"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Максимильен Рюбель

Маркс и Демократия

Оставив в стороне проблему неоднозначности учения Маркса, нужно признать, что разработанная им социальная критика имеет долговременную ценность — или то, что можно назвать посланием. «Марксизм», если он не означает нечто неосуществимое, может пониматься лишь как отрицание современных политических систем, либо, точнее, как социальная критика, основанная на идее (или постулате) демократии, освобожденной от Государства и Капитала. Но подобное понимание «марксизма» означает признание его бесполезности и даже вредности: данным термином обозначали системы, основанные на отмене демократических свобод, завещанных буржуазной революцией. Слово это оказывается излишним, если согласиться с тем значением, которое мы в него вкладываем, — объединяющим этику, присущую социализму, анархизму и коммунизму. С позиции такой этики ни одно из существующих обществ не может считаться свободным и гуманным, ибо все они в различной степени подчиняются режимам, отрицающим свободу и человечность, которые имел в виду Маркс, когда говорил о демократии.

Основной мишенью социальной критики, составляющей сущность работ Карла Маркса, являются Государство и Деньги. Примечательный факт — Маркс посвятил себя этой критике еще до того, как присоединился к рабочему движению. Чтобы завершить разработку коммунистической теории, ему оставалось лишь выработать понимание демократии как ключа к освобождению, подразумевающему глубокое изменение общественных отношений, и, прежде всего, доказать, что такие институты, как Государство и Деньги, по сути своей несовместимы со свободой человечества. Эти две задачи требовали от него разрыва с гегелевской философией, о чем он заявил в двух своих работах, которые появились с интервалом в несколько месяцев, но были опубликованы одновременно во «Французско-немецком ежегоднике» в январе 1844 года: «К критике гегелевской философии права. Введение» и «К еврейскому вопросу». Написанные за четыре года до «Манифеста Коммунистической партии», они в совокупности представляют собой своего рода философский вариант рассмотрения той же самой проблематики.

Между этими двумя точками своей писательской карьеры Маркс занялся серьезным изучением политической экономии предпринял первую попытку радикальной критики теории капитала. Его работы на эту тему, опубликованные только в 1932 году позволяют лучше понять ход его мысли. Но в то время как литература, посвященная парижским «экономико-философским рукописям» 1844 года, весьма обширна, никто до сих пор глубоко не проанализировал важную работу, которой Маркс занимался летом 1843 года, во время поездки в Кройцнах. Ее результаты, опубликованные впервые в 1927 году, составляют большую неоконченную рукопись, знаменующую окончательный разрыв Маркса с политической философией Гегеля. Решительно осуждая нелогичность и фальшь некоторых гегелевских положений о государстве и монархии, собственности и бюрократии, Маркс формулирует здесь гораздо более радикальную концепцию демократии, чем в статьях, опубликованных за несколько месяцев до этого в газете «Райнише Цайтунг» (которая вынуждена была считаться с прусской цензурой).

Согласно распространенному мнению, Маркс, став коммунистом, отказался от идеализма и либерализма, характерных для этих полемических эссе. Но, если только не считать его приобщение к коммунизму результатом внезапного озарения, приходится констатировать, что оно являлось логическим, естественным следствием тех же самых идеализма и либерализма. Ключ к его пониманию можно обнаружить как в кройцнахской антигегелевской рукописи, так и в двух других эссе, опубликованных в Париже. Во всех этих работах звучит убеждение, которое выработалось у Маркса еще в университетские годы в процессе изучения философии и истории в Берлине и Бонне (1840-1842 гг.) и которому он как ученый и политический деятель оставался верным всегда: демократия может реально осуществиться и расцвести только в обществе, где свободно ассоциированные люди перестанут отчуждать свою личность через посредство политики и экономики.

