"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Максимильен Рюбель

ХАРТИЯ ПЕРВОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА

 

«В партийных программах следует избегать явной зависимости от отдельных авторов или трудов». (Письмо Маркса Гайндману, 2 июля 1881 г.) [1]

По причинам, которые историкам общественных движений и идеологий выяснить не удалось, система идей, известная как «марксизм», стала в XX веке после ряда превратностей домини­рующей повсюду. Ее происхождение, до сих пор малоизвестное социологам, изучающим коллективное сознание, овеяно леген­дами. Но широко распространенное представление, не лишен­ное логики, состоит в том, что еще при жизни Карлу Марксу удалось создать свою школу, то есть возникновение «марксизма» было каким-то образом связано с самим Марксом. И хотя к его зарождению причастен Фридрих Энгельс, имя последнего при­носится в жертву, деятельность и труды основоположников сли­ваются в единое целое, но для его названия используется фами­лия «первой скрипки» (выражение Энгельса).

Однако исследователю, которого не удовлетворяет это мифи­ческое объяснение генезиса марксизма, обязательно придется поставить перед собой три вопроса: создал ли Маркс свою школу в процессе научной и партийной работы? Если предположить, что такая школа существовала, считала ли она себя «марксистской»? Что думал об этом сам Маркс? И дополнительный вопрос: что думал об этом Энгельс?

На эти вопросы нельзя ответить, не определив возможную степень влияния трудов и деятельности Маркса при его жизни. Мы же в своем социологическом исследовании генезиса феномена, получившего название «марксизм», ограничимся одной важной, быть может, решающей фазой карьеры Маркса: его ролью как автора учредительных документов Первого рабочего Интер­национала. И в подобных рамках наше эссе ставит своей целью лишь методологическое исследование, которое позволило бы наметить подходы к этим проблемам, некую схему направлений поиска — их систематический анализ потребовал бы длительной работы. Такой способ исследования позволяет избежать искуше­ния рассматривать Маркса через призму его посмертной славы. Обратный подход — от следствия к причине — уже вызывал пол­ное непонимание реальной роли Маркса в Интернационале [2].

Чтобы понять эту роль, необходимо рассмотреть различ­ные аспекты деятельности Маркса в Интернационале: в Генераль­ном совете, на конгрессах и конференциях, посредством личных контактов с людьми, прямых и эпистолярных. Тогда можно уви­деть, что Марксу, твердо решившему оставаться «за кулисами», нелегко было сохранять анонимность, тем более, что он являлся автором практически всех документов (отчетов, резолюции, об­ращений, манифестов), принимавшихся — чаще всего по его ини­циативе — Генеральным советом; и когда эффект, произведен­ный «Гражданской войной во Франции», вынудил его раскрыть анонимность, он стал, вопреки собственному желанию, основной личностью, вокруг которой разворачивались процессы, привед­шие к выделению двух главных идеологических течении в Ин­тернационале — коммунизма и анархизма. В этой связи вновь, и в еще более определенном виде, возникла ситуация, имевшая место на двадцать лет раньше, когда фракцию, к которой он принадлежал, его противники порой называли «партией Маркса» [3].

Отсюда совершенно естественно вытекает вопрос о происхождении ярлыков «марксистский» и «марксизм»: когда и кем они были использованы впервые и в каком смысле? Легко понять, что речь здесь идет о социологической проблеме в буквальном смысле слова: использование этих ярлыков отвечало потребности определить или осудить либо группу личностей, подчиненных «вождю», либо коллективную ментальность тех, кто объявлял себя учениками этого «вождя». Хотя сегодня, опираясь на существующие исследова­ния, трудно заявить с уверенностью, когда и кто первым использо­вал эти термины, их возникновение можно, по-видимому, отнести к началу 1870-х годов, когда конфликт, вызванный юрскими дисси­дентами [4], вступил в свою острую фазу. Как в 1846 и в 1851 годах, именно противники Маркса испытывали необходимость навесить ярлык на то, что представлялось им «котерией», сформировавшей­ся вокруг Маркса, и тогда под пером одного из анонимных адептов Бакунина возникает термин «марксистский» [5], уже используемый неким полицейским в донесении от 7 сентября 1871 года (Cf: Verdes-Leroux J. Engels vu par la роlicе francaise// Cahiers de 1′ISEA, II, No 12, 1968.). Начиная в этого момента «антиавторитарный» лагерь охотно использует этот термин, как, впрочем, и слово «марксизм»; И когда в 1882 году Поль Брусс публикует брошюру, озаглавленную «Марксизм в Интернационале» [6] — насколько нам известно, первый текст, где это слово использовалось в заглавии, — термин уже имеет почти официальное признание. Действительно, слова «марксистс­кий» и «марксизм», хотя и придуманные противниками Маркса, уже использовались к тому времени некоторыми его сторонниками и учениками. Но если Марксу пришлось свыкнуться с этим, то надо думать, использование подобных слов он не одобрял [7].

Показательный факт: подобно Бакунину, Брусс критикует Маркса как «главу партии» и «авторитарную личность» (вместе с его «агентами» и «тактиками» вроде Поля Лафарга), одновременно восхищаясь им как мыслителем. Так, у него можно найти определе­ние марксизма, которое провидчески высвечивает всю двусмыслен­ность этого понятия: «Марксизм не состоит в том, чтобы быть сто­ронником идей Маркса. Тогда многие из его нынешних противников, в частности, автор этих строк, были бы марксистами» [8].

Таким образом, Брусс указывает на факт, который, не бу­дучи никогда сформулированным, признавался, тем не менее, всеми членами Интернационала, принадлежавшими к различным школам: приняв на Женевском конгрессе Хартию Интернационала в том виде, в каком она была утверждена в 1864 году Центральным советом, они стали «марксистами», сами о том не подозревая.

Если обстоятельства внешнего порядка, которые привели Маркса к написанию трилогии в виде Учредительного Манифе­ста, Введения и Устава МТР — того, что мы отныне будет назы­вать «хартией Интернационала», — достаточно известны, харак­тер и глубокий смысл этого труда еще не стали объектом серьезного исследования [9]. Лакуна тем более очевидная, что имен­но тезисы и постулаты этой хартии определили, по меньшей мере, на уровне конфликтов различных течений, судьбу Интернацио­нала. Можно понять трудность, но также и пользу исследования, призванного выявить, в какой мере принципы, определенные в учредительном акте Интернационала, были поняты входивши­ми в него группами и отдельными лицами, сторонниками раз­личных, даже враждебных друг другу социальных доктрин и революционных традиций [10].

Несомненно, Франция была изначально представлена в Интернационале значительным количеством прудонистов, в то время как Англия — в основном профсоюзными лидерами с некоторым чартистским и оуэнистским уклоном, а Италия — сторонниками Мадзини. Секретарь-корреспондент по Германии Маркс, как представляется, привнес в Интернационал очень важное направление социальной и политической мысли коммунизм. Но кроме сторонников «исторического» коммунизма, которых можно было пересчитать по пальцам, о прошлом Маркса — тео­ретика коммунизма и автора основного манифеста движения — знали лишь несколько посвященных [11].

