"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ, БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!"

Рая Дунаевская

Гуманизм Маркса сегодня (1965)

 

Источник: Социалистический гуманизм под ред. Э.Фромма (New York: Doubleday), 1965

Распознание и корректировка Криса Клэйтона 2006

Это было десятилетие Первого Интернационала (1864-1874) — десятилетия, которое знало и Гражданскую войну в Америке и Парижскую Коммуну — когда Маркс реструктурировал [1] большую часть рукописи «Капитала» и опубликовал первые две редакции тома I.

«Капитал» установил новую концепцию теории, новое диалектическое отношение между теорией и практикой и сместил акценты идеи истории от истории учений к истории производства. Это означало «возвращение» Маркса к его собственному философскому гуманизму после более чем десятилетней концентрации на экономике и эмпирического изучения классовой борьбы того времени. Не удивительно, что это возвращение произошло на более реальном уровне, который вместо того чтобы уменьшить оригинальную гуманистическую концепцию Маркса углубил ее.

Это очевидно из раздела «Рабочий день», который Маркс первоначально решил написать в 1866 г. под влиянием массового движения за сокращение рабочего дня после завершения Гражданской войны в США. Это очевидно из главы «Товарного фетишизма», которую, как сообщает Маркс, он изменил «в значительной степени» [2] после Парижской Коммуны. Это очевидно из исходных категорий, которые он создал для экономического анализа, и творческой практики гегелевской диалектики.

Гуманизм сообщает марксовой  magnum opus (большой работе) ее силу и направление. Сейчас большинство Западных школ марксизма довольствуются тем, что либо оставляют не выявленным родство между знаменитыми теперь «Экономико-философскими рукописями 1844 г.», либо делают их неразрывность явной лишь настолько, насколько рассматривают этические основы марксизма. [4]

Это оставляет широко открытую дверь для тех, кто хотел бы преобразовать гуманизм Маркса как философию и как исторический факт, в абстракцию, которая покрывала бы реальную экономическую эксплуатацию, фактическое отсутствие политической свободы, и требовала отмены условий препятствующих «реализации» философии Маркса, т.е. воссоединения умственных и физических способностей самого человека, «всесторонне развитого» человека, который является телом и духом гуманизма Маркса.

Рукописи 1844 года не просто «пролагают путь» для «научного социализма». Гуманизм не просто «переходный» этап Маркса в его путешествии к открытию «научной экономики» или «реальной революционной политики». Гуманистическая философия находится в самом основании целостного единства марксистской теории, которая не может быть разделена на «экономику», «политику», «социологию», гораздо меньше отождествленную со сталинским монолитным созданием, за которое столь прочно держались Хрущев и Мао Цзэдун.

Все издания «Капитала» начиная с первой публикации в 1867г. и до последней прижизненной, Маркс умер в 1883г., французской редакции (1872-1875 гг.) сами по себе содержали изменения, которые имели, как писал Маркс в послесловии, «научное значение независимо от оригинала».

Революционные действия парижских масс «штурмующих небо» [5] и берущих судьбу в свои руки осветило для Маркса две наиболее фундаментальные теоретические проблемы: накопление капитала и товарный фетишизм. Так же, как его анализ борьбы за сокращение рабочего дня стал основным в структуре капитала, так и эти дополнения стали решающими для его духа, т.е. для будущего, внутренне присущего настоящему.

Изменения были двух типов. Одно было равносильно предсказанию того, что мы сегодня называем государственный капитализм — окончательная разработка закона концентрации и централизации капитала «в руках одного капиталиста или одной корпорации» [MCIK, p. 688, MCIF, p. 779]. Второе — освещению товарного фетишизма присущего в стоимостной форме, как исходящего из «самой формы» [MCIK p. 82, MCIF, p. 164]. Маркс заключает, что только свободно ассоциированный труд может отменить закон стоимости, и только «свободно ассоциированные люди» [MCIK р. 92, MCIF, с. 173] могут лишить товар фетишизма.

