Herman Gorter

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Герман Гортер

ИСТОРИЧЕСКИЙ  МАТЕРИАЛИЗМ

ПЕРЕВОД  и   ПРЕДИСЛОВИЕ

И. Степанова.

                                             ОГЛАВЛЕНИЕ                                

Стр.

К русскому изданию........................       5

К немецкому изданию.......................      12

I. Задача работы.........................      21

II. Чем является исторический материализм............      23

III.   Содержание теории......................      26

IV.   Наши примеры........................      32

V. Дух определяется общественным бытием............      40"

A.   Наука, знание и учение................      40

B.   Изобретения......................      48

C.   Право.........................      55

D.   Политика.......................      оЗ

E.   Нравы и нравственность................      75

F.   Религия и философия    .................    110

"G. Искусство......................    132

VI. Заключение..........................    133

Сила истины.......................    135

Сила индивидуума.....................    138

К русскому изданию.

Имя Германа Гортера мало говорит большинству русских читателей. Может быть, некоторые из них вспомнят, что Гортер  —  единомышленник германских «спартаковцев» и россий­ских большевиков и что вскоре после того как последние приняли название Российской Коммунистической Партии, голландская группа, одним из вождей которой является Гортер, соответствующим образом изменила свое название. На этом у большинства русских читателей воспоминания об­рываются.

Представления о Гортере выиграют в ясности, если мы упо­мянем, что Гортер с самого начала примыкал к таким голланд­ским теоретикам социализма, как Генриета Роланд-Гольст и Паннекук, известные у нас по переводу нескольких книжек, брошюр и статей. Они всегда составляли левое крыло во втором Интернационале. Из них Паннекук работал, может быть, больше в германской, чем в голландской литературе. В 1910-1914 годах он принял живое участие в той полемике на страницах «Нейе Цейт» и других социал-демократических изданий, в которой Каутский вполне определенно занял оппортунистическую, «бернштейнианскую» позицию: низвел всю по­литическую деятельность рабочего класса к деятельности его парламентских представителей и похоронил все революцион­ные методы, хотя в «Пути к власти», вышедшем за несколько лет до того времени, возвестил о приближении эры рево­люций. В этой полемике Паннекук выступал против Каут­ского наряду с Розой Люксембург, Кларой Цеткин и Фран­цем Мерингом, для которых страницы «Нейе Цейт» вскоре были закрыты: полемика становилась слишком неудобной для Каутского и стоявшего за ним правящего большинства гер­манской социал-демократии.

Те же споры и в те же годы шли и в голландской социа­листической партии. Но в германской социал-демократии в центре, полемики стояли «русские способы» революционного действия масс,  —  «пора нам начать говорить по-русски», за­явила в одной из своих статей Роза Люксембург; в Голлан­дии в этих спорах на первый план выдвинулись вопросы об отношении к колониальной политике и о допустимости участия социалистов в буржуазных министерствах.

Как и в Германии, вожаки голландской социалистической партии толкали массы на соглашательские пути. Паннекук, Гортер и еще некоторые голландские марксисты ясно увидали, в какое болото ведут рабочий класс Голландии все эти Ван-Коли и Трульстры. Они увидали, что, оста­ваясь в рядах внешне единой, но лишенной внутреннего, идейного единства социалистической партии, они будут лишены возможности указать пролетариату Голландии на угрожаю­щую ему опасность. Порвав с правящими кругами голланд­ской социалистической партии, они основали социал-демо­кратическую партию, которая начала издавать журнал «Три­буна», одним из редакторов которого сделался Герман Гор­тер. После некоторых колебаний к ним присоединилась и Генриета Роланд-Гольст.

Таким образом в Голландии,  —  как и в России, как и в Болгарии,  —  еще до войны произошло решительное размеже­вание революционных марксистов и соглашателей; между тем в других странах, к великому вреду для погибшего вто­рого Интернационала, его пришлось производить только во время войны, когда соглашатели явным образом превратились в социал-патриотов и заставили рабочий класс нести за дело своих классовых врагов такие великие жертвы, каких он еще никогда не нес за дело своего класса.

В то время Каутский словесно мог еще настолько искусно лавировать между двумя сторонами, что фактический разрыв его с революционным марксизмом оставался мало заметным. Он не высказал прямого порицания Гортеру и Паннекуку за создание самостоятельной организации наряду с голландской социалистической партией, — он только как будто поста­вил вопрос, не целесообразнее ли было бы, оставаясь в этой партии, критиковать ее изнутри. Точно так же он не выра­зил осуждения предлагаемой теперь русским читателям книж­ке Гортера, многие идеи которой в настоящее время должен был бы отвергнуть самым решительным образом: нет, он снабдил ее самым сочувственным предисловием, которое мы перепечатываем в нашем издании.

Теперь несколько слов о самой книжке Гортера.

В русской литературе так много писалось вымученного, нуд­ного, запутанного или подцензурно-туманного и прикровенного об историческом материализме, что самое название книжки способно отпугнуть от нее многих читателей. Заниматься та­ким предметом в наше боевое время — непозволительная рос­кошь. И в особенности рабочему, — ему вовсе не до того, чтобы разбираться в таких сложных предметах. Да и ни к чему это. Сам не подозревая этого, пролетарий мыслит, дей­ствует и творит на практике, как самый последовательный сторонник исторического материализма.

Было бы жаль, если бы по таким предвзятым соображе­ниям читатель обошел своим вниманием работу Гортера. В области популярной литературы научного социализма лишь немногие работы могли бы равняться с нею по ясности, про­зрачности, общедоступности изложения. Гортер писал ее не для себя, не для того, чтобы самому, засев за письмен­ный стол, разобраться в своих собственных мыслях, и не для узкого интеллигентского круга, как писались многие русские работы об историческом материализме, — он писал ее для ра­бочих. И потому немецкий ее перевод был выпущен, между прочим, и в удешевленном издании — для рабочих-организаций («Vereinsausgabe»). Русский рабочий, обладающий хотя бы некоторой привычкой к серьезному чтению, тоже не встретит в ней никаких затруднений. Позна­комившись с книжкой Гортера, он, может быть, испытает досадливое чувство: зачем же другие писали так трудно, когда можно очень просто выяснить все наиболее и действи­тельно необходимое в этой области. С другой стороны, вся книга проникнута предчувствием на двигающейся мировой бури, последних, решительных схваток труда с капиталом. Она стремится идейно вооружить рабочий класс для этой борьбы, которая, однако, как совер­шенно ясно видит автор, будет вестись не только идейным и даже не в первую очередь идейным оружием.

Еще и теперь, когда мы пережили огромный опыт ми­ровой захватнической войны, замечательно свежее впечатле­ние производят рассуждения Гортера об отношении рабочего класса к войне, о патриотизме и т. д. Из них видно, что еще до войны Гортер был решительным интернационалистом, ре­шительным «спартаковцем», решительным коммунистом, как мы сказали бы в настоящее время.

Такой же огромный интерес представляют соображения Гортера о классовой нравственности, о нравственности клас­совой борьбы. Они становятся положительно злободнев­ными в настоящее время, в период, когда классовой дикта­туре эксплуататоров предстоит во всем мире смениться клас­совой диктатурой эксплуатируемых.

Для русского читателя страницы Гортера, посвященные классовой нравственности, представляют и свой особенный интерес. Растрепанные во всех отношениях остатки нашего народничества все еще болтают об «этическом обосновании» социализма, о Бесклассовой и внеклассовой нравственности, о вечных моральных идеях. Их политическая практика, по­строенная на основе «вечных принципов правды и справедливости», целиком свелась к предательским по отношению к мировой революции авантюрам, к изменам рабочему классу и массам крестьянства, то к открытой, то к плохо замаски­рованной поддержке Колчака, Деникина, прибалтийских ба­ронов, эстляндских и финляндских белогвардейцев и стоящих за ними вождей мировой контр-революции, наймитов озло­бленно защищающегося от близкой гибели мирового капитала. Гортер с неумолимой ясностью ставит вопрос перед читате­лем. Внеклассовых и надклассовых позиций никогда не было, и теперь каждый должен твердо решить вопрос, с кем он: с рабочим классом или против рабочего класса.

