"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Максимильен Рюбель

ЛЕГЕНДА О МАРКСЕ, ИЛИ ЭНГЕЛЬС - ОСНОВОПОЛОЖНИК

Марксизм явился в мир не как продукт размышлений самого Карла Маркса, он был, бесспорно, порождением ума Фридриха Энгельса. Если термин «марксизм» действительно имеет некое ра­циональное содержание, то вложено оно не Марксом, а Энгельсом; и хотя спор о Марксе продолжается, сегодня, как и вчера, он затра­гивает главным образом проблемы, которых Энгельс совершенно не касался либо же нашел им только частичное разрешение. По­мочь проникнуть в эти проблемы — если только они в принципе разрешимы — может только сам Карл Маркс. Речь, конечно, не идет об игнорировании Энгельса, но возникает обоснованный вопрос: в какой мере следует обращаться к нему в ходе всякой дискуссии о тех работах Маркса, которым он в свое время не уделил внимания? В более общей форме вопрос этот можно сформулировать следующим образом: каковы пределы компетенции Энгельса как бесспор­ного исполнителя интеллектуального завещания Маркса, к которо­му до сих апеллируют в поисках разрешения материальных и моральных проблем нашего времени?

Введение

В ознаменование 150-й годовщины со дня рождения Фрид­риха Энгельса, в мае 1970 года в городе Вуппертале была орга­низована международная научная конференция; собравшиеся по этому случаю пять десятков специалистов из ряда европейских стран, а также из Израиля и США, попытались определить со­стояние современных исследований идей того, кого повсеместно считают, вместе с его другом Карлом Марксом, одним из осново­положников «марксизма». Приглашенный на эту конференцию, я решил представить в качестве дискуссионного текста ряд кри­тических тезисов на тему ответственности Энгельса за генезис господствующей в XX веке идеологии, «марксизма». В рамках более «научного», нежели мемориального мероприятия я счел естественным и необходимым высказать свои критические замечания собранию, знакомому с проблемами, которые ставит эво­люция идей в их связи с событиями и потрясениями, отметившими историю XX века. Так что я передал организаторам текст на немецком языке, который озаглавил: «Точка зрения по проблеме «Энгельс как основоположник».

Прибыв в Вупперталь, я, к своему удивлению, был пригла­шен на встречу организаторами конференции, которые сообщили мне о возникшем затруднении: оказывается, мои советские и восточногерманские коллеги после чтения «Точки зрения» по­чувствовали себя лично оскорбленными и грозились покинуть конференцию, если мое выступление не уберут из программы! После долгих переговоров мы пришли к соглашению, призван­ному успокоить возмущение «ученых» представителей «социалистических» стран: текст не будет зачитан с трибуны, однако до­пускается его комментирование и обсуждение; возможно составление подробного отчета о дискуссии вокруг «Точки зре­ния», если высказанные замечания заслужат эпитета «научных», и некоторые участники не откажутся категорически от дебатов, в ходе которых могут быть поставлены под сомнение идеологи­ческие позиции «марксизма-ленинизма» в целом. Сам факт та­кого резко негативного, если не оскорбительного отношения к представленному мною тексту уже может навести непредвзято­го наблюдателя на мысль о верности критики, направленной против самого использования понятия «марксизм», злоупотреб­ление которым как раз и осуждается в моей «Точке зрения» [1].

Итоги конференции еще раз подтвердили обоснованность этой критики, которая представляла собой на самом деле защи­ту социальной теории Маркса от марксистской мифологии. Дейcтвительно, организаторы не погнушались даже нарушить элементарные правила общепринятого в «буржуазной» демократии издательского кодекса: «криминальный» текст по просьбе ответственных лиц не вошел в опубликованный сборник материалов конференции, хотя заблаговременно был прислан в Вупперталь [2].

Habent sua fata libelli [3].

Ниже мы публикуем текст, не принятый конференцией в Вуппертале, снабдив его некоторыми комментариями.

Точка зрения по проблеме «Энгельс как основоположник»

Что касается окончательной победы принципов, выдвинутых в «Манифесте», то здесь Маркс всецело полагается на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и обмена мнений.