В настоящий момент истории, когда устоявшаяся государственная власть требует «осуществлять на практике» или опираться на марксизм, важно восстановить то, что сам Маркс имел в виду под практикой. Это была свобода. Понятие свободы, вечная марксова точка начала и конца, конкретизируется посредством самого кропотливого и оригинального анализа «неумолимых законов» капиталистического развития. Оно выявляет как пролетариат, как «объект» (или просто объект эксплуататорского общества) становится «субъектом», т.е. восстает против условий отчужденного труда, обеспечивая тем самым «отрицание отрицания», или самоосвобождение.

Одним словом, «Капитал» является кульминацией 25-илетнего труда, который начался, когда Маркс, в 1843 году, порвал с буржуазным обществом и объявил, что он считает наивысшим достижением его мысли — английскую политическую экономию, французское революционное учение, философию Гегеля — сложенные в теорию освобождения, новую философию человеческой деятельности, которую он назвал «бескомпромиссный натурализм или гуманизм. «

Венгерская революция 1956 года [6] преобразовала гуманизм Маркса из академического обсуждения в вопрос жизни и смерти. Интерес к ней усилился в следующем году, когда «100 цветов» кратко расцвели в Китае до того как тоталитарное государство заставило их резко увянуть [7]. С 1958 по 1961 год африканские революции, чья основная философия, опять же была гуманизмом, дали новое доказательство из третьего мира [8].

Холодная война и Маккартизм изолировал США в 1940х-1950х от восточноевропейского переоткрытия гуманистических эссе Маркса 1844 года. Сейчас, однако, американцы имеют возможность возместить полноту дискуссии, что был потеряна из-за позднего старта [9].

С одной стороны движение негров «Свободу сейчас!», а с другой стороны, кубинский ракетный кризис 1962 года, который сделал ядерную угрозу реальной, помогли разжечь дискуссию.

По-своему, ученый тоже должен пытаться определить внутреннюю идентичность марксистских экономических, политических, социологических, научных и философских категорий. Покойный, не марксистский, анти-гегелевский экономист Йозеф Шумпетер, точно указывал на гений Маркса, как «идею теории,» превращение «исторического повествования в историческую рациональность (raisonné)» [10].

Ранее [12], я делала детальный анализ всех четырех томов «Капитала» и их соотношения с рукописями 1844 года. Здесь из-за соображений объема я ограничусь двумя основными теориями — марксистским анализом стоимости и товарным фетишизмом — которые в действительности есть единая теория отчуждения, или диалектически понимаемый исторический материализм.

Открытие Маркса, что «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [13] не было отходом ни от его теории отчужденного труда, ни от теории отчуждения, как центрального ядра гегелевской диалектики. Но точный анализ Марксом самого процесса труда при капитализме является более конкретным, живым, сокрушительным — и, конечно, революционным — чем анализ любой стадии отчуждения в «Феноменологии разума» Гегеля. В истинном гегелевской манере Маркс сосредотачивается на творчестве, но, в отличие от Гегеля, он основывает его на самом процесс производства. Именно, стоя перед не столько идеей сколько человеком, у которого есть идеи, Маркс разрабатывал свою раннюю концепцию «поиска универсальности» работника [14]. «Новые страсти и новые силы» теперь, как он видит, рождаются не только с целью свержения старого порядка, но для построения нового, «общества, в котором полное и свободное развитие каждого человека является управляющим принципом» [15].

Так органически связанными являются экономические, политические и философские понятия в «Капитале», что, когда в 1943 году [16] русские теоретики первыми открыто порвали с марксистским анализом стоимости, они должны были отрицать диалектику структуры «Капитала» и требовать, чтобы при его изучении глава 1 была опущена. Не отзываясь возвышенно о «западной» философии, она никогда не видела философских последствий в этой экономической дискуссии, и, следовательно, также не выявила причину по которой теоретический журнал советского марксизма (под знаменем марксизма), который продолжал традиции марксистской диалектической философии, прекратил ее публикацию. После этого, без дальнейших церемоний или любых ссылок на какую-либо предыдущую интерпретацию марксистской экономики, пересмотр марксистского анализа стоимости стал стандартным Коммунистическим анализом. Цельность марксистской теории всегда была bête noire (бельмом на глазу) установленного марксизма. Потребовался крах Второго Интернационала и разрыв с его собственным философским прошлым, чтобы позволить Ленину, в конце 1914 года, в полной мере осознать органическую связь марксистской экономики с гегелевской философией. И с тех пор он стал бескомпромиссен в своей критике всех марксистов, включая и себя самого. В одном из своих афоризмов он писал: «Невозможно в полной мере понять «Капитал» Маркса, и особенно первую главу, если вы не изучили и не поняли всей «Логики» Гегеля. Следовательно, никто из марксистов за последние полвека понял Маркса!»