Впрочем, нет возможности исчерпать богатое содер­жание маленькой  книжки Гортера. Да в этом нет и  необходимости. Сам читатель быстро даст ей надлежащую оценку.

Существеннее будет отметить, что Гортер когда писал свою работу, уже предвидел надвигающуюся мировую бурю, ясно представлял многие из условий, в которых она будет развер­тываться, но сам еще не переживал этой бури. Отсюда выте­кает ошибочность и недостаточная решительность некото­рых его рассуждений.

Неосторожно, рискованно, недостаточно продуманно, преж­де всего, предположение того, — хотя бы и редкого, как ого­варивается Гортер, — случая, когда пролетариат мог бы при­ветствовать войну: например, для уничтожения деспотизма, подобного существовавшему в то время в России.

В этом случае Гортер отстает даже от статей Каутского, написанных после российской революции 1905 года, и от ряда заявлений, сделанных на съездах германской социал-демократии (в Иене и Маннгейме). После того, как рабочий класс России на практике доказал свою способность к борьбе, интернациональным долгом рабочих партий других стран было помешать своим правительствам оказать такую помощь российскому деспотизму, какая была ему оказана после 1905 года Францией и Германией. И, с другой стороны, трудно найти страну, которая признала бы себя наиболее деспо­тической в мире. Если правительство Гогенцоллернов, начи­ная войну, уверяло, что оно ведет оборонительную войну про­тив казацкого нашествия на Европу, то ведь и правительство французской буржуазии заявляло, что оно воюет только про­тив германского военного деспотизма.

Пролетариат может говорить об освободительной войне, о войне против какого бы то ни было деспотизма только при одном условии: если он уже освободился у себя дома, если он уже завоевал политическую власть, если он сам ведет эту войну. Но такая война по всей вероятности окажется оборонительной революционной войной против контр­революции, собирающей свои силы в соседней стране, и вести ее всегда придется в союзе с пролетариатом этой страны (или в союзе с массами населения, если дело идет о какой-ни­будь колонии европейского капитала, будет ли то Индо­стан или Китай).

Следует прямо сказать, что все это Гортер упустил из виду, так как он еще не мог учесть опыта мировой революции, развертывающейся в настоящее время.

Частью ошибочны, частью недостаточны некоторые сообра­жения Гортера о религии.

В сжатом историческом очерке (см. глава пятая, отдел «Ре­лигия и философия») Гортер изображает развитие религии таким образом, как будто первоначальной ступенью послед­ней было поклонение человека силам природы (так называе­мая «естественная религия»), как будто человек, при неразви­тости техники подавленный этими силами обожествлял то чудесное, таинственное, непреодолимое, что он открывал в солнце, огне, море, реке, дереве и т. д. Затем человек пере­ходит, по представлению Гортера, к обожествлению свойств самого человека и, наконец, в поисках за объяснением дей­ствующих в нем мощных социальных побуждений и чувств, приходит к убеждению, что бог,, это — дух. В таком же на­правлении ищет Гортер объяснений возникновению моно­теизма (единобожия).

Действительная последовательность в развитии религии была не такова, и в марксистской литературе такие объяснения были признаны несостоятельными еще в конце девяностых годов. Читателя, который хотел бы ближе познакомиться с этим вопросом, мы отсылаем к книге Г. Кунова: «Воз­никновение религии и веры в бога» (издана в моем переводе книгоиздательством «Коммунист»), где имеются и некоторые указания на литературу предмета 1). Гортер невольно показал своим промахом, что исторический материализм обеспечивает плодотворные результаты лишь при том условии, если вы­воды делаются на основании широкого изучения предмета.

Нельзя признать достаточными те соображения, которые Гортер, следуя за Паннекуком, высказывает об отношении пролетариата к религии. Признавая, что развитие приводит рабочий класс к полной безрелигиозности, Паннекук тем не менее по существу отстаивает для практики позицию всестороннего нейтрализма, безусловного невмешательства в эту область («религия — частное дело»), полагая, что время, опи­рающееся в своей работе на развитие производственных отношений, сделает все необходимое в этой области. Паннекук недостаточно подчеркнул и, может быть, недостаточно уяснил и для себя, что при некоторых условиях возможно и приходится выжидать, когда «время» все сделает за нас и для нас, а другие обстоятельства прямо вынуждают нас наступать на все твердыни контр-революции, из которых она сначала делает против нас вылазки, а потом поведет реши­тельное наступление 2).

Решение этого вопроса у Гортера стоит в противоречии с общим духом его книжки, проникнутой ярким революцион­ным настроением, предчувствием надвигающейся великой борьбы и стремлением во всеоружии встретить ее насту­пление

И. Степанов.

Июнь 1919 года.

  

К немецкому изданию.

Предлагаемая небольшая работа моего друга Германа Гортера проложила себе путь к рабочим Голландии и без всякой дальнейшей рекомендации проложит путь к пролетариям, го­ворящим на немецком языке.

Если же я предпосылаю ей несколько страниц в качестве предисловия, то лишь потому, что в известном смысле на меня падает вина за то, что один из критиков Гортера заявил, будто у Гортера нет понимания исторического материализма.

В одной статье «Neue Zeit» 1903 года я высказал ту мысль, что в прошлом историческом развитии общества законы нрав­ственности находили неограниченное применение только и пределах своей собственной общественной организации, нации или класса, но что они не получали безусловного приложения к классовому или национальному врагу. Еще и в настоящее вре­мя, в особенности католические попы, стараются использовать против меня, а также против моей партии констатирование этого факта. Со своей известной любовью к истине, они пе­ревертывают дело: констатирование факта, наблюдавшегося в течение многих тысячелетий, с первых шагов развития человечества, у всех классов и наций, превра­щается у них в предложение, адресованное к моим пар­тийным товарищам: пусть они не считаются с суще­ствующими нравственными воззрениями и, не стесняясь, обма­нывают народные массы, если этого требует партийный интерес. Дело становится в особенности юмористическим потому, что я высказал свои соображения в статье, напра­вленной против бывшего ревизиониста, а теперь — экс-социал-демократа Г. Бернгардта, который для «выше стоящих» това­рищей по партии претендовал на право «обманывать народ­ные массы».

Впоследствии Гортер констатировал то же самое, что и я, но ему при этом пришлось хуже, чем мне. На него напали не противники, а товарищи. Его обвиняли в том, что он ничего не понимает в марксизме и что сам Маркс высказывался совсем не так, как Гортер.

В доказательство ссылались на статуты Интернационала, в которых содержится следующее положение:

«Интернациональная Рабочая Ассоциация, равно как и все примыкающие к ней общества и отдельные лица, признают правду, справедливость й нравственность нормами своих от­ношений друг к другу и ко всем людям, независимо от цвета их кожи, религии и национальности».

Это положение, возражали Гортеру, несовместимо с его утверждением. Но оно принадлежит Марксу, автору статутов Интернационала.

На это следует, прежде всего, ответить, что данное поло­жение не имеет никакого касательства к утверждению Гортера. Последнее констатирует нечто такое, что до сих пор с незапамятных времен наблюдалось повсюду. Напротив, в статутах не устанавливается исторический факт, а предъявляются к членам Интернационала определенные требования.

