживаемый своими протезами. Реализовались самые худшие страхи наших предков, в частности, древних греков: человек оказался в рабстве у природы.

Это господство техники связано не только непосредственно с человеческим телом, но также и с разумом: магия, которая стремилась обходными путями, благодаря воздействию одной мысли,  добиться результатов, достигаемых физическими усилиями, сменилась современными представлениями, вплоть до логики.

В целом существует две основные опасности: полностью ограничиться техникой, которая по большому счёту является мимикрией; или полностью предаться воображению, которое исследует и взрывается, приводя к автономизации и утрате всех контактов с реальностью.

Мифы и поверья, зародившиеся в самом отдалённом прошлом вида, учат нас тому, что происходит двойное движение – в сторону ограничения техникой и в сторону ухода от неё.

Ритуалы являются лишь техниками успокоения. То же самое касается реализации архетипов, о которой так много говорил М. Элиаде: «(...) скорее всего именно из-за этой потребности человек постоянно стремился реализовать архетипы, даже на самых низких и нечистых уровнях своего непосредственного существования». (Traité d'histoire des religions, Изд. Payot стр. 324)

Нам представляется, что вид боялся потеряться в воображении, в исследовании возможностей, потому что оно порождает чувство незащищённости и тревоги. Соблазны воображения должны были компенсироваться строгим соблюдением ритуалов (процесс приручения), переигрыванием прошлого, испытанной техникой, как гарантией поддержания эффективной связи с реальностью.

Тем не менее, в данное время, противостояние между техникой и воображением уже не настолько подчёркнуто в той мере, в какой первая может развиваться только при помощи второго, а также благодаря тому факту, что становление капитала постоянно приводит все приобретения и инновации к одряхлению.

Наш вид, уйдя от анатомической специализации к технике, должен положить конец своим блужданиям и достичь уверенности в своей реальности и своей незаменимости в процессе жизни во всей её тотальности. Ему больше не нужно создавать себе искусственные опоры, находящиеся в потустороннем мире (ср. Различные религии и другие терапевтические представления), он должен начать жить своей непосредственной жизнью в своей непосредственной реальности, что дало бы доступ к рефлексивности всему живому миру.

Формирование Homo sapiens sapiens около 40 000 лет назад сопровождалось уничтожением непосредственных биологических феноменов. Различные биологические приобретения приводили к необходимости нового равновесия и изменениям в поведении эволюционирующего вида. За ними последовали культурные приобретения, которые также приводили к необходимости нового равновесия, иным образом стимулируя органическую деятельность человеческих существ. Это происходило в ходе более или менее серьёзных кризисов, но каждый раз происходил доступ к новому равновесию, делающий возможным дальнейшее развитие, вплоть до наших дней, когда появилось кричащее несоответствие между биологическим бытием вида и способами его проявления. Иными словами, биологическое измерение вида уже нельзя скрывать, как это происходило в течение тысячелетий. Вид уже не может действовать вопреки своему биологическому измерению.

С появлением Homo sapiens sapiens утвердились все предпосылки блужданий человечества. Что же касается элементов его самореализации, они проявлялись спорадически в различных зонах планеты; но только на Западе они окончательно суммировались в своё время; затем, начиная с того момента, блуждания вида распространились по всей планете; и это был процесс становления капитала.

(продолжение следует)

Invariance, IV серия, n° 1  -  январь 1985 г.

Примечания (места сносок не обнаружены в оригинальном тексте – прим. ред. СРС)

08. –Изучать возникновение человека значит изучать весь процесс жизни в его единстве и разнообразии. Например, говорить о кениапитеке, т.е. о «кенийской обезьяне», как о животном жившем от10 до 7 миллионов лет до н.э. кажется нам отклонением. Если относить это существо к линии обезьян, то лучше было бы называть его кениапрепитеком.