Не существует более замечательной части анализа в анналах политической экономии — и гегелевского типа сочинения в «раннем гегельянском периоде» Маркса, чем последняя часть 1 главы «Капитала», названная «Товарный фетишизм». Здесь философия и экономика связаны с историей в целом, как содержание и форма сплавляются вместе в большой литературной работе. После Парижской Коммуны Маркс внес дополнительные изменения во французское издание, эти пятнадцать страниц были настолько сильно вычерчены, как струны на скрипке. Мы должны помнить, что Маркс считал величайшим достижением Коммуны «ее собственное рабочее существование». Вся совокупность реорганизации общества коммунарами дал Марксу по-новому взглянуть на весь вопрос о форме стоимости, не только, как это было исторически определено, но и в свою очередь, как это было обусловлено буржуазной мыслью. В капиталистических условиях производства, философия была принижена до идеологии, то есть ложного сознания. Мыслительные категории, соответствующие капиталистического способу производства, были некритично приняты всеми, в том числе даже Адамом Смитом и Давидом Рикардо, авторами эпохального открытия, что труд является источником всякой стоимости. Именно поэтому, несмотря на их открытие, они не могли уничтожить товарный фетишизм. Классическая политическая экономия, заключает Маркс, встретила здесь свой исторический барьер.

Товарная форма продуктов труда стала фетишем из-за порочных отношений Субъекта с Объектом — живого труда с мертвым капиталом. Отношения между людьми возникают как отношения между вещами, потому что в нашем отчужденном обществе это все, что «они на самом деле есть» [17]. Мертвый капитал является хозяином живого труда. Товарный фетишизм является наркотиком, который, используя гегелевское выражение, выдает себя за «саму природу разума» [18] для всех, кроме пролетариата, который ежедневно страдает от господства мертвого труда, засилья машин. Таким образом, делает вывод Маркс, никто не может лишить товар фетишизма, за исключением свободно ассоциированного труда. Очевидно, что русские теоретики, в 1943 году, решили, что никто и не должен.

Необходимая для прикрытия эксплуатации рабочего идеология не меняла свою сущность, когда она изменила свою форму от частного к государственному капитализму, который называет себя коммунизмом. Идеологический раскол между Китаем и Россией не подрывает эксплуататорских отношений в каждой из стран. Маркс бы, возвращаясь к основам, не испытал бы каких-либо трудностей с распознанием его в новой форме — Государственного Палана и его фетишизма — государственного капиталистического развития, которое он предсказал как окончательный результат непреклонных законов капиталистического развития. Наше поколение должно понимать лучше, чем все предыдущие поколения, что это не вопрос национализации против частной собственности. Это вопрос свободы. Где бы и когда бы свобода ни была ограничена, Маркс восставал против барьера, на практике и в теории. Таким образом, когда классическая политическая экономия говорила о «свободном труде», под которой они подразумевали наемный труд, Маркс писал язвительно: » Для них существовала история, но не больше.»

Очевидно, что марксова теория первичной стоимости, или «абстрактного», труда » производящего стоимость», является теорией отчужденного труда. В гуманистических эссе Маркс объяснил, почему он проанализировал экономические факты «в концептуальном плане, как отчужденный труд. …Мы можем спросить, как случилось, что человек отчуждает свой труд? Как это отчуждение обосновано в природе человеческого развития? Мы уже многое сделали, чтобы решить эту проблему, поскольку мы преобразовали вопрос о происхождении частной собственности в вопрос об отношении отчужденного труда и процесса развития человечества. Говоря о частной собственности некоторые считают, что они имеют дело с чем-то внешним по отношению к человечеству. Но, говоря о труде, имеют дело непосредственно с самим человечеством. Эта новая постановка задачи уже содержит ее решение». [19]

