"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

ЖИЛЬ ДОВЕ

Заметки о Бордиге и Паннекуке

Хотя оба они подверглись нападкам в ленинской «Детской болезни левизны в коммунизме», Паннекук считал Бордигу особым типом лениниста, а Бордига видел в Паннекуке отталкивающую смесь марксиста с анархо-синдикалистом. Фактически они мало интересовали друг друга; итальянские и немецкие левые коммунисты в значительной мере игнорировали друг друга. Задача этого текста — показать, что это было ошибкой.

 

Антон Паннекук

Еще несколько лет назад о Паннекуке (1873—1960) слышали лишь немногие. Его идеи и его история снова обрели жизнь лишь потому, что условия, существовавшие в его время, вернулись — с важными отличиями, которые заставляют нас исправить его точку зрения.

Паннекук был голландцем, но действовал большей частью в Германии. Он был одним из немногих социалистов развитых государств, сохранивших революционную традицию из эпохи до 1914 г. Но на радикальные позиции он перешел только во время войны и после нее. Его текст «Мировая революция и коммунистическая тактика» (1920 г.) — одна из лучших работ того времени. Паннекук понял, что основу провала Второго Интернационала следует искать не в его стратегии, а наоборот, сама эта стратегия коренилась в функции и форме Второго Интернационала. Интернационал был приспособлен к совершенно определенной ступени капитализма, на которой рабочие выдвигали требования экономических и политических реформ. Чтобы осуществить революцию, пролетариат должен организоваться по-новому, преодолев старое разделение между партией и профсоюзом. В этом пункте Паннекук должен был неизбежно вступить в столкновение с Коминтерном. Во-первых, потому что русские так никогда в действительности и не поняли, чем был старый Интернационал. Поэтому они верили в организацию рабочих сверху, не видя взаимосвязи между идеей Каутского о внесении социалистического сознания в массы и его контрреволюционной позицией. Во-вторых, поскольку российское государство добивалось создания в Европе массовых партий, способных осуществить давление на свои правительства и заставить их вступить в союз с Россией. Паннекук стоял за подлинно коммунистический элемент в Германии. Но он был вскоре разбит, и на Западе появились различные крупные компартии. Левые коммунисты остались маленькими группами, расколотыми на различные фракции.

В начале 30-х гг. Паннекук и другие предприняли попытку дать определение коммунизму. Уже с начала 20-х гг. они критиковали Россию как государственно-капиталистическую. Теперь они вернулись к марксовому анализу стоимости. Они пришли к заключению, что капитализм — это производство с целью накопления стоимости, в то время как коммунизм означает производство потребительных ценностей для удовлетворения человеческих потребностей. Но необходим план: без посредничества в виде денег общество должно будет разработать точную систему бухгалтерии для того, чтобы измерять количество рабочего времени, заложенное в каждом из благ. Точная бухгалтерия призвана обеспечить, чтобы ничто не пропало зря. То, что Паннекук и его друзья обратились к закону стоимости и его значению, было совершенно правильно. Но было неверно пытаться найти рациональную бухгалтерию по рабочим часам. То, что они предлагали, фактически является тем же законом стоимости (поскольку стоимость — ни что иное как количество общественно необходимого труда для производства того или иного блага), но без привлечения денег. Можно возразить, что об этом говорилось еще в начале «Набросков» (Grundrisse) 1857 г., но в конце концов немецкие (и голландские) левые коммунисты подчеркивали центральный пункт коммунистической теории.

Во время гражданской войны в Германии в 1919—1923 гг. наиболее активные рабочие создавали новые формы организации — главным образом, рабочие союзы, иногда — Советы. Но большинство существовавших рабочих Советов были реформистскими. Паннекук развивал идею, что эти новые формы важны, жизненно важны для движения, поскольку они стояли в противоречии с традиционной формой партии. В этом пункте коммунизм рабочих Советов выступил против партийного коммунизма. Паннекук занялся дальнейшей разработкой этого аспекта, а после Второй мировой войны опубликовал книгу «Рабочие Советы». В ней он развивает чистую идеологию Советов. Революция сводится к массово-демократическому процессу. Социализм означает рабочий контроль через посредство коллективной системы бухгалтерии и расчета рабочего времени: иными словами, стоимости без ее денежной формы. Но проблема состоит в том, что стоимость — не просто масштаб, это кровь капитализма. Что же касается революционеров, то им надлежало только поддерживать связь, излагать теорию, распространять информацию и описывать, что делают рабочие. Они не должны организовывать постоянные политические группы, пытаться определить стратегию или работать над тем, чтобы возглавить рабочих и позднее стать новым правящим классом.