Ничто не свидетельствует о том, что с самого начала Маркс собирался разрабатывать основополагающие документы Интернационала. Легче доказать обратное. Назначенный в комитет по разработке Устава (rules and regulations) новой ассоциации и в Подкомитет девяти на первом заседании Совета (5 октября), он не смог из-за болезни присутствовать на первых заседаниях этих комитетов. В его отсутствие (8 октября) Подкомитет обсуждает «декларацию принципов», написанную Уэстоном, и устав Италь­янских рабочих обществ, зачитанные мадзинистом Вольфом. Подкомитет одобряет этот устав и рекомендует его Совету. Маркс по-прежнему отсутствует на заседании Совета, когда Уэстон за­читывает свою переработанную декларацию принципов, а Вольф — английский перевод итальянского устава. Хотя эти тек­сты восприняты одобрительно, Совет решает возвратить их в под­комитет [12]. И только на следующий день Эккариус сообщает Марксу, что его отсутствие кажется «всем» загадочным. Он счи­тает присутствие Маркса на следующем заседания Подкомитета «абсолютно необходимым» и объясняет:

«Ты помнишь, что Уэстон уже предлагал в прошлую среду обсудить введение к декларации принципов, и что у него возник­ло несколько идей, которые он готов предложить на обсуждение комитета по материалам. Вчера вечером мы увидели, что у него уже готов текст, мешок плевел с горсткой зерен, но даже после­дние не представляют собой чего-либо значащего. Подкомитет поручил ему сделать текст более сжатым, но и сокращенный вариант оказался не лучше оригинала: это сентиментальная и пафосная статья о программе, но отнюдь не сама программа. Кремер публично заявил, что проект следует сократить на три четверти. Кроме того, майор Вольф перевел и предложил про­ект устава итальянских рабочих обществ, воспринятый в целом положительно. Эти два документа были отправлены обратно в подкомитет, чтобы изменить их и извлечь из них суть, создав один текст — одновременно декларацию принципов и устав. После заседать Кремер конфиденциально заметил, что Уэстона следует отстранить от этой работы, а редакцию проекта поручить комиссии максимум из трех человек, которые по своему усмотрению будут или не будут использовать существующие документы. Оджер и другие согласились с этим мнением. The right man in the right place [13] был бы, бесспорно, доктор Маркс. Уэстон — старый оуэнист, который, правда, ограничивает сен­тиментальную доктрину старой школы одними трудящимися и инстинктивно ненавидит угнетение, но который, кажется, не видит иной основы рабочего движения, чем избитые слова «истина и справедливость)».» [14]

Маркс, несомненно, должен был отметить для себя повели­тельную фразу в начале письма Эккариуса: «Ты обязательно должен наложить печать глубокой лаконичности на этого первен­ца европейской организации трудящихся». На следующий день У.Р. Кремер, генеральный секретарь Совета, сообщает Марксу, что члены комитета были бы счастливы видеть его на следую­щем заседании. Предупрежденный слишком поздно, Маркс не смог присутствовать на этом заседании (15 октября), где Ле Любе представил тексты, основывавшиеся на декларации принципов Уэстона и уставе, предложенном Вольфом. Они были вынесены на следующее заседание Центрального совета (18 октября); лю­бопытно, что Маркс поддержал предложение Кремера одобрить программу, зачитанную Ле Любе! [15] Затем последовало обсужде­ние одного отрывка из текста Ле Любе, а потом «основа програм­мы» была одобрена единогласно, подкомитету было поручено при­дать окончательную формy введению и уставу. Ничто в поведении Маркса, как можно судить по протоколу этого собрания, не дает повода заподозрить его в намерении полностью переделать проекты, «основу» которых только что одобрил Центральный совет и от­правил в Подкомитет лишь для окончательной доработки.

Однако то, что несколько месяцев спустя об этом собрании пишет Маркс Энгельсу, совершенно не соответствует тому, что отражено в протоколе: в последнем отмечается, что Маркс при­соединился к мнению Кремера, предложившего одобрить про­грамму, переработанную Ле Любе; в письме же говорится об «ужасе» Маркса, когда он слушал, как «милейший Ле Любе» зачитывал «чрезвычайно фразистое, плохо написанное и совер­шено незрелое введение, претендующее быть декларацией прин­ципов, в котором то и дело проглядывал Мадзини сквозь обо­лочку самых расплывчатых обрывков французского социализма». Более того, в письме Маркса содержится деталь, отсутствующая в протоколе, но ясно раскрывающая его видение роли Генерального совета Интернационала. Говоря о мадзинистском уставе, Маркс сурово критикует предложенную Вольфом резолюцию, направленную на то, чтобы превратить Генеральный совет в «центральное правительство рабочих классов Европы (ко­нечно, с Мадзини на заднем плане)» [16]. Это замечание, как видно, заранее отвечает на основные пункты обвинения, которое «антиавторитарные» члены Интернационала выдвинут позднее про­тив «властности» Маркса. «Я в мягкой форме возражал, — добав­ляет далее Маркс, — и после долгих переговоров Эккариус предложил снова передать эти документы «на редакцию» Под­комитету. «Sentiments» (взгляды), содержавшиеся в декларации Ле Любе, были вотированы» [17].

Можно полагать, что в этом рассказе, написанном через две недели после заседания 18 октября, отражена окончательная точка зрения Маркса, сформировавшаяся после изучения различных тек­стов, предложенных на рассмотрение Совету. Если не брать в расчет возможность какого-то «маневра» с его стороны, Маркс голо­суя за одобрение проекта Ле Любе, похоже, еще не представлял, какой хирургическом операции этому тексту предстоит подвергнуться после нового тщательного рассмотрения (хотя именно этого ожи­дали от него Кремер, Эккариус и, без сомнения, другие) [18].

Хотя Маркс и сожалел впоследствии, что сохранил в своей редакции Устава МТР некоторую фразеологию, он, все-таки, прежде всего постарался не отразить в этом документе ничего, что могло бы дать повод к теоретическим разногласиям и, как следствие, привести к возникновению противоборствующих фрак­ций и тенденций в Интернационале. «Сделать приемлемыми» для различных представителей рабочего движения элементы своей теории было для него, впрочем, тем более легко, что теория эта не стремилась ни к чему иному, кроме как к выражению «реаль­ного движения» на определенной стадии его развития.

Несомненно, именно после ознакомления с документами, переданными ему Подкомитетом, у Маркса должна была воз­никнуть мысль начать работу с нуля [19]. Дело было вовсе не в пoпытках использовать хартию в качестве инструмента индоктринирования, прозелитизма, то есть путем ловкого маневра пред­ставить Интернационалу новый коммунистический манифест. Однако Маркс взял из Манифеста и вложил в хартию 1864 года основополагающую идею, возможно, саму квинтэссенцию: тре­бование взятия политической власти! [20]

Здесь мы подходим к главной проблеме всякого исследова­ния, касающегося «марксистского» феномена в начальный период деятельности Интернационала. Действительно, целая плеяда социалистов и коммунистов до Маркса заслуживала бы назва­ния основателей «марксизма», если бы последний сводился к формуле или лозунгу взятия политической власти. Что же каса­ется постулата о «диктатуре пролетариата», он потерял всякую двусмысленность, когда Парижская Коммуна стала его истори­ческим примером [21].