Когда же Маркс завершил капитал, он чувствовал необходимость создания экономических категорий, чтобы проанализировать чужеродный характер труда при капитализме и как деятельность на заводе, и как товар на рынке, где одни правила Равенство, Свобода, Собственность и Бентам». [20] Маркс создал специальные экономические категории не только чтобы излагать свою теорию стоимости и прибавочной стоимости, но и чтобы показать что деградировавшие человеческие отношения существовали при самом производстве. Разделив категории труда на труд как деятельность и рабочую силу как товар — как если бы рабочий мог действительно отделить руки от тела и сохранить их функцию — Маркс сумел показать, что, поскольку рабочая сила не может быть так разделена, то это сам рабочий, который входит на фабрику. И на фабрике, продолжает Маркс, способности рабочего становится простым придатком к машине, и его конкретный труд низводится к массе застывшего, абстрактного труда.

Разумеется, нет такого существа, как «абстрактный рабочий», он — шахтер, или портной, или сталевар или пекарь. Тем не менее, извращенный характер капиталистического производства таков, что человек не является хозяином машины, машина является хозяином человека. При содействии этой машины, которая «выражает» себя в тиканье заводских часов, умение человека становится неважным, пока он производит определенное количество продукции в единицу времени. Рабочее время — служанка машины, которая выполняет фантастическую трансформацию всей конкретной работы в одну абстрактную массу.

Маркс считал свой анализ конкретного и абстрактного труда его оригинальным вкладом в политическую экономию «стержнем, на который нанизывается ясное понимание политической экономии». [21] В процессе его анализа капиталиста «оборотня жаждущего прибавочного труда», как «живого монстра, который плодится и размножается» [22], Маркс создает две другие новые категории: постоянный капитал (машины) и переменный капитал (наемный труд). Весь труд, оплачиваемый или неоплачиваемый, настаивает он, является принудительным трудом. И этот труд настолько чужд деятельности, что он сам становится формой капитала.

Точность, а также оригинальность, этого описания отчужденного труда не является, конечно, лишь категорией «дедуктивной гегелевской диалектики». Это категория диалектического эмпиризма Маркса воссоздающего совершенно новый уровень истины. Только в результате политически мотивированного самоослепления при чтении страниц Маркса на страницах о процессе труда при капитализме, можно заключить, либо, что зрелый Маркс отошел от своей теории отчужденного труда, или, что отчужденный труд является «остатком» от «возвращения Маркса к гегелевским дням», прежде чем он прошел путь от» гегелевской бессвязной речи» к «научному материализму». В то же время, поскольку экономические категории Маркса имеют такой неопровержимый классовый характер, нельзя отделять их от классового содержания. Хотя некоторые близкие современники — марксисты громко провозгласили «нейтрализацию» этих категорий, они применяют их к капитализму и только к капитализму. Поскольку марксистский закон стоимости является высшим проявлением капитализма, даже Сталин — по крайней мере, не в течение очень почти двух десятилетий после того, как у него уже были полная власть, государственный план и монолитная партия, не осмелился признать свои операции в России, поскольку он утверждал, что страна — «социалистическая.» Только в разгар мировой войны русские теоретики открыто порвали с марксистской концепцией, на практике, конечно, правящая бюрократия уже давно следует курсом эксплуатации.

В 1947 году Андрей Жданов резко (или хотя бы громко) потребовал, чтобы «философские работники» заменили гегелевскую диалектику «новым диалектическим законом»: критикой и самокритикой. К 1955 г. критика марксистской концепции касалась его гуманизма. В. А. Карпушин писал в «разработка материалистической диалектики в экономико-философских рукописях Маркса 1844 года»: «Маркс был первым философом, который вышел за пределы философии и с точки зрения практической жизни и практических потребностей пролетариата проанализировал основной вопрос философии как подлинно научный метод революционных изменений и знание реального мира». [23]

Русские коммунисты, однако, не отдавали предпочтение «революционным изменениям», где «революционные изменения» означали их падение. Поэтому, когда венгерская революция попыталась в следующем году преобразовать действительность путем реализации философии, то есть, делая свободу от русского коммунизма реальностью, дебаты закончились в пулеметным огнем. Таким образом, за нарушением слова марксистской теории последовало разрушение самой свободы.