Но никак нельзя сказать, чтобы эти требования были фор­мулированы особенно удачно и ясно. В самом деле, что такое правда, что такое справедливость и нравственность? Не име­ется ли у каждого класса своих особых воззрений на спра­ведливость и нравственность? Не является ли, например, солидар­ность одним из элементов пролетарской нравственности? Но можем ли мы без всяких ограничений распространять про­летарскую солидарность и на капиталистов? Несомненно, во многих случаях складывается такое положение, когда капи­талисты и пролетарии противостоят друг другу с одинако­выми интересами. В таких случаях пролетариат несравненно скорее, чем капиталисты, на практике проявляют ту соли­дарность, которой требует его нравственность. После мессианского землетрясения пролетарии, явившиеся на помощь, не спрашивали, были ли засыпаны богатые или бедные: они старались, насколько это зависело от них, спасти людей. Не пролетарские, а капиталистические соображения тормозили спасательные работы, так как этими соображениями на первый план выдвигалось спасение собственности.

Но когда не человек противостоит природе, когда ка­питалисты и пролетарии, как таковые, противосто­ят друг другу в обществе, тогда невозможно говорить о солидарности между ними: тогда один старается урезывать заработную плату, а другой стремится к ее повышению. Но и то и другое может быть достигнуто лишь во вред одной из сторон.

Когда же рабочие наталкиваются на антагонизм ка­питалистов, они не обязаны соблюдать по отношению к последним безусловную правдивость. Кто стал бы, например, требовать от бастующих рабочих, чтобы они сказали капитали­стам всю правду о состоянии своей стачечной кассы? При известных обстоятельствах нравственный долг может требовать от сознательного пролетария, чтобы он ввел ка­питалистов-противников в заблуждение на этот счет.

Несомненно, в приведенном месте статутов Интернацио­нала имеется свое очень правильное ядро. Правду, спра­ведливость и нравственность мы должны признать нормами нашего поведения в отношениях между собою. Правда долж­на господствовать для всех борцов одной и той же армии. Мы не можем говорить своим товарищам неправду даже в тех случаях, если нам кажется, что это было бы в инте­ресах партии. Так, например, в уже упомянутой статье, напеча­танной в «Нейе Цейт» 1903 года, я писал:

«Как существуют экономические законы, остающиеся в силе для всякой формы общества, так существуют и нравственные принципы, игнорировать которых никто не может. Один из важнейших среди них — долг правдивости по отношению к товарищам. По отношению к врагу этот долг нико­гда не признавался; напротив, без признания его была бы совершенно немыслима продолжительная общая деятельность товарищей, находящихся в одинаковом положении. Он оста­ется в силе для всякого общества без классовых противоречий, а внутри общества, преисполненного клас­совых противоречий, остается в силе для всякой отдельной партии классовых сотоварищей. Обманывать товарищей до сих пор считалось позволенным только в таких партиях, в которых совмещалась деятельность двух классов, из кото­рых один объединял свои действия с другим с той целью, чтобы использовать для себя его силу. Это была иезуит­ская, вообще поповская партийная мораль» 3).

Если статуты Интернационала прямо отвергают такую иезуитскую мораль, то это, конечно, правильно.

И в том единственном случае, когда, насколько я знаю, Маркс сослался на это положение из статутов, смысл его ссылки был таков, что он признал недопустимым обманывать товарищей. Он выступил против бакунистов, так как они в недрах Интернационала образовали тайную организацию, и эта организация «первым долгом посвященных поставила вводить рядовых членов Интернационала в заблуждение на счет существования тайной организации, мотивов и даже целей их слов и действий» 4).

Демократическая партия не может энергично вести борьбу, если нет взаимной правдивости, взаимного доверия между членами.

Но вовсе не подобает устанавливать долг правдивости по отношению ко всем людям, при всяких обстоятель­ствах, — например, даже по отношению к полицейским, которые преследуют наших товарищей.

Итак, если бы приведенное место из статутов Интернаци­онала было написано Марксом, пришлось бы признать, что оно не из особенно удачных и что заслуживающая внимание мысль получила в нем плохую формулировку. Но, несомнен­но, для такого человека, как Маркс, это было бы до чрезвы­чайности изумительно. Однако вовсе не Маркс был автором этой фразы. На это, насколько я знаю, впервые указал Иекк в своей истории Интернационала. Я пришел к такому же убеждению, и дочь Маркса, товарищ Лаура Лафарг, подтвердила мне это.

Не следует забывать, что Маркс не был самодержцем в Интернационале. В интересах единства пролетарской клас­совой борьбы, ему приходилось соглашаться на некоторые решения, от которых он далеко не был в восторге.

Статуты Интернационала были составлены не им одним. В работе принимали участие прудонисты и мадзинианцы. Если бы мы сделали Маркса ответственным за приведен­ную фразу только на том основании, что она находится в статутах Интернационала, то на него падала бы часть вины и за дальнейшую фразу, которая в статутах сле­дует за только что приведенной и стилистически и ло­гически составляет с нею одно целое. В общей связи обе фразы гласят:

«Интернациональная Ассоциация Рабочих, равно как и все примыкающие к ней общества и отдельные лица, признают правду, справедливость и нравственность нормами своих от­ношений друг к другу и ко всем людям, независимо от цвета их кожи, религии и национальности.

«Они признают долгом каждого требовать прав человека и гражданина не только для себя, но и для всякого, кто испол­няет свои обязанности. Никаких прав без обязанностей, ни­каких обязанностей без прав».

Если еще и оставались сомнения на тот счет, Марксом ли написана фраза о правде и праве, то всякие сомнения исче­зают, если мы примем во внимание, что эта фраза стоит в самой тесной связи с дальнейшей фразой, требующей гражданских прав для всех, кто «исполняет свои обя­занности». Мы имеем перед собою прямо курьезное по своей растяжимости определение. Ну, какой же автори­тет в таком случае должен решать, кто исполняет свои обязанности и потому достоин гражданских прав? Не только буржуа и рабочие придерживались очень различных мнений относительно обязанностей гражданина, — среди самих рабо­чих в эпоху Интернационала существовали большие разли­чия на этот счет: ведь они часто еще плыли по течению буржуазных воззрений. Для прудонистов забастовка была на­рушением долга. Итак, для забастовщиков — долой избира­тельное право! Марксу, конечно, никогда не пришло бы в голову требовать, например, всеобщего избирательного права только для тех, «кто исполняет свой долг».

Конечно, официально Маркс не мог бы выступить против обоих абзацев статута, в составлении которого он участво­вал и который он в целом принял. Но, как мне сообщали с заслуживающей полного доверия стороны, частным образом он выражал свое неудовольствие по поводу этих абзацев. Более того: были и такие выражения этого неудовольствия, которые получили огласку.

Временные статуты впервые были опубликованы в Лондоне в 1864 году, в приложении к английскому изданию вступи­тельного адреса. В апреле 1866 года Иоганн Филипп Беккер опубликовал эти статуты на немецком языке в женевском «Vorbote» («Предвестник»). Там оба указанные абзаца совершенно отсутствуют. Невозможно предполагать, что они были отвергнуты Иоганном Филиппом Беккером: во­просами теории он мало интересовался.

Не Маркс ли побудил вычеркнуть их из временного ста­тута? Благодаря отсутствию этих двух абзацев в опубликованном немецком переводе статута я впервые, незави­симо от Иекка, заметил, что при выработке этого статута об­наружились разногласия и что оба абзаца натолкнулись на сопротивление.

Что прудонисты внесли в статут несколько положений, ко­торые должны были представляться Марксу чудовищными, видно из следующего. Временные статуты в § 9 содержали следующее постановление:

«Каждый член Интернациональной Ассоциации Рабочих, переселяясь из одной страны в другую, получит братскую поддержку со стороны ассоциированных рабочих».

Этого было недостаточно для комиссии, вырабатывавшей программу, и для пленума женевского конгресса, который окончательно принимал статуты, и он сделал следующее до­бавление:

«Эта поддержка заключается:

а) В праве на получение сведений обо всем, касающемся его профессии в том месте, куда он прибывает;

в) в праве на кредит на условиях, определяемых регламентом его секции, и в размерах, гарантированных последнею».