Ф. Энгельс. //«Предисловие к 4-му изданию «Манифеста Коммунистической партии»», 1 мая 1890 г. (Соч., т. 22, с. 60)

I

Марксизм явился в мир не как продукт размышлений самого Карла Маркса, он был, бесспорно, порождением ума Фридриха Энгельса. Если термин «марксизм» действительно имеет некое ра­циональное содержание, то вложено оно не Марксом, а Энгельсом; и хотя спор о Марксе продолжается, сегодня, как и вчера, он затрагивает главным образом проблемы, которых Энгельс совершенно не касался либо же нашел им только частичное разрешение. По­мочь проникнуть в эти проблемы — если только они в принципе разрешимы — может только сам Карл Маркс. Речь, конечно, не идет об игнорировании Энгельса, но возникает обоснованный вопрос: в какой мере следует обращаться к нему в ходе всякой дискуссии о тех работах Маркса, которым он в свое время не уделил внимания? В более общей форме вопрос этот можно сформулировать следующим образом: каковы пределы компетенции Энгельса как бесспор­ного исполнителя интеллектуального завещания Маркса, к которо­му до сих апеллируют в поисках разрешения материальных и моральных проблем нашего времени?

II

Поставленный вопрос требует рассмотрения в первую очередь характера интеллектуальных взаимоотношений Маркса и Энгельса, «основоположников» совокупности идеологичес­ких и политических концепций, искусственно сгруппированных под названием «марксизм». Необходимость постановки такого вопроса определяется склонностью нашей эпохи к мифологизаторству. К тому же напомним, что «основоположни­ки» порой сами обращались к заимствованиям из мифологии чтобы подчеркнуть особый характер своей дружбы и интел­лектуального сотрудничества. Разве Маркс не упоминал иронически пример античных «Диоскуров» или Ореста и Пилада, а Энгельс не высмеивал слухи о том, что «Ахриман-Маркс» совратил «Ормузда-Энгельса» с пути истинного [4]? Можно кон­статировать также и обратную тенденцию — учащаются попыт­ки противопоставить Маркса Энгельсу, первый, будто бы, яв­ляется «подлинным» основоположником, а второй принижается до уровня «псевдодиалектика» [5].

III

Всякое исследование взаимоотношений Маркса и Энгельса будет заранее обречено на провал, если не отвергнет легенду об «основоположниках» и не возьмет в качестве методического отправного пункта критический анализ самого понятия «марксизм». Заслугой Карла Корша можно считать то, что он, находившийся двадцать лет назад накануне радикального пересмотра своих интеллектуальных воззрений, предпринял попытку критики мар­ксизма, которая была равнозначна объявлению войны. Однако он не осмелился сделать последний шаг: избавить понятие марк­сизма от мифологических наслоений. Вместо этого он попытал­ся, не без некоторого замешательства, преодолеть затруднение при помощи лингвистических уловок, стремясь сохранить и спа­сти «важные элементы марксовой доктрины» с целью «реконст­рукции революционной теории и практики». В его «Десяти тези­сах о марксизме сегодня» речь идет то об «учении Маркса и Энгельса», то о «марксистской доктрине», «доктрине Маркса», «марксизме» и т. п. [6] В пятом тезисе, где говорится о предше­ственниках, зачинателях и продолжателях социалистического движения, Корш даже забывает упомянуть Энгельса, alter ego Маркса! Тем не менее, он был не далек от истины, когда писал:

«Все попытки восстановить марксистское учение как единое це­лое и в его изначальной функции теории социальной революции рабо­чего класса являются сегодня реакционными утопиями» (2-й тезис).

Вместо «реакционными утопиями» Корш мог бы сказать «ошибочной мифологией» и тогда приблизился бы к истине.