Чтобы прояснить ход мыслей, приведший Маркса от демократии к анархо-коммунизму, достаточно рассмотреть то, что он изучал, будучи студентом. В одной из его учебных тетрадей, заведенных в Берлине, можно насчитать не менее 160 отрывков из «Богословско-политического трактата» Спинозы. В них идет речь о чудесах, вере и философии, разуме и теологии, свободе обучения, основах республики, пророчествах и т. д. Все это воспроизводится без какого бы то ни было личного комментария; однако на обложке тетради мы читаем: «Спиноза: Богословско-политический трактат. Карл Маркс, Берлин, 1841 г.»

Как следует понимать эту надпись? Представляется, Маркс имел в виду, что извлек из труда Спинозы все, что посчитал необходимым для формирования собственного видения мира и человеческих отношений: истина принадлежит всему человечеству, а не одному человеку; в этом он соглашался с Гете, тоже последователем Спинозы. Более того, Маркс переписывает сам или просит переписать в две тетради около шестидесяти отрывков из писем голландского философа. Мысль Спинозы укрепляла его в решимости призвать Германию к борьбе за демократию. Для Спинозы демократическая республика и человеческая свобода являются элементами рациональной этики, концепции че­ловеческого счастья в природе и обществе: личность может прийти к свободе через разум, познание и любовь. Именно у Спинозы, а не у Гегеля Маркс научился примирению необходимости и свободы. И когда он выступил против гегелевских мистификаций, в частности, подверг критике метафизику государства — которое выступало у Гегеля как высшая цель Разума, — он уже мог подступиться к реальным основам политической власти: собствен­ности и бюрократии.

Далее мы увидим, какие мотивы побудили Маркса развить спинозовское понимание демократии, исследовать ее социальные проявления и затем прийти к сочетанию спинозовской демократии с коммунизмом, освободившись от привлекавшей его прежде гегелевской метафизики государства. Хотя Маркс безусловно отказался от политической философии Гегеля, известно, что, приступив к написанию «Капитала», он вновь прибегнул к гегелевской диалектике: сам он говорил об этом, используя эвфемизм и, возможно, с иронией как о «флирте». Околдованный Гегелем в годы учебы, он никогда не сумел полностью избавиться от его влияния в том, что касается философии истории. Из этой двусмысленности возникло недоразумение, получившее название «исторический материализм».

Маркс обнаружил у Спинозы то, что напрасно искал у Геге­ля или в «Общественном договоре» Руссо: возможность примирения общественного существования личности и ее естественных прав, то есть реализации принципа, который лишь формально-юридически провозглашался в декларации прав человека и гражданина. В «Трактате» Спинозы об этом говорится совершенно недвусмысленно: демократия определяется как «всеобщее собрание людей, сообща имеющее верховное право на все, что оно может». Демократическое государство «наиболее естественно и наиболее приближается к свободе, которую природа предоставляет каждому», ибо никто при ней не может быть полностью лишен своих естественных прав. Последние «каждый переносит [...] на большую часть всего общества, единицу которого он со­ставляет. И на этом основании все пребывают равными, как прежде — в естественном состоянии». [1]

Влияние Спинозы на политические идеи молодого Маркса нашло проявление и в отрывке, где слышатся отзвуки критики Гегеля Фейербахом.

«Демократия есть разрешенная загадка всех форм государственного строя. Здесь государственный строй не только в себе, по существу своему, но и по своему существованию, по своей действительности все снова и снова приводится к своему действительному основанию, к действительному человеку, к действительному народу и утверждается как его собственное дело самого народа. Государственный строй выступает здесь как то, что он есть, — как свободный продукт человека». [2]

Развивая свою аргументацию, Маркс критикует представление Гегеля о зависимости человека от государства-демиурга Такому взгляду противопоставляется демократия, которая ставит человека во главу угла и превращает государство в объект, инструмент человека. И, говоря о государственном строе, Маркс перефразирует фейербаховскую критику религии:

«Подобно тому, как не религия создает человека, а человек создает религию, — подобно этому не государственный строй создает народ, а народ создает государственный строй. Демократия в известном смысле относится ко всем другим государственным формам так, как христианство относится ко всем другим религиям. Христианство есть религия по преимуществу, сущность религии, обожествленный человек как особая религия. Точно так же и демократия есть сущность всякого государственного строя, социализированный человек как особая форма государственного строя. [...] Не человек существует для закона, а закон существует для человека; законом является здесь человеческое бытие, между тем как в других формах государственного строя человек есть определяемое законам бытие. Таков основной отличительный признак демократии.» [3]

Маркс привносит в это рассуждение свои собственные доводы, которые выходят за традиционные рамки представлений о демократии. Позднее, основываясь на эмпирическом материале, он свяжет с понятием демократии другое понятие, которое из него выведет, — диктатуру пролетариата; в обоих случаях имелось в виду одно: «самоопределение народа».[4]

Находясь в Кройцнахе, Маркс использовал период вынужденного бездействия после своего выхода из редакции «Райнише Цайтунг» для глубокого изучения революционной истории Франции, Англии и Америки. Именно эти исследования окончательно убедили его в том, что естественным и неизбежным завершением развития демократической республики должен стать коммунизм, иными словами, «в истинной демократии политическое государство исчезает». [5]

В тетради 1843 года содержится немало выдержек из рассказа одного шотландца, посетившего Соединенные Штаты в 1830-1831 гг., который пришел к более радикальным выводам, чем Токвиль. [6]Труд Томаса Гамильтона «Люди и нравы Америки» за короткое время выдержал два издания. [7] Маркс прочитал его в немецком переводе в 1843 году и выписал примерно пятьдесят отрывков, где говорилось о важных для Америки проблемах: федерализме и всеобщем избирательном праве, правовом и действительном положении граждан, конфликтах интересов между Севером и Югом страны, конституции Штатов Новой Англии и т. д.

Его интерес вызвало то, как Гамильтон понимает или, скорее, ощущает социальные тенденции в функционировании американской демократии. С либеральным благородством и аристократическим вкусом автор описывает республиканскую и федералистскую партии, «безмолвную революцию», начавшуюся после прихода к власти Джефферсона, подъем «многих» как оппозиции обладателям собственности и знаний. Маркса не могли не заинтересовать как приводимые шотландцем факты, так и его глубокая проницательность, позволившая различить то, чего не сумел заметить Токвиль: революционный потенциал американской демократии.

Токвиль видел в Америке сам образец демократии: разве не провозглашала она почти полное и всеобщее равенство? И хотя он опасался возможной предрасположенности демократии к превращению в тиранию большинства, в том, что касалось социальных и экономических перспектив системы, он был настроен, по существу, оптимистично.