Чтобы ясно дать понять, что взятие политической власти не является сектантским лозунгом, выдуманном с некой тайной це­лью, Маркс настаивает на народном характере этого требова­ния, напоминая об усилиях, предпринятых английскими, немец­кими, итальянскими и французскими рабочими в целях «реорганизации рабочей партии»: это требование прочитывается в намерениях и действиях представителей рабочего движения во Франции, Англии и Германии. Необходим был очень ясный анали­тический ум, чтобы предвидеть в хартии Интернационала 1864 года характер и цели будущих национальных рабочих движений Итоги рабочей борьбы в Англии Маркс интерпретирует как двойную по­беду политической экономии труда над политической экономи­ей капитала: политическую победу в форме билля о десятичасовом рабочем дне и экономическую победу, достигнутую благодаря сис­теме кооперативов, предвещающих способ производства буду­щего — экономику без хозяев и наемных работников. В заключительной части Учредительного Манифеста нет ничего ни оригинального ни «марксистского»: проблема независимости Польши обсуждалась на англо-французских встречах в 1862-1863 гг. и являлась одной из основных тем митинга в Сент-Мартино-холле. На митинге 22 июля 1863 года Джордж Оджер так же недвусмысленно, как и Маркс в Манифесте, заявил, что мир не может быть долговременным, и Россия станет хозяйкой Польши [22]. Тот же самый Оджер в «Обра­щении к французским трудящимся», написанном через три месяца после этого митинга, говорил, как и Маркс, о необходимости «пре­дупредить интриги тайной дипломатии» [23]. Короче, хотя Маркс в 1862-1863 гг. не участвовал во встречах английских и французских активистов в Лондоне и, возможно, даже не был знаком с произнесен­ными там речами и «Манифестом шестидесяти» 1862 года, первой по­литической хартией французского рабочего движения [24], он в течение более десяти лет, как об этом свидетельствуют сотни статей, написан­ных им и Энгельсом для «Нью-Йорк Дейли Трибюн», достаточно тща­тельно следил за экономической и политической ситуацией в Европе и мог со знанием дела высказываться о перспективах этого движения [25].

Итак, в так называемом Учредительном Манифесте нет ничего специфически «марксистского»; введение в Устав были написаны в соответствии со стремлениями рабочих, как они открыто выражались в Англии, «метрополии капитала», и менее четко во Франции, где режим Наполеона III явно клонился к закату. Постулат о самоосвобождении столь же стар, что и пролетарский социализм, его можно найти в утопическом варианте у Вейтлинга, у Оуэна в период поддержки им кооперативного движения или, с четкой политической завершенностью, у Флоры Тристан.

То, что Маркс предпочитал избегать некоторых слов, из­любленных учениками Прудона и Оуэна, соответствовало его пре­зрению ко всякому фразерству, слова «права» и «обязанности», а также «Истина, Справедливость и Нравственность», вырванные из контекста я используемые в качестве эмоциональных украшений, сами по себе ничего не означали: этот язык мог использовать кто угодно, будь то сторонник или противник рабочего движения. Маркс не согласился выйти из тени и появиться на политической арене, чтобы предложить новую социальную доктрину или новое полити­ческое евангелие, но это ничуть не мешало ему желать внести в «реальную силу», возникновение которой он видел во Франции и Англии, «элементы культуры» [26]. После 1843 года у него сложилось понимание своеобразного характера рабочего движения, определяемого согласием между «страдающим человечеством, которое мыслит», и «мыслящим человечеством, которое подвергается угнетению» [27].

Эффективность и анонимность — таким, наверное, мог быть в период до Лондонской конференции МТР девиз Маркса, члена Ге­нерального совета и секретаря-корреспондента по Германии. Если рабочие и ремесленники, работавшие вместе с ним в Интернацио­нале, с благодарностью приняли его «литературные» услуга, то по­тому, что Маркс обладал талантом придавать прокламациям ис­полнительного органа МТР достоинство и энергию, соответствующие крупномасштабному историческому движению [28]. Когда какой-то интеллектуал-член Совета вносит в Обращение о Польше тезисы противоречащие исторической истине, Маркс не довольствуется отдельными импровизированными замечаниями, он тут же по по­ручению Совета пишет курс дипломатической истории, чтобы по­казать: от Людовика XV до Наполеона III французская внешняя политика не способствовала восстановлению независимости Польши. Научная работа — именно так понимал ее Маркс — и одновременно политический акт [29]. Точно так же, защищая профсоюзное движе­ние и определяя его революционные цели, Маркс излагает перед Советом свои воззрения на политэкономию, причем его выводы предвосхищают хартию революционного синдикализма [30]. Когда знаешь, что в этих текстах он резюмировал теорию, изложенную в «Капитале», можно лишь удивляться, что они получили мало известности в то время и даже не обсуждались на конгрессах Интернационала. Правда сам Маркс, который ожидал тогда выхода своего труда, не спешил сделать их известными. Вплоть до Лондонской конференции 1871 года он работал, как сам говорил, «за кулисами» [31], никогда не выступал публично, и лишь давление обстоятельств вынуждало его нарушать анонимность, как это было после публикации «Гражданской войны во Франции». Такое поведение может иметь несколько объяснений: апатрид, бежавший в Лондон, Маркс, разумеется, не желал привлекать к себе внимание британских властей; но он также не стремился стать трибуном: сознавая частный характер своей деятельности как коммуниста, он старался не афишировать себя в качества автора манифестов, написанных по просьбе и от имени Генерального совета. Он рассматривал себя как безымянного глашатая, а не как харизматического вождя «ре­ального движения» [32]. В его интерпретации глубинных стремлений трудящихся можно обнаружить не только элементы, осно­ванные на наблюдении и исследовании экономического и политического развития Европы после 1848 года, но и пло­ды личных убеждений, общих представлений об этом раз­витии и его будущих перспективах; представления эти от­ражены, в частности, в статье 1 Устава, где определяются задачи Интернационала: «Защита, развитие и полное осво­бождение рабочего класса» [33].

Почти во всех документах Интернационала, бесспор­ным автором которых является Маркс, заметна забота как о документированной научности, так и об оценке перспек­тив, одним словом, стремление политического учителя свя­зать повседневную борьбу с осознанием революционной конечной цели. Принцип самоосвобождения, провозглашен­ный во введении к Уставу, не позволял интеллигенту, гото­вому сражаться в рядах рабочего класса, заниматься иной деятельностью, кроме политического просвещения в самом широком смысле слова: содействия осмыслению существу­ющего общества и стремлению к полному освобождению.