IV

Ввиду невозможности рационально определить смысл по­нятия «марксизм» представляется логичным предать забвению сам этот термин, как бы часто и повсеместно он ни использовался. Это слово, настолько обесцененное практикой его употребления, что превратившееся всего лишь в обманчи­вый лозунг, изначально несло на себе печать обскурантиз­ма. Сам Маркс пытался отмежеваться от него в последние годы жизни, когда была прорвана стена молчания вокруг его работ; он безапелляционно заявил тогда: «Я знаю толь­ко то, что сам я не марксист» [7]. Тот факт, что Энгельс за­вещал потомству это предупреждение, говорит о многом, но все же не снимает с него ответственность за то, что он поддался искушению «санкционировать» неоправданно употребление данного термина своим авторитетом. При­званный быть хранителем и последователем теории, в раз­работке которой он, по его собственному признанию, при­нял весьма скромное участие [8], и убежденный в том, что исправит ошибку, восславив имя Маркса, Энгельс пошел на риск содействия генезису суеверия, губительные послед­ствия которого предвидеть не мог. Сегодня, через семьде­сят пять лет после его смерти, эти результаты вполне ощу­тимы. Когда Энгельс решил перенять у своих противников такие выражения, как «марксист» и «марксизм», с целью превратить враждебный ярлык в почетное звание, он и помыслить не мог, что, взяв на себя такую смелость — или, наоборот, уступив обстоятельствам? — станет крестным от­цом мифологии, господствующей в XX веке.

V

Можно проследить генезис марксистского мифа в связи с развитием конфликтов в Интернационале; потребность поносить противника и его сторонников побудила «антиавторитаристов» во главе с Бакуниным придумать такие словесные конструкции, как «марксиды», «марксисты», «марксизм» и пр. Постепенно ученики Маркса во Франции привыкли к названию, которое не они приду­мали и которое, будучи призвано поначалу отличать их от других социалистических фракций, в итоге превратилось в политический и идеологический ярлык. Отныне не хватало лишь авторитета Энгельса, чтобы санкционировать использование термина, двусмыс­ленность которого не сразу поняли те, кто употреблял его. Понача­лу Энгельс был настроен в отношении использовании подобной терминологии резко негативно; он лучше кого бы то ни было созна­вал риск вербального обесценивания теории, считавшейся идейным выражением общественного движения, а отнюдь не доктриной, придуманной некой личностью в интересах интеллектуальной элиты. Сопротивление его ослабло только в 1889 году, когда разногласия меж­ду «поссибилистами», «бланкистами», «бруссистами», с одной стороны, и «коллективистами» и «гедистами», с другой, поставили французское рабочее движение под угрозу окончательного раскола, поскольку каждая фракция решила организовать «свой» международный рабочий конгресс. Энгельс находился в явном замешательстве; он попытался воздействовать на ситуацию, впадая в словесную и идеологическую путаницу, то употребляя слово «марксисты» в кавычках, то говоря о «так называемых марксистах». Когда Поль Лафарг выразил «выразил опасение, что его группу в рабочем движении будут считать всего лишь одной из многих «фракции», Энгельс ответил ему: «У нас никогда не было для вас иного имени, как «так называемые марксисты», и я не знаю, как иначе вас именовать. Если у вас есть другое наименование, столь же краткое, сообщите нам его, и мы охотно будем его применять в надлежащих случаях» [9].

VI

Если Ницше, боявшийся быть однажды канонизированным своими учениками, опубликовал «Ecсе homo», то Маркс видел необходимости в подобной предосторожности, хотя он успел написать и издать лишь часть всего им задуманного. Опубликованные и рукописные материалы, которые он заве­щал потомству, равнозначны формальному и решительному запрету на то, чтобы дело, за которое он боролся, и учение, разработку которого он считал служением анонимным мас­сам современного пролетариата, идентифицировались с его именем. Если бы Энгельс уважал данный запрет и, будучи исполнителем посмертной воли Маркса, наложил вето на использование ложного термина «марксизм», такого вселенско­го недоразумения никогда не произошло бы; однако Энгельс совершил непростительную ошибку — он санкционировал это словесное злоупотребление, заслужив, таким образом, сомнительную славу стать первым «марксистом». Считая себя наследником, он являлся на самом деле основоположником, разумеется, невольным (в связи с этим можно вспомнить о «каре судьбы»). «Ирония истории», столь часто поминаемая Энгель­сом, сыграла с ним злую шутку, превратив в пророчество исполненные сожаления слова, произнесенные им по случаю своего семидесятилетнего юбилея: «Судьбе было угодно сделать так, что, пережив других, я пожинаю лавры за дела моих умерших предшественников и прежде всего Марк­са». [10] В год его стопятидесятилетнего юбилея мы действи­тельно вынуждены признать за ним сомнительную заслугу «основания марксизма».