К тому же его вполне можно отнести к человеческой линии, хотя бы из-за того факта, что были найдено орудия, которыми пользовалось это ископаемое. Это наименование подразумевает, что человек произошёл от обезьяны.

Однако это предположение не избавляет нас от трудностей, потому что в наше время рассматривается гипотеза о том, что человек вовсе не является последним живым существом, что, напротив, «обезьяна» произошла от человека!

09. –В последние несколько лет тело вновь начинает приобретать ценность. Это процесс приведения к равновесию, потому что в прошлом существовал разрыв между телом и духом, причём последнему отдавалось предпочтение.

10. – Некоторые недавно изданные труды подтверждают нашу гипотезу, такие как, например, Марсель Бланк: «Генетическая история человеческого вида», журнал La Recherche №155, стр.119).

Термин двуногий неадекватен, потому что он не подразумевает вертикальное положение. Двуногими являются также птицы, некоторые игуаны и рептилии, а также кенгуру, не имеющие никакого отношения к виду Homo.

 

Приложение

План Возникновения Homo Gemeinwesen

Ориентировочные тезисы

*  *  *

1 – О жизни

2 – Обретение вертикального положения

3 – Внутриутробное развитие

4 – Речь – Миф

5 – Огонь

6 – Воображение

7 – Охота

8 – Формирование абстрагированной общности: Государства

8.1. Предпосылки

8.2. Скотоводство

8.3. Земледелие

8.4. Феномены, вмешивающиеся в становление вне природы: металлургия, письменность

8.5. Абстрагированная общность: Государство

9. Феномен стоимости

 9.1. Зарождение и развитие стоимости

 9.2. Государство и движение стоимости

9.2.1. Условия для возникновения второй формы государства

9.2.2. Уточнения о предыдущем становлении

9.2.3. Случаи зон вне Евразии

9.2.4. Вторая форма государства в Греции

9.2.5. Регионы вне Греции

9.2.5.1. Ближний Восток

9.2.5.1.1. Месопотамия

9.2.5.1.2. Евреи и государство

9.2.5.1.3. Урарту

9.2.5.2. Первая форма государства в Индии

9.2.5.3. Первая форма государства в Китае

9.2.5.4. О феномене государства в целом

9.2.6. Эволюция государства после становления стоимости

9.2.6.1. Запад: Греция, Рим, феодализм

9.2.6.2. Византийская империя и славянский мир

9.2.6.3. Мусульманский мир

9.2.6.4. Индия

9.2.6.5. Китай

9.3. Процесс познания и движение стоимости.

10 – Подчинение женщины

11 – Реакции на становление отчуждения и представлений о становлении вне природы

12 – Движение капитала

13 – Бунты против капитала

14 – Влияние зон вне Евразии на становление Homo sapiens

15 – Травмы Homo sapiens

16 – Нынешнее состояние

17 – Данные, касающиеся возникновения Homo Gemeinwesen

---

[i]           Ср. Invariance, I серия, n° 6, 1969: "Вводные тезисы"

[ii]          Ясно, что мы здесь исходим из автономной рефлексии, связанной с бордигистским подходом к данному вопросу. Это изучение катастроф следует расширить путём ссылки на работы Рене Тома, который представляет определённую трудность со своими весьма малопонятными математическими обоснованиями, которые мы не будем рассматривать в данной сноске.

            Р. Том часто использует концепцию хищничества, в связи с охотничьей деятельностью, чтобы объяснить различные феномены, он отмечает: «В хищничестве, мы постоянно пытаемся восстановить первобытное единство». Но неужели все люди утверждают собственную реальность через охоту?

            Следует отметить близость Р.Тома к Кастанеде, для которого охота также является парадигматической деятельностью.

[iii]          При геологических катастрофах происходит исчезновение растительных и животных видов. Они связаны с формированием горных цепей, которое сегодня объясняют при помощи теории литосферных плит. Формирование гор провоцирует отступление моря, оказывая влияние на формы жизни и климат, потому что существует связь между формированием гор и периодами оледенения. Одним из его последствий является уничтожение континентальных лесов, вызывающее переход от известняковой к глинистой, кремнистой почве, параллельно со сменой многоклеточных с известняковым скелетом животными с кремнистым скелетом.