Этому двойному принципу Маркс следовал при подго­товке Лондонской конференции (сентябрь 1865 года) и Же­невского конгресса (сентябрь 1866 года). От имени Посто­янного комитета Маркс рекомендовал Центральному совету (31 июля 1865 года) одобрить программу, разработанную парижской секцией, и одновременно обсудить представляв­шийся ему важным вопрос о политическом положении в Европе, подчиненной влиянию дипломатии русского цариз­ма. Однако по этому вопросу конгресс 1866 года встал в четкую оппозицию «марксизму» лондонского Совета, отка­завшись, как гласила формулировка французской делега­ции, от поддержки Интернационалом «старой политики, которая противопоставляет один народ другому», и заявив, что желает социального освобождения как в России, так и в Польше [34].

Именно на этом конгрессе имя Маркса было впервые про­изнесено публично. Во время дискуссии по статье 11 особого Рег­ламента («Каждый член Товарищества имеет право участвовать в голосовании и быть избранным») Толен настаивал, чтобы деле­гаты избирались исключительно из среды рабочих; Перрашон добавил к этому, что «избирать делегатом гражданина, не явля­ющегося рабочим, означало бы желать гибели Товариществу» [35]. В последовавшей за этим дискуссии два влиятельных члена Генерального совета, Кремер и Картер, упомянули Маркса: по мнению Кремера, без преданности некоторых граждан, занима­ющихся интеллектуальной работой, «Товарищество не смогло бы полностью сформироваться в Англии. Из этих членов я назо­ву вам только одного, гражданина Маркса, который всю свою жизнь посвятил делу торжества рабочего класса»; Картер отме­тил, что Маркс отказался на Совете стать делегатом этого перво­го Конгресса, «значение которого он прекрасно понимает», но «в котором должны участвовать лишь рабочие делегаты». Маркс не стал возражать, когда Толен заявил: «Как рабочий, я благода­рю гражданина Маркса за то, что он отказался от полномочий делегата, которые ему предлагали. Поступив подобным обра­зом, гражданин Маркс показал, что в рабочих конгрессах должны участвовать лишь работники ручного труда. Если мы допустим сюда людей из других классов, не упустят сказать что конгресс не отражает стремлений рабочих классов, что он работает не на благо трудящихся, и я думаю, надо показать миру что мы достаточно передовые, чтобы действовать самостоятельно» [36]. Это было отзвуком дискуссий, которые шли в феврале-марте 1865 г. в Центральном совете, когда разбирался конфликт в парижской секции, где «работники ручного труда» Толен, Фрибур и Лимузен противостояли «интеллигентам» вроде Лефора и Ле Любе — ссора, по словам Маркса, создававшая впечатление, что «французы действительно нуждаются в Бонапарте!» [37].

Представления Маркса о политической роли, которую при­зван был играть Генеральный Совет Интернационала, хорошо иллюстрирует эпизод, связанный с положением в Англии. В этой стране, где промышленный пролетариат был многочислен, но лишен политических прав, он мог, как мыслилось Марксу, ис­пользуя наследие чартизма, выполнить свою революционную миссию; однако начатое в 1865 году радикальной буржуазией движение за вторую парламентскую реформу привело в 1867 году, после двух лет борьбы, в которую рабочие массы были вовлече­ны профсоюзными лидерами, лишь к сравнительно незначитель­ному расширению избирательных прав. Обманувшись в своих надеждах — чартистское требование всеобщего избирательного права не было поддержано Лигой реформы, — Маркс, тем не менее, пишет в 1870 году. «Англичане обладают всеми необходимы­ми материальными предпосылками для социальной революции. Чего им недостает, так это духа обобщения и революционной страсти» [38]. Роль Генерального Совета, по мнению Маркса, заключалась как раз в том, чтобы способствовать «усилению» революционного движения в странах, где в наибольшей степени имелись социальные условия для решающей борьбы между трудом и капиталом.

Составляя резолюции Совета, Маркс стремился сделать так, чтобы они могли получить единогласное одобрение делегатов на будущих конгрессах. Учитывая это, кажется удивительным, что, несмотря на почти полное согласие по вносимым на голосование вопросам в Интернационале все же смогли возникнуть конфликты течений, в частности, по поводу функций Генерального Сове­та, являвшегося, согласно Уставу, исполнительным органом Ин­тернационала. «Марксизм», который можно признать за Интернационалом, содержится в текстах, составленных Марк­сом, лишь в той мере, в какой он отражал настрой различных групп, чьи идеологические воззрения могли быть самыми разно­образными. И двусмысленность некоторых текстов Маркса от­разила именно фундаментальные разногласия в рядах Товари­щества. Типичный пример — конфликт, который в итоге разделил секции МТР на «авторитарные» и «антиавторитарные». Взятые в кавычки называния на самом деле представляли собой только эмоциональные термины, которые слегка прикрывали реальное основное различие: между теми, кто видел в «политических сред­ствах», отраженных в уставе 1864 года, решающее оружие в гря­дущей борьбе, и теми, кто искал такое оружие в других сферах, например, в организации взаимопомощи (кассы, народные бан­ки и т. п.). Однако «политические средства» были открыто или по умолчанию признаны конгрессами в Женеве, Лозанне, Брюс­селе и Базеле; и хотя это трудно понять, учитывая имевшиеся в Интернационале разногласия, делегаты, например, Женевского конгресса, не раздумывая проголосовали за предложенную Со­ветом резолюцию об образовании и труде молодежи.

В этой резолюции действительно чувствуется «марксизм», то есть стиль Маркса: «Как бы то ни было — наиболее передовые рабочие вполне сознают, что будущее их класса и, следователь­но, человечества, всецело зависит от воспитания подрастающего рабочего поколения. Они знают, что в первую очередь надо ог­радить работающих детей и подростков от разрушительного действия современной системы. Это может быть достигнуто лишь путем превращения общественного сознания в общественную силу, в данных условиях этого можно добиться только посредством общих законов, проводимых в жизнь государственной властью. Проведением в жизнь таких законов рабочий класс отнюдь не укрепля­ет власти правительства. Наоборот, он превращает в свое орудие ту власть, которая теперь используется против него, он осуществляет путем общего законодательного акта то, чего напрасно добивался бы путем множества разрозненных индивидуальных усилий» [39].

Речь здесь идет, если можно так выразиться, о диалектичес­кой или, скорее, революционной интерпретации реформистской программы — о концепции, которая не была отвергнута, по мень­шей мере, открыто ни в Женеве, ни даже на последующих конг­рессах. Как будто члены Интернационала, вне зависимости от их принадлежности к различным тенденциям и разнообразия теоретических предпочтений, поняли диалектическую силу марксовой аргументации, которая ощущается в некоторых частях доклада о кооперативном труде; вот его начало: «Международ­ное Товарищество рабочих ставит себе целью объединить, на­правив в общее русло, стихийное движение рабочего класса, но отнюдь не диктовать или навязывать ему какие бы то ни было доктринерские системы. Поэтому конгрессу не следует провозг­лашать какую-либо особую систему кооперации, а следует ограни­читься изложением некоторых общих принципов.» [40]. Продолжение текста написано в том же духе, так что его единогласное одобрение означало полную «капитуляцию» перед «авторитар­ным коммунизмом»: «Однако, ограниченная карликовыми фор­мами, которые только и в силах создать своими усилиями от­дельные рабы наемного труда, кооперативная система никогда не сможет преобразовать капиталистическое общество. Для того, чтобы превратить общественное производство в единую, обшир­ную и гармоническую систему свободного кооперативного труда, необходимы общие социальные изменения, изменения основ обществен­ного строя, которые могут быть достигнуты только путем перехода организованных сил общества, то есть государственной власти, от капиталистов и землевладельцев к самим производителям.» [41].