От анализа России как государствено-капиталистической системы Паннекук перешел к анализу тех, кто действовал в западных странах как представитель рабочих внутри капитализма — прежде всего, профсоюзов.

Паннекук был знаком с прямыми формами рабочего сопротивления против капитала и сознавал триумф контрреволюции. Но он не понимал общей основы коммунистического движения: его базы (превращения рабочей силы в товар), его борьбы (централизованных действий против государства и существующего рабочего движения), его цели (создание новых социальных отношений, при которых уже не будет экономики как таковой). Он сыграл важную роль в переформировании революционного движения. Мы должны видеть границы его вклада и включить его в формулирование заново революционной теории.

 

Амадео Бордига

Бордига (1889—1970) жил в совершенно иной ситуации. Как и Паннекук, который еще до войны боролся с реформизмом и даже вышел из голландской соцпартии, Бордига принадлежал к левому крылу своей партии. Но он не шел так далеко, как Паннекук. Во время Первой мировой войны итальянская соцпартия придерживалась довольно радикальных взглядов, и возможностей для раскола не было. Партия даже выступила против войны, хотя и более или менее пассивно.

Когда в 1921 г. была создана итальянская компартия, она порвала с правыми и центром старой партии. Это обстоятельство разозлило Коминтерн. Бордига, возглавлявший партию, отказался принимать участие в выборах, но не из принципиальных соображений, а из тактических. Парламентские действия, с его точки зрения, могли иногда быть полезными, но не тогда, когда буржуазия может использовать их, чтобы отвлечь рабочих от классовой борьбы. Позднее Бордига писал, что не против использования парламента в качестве трибуны, когда это возможно. Так, например, это имело смысл в начале фашизма. Но в 1919 г., в разгар революционного движения, когда на повестке дня стояли восстание и его подготовка, участие в выборах означало бы продолжение распространения буржуазной лжи и ложных представлений о возможности изменений через парламент. Для Бордиги, чья группа в соцпартии называлась «фракцией абсентистов», это был важный момент. Коминтерн с этим не согласился. Поскольку Бордига считал это тактическим, а не стратегическим вопросом, он решил уступить Коминтерну. Он полагал, что в такой момент необходимо проявить дисциплину. Но он остался со своей позицией внутри партии.

Политика «единого фронта» была еще одним спорным моментом. Бордига полагал, что даже простой призыв социалистических партий к совместным действиям дезориентировал бы массы и стер бы непримиримое противоречие между контрреволюционными партиями и коммунизмом. К тому же, компартии, которые в действительности не порвали с реформизмом, благодаря такой политике получили бы стимул развивать оппортунистические тенденции.

Бордига был против лозунга рабочего правительства, порождающего только путаницу в теории и на практике. Для него диктатура пролетариата была необходимой частью революционной программы. В отличие от Паннекука, он отказывался выводить из этих позиций вырождение российского государства и партии. Он чувствовал, что Коммунистический Интернационал ошибается, но для него он все еще оставался коммунистическим. В отличие от Коминтерна, Бордига занял ясную позицию в отношении фашизма. Он не только увидел в фашизме новую форму буржуазного господства, каковой была и демократия. Он считал также, что между этими двумя формами нельзя выбирать.