Гамильтон же, отмечая некоторые особенности американской экономической жизни, выявил тенденцию, которую Маркс счел определяющей для будущего Америки: классовую борьбу. После бесед с «просвещенными американцами» о социальных возможностях, которые открывает Конституция Соединенных Штатов, Гамильтон пришел к выводу, что ничья воля не сможет уравновесить «непредсказуемость демократии прозорливостью и мудростью аристократии ума и благоразумия». Он приводит пример того, что называет «эволюцией и направленностью мнений жителей Нью-Йорка»: «Это город, где очень быстро выделились различные общественные слои. Трудящийся класс уже создал сообщество, носящее название «Workies», [8] противостоящее тем, кто, пользуясь благорасположением природы или фортуны, живет в роскоши, не имея необходимости в физическом труде. Эти люди не скрывают своих требований, которых, следует признать, немного, но они носят решительный характер Их первое требование — равное и всеобщее образование. Неправильно, говорят они, утверждать, будто бы в настоящее время не существует никакого привилегированного сословия, фактической аристократии в стране, где допускается неравенство в образовании. Для значительной доли населения, вынужденной заниматься физическим трудом, оказываются недоступны важные государственные посты. Так что — утверждают они — существует аристократия, и самая отвратительная: аристократия знания, образованности и элегантности, и существование ее противоречит подлинному принципу демократии — абсолютному равенству. Они собираются с силами, чтобы уничтожить столь явную несправедливость, посвящая этому всю свою физическую и умственную деятельность. Они провозглашают перед лицом мира, что эта язва должна быть излечена, иначе свобода гражданина Аме­рики сведется к простой похвальбе. Они с уверенностью утверждают, что не успокоятся, пока все граждане США не будут иметь доступ к одинаковому уровню образования, а также к карьере и государственным постам. Невозможно, и они знают это сами, обес­печить равный уровень образования как трудящимся классам, так и самым богатым, они признают своей целью довести богатых до интеллектуального уровня бедных. [...] Но те, кто ограни­чивает рассуждения свои стремлением к умственной деградации собственной страны, на самом деле являются умеренными. Другие заходят гораздо дальше. Они решительно требуют аграрного закона и периодического перераспределения собственности. Несомненно, это крайне левые представители сообщества workies, но они всего лишь доводят до логического завершения принципы своих менее ретивых товарищей. Со всем красноречием требу ют они справедливости и собственности для каждой личности… Они осуждают чудовищное неравенство: один ездит в карете, в то время как другой ходит пешком; возвратившись с променада, один пьет шампанское, тогда как другой, рядом с ним, вынужден довольствоваться простой водой. Только уравняйте собственность, говорят они, и вы не увидите больше ни шампанского, ни воды. Все будут пить бренди, и эта победа потребителя стоит столетий борьбы.» [9]

Исследуя политику американского правительства в отношении рабочих с учетом огромных внутренних ресурсов США, Томас Гамильтон не сомневается, что этой стране предстоит стать великой промышленной державой:

«Большие промышленные центры вырастут в различных местах Союза; туда будет массами стекаться население, и тотчас возникнут все пороки, сопровождающие ныне подобное состояние общества Пропитание миллионов людей окажется в зависимости от спроса на ту или иную продукцию, и спрос этот будет постоянно колебаться. Когда маятник качнется в одном направлении, начнется рост богатства и процветания; когда он качнется в направлении противоположном, это принесет с собой нищету, недовольство и беспорядки по всей стране. Перемены в моде, войны, закрытие рынка за границей, тысячи непредвиденных и неизбежных случайностей лишат покоя массы людей, которые еще за месяц до того пользовались всеми благами жизни».

И Гамильтон делает рискованное предположение в чисто марксовом стиле: 

«Пусть вспомнят, что именно страдающий класс будет на деле обладать всей политической властью в государстве; что оно не сумеет военной силой сохранить существующий порядок и защитить собственность; и пусть мне скажут, где тог да богач сможет найти убежище для себя и своего состояния?»

Разумеется, ни один из «важных» собеседников Томаса Гамильтона не отказывался признать, что подобный период беспорядка неизбежен. Но зачастую добавлял, что до этих событий еще далеко, что сейчас народу нечего беспокоиться относительно грядущих бедствий. И шотландский путешественник отмечает: «Однако я не могу избавиться от убеждения, что время испытаний гораздо ближе, чем полагают эти резонеры; но если делать вывод о том, что демократия неизбежно ведет к анархии и грабежу, длина пути этого для нас не столь уж важна. Очевидно, что она может различаться в зависимости от особенностей каждой страны, где это будет происходить. Англия могла бы преодолеть этот путь со скоростью паровоза. В США, учитывая имеющиеся там большие преимущества, существующее положение способно сохраниться еще на протяжении жизни одного или двух поколений, но конечная станция все та же. Могут быть сомнения относительно длительности пути, но не его направления.» [10]

Полагая, что развитие социального равенства обуславливается божественным провидением, Токвиль вывел общую и несколько гегельянскую формулу для расчета этого свершения времен. Он писал о «неодолимой революции» и считал, что всякая попытка ограничить демократию является нарушением божественного закона. Он напоминал христианским нациям, что их первым долгом является просвещение в духе демократии, и возлагал надежды на «новую политическую науку, необходимую новому миру». Как коммунист, Маркс будет писать слово «коммунизм» там, где Гамильтон употребляет термины «анархия» или «грабеж»; как экономист, он придаст предупреждениям шотландца теоретическую основу в знаменитой главе «Капитала», посвященной «исторической тенденции капиталистического накопления».