Здесь можно различить идею диктатуры пролетариата (хотя само слово и не произнесено) — олицетворение которой Маркс, по словам Энгельса, видел в Парижской Коммуне 1871 года, — как этапа развития на пути к обществу, освобожденному от госу­дарства и капитала. В тезисах по поводу профсоюзов просматри­вается социологический аргумент: концентрированной обществен­ной силе капитала трудящиеся при условии осознания ими своей «великой исторической миссии» могут противопоставить собствен­ную, численно превосходящую общественную силу. Так тезис о «пол­ном освобождении» связывается со спонтанной борьбой профсою­зов, которые Маркс приглашает «поддерживать всякое социальное и политическое движение, идущее в этом направлении» [42].

Ни один из этих тезисов и постулатов никогда не оспаривался даже в самые критические моменты междоусобной борьбы «антиавторитаристов» и «авторитаристов» [43]. Но если не подлежит сомнению, что в этом конфликте личные антипатии и глубинные, даже национальные фобии [44] исказили суждения противников, не менее верно, что в лице Маркса и Бакунина столкнулись две по существу непримиримые концепции, два метода рабочей борьбы. Переход от изолированной, непоследовательной, спорадической, прерывистой и даже заговорщической деятельности к массовой, скоординированной, сознательной борь­бе, организованной как в профсоюзах, так и в рабочих партиях, — тако­ва была суть концепций и методов, определенных уставом 1864 года и неоднократно подтверждавшихся в большей или меньшей степени на конгрессах. Маркс видел в этом смысл рабочего движения своего вре­мени, как, впрочем, и «коллективисты», которые, к тому же, были пол­ностью согласны с «коммунистами» по такому важному вопросу, как национализация земли [45]. Что касается Бакунина, он неоднократно честно заявлял о верности теоретических основ, залаженных Марксом и предназначенных обогатить и усилить революционную сознательность, способствующую движению трудящихся к их освобождению. Если Бакунин отказывался извлечь из разделяемого им теоретического учения политические выводы, которые Маркс считал единственно эффективными в условиях того времени, то не потому, что мог противопоставить им более обоснованную теоретическую концепцию революционных методов и перспектив, но потому, что неспособен был отказаться от склонности к романтизму, сделавшей из него профессионального заго­ворщика. Конечно, в своей критике определенных сторон поведения Маркса и его учеников Бакунин предвосхитил нынешнюю критику мар­ксистских методов и тактики, но это вовсе не служит аргументом про­тив необходимости революционного просвещения, составляющего эле­мента «материалистической» социологии. Торжество марксизма означает лишь торжество политической идеологии, которая, объявив себя на­следницей идей Маркса, не может избежать разоблачения со стороны социологии, впервые поднявшей социальную критику на высоту этики. Включив тезис о завоевании политической власти в Учредительный Манифест и устав, Маркс вдохнул в хартию рабочего Интернационала критический дух, который сохраняет свою силу перед лицам полити­ческих идеологий (не только «марксистских») нашего времени: «Так как магнаты земли и капитала всегда пользуются своими политичес­кими привилегиями для защиты и увековечения своих экономических монополий и для порабощения труда, завоевание политичес­кой власти стало великой обязанностью пролетариата.» [46]

В итоге Первый Интернационал с его интеллектуальными и идеологическими дискуссиями и борьбой оказался более плодотворен в плане того, что он дал для будущего, чем по практическим результатам своей деятельности. Столетие его создания было отме­чено появлением множества разнообразной литературы, научных трудов и политических пропагандистских публикаций, но влияние Интернационала на общественную мысль нашего времени в боль­шей степени оказано тем, чего он стремился достичь, чем тем, чего достичь удалось. Историческая роль Интернационала определяет­ся как его деятельностью, так и общим значением его существова­ния, но более предвидениями, нежели достижениями.

Историческое значение Интернационала выходит, следователь­но, за временные и пространственные рамки его реального суще­ствования. В своей хартии он предвосхитил реалии рабочего движе­ния, каким оно стало в период с 1880 года, когда начался «золотой век» капитализма. Интернационал стал интеллектуальным перекре­стком, куда вливались течения прошлого и откуда расходились пути будущего. Роль Маркса состояла в том, что он провозгласил в хар­тии Интернационала принципы будущего общественного движения, обновив для рабочего класса дух и смысл политической деятельно­сти и определив революционную конечную цель: полное преобразование экономических и социальных, материальных и моральных структур общества. Учредительный манифест и Устав выявили ос­новные тенденции и смысл движения будущего столетия. «Граж­данская война во Франции» расширила видение, выраженное в предшествующих текстах. Вся совокупность прокламаций Генерального Совета, написанных Марксом с единственной целью — выразить потребности «реального движения», и образует хартию Интернацио­нала. Только мифотворчество и мистификация могут породить трак­товки этой хартии как плода «марксизма», иными словами, готовой доктрины, навязанной извне всезнающим умом аморфной и инер­тной массе людей в качестве социальной панацеи [47].

Благодаря Марксу социальные и революционные идеи, которые смутно и отрывочно проявлялись прежде в разношерстной литературной продукции и сектантских опытах, отражавших параллельное раз­витие промышленности и европейского рабочего движения с первой половины XIX века, обрели гармонию и выкристаллизовались в соци­альную и политическую теорию, очищенную частично, если не цели­ком, от идеологического шлака, унаследованного от прошлого. Мечта и утопия претворились, таким образом, в революционную идею-силу, подхваченную массовым движением, имеющим четко определенные политические и экономические цели. Таково важнейшее значе­ние хартии Интернационала, которая отражает в большей степени дух общественного движения, нежели гений политического вождя.

Впервые опубликовано в: Le mouvement social, № 51, 1965.

Примечания

[1] Маркс К, Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., М., 1964, т. 35, с 166.

[2] См.: Rubel M. Karl Marx et la Premiere Internationale. Une chronologie. Premiere partie (1864-1869)// Cahiers de 1′ISEA, serie S, No 8; Bibliographie de la Premiere Internationale// Ibid., p. 249-275.

[3] Термин, применявшийся во время конфликта Маркса с Вейтлингом по поводу Германа Крите, связанного с кампанией, которую вел Брюс­сельский корреспондентский комитет против нью-йоркской «Фолькс-Трибун» (1846 г.). См. письмо Гесса Марксу 29 мая 1846 г. в: Moses Hess Briefwechsel/ La Haye, 1959, p. 157. Он часто мелькает в полицей­ских документах во время процесса коммунистов в Кельне, одновре­менно с термином «общество Маркса». См.: К. Маркс «Разоблачения о кельнском процессе коммунистов» (Соч., т. 8).