            Кажется, что отношения между животными и растениями различаются из-за их минеральных составляющих: первые связаны с известняком, вторые, через почву, с кремнием. Однако существуют животные с поведением более близким к растениям, как вышеупомянутые многоклеточные с кремнистым скелетом или губки с кремнистыми иглами.

            На эволюцию последних важное влияние оказал ещё один геологический и климатический феномен. В конце эоценового периода (начало третичного) Европа претерпела климатическую перемену, перейдя от перманентной жары и влажности к сезонному климату; с появлением сухого сезона уменьшился лес, спровоцировав отступление различных приматов в более жаркие зоны, в то время как другие адаптировались к новым условиям жизни, приобретя мозговые способности, позволившие им адаптироваться. (ср. Yves Copeens: Le singe, l'Afrique et l'homme, pp. 54-55).

[iv]          Половое размножение изначально также является процессом усовершенствования сопротивления враждебным условиям окружающей среды, позволяющим выжить определённому виду.

[v]           Мне кажется, что понятие об усилии обладает очень важным значением в теории Ламарка, для которого адаптация и трансформация осуществляются не пассивным живым существом, в отличие от многих других теорий, начиная с Дарвина.

[vi]          Поведение – это любая деятельность вида или индивида, в его отношениях со средой. Его нельзя рассматривать в ограничивающей оптике бихевиоризма.

             

            Кроме того, любое поведение обладает реальностью лишь по отношению к среде или эволюционировавшим живым существам. Отсюда происходящая сегодня интеграция изучения поведения в изучение эволюционных процессов.

             

            Ж.Пиаже в своей работе Le comportement moteur de l'évolution, изд. Idées-Gallimard, принимает ту же перспективу, что и мы. Однако, он не ставит под вопрос радикальное разделение между живой и неодушевлённой материей. Фактически, он определяет поведение следующим образом:

             

            «Одним словом, поведение состоит из целенаправленных действий, стремящихся использовать или видоизменить среду, а также сохранить или увеличить воздействие на себя других организмов». (стр.08)

[vii]         Термин биология был создан в 1902 г. (Тревинранус и Ж.Б. Ламарк). Концепция биологии была невозможной до зарождения клеточной теории (первая формулировка: Окен в 1805) и теории о превращениях (Ж.Б. Ламарк, 1806). В свою очередь эти две теории появились потому что было доказано, что: 1. существует различие между живым и неодушевлённым мирами: неодушевлённое не может порождать одушевлённое; 2. существует неразрывная связь между живыми существами: любое живое существо происходит от другого живого существа.

[viii]        «Новорожденный уже проявляет потребность в контакте с матерью, поиск близости с матерью предшествует голоду». (R.Zazzo: глава L'attachement, une théorie nouvelle sur les origines de l'affectivité, в сборнике «L'attachement», изд. Delachaux et Niestlé, стр.35)

             

            Этот же автор добавляет на стр.25: «Первый контакт всегда устанавливается с матерью, но он может также сопровождаться привязанностью к другим индивидам». Он возвращается к этому утверждению в другом тексте L'inné et l'acquis dans les processus d'attachement из вышеупомянутого сборника. (стр.234)

             

            Он также утверждает вслед за Лебуайе, что: «Первые "осмысленные" улыбки появляются гораздо раньше, чем думают... » (стр.32).

            Улыбка выполняет функцию контакта с матерью и отцом. Она является выражением принятия, восприимчивости и в то же время она указывает на глубокое чувство гармонии, существующее в человеке, который выражает её даже в том случае если она длится лишь миг. Она выражает волю к соответствию. В течение жизни, улыбка начинает приобретать и другие функции.