Можно было бы сказать, что, будучи духовным наследником Токвиля и Гамильтона, Маркс в этой новой науке об обществе заменил веру в божественное провидение диалектикой исторической необходимости. Однако мы не хотим вновь поднимать проблему, занимающую почетное место в дискуссии об «историцизме» Маркса, Мы лишь попытались показать, что в политической эволюции Маркса прослеживается тесная связь между его демократическими убеждениями и принятием коммунизма, эта связь объединяет его первые социально-критические работы где коммунизм выступает исключительно в качестве морального осуждения культа чистогана (например, «К еврейскому вопросу»), и «Капитал», где то же осуждение филигранно вписывается в научный анализ системы капиталистического производства.

Этот вывод подкрепляется еще одним фактом. В 1850 году, спустя семь лет после перехода на коммунистические позиции и будучи лидером Союза коммунистов, Маркс поручил члену это го союза Герману Беккеру отобрать его работы для издания в нескольких томах. В первой книге, вышедшей в Кельне в 1851 году, собраны статьи либеральной и демократической направленности из «Анекдота» и «Райнише цайтунг»; это означало, что Маркс, не считая их устаревшими, полагал, что борьба за демократические свободы остается в порядке дня. Он был убежден — как пишет в своих рукописях 1844 года, первых набросках к «Капиталу», — что в его ранних работах о демократии содержатся во всей полноте элементы того гуманизма, частным аспектом которого является коммунизм.

Два различных понятия, демократия и коммунизм, обозначают у Маркса два этапа одного движения, политическую революцию и социальную революцию. Первая, «завоевание демократии» рабочим классом, выливается в «диктатуру пролетариата». Вторая — это уничтожение общественных классов и политической власти, рождение гуманного общества.

Маркс установил различие между политической и социальной революцией; это необходимо иметь в виду, чтобы понять его поведение как партийного деятеля. Не рассматривая здесь раз личные аспекты марксовой политической социологии, отметим лишь, что общественное развитие представлялось ему подчиненным законам истории; таким образом, социальные революции зависели от существующих условий, как материальных, так и моральных, определяемых развитием производительных сил, техническим прогрессом, с одной стороны, и зрелостью человеческого сознания, с другой. Признавая, что тезис Маркса — сознание людей обусловлено их общественным бытием — неоднозначен в плане эпистемологии, следует, однако, подчеркнуть его этический характер, основанный на необходимости обретения пролетариатом классового сознания.

Идее революции, состоящей из двух различных фаз, соответствовали два аспекта мысли и политической деятельности Маркса. Так, в 1847 году он согласился стать вице-президентом Демократической ассоциации в Брюсселе, одновременно вступив в Союз коммунистов. В январе 1848 года он написал «Манифест Коммунистической партии» и тогда же произнес речь о свободе торговли, опубликованную Демократической ассоциацией. Во время революции он основал в Кельне газету «Нойе Райнише цайгунг», «орган демократии», и поссорился с крайне левыми членами Союза, осудившими его за оппортунизм. В1847 году он писал: «Господство буржуазии не только дает в руки пролетариата совершен но новое оружие в борьбе против самой же буржуазии, но и создает ему совершенно новое положение — положение признанной партии». [11] Во семнадцать лет спустя Маркс и Энгельс вновь публично заявили о приверженности позиции, занятой ими в 1847 году, и осудили ошибки лассальянцев, ратовавших за союз пролетариата и королевского правительства Пруссии против либеральной буржуазии. «Мы и сегодня подписываемся под каждым словом нашего тогдашнего заявления». [12]