[4] Имеются в виду сторонники М.А. Бакунина в I Интернационале, члены Юрской федерации, образованной в 1870 г. в горных районах французской части Швейцарии. — Прим. ред.

[5] См.:La Premiere Internationale. Recueil des documents/ Pub. Par J. Freymond. Geneve, 1962, II, p. 311, где также используются выражения «династия Марксидов» и «марксистский закон» и основной мишенью является Поль Лафарг. Говоря о «Капитале» как о «добросовестном и научном труде, хотя и написанном в заранее заданной системе координат», автор этой диатрибы замечает: «Сколько их [...] в Генеральном совете, марксистов, никогда не открывавших книг Маркса!» (с. 315).

[6] P., Bureau du journal «Proletaire», 32 p.

[7] Слова Маркса: «Я не марксист», — приводятся Энгельсом, который воспринимал их всерьез и цитировал неоднократно (см. письма Энгельса Бернштейну (3 ноября 1882 г.), К. Шмидту (15 августа 1890 г.), П. Лафаргу (27 августа 1890 г.), Г. Лопатину (Marx-Engels. Werke, XXI, p. 489.). В письме Лауре Лафарг (11 июня 1889 г.) он пишет: «И будут же они (анархисты) беситься, что дали нам это название!» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 194). Энгельсу, таким образом, пришлось принять вызов, и из ругательства он пытается сделать почетное имя ab absurdo. Это одна из причин, и немаловажная, для утверждения, что отцом марксизма является Энгельс.

[8] Op. cit, р. 7. Брусс добавляет: «Марксизм представляет собой, главным образом, систему, которая стремится не к распространению марксистской доктрины, но к детальному ее навязыванию». Для того вре­мени это явное преувеличение со стороны Брусса, но его критика ценна для будущего.

[9] Назовем, однако, две важные работы, расчищающие поле для подобного рода исследования: Riazanov D. Zur Geschichte der Ersten Internationale. L Die Entstehung der Internationalen Arbeiterassoziation. Marx Engels-Archiv, I, 1926, p. 119-202; и B.A. Смирнова. Из истории марксизма и международного рабочего движения. М, 1963. cc. 280-342.

[10] Типичный пример: в сентябре 1866 года (Женевский конгресс) Джеймс Гильом не знал даже «о самом существовании Карла Маркса». Он услышал на нем только на Лозаннском конгрессе (1867 г.) (L’Internationale. P., 1905. t. 1, р. 5.). В 1870 году Гильом еще не был знаком со «знаменитым манифестом, написанным Карлом Марксом в 1864 году», Учредительным Манифестом (Ibid., p. 477.). По поводу фразы о завоевании политической власти, фигурирующей в Учредительном Манифесте, Миклош Молнар (Le declin de la Premiere Internationale. Conference de Londres de 1871. Geneve, 1963, p. 190.) пишет: «Представляется, эта декларация осталась в то время незамеченной: по крайней мере, те, кто был с ней знаком, не придавали ей большо­го значения». О сопротивлении, которое впоследствии оказывали прудо­нисты распространению хартии МТР во Франции, см.: Желубовская Э. А. Крушение Второй Империи и возникновение Третьей Республики во Франции. М, 1956, с. 174. Тем не менее заявления обвиняемых на процес­сах МТР показывают, что изначально «марксизм» был явлением, органи­чески присущим элите рабочего движения, и французы, включая прудо­нистов, не считали нужным отказываться от хартии Интернационала.

[11] После распада Союза коммунистов (ноябрь 1852 года) немецкая коммунистическая партия существовала в глазах Маркса лишь в «высшей степени историческом смысле», а не как формальная и структу­рированная организация. Однако практически с самого начала в Цен­тральный совет Интернационала вошли, кроме Маркса и Эккариуса (благодаря предложенной ими кооптации) несколько других старых членов Союза коммунистов: Лесснер, Пфендер, Аохнер, к которым вскоре присоединились некоторые представители лондонского Deutscher Arberiterbildungsverein, с которым Маркс возобновил пре­рванные за десять лет до того отношения и от которого он был делеги­рован в Центральный совет в качестве корреспондента по Германии. Чтобы лишний раз продемонстрировать свои чисто представительс­кие функции, Маркс даже одно время думал о том, чтобы после Лассаля возглавить Всеобщий германский рабочий союз. См.: Rubel М. Marx et la Premiere Internationale, op. cit, p. 13. Единственным буду­щим членом МТР, не входившим в лондонскую группу сторонников Маркса, которому была известна карьера автора «Манифеста Комму­нистической партии», являлся Бакунин.

[12] См.: Генеральный совет Первого Интернационала, 1864-1866. Лондонская конференция 1865 года Протоколы. М., 1961, с. 35.

[13] Нужный человек в нужном месте (англ.).

[14] Karl Marx und die Grundung der I. Internationale. Dokumente une Materialen. Berlin, 1964, p. 30-32.

[15] См.: Генеральный совет Первого Интернационала…, с. 42. В.А. Смир­нова упоминает об этом заседании, но забывает указать на поведение Маркса. Она ограничивается цитатой из письма Маркса Энгельсу 4 ноября 1864 г. См.: Из истории…, с. 293.

[16] По необъяснимым причинам эта резолюция, предложенная Вольфом, не фигурирует в протоколе заседания 8 октября 1864 года. О ней имеется отметка У.Р. Кремера на чистой странице английского перевода итальянского устава. Cf.: Grundung…, op.cit., p. 123.

[17] Письмо Маркса Энгельсу, 4 ноября 1864 г.// Соч., М., 1963, т. 31, с. 12.

[18] Freymond J. Op. cit, p. xxi.

[19] Заседание подкомитета 20 октября 1864 г. на квартире Маркса. В его распоряжении, как мы видим, находились проект устава Итальянских рабочих обществ, предложенный Вольфом и переделанный Ле Любе, и проект декларации принципов, разработанный Дж. Уэстоном и также переделанный Ле Любе. Эта документы не сохранились. См.: Founding of the First International. N.-Y., 1937, p. 75-78 (отрывки из английского перевода итальянского устава). Из текстов Ле Любе Маркс, кроме «взглядов», взял идею о всеобщем изучении положения и тре­бований рабочих. Центральный совет, единогласно одобрив тексты, написанные Марксом, поздравил кроме него Уэстона и Ле Любе за «их труды по составлению столь замечательного манифеста» (заседание 1 ноября 1864 г. В кн.: Генеральный Совет Первого Интернационала. 1864-1866. Лондонская конференция 1865 года. Протоколы. М., 1961, с 11). Вопрос о предложениях мадзинистов, специально поставленный Марксом, стал предметом дискуссий в Центральном совете, и Маркс сделал по этому поводу интересное замечание («Вольф выска­зался за централизацию, но, говоря о рабочих ассоциациях, имел виду только общества взаимопомощи») (там же, с. 171).