[ix]          Норманн Браун начинает свою книгу Life against Death (Жизнь против смерти), переведённую на французский как Eros et Thanatos, изд. Denoël; следующей фразой: «Эта болезнь под названием человек».

[x]           Мысль предшествует языку. Она является потоком, порождённым человеческим существом, который становится различимым на уровне головного мозга. Тем не менее, разлад, между неразрывностью мысли и разрывами речи, связанный с общением происходит не из-за природы последнего, а из-за того, что она задерживает разрывы, появляющиеся в ходе индивидуализации. «Эйнштейн проводит чёткую разграничительную линию между частной мыслью и общением между индивидами» (Р.Якобсон Эйнштейн и наука о языке, Le Débat, n° 20, стр.131)

             

            Эйнштейн заявляет:

             

            «Я очень редко думаю в словах. Ко мне приходит мысль и потому при помощи усилия я могу попытаться выразить её в словах».

            «Слова и письменный или устный язык не играют ни малейшей роли в механизме мысли». (Фразы цитируемые из вышеозначенной статьи)

            На наш взгляд поиск пустоты у индуистов – это поиск мысли без речи, а точнее без травм, наносимых ею; мысли, которая стала бы отголоском всего мира в человеке.

             

            Мы ещё вернёмся к этим вопросам.

[xi]          –До недавнего времени считалось, что овладение огнём совершил синантроп около 400 000 лет назад (Чжоукоудянь). Недавно, остатки контролируемого огня, а также орудия, схожие с орудиями Homo erectus, возрастом 1  400 000 лет, т.е. которым на миллион лет больше, чем орудиям Чжоукоудянь, были найдены в Кении, в Чесовандже. Это была эпоха австралантропов.

             

            В последнем случае, ясно, что – поскольку климат был жарким – когда мы говорим о причинах овладения огнём, речь не может идти о необходимости в согревании. Наше понимание этого вопроса находит себе в этом подтверждение.

             

            Неизвестно, была ли связь между этими двумя моментами: Чесованджей и Чжоукоудянем. Возможно, умение пользоваться огнём было утрачено и обретено вновь. Было много случаев, когда одно изобретение делалось несколько раз. В этих случаях, навыки утрачивались в связи с отсутствием ситуации, которая позволила бы реально интегрировать эти навыки в процесс жизни вида. Вместо этого, позже, в момент похолодания, множество факторов подтолкнуло человека к их интеграции. Как известно, изолированное открытие неэффективно. Оно не может быть интегрировано в корпус знаний, если не будет давления со стороны других открытий и не включится феномен обратной связи. Поэтому между феноменами биологических приобретений существует родство.

[xii]         Было бы интересно провести историческое исследование того, как люди относились к воображению в разные эпохи.

             

            Лишь в наше время важной роли воображения, характеризующей наш вид, начали отдавать должное.

             

            Иными словами: мы пришли к той стадии, на которой мы можем соответствовать возможностям функционирования нашего мозга!

             

            Далее мы рассмотрим трудности и травмы, порождённые динамикой возможностей, в частности в период зарождения государства.

[xiii]        Это утверждает Леруа-Гуран.

             

            В различные исторические моменты происходило привилегированное развитие отдельных элементов мозга. Функция конфронтации (а, следовательно, и анализа) развилась в период зарождения движения меновой стоимости.

[xiv]         Память обладает функцией неразрывности: не может быть жизни без памяти. Она не связана исключительно с мозгом: Всё тело обладает способностями памяти. Тем не менее, именно на уровне мозга, происходит запоминание и его можно считать органом реализации (мы ещё вернёмся к этому при рассмотрении представления), благодаря которому образ обладает силой действия. Отсюда возможен переход от виртуальности к реальности.

             

            Мы ещё вернёмся к значению, которое люди придают памяти, как эффективной функции сохранения происходящего.

             

            Эта функция наиболее ярко демонстрирует, что человеческий вид суммирует в себе весь феномен жизни.