Здесь с полной несомненностью обнаруживается источник таких вставок. Это — мелкобуржуазный прудонизм, кото­рый хотел освободить пролетариат своими меновыми бан­ками и безвозмездным взаимным кредитом и который мечтал о вечной справедливости, имеющей превратить частную соб­ственность из источника эгоизма в идеальное учреждение.

Прудонисты подчиняли себе весь конгресс 1866 года. Его едва ли интересовала резолюция о профессиональных союзах, которую внес Генеральный Совет и которая еще и теперь является образцовой. Прения о ней были очень короткие. С тем большим жаром обсуждалась следующая резолюция, вне­сенная парижскими делегатами и единогласно принятая кон­грессом.

«Организация интернациональных кредитных учреждений.

1.  Конгресс рекомендует всем секциям обратиться к изуче­нию интернационального кредита и направлять свои труды по этому предмету в Генеральный Совет, который в своих «Известиях» доведет о них до сведения всех товарищей таким образом, чтобы ближайший конгресс мог принять опре­деленные постановления по этому  вопросу.

2.  Конгресс рекомендует немедленно обратиться к изуче­нию идеи товарищеского объединения всех основанных и имеющих быть основанными рабочих кредитных учреждений в позднейший центральный банк Интернацио­нальной Ассоциации рабочих».                                

Приведем еще одну резолюцию для характеристики женевского конгресса. Она касается вопроса о женском труде.

Варлен и Бурдон предложили заявить:

«Недостаточное воспитание, чрезмерный труд, слишком низ­кое вознаграждение и дурные гигиенические условия на фабриках являются в настоящее время для женщин, работающих там, причиной физической и моральной Деградации. Эти причины могут быть устранены лучшей организацией труда, т.е. кооперацией. Следует стремиться к тому, чтобы труд, необходимый женщине для ее существования, получил ха­рактер, соответствующий ее силам, а не к тому, чтобы от­нять у нее этот труд».

Эта превосходная резолюция была отвергнута и, на­против, принята следующая, которую предложили прудони­сты Шемаль, Толен и Фрибург:

«По физическим, моральным и социальным соображениям следует отвергнуть женский труд, как причину вырождения (рабочих?) и одну из пружин, вызывающих деморализацию класса капиталистов.                              

«Женщина от природы получила определенные задачи, ее место — в семье»; ее задача заключается в том, чтобы воспитывать детей и приучать мужа к порядку, домовитости и более мягким нравам. «Таковы службы, которые должна нести женщина, работы, которые она должна выполнять; пло­хое дело — навязывать ей другие».

И такие мещанские воззрения на женский труд, — чисто-прудонистские.

Итак, мы пришли бы к превратным выводам, если бы все заявления Интернационала мы стали попросту приписывать Марксу. Многие из них исходят от элементов, определенно враждебных Марксу. Тот, кто для характеристики мышления Маркса захотел бы ссылаться на заявления Интернационала, должен предварительно составить себе ясные представления об этом самом мышлении и о том, что отличает его от духа других социалистических школ эпохи  Интернационала.

Можно быть очень хорошим марксистом, можно очень хо­рошо понимать исторический материализм, — и в то же время не соглашаться с некоторыми постановлениями Интернацио­нала и с некоторыми положениями из его статутов.

Это относится, прежде всего, к положениям, автором ко­торых был не Маркс. Впрочем, было бы очень не по-мар­ксистски, если мы стали останавливаться и перед положениями. Маркса и некритически склоняться перед ними. Конечно, до­работавшись  до  метода  Маркса,   никто слишком  легко  не разойдется в своих суждениях с таким последовательным мыслителем, с таким исполином духа. И в этом нет необ­ходимости для данного случая.

Но расхождение со статутами Интернационала, насколь­ко я знаю, — единственное возражение, представленное про­тив гортеровского понимания исторического материализма. Пусть же теперь сами немецкие читатели вынесут свое ре­шение о его книжке.

К. Каутский.

I.

Задача работы

В цели социал-демократии входит не только превращение частной собственности на средства производства, т.е. на силы природы, орудия и землю, в общую собственность, при чем это превращение осуществляется посредством полити­ческой борьбы, завоевания государственной власти: социал-демократия не только охватывает политическую и экономи­ческую борьбу, — нет, она представляет нечто большее, она обнимает также и идейную борьбу против собственниче­ских классов, борьбу за миросозерцание.

Рабочий, желающий оказать помощь для того, чтобы одер­жать победу над буржуазией и чтобы доставить господство своему классу, должен преодолеть в своей голове буржуаз­ные идеи, которые с юности внедрялись в нее государством и церковью. Если он принадлежит к профессиональному сою­зу и политической партии, этого недостаточно. Он вместе с ними никогда не может победить, если сам он внутренне не сделается иным человеком, чем его сделали господствующие. Существует известный характер воззрений, известные убе­ждения, — можно сказать, известная философия, которую от­вергает буржуазия, но которую должен усвоить рабочий, чтобы одержать победу над буржуазией.

Буржуа хотят втолковать рабочим, что дух стоит выше ма­териального общественного бытия, что дух господствует над материей и образует ее из себя. До сих пор они сами пользуются духом, как орудием господства: они распо­лагают наукой, законом, правом, политикой, искусством, церковью, — и при помощи всего этого они господствуют. И вот им очень хотелось бы вразумить рабочих, будто дух по самой природе господствует над материальным обществен­ным бытием, над трудом рабочего на фабрике, в шахтах, в поле, на железной дороге и на корабле. Рабочий, который верит этому, который верит, будто дух из себя создает производство, порождает труд и общественные классы, —  этот рабочий будет подчиняться буржуазии с ее пособника­ми, жрецами, учеными и т. д.: ведь буржуазии принадлежит большая часть науки, церковь, следовательно, дух, и пото­му, раз это так, буржуазия должна господствовать.

Все это господствующий класс втолковывает рабочим, чтобы удержать свою власть.

Но рабочий, который хочет сделаться свободным, который хочет подчинить государство своему классу и взять у го­сподствующих классов средства производства, этот рабочий должен понять, что буржуазия своим способом представлений ставит дело на голову и что, в действительности, не бытие определяется духом, а дух определяется общественным бытием.

Если рабочий поймет это, он освободится от духовной вла­сти имущих классов и их способу мышления противопоста­вит   собственное,   более   сильное  и правильное  мышление.

Но ведь само общественное развитие, само обществен­ное бытие движется в направлении к социализму, подгото­вляет социализм. А потому рабочий, который понимает это и понимает также, что его социалистическое мышление выте­кает из общественного бытия, увидит, что совершающееся в окружающем его человеческом обществе является причи­ной того, что происходит в его голове, что социализм возникает в его голове потому, что он вырастает вне его, в обществе. Он поймет и почувствует, что у него есть истина отно­сительно действительности; а это даст ему мужество и уве­ренность, столь необходимые для социальной революции.

Следовательно, такое знание необходимо для пролетарской борьбы совершенно так же, как профессиональная органи­зация и политическая борьба; можно сказать, что без этого знания невозможно довести до полного конца экономическую И политическую борьбу. Ведь духовное рабство мешает рабочему надлежащим образом вести материальную борьбу; напротив, сознание, что бедный пролетарий духовно сильнее, чем его поработители, уже само по себе возвышает его над ними и дает ему силу для того, чтобы и в действительности разбить их.

Исторический материализм есть теория, которая объясняет, что дух определяется общественным бытием, что обще­ственное бытие заставляет мышление идти по определен­ным путям, и оказывает решающее влияние на желания и действия индивидуумов и классов.

В этой книжке со всей возможной простотой и ясностью мы постараемся показать рабочим истинность этого учения.

II.