Так на каждом этапе своей политической деятельности Маркс неутомимо боролся за демократические свободы: в начале 50-х гг. он был на стороне чартистов; во время Второй империи во Франции написал сотни антибонапартистских статей; выступал против русского царизма и его орудия, прусского государства; в ходе Гражданской воины в США поддерживал Север против Юга, обличал рабство и ратовал за свободный труд. Например, в 1865 г. он составил обращение к Аврааму Линкольну от имени Генерального совета Первого Интернационала, напомнив, что столетием ранее впервые прозвучала во весь голос идея «великой демократической республики», которая дала импульс революции в Европе в XVIII веке; обращение также разъясняло трудящимся классам, что мятеж сторонников рабства служит сигналом к крестовому по ходу собственности против труда. В 1871 году Маркс приветствовал Парижскую Коммуну как «истинную представительницу всех здоровых элементов французского общества, а значит, и подлинно национальное правительство» и при этом «правительство рабочих», «смелую поборницу освобождения труда», противоположность бонапартизму и империализму, «самоуправление производителей», правительство, избранное всеобщим голосованием, подотчетное и подлежащее отзыву в любой момент. «Она была открытой, наконец, политической формой, при которой могло совершиться экономическое освобождение труда».[13]

И еще один, последний пример: в 1872 году Маркс добился исключения из Интернационала Бакунина, видя в его деятельности стремление превратить организацию в сообщество заговорщиков, где вождь анархистов был бы полным хозяином. Тайное бакунинское общество стремилось к «восстановлению всех элементов «авторитарного государства»; и то, что мы называем эту машину «революционной коммуной, организованной снизу вверх, имеет мало значения»; Бакунину «требуется только тайная организация сотни людей, привилегированных представителей революционной идеи, находящийся в резерве генеральный штаб, сам себя назначивший и состоящий под командой перманентного «гражданина Б.» Единство мысли и действия означает не что иное, как догматизм и слепое повиновение. Perinde ac cadaver. [14] Перед нами настоящий иезуитский орден.»[15]

Маркс неохотно признавал свои заслуги как социального теоретика. Не претендуя ни на открытие наличия общественных классов, ни на выявление борьбы между ними в современном обществе, он, однако, уверенно заявлял, что ему принадлежит доказательство следующего: 1) существование классов связано с определенными стадиями экономического развития; 2) классовая борьба «неизбежно» приводит к диктатуре пролетариата (понятие, подразумевающее отрицание государства и форм правления); 3) диктатура ведет к исчезновению деления на классы в возрожденном обществе.

Хотя Маркс не утверждает этого определенно, мы имеем полное основание предполагать, что он был убежден в научной значимости этих трех положений, и что доказательство их представлялось ему логической конструкцией, подлежащей эмпирической проверке.

Нетрудно перечислить как опубликованные, так и рукописные работы периода до 1852 года, в которых Маркс действительно стремился «доказать» эти три положения, сформулированные в письме Вейдемейеру, разумно используя два метода одновременно: с одной стороны, анализ, точное описание, серьезную информацию; с другой, дедукцию, ценностный синтез и этический Singebung. [16]

Как мы видим, Маркс отводил в политической теории значительное место принципам демократии, рассматриваемым как общее завоевание буржуазии и пролетариата в их борьбе против феодального государства Он видел в этом лишь первый этап борьбы, которую отныне предстоит вести в самом капиталистическом обществе, освобожденном от пережитков феодального прошлого, вплоть до «завоевания демократии» самым многочисленным и самым обездоленным классом. Легальное или насильственное (Маркс не исключал прихода к власти в результате всеобщего голосования), это завоевание сохранит, конечно, диктаторский характер, свойственный всем классовым действиям, но на сей раз — впервые в истории человечества — диктатура станет одновременно демократией в подлинном смысле слова: разрушением государства и правлением народа, или, точнее, огромного большинства, над ранее господствовавшими меньшинствами собственников. И тогда будет положено начало стадии полного освобождения, иными словами, осуществленной утопии — бесклассовому обществу. Маркс говорил об этом начиная с 1847 года, когда полемизировал с Прудоном:

«Рабочий класс поставит, в ходе развития, на место старого буржуазного общества такую ассоциацию, которая исключает классы и их противоположность; не будет уже никакой собственно политической власти, ибо именно политическая власть есть официальное выражение противоположности классов внутри буржуазного общества». [17]

Заключение

Теперь мы может выделить из вышесказанного несколько идей общего характера:

1. Понятие демократии обретает у Маркса весь свой смысл только в рамках его концепции общественного развития и при учете особых условий его эпохи. Как теоретик и партийный деятель он принимал участие в борьбе рабочего класса и буржуазии против самодержавных и реакционных режимов за политические права и национальное освобождение. Демократия, национальное освобождение являлись первоочередными целями, предварительными условиями создания бесклассового общества. Первая цель, буржуазная демократия, служила лишь отравной точкой для независимого рабочего движения, всеобщее голосование представляло собой легальное средство завоевания политической власти — необходимого этапа на пути социального освобождения.

Идея социализма и коммунизма происходит из идеи интегральной демократии. Маркс обнаружил ее у Спинозы, и это побудило его к критике философии Гегеля, к неприятию его концепции бюрократии, власти князей и конституционной монархии. Став приверженцем коммунизма, Маркс не отказался от своей первоначальной концепции демократии и даже облагородил ее. При коммунизме, как он его понимал, демократия не только сохраняется, но и обретает более широкое значение.

2. Первым позитивным результатом философских и исторических исследований Маркса явилась гуманистическая этика. Позднее он попытался обосновать ее научно, отказавшись от философских спекуляций в пользу социальной теории и политической деятельности. И только после публикации своей первой коммунистической декларации он вступил в школу великих экономистов. Его пламенная критика изучаемых авторов уже тогда базировалась на критериях, требовавших от него обличения «позора» политической экономии.

3. Для Маркса демократия означала правление народа посредством самого народа Будучи отправной точкой и средством, она обретает свой подлинный смысл лишь в бесклассовом обществе, освобожденном от всякой государственной власти и политического посредничества. Временная, промежуточная цель, она должна быть достигнута в совместной борьбе буржуазии и пролетариата против феодального и самодержавного прошлого, в которой каждый класс играет свою специфическую революционную роль. Достигнув этой цели, пролетариат призван освободиться своими средствами и, поскольку его освобождение является освобождением всего человечества, демократия раскрывает здесь весь свой подлинно новаторский потенциал. Главного борца, пролетариат, подталкивают к «историческим» действиям бесчеловечные условия его существования. Историческии факт — классовая борьба — становится этическим постулатом: современный пролетариат должен самоорганизоваться как класс, сознающий свою революционную «миссию». Именно об этом писал Энгельс: «Что касается окончательной победы принципов, выдвинутых в «Манифесте», то здесь Маркс всецело полагается на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и обмена мнений».[18]

4. То, что Маркс называет завоеванием демократии, то есть завоеванием политической власти, гарантируется рабочим нормальным функционированием демократических институтов, которое теоретически исключает всякое насилие в борьбе за социальное равенство. Вовсе не являясь естественным законом человеческой истории, насилие возникает из классового конфликта, свойственного общественным устройствам, где производительные силы стали силами разрушения и социального отчуждения. В качестве юридической фикции демократия прикрывает собой реальную диктатуру, соотношение сил между классами эксплуататоров и эксплуатируемых, разрыв между фундаментальными правами и материальным угнетением. Исторической и нравственной антитезой этому явлению, присущему прошлому и настоящему, является реальное правление большинства, логический результат социальных конфликтов, когда всеобщее избирательное право превращается из «орудия обмана, каким оно было до сих пор, в средство освобождения».[19] Демократия дает производителям, организованным в профсоюзы и партии, законные средства завоевать власть и начать постепенные преобразования во всех сферах общественной жизни с целью создания «ассоциации, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». [20]