Вскоре после этого русские теоретики развязали необузданное ядовитое нападение на всех противников установленного коммунизма, которых они необоснованно клеймили «ревизионистами». К сожалению, слишком многие западные ученые приняли термин и ссылались на правящих коммунистов как «догматиков», несмотря на такие резкие движения и «гибкость», как, накануне Второй мировой войны, пакт Гитлера-Сталина и единый фронт между Мао Цзэ-дуном и Чан Кай-ши, и, совсем недавно, разрыв между Россией и Китаем. В то же время, существует одно зерно истины в двойственности философского наследия Ленина — между вульгарно материалистическим «Материализмом и эмпириокритицизмом» и творческой диалектикой его «Философскими тетрадями» — предоставляет счастливый шанс врожденному анти-ленинизму «Запада». В другой работе [24] я проанализировала «идею Мао», который, как предполагается, сделал «оригинальный вклад в марксизм», особенно в его практику, и противоречия, поскольку они касаются повышения его власти. Здесь я должна ограничивать себя фактом того, что гуманистическая дискуссия была в опасности превращения в чисто академический вопрос либо отделения от «политических» дебатов на тему «ревизионизма». К счастью, марксизм не существует только в книгах, и это не только обладание государственной властью. Именно в повседневной жизни трудящиеся пытаются реконструировать общество на новых началах.

Освобождение от западного империализма не только в Африке, но и в Латинской Америке (Фидель Кастро тоже сначала назвали свою революцию «гуманистической»), развернуло знамя гуманизма. В этой связи линия русских коммунистов изменилась. Во-первых, было заявлено, что ленинизм не нуждается ни в гуманизации, ни в реформах, предложенных сторонниками «гуманистического социализма», затем требованием стало, чтобы Советы являлись законными наследниками «воинствующего гуманизма». Так, М. Б. Митин, который имеет августов титул председателя правления Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, заявил, что доклад Хрущева на XXI съезде русской коммунистической партии был «великолепной и благородной концепцией марксистско-ленинского социалистического гуманизма». [25] И в 1963 году, на тринадцатом Международном философском конгрессе, состоявшемся в Мексике, советская делегация озаглавила один из своих докладов «гуманизм в современном мире». [26] Поэтому, как ни странно, западные интеллектуалы могут благодарить русских коммунистов за перебрасывание мяча обратно к ним; еще раз, мы на пути обсуждения гуманизма.

Давайте не будем унижать свободу мысли до точки, где это не более, чем другая сторона медали контроля мыслей. Один взгляд на наши институциональные исследования «марксизма-ленинизма», в качестве «знай своего врага», конечно, покажет, что в методологии, они не отличаются от того, что преподается в соответствии с установленным коммунизмом, хотя предполагается, что они должны учить «противоположным принципам». Дело вот в чем: если свобода мысли означает, что предполагается, что основная философия осуществления поступательного движения человечества, по крайней мере, в гегелевском смысле, не может быть названа «Идеей». Именно потому, что по Гегелю «только то, что является объектом свободы можно назвать идеей», даже его Абсолюты дышат земным воздухом свободы. Наше время может сделать не меньше. Марксистская диалектика является не только политической или исторической, но и познавательной, это правда. Тем не менее, утверждают, что концепция Маркса о классовой борьбе является «мифом» и его «прославление» пролетариата только «конечный продукт его философии отчуждения» [27] идет вразрез теории и факту. В связи с этим, критика Джорджа Лихтгейма, что такой американский анализ является «своего рода интеллектуальным аналогом еженедельных проповедей покойного г-на Даллеса о вреде коммунизма» [28], имеет силу.