Чем не является исторический материализм

Однако, прежде чем перейти к выяснению, что такое исто­рический материализм, мы, чтобы устранить некоторые пред­рассудки и предотвратить недоразумения, должны прежде всего сказать, чем не является исторический материализм. В самом деле, кроме этого, исторического, материализма, —  построенной в особенности Фридрихом Энгельсом и Карлом Марксом теории социал-демократии, — существует еще фило­софский материализм, может быть, даже несколько систем философского материализма. А эти системы говорят не о том, как дух общественным бытием, способом производства, техникой, трудом вынуждается двигаться по определенным путям: они говорят о связи тела и духа, материи и души, бога и мира и т. д. Эти другие, — не исторические, а общефилософские  —  системы представляют попытки ответа на вопрос: каково вообще отношение мышления к ма­терии, или как возникло мышление? Напротив, исторический материализм спрашивает: почему это в определен­ную эпоху мыслят таким-то или таким-то спосо­бом? Например, общефилософский материализм скажет: материя вечна, и при известных условиях из нее возникает дух, который опять исчезнет, если не будет соответствующих условий. Исторический же материализм скажет: если пролета­рии мыслят иначе, чем имущие классы, то это — следствие тех или иных определенных причин.

Общефилософский материализм ставит вопрос о сущно­сти мышления. Исторический материализм спрашивает о причинах изменений в мышлении. Первый стремится объяснить возникновение, второй — развитие мышления. Первый предполагает такое состояние, когда еще нет мышления, нет духа, последний предполагает, что дух существует. Здесь сразу видно огромное различие.

Кто хочет изучить и понять теорию социал-демократии, тот должен начать с того, что он обратит надлежащее вни­мание на это различие. Ведь противники и, прежде всего, ве­рующие начинают с того, что они сваливают в одну кучу оба вида материализма и, пользуясь отвращением верующих ра­бочих к первому, подвергают опале и второй. Пастыри душ верующих говорят: материализм возвещает, что весь мир есть не что иное, как материя, находящаяся в состоянии механи­ческого движения, что материя и сила, это — единственное вечно и абсолютно существующее, что мышление — такое же выделение мозга, как желчь — выделение печени. Они гово­рят, будто материалисты поклоняются материй и будто исторический материализм — одно и то же с философским материализмом. Многие рабочие, в особенности в католических областях, еще не отделавшиеся от рабского преклонения пе­ред духом и еще очень слабо знакомые с действительными воззрениями социал-демократии на сущность духа, — как они изложены, например, Иосифом Дицгеном, — верят в эти россказни и боятся слушать социал-демократических ораторов, которые будто бы хотят привести их к поклонению материи, а вместе с тем к вечному осуждению.

Эти утверждения ложны. На ряде примеров мы покажем, что исторический материализм говорит не об общем отноше­нии духа и вещества, души и материи, бога и мира, мышле­ния и бытия, — что он изображает только изменения в мышлении, вызываемые общественными переменами.

Таким образом мы выбьем сильное оружие из рук хри­стианских демагогов.

Однако, утверждая, что исторический материализм не то­жествен с философским материализмом, мы вовсе не хотим этим сказать, что исторический материализм не может при­вести к известному общему миропониманию. Напротив, исто­рический материализм, подобно всякой опытной науке, явля­ется средством достигнуть известного общефилософско­го миросозерцания. И в этом — его особая важность для пролетариата. Он приближает нас к общему представлению о мире. Но это представление — не материалистическо-механическое, равно как и не христианско-католическое, не евангель­ское, не либеральное представление: оно — другое, новое по­нимание, новое созерцание, свойственное только социал-демо­кратии. Исторический материализм сам по себе еще не это новое миросозерцание; это — путь, средство, одно из многих средств, ведущих к новому миросозерцанию: как дарвинизм, как все естествознание, как учение Маркса о капитале и уче­ние Дицгена о духе или познании тоже является такими сред­ствами. Одного из этих средств недостаточно для того, чтобы придти к этому миросозерцанию: к нему ведут только все эти средства, взятые вместе.

Изучая в этой работе только исторический матери­ализм, мы, конечно, не можем подробно останавли­ваться на общефилософском миросозерцании социал-демократии. Однако, приводя некоторые из примеров, которыми мы выясняем предмет нашего исследования, мы будем иметь случай указать на это общее миросозерцание; таким образом, для читателя в известной мере будет понятно и то общее, часть чего составляет исторический материализм вместе со столь многими другими науками.

III

Содержание теории

Каково же общее содержание нашей теории? Прежде чем приступить к доказательству ее правильности и истинности, мы должны дать читателям ясное общее представление о том, что должно быть доказано.

Для всякого, кто наблюдает окружающую его обществен­ную жизнь, ясно, что члены общества живут в определенных отношениях между собою. Общественно они не равны между собою, — они стоят на высшей или низшей ступени и про­тивостоят друг другу как группы или классы. Поверхност­ному наблюдателю показалось ,бы, что эти отношения суть просто отношения собственности: у одних есть земля, у дру­гих фабрики или средства транспорта или товары, предна­значенные для продажи, у третьих нет ничего. Поверхностному наблюдателю может также показаться, что различие — преимущественно политическое различие: некоторые группы распоряжаются государственной властью, другие не имеют никакого или почти никакого влияния. Но кто вглядывается глубже, тот замечает, что за отношениями собственности и политическими отношениями стоят производственные отношения, т.е. отношения, в которые становятся друг к другу люди при производстве того, что требуется для общества.

Рабочие, предприниматели, судовладельцы, рантье, круп­ные землевладельцы, фермеры, оптовые торговцы и мелкие лавочники, — все они являются тем, чем они являются, благо­даря месту, которое они занимают в производствен­ном процессе, в обработке и обращении продук­тов. Это различие глубже, чем то, что у одного есть деньги, а у другого их нет. Ведь переработка даров природы  —  основа общества. Мы находимся в трудовых, в производ­ственных отношениях друг к другу.

Но на что опираются трудовые отношения? Не повиса­ют же в воздухе люди, поскольку они являются капиталистами и рабочими, крупными землевладельцами, фермерами и батраками, — и как там еще называются всевозможные дру­гие виды членов общества.

Нет, эти отношения опираются на технику, на орудия, ко­торыми люди работают над землей, над природой. Про­мышленники и пролетарии опираются на машину, стоят в зависимости от машины. Если бы не было машин, не было бы таких промышленников и пролетариев, какие существуют в настоящее время.

Простой ткацкий станок породил работу собственной семьи на дому, сложный деревянный ткацкий станок — общество мелких мастеров и подмастерьев, большая железная ткацкая машина, приводимая в движение паром или электричеством, —  общество крупных промышленников, акционеров, директоров, банкиров и наемных рабочих.

Производственные отношения не витают в воздухе, как полосы дыма или пара, — они образуют прочную раму, охва­тывающую людей. Производственный процесс — материальный процесс, орудия, это — как бы угловые закрепления и связки той рамы, в которой мы находимся.

Техника, орудия, производительные силы, это — фундамент общества, действительное основание, на котором возвышается весь гигантский и столь запутанный организм общества. Но те самые люди, которые складывают свои общественные от­ношения в соответствии со способом материального произ­водства, в соответствии с этими общественными отношениями формируют свои идеи, свои представления, свои воззрения, свои принципы. Капиталисты, рабочие и другие классы, вы­нуждаемые техникой общества, в которым они живут, всту­пать в определенные отношения друг к другу: как мастер и подмастерье, собственник и неимущий, землевладелец, фер­мер и батрак, — эти самые капиталисты, рабочие и т. д. и мыслят, как капиталисты, рабочие и т. д. Они образуют свои идеи, свои представления не как абстрактные суще­ства, а как очень конкретные, реальные, живые люди, — как та­кие люди, каковы они в действительности, — как общественные люди, живущие в определенном обществе. Итак,  не только наши  материальные отношения зависят от техники, опираются на труд, на производительные силы: так как мы живем среди наших материальных отношений и мыслим при этих отношениях, то и наши мысли непосред­ственно зависят от этих отношений, а следовательно, по­средственно, косвенно — от производительных сил.