[20] Это требование станет предметом резолюции IХ, принятой на Лондонской конференции в сентябре 1871 года и войдет в 7 статью стату­тов Гаагского конгресса в сентябре 1872 года. См. выступление Маркса на Лондонской конференции, подчеркивающее важность представительства рабочих в парламентах. См.: La Premiere Internationale…, op. cit, t. II, p. 194-196. На Гаагском конгрессе Гильом напомнит, что в резолюции о политической деятельности имеются «фразы, основанные на «Манифесте Коммунистической партии»« (ibid, p. 360). О поведении бланкистской группы (Вальян и другие) во время и после конгресса см.: Verdes J. Les delegues francais aux Congres et Conference de l’АIТ// Cahiers de 1′ISEA, serie S, No 8, 1964, pp. 149, 162 (брошюра Вальяна «Интернационал и революция» 1872 г.).

[21] Cf: Draper H. Marx and the Dictatorship of Proletariat// Cahiers de l’ISEA, serie S, No 6, 1962, p. 5-73. Cf: Andrieu J. Introduction// Notes pour servir 1′histoire de la Commune de Paris en 1871. P. 1971, p xvii.

[22] См.: Рязанов Д. Ук. соч., с. 167. Автор подчеркивает воинственный характер речи Оджера.

[23] Bee-Hive, 5 December 1863.

[24] Цитируя и комментируя «Манифест шестидесяти», Рязанов приходит к выводу: «Видно, что в этом манифесте не содержится ничего, кроме наложения и повторения основных идей Прудона». Ibid., p. 180.

[25] О статьях Маркса, посвященных Второй Империи, см.: Rubel M. Marx devant le bonapartisme. P.-La Haye, I960.

[26] «Коммуннсты [...] не выставляют никаких особых принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение [...]. В борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата. [...] Те­оретические положения коммунистов ни в какой мере не основывают на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира. Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического движения.» (Манифест Коммунистической партии// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4. с 437-438.) Всегда ли сам Маркс следовал этой деонтологии коммунизма? Наличие в «марксизме» различных школ с их двусмысленными и даже взаимопротиворечащими трактовками одних и тех же проблем, как представляется, говорят об обратном.

[27] Письма из «Deutsch-Franzosiche Jahrbucher». Маркс к Руге, май 1843// Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 378.

[28] По поводу Обращения к Линкольну Маркс писал Энгельсу 2 декаб­ря 1864 года: «И мне пришлось опять составить его (что гораздо труд­нее, чем написать содержательную работу) для того, чтобы те несколько фраз, к которым сводятся подобного рода сочинения, по крайней мере, отличались от вульгарно-демократической фразеологии» (Маркс К, Энгельс Ф. Ук. соч., т. 31, с. 28).

[29] Сразу после восстания 1863 года Маркс начал изучать историю разделов Польши. См. его рукопись «Польша и Франция» (вероятно, от­вет П. Фоксу-Андре) в: Marx К Die polnische Frage. La Haye, 1961. Именно по просьбе Маркса Энгельс написал для «Коммонвелт» (март-май 1866 г.) статьи «Какое дело рабочему классу до Польши?».

[30] «Заработная плата, цена и прибыль» (1865 г.).

[31] Письмо Маркса Энгельсу 7 июля 1866 г., Кугельману 9 октября 1866 г.

[32] Вплоть до конференции 1871 года в отчетах конгрессов МТР очень редко упоминается Маркс и его деятельность в Генеральном совете. Первое упоми­нание о «Капитале» фигурирует в отчете о Брюссельском конгрессе (1866 г.) (выступление Лесснера в ходе обсуждения доклада о последствиях использо­вания машин (сf: La Premiere Internationale, op. tit, I, p. 297)). На другом заседании, говоря о докладе прудонистов по поводу бесплатного кредита, Мозес Гесс рассказал об идеях, изложенных Марксом в «Нищете филосо­фии» (1847 г.), но его выступление прошло незамеченным. В то время как работы Прудона широко осуждались на этом конгрессе, труд Маркса был упомянут только на административном заседании, которое одобрило предло­женную немецкими делегатами резолюцию, рекомендовавшую чтение «Ка­питала» «людям всех национальностей» и его перевод «на те языки, на кото­рые он еще не переведен». В ней Маркс именовался «первым экономистом, научно проанализировавшим капитал» (ibid., р. 430). Отметим также, что на Конференции 1865 года Маркс воздержался от зачтения доклада по Герма­нии, посланного ему Либкнехтом. «Что касается твоего доклада, — писал он Либкнехту 21 ноября 1865 г., то я не мог огласить его на конференции, так как мне лично уделялось в нем слишком много внимания». Текст доклада опубликован в: Генеральный совет Первого Интернационала. 1864-1866. Лондонская конференция: Протоколы, с. 183-190).

[33] Общий устав Международного Товарищества Рабочих// Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 13.

[34] См. французскую программу (подписанную Фрибуром и Лимузеном) в брошюре, опубликованной парижской секцией в октябре 1865 г.; воспроизведена в: La Premiere Internationale, op. cit, p. 18-19. Что касается резолюции, составленной Марксом и Бобчинским и осуждающей «российский деспотизм в Европе», на конференции 1865 года она встретила сопротивление со стороны Ле Любе, Уэстона и Де Папа и затем была отвергнута Женевским конгрессом по инициативе французских делегатов. Cf: La Premiere Internationale, op. cit, I, p. 78. Рязанов не считает «марксистской» антироссийскую позицию Маркса, осуждающую «целый народ от имени МТР». См. его статью: Die auswartige Politik der alten Internationale und ihre Stellungnahme zum Krieg, III // Die Neue Zeit, 18 июня 1915 г.

[35] Cf: La Premiere Internationale, op. cit., I, p. 55.

[36] Ibid., р. 55. О своем отказе ехать в Женеву Маркс писал Кугельману (23 августа 1866 года): «То, что даст эта моя работа, я считаю гораздо более важным для рабочего класса, чем все, что я мог бы сделать лично на каком бы то ни было конгрессе» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 31, с. 437). Эту работу Маркс рассматривал как следствие рабочего движения и, соответственно, деятельности Интернационала: «Оно [Международное Товарищество Рабочих - ред.] не искусственное по­рождение какой-нибудь секты или теории. Оно — плод самопроизволь­ного роста пролетарского движения, которое, в свою очередь, порож­дается естественными и непреодолимыми тенденциями современного общества» (Четвертый годовой отчет Генерального совета МТР Брюс­сельскому конгрессу, 1868 г.// Генеральный совет Первого Интернаци­онала 1866-1868. Протоколы. М., 1963, с. 250). Вместе с тем теория, по мнению Маркса, могла стимулировать это движение, способствуя само­образованию трудящихся. «Что касасается окончательной победы принци­пов, выдвинутых в «Манифесте», то здесь Маркс всецело полагается на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и обмена мнений» (Энгельс Ф. Предисловие к немецкому изданию «Манифеста Коммунистической партит» 1890 года// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 61.).