Гуманизм Маркса не был ни отказом от идеализма, ни принятием материализма, но правдой их обоих, и следовательно, новым единством. «Коллективизм» Маркса несет индивидуалистический элемент, как самый его дух. Вот почему молодой Маркс был вынужден отделиться от «довольно вульгарного и бездумного коммунизма, который полностью отрицает личность человека». Потому что отчужденный труд был по сути всем, что было порочного в капитализме, частном или государственном, «организованном» или «анархическом», Маркс завершил свою атаку 1844 года на капитализм утверждением, что «коммунизм как таковой не является целью человеческого развития, формой человеческого общества». Свобода означает больше, много больше, чем отмена частной собственности. Маркс считал уничтожение частной собственности будет только «первым превосходством». Четыре года спустя, после того как эти гуманистические эссе были написаны, Маркс опубликовал исторический «Манифест Коммунистической партии». Его основная философия не была изменена новой терминологией. Напротив. В канун революций 1848 года, Манифест провозглашал: «Свобода личности является основой свободы всех». В конце его жизни концепция осталась неизменной. Его выдающееся произведение, как и деятельность всей его жизни, никогда не отступало от концепции, что только «развитие человеческих сил, которое является самоцелью» является истинным «царством свободы». [29] Снова наш современник должен понимать лучше любого другого причины настойчивости молодого Маркса в том, что отмена частной собственности является лишь первым превосходством. » Только в превосходстве этого посредничества, которое является однако необходимым предположением, действительно возникает положительный гуманизм, начинающийся с себя.»

«Положительный гуманизм» начинается «от себя», когда труд умственный и физический воссоединились в том, что Маркс называет «всесторонним» человеком. Уверена, что наш ядерный век должны быть жестоко осведомлен, что разделение между умственным и физическим трудом, который был основополагающим принципом всех классов общества, достиг таких чудовищных размеров при капитализме, что живые противоречия характеризуют не только производство, но и даже науку. Маркс предвидел тупик современной науки, когда он писал в 1844 году: «Что иметь один базис в жизни, а другой в науке — это априори ложь». Мы живем с этой ложью сто двадцать лет. Результатом является то, что само выживание цивилизации, какой мы ее знали под угрозой.

Задача, которая стоит перед нашей эпохой, как представляется автору этой статьи это, во-первых, признать, что есть движение от практики — от фактической борьбы этого дня — к теории; и, во-вторых, разработать способ, при котором движение от теории может встретиться с ним. Новое соотношение теории и практики, новое понимание «Субъекта» как живого человеческого существа изо всех сил пытающегося реконструировать общество, имеют важное значение. Задача нашего времени является не наука или машина, но человек. Тотальность мирового кризиса требует нового единства теории и практики, нового отношения рабочих и интеллигенции. Поиск общей философии был резко раскрыт новым третьим миром слаборазвитых стран. Но есть также свидетельства этого поиска в борьбе за свободу от тоталитарных режимов и на Западе. Чтобы различить этот массовый поиск общей философии необходимо лишь избавиться от непреклоннейшей концепции всех философий — концепции «отсталости масс» — и выслушать их мысли, как они сражаются против автоматизации, борются за конец дискриминации, или требуют свободы сейчас. Отнюдь не являясь интеллектуальным отречением, это является началом нового этапа познания. Этот новый этап в самоосвобождении интеллектуала от догматизма может начаться только тогда, когда, как говорил Гегель, интеллектуал чувствует «непреодолимое влечение мысли продолжить путь к … конкретным истинам».

Поддержка партийности (партийного принципа) как философского принципа является еще одним проявлением догмы «отсталости масс», с помощью которого интеллектуалы государственно-капиталистического общества обосновывают свое утверждение, что массы нужно подчинять, направлять, «вести». Как и идеологи на Западе, они все слишком легко забывают, что революции не возникают в нужный момент как устанавливает партийная машина, но чтобы преобразовать общество на гуманистической основе. Как партийность или монолитность в политике душит революцию, а не освобождает творческую энергию новых миллионов, так партийность в философии душит мысль вместо того чтобы дать ей новое измерение. Это не академический вопрос ни для Востока, ни для Запада. Марксизм либо теория освобождения, либо — ничто. В мысли, как и в жизни, он закладывает основу для достижения нового гуманистического измерения, без которого ни одно общество не является действительно жизнеспособным. Марксистский гуманизм, как мне кажется, это вся правда гуманизма Маркса, и как философии, и как реальности.