Современное общественное бытие современного пролетария создано машиной. Следовательно, его общественные мысли, вытекающие из того общественного отношения, в котором он является пролетарием, косвенно опираются на современ­ную машинную систему, косвенно зависят от нее. Так же обстоит дело и со всеми классами капиталистического общества. В самом деле, взаимные отношении, в которых стоят отдельные люди, существуют не только для этих отдельных людей. Общественно человек не стоит в особенной, только для него характерной связи с другими людьми: у него имеются многочисленные сотоварищи, ко­торые стоят в точно таком же отношении к другим лю­дям. Такой - то рабочий,  —  мы берем наш прежний при­мер, —  не один противостоит другим людям, как наем­ный рабочий: он  —  один из многих, он  — член класса, охватывающего миллионы, которые в качестве наемных ра­бочих находятся в таком же положении, как он. Но то же и со всяким человеком в цивилизованном мире: каждый принадлежит к известной группе, к известному классу, члены которого стоят в таких же отношениях к производ­ственному процессу. Итак, верно не только то, что такой-то рабочий, такой-то капиталист, такой-то крестьянин и т. д. будет мыслить так, как заставляют его мыслить тру­довые отношения: верно также и то, что его воззрения, его идеи, его представления будут в общих чертах гармониро­вать с воззрениями, идеями и представлениями сотен тысяч других людей, находящихся в таком же, как он, положении. Существует классовое мышление, — как существует и классо­вое положение в процессе труда.

В капиталистическом, да и вообще во всяком обществе, распадающемся на классы, форму — мы пока все еще не идем дальше общего обзора нашей теории, — ту форму, в которой проявляются трудовые отношения различных классов, капиталистов, предпринимателей, рабочих и т. д., дают от­ношения собственности. Капиталисты, наемные рабочие, купцы, крестьяне занимают характерное для них особенное положение не только в производстве, но и во владении, в собственности. Акционер, загребающий дивиденды, не толь­ко играет роль ссужающего деньги и паразита, — он в то же время совладелец предприятия, средств производства, участ­ка земли, орудий, сырых материалов, продуктов. Купец — не только человек, занятый обменом, посредник, но и вла­делец продающихся товаров и торговой прибыли. Рабочий —  не только производитель продуктов, но и владелец снова и снова продаваемой им рабочей силы и выручаемой за нее цены. Другими словами, в обществе, разделяющемся на классы, трудовые отношения суть в то же время отношения собственности.

Не всегда было так. В примитивном коммунистическом об­ществе земля, сообща построенный дом, стада скота, коротко говоря, важнейшие средства производства были обществен­ной собственностью. Сообща выполнялись важнейшие обще­ственные работы; если оставить в стороне различия пола и возраста, были равны друг другу в производственном про­цессе, — и в собственности не было никаких или были лишь незначительные различия.

Но после того, как разделение труда выросло настолько, что возникли особые профессии, и после того, как благода­ря лучшей технике и разделению труда стал производиться избыток над безусловно необходимым для жизни, некото­рые профессии, выделявшиеся своими знаниями или боевыми качествами, как, например, жрецы или воины, сумели присвоить себе этот избыток, а в конце-концов — и средства производ­ства. Так возникли классы, и частная собственность сдела­лась той формой, в которой проявляются трудовые отно­шения.

«Итак, благодаря развитию техники и благодаря разделению труда возникли классы. Классовые отношения и отношения собственности покоятся на труде. Благодаря развитию тех­ники, что дало возможность некоторым профессиям овладеть средствами производства, возникли имущие и неимущие, и огромная масса народа превратилась в рабов, крепостных, наемных рабочих».

Избыток же над непосредственно необходимым, произво­димым техникой, трудом, все более увеличивался и, следо­вательно, все больше возрастало богатство имущих и все более обострялся классовый антагонизм с неимущими. Зна­чит, в той же мере нарастала и классовая борьба, —  борьба, которую классы ведут за обладание продуктами и средствами производства, и она сделалась таким образом общей формой борьбы за существование в человеческом об­ществе. Трудовые отношения суть отношения собственности, отношения же собственности суть отношения классов, бо­рющихся друг с другом; а все они в совокупности покоят­ся на развитии труда, имеют своим исходным пунктом про­цесс труда, технику.

Но техника не стоит на месте. Она находится в со­стоянии быстрого или медленного развития и движения, производительные силы растут, способ производства изме­няется. И если способ производства изменяется, то неиз­бежно должны изменяться и те взаимные отношения, в ко­торых стоят люди в процессе труда. Отношения прежних мелких мастеров друг к другу и к их подмастерьям были совершенно иные, чем отношения крупных предпринимате­лей друг к другу и к наемному пролетариату в настоящее время. Машинное производство вызвало изменение прежних отношений. А так как в классовом обществе производствен­ные отношения суть в то же время отношения собственности, то с изменениями первых совершается переворот и во вторых. А так как воззрения, представления, идеи и т. д. складыва­ются среди этих отношений и в соответствии с отношениями, в которых живут люди, то изменяется и сознание последних, если изменяются труд, производство и собственность.

Труд и мышление находятся в состоянии постоянного изме­нения и развития. «Человек изменяется, изменяя своим тру­дом природу, в то же время и свою собственную природу. Способ   производства    материальной   жизни   обусловливает всю общественную жизнь. «Не сознанием людей опреде­ляется их бытие, а, наоборот, их общественным бытием опре­деляется их сознание».

Но материальные производительные силы общества на из­вестной ступени своего развития вступают в противоречие с существующими отношениями производства и собственно­сти. Новые производительные силы не могут развиваться, не могут вырастать при старых отношениях. Тогда подни­мается борьба между теми, кто заинтересован в старых от­ношениях производства и собственности, и теми, кто заинте­ресован в развитии новых производительных сил. Наступает эпоха социальной революции, продолжающаяся до тех пор, пока не победят новые производительные силы и не возникнут новые отношения производства и собственности, при кото­рых могут процветать эти силы.

Благодаря социальной революции, — с нею и в ней, — изме­няется и мышление людей.

Таково в краткой формулировке содержание нашей тео­рии. Наглядно ее можно представить еще следующим образом:

I.  Техника, производительные силы, образуют ба­зис общества.

Производительными силами определяются производ­ственные отношения, — те отношения, в которых люди противостоят друг другу в процессе производства.

Производственные отношения суть в то же. время отно­шения собственности.

Отношения производства и собственности суть отношения не только лиц, по и классов.

Эти отношения классов, собственности и производства (другими словами, общественное бытие) определяют созна­ние людей, т.е. их правовые, политические, моральные, ре­лигиозные, философские, художественные воззрения и т. д.

II. Техника постоянно развивается.

Поэтому непрерывно изменяются производительные силы, способ производства, производительные отношения, отноше­ния собственности, классовые отношения.

Значит, вместе с производственными отношениями и производительными силами изменяется сознание людей, их воззрения и представления о праве, политике, морали, религии, философии, искусстве и т. д.

III. Новая техника на известной ступени своего раз­вития вступает в противоречие со старыми отношениями про­изводства и собственности.

В конце-концов побеждает новая техника.

Экономическая борьба между консервативными слоями, заинтересованными в старых формах, и прогрессивными слоями, заинтересованными в новых силах, доходит до их сознания в юридических, политических, религиозных, фило­софских и художественных формах.

Теперь мы постараемся доказать правильность этих изло­жений. Мы на ряде примеров покажем причинную связь между переменами в мышлении и изменениями человеческой техники. Если это удастся нам, тем самым мы подкопаем один из важных устоев, на которые опирается власть капи­талистов над рабочими: таким образом было бы показано, что никакое божественное провидение и никакое человече­ское духовное превосходство не в силах преградить рабочим путь к господству над миром, если техника превращает их в материальных и духовных владык мира.