Оставив в стороне проблему неоднозначности учения Маркса, нужно признать, что разработанная им социальная критика имеет долговременную ценность — или то, что можно назвать посланием. «Марксизм», если он не означает нечто неосуществимое, может пониматься лишь как отрицание современных политических систем, либо, точнее, как социальная критика, основанная на идее (или постулате) демократии, освобожденной от Государства и Капитала. Но подобное понимание «марксизма» означает признание его бесполезности и даже вредности: данным термином обозначали системы, основанные на отмене демократических свобод, завещанных буржуазной революцией. Слово это оказывается излишним, если согласиться с тем значением, которое мы в него вкладываем, — объединяющим этику, присущую социализму, анархизму и коммунизму. С позиции такой этики ни одно из существующих обществ не может считаться свободным и гуманным, ибо все они в различной степени подчиняются режимам, отрицающим свободу и человечность, которые имел в виду Маркс, когда говорил о демократии.

«Общество, — писал Прудон в 1840 г., — должно либо погибнуть либо уничтожить собственность». Сегодня он сказал бы вместе с Марксом: общество должно либо погибнуть, либо уничтожить Государство и Капитал.

 

Примечания

[1] Спиноза Б. Трактаты. М., 1998, с. 189, 191.

[2] Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 252.

[3] Там же.

[4] Там же, с. 253.

[5] Там же.

[6] Токвиль Алексис (1805-1859) — французский политический мыслитель, социолог, историк, государственный деятель. Автор книги «О демократии в Америке» (1835-1840) — Прим. ред.

[7] Наmilton T. Men and Manners in America, 1833. Эта книга вышла за два года до «Демократии в Америке». Вскоре было предпринято три ее издания в Германии и сделано два французских перевода. До этого Гамильтон получил известность как автор романа «Сирил Торнтон» (1827).

[8] «Работяги» — Прим. ред.

[9] Ibid., р. 160.

[10] Ibid., p. 66.

[11] Маркс К. Коммунизм газеты «Rheinscher Beobachter»// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 197.

[12] Маркс К., Энгельс Ф. Заявление в редакцию газеты «Социал-демократа», 23 февраля 1865 г.// Соч., т. 16, с. 79.

[13] Маркс К. Гражданская война во Франции// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 345.

[14] «Будь подобен трупу» (лат.). Принцип ордена иезуитов, сформулированный Игнатием Лойолой и означавший необходимость слепого подчинения руководству ордена. — Прим. ред.

[15] Маркс К. Альянс социалистической демократии и Международное Товарищество Рабочих// Маркс К., Энгельс Ф. Соч,, т. 18, с. 341-342.

[16] Singebung (нем.) — философский термин, означающий наделение значением, смыслопридавание — Прим. ред.

[17] Маркс К.Нищета философии // Соч., т. 4, с 184. Отсутствие у Маркса теории власти пролетариата дает пищу критике со стороны анархистов, но не следует забывать, что историческая иллюстрация, данная им в «Гражданской войне во Франции», представляет собой набросок подобной теории. Если Ленин и был прав против Каутского в своей работе «Государство и революция», его собственный политический праксис сделал его исполнителем заветов просвещенного деспотизма, программу которого очень хорошо определил Ш. Сеньобос: «Все для народа, ничего посредством народа». Маркс дал верную оценку просвещенной диктатуре, а значит, и «ленинизму», в первой схватке с Гегелем, еще до того, как присоединился к рабочему движению.

[18] Энгельс Ф. Предисловие к немецкому изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1890 г. // Соч., т. 22, с. 61.

[19] Маркс К. Введение к программе французской рабочей // Соч., т. 19, с 246.

[20] Маркс К, Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Соч., т. 4, с. 447.

Впервые опубликовано в: Le Contrat social, vol. VI, № 4, 1962.