Примечания

1. В предисловии ко второму тому Капитала Маркса (издание Kerr’a), Фридрих Энгельс перечисляет рукописи таким образом, что нумерация страниц показывает историю переработки книги. Для моего анализа, см. стр. 87-91 Марксизма и Свободы (Нью-Йорк: Twayne Publishers, 1958, 1964). — RD

2. См. послесловие Маркса к французскому изданию Капитала, в Капитал, т. 1 (New York: Vintage Books, 1975).

3. Рукописи Маркса 1844 года теперь доступны в нескольких английских переводах, в том числе изданных в Москве, и еще одно легко доступно в книге Эриха Фромма «Марксова концепция человека» (Нью-Йорк: Фредерик Унгар паблишинг, 1961) Кроме эссе на тему «отчужденного труда» я, однако, использую свой перевод, и поэтому не делаю постраничных ссылок. — RD

4. См. «Этические основы марксизма» Евгения Каменка. (New York: Frederick A. Praeger, 1962). — RD

5. «Гражданская война во Франции» Карла Маркса широко доступна на многих языках, и в виде отдельной брошюры и в «Избранных трудах», и в собраниях сочинений Маркса. — RD

6. Тексты Дунаевской о венгерской революции 1956 года, см. «Спонтанность действий и организации мысли: В память о венгерской революции», Политические письма 17 сентября 1961, в Сборнике Раи Дунаевская, 1954-1956. См. также главу 18 Марксизм и свобода «Два вида субъективности».

7. Необходимые книги для англоязычного читателя «Кампания Сто Цветов» и «Китайская интеллигенция» Родерика Макфаркуара (New York: Frederick A. Praeger, 1960). Голоса бунта в Китае должны быть сравнимы с голосами в Восточной Европе. В настоящее время книг, не говоря уже о брошюрах и статьях о венгерской революции — легион. Книги, которые я считаю важными для отслеживания роли, которую сыграл гуманизм Маркса: Имре Надь в «Коммунизм» (New York: Frederick A. Praeger, 1957), Франсуа Фейто, «После изнасилования Венгрии» (Нью-Йорк: Дэвид Маккей компании, 1957); «Венгерская революция, Белая книга» под редакцией Мелвин Дж. Ласки (New York: Frederick A. Praeger, 1957); «Горькие плоды», под редакцией Эдмунда Стиллмана с введением Франсуа Бонди (New York: Frederick A. Praeger , 1959). Квинтэссенция свидетельств очевидцев, и особенно тех, которые работали в рабочих советах, опубликована в номерах «Обзора» (периодически публикуемых Институтом Имре Надя, Брюссель). Некоторые доклады также появились в журнале «Восточная Европа», который выполнил компетентное исследование по Польше, особенно при публикации прений по гуманизму Маркса между ведущими философами в Польше, Адамом Шаффом и Лешеком Колаковским. Оба эти философы также переводятся в сборнике «Ревизионизм» под редакцией Леопольда Лабедзя (New York: Frederick A. Praeger, 1962). — RD

8. «Африканский социализм» Леопольда Седара Сенгора (New York: Американское общество африканской культуры, 1959), «Путь Африки в истории» Секу Туре будут полезны для английского читателя («Африка», Южная, апрель-июнь 1960 года, Кейптаун), но теперь доступны только за рубежом. См. также мою «Национализм, коммунизм, марксистский гуманизм и афро-азиатские революции» (американское, 1958, и английское 1961, [1984] издания доступна в «Новости и письма», Детройт, штат Мичиган [Чикаго, штат Иллинойс] -. RD