Этот пункт обсуждался снова и снова. Позиция итальянских левых обычно искажается. Историки часто возлагают на Бордигу ответственность за приход Муссолини к власти. Его обвиняют даже в том, что ему были безразличны страдания людей при фашизме. По мнению Бордиги, с революционной точки зрения неверно, что фашизм хуже демократии или что демократия создает более благоприятные условия для пролетарской борьбы. Даже если рассматривать демократию как меньшее зло по сравнению с фашизмом, было бы глупо и бесполезно защищать демократию в попытке предотвратить фашизм: итальянский (а затем и немецкий) опыт показывает, что демократия не только бессильна перед фашизмом, но и сама призывает фашизм ради своего спасения. Из страха перед пролетариатом демократия взращивает фашизм. Поэтому единственная альтернатива фашизму — это диктатура пролетариата.

Чтобы защитить антифашистскую политику, левые — к примеру, троцкисты — выдвинули позднее новый аргумент. Капитал нуждался в фашизме: он не мог больше оставаться демократическим, поэтому борьба за демократию является одновременно борьбой за социализм. Так многие левые оправдывали свою позицию во время Второй мировой войны. Но так же как демократия рождает фашизм, фашизм рождает демократию. История подтвердила справедливость утверждения Бордиги: капитализм меняет их друг на друга; демократия и фашизм чередуются. Обе формы после 1945 г. выступали в смешанном и перемежающемся виде.

Конечно же, Коминтерн не мог терпеть сопротивления Бордиги, и между 1923 и 1926 гг. он утерял контроль над компартией Италии. Хотя он не был полностью согласен с Троцким, он выступил против Сталина на его стороне. В 1926 г. он атаковал российских вождей в Исполкоме Коминтерна — вероятно, это был последний раз, когда кто-нибудь критиковал Коминтерн изнутри на столь высоком уровне. Однако Бордига тогда еще не считал Россию капиталистической, а Коминтерн — переродившимся. Лишь несколькими годами позднее он действительно порвал со сталинизмом.

С 1926 по 1930 гг. Бордига находился в тюрьме, а в 30-х гг. держался в стороне от весьма живой политической деятельности эмиграции. В 30-е гг. доминировали антифашизм и народные фронты, что вело к подготовке новой мировой войны. Немногие эмигрировавшие итальянские левые заявляли, что грядущая война может быть только империалистической. Борьба против фашизма посредством поддержки демократии расценивалась как материальная и идеологическая подготовка войны.

После начала войны оставалось мало возможностей для деятельности коммунистов. Итальянские и немецкие левые занимали интернационалистические позиции, троцкизм же высказался в поддержку союзников против «Оси». В это время Бордига все еще отказывался определять Россию как капиталистическую, но он никогда не верил — как это делал Троцкий — в поддержку стороны, в альянсе с которой выступал Советский Союз, кем бы она ни была. Он никогда не считал, что необходимо защищать «рабочее государство». Нужно помнить о том, что Троцкий расценивал как позитивное событие нападение России на Польшу совместно с Германией и раздел ее, поскольку полагал, что это изменит общественные отношения в Польше на социалистические!

Когда Италия в 1943 г. сменила сторону в войне и была создана республика, появились возможности для активизации. Итальянские левые создали свою партию. Они думали, что окончание войны приведет к классовым столкновениям, сравнимым с теми, которые произошли в конце Первой мировой. Думал ли Бордига действительно так? Очевидно, он понимал, что ситуация сложилась совершенно иная. Рабочий класс на сей раз находился полностью под контролем капитала, которому удалось собрать рабочих под знамена демократии. Проигравшие (Германия и Япония) были оккупированы победителями и контролировались ими. Но фактически Бордига до самой смерти не выступал против взгляда оптимистической части своей группы. Он склонялся к тому, чтобы держаться в стороне от деятельности (и активизма) своей «партии» и интересовался преимущественно теоретическим постижением и объяснением. Тем самым он помог создать и поддерживать иллюзии, которые он сам не разделял. Его партия за несколько лет потеряла большинство членов. В конце 40-х гг. она превратилась в маленькую группу, какой была и до войны.