IV. Наши примеры;

Наши примеры в первую очередь должны быть очень про­стыми: они должны быть таковы, чтобы их могли понять ра­бочие, у которых мало исторических знании. Их убедитель­ность должна вытекать из их ясности. Итак, в качестве при­меров мы должны избрать выдающиеся, многообъемлющие явления, действие которых заметно повсюду.

Если наша теория правильна, то она, само собой разумеет­ся, должна оставаться в силе для всей истории. Она должна дать объяснение всякой классовой борьбе, вся­кому перевороту в мышлении классов, в обществе.

Но для того, чтобы объяснить посредством нашей теории примеры из прошлых веков, требуются большие историче­ские познания. Впоследствии мы еще покажем, как опасны по­пытки применить нашу теорию к эпохам или обстоятельствам, о которых мы ничего не знаем или знаем очень мало. Ни чи­татели, ни автор этой книжки не располагает столь большими историческими познаниями. Итак, мы не только изберем со­вершенно простые примеры: мы будем искать их преимуще­ственно в нашей собственной эпохе. Это будут великие явления, которые видит или может видеть всякий рабочий в окружающей его среде, изменения в общественных отно­шениях и в общественном мышлении, которые должны бро­саться в глаза всякому живому человеку. Это будут кроме, того проблемы, которые представляют величайший интерес для существования рабочего класса и которые только социал-демократией разрешаются удовлетворительным для этого класса способом.

Таким образом, мы одновременно ведем и свою пропаганду.

Но против нашей теории выдвигаются очень важные и, как будто, веские аргументы.

Поэтому, на каком бы виде духовных явлений ни остана­вливались мы, — на изменениях в области политических идей, религиозных представлений и т. д., — мы каждый раз будем приводить и опровергать важнейшие доводы наших против­ников: таким образом наша теория будет постепенно разобра­на со всех сторон и составится правильное общее предста­вление о ней.                                                          

Легче всего установить материальные изменения, вызыва­емые изменением техники. Во всякой отрасли промышленно­сти, в средствах транспорта, да и в земледелии, — везде из­меняется техника, изменяются производительные силы. Мы каждый день собственными глазами наблюдаем, как это про­исходит.

Набор букв, печатание еще недавно происходило вообще ручным способом. Но прогресс техники дал наборную машину, которая, подчиняясь руке машинного наборщика, отли­вает буквы и ставит их на место.

Выдувание стекла производилось ртом. Техника изобрета­ет орудия, которые изготовляют оконное стекло, бутылки и т. д.

Масло сбивалось руками. Но была изобретена машина, ко­торая в короткое время перерабатывает огромные количества молока; эта машина вошла теперь во всеобщее употребление.

Тесто месилось в подвале у мелкого пекаря его рукой, теперь на фабрике хлеба это делает машина.

Свет в старинном домашнем хозяйстве производился ру­кой домохозяйки. Она чистила лампу, наливала ее, снаб­жала новым фитилем. Для современного домохозяйства ма­шина издалека доставляет газ или электрический  ток.

И, куда бы мы ни обратили свой взор, повсюду, во всех от­раслях промышленности  —  изменение производительных сил, постоянно ускоряющееся изменение и развитие. Операции, которые считали невозможным перенести на машину, теперь удаются ей.

А вместе с производительными силами изменяются произ­водственные отношения, изменяется способ производства. Мы уже говорили о ткацкой машине, о том, как она принесла с собою новые отношения предпринимателей между собою и между ними и рабочими. Раньше множество мелких масте­ров и мелких мастерских, расположенных по соседству, и сравнительно мало наемных рабочих. Теперь сотни тысяч наемных рабочих, сравнительно мало фабрикантов, мало пред­принимателей. Фабриканты противостоят друг другу, как крупные сеньоры, противостоят рабочим, — как азиатские деспоты. Какой переворот в этих отношениях! И, однако, все это вызвано исключительно машиной.

В самом деле, машина доставила богатства тому, кто мог приобрести ее, и дала ему возможность победить конкурен­тов, получить огромный капитал в кредит, может быть, обра­зовать трест. И она же, производительная сила, отняла соб­ственность у мелких собственников и заставила тысячи обра­титься к службе по найму.

А к чему привела новая производительная сила в производстве масла? Машина, превращающая тысячи литров молока в масло, была бы слишком дорога для среднего крестьянина, да и слишком мало молока для нее оказалось бы у него. Поэтому ее сообща покупает сотня крестьян, которые теперь сообща перерабатывают доставляемое ими молоко. Произво­дительная сила изменилась, но изменились вместе с тем и производственные отношения, — весь характер и способ про­изводства. Раньше раздельно работали сотни людей, жена и дочери крестьянина производили масло в крестьянском хозяйстве; теперь сотня действует сообща, за общий счет за­ставляя работать наемных рабочих. Крестьяне, их жены, их дочери и некоторое количество пролетариев вступили в новые производственные отношения друг к другу и к обществу.

Держать в порядке масляную или керосиновую лампу было делом домохозяйки; сотни тысяч женщин несли в домах по­печение о производстве света. Но вот коммуна строит газо­вый завод или электрическую станцию, и благодаря этому изменяются производственные отношения. Производит не отдельный человек, а крупный общественный орган: коммуна. Появляются тысячи рабочих новой категории, которая рань­ше встречалась редко: коммунальные рабочие, которые на­ходятся в совершенно ином отношении к обществу, чем стоял прежний производитель света.                        

Раньше по стране тащились грузовые повозки, почтовые кареты. Техника изобрела локомотивы и телеграфы, и таким образом перед капиталистическим государством открылась возможность взять на себя транспорт товаров, людей и изве­стий. Сотни тысяч рабочих и служащих вступили в новые про­изводственные отношения. Массы людей, которые в коммунах, областях, государстве стоят в прямых производственных отношениях к обществу, в настоящее время много больше, чем прежние военные армии.

Нет ни одной отрасли промышленности, в которую техника не внесла бы нового способа производства. Сверху донизу, начиная научной химической опытной станцией, лаборато­рией изобретателя и кончая каким-нибудь низшим видом тру­да, например, удалением нечистот в современном крупном го­роде,    везде постоянно изменяется техника и характер труда.

B каждой отрасли производства совершаются революции та­кого рода, что изобретения теперь уже дело не случайности и не гениального человека, а планомерно подготовляемых для этого людей, которые сознательно ведут свои поиски в заранее определенном направлении.

Отрасли производства одна за другой изменяются или даже совсем устраняются. Экономическая жизнь современной ка­питалистической страны похожа на современный город, в ко­тором на месте старой груды домов и улиц возникают но­вые здания.

Новая техника создает крупный капитал, следовательно, она создает современную систему банков и кредита, еще многократно увеличивающую силы крупного капитала.

Она создает современную торговлю, она создает экспорт (вывоз) массовых товаров и капиталов, благодаря чему моря покрываются судами, и целые части света становятся на служ­бу капитализму в деле добывания минералов и земледель­ческих продуктов.

Она создает большие капиталистические интересы, для за­щиты которых только государство обладает достаточной мо­щью. Поэтому она создает сама современное государство с его милитаризмом, его маринизмом (морскими вооружения­ми), его колониальной политикой и его империализмом, с его армией служащих и  его бюрократией.