9. Я не хочу сказать, что я принимаю отношение по любому вопросу западноевропейских интеллектуалов о запаздывании или низком уровне дискуссий в Соединенных Штатах. За четыре или пять лет до первого открытия в Европе ранних сочинений Маркса, когда Европа была под пятой фашизма, Герберт Маркузе уже имел с ними дело в его «Разум и революция». Это правда, что сочинение было основано на немецком тексте эссе, что ни один английский перевод не был доступен, и что обсуждение плодотворной работы профессора Маркузе было ограничено небольшими группами. Верно также и то, что мне стоило большого труда убедить либо коммерческие, либо университетские издательства, что они должны публиковать гуманистические сочинения Маркса или «Философские тетради» Ленина. Мне удалось опубликовать обе эти работы только путем включения их в качестве приложений к моей книге «Марксизм и свобода» (1958). Даже тогда они не стали доступными для массовой аудитории. Так было до 1961 года, когда Эрих Фромм включил перевод рукописей Маркса 1844 года в свою » Марксову концепцию человека», так гуманизм Маркса достиг массовой аудитории в Соединенных Штатах, и получил широкое внимание в американских журналах. Тем не менее, я не вижу реальной причины для интеллектуального высокомерия европейских марксологов, так как, в Европе и в Соединенных Штатах только после венгерской революции обсуждение гуманизма достигло уровня конкретности и актуальности. Когда я говорю о запаздывании дискуссии, я имею в виду длительный период времени между 1927 годом, когда рукописи 1844 года были впервые опубликованы институтом Маркса-Энгельса в России под редакцией Рязанова, и временем когда они получили общее внимание. — RD

10. «История экономического анализа» Йозеф Шумпетер (Oxford University Press, 1954). — RD

11 «История экономического анализа» Йозеф Шумпетер (Oxford University Press, 1954).

12 «Марксизм и свобода». См., в частности гл. V по VIII.

13 «К критике политической экономии» (Chas. H. Kerr), с. 11.

14 «Нищета философии» (Chicago: Charles H. Kerr), с. 157.

15 «Капитал» (Kerr ред.), Т. I, с. 649.

16 «Под Знаменем Марксизма». № 7-8/1943. Решающие статьи о законе стоимости были переведено мной под названием «Преподавание экономики в Советском Союзе». Вместе с моим комментарием «Новый пересмотр марксистской экономики», статья была опубликована в «Американском экономическом обозрении» (сентябрь 1944 года). Споры вокруг нее на страницах журнала, в котором участвовали профессора Оскар Ланге, Леон Рогин и Пол А. Баран, продолжались в течение года, в конце которого (сентябрь 1945 года) был опубликована мой ответ: «Пересмотр или подтверждении марксизма ?».

17 «Капитал», Т. I, с. 84.

18 См. Гегеля о «Третьем Отношение к объективности»: «я обнаруживаю в своем сознании существующий, таким образом преувеличенный в факт сознания всех и даже выдаваемый за саму природу ума» (Логика Гегеля, первый перевод Уоллеса, Oxford University Press, 1892).

19 См. «Отчужденный труд» в » Марксовой концепции человека» Эрих Фромм, стр. 103, 108.

20 «Капитал», Т. I, с. 195.

21 Там же., С. 48.

22 Там же., С. 217.>

23 Вопросы философии, № 3/1955.>

24 См. новую главу, «Вызов Мао Цзэ-дуна» в мягкой обложке издания «Марксизм и Свобода» (Нью-Йорк: Twayne, 1964). Для анализа аналогичного извращения партийности в философии Ленина в монолитную «партий-ности в философии» Сталина см. хорошо документированный и проницательный анализ советского марксизма и естественных наук за 1917-1932 годы Дэвида Джоравского (New York: Columbia University Press , 1961). (Игра слов, у Ленина «партийность» круг людей, объединенных общей деятельностью, в противопоставление «партий-ность» у Сталина — имеет внешнее качество, состояние, прим. перев.).

25 «Правда», 6 февраля 1959 года. Английский перевод используемый здесь появится в текущем дайджесте советской прессы, 3 июня 1959 года.

26 Отчет об этой конференции М.Б. Митина появляется в «Вопросах философии», № 11/1953. Другой доклад той же конференции см. «Исследования Советской Мысли», № 4/1963 (Фрибург, Швейцария).

27 «Философия и миф Карла Маркса» Роберт Такер (Cambridge University Press, 1961).

28 Джордж Лихтгейм в «Западной марксистской литературе 1953-1963» появляется в «Обзоре», № 50, январь 1964 года.

29 «Капитал», Т. III, стр. 954-55.

Перевод с английского Хлои Лю.