VII

В истории марксизма как культа Маркса Энгельс сто­ит в первом ряду. История их глубокой человеческой друж­бы, в которой было даже нечто религиозное, исследована в достаточной степени. Однако интересно было бы изучить воздействие этих отношений как на самого Маркса, так и на его отдаленных эпигонов и учеников. Всегда готовый действовать как пионер в изложении и систематизации марксовых теорий, Энгельс, тем не менее, являлся автором многих идей, которые Маркс не мог принимать безогово­рочно; молчание Маркса в этих случаях можно объяснить его неизменным стремлением уважать дружбу. Проблему эту, конечно, не стоит преувеличивать, памятуя нескрывае­мое восхищение Маркса интеллектуальной одаренностью своего друга: он дошел даже до того, что считал себя его учеником. [11] Однако то, чего сам Маркс себе не позволял, становится сегодня совершенно необходимым для преодоления наваждения «марксистской» легенды; это нужно и для определения истинного места работ Энгельса в разви­тии интеллектуальной традиции социализма и теории рабочего движения.

VIII

Только если уяснить себе значение того факта, что Энгельс смог превратиться в «основоположника», станет понятно, почему выполнение им задачи издателя и продолжателя рукописей Маркса не может не заслуживать критики.[12] Работы Маркса, которыми Энгельс пренебрег (в их числе подготовительные записи для док­торской диссертации, антигегелевская Кройцнахская рукопись, экономическо-философские наброски, сделанные в Париже и Брюссе­ле, первая редакция «Экономики» 1857-1858 гг., многочисленные тетради заметок и переписка с третьими лицами), не только ставят новые проблемы и открывают новые возможности перед исследо­вателями и специалистами; они также вызывают интерес со сторо­ны новых категорий и поколений читателей, не способных и не же­лающих больше довольствоваться стереотипной фразеологией профессиональных марксистов, когда речь идет о потребности понять мир, жить и действовать в нашу эпоху идеологических манипу­ляций, неприкрытого насилия и вызываемых ими страданий.

IX

Изложенные выше тезисы представляют собой приглашение к дискуссии, основной темой которой должна быть проблема марксизма как мифологии нашей эпохи. Сам вопрос о степени ответственности Энгельса за генезис этого мирового суеверия представляется в этой дискуссии второстепенным, ибо, уважая заветы Маркса-«материалиста», можно утверждать, что идеологии, к которым мы относим все вариан­ты марксизма, не с луны сваливаются: все они по сути своей связаны с классовыми интересами, а значит, с интересами господства. Достаточно признать в Энгельсе законного наследника идей Маркса, чтобы именем его и его славы осудить марксизм, ставший школой заблуждений и путаницы нашего железного века.

Впервые опубликовано в: Cahiers de l’ISEA, serie S, № 15, 1972

 

Примечания

[1] О дискуссии в Вуппертале см.: Skrzypczak H. Internationale wissenschaftliche Engels-Konferenz in Wuppertal// Internationale Wissenschaftliche Korrespondenz zur Geschichte der Deutschen Arbeiterbewegung (IWK). Berlin, No 10, 1970, p. 62-81.

[2] Friedrich Engels 1820-1970. Referate-Diskussionen-Dokumente. Internationale wissenschaftliche Konferenz in Wuppertal vom 25-29 Mai 1970. Hannover, 1970. На стр. 255 и далее моя «позиция» прокомменти­рована следующим образом:

«Чтобы успеть выполнить программу последнего дня, Совет конфе­ренции решил отказаться от дискуссии после VI заседания и провести общую дискуссии после VII заседания. Во-первых, Максимильен Рюбель должен был продолжить (?) изложение своей концепции. Он представил на конференцию текст, содержащий дискуссионные формулировки и направленный против Энгельса, но затем не стал зачиты­вать его перед аудиторией (и неспроста! – M.P.). Его восемь тезисов, призванных по первоначальному замыслу вызвать дискуссию о сущ­ности марксизма в наше время, можно резюмировать следующим об­разом: после смерти Маркса Энгельс начал активно использовать термин «марксизм», придуманный врагами Маркса, придав данному понятию позитивное значение. Таким образом, Энгельс стал основоположником гибридной системы мышления, что вовсе не входило в намерения самого Маркса. После смерти Энгельса идеологические зародыши этой системы превратились в концептуальную методоло­гию, неизбежно подчиненную классовым влияниям». Затем в отчете сообщается о критике, которой подверг меня восточногерманский марксист Эрих Хан по вопросу об интерпретации понятия «историчес­кой миссии», хотя отмечено, что «Энгельс в данном случае не был главным объектом дискуссии» (там же).

Можно было бы многое сказать об этом «кратком отчете», резюмирующем мои тезисы, и «критике», которую они вызвали. Но достаточно отметить, что, вовсе не являясь «направленным против Энгельса», мой текст — посредством критики объективно имевшего негативные послед­ствия поступка самого близкого и деятельного сотрудника Маркса — метил в ту «марксистскую школу», само существование которой явля­ется отрицанием всего того, что Маркс и сам Энгельс сделали для социалистической мысли и рабочего движения. Я по-прежнему счи­таю, что мой доклад более всех прочих соответствовал подлинной концепции этой конференции: разве не предполагалось на ней «науч­но» почтить память того, кто придумал понятие «научный социализм», но при этом сознавал, что данное понятие равнозначно «критическо­му социализму»? Конференция могла по-настоящему воздать почести человеку, чей юбилей она знаменовала собой, лишь руководствуясь следующими словами юбиляра: «Рабочее движение основано на ост­рейшей критике существующего общества; критика является его жизненной стихией; как же может оно само избежать критики, стремиться запретить споры?» (Письмо Энгельса Герсону Триру 18 декабря 1889 г.// Соч., т. 37, с 277).

[3] Книги имеют свою судьбу (лат.) — Пpим. ред.

[4] См.: Письма Маркса Энгельсу 20 января 1864, 24 апреля 1867 гг.; письмо Энгельса Э. Бернштейну 23 апреля 1883 г. Случалось даже, что о двух друзьях говорили как об одном человеке: «Маркс и Эн­гельс сказал» (см. письмо Маркса Энгельсу 1 августа 1856 г.).

[5] См., напр., противопоставление Ирингом Фечером «филосо­фии пролетариата» у Маркса и у Энгельса: автор обнаруживает у них различия в подходах к «отрицанию философии» и в ин­терпретации соотношения между человеческой историей и развитием природы; говорится также о неприемлемости для Марк­са концепции «объективной» диалектики природы, трактовки мысли как отражения действительности и т. д. Cf.: Fetscher I. Karl Marx und der Marxismus. Von der Philosophie des Proletariats zur proletarischen Weltanschauung. Munchen, 1967, p. 132. См. также: Hodges D.C. Engels Contribution to Marxism// The Socialist Register, 1965, p. 297-310; Hоsky V. Der neue Mensch in theologischer und marxistischer Anthropologie// Marxismusstudien, VII, 1972, p. 58-86.

[6] Korsch К. Dix theses sur le marxisme aujourd’hui// Arguments, No 16, 1959, p. 26. Текст датирован: «Цюрих, 4 сентября 1950 г.».

[7] Энгельс уточнял, что заявление это было сделано Марксом в адрес того «марксизма» который на рубеже 70-80 гг. XIX века цвел буйным цветом «среди некоторых французов», но оно в равной степени относилось и к группе интеллектуалов и студентов в немецкой Партии, щеголявших, как и «оппозиционная» печать, «до неузнаваемости искаженным «марксизмом»» (См. письмо Энгельса в редакцию «Sozialdemokrai» 7 сентября 1890 г., опубликованное в этой газете 13 сентября 1890 г.// Соч. т. 22, с 74). «Шутка» Маркса — в которой нема лая доля предчувствия! — повторялась Энгельсом всякий раз, когда представлялся случай: см. его письма Бернштейну 3 ноября 1882 г., К Шмидту 5 августа 1890 г., Полю Лафаргу 27 августа 1890 г. Русский революционер Г.А. Лопатин, встречавшийся с Энгельсом в сентябре 1883 г. и беседовавший с ним о революционных перспективах России, рассказывал впоследствии одному из членов «Народной воли» следу­ющее: «Я вам уже говорил однажды, вы, может быть, помните, что сам Маркс никогда не был марксистом. Энгельс рассказал, что во вре­мя борьбы Бруса, Малона и Ко против других Маркс однажды, сме­ясь, сказал: «Могу сказать только одно — я не марксист!» » (письмо Ошаниной см. «Русские современники о Марксе и Энгельсе». М., 1969, с. 200). Однако отнюдь не в шутливом тоне Маркс описывал впечатле­ние, которое произвели на него во время путешествия по Франции ссоры социалистов на проходивших одновременно, осенью 1882 г., конгрессах в Сент-Этьене («поссибилисты») и Роанне («гедисты»). Он писал: «»Маркси­сты» и «антимарксисты» [...] — оба сорта социалистов — сделали все возможное, чтобы затруднить мне пребывании во Франции» (Письмо К. Маркса Ф. Энгельсу 30 сентября 1882 г.// Соч., т. 35, с 82). Что каса­ется разногласий Маркса с русскими «марксистами», см. его письмо Вере Засулич 1881 г. о будущем крестьянской общины в России.

[8] Формальные заявления Энгельса по этому поводу слишком многочисленны, чтобы приводить их здесь. Скажем лишь, что они не оставляют ни малейшего сомнения в авторстве великих научных открытий, которые все без исключения приписываются Энгельсом одному Марксy. Самым показательным из этих заявлений является, возможно, замечание, включенное Энгельсом в работу, призванную продемонстрировать преемственность немецкой философии провозглашением ее достойнейшего наследника, Карла Маркса, основоположником новой системы. (См.: Энгельс Ф. «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».) Именно в этой работе Энгельс официально окрестил теорию именем Маркса: «Но при разложении гегелевской школы образовалось еще иное направление, единственное, которое действительно принесло плоды. Это направление главным образом связано с именем Маркса». То же самое Энгельс повторил в примеча­нии и уточнил: «А того, чего сделал Маркс, я никогда не смог бы сде­лать. [...] Маркс был гений, мы, в лучшем случае, таланты» (Соч., т. 21, с 300-301). После этого уже не удивляет сделанный в работе вывод, объявляющий Маркса одновременно наследником и создателем философской школы: «Немецкое рабочее движение является наследни­ком немецкой классической философии» (там же, с 317). Так Энгельс сделал крутой вираж.

[9] Письмо Энгельса П. Лафаргу 11 мая 1889 г.// Соч., т. 37, с. 167. Единожды совершив эту словесную уступку, Энгельс уже не мог пойти на попятный, и ему осталось лишь сделать последний шаг. Он решился на него в тот момент, когда торжество «коллективистов» под руковод­ством Геда и Лафарга, казалось, не вызывало сомнений: «Но позиция, отвоеванная у анархистов после 1873 г., подверглась теперь нападе­нию со стороны их преемников — и, таким образом, выбора у меня не было. Теперь мы победили, мы доказали миру, что почти все социали­сты Европы являются «марксистами» (и будут же они беситься, что дали нам это название!), а они, отвергнутые, остались одни с утешите­лем Гайндманом» (Письмо Энгельса Лауре Лафарг 11 июня 1889 г.// Соч. т. 37, с. 194). Ирония судьбы — тому же самому Гайндману Маркс в свое время отсоветовал использовать его имя в программе новой английской партии: «В партийных программах следует избегать явной зависимости от отдельных авторов или трудов» (Письмо Маркса Гайндману 2 июля 1881 г.// Соч., т. 35, с. 166).

[10] Письмо Энгельса Э.М. Вайяну 5 декабря 1890 г.// Соч., т. 37, с. 434.

[11] «Ты знаешь, что, во-первых, у меня все приходит поздно и что, во-вторых, я всегда следую по твоим стопам» (письмо Mapкса Энгельсу 4 июля 1864 г.// Соч., т. 30, с. 342).

[12] Маркс никогда не приписывал себе ни «основание» «исторического материализма», ни открытие «прибавочной стоимости». Однако он молчаливо одобрил заявившего об этом Энгельса. См., напр., статью 1877 г. для альманаха. «Volks Kalender» (Энгельс Ф., Карл Маркс //Соч., т. 19, с. 105-115.)