Стоит ли нам, взяв эти примеры, еще особо показывать рабочим, что эти новые производственные отношения суть в то же время новые отношения собственности? В Герман­ской империи с 1895 по 1907 год, при сильном увеличении общей численности населения, число собственников средств производства в промышленности уменьшилось на 84.000, в земледелии на 68.000; напротив, число людей, живущих про­дажей своей рабочей силы, в промышленности увеличилось на три миллиона, в земледелии — на 1.660.000. И это измене­ние, вызванное новой техникой, есть изменение не только в производственных отношениях, но в равной мере и в отношени­ях собственности, так как эта техника убила мелкое производ­ство и сотни тысяч детей мелкой буржуазии и мелкого кре­стьянства превратила в наемных рабочих. А что иное представляет так  называемое   новое среднее сословие, как не класс с новыми отношениями собственности? Колоссально выросшая армия чиновников, офицеры, ученые профессии, интеллигенция, учителя с сравнительно значительными окла­дами, инженеры, химики, адвокаты, врачи, художники, вла­дельцы разных контор, делопроизводители, коммивояжеры, мелкие, зависимые от крупного капитала владельцы лавок, все они, в той или иной форме получающие за свои службы заработную плату от буржуазии или — прямо ли, косвенно ли — от государства,  —  это новое среднее сословие находится совершенно иных отношениях собственности, чем было старое самостоятельное среднее сословие. Да и современные крупные капиталисты, которые со своими бан­ками, синдикатами, трестами господствуют над миром и ми­ровой политикой, — они тоже находятся в совершенно иных отношениях собственности к обществу, чем находились фло­рентийцы, венецианцы, ганзейские или фламандские, голланд­ские или английские купцы и промышленники прошлых веков.

Таким образом,  производственные отношения и отношения собственности суть отношения не только лиц, но и классов.

Новая техника создает на одной стороне постоянно растущее, увеличивающееся быстрее, чем общая численность на­селения, количество неимущих, которые постепенно превра­щаются в большинство населения и почти ничего не получают из общественного богатства, и очень большое количество мелких буржуа и мелких крестьян, чиновников и членов раз­личных профессиональных групп, на долю которых выпадает до чрезвычайности мало. А на другой стороне техника со­здает сравнительно небольшое число капиталистов, которые благодаря своему экономическому и политическому господству захватывают бесконечно огромную часть общественного богатства.

А те величайшие избытки, которые ежегодно накопляются ими, они снова применяют для эксплуатации неимущих и малоимущих, рабочих, мелких крестьян и мелких буржуа и чужих народов в странах, капиталистически еще не разви­тых, так что развертывается прогрессивно ускоряющееся накопление процентов на проценты: обострение нужды с одной стороны, излишества общественного богатства — с другой.

Следовательно, прогрессирующая техника создает не толь­ко новые отношения производства и собственности, но и но­вые классовые отношения, — в нашем случае более глубокое разделение классов, обостряющуюся классовую борьбу.

Это всякий знает, не так ли? И знать это, конечно, не трудно. Классы больше удалены друг от друга, теперешняя классовая борьба острее, шире и глубже, чем пятьдесят лет тому назад. Пропасть расширялась и углублялась каждый год и все более расширяется и увеличивается. И столь же просто и ясно, что причина тому — техника.

Итак, материальную сторону дела, которое мы хотим выяснить, легко понять. Приходится ли терять слова для того, чтобы выяснить сыну саксонского или вестфальского кре­стьянина, сделавшемуся фабричным рабочим, что ему при­шлось сделаться фабричным рабочим благодаря технике, благодаря новому способу производства? Что в мелком про­изводстве для него не оставалось никаких надежд, что со­временная конкурентная борьба —слишком тяжелая, что тре­бующийся капитал — слишком велик, что только немногие преуспевают в мелком производстве, а подавляющая масса вынуждена вести хозяйство без всякого успеха? Крупный ка­питал, это — крупная техника; кто был бы в силах померяться с крупной техникой? Современный рабочий совершенно ясно чувствует, что материальное положение, скудное пита­ние, плохое жилище, жалкая одежда для него, для его класса —  следствие новых производительных отношений, которые бла­годаря новой технике выросли из старых производственных отношений. Нетрудно увидать ясную связь материально­го бытия всех классов с отношениями собственности и производства, следовательно, с производительными силами. Никто уже не будет называть дорогую одежду, изыскан­ное питание, барское жилище фабриканта даром божьим: ясно, что своим благополучием и богатством он обязан экс­плуатации. И в конкурсном управлении, учрежденном над купцом или спекулянтом, никто уже не увидит «предопределения» или «руки провидения»: причина явственно лежит на товарной или фондовой бирже, которая привела к банк­ротству. Точно так же никто уже не станет говорить о не­бесном гневе, если на рабочего обрушивается многомесячная безработица, болезнь и длительная нужда: естественные или, вернее, общественные причины всего этого, коре­нящиеся в новой технике, достаточно известны, по крайней мере, рабочему. И уже невозможно приписывать благосостояние или несчастья отдельного лица его личным дарованиям или характеру: при крупном производстве, которое все вытес­няет, не могут пробиться кверху миллионы, как бы они бо­гато ни были одарены.

Общество достигло такого уровня развития, что совершен­но очевидными стали материальные причины нашего материального существования, лежащие как в природе, так и в обществе.

Мы хорошо знаем, что солнце — источник всей жизни природы на земном шаре; и столь же хорошо мы знаем, что процесс труда и производственные отношения являются при­чиной того, что наша общественная жизнь такова,ка ­кова она есть.           

Пусть рабочий спокойным, твердым взглядом посмотрит на свое материальное бытие, на бытие своих товарищей и тех классов, которые стоят над ним, — и он найдет, что сказан­ное правильно. Уже это одно способно освободить его от многих предрассудков и суеверий.

Вопрос становится труднее только в, том случае, когда дело идет о познании связи между материальным трудом, отно­шениями производства и собственности, и духовным бы­тием. Нам и нашим предкам так давно говорили, что душа, ум, разум, это — то, что составляет характерную особенность человека, самое высшее в нем, всемогущее (а иногда го­ворили даже,  что это — единственное)!

Но тем не менее!... Когда мы говорим: «сознание опре­деляется общественным бытием», то положение в его все­объемлющем смысле, конечно, является великой новой исти­ной; и тем не менее уже до Энгельса и Маркса высказывалось, доказывалось и признавалось многое такое, что шло в том же направлении и подготовляло ту истину, которая была от­крыта Марксом и Энгельсом.

Не полагает ли, — вернее, не знает ли в настоящее время всякий образованный человек и не доказывали ли многие с большой ясностью уже до Маркса и Энгельса, что привыч­ки, опыт, воспитание, среда формируют человека и в духов­ном отношении? И не являются ли наши привычки продуктом общества? И те люди, которые нас воспитывают, — не были ли сами они воспитаны обществом и не дают ли они нам обще­ственного воспитания? Не является ли наш опыт обществен­ным опытом? Не живем же мы в таком одиночестве, как Ро­бинзон! Наша среда — прежде всего общество; в природе мы живем только вместе с нашим обществом. Все это призна­вали и немарксисты, несоциал-демократы.

Но исторический материализм идет дальше; он соединяет в себе всю прежнюю науку, но в то же время идет вглубь, ставя вопрос таким образом: общественный опыт, обществен­ные привычки, воспитание, среда, — с а м и они определяются общественным трудом и общественными отношениями производства. Они определяют все духовное бытие. Труд, это — корень для человеческого духа. Дух вырастает из этого корня.

Легче всего понять это, если мы возьмем одну какую-нибудь область духовной жизни. Поэтому мы начнем с того, что постараемся решить, откуда взять примеры для под­тверждения нашей теории.

1) См. также главу девятую в моей переработке другой работы Г. Кунова: И. Степанов, „Происхождение нашего богаъ, Книгоиздательский Отдел Московского Совета Раб. и Кр. Деп. 1919 г.

2) В предисловии к книге Кунова, "Возникновение" и т. д. я высказался по этому предмету с большею обстоятельностью.

3) „Neue Zeit, XXII, 1, стр. 5.

4) Ein Komplot gegen die Internationale. 1874, стр. 33.