Большая часть работы Бордиги носила теоретический характер. Заметная часть ее касается России. Он показал, что Россия была капиталистической и что российский капитализм по своей сути не отличается от западного. Немецкие левые (или ультралевые) в этом вопросе заблуждались. Для Бордиги важна была не бюрократия, а экономические закономерности, которым должна была следовать бюрократия. А законы эти были те же, что описаны в «Капитале»: накопление стоимости, обмен товаров, падение норм прибыли и т.д. Правда, российская экономика не страдала от перепроизводства, но это объяснялось ее отсталостью. Во время холодной войны, когда многие считали бюрократические режимы, описанные коммунистами рабочих Советов, новой возможной моделью будущей капиталистической эволюции, Бордига предсказал, что американский доллар вторгнется в Россию и в конечном счете взорвет стену Кремля.

Ультралевые полагали, что основополагающие законы, описанные Марксом, в России подверглись изменениям. Они указывали на контроль над экономикой со стороны бюрократии и противопоставляли этому лозунг рабочего контроля. Бордига же полагал, что в новой программе нет никакой необходимости, рабочий контроль — это вопрос второстепенный. Рабочие только тогда смогут управлять экономикой, когда будут устранены рыночные отношения. Разумеется, эти дискуссии выходили за рамки анализа России.

Эти представление ясно сложилось в конце 50-х гг. Бордига написал ряд работ о некоторых важных текстах Маркса. В 1960 г. он говорил, что все творчество Маркса было описанием коммунизма. Это, без сомнения, самый глубокий комментарий, сделанный когда-либо о Марксе. Паннекук обратился к анализу стоимости около 1930 г., Бордига — 30 лет спустя. Но то, к чему пришел Бордига, было общим представлением о развитии и динамике обмена с его возникновения до его конца при коммунизме.

Однако Бордига остался при своей теории революционного движения вместе со своим ложным представлением о внутренней динамике пролетариата. Он полагал, что рабочие вначале объединятся вокруг экономических требований и изменят природу профсоюзов, Затем, благодаря вмешательству революционного авангарда, они выйдут на политический уровень. Здесь нетрудно заметить влияние Ленина. Маленькая группа Бордиги вступила во французские и итальянские профсоюзы (прежде всего, контролировавшиеся компартией), но ничего не добилась. Хотя он сам более или менее не одобрял этого, открыто против этих вредных действий он тоже не высказался.

Бордига поддерживал жизненность ядра коммунистической теории. Но он не смог преодолеть взгляд Ленина, то есть взгляд Второго Интернационала. Поэтому его действиям и идеям суждено было остаться противоречивыми. Но сегодня нетрудно понять то, что было и остается важным в его работе.

Паннекук понимал сопротивление пролетариата против контрреволюции вполне непосредственно и выразил это. Он видел в профсоюзах монополию переменного капитала, подобно обычным монополиям, которые концентрируют постоянный капитал. Вопреки продуктивистской, иерархической и националистической позиции сталинизма и социал-демократического социализма (которую большей частью разделял троцкизм и сегодня разделяет маоизм), он описывал революцию как взятие массами жизни в свои руки. Но он не сумел понять природу капитала и сущность изменений, которые принесет с собой коммунизм. В своей крайней форме, представленной Паннекуком в конце его жизни, коммунизм рабочих Советов превращался в систему организации, в которой Советы играли ту же роль, что и партия в ленинизме. Было бы неправильно отождествлять Паннекука с его наиболее слабой фазой. Но независимо от этого, теорию о рабочем контроле заимствовать нельзя — тем более в период, когда капитал ищет новые пути интеграции рабочих с помощью предоставления им доли в управлении.

Именно здесь очень важен Бордига: он рассматривал все творчество Маркса как попытку описания коммунизма. Коммунизм потенциально существует в пролетариате. Пролетариат — это отрицание существующего общества. Быть может, он восстанет против товарной экономики только ради выживания, ведь производство товаров ведет к его уничтожению, даже физическому. Революция — это не вопрос сознания и не вопрос руководства. Это резко отличает Бордигу от Второго Интернационала, от Ленина и от официального Коминтерна. Но он так никогда и не смог отделить прошлое от настоящего. Сегодня мы можем это сделать.

(1973)