[37] Письмо Маркса Энгельсу 13 марта 1865 г. (Маркс К., Энгельс Соч., т. 31, с 84). До этого Маркс уже критиковал французов за упор­ную недооценку ими пользы, которую могли принести интеллигенты в печати. «Хотя, с другой стороны, это простительно при непрерывных изменах literary men» (25 февраля 1865 г.) (Там же, с 69). В Жене­ве именно рабочий Джеймс Картер, кажется, лучше всех понял «научное» значение деятельности Маркса: «Пусть люди, которые занимаются экономическими проблемами и которые признают правоту нашего дела и необходимость социальных реформ, участвуют в рабочем конгрессе, пробивая брешь в буржуазной экономической науке». Cf: La Premiere Internationale, op. cit, I, p. 56. См. также отчет Дж. Карда, ibid, p. 80.

[38] Генеральный Совет — Федеральному Совету романской Швейцарии//Генеральный Совет Первого Интернационала, 1868-1870 гг. Про­токолы. М., 1964, с. 276. После поражения движения за вторую реформу — которое Маркс объяснял в основном «предательством» профсоюзных лидеров — он увидел рычаг английской социальной революции в разрыве вынужденного союза между Англией и Ирландией (см. тот же циркуляр); этот его прогноз оказался столь же ошибочным. Но если его предвидения в том, что касалось некото­рых политических побед английского рабочего движения, в целом за длительное время не сбылись, они, тем не менее, сегодня как я вчера, сохраняют свой характер революционных постулатов.

[39] Генеральный Совет Первого Интернационала. 1864-1866 гг. Лондонская конференция 1865 года. Протоколы. М., 1961, с. 265. Как сообща­ет нам отчет Дж. Карда, «Конгресс голосует за резолюции в соответствии с предложениями лондонского Центрального комитета и французских делегаций» (ibid., p. 76), что служит еще одним свидетельством одобрения политического характера хартии Интернациона­ла (если отбросить предположение о том, что голосования происходи­ли в атмосфере всеобщего замешательства).

[40] Там же, с. 266. С тех же позиций в марте 1869 года, во время дела бакунинского «Альянса» Маркс пишет циркуляр, наиболее характерный и наименее «марксистский» отрывок из которого мы приводим: «Общность действий, установленная Международным Товариществом Рабочих, обмен идеями, облегчаемый органами печати различных национальных секции, и непосредственные дискуссии на общих конг­рессах должны постепенно привести к созданию общей теоретической программы» (Генеральный Совет Первого Интернационала. 1868-1870 гг. Протоколы. М., 1964, с. 236). См. также «Мнимые расколы в Интернационале»: устав Интернационала признает лишь «просто «ра­бочие общества», преследующие одинаковую цель и признающие одну и ту же программу, которая ограничивается тем, что намечает основ­ные линии пролетарского движения, тогда как теоретическая разра­ботка их осуществляется под воздействием потребностей практичес-кой борьбы и в результате обмена мнениями в секциях, в их органах и на их съездах, где допускаются все без различия оттенки социалисти­ческих убеждений» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 31).

[41] Генеральный Совет…, M., 1961, с 266.

[42] Там же, с 267.

[43] Юрцы признали этот факт, объявив, что до Базельского конгресса «некоторое проявление инакомыслия [...] представлялось нам […] лишь» легкими нюансами во мнениях, а не серьезной принципиальной оппозицией. Генеральный совет, состоявший исключительно из коммунистов, казался нам естественным союзником…» (Cf: Memoire presente par la Federation Jurassienne de l’АIT. Sonvillier, 1873, p. 1). По наивности или незнанию автор этого доклада Дж. Гильом называет политический, в сущности, характер хартии Интернационала, который постоянно подчеркивался в резолюциях, предлагавшихся Генеральным Сове­том, «легкими нюансами»!

[44] Если в своих похвалах Марксу как мыслителю Бакунин превосходит наиболее преданных учеников-марксистов», которых учитель имел при жизни, то в своих инвективах против Маркса — «еврея и немца» он предвосхищает самую вульгарную юдофобию, какую только знал XX век. Но и Марксу были присущи элементы русофобии, когда он пре­увеличивал опасности, которыми угрожала Интернационалу заговорщическая деятельность Бакунина. Что касается бакунинской марксофилии и юдофобии, см.: Archive» Bakounine, I, Michel Bakounine et l’Italie, 1871-1872, Leiden, 1961, особенно второй том: «La Premiere Internationale en Italie et conflit avec Marx», 1863, p. 105-111, 115-119, 121-128, 216-220. (Нельзя не сожалеть, что комментатор Артур Ленинг в своих примечаниях поддерживает некоторые «анархистские» ма­нии, искажая облик Маркса. Как иначе понимать, и это лишь один пример, что Ленинг не поместил в приложении такой важный доку­мент, как циркуляр Генерального совета от 9 марта 1869 года, написанный Марксом? Ограничившись цитированием отрывков из него в предисловии (op. cit., p. xxvi), не указав имени автора, не хотел издатель тем самым скрыть от читателя, что в этом документе Mapкс выступил против какой бы то ни было теоретической монолитности?)

[45] Сезар Де Пап, вожак «коллективистов», на некоторых конгрессах МТР выступал как столп «марксизма». См. его письмо Марксу 16 февраля 1969 года, где он признает, что постепенно «депрудонизируется». Cf: Entre Marx et Bakounine, P., 1974, p. 79.

[46] Резолюция об уставе, принятая на Гаагском конгрессе МТР 1872 г,// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 18, с 143.

[47] «Генеральный Совет — не папа римский, [...] мы предоставляем каждой секции придерживаться своих собственных теоретических взглядов на дей­ствительное движение, исходя, однако, из предположения, что в них не выд­вигается никаких положений, прямо противоречащих нашему Уставу» (пнсь мо Маркса Полю Лафаргу, 19 апреля 1870 г.) (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 32, с 564). Накануне Маркс написал то же самое по поводу создания новой секции в Париже (Анри Верле): «Пусть он не дает новой секции [...] никакого сектантского «названия», ни «коммунистическая», ни любое другое. Нужно избегать в Международном Товариществе сектантских «ярлыков». Общие чаяния и стремления рабочего класса проистекают из реальных условий, в которые он поставлен» (Там же, с. 560). И с тем же желанием поставить Интернационал над партиями и доктринами сентябрьская конференция 1871 года принимает резолюцию, запрещающую «отделениям, секциям и группам [...] впредь именоваться сектантскими названиями, как, например, позитивисты, мютюэлисты, коллективисты, коммунисты и т. п.» (Документы Первого Интернационала Лондонская конференция Первого Интернационала, 17-23 сент. 1871 г.: Протоколы и документы. М., 1988, с. 293). Что касается заявления Энгельса о роли Маркса-основоположника», можно процитировать замечание иного порядка: «Таким образом, посредством изображения человека как «подлинного основоположника», в то время как на самом деле заложению основ способствовало множество людей и факторов [...], глобальное историческое видение тайно подменяется видением тоталитарным, за которым стоит культ героев и принцип фюрерства.» (Hirsch H. Aufstieg und Niedergang der Ersten Internationale// Denker und Kampfer. Frankfurt, 1955